Сыч Евгений Юрьевич. Ми диез

   - Ну, ладно, - решился внук. - Пойду позову.
   И вышел. Из второй комнаты немедленно выскользнул собеседник, забился к старику под кровать. Л'оро закрыл глаза.
   - Что же ты мне об этом раньше не сказал? - шепотом прокричал ему собеседник.
   - Ничего себе! - сказал старик. - А откуда бы я сам об этом узнал. Он же только что пришел и сказал.
   - Врешь ты все! - зашипел тот. - Знаешь, о чем я говорю, а притворяешься. Почему ты мне раньше никогда не говорил, для чего строился канал? Для оборонных целей!
   - Как же, - усмехнулся опять старик. - Я только сейчас и придумал это, для племянника. А что можно было сказать ему, если и дураку ясно, что кроме сосен там еще только кусты какие-то растут. Помнишь: ягода водянистая, розовая?
   - Опять врешь?
   Старик ничего не ответил. Вошел внук, рядом с ним процокала каблучками девица. Прошли мимо, закрылись.
   "Вот так-то!" - нелестно подумал о себе старик. И стал внимательно слушать, застенчиво ухмыляясь. Собеседник не мешал. Тоже прислушивался, наверное.
   Нет, канал - это все-таки не стена. Скорее, канал - это пирамида. Древние любили строить пирамиды. Египтяне, например.
   Обобщим: пирамиды строил древний Египет. Пирамида - не конура, в одиночку не выстроишь, нужны усилия целой страны, всей страны. Обобщим еще раз: древний Египет под руководством инициативной группы - в этой роли чаще всего выступает правительство - работал на одну большую цель. Это была идеологически обоснованная цель, потому что основание - экономика без помощи идеологии не объединяет, а наоборот, разобщает людей. Примеров тому масса, не стоит на них специально задерживаться.
   Итак, это была трудная работа, но - великая цель, а "великие средства рождаются для достижения великих целей!". Как он говорил тогда, на канале, возлюбленный народом Председатель, Учитель и Вождь! Это была большая и трудная работа, но в результате каждый получал свой кусок от общего пирога: побольше или поменьше, с начинкой или без, кто - на вышке, кто за колючей проволокой. Но - каждый. Таким образом решалась в стране проблема занятости, величайшая, надо сказать, проблема с тех далеких пор, когда один человек смог прокормить своим трудом троих. У инков всегда, то есть с очень древних времен, были зоны. Председатель отменил их, и слово "зона" обрело иной, новый смысл. Заодно решалась также уйма других проблем, потому что величина поставленной цели требовала всеобщей причастности. Когда все напряженно трудятся, нетрудящийся - враг не только администратору, он враг всем, кто трудится больше него. К тому же, когда человек напряженно работает: таскает камни для пирамид или капает землю, ему не до того, чтобы нарушать постановления администрации. Он только работает и восстанавливает свои силы, чтобы работать дальше. Труд сплачивает люд в коллектив, где все похожи, все заменяемы, все одинаковы. А управлять таким коллективом значительно легче, чем тем же количеством единиц, личностей, индивидуальностей.
   Кстати, когда древний Египет перестал строить пирамиды, чтобы облегчить напряженную экономику, он пал. Так же пали и последующие цивилизации, забывшие про рабский труд и строительство пирамид.
   "Мы строили, потому что верили", - из небытия возник собеседник.
   - Друг мой, драгоценнейший друг мой, - мягко и печально сказал на это Л'оро. - Мне ли не помнить, во что мы верили, когда пришли с тобой вместе просить о приеме в комитет бдительности и защиты завоеваний? Только меня приняли, а тебя - нет. Я вот и живу. А те, что с убеждениями, где? Помнишь начальника северной зоны? Помнишь: невысокий, крепкий такой? Всегда в мундире, но без погон. Летом, когда без головного убора, голова лысая, круглая, блестит.
   - Ну и что? Ну, был такой.
   - Помнишь, за руку никогда не здоровался? Рука занята. Пистолет все время в руке носил, за середину, так что из кулака рукоятка торчала и ствол. Чтоб не выстрелить ненароком. Построит строителей - такой вот каламбур! - и спрашивает: кто сегодня меньше всех выполнил норму, четыре шага вперед! Сержант выталкивает назначенных. "Сколько процентов?" "Восемьдесят". - "Сачок!" - и пулю в лоб. А кто лучше всех сработал? спрашивает. - Сколько перевыполнил? Полторы нормы? Врешь - и тоже в лоб. Идейный... На идее и погорел. Была у него идея в спорте отличиться. Команду сколотил футбольную, из футболистов, конечно. У остальных сил не было не только мячик гонять - смотреть на это. Кому смотреть - билеты выдавали, за ударный труд. А потом повез он свою команду на зональные соревнования, те и проиграли. А начальника лично вызвал к себе, лично, другой начальник, повыше. Наш-то как пошел - белье надел чистое, знал, на что идет. Рассказывали, в кабинете, куда его вызвали, вторая дверь была. Изругают в кабинете провинившегося и на вторую дверь показывают: туда, мол, пройдите, там с вами еще побеседуют. Человек повернется, чтобы идти, а ему - в затылок.
   - Тебе никто не поверит, - с трудом выговорил собеседник. - Начал с пирамид, а кончил чем?
   - Я еще не кончил, - сказал старик. - Я еще, признаться, даже не начал.
   А в дверь опять постучали. Наверное, день этот был днем визитов. Впрочем, может быть, это был год? Когда лежишь и некуда больше опешить, и ничего уже не ждешь, время тянется непонятно.
   Пришел к старику незнакомый, его примерно лет, человек. Но, правда, ухоженный, не чета хозяину. Кожа гладкая - подтянута за ушами. Костюм, ботинки, галстук - выше всяких похвал.
   - Вы должны, - тяжело, одышливо заговорил гладкий.
   - Ничего и никому я не должен, - немедленно ответил старик.
   - Я неправильно выразился, - с достоинством поправился гладкий. - Я прошу вас подписать вот эту бумагу. О том, что я тоже строил канал.
   - А вы не строили, - радостно уточнил старик, - на самом деле?
   - Строил, строил, - поморщился гладкий. - Точнее сказать, участвовал. Не там, где основной, большой канал рыли, а на одном из малых, боковых. Неразбериха какая-то с бумагами, - пояснил.
   - Примазаться хочешь, - понял старик, - к славному подвигу?
   - Ну, насчет славы, это сейчас, - не сдавался гладкий. - Мы-то с вами знаем, как проходила тогда всеобщая канализация. Я сам занимаюсь историей. Мне просто необходима такая справка, для моей работы. Так как? Знаете ли, я ведь тоже могу вам быть в чем-то полезен, и даже во многом, заметьте.
   Две кости и череп. И надпись: яд. "Продайте мне, я ведь тоже гад. Буду гадом с ядом". - "Чтобы гадом с ядом стать, нужно круглую печать. Нет? Так будь хоть трижды гад, не добудешь себе яд".
   - Мя! - сказал старик.
   - Не понял, - насторожился гладкий.
   - Значит, действительно, не копал, - прищурился старик, - а то бы понял. Историк, говоришь? Ну, так и иди отсюда, твори свою историю, пока не помянул я тебя в мемуарах. Что-то лицо мне твое до жути знакомо. Не ты ли допрашивал меня тогда, перед каналом?
   - Что вы! Что вы! - открестился гладкий. - Я совсем по другой линии работал.
   - Все равно, чую, вспомню я про тебя что-нибудь примечательное. Где там твоя визитная карточка, чтобы имя не забыть?
   - Так ты подпишешь мне справку или нет? - обозлился наконец гладкий. А то я ведь тоже кое-что могу и сказать, и написать.
   - А я даже подписываться не могу, - ответил на это Л'оро. - Руки дрожат. Я давно уже сам не пишу, только диктую. И я про тебя надиктую, соратничек!
   В дверь опять постучали, и еще постучали, но не входили.
   - Войдите! - крикнул старик, обрадовавшись перемене. И вошли в квартиру двое, разных лет, но оба - в очках, с чемоданчиком и в черном. Гладкий посмотрел на них неприязненно и стал прощаться. "Ну, я еще зайду", сказал он и сгинул. "Мародер", - подумал старик. "Шакал", - согласился с ним собеседник.
   Вошедшие вежливо молчали, вид у них был понимающий и несколько даже сочувственный.
   - Ну, что? - сказал им старик.
   - Я из МИДа, - сообщил тот, что помоложе. - Извините, мы не смогли до вас дозвониться.
   - Телефон сломался, - полуправдой ответил старик. Сломался или сломан это уж дело его и телефона, и незачем впутывать в личное гостей, особенно незваных и незнакомых.
   - Поэтому мы вынуждены были прийти к вам без приглашения, - продолжал приятным голосом тот, что помоложе. - Этот господин Эн из панамского посольства хочет познакомиться и поговорить с вами.
   Старик посмотрел на Эн повнимательнее - Эн улыбался ему, как счастливый отец блудному сыну, и старику это не понравилось. Такие улыбки на его памяти всегда кончались плохо. "А чего бояться?" И разозлился.
   - Так что у вас? - поторопил он Эн.
   - Я адвокат, - дружелюбно представился Эн, и его очки вспыхнули и засияли, закрыв глаза напрочь.
   - А я вот болею, - противопоставил старик.
   - Дас шпильт каин роле, - обнадежил адвокат. - Бат ю а не больной, ю а, прежде всего, ун герой национала. Ву компрене?
   - Компрене, - потерянно ответил старик. - А в чем дело?
   - Ю халд брат, - утвердил адвокат, - и он нас оставил.
   - Меня оставил, - мрачно поправил старик.
   - Нас всех, - настоял адвокат, и добавил зачем-то: - Ин Панама, ин зайн отель "Глория".
   "Изменение в анкете, - понял старик. - В графе "имеете ли?" Полета лет назад бы такое изменение - и канала бы не было. Был бы канал без меня. То есть - что ж это я? Брат все-таки..."
   Хорошо, когда в кармане пиджака лежит открытое бритвенное лезвие. Очень удобно: всегда можно достать и, не тратя времени на распечатывание пакетика, побриться, - если, конечно, окажется под рукой станочек-зажим. Правда, при таком способе хранения можно случайно и порезаться, неожиданно и быстро опустив руку в карман по какой-нибудь надобности. Но этого легко избежать: нужно только постоянно помнить, что в кармане пиджака лежит открытое лезвие бритвы.
   - Я скорбеть, - проникся адвокат, - вместе с вами.
   - Ладно, - сказал старик. - Ясно. Спасибо, что зашли.
   - Но вы несете убытки, - огорошил его адвокат.
   - Чего уж, - сказал старик, - возраст...
   - Вы сейчас каждый день несете убытки: популярный отель, ресторан, плавательный бассейн. Процветающее дело - без хозяйского глаза.
   "Во - чешет! - восхитился старик. - А то на трех языках двух слов связать не мог", - но вслух сказал самое необходимое:
   - А какое я имею ко всему этому отношение?
   - Самое прямое! - принял правила игры гость. Он быстро и торжественно достал из чемоданчика разноцветные бумаги с водяными знаками, подписями и печатями. Л'оро оглянулся на мидовца, тот нехотя кивнул, все, дескать, верно. Тогда старик с любопытством посмотрел на красивые бумажки.
   - Но это вас совершенно ни к чему не обязывает, - подошел поближе к кровати мидовец.
   "Вы обязаны обеспечить выполнение приказа в строгом соответствии с инструкцией. Приказ вступает в силу с ноля часов. Можете отбыть в столицу утренним транспортом. Связь с зоной временно прекращается". - "Вас понял", - отрапортовал Лоро, стоя навытяжку у телефона. "Разрешите доложить, хотел сказать он. - В охране зоны - мой лучший друг. Вправе ли я сообщить ему? Что будет с охраной, если связь прерывается?" Молчание длилось несколько секунд. "Вопросов нет? - сказали в трубке. - Тогда приступайте".
   С вечера по зоне прошел слух, что будет бунт и чтоб сидели все тихо, не высовывались. До этого за неделю строительство село на голодный паек: не подвезли продовольствие. Голодали все, даже охрана - с канала ни до одного населенного пункта самоходом было не дотянуться, снабжение шло централизованно, только паек охране полагался повесомей, чем строителям. И все-таки бунта не ожидали, новость напугала. К тому же стояли морозы. До утра все заледенели в нетопленных бараках. А утром прибежал вертухай, крикнул, что любого, кто высунется, посекут пулеметами.
   Л'оро сам этого не видел: отбыл последним транспортом в столицу, как было сказано. Не видел, как на нарах сбились все вместе, чтобы греться теплом живых, но к вечеру, к следующему утру, на третий день живых уже не было. Из пулеметов действительно били, но пытались выскакивать лишь немногие, они и остались лежать за порогом. Остальные ждали: разберутся, кончится же эта история когда-нибудь. Она и кончилась. Неделю охранка караулила мертвые бараки. Но потом и охранников прикончили на пару холод и голод.
   - Необходимо как можно скорее уехать, - объяснял между тем адвокат. То есть, приехать, вступить во владение. Вам понравится. Море, солнце, воздух. Какой там воздух! Это как раз то, что вам нужно сейчас. И доктора - хорошие, дорогие доктора.
   А в южную зону, говорят, не подвезли воду. Мороз, пожалуй, добрее.
   - Никуда я не поеду.
   - Как? - растерялся Эн, а мидовец обрадовался.
   - Да так, - ответил старик. Помолчал, досказал решенное: - Отель продать, раз уж он такой популярный, и все остальное тоже, деньги перевести сюда. Вы уж с ними сами, - обратился он к мидовцу, - обсудите, как это лучше сделать. А я сейчас спать хочу, устал.
   - Конечно, конечно, - обнадежил просиявший мидовец, - отдыхайте, все будет сделано.
   - У него что, никого не осталось, кроме меня? - спросил старик у Эн.
   Когда они наконец закрыли за собой дверь, собеседник поинтересовался:
   - Отчего бы и не поехать? На людей посмотреть?
   - Я на людей за свою жизнь насмотрелся, слава богу, - ответил старик. У меня от них, от людей, в горле уже сухо и волосы вылезли. Как-нибудь доживу без перемен.
   - Слушай, я давно спросить хотел: для чего тебя в столицу тогда вызвали?
   - Не вызвали, пригласили. Празднества тогда в столице устраивались, в честь передовых строителей канала. С вручением наград и всенародным ликованием.
   "Надо будет не забыть продиктовать еще вот что: соблюдающие справедливость соблюдают ее из-за бессилия творить несправедливость, а не по доброй воле. Это мы легче заметим, если сделаем вот что: дадим полную волю любому человеку, как справедливому, так и несправедливому, творить все, что ему угодно, и затем понаблюдаем, куда поведут его влечения. Мы поймаем справедливого с поличным: он готов пойти точно на то же самое, что и несправедливый - причина тут в своекорыстии, к которому, как к благу, стремится любая природа... Надо не забыть. Пусть это не я придумал, но мне могут скорее поверить, чем древнему покойнику. Ведь я выжил, я жив, значит, прав".
   - Хотел бы я быть на той площади, со всеми вместе, - закручинился вдруг собеседник. - Все мы должны быть вместе. Все, кто строил. Не повезло. Но ведь и смерть работала на общее благо.
   - Какое там благо... Просто новый начальник, тот, что после круглоголового был, помнишь, усатый? - все продовольствие разом продал. Вот и весь бунт. Вот и все благо. На фоне ликования. И знаешь, нас слишком долго держали всех вместе, обивали в массы, строили в колонны. Я, кажется, впервые в жизни сам по себе, один. А теперь еще и родственников за границей нет. Сбылось. Вот оно как.
   - А деньги тебе зачем?
   - Племяннику отдам, - сказал старик. - Он молодой, ему пригодятся.
   Легок на помине, осторожно, убедившись, что в соседней комнате посторонних нет, из-за двери вышел племянник.
   - Спасибо, дядя! - сказал он. - Ты теперь на минутку, пожалуйста, еще засни!
   - Ладно, - сказал старик. - Ты заходи, когда что нужно.
   И заснул.