Страница:
Особой средой социализации и самореализации личности в современном обществе становится компьютерная сеть, в которой постепенно разрушаются культурные границы и социальные коммуникационные барьеры.
Тексты сталкиваются с текстами, одни группы, мнения и принципы – с другими; в свободном общении, на границах языков, ментальностей, убеждений, ценностей формируются новые специфические социальные нормы.
Общение и столкновение различных точек зрения – естественная форма общественного бытия виртуального Интернет-сообщества, которая в сети дополнена глобальностью масштабов и возможностью почти мгновенного свободного распространения любой информации. Это открытое коммуникативное пространство, по самой своей сути, является почти идеальной средой для существования и развития смеховой стихии.
Виртуальная жизнь в мире Интернета как своеобразная форма массовой коммуникации и всенародная карнавальная жизнь средневековья в трактовке М. Бахтина имеют ряд общих черт. Прежде всего, отметим, что виртуальность, как и карнавал, есть сама жизнь, но жизнь, выходящая за пределы обыденности и официальных регламентаций и оформленная особым игровым образом. Игра – одна из превалирующих форм коммуникации в сети; здесь она выходит за пределы обычного развлечения и формирует характерные качества самого общения: обособленность виртуального пространства и времени от повседневности, свободу самовыражения, наличие добровольно принятых правил (например, этикетных норм и этических кодексов), позитивную эмоциональность и т.д.
Виртуальный мир, как и карнавал, является идеальной зоной фамильярного контакта, отменяющего иерархические отношения и нивелирующего статусные различия собеседников. Виртуальная игра универсальна и – в перспективе – всенародна: с увеличением доступности сети и постепенным сокращением «цифрового раскола», Интернет превращается в наиболее демократическую и свободную от властного контроля форму коммуникации.
Важнейшим фактором, оформляющим новый карнавальный мир настоящего, является анонимность пользователя, реальная или потенциальная, но всегда подразумеваемая собеседником. Человек в сети часто воспринимается как набор масок: при общении проверить подлинность его виртуальной личности, так же как и искренность его высказываний, практически невозможно. Личностная позиция собеседника как таковая исчезает, превращаясь в одну из многих виртуальных ролей. Все, учитываемые при коммуникации моменты: социальный статус, возраст, пол, национальность, религиозная принадлежность могут быть виртуально присвоены или таким же образом отброшены. Общение анонимных собеседников в этом случае превращается в подобие маскарада: моральная ответственность за последствия своих действий в значительной степени ослабевает, человек раскрепощается, высказывая свои самые сокровенные и безрассудные желания. С другой стороны, эти желания могут восприниматься со стороны как притворство, часть игры в поле условностей, внутренне присущих анонимному маскараду.
Игровой характер Интернет-коммуникации в достаточно явном виде проявляется и в возможности быстрой смены как ролей-масок, так и виртуального окружения. В этом состоянии постоянных трансформаций и метаморфоз ценится и вознаграждается социальная гибкость, непредвзятость, свобода от стереотипов и идеологических ограничений, умение ориентироваться в постоянно изменяющемся культурном и интеллектуальном контексте, критикуя и отбрасывая несущественное и «вылавливая» важное в информационных потоках. То есть, по своей сути, современное виртуальное пространство является действенным фактором социализации, воспроизводя нормы и ценности, необходимые для свободного ориентирования и социального взаимодействия в ситуации постиндустриального информационного общества.
В целом, необходимо заметить, что отношение Интернет-сообщества к власти и внешним ограничениям достаточно критично: карнавальный дух свободы достаточно чётко проявляет себя во время разнообразных социологических опросов. Вот, к примеру, один из рейтингов наиболее популярных партийных ресурсов (первая пятёрка) ноября 2000 года:
Посещаемость в ноябре:
1. Партия идиотов 1120
2. Яблоко 1787
3. КПРФ 2948
4. М.Арбатова 867
5. Б.Немцов 488 [1]
Рейтинг чётко указывает на общую политическую направленность сетевого сообщества, точнее, на активное неприятие властных структур: все партии в пятёрке (и, кстати, в десятке) оппозиционны. Присутствие же в списке «Партии идиотов» наиболее красноречиво говорит об отношении пользователей к официальной политике.
Вспомним высказывание Д. Лихачёва о смехе:
Говоря об антикультуре, приведём пример «переворачивания отношений», присущий Интернету: в день рождения мэра Москвы Лужкова в сети появился «подарок» юбиляру в виде двойника его официального сайта. Если настоящий сайт назывался luzhkov.ru, то «антисайт» – lujkov.ru: в траслите такая подмена букв возможна. При этом на «антисайте» была любовно подобранная информация о Лужкове в виде карикатур, юмора и компромата [3].
В виде пародийного переосмысления правительственных призывов, в Интернете был предложен свой вариант обращения налоговой службы к народу:
В среде групповых норм имеется чёткий и сопротивляющийся изменением центр, своеобразное «жёсткое ядро» с защитным поясом, имеющее определяющее значение для понимания сетевых ценностей. При его осмыслении необходимо обратиться к истокам Интернета, который впервые появился как сеть между компьютерами научных университетских центров, и архитектоника которого базировалась на необходимости выполнения именно научных задач. В подобной ситуации конституирующим центром для норм Интернет-сообщества стал научный этос. Несложно убедиться, что описание норм этого этоса можно считать и описанием основных норм современного
Интернет-общения. В частности, Роберт Мертон предлагает четыре основополагающих характеристики научного этоса: универсализм (в Интернете эта норма подчёркивается общим равенством и оценкой эффективности собеседника вне зависимости от его пола, национальности, социального положения и др.); общность или коммунизм (знание понимается как общее достояние); незаинтересованность (отсутствие меркантильных интересов); организованный скептицизм (в огромном количестве не всегда верифицируемой информации необходимо обнаружить истинную и подвергнуть критике ложную) [5].
Научные нормы с их коммунизмом и скептицизмом нашли в Интернете наиболее адекватное пространство для самовыражения, санкционируя таким образом оппозиционность сетевого сообщества, его постоянное противодействие всяческим ограничением и признание фамильярного равенства всех без исключения коммуникантов вне зависимости от их места в социальной иерархии «офф-лайна». Вспомним также о неформальной стороне научного общения, где большая часть нерелевантной информации проходит по каналам «незримых колледжей», отсеиваясь при помощи фильтров критики и явного или скрытого осмеяния. В современной теории научной коммуникации неформальным формам общения уделяется особое внимание: именно здесь, по разным данным получаются от 70 до 80 процентов информации, необходимой для проведения исследований и разработок: «Кулуарные разговоры имеют огромную ценность – как непосредственную (ценность самого процесса обмена научной информацией), так и более косвенную (такие разговоры поддерживают чувство научного товарищества и способствуют появлению научного энтузиазма)» [6]. При этом в неформальной коммуникации, где роль чувства юмора достаточно высока, учёный, представивший свои идеи всегда «напрашивается на критику, которая, по всей вероятности, и последует, просил он об этом формально или нет, и которая даёт ему возможность проверить идеи» [7]. Ойген Розеншток-Хюсси, в своей работе «Значение юмора для выживания», пишет об этом так:
Подобная критическая направленность сетевого сообщества, естественно, выразилась в чрезвычайной популярности юмористических и сатирических жанров, как форм, наиболее адекватно отображающих настроения пользователей. Имеется огромное количество сайтов, предлагающих шутки и анекдоты, от специфических компьютерных до оппозиционных политических; посещаемость этих сайтов по статистике огромна. Анекдоты появляются в сети оперативно, они доступны всем из любого места, где имеется возможность подключиться к сети: именно эти достоинства предопределили бурное развитие жанра в Интерненте.
Вспомним, что ещё десятилетие назад казалось, что анекдот как жанр со снятием барьеров запретности утратил свои позиции: его очевидная деградация указывала на исчерпанность сатирических и юмористических смыслов. Сергей Аверинцев в речи, произнесённой в Венской Академии Наук, подытожил ситуацию с юмором после отмены идеологических табу таким образом:
Ефим Курганов пишет об этом так:
Он подразумевает некую театральность: обратную реакцию со стороны аудитории, наличие определённых умений у рассказчика, скажем его способность почувствовать, какой именно анекдот будет воспринят в конкретной группе и при конкретных обстоятельствах. На газетной или журнальной полосе, в телевизионном эфире оперативная обратная связь за редкими исключениями невозможна, предугадать реакцию аудитории и тем более учесть интересы разных социальных групп весьма проблематично – для того, чтобы охватить как можно большую аудиторию, из юмора необходимо убрать всю узкогрупповую специфику, понятную только в определённых социальных кругах. Поэтому юмор здесь предельно упрощается, т.е. в качестве развлечения предлагается то, что должно быть понятно всем, от инженера до крестьянина.
Лозунг массового смеха, до сих пор остающийся руководством к действию в телевизионных шоу и многотиражной прессе, сформулировал в своё время основатель жанра кинокомедии Мак Сеннет: «Важно только, чтобы зритель смеялся – тогда он не думает».
Намёк, тонкая ирония, остроумие – всё, что нуждается в умственной обработке для адекватного восприятия, снимается, предлагая потребителю физический комизм – падений, неловкостей, открытый физиологический юмор, прозрачные каламбуры, снабжаемые к тому же для минимализации мыслительной деятельности закадровым смехом. Отрицая мысль, массовая культура обращается к материальному миру, телесному низу. Юмор в современных телепрограммах, рекламе, фильмах, пропагандирующих стиль жизни «нового поколения» и проч., проповедует, прежде всего, идеал унифицированного пользователя, созданного для удовлетворения потребностей бизнеса.
Как правило, в прессе и на телевидении популяризируется юмор «ниже пояса», примитивный каламбур и т.д.
Интернет во многом снимает подобные стандарты и ограничения. Так, в чатах и ICQ коммуникация практически аналогична устной: она осуществляется в реальном времени и подразумевает ответную реакцию. Упрощения, как правило, не требуется: участники коммуникации хорошо знают интересы и культурные запросы друг друга. Анекдот или шутка комментируются, предлагаются их новые, более точные, по мнению участников общения, варианты. Текст шлифуется: именно так и рождаются народные образцы жанра.
В форумах и веблогах обратная связь более отстрочена, но и она представляет собой форму общения, намного более диалогическую, чем могут предложить традиционные средства массовой информации.
Своеобразная диалогическая связь возможна даже с самим гипермассивом юмористических текстов. В настоящее время в сети распространяются программы, учитывающие запросы пользователей и запоминающие просмотренные ими разделы и рейтинговые оценки, выставленные тому или иному тексту. На основании этих данных программа может предложить пользователю новые анекдоты и шутки уже только по интересующей его проблеме, исключив при этом тексты, содержащие темы, вызывающие отрицательные или нейтральные эмоции, а также непонятную стилистику и лексику. Программа, таким образом, выполняет функции сортировки и отбора информации по заданным критериям, для того, чтобы пользователь получил текст, соответствующий его уровню и запросам, а не универсальный и потому упрощённый «юмор для всех».
Сам текст в Интернете также с необходимостью диалогичен: он не канонизирован, а изменчив, насыщен гиперссылками и позиционируется как незаконченный отрывок всеобщего разговора, который ведут между собой тексты и их создатели в глобальном информационном пространстве. Гиперссылка – всегда выход вовне, подчёркивающий незавершённость коммуникации и невозможность остановиться на какой-либо «обретённой истине».
Отметим, что и бытие самого смеха невозможно свести только к бытию субъекта или объекта: оно проявляется только в сфере их взаимодействия.
Онтологическая основа смеха – прежде всего диалог субъектов, совместная коммуникация людей, социальных групп, культур и т.д. Смех укоренён на коммуникативном уровне общественного бытия. Смеховая коммуникация всегда обнаруживает внутреннее устремление к увеличению числа участников: она отличается неполнотой и незавершённостью даже в диалоге двух субъектов. При этом смех проявляется тем ярче, чем больше людей вовлечены в сферу его воздействия – он изначально требует социального пространства.
Таким образом, диалогичность сети закономерно тяготеет к разговорным жанрам фамильярного, смехового общения. Помимо анекдота в сети постепенно возрождается ещё один старый жанр: т.н. байка. Заметим, что само слово имеет фамильярный, несколько фольклорно-деревенский оттенок.
Словарь С. Ожегова трактует байку как «побасёнку, выдумку», в современном же значении байка трактуется, скорее, как юмористический рассказ о действительно случившемся или, по крайней мере, правдоподобном событии.
При этом в байке важны несколько условий: событие должно быть недавно совершённым и всё ещё актуальным (то, что в английском языке маркируется как present perfect); оно должно произойти с близкими нам по «групповому духу» людьми (то есть социальная дистанция должна быть снята), оно должно быть конкретно (а не абстрактно и намеренно условно как в большинстве анекдотов). Зачин баек обычно обозначается такими фразами: «Случилась со мной такая история…», «Дело было так…», «История эта реальна…»:
Интернет превратил байку в жанр массовый, поскольку именно в сети массовость парадоксально слилась с субъективной доверительностью, а пространство частной жизни влилось в публичное пространство. Интернет свернул дистанцию, превратил общение с далёким собеседником в диалог тет-а-тет в реальном времени. Это сближение позволяет точнее почувствовать метафору «мировой деревни», в которую, по мнению Маршалла Маклюэна превращается информационное общество. Байка – одно из выражений реального диалога с личностью, далёкой в реальном пространстве и близкой в пространстве социальном: точнее, само социальное понятие «места» в сети обессмысливается. Эта диалогичность доверительного общения – ещё один способ объединения членов сообщества, напрямую связанный с интеграционной ролью смеховой стихии.
В диалогичности Интернета, конечно, имеется своя специфика. Чаты и форумы, прагматически представляя собой устную коммуникацию, фактически реализуются в форме письменной речи (за исключением, пожалуй, только Интернет-видеоконфереций). Таким образом, эта коммуникация, как и всякая другая письменная речь, лишена внешних особенностей непосредственного общения «лицом к лицу»: интонаций, мимики, жестов. Эта сложность частично преодолевается системой своеобразных графических знаков, называемых «смайликами» (от англ. smile – улыбка), впервые введённых в начале 80-х годов прошлого века программистом С. Фалманом. Его идея достаточна проста: при помощи графических символов изображается горизонтально повёрнутая гримаса: улыбающаяся :-), серьёзная :-|, печальная :-( и т.д.
Естественно эти знаки не способны передать все нюансы и оттенки человеческих эмоций, являясь лишь их предельно упрощёнными эрзацами, но они достаточно универсальны и функциональны: так, ироническое высказывание может быть понято другими как совершенно серьёзное, если оно не маркировано соответствующим символом. Таким же образом некоторые нападки на собеседника в Интернет-общении без графического символа улыбки, переводящего текст в игровое смысловое поле, могут восприниматься как резкое оскорбление. Заметим, что, как и в обыденной устной речи, где конфликт может быть предотвращён при помощи смеха или даже полностью переведен в плоскость шутки, в сетевой коммуникации «смайлик» смягчает резкость формулировок, обходя конфликтные углы, т.е. даже в таком схематичном виде выполняет определённую функцию урегулирования кризиса или его предупреждения.
Графические символы – один из показателей экспрессии специфического языка сети, её особого жаргона. Жаргон – доминантный маркёр групповой идентичности, используемый в социальном контексте – указывая на «своего», он интегрирует членов группы, и отделяет от неё «чужих», непосвящённых.
Отметим, что Интернет, сворачивающий социальное пространство, является зоной диалога культур и языков. Основной особенностью мирового, в том числе и российского, сетевого жаргона является сильное влияние английского языка, который фактически является стандартом большей части Интернета; при этом уровень частотности заимствований позволяет говорить о постепенно складывающемся двуязычии. Столкновение языков, согласно
М.М.Бахтину, есть один из важных факторов оформления смеховой культуры:
Сами английские слова, проникая в русский компьютерный жаргон, изменяются, приобретая юмористический оттенок, основанный на созвучии, форме выражения и т.д.: мыло (e-mail – «электронная почта») полуось («операционная система OS/2»), аська (от «ICQ»), дрова (драйверы). Каламбуры встречаются и в адресах: www.deneg.net. Причины подобных трансформаций невозможно найти в какой-либо утилитарной сфере, например в необходимости упрощения и русификации лексики; единственной причиной карнавализации языка являются игровые условия реализации его смыслов.
Помимо этого в речь проникают и слова в неизменном виде: чат, модератор, коннект, логин, брандмауэр и др., что создаёт комический эффект «птичьего языка» с чрезмерным обилием профессионализмов и заимствований. При этом лексика Интернета чрезвычайно подвижна: быстрый прогресс в обновление компьютерной техники и программного обеспечения влечёт за собой изменения в составе слов жаргона, который становится ещё более непонятным непосвящённому. В сети существует масса шуток, обыгрывающих это непонимание:
Тексты сталкиваются с текстами, одни группы, мнения и принципы – с другими; в свободном общении, на границах языков, ментальностей, убеждений, ценностей формируются новые специфические социальные нормы.
Общение и столкновение различных точек зрения – естественная форма общественного бытия виртуального Интернет-сообщества, которая в сети дополнена глобальностью масштабов и возможностью почти мгновенного свободного распространения любой информации. Это открытое коммуникативное пространство, по самой своей сути, является почти идеальной средой для существования и развития смеховой стихии.
Виртуальная жизнь в мире Интернета как своеобразная форма массовой коммуникации и всенародная карнавальная жизнь средневековья в трактовке М. Бахтина имеют ряд общих черт. Прежде всего, отметим, что виртуальность, как и карнавал, есть сама жизнь, но жизнь, выходящая за пределы обыденности и официальных регламентаций и оформленная особым игровым образом. Игра – одна из превалирующих форм коммуникации в сети; здесь она выходит за пределы обычного развлечения и формирует характерные качества самого общения: обособленность виртуального пространства и времени от повседневности, свободу самовыражения, наличие добровольно принятых правил (например, этикетных норм и этических кодексов), позитивную эмоциональность и т.д.
Виртуальный мир, как и карнавал, является идеальной зоной фамильярного контакта, отменяющего иерархические отношения и нивелирующего статусные различия собеседников. Виртуальная игра универсальна и – в перспективе – всенародна: с увеличением доступности сети и постепенным сокращением «цифрового раскола», Интернет превращается в наиболее демократическую и свободную от властного контроля форму коммуникации.
Важнейшим фактором, оформляющим новый карнавальный мир настоящего, является анонимность пользователя, реальная или потенциальная, но всегда подразумеваемая собеседником. Человек в сети часто воспринимается как набор масок: при общении проверить подлинность его виртуальной личности, так же как и искренность его высказываний, практически невозможно. Личностная позиция собеседника как таковая исчезает, превращаясь в одну из многих виртуальных ролей. Все, учитываемые при коммуникации моменты: социальный статус, возраст, пол, национальность, религиозная принадлежность могут быть виртуально присвоены или таким же образом отброшены. Общение анонимных собеседников в этом случае превращается в подобие маскарада: моральная ответственность за последствия своих действий в значительной степени ослабевает, человек раскрепощается, высказывая свои самые сокровенные и безрассудные желания. С другой стороны, эти желания могут восприниматься со стороны как притворство, часть игры в поле условностей, внутренне присущих анонимному маскараду.
Игровой характер Интернет-коммуникации в достаточно явном виде проявляется и в возможности быстрой смены как ролей-масок, так и виртуального окружения. В этом состоянии постоянных трансформаций и метаморфоз ценится и вознаграждается социальная гибкость, непредвзятость, свобода от стереотипов и идеологических ограничений, умение ориентироваться в постоянно изменяющемся культурном и интеллектуальном контексте, критикуя и отбрасывая несущественное и «вылавливая» важное в информационных потоках. То есть, по своей сути, современное виртуальное пространство является действенным фактором социализации, воспроизводя нормы и ценности, необходимые для свободного ориентирования и социального взаимодействия в ситуации постиндустриального информационного общества.
В целом, необходимо заметить, что отношение Интернет-сообщества к власти и внешним ограничениям достаточно критично: карнавальный дух свободы достаточно чётко проявляет себя во время разнообразных социологических опросов. Вот, к примеру, один из рейтингов наиболее популярных партийных ресурсов (первая пятёрка) ноября 2000 года:
Посещаемость в ноябре:
1. Партия идиотов 1120
2. Яблоко 1787
3. КПРФ 2948
4. М.Арбатова 867
5. Б.Немцов 488 [1]
Рейтинг чётко указывает на общую политическую направленность сетевого сообщества, точнее, на активное неприятие властных структур: все партии в пятёрке (и, кстати, в десятке) оппозиционны. Присутствие же в списке «Партии идиотов» наиболее красноречиво говорит об отношении пользователей к официальной политике.
Вспомним высказывание Д. Лихачёва о смехе:
«Разрушая, он строит и нечто своё: мир нарушенных отношений, мир нелепостей, логически не оправданных соотношений, мир свободы от условностей, а потому, в какой то мере желанный и беспечный» [2].Это высказывание подходит к описанию виртуального мира компьютерной сети едва ли не точнее, чем к описанию мира древнерусской «антикультуры». Более того – оно описывает виртуальность и его пародийные, карнавальные смыслы достаточно адекватно и ёмко.
Говоря об антикультуре, приведём пример «переворачивания отношений», присущий Интернету: в день рождения мэра Москвы Лужкова в сети появился «подарок» юбиляру в виде двойника его официального сайта. Если настоящий сайт назывался luzhkov.ru, то «антисайт» – lujkov.ru: в траслите такая подмена букв возможна. При этом на «антисайте» была любовно подобранная информация о Лужкове в виде карикатур, юмора и компромата [3].
В виде пародийного переосмысления правительственных призывов, в Интернете был предложен свой вариант обращения налоговой службы к народу:
Мы уже не раз обманывали вас. Вы защищали нас осенью 1991-го, мы стреляли в вас осенью 1993-го. Мы развалили вашу страну в 1990-м, обокрали вас в 1992-м, надули с двумя «Волгами» в 1993-м, с помощью МММ-ов раскрутили на бабки в 1994-м, посылали ваших детей на бойню в 1995-м, неплохо «повторничали» в 1996-м, и полностью ограбили в 1998-м. Но у нас опять кончились деньги. Пожалуйста, заплатите налоги… [4]Для того чтобы объяснить причины очевидного критического пафоса Интернет-сообщества, необходимо более подробно остановится на системе его универсальных норм. Нельзя не признать, что сеть, с одной стороны, предлагает условия для сохранения и формирования групповых ценностей, позволяя единомышленникам объединяться и свободно общаться, дифференцируясь от других групп. Однако, с другой стороны – и процесс этот более интенсивен – глобальность сети, размытость социальных различий постепенно уничтожает границы дифференциации, формируя цельное Интернет-сообщество с универсальными коммуникативными нормами, интересами и ценностными ориентирами, особым жаргоном и специфическим юмором.
В среде групповых норм имеется чёткий и сопротивляющийся изменением центр, своеобразное «жёсткое ядро» с защитным поясом, имеющее определяющее значение для понимания сетевых ценностей. При его осмыслении необходимо обратиться к истокам Интернета, который впервые появился как сеть между компьютерами научных университетских центров, и архитектоника которого базировалась на необходимости выполнения именно научных задач. В подобной ситуации конституирующим центром для норм Интернет-сообщества стал научный этос. Несложно убедиться, что описание норм этого этоса можно считать и описанием основных норм современного
Интернет-общения. В частности, Роберт Мертон предлагает четыре основополагающих характеристики научного этоса: универсализм (в Интернете эта норма подчёркивается общим равенством и оценкой эффективности собеседника вне зависимости от его пола, национальности, социального положения и др.); общность или коммунизм (знание понимается как общее достояние); незаинтересованность (отсутствие меркантильных интересов); организованный скептицизм (в огромном количестве не всегда верифицируемой информации необходимо обнаружить истинную и подвергнуть критике ложную) [5].
Научные нормы с их коммунизмом и скептицизмом нашли в Интернете наиболее адекватное пространство для самовыражения, санкционируя таким образом оппозиционность сетевого сообщества, его постоянное противодействие всяческим ограничением и признание фамильярного равенства всех без исключения коммуникантов вне зависимости от их места в социальной иерархии «офф-лайна». Вспомним также о неформальной стороне научного общения, где большая часть нерелевантной информации проходит по каналам «незримых колледжей», отсеиваясь при помощи фильтров критики и явного или скрытого осмеяния. В современной теории научной коммуникации неформальным формам общения уделяется особое внимание: именно здесь, по разным данным получаются от 70 до 80 процентов информации, необходимой для проведения исследований и разработок: «Кулуарные разговоры имеют огромную ценность – как непосредственную (ценность самого процесса обмена научной информацией), так и более косвенную (такие разговоры поддерживают чувство научного товарищества и способствуют появлению научного энтузиазма)» [6]. При этом в неформальной коммуникации, где роль чувства юмора достаточно высока, учёный, представивший свои идеи всегда «напрашивается на критику, которая, по всей вероятности, и последует, просил он об этом формально или нет, и которая даёт ему возможность проверить идеи» [7]. Ойген Розеншток-Хюсси, в своей работе «Значение юмора для выживания», пишет об этом так:
«Научный прогресс в области социального познания зависит от уравновешивающей силы юмора. Юмор исключает все ложные методы именно потому, что он делает их смешными» [8].Аналогом «незримых колледжей» в Интернете являются т.н. веблоги (weblogs) – узконаправленные сайты, дающие ссылки на наиболее интересные материалы в сети, комментарии владельца сайта к ним, и предоставляющие пользователям возможность обсуждать и комментировать затронутые вопросы. При этом из терабайтов информации нередко выделяются действительно ценные сведения. Веблоги являются действенным информационным фильтром – отсылка к новостным сайтам, например, служит поводом для того, чтобы отметить ошибки и заведомую дезинформацию, подвергнуть официальные тексты подробному критическому разбору и осмеянию. Оперативные комментарии создают необходимую в сетевом общении диалогичность, дополняя официальные материалы своеобразной обратной связью. По тому же «фильтрующему» принципу работает большинство форумов.
Подобная критическая направленность сетевого сообщества, естественно, выразилась в чрезвычайной популярности юмористических и сатирических жанров, как форм, наиболее адекватно отображающих настроения пользователей. Имеется огромное количество сайтов, предлагающих шутки и анекдоты, от специфических компьютерных до оппозиционных политических; посещаемость этих сайтов по статистике огромна. Анекдоты появляются в сети оперативно, они доступны всем из любого места, где имеется возможность подключиться к сети: именно эти достоинства предопределили бурное развитие жанра в Интерненте.
Вспомним, что ещё десятилетие назад казалось, что анекдот как жанр со снятием барьеров запретности утратил свои позиции: его очевидная деградация указывала на исчерпанность сатирических и юмористических смыслов. Сергей Аверинцев в речи, произнесённой в Венской Академии Наук, подытожил ситуацию с юмором после отмены идеологических табу таким образом:
«Если диалектическую предпосылку юмора и комического составляет неуступчивая, неподатливая серьёзность, то, напротив, столь типичная для нынешнего времени вездесущая, монотонная, всеми принятая и никого больше не шокирующая, даже и не привлекающая к себе ничьего внимания фривольность, в сфере которой уже ничто не бело и не черно, а только серо, означает конец юмора» [9].Остротa и «диссидентствующее» чувство сопричастности, характерные, например, для ситуации 70-х годов, а также всеобщая социальная ангажированность перестроечных времён были утеряны: городской фольклор, особенно в форме политического анекдота, становился всё менее популярным. Конец ХХ века казался временем агонии умирающего жанра. Однако распространение Интернета изменило ситуацию коренным образом.
Ефим Курганов пишет об этом так:
«Каждый день на специальных сайтах Интернета появляются анекдоты, и это совершенно особое явление в жизни жанра. Раньше анекдоты передавались из уст в уста, записывались, фиксируясь в записных книжках, письмах, дневниках. Иначе говоря, циркулировал анекдот весьма активно, но было много всяческих препон, которые сдерживали, затрудняли необыкновенную мобильность жанра. И только теперь, благодаря Интернету, доступ к анекдоту необычайно ускорился и упростился. Характер распространения анекдотов наконец-то стал соответствовать природе жанра. Похороны анекдота не состоялись, ибо предполагаемый покойник-то оказался живым, и при этом совершенно не переменившимся, не порвавшим со своим прошлым» [10].Современный анекдот в своей основе – устный диалогический жанр.
Он подразумевает некую театральность: обратную реакцию со стороны аудитории, наличие определённых умений у рассказчика, скажем его способность почувствовать, какой именно анекдот будет воспринят в конкретной группе и при конкретных обстоятельствах. На газетной или журнальной полосе, в телевизионном эфире оперативная обратная связь за редкими исключениями невозможна, предугадать реакцию аудитории и тем более учесть интересы разных социальных групп весьма проблематично – для того, чтобы охватить как можно большую аудиторию, из юмора необходимо убрать всю узкогрупповую специфику, понятную только в определённых социальных кругах. Поэтому юмор здесь предельно упрощается, т.е. в качестве развлечения предлагается то, что должно быть понятно всем, от инженера до крестьянина.
Лозунг массового смеха, до сих пор остающийся руководством к действию в телевизионных шоу и многотиражной прессе, сформулировал в своё время основатель жанра кинокомедии Мак Сеннет: «Важно только, чтобы зритель смеялся – тогда он не думает».
Намёк, тонкая ирония, остроумие – всё, что нуждается в умственной обработке для адекватного восприятия, снимается, предлагая потребителю физический комизм – падений, неловкостей, открытый физиологический юмор, прозрачные каламбуры, снабжаемые к тому же для минимализации мыслительной деятельности закадровым смехом. Отрицая мысль, массовая культура обращается к материальному миру, телесному низу. Юмор в современных телепрограммах, рекламе, фильмах, пропагандирующих стиль жизни «нового поколения» и проч., проповедует, прежде всего, идеал унифицированного пользователя, созданного для удовлетворения потребностей бизнеса.
Как правило, в прессе и на телевидении популяризируется юмор «ниже пояса», примитивный каламбур и т.д.
«При поражении лобных долей, – пишет А. Лук, – больные очень охотно шутят. Но шутки становятся плоскими и грубыми. Приёмы ограничиваются буквализацией метафоры и двойным истолкованием в самой примитивной форме. Тематика сосредотачивается вокруг физиологических отправлений организма» [11].Напомним, что лобные доли отвечают за критическую самооценку и способность к избирательным ассоциациям – таким, образом ущербный стандарт юмора явно не способствует развитию ни того, ни другого.
Интернет во многом снимает подобные стандарты и ограничения. Так, в чатах и ICQ коммуникация практически аналогична устной: она осуществляется в реальном времени и подразумевает ответную реакцию. Упрощения, как правило, не требуется: участники коммуникации хорошо знают интересы и культурные запросы друг друга. Анекдот или шутка комментируются, предлагаются их новые, более точные, по мнению участников общения, варианты. Текст шлифуется: именно так и рождаются народные образцы жанра.
В форумах и веблогах обратная связь более отстрочена, но и она представляет собой форму общения, намного более диалогическую, чем могут предложить традиционные средства массовой информации.
Своеобразная диалогическая связь возможна даже с самим гипермассивом юмористических текстов. В настоящее время в сети распространяются программы, учитывающие запросы пользователей и запоминающие просмотренные ими разделы и рейтинговые оценки, выставленные тому или иному тексту. На основании этих данных программа может предложить пользователю новые анекдоты и шутки уже только по интересующей его проблеме, исключив при этом тексты, содержащие темы, вызывающие отрицательные или нейтральные эмоции, а также непонятную стилистику и лексику. Программа, таким образом, выполняет функции сортировки и отбора информации по заданным критериям, для того, чтобы пользователь получил текст, соответствующий его уровню и запросам, а не универсальный и потому упрощённый «юмор для всех».
Сам текст в Интернете также с необходимостью диалогичен: он не канонизирован, а изменчив, насыщен гиперссылками и позиционируется как незаконченный отрывок всеобщего разговора, который ведут между собой тексты и их создатели в глобальном информационном пространстве. Гиперссылка – всегда выход вовне, подчёркивающий незавершённость коммуникации и невозможность остановиться на какой-либо «обретённой истине».
Отметим, что и бытие самого смеха невозможно свести только к бытию субъекта или объекта: оно проявляется только в сфере их взаимодействия.
Онтологическая основа смеха – прежде всего диалог субъектов, совместная коммуникация людей, социальных групп, культур и т.д. Смех укоренён на коммуникативном уровне общественного бытия. Смеховая коммуникация всегда обнаруживает внутреннее устремление к увеличению числа участников: она отличается неполнотой и незавершённостью даже в диалоге двух субъектов. При этом смех проявляется тем ярче, чем больше людей вовлечены в сферу его воздействия – он изначально требует социального пространства.
Таким образом, диалогичность сети закономерно тяготеет к разговорным жанрам фамильярного, смехового общения. Помимо анекдота в сети постепенно возрождается ещё один старый жанр: т.н. байка. Заметим, что само слово имеет фамильярный, несколько фольклорно-деревенский оттенок.
Словарь С. Ожегова трактует байку как «побасёнку, выдумку», в современном же значении байка трактуется, скорее, как юмористический рассказ о действительно случившемся или, по крайней мере, правдоподобном событии.
При этом в байке важны несколько условий: событие должно быть недавно совершённым и всё ещё актуальным (то, что в английском языке маркируется как present perfect); оно должно произойти с близкими нам по «групповому духу» людьми (то есть социальная дистанция должна быть снята), оно должно быть конкретно (а не абстрактно и намеренно условно как в большинстве анекдотов). Зачин баек обычно обозначается такими фразами: «Случилась со мной такая история…», «Дело было так…», «История эта реальна…»:
Ездил я недавно в ИТЭФ (институт). Вышел из метро, искал-искал, но… Оставив бесплодные поиски, позвонил соседу и попросил послать мне SMS с адресом института. Через пять минут сообщение пришло: www.itef.ru. Ругаясь, я пошёл искать ИТЭФ заново.Если просмотреть популярные юмористические журналы и газеты последних лет, то в большинстве из них можно обнаружить раздел таких баек, который обозначается соответственно: «Истории из Интернета», «Интернет-байки» и т.д. Таким образом, жанр в современности стойко ассоциируется именно с сетью, хотя нельзя не отметить, что байка как особый жанр существовала долгое время: вспомним некоторые истории из пушкинского «Table-Talk», рассказы бравого солдата Швейка или байки артистов и писателей. В ХХ веке они большей частью были не очень популярны, циркулировали в узких профессиональных кругах и были переполнены непонятной другим узкогрупповой спецификой. Отметим также, что байки, ввиду своей узкогрупповой направленности и насыщенностью конкретикой, всегда были более развиты в деревенских общинах, чем в городском фольклоре: здесь истории о конкретных событиях, произошедших недавно и со знакомыми людьми, вызывают гораздо больше интереса, чем абстрактные анекдоты, осмеивающие социальное явление в целом (анекдот – факт прежде всего городского фольклора).
Интернет превратил байку в жанр массовый, поскольку именно в сети массовость парадоксально слилась с субъективной доверительностью, а пространство частной жизни влилось в публичное пространство. Интернет свернул дистанцию, превратил общение с далёким собеседником в диалог тет-а-тет в реальном времени. Это сближение позволяет точнее почувствовать метафору «мировой деревни», в которую, по мнению Маршалла Маклюэна превращается информационное общество. Байка – одно из выражений реального диалога с личностью, далёкой в реальном пространстве и близкой в пространстве социальном: точнее, само социальное понятие «места» в сети обессмысливается. Эта диалогичность доверительного общения – ещё один способ объединения членов сообщества, напрямую связанный с интеграционной ролью смеховой стихии.
В диалогичности Интернета, конечно, имеется своя специфика. Чаты и форумы, прагматически представляя собой устную коммуникацию, фактически реализуются в форме письменной речи (за исключением, пожалуй, только Интернет-видеоконфереций). Таким образом, эта коммуникация, как и всякая другая письменная речь, лишена внешних особенностей непосредственного общения «лицом к лицу»: интонаций, мимики, жестов. Эта сложность частично преодолевается системой своеобразных графических знаков, называемых «смайликами» (от англ. smile – улыбка), впервые введённых в начале 80-х годов прошлого века программистом С. Фалманом. Его идея достаточна проста: при помощи графических символов изображается горизонтально повёрнутая гримаса: улыбающаяся :-), серьёзная :-|, печальная :-( и т.д.
Естественно эти знаки не способны передать все нюансы и оттенки человеческих эмоций, являясь лишь их предельно упрощёнными эрзацами, но они достаточно универсальны и функциональны: так, ироническое высказывание может быть понято другими как совершенно серьёзное, если оно не маркировано соответствующим символом. Таким же образом некоторые нападки на собеседника в Интернет-общении без графического символа улыбки, переводящего текст в игровое смысловое поле, могут восприниматься как резкое оскорбление. Заметим, что, как и в обыденной устной речи, где конфликт может быть предотвращён при помощи смеха или даже полностью переведен в плоскость шутки, в сетевой коммуникации «смайлик» смягчает резкость формулировок, обходя конфликтные углы, т.е. даже в таком схематичном виде выполняет определённую функцию урегулирования кризиса или его предупреждения.
Графические символы – один из показателей экспрессии специфического языка сети, её особого жаргона. Жаргон – доминантный маркёр групповой идентичности, используемый в социальном контексте – указывая на «своего», он интегрирует членов группы, и отделяет от неё «чужих», непосвящённых.
Отметим, что Интернет, сворачивающий социальное пространство, является зоной диалога культур и языков. Основной особенностью мирового, в том числе и российского, сетевого жаргона является сильное влияние английского языка, который фактически является стандартом большей части Интернета; при этом уровень частотности заимствований позволяет говорить о постепенно складывающемся двуязычии. Столкновение языков, согласно
М.М.Бахтину, есть один из важных факторов оформления смеховой культуры:
«Языки – это мировоззрения, причём не отвлечённые, а конкретные, социальные, пронизанные системой оценок, неотделимые от жизненной практики… Совершенно новая, подлинно прозаическая, самокритическая, абсолютно трезвая и бесстрашная (и потому весёлая) жизнь образа начинается только на меже языков» [12].Жаргон Интернета действительно в большей части карнавализирован.
Сами английские слова, проникая в русский компьютерный жаргон, изменяются, приобретая юмористический оттенок, основанный на созвучии, форме выражения и т.д.: мыло (e-mail – «электронная почта») полуось («операционная система OS/2»), аська (от «ICQ»), дрова (драйверы). Каламбуры встречаются и в адресах: www.deneg.net. Причины подобных трансформаций невозможно найти в какой-либо утилитарной сфере, например в необходимости упрощения и русификации лексики; единственной причиной карнавализации языка являются игровые условия реализации его смыслов.
Помимо этого в речь проникают и слова в неизменном виде: чат, модератор, коннект, логин, брандмауэр и др., что создаёт комический эффект «птичьего языка» с чрезмерным обилием профессионализмов и заимствований. При этом лексика Интернета чрезвычайно подвижна: быстрый прогресс в обновление компьютерной техники и программного обеспечения влечёт за собой изменения в составе слов жаргона, который становится ещё более непонятным непосвящённому. В сети существует масса шуток, обыгрывающих это непонимание:
Для ухода за пожилым программистом требуется приятная женщина, говорящая на FORTRAN, BASIC и С++.