Страница:
Хамфрис поднял руки вверх и попытался что-то сказать, но из горла раздался только писк. Он задрожал сильнее любого огурца, и я знал, что огурец позади меня тоже трясется, хотя и не мог повернуться и посмотреть, потому что нельзя было спускать глаз с Хамфриса. Не спрашивайте меня, что я думал по поводу того, что он собирался делать: идти стучать правительству, или начать реветь о Сатане и пытаться спалить мой дом. Я знал только то, что не могу дать ему уйти, раз уж он увидел огурца, а я никогда прежде не убивал человека и не имел намерения делать это сейчас, но у меня не было ни малейшего представления, как по другому я могу выбраться из этой катавасии, только соображал, что Сэм ждет Хамфриса с травкой, а если Хамфрис не вернется, то Сэм заявит в полицию, и...
Видно, насколько ясно я тогда думал. Я только понимал, что обречен. Я не видел никакого способа выбраться, который не кончался бы тюремной камерой, а то и похлеще.
Потом Хамфрис обрел голос: "Пожалуйста, Велли", сказал он, "не стреляйте в меня. Я не... я не..."
До меня тогда сразу дошло, что если я смогу быстро вернуть огурец в берлогу, то, может, я смогу убедить Хамфриса, что у него просто глюки. А ведь он только что купил у меня мешочек с травкой, что его тоже делает преступником. Ему явно не захочется, чтобы об этом узнала его паства, за исключением Сэма. Проповедники, конечно, лицемеры, но большинство пытается это скрыть. Тут у меня появилась некая точка опоры.
Я начал остывать. Огурец в гостиной перестал петь, поэтому стало легче думать. "Сядь", сказал я. "Прямо здесь. Спиной к стене." Он повиновался, просто соскользнул вниз по стене все еще с поднятыми руками, а я сказал: "Если не будешь дергаться, все будет прекрасно. Понял?" Он кивнул, глаза еще выпученные, но следил он за мной и ружьем, а не за огурцом. "Закрой глаза", сказал я, и он закрыл, все еще трясясь от страха, а я отступил, целясь в него из ружья, нащупал проклятый бешеный заблудший огурец и взял его под мышку, чтобы вернуть в берлогу.
Но огурец выбрал именно это мгновение, чтобы с шумом разжижиться, и глаза Хамфриса резко распахнулись - думаю, он просто не выдержал - и он увидел мешок с огуречным соусом, а от этого позеленел, задохнулся и все то, что он съел за день, вышло из него обратно на его колени и мой ковер. Пока он приходил в себя, я быстро отступил на шаг, открыл дверь в берлогу, зашвырнул туда мешок с подливкой и снова захлопнул. Не знаю, увидел это Хамфрис, или нет: он был занят разглядыванием содержимого собственного желудка. Когда он закончил выбрасывать завтрак, он поднял на меня глаза и с потным после рвоты лицом сказал: "Я извиняюсь. Я очень извиняюсь. Я все вычищу. Если вы дадите мне немного воды с мылом и тряпку..."
"Не беспокойтесь", сказал я. "Я все вычищу сам. А вы просто убирайтесь отсюда, преподобный. Убирайтесь отсюда и везите Сэму его лекарство. Вы ничего необычного не видели, понимаете меня?"
Он покачал головой: "Что это было?"
"Ничего не было." Еще один из огурцов перестал петь, и я сказал: "Вы ничего не видели и не слышали. А теперь отправляйтесь домой." Он просто смотрел на меня. Заткнулся третий огурец, поэтому в доме вдруг стало очень тихо. Я все еще продолжал целиться в Хамфриса из ружья, предохранитель все еще был спущен. Я щелкнул им с сказал: "Преподобный, вам теперь надо ехать домой."
Он с трудом сглотнул. Он перестал дрожать. Когда он снова заговорил, голос был заметно спокойнее, чем до того. "Мистер Смит, я и прежде бывал под дулом оружия. Самое худшее, что вы сможете сделать, это меня убить. Но мне надо знать одно: это... это создание, которое я не видел, оно опасно?"
"То, что вы не видели, не может быть опасным, преподобный. Езжайте домой."
Он снова покачал головой. "Хотелось бы, чтобы это оказалось правдой, но это не так. Нам вредно то, что мы не желаем видеть. И если кто-то в опасности..."
"Никто не в опасности, кроме вас, преподобный." Я снова понемногу начал паниковать. Этот парень не хотел убеждать себя, что огурец был всего лишь плодом его воображения. "Насколько я знаю, создание, которого вы не видели, не опасно ни для кого. А теперь, езжайте домой!"
Он просто смотрел на меня. И выглядел очень печальным. "Если она не опасно, тогда зачем вы убили его?"
Тут я растерялся. В одно мгновение все смешалось в моей голове: то, как Нэнси Энн говорила мне, что я есть зло, и то, как она бросила меня, хотя я пытался сделать ее счастливой, и вся работа, которой я занимался годами, пытаясь содержать эти огурцы в уюте, не давая им дрожать. Джим Хамфрис ничего не понимал, ничегошеньки. "Яне убил его! Оно просто умерло! Так они все делают! Они умирают! Все умирают! Они прибывают сюда умирать уже десять лет, а вы ни капельки об этом не знаете, но думаете, что знаете все, не так ли? Вы думаете, что эти создания - порождения Сатаны, вы думаете, что я отправлюсь в ад за то, что забочусь о них, за то, что у меня картинки голых женщин по стенам, за то, что продаю травку, вам кажется, что вы можете являться сюда и..."
"Велли!", сказал он. Он говорил так, словно я шарахнул его по башке одним из мягких кресел. "Велли, если я считал бы, что вы отправитесь в ад за продажу марихуаны, то зачем же я приехал сюда, чтобы приобрести немного для Сэма?"
"Откуда мне знать! Распроповедуйте-ка мне об этом! Расскажите это Сэму, скажите ему, что он отправится в ад! Он, наверное, признается, что курит, потому что умирает, и боится за собственную душу, потому что ваши люди просто подцепили его на крючок, точно так же, как подцепили мою жену! Держу пари, вы и сами покуриваете, не так ли? Держу пари, вы встаете каждое воскресенье и проповедуете, какой это грех - наркотики, и что всем людям надо давать вам баксы, чтобы всех их можно было спасти, а потом вы приходите сюда и тратите эти самые деньги на ту же травку для себя. Все эти пятерки собраны с тарелки для пожертвований, не так ли? Маленькие старушки приносят вам свой последний доллар, а вы поворачиваетесь и тратите его на..."
"Это деньги Сэма", сказал Джим Хамфрис. "И марихуана для него, Велли. Можете позвонить и спросить его сами. У меня телефон в машине."
"Я не закончил!, сказал я. "Вы должны дослушать." Я чувствовал себя чертовски хорошо от того, что держал этого человека на полу перед собой, да под дулом ружья, от того, что высказывал ему все, что я думаю, а он ничего не может с этим поделать. Я чувствовал себя как никогда лучше за долгое время. "Я знаю таких, как вы! Не думайте, что не знаю! Я знаю, как вы, священники, разглагольствуете на кафедре, пытаясь запугать простых людей, которые просто хотят прожить свою жизнь и стараются, как могут, а потом вы поворачиваетесь и сбегаете с чужими женами, а после того у вас еще хватает говеной совести подымать дикий крик о дьяволе! Ваша сволочь воображает, что она лучше всего остального мира, не так ли? Не так ли, преподобный? Вы воображаете, что можете рассказывать мне все о том, кто я есть, и как я должен жить, потому что бог сидит у вас в кармане! Ваша сволочь думает, что для собственного спасения им достаточно придавить кого-то другого..."
"Мои люди", тихо сказал Джим Хамфрис. "считают, что всех чужестранцев надо приветствовать, как Христа." Я прищурился на него, потому что не верил, что он настолько спокоен, а он сказал: "Даже тех чужестранцев, которые не люди. Мне нет необходимости что-то проповедовать вам об этом, Велли. Мне кажется, вы тоже приветствовали чужестранцев, как Христа, в течении сколько вы сказали? Десяти лет? И если вы с ними обходитесь лучше, чем со мной, что ж, это потому, что вы думаете, что я не чужестранец. Вы считаете, что знаете, кто я есть. Но вы ошибаетесь, Велли. Я тоже чужестранец."
Я устыдился тогда, что орал на него с такой радостью. А потом разозлился, потому что он заставил меня устыдиться, а именно этого всегда старались добиться от меня Нэнси Энн и Джебидия. "Возвышенный и могучий, не так ли? Ставлю на кон, вы думаете, что я отброс земли..."
"Я думаю, вы напуганы", сказал он. "Я думаю, что на вашем месте я бы тоже испугался. И я думаю, что страшно тяжело наблюдать, как эти штуки вот так здесь умирают десять лет подряд, и не иметь возможности ни с кем об этом поговорить."
У меня перехватило горло, когда он это сказал. Меня это просто поразило, потому что я не плакал с тех пор, как сбежала Нэнси Энн, и пусть я буду проклят, если заплачу сейчас перед этим проповедником. "Это не совсем так", сказал я. "Я не то чтобы их знаю. Они все выглядят одинаково и умирают все одинаково, и я не знаю, как с ними разговаривать. Они являются сюда, и я делаю для них все, что могу, но не придаю этому слишком много значения, преподобный. Поэтому, не надо никакой сентиментальности."
Он улыбнулся, сидя на полу на собственной заднице. "Хорошо, не буду. Но не станете же вы возражать, если я здесь вычищу пол?"
Выбросить его вон не получилось. Что ж, пусть вычистит все, что он тут наделал. "Идите", сказал я, поведя ружьем в сторону кухни. "Ведро и тряпки под раковиной." Я смотрел, как он наполнил ведро мыльной водой, как принес его обратно в гостиную, как наклонился и вычистил грязь. Он хорошо работал, осторожно и чисто. Когда он закончил, то унес все назад в кухню и все выполоскал, а потом налил в ведро немного чистой воды, повернулся и посмотрел на меня.
"Велли, я бы хотел... Можно мне навестить ваших гостей? Можно взглянуть на них?"
Что за черт. Он уже и так чересчур много знал, мне просто некуда деться, пытаясь удержать его. И, честно говоря, мне стало любопытно, что он о них подумает. И мне кажется, я хотел, чтобы он увидел, что я не убиваю их. Он задел струнку, о которой я и не догадывался.
Я посмотрел на часы. У нас оставалось максимум минут двадцать пять до того, как остальные уйдут на соус, если они уже не ушли. Я не знал, что нашло на того, кто забежал в гостиную. Может, он был свихнутый или больной, иди огурцы начинают пробовать на мне какие-то новые хитрости, и в этом случае ч не могу рассчитывать ни на что. "Яне знаю, живы ли еще остальные", сказал я. "Они могли пойти на с... могли умереть, пока мы были здесь. Когда они так поют, это значит, что очень скоро они умрут. Поэтому сейчас они могут выглядеть, как тот первый. Я просто предупреждаю вас."
"Благодарю", сказал он. "Думаю, теперь мне не станет дурно." Поэтому я повел его в берлогу. С нагревателями там довольно жарко, но так нравится огурцам. Я все еще держал при себе ружье на случай, если Хамфрис попробует что-нибудь выкинуть. Два других огурца еще оставались твердыми. Я никогда прежде не брал ружья в берлогу и немного тревожился, как они на это отреагируют, не начнут ли снова дрожать, но они, похоже, даже не заметили.
Было видно, что у Джима Хамфриса есть план. Он не обратил внимания ни на что в этой комнате, кроме двух твердый огурцов. Он сразу встал на колени, начал бормотать и поводить руками над водой в ведерке. Потом он окунул руку в воду и вывел на каждом огурце знак креста - что было чертовски храбро, в самом-то деле, потому что у меня заняло несколько месяцев чтобы просто без опаски дотрагиваться до них, но, думаю, он видел, что со мной все в порядке после того, как я брал одного в руки - и забормотал что-то. "Ну надо же", сказал я, не зная, восхищаться, или испытывать отвращение. "Сказали, что вы приветствуете всех чужестранцев как Христа, а тут пытаетесь изгонять дьявола..."
Он, явно раздосадованный, поднял на меня глаза. "Совсем нет." Потом он посмотрел застенчиво: "Это обряд спешного крещения. Хотя в чем-то оба обряда схожи." Он перенес тяжесть тела на пятки, встал и спросил: "А теперь что?"
Я пожал плечами: "Теперь ничего. Теперь им осталось" - я взглянул на часы - "минут пятнадцать."
Он тоже посмотрел на часы: "Я подожду здесь вместе с ними? Приемлемо?"
"Почему бы и нет?", ответил я. Он кивнул и уселся на пол, а я примостился на одно из пятнистых кресел. "Один вопрос, преподобный. Вы сами это сказали. Если все чужестранцы уже как Христос, зачем их крестить?"
Хамфрис улыбнулся: "Из вас вышел бы теолог. Хороший вопрос. В основном, потому, что это все, что я могу сделать и знаю, как сделать, да и сам после этого чувствую себя лучше."
"Ха! Вы думаете, им от этого тоже станет лучше?"
"Не имею понятия. Но не вижу, как им это может повредить." Он осмотрелся в комнате, разглядел стены, потом поднял вопросительно брови: "Матисс?"
"Им нравится Матисс. Или, скорее, мне кажется, что им нравится Матисс. Не спрашивайте меня, почему, преподобный. Я не знаю ни черта. Я делаю так и делаю этак. Я разыскал кресла и мне кажется, что они им нравятся. Я говорил, что они умирают, но я могу в этом сильно ошибаться. Они же не отсюда. Они же не кошки и не собаки, они совсем не такие животные, как мы. Я пытаюсь держать их в покое и уюте, но, может быть, они совсем не в покое, может быть, им больно. Может, я их мучаю все это время, сам того не желая. Может, они вторгаются на Землю с плохими намерениями и я единственный, кто делает это возможным, а в следующие десять лет все эти мертвые чужаки захотят вернуться к жизни и завоюют наш мир..."
Он вслушивался в мою речь с лицом спокойным и серьезным. "Да, тяжело не знать, поступаешь ли ты правильно, не так ли? Я не думаю, что кто-нибудь из нас это вообще знает. Мы делаем все, что можем, и молимся, чтобы из наших дел получилось больше добра, чем зла, Но нам остается только верить, что Бог видит все, все в конце концов разберет и простит нас, если мы поступали дурно."
Я отвел глаза: "Я не верю в бога, не обижайтесь."
"Я не обижаюсь, Велли."
"Хорошо. Скажите, что у вас с ухом? Я видел вас по телевизору, вы кормили бродяжек с кошелками. И я вас узнал по этому уху."
"Родовая травма. У моей семьи не было денег на пластическую операцию." Он пожал плечами. "Я ходил с длинными волосами, чтобы скрыть его, но теперь оно меня больше не беспокоит. Честно говоря, она даже помогает мне в работе. Ведь люди несут в церковь собственные страхи. Они несут те раны, которые хотят излечить, но они и стыдятся их тоже. А когда они видят мое уродство, им становится легче."
"Согласен", сказал я. У Нэнси Энн тоже был маленький шрам высоко на внутренней части левого бедра. Он тоже остался с рождения, как ухо Хамфриса. Но у Джебидии не заняло слишком много времени, чтобы увидеть его, не так ли?
В этот момент со всплеском умер второй огурец и мы с Хамфрисом чуть не подпрыгнули от неожиданности. На сей раз Хамфриса не вырвало, он снова встал на колени, еще раз перекрестил огурец и снова забормотал. Когда он закончил, я подобрал второй пакет с соусом и положил в угол рядом с первым, с тем, что я швырнул в берлогу из гостиной, а потом мы с Хамфрисом снова уселись ждать, пока в подливку не превратится третий огурец. Теперь еще минут пять, не больше.
"Как вы думаете, почему они приходят сюда?", спросил он.
"Разрази меня гром, если я знаю. Может быть, они больны и их народ отсылает их прочь, чтобы они не заразили кого-то еще. Может быть, они уже мертвы, когда добираются сюда, и Земля - их вечное воздаяние. Такое пугает, правда? А вдруг, когда и мы умираем, то все приземляемся у двери каких-нибудь чужестранцев и нам остается только надеяться, что у них найдутся для нас удобные кресла и они сообразят, какое искусство нам нравится." Но моем небе в кресле можно было бы полулежать, а на стенах были бы развешаны красотки из Пентхауса, но мне не хотелось об этом рассказывать Хамфрису.
Он улыбнулся: "В доме Отца моего много помещений."
"Что?" Но вдруг хлопнул последний огурец, поэтому я так и не узнал, что имел в виду Хамфрис. Он снова совершил свое небольшое моление, а я положил третий огурец в уголок к остальным двум.
Он посмотрел на мешки с соусом, потом на меня. "Как вы?.. Что вы делаете с ними потом?"
"Хороню. Они лежат по всему моему участку."
Он кивнул: "Вам помочь?"
"Если вы управляетесь с лопатой так же, как с ведром, я воспользуюсь вашей помощью, преподобный, благодарю."
Поэтому мы сложили мешки с соусом в мой пикап, я набросил на них брезент и загрузил пару лопат, а потом покатил к месту очередного погребения. Я отмечаю места, где лежат огурцы, поэтому каждый раз подбираю другое место. Я захватил с собой ружье, но это на случай, если мы наткнемся на змей или что-то подобное: за Хамфриса я больше не тревожился, не тревожился сильно.
Лопатой он орудовал хорошо, напористо и быстро. Видно было, что он не всегда работал проповедником. Когда-то он шуровал руками. Глядя, как он роет, я почувствовал любопытство. Когда мы остановились передохнуть, я спросил: "Так где же вы прежде побывали под дулом оружия?"
"В Африке." Он вытер пот с лица. "В Заире, в восьмидесятых. Наша группа отстраивала церковь. Громилы Мобуту спалили ее чуть раньше, потому что священники выступали против правительства. И когда мы работали, снова заявились солдаты, выстроили нас у стены и угрожали всех расстрелять. Я так и не знаю, почему они этого не сделали. Они ведь убили прорву народа, до нас и после." Он посмотрел куда-то вдаль и сказал: "Все, с кем я там работал, все сейчас мертвы."
"Это не честно", сказал я.
"Да, не честно." Он снова стал копать и я не стал ему мешать. Я знаю, как помогает работа руками, когда чем-то расстроен. После отъезда Нэнси Энн я собственными руками перестелил крышу.
Мы аккуратно похоронили огурцы, каждого в своей могиле, и Хамфрис над каждым произнес небольшую молитву, а потом мы вернулись в машину, чтобы направиться домой. Мне было неспокойно. Я соображал, как теперь быть, и как мне было бы легко, если б я продолжал его ненавидеть. "Преподобный", сказал я, "вы тогда были правы. Я испугался того, что произойдет, если все обнаружится."
"Я не стану никому говорить", сказал он. "Все это запечатано печатью церковной тайны, Велли. И к ней я отношусь очень серьезно."
Я не знал, верить ему или нет. Хотелось бы верить, но ведь это не одно и тоже. "Надеюсь, что могу вам верить, преподобный."
"А я надеюсь, вы поймете, что можете надеяться. Я, конечно, не жду, что вы мне поверите сейчас. Вы знакомы со мной всего несколько часов. Чтобы завоевать доверие, требуется гораздо больше времени."
Я хрюкнул. Это был лучший ответ, чем дали бы многие. "Хорошо. Дайте мне знать, когда умрет Сэм."
"Он может прожить еще очень долго. Надо надеяться, что химия сработает. Надо надеяться, что он излечится. Но если он умрет, я вам, конечно, позвоню." Хамфрис улыбнулся. "Но надо сразу предупредить: он заказал церковную службу."
"Все равно позвоните." Мы подъехали к дому. Я остановил машину и сказал: "Вы оставили свой мешочек внутри, верно?"
"Да, оставил."
"Подождите здесь, я вам вынесу. Я сейчас вернусь."
Бумажный пакет для ленча все еще лежал в коридоре рядом с тем местом, где Хамфриса вырвало. Он намок от мыльной воды. Я выбросил старый пакет, а потом для ровного счета бросил в пластиковый мешочек еще осьмушку. Я знал, что Сэм это заметит, а такой жест хорошо для бизнеса, если, конечно, не прибегаешь к нему слишком часто. Думаю, тем я делал ставку на то, что он выживет. А если он скажет об этом Хамфрису, то, наверное, преподобный с большей вероятностью станет держать рот на замке.
Я вынес пакет и вручил его Хамфрису. "У меня тоже есть для вас кое-что", сказал он и вручил мне свою визитку. "Позвоните мне, когда захочется поговорить, все равно о чем. Можете звонить в любое время. Здесь и мой домашний телефон, и номер церкви."
"Спасибо", сказал я, хоты подумал, что позвоню, только если ад замерзнет. "Благодарю вас, преподобный."
"Всегда буду рад вас услышать, Велли." Он протянул мне руку и я пожал ее, потом он забрался в свою машину и укатил. Я смотрел вслед, пока машина не скрылась из виду, потом вернулся в дом. Я почти что выбросил визитку, но потом что-то заставило меня запихать ее в ящик кухонного стола. Не спрашивайте, что именно. Не похоже, чтобы я планировал ему звонить. Это просто суеверие, вроде того, что он сказал о спешном крещении. Иметь его визитку мне скорее всего не поможет, но и не повредит.
Он работы по рытью могил мне было жарко. Я открыл холодильник, достал банку пива и выпил ее одним глотком. Потом взял свою сотку, пошел в гостиную, уселся в качалку и начал названивать в телефонную компанию.
Видно, насколько ясно я тогда думал. Я только понимал, что обречен. Я не видел никакого способа выбраться, который не кончался бы тюремной камерой, а то и похлеще.
Потом Хамфрис обрел голос: "Пожалуйста, Велли", сказал он, "не стреляйте в меня. Я не... я не..."
До меня тогда сразу дошло, что если я смогу быстро вернуть огурец в берлогу, то, может, я смогу убедить Хамфриса, что у него просто глюки. А ведь он только что купил у меня мешочек с травкой, что его тоже делает преступником. Ему явно не захочется, чтобы об этом узнала его паства, за исключением Сэма. Проповедники, конечно, лицемеры, но большинство пытается это скрыть. Тут у меня появилась некая точка опоры.
Я начал остывать. Огурец в гостиной перестал петь, поэтому стало легче думать. "Сядь", сказал я. "Прямо здесь. Спиной к стене." Он повиновался, просто соскользнул вниз по стене все еще с поднятыми руками, а я сказал: "Если не будешь дергаться, все будет прекрасно. Понял?" Он кивнул, глаза еще выпученные, но следил он за мной и ружьем, а не за огурцом. "Закрой глаза", сказал я, и он закрыл, все еще трясясь от страха, а я отступил, целясь в него из ружья, нащупал проклятый бешеный заблудший огурец и взял его под мышку, чтобы вернуть в берлогу.
Но огурец выбрал именно это мгновение, чтобы с шумом разжижиться, и глаза Хамфриса резко распахнулись - думаю, он просто не выдержал - и он увидел мешок с огуречным соусом, а от этого позеленел, задохнулся и все то, что он съел за день, вышло из него обратно на его колени и мой ковер. Пока он приходил в себя, я быстро отступил на шаг, открыл дверь в берлогу, зашвырнул туда мешок с подливкой и снова захлопнул. Не знаю, увидел это Хамфрис, или нет: он был занят разглядыванием содержимого собственного желудка. Когда он закончил выбрасывать завтрак, он поднял на меня глаза и с потным после рвоты лицом сказал: "Я извиняюсь. Я очень извиняюсь. Я все вычищу. Если вы дадите мне немного воды с мылом и тряпку..."
"Не беспокойтесь", сказал я. "Я все вычищу сам. А вы просто убирайтесь отсюда, преподобный. Убирайтесь отсюда и везите Сэму его лекарство. Вы ничего необычного не видели, понимаете меня?"
Он покачал головой: "Что это было?"
"Ничего не было." Еще один из огурцов перестал петь, и я сказал: "Вы ничего не видели и не слышали. А теперь отправляйтесь домой." Он просто смотрел на меня. Заткнулся третий огурец, поэтому в доме вдруг стало очень тихо. Я все еще продолжал целиться в Хамфриса из ружья, предохранитель все еще был спущен. Я щелкнул им с сказал: "Преподобный, вам теперь надо ехать домой."
Он с трудом сглотнул. Он перестал дрожать. Когда он снова заговорил, голос был заметно спокойнее, чем до того. "Мистер Смит, я и прежде бывал под дулом оружия. Самое худшее, что вы сможете сделать, это меня убить. Но мне надо знать одно: это... это создание, которое я не видел, оно опасно?"
"То, что вы не видели, не может быть опасным, преподобный. Езжайте домой."
Он снова покачал головой. "Хотелось бы, чтобы это оказалось правдой, но это не так. Нам вредно то, что мы не желаем видеть. И если кто-то в опасности..."
"Никто не в опасности, кроме вас, преподобный." Я снова понемногу начал паниковать. Этот парень не хотел убеждать себя, что огурец был всего лишь плодом его воображения. "Насколько я знаю, создание, которого вы не видели, не опасно ни для кого. А теперь, езжайте домой!"
Он просто смотрел на меня. И выглядел очень печальным. "Если она не опасно, тогда зачем вы убили его?"
Тут я растерялся. В одно мгновение все смешалось в моей голове: то, как Нэнси Энн говорила мне, что я есть зло, и то, как она бросила меня, хотя я пытался сделать ее счастливой, и вся работа, которой я занимался годами, пытаясь содержать эти огурцы в уюте, не давая им дрожать. Джим Хамфрис ничего не понимал, ничегошеньки. "Яне убил его! Оно просто умерло! Так они все делают! Они умирают! Все умирают! Они прибывают сюда умирать уже десять лет, а вы ни капельки об этом не знаете, но думаете, что знаете все, не так ли? Вы думаете, что эти создания - порождения Сатаны, вы думаете, что я отправлюсь в ад за то, что забочусь о них, за то, что у меня картинки голых женщин по стенам, за то, что продаю травку, вам кажется, что вы можете являться сюда и..."
"Велли!", сказал он. Он говорил так, словно я шарахнул его по башке одним из мягких кресел. "Велли, если я считал бы, что вы отправитесь в ад за продажу марихуаны, то зачем же я приехал сюда, чтобы приобрести немного для Сэма?"
"Откуда мне знать! Распроповедуйте-ка мне об этом! Расскажите это Сэму, скажите ему, что он отправится в ад! Он, наверное, признается, что курит, потому что умирает, и боится за собственную душу, потому что ваши люди просто подцепили его на крючок, точно так же, как подцепили мою жену! Держу пари, вы и сами покуриваете, не так ли? Держу пари, вы встаете каждое воскресенье и проповедуете, какой это грех - наркотики, и что всем людям надо давать вам баксы, чтобы всех их можно было спасти, а потом вы приходите сюда и тратите эти самые деньги на ту же травку для себя. Все эти пятерки собраны с тарелки для пожертвований, не так ли? Маленькие старушки приносят вам свой последний доллар, а вы поворачиваетесь и тратите его на..."
"Это деньги Сэма", сказал Джим Хамфрис. "И марихуана для него, Велли. Можете позвонить и спросить его сами. У меня телефон в машине."
"Я не закончил!, сказал я. "Вы должны дослушать." Я чувствовал себя чертовски хорошо от того, что держал этого человека на полу перед собой, да под дулом ружья, от того, что высказывал ему все, что я думаю, а он ничего не может с этим поделать. Я чувствовал себя как никогда лучше за долгое время. "Я знаю таких, как вы! Не думайте, что не знаю! Я знаю, как вы, священники, разглагольствуете на кафедре, пытаясь запугать простых людей, которые просто хотят прожить свою жизнь и стараются, как могут, а потом вы поворачиваетесь и сбегаете с чужими женами, а после того у вас еще хватает говеной совести подымать дикий крик о дьяволе! Ваша сволочь воображает, что она лучше всего остального мира, не так ли? Не так ли, преподобный? Вы воображаете, что можете рассказывать мне все о том, кто я есть, и как я должен жить, потому что бог сидит у вас в кармане! Ваша сволочь думает, что для собственного спасения им достаточно придавить кого-то другого..."
"Мои люди", тихо сказал Джим Хамфрис. "считают, что всех чужестранцев надо приветствовать, как Христа." Я прищурился на него, потому что не верил, что он настолько спокоен, а он сказал: "Даже тех чужестранцев, которые не люди. Мне нет необходимости что-то проповедовать вам об этом, Велли. Мне кажется, вы тоже приветствовали чужестранцев, как Христа, в течении сколько вы сказали? Десяти лет? И если вы с ними обходитесь лучше, чем со мной, что ж, это потому, что вы думаете, что я не чужестранец. Вы считаете, что знаете, кто я есть. Но вы ошибаетесь, Велли. Я тоже чужестранец."
Я устыдился тогда, что орал на него с такой радостью. А потом разозлился, потому что он заставил меня устыдиться, а именно этого всегда старались добиться от меня Нэнси Энн и Джебидия. "Возвышенный и могучий, не так ли? Ставлю на кон, вы думаете, что я отброс земли..."
"Я думаю, вы напуганы", сказал он. "Я думаю, что на вашем месте я бы тоже испугался. И я думаю, что страшно тяжело наблюдать, как эти штуки вот так здесь умирают десять лет подряд, и не иметь возможности ни с кем об этом поговорить."
У меня перехватило горло, когда он это сказал. Меня это просто поразило, потому что я не плакал с тех пор, как сбежала Нэнси Энн, и пусть я буду проклят, если заплачу сейчас перед этим проповедником. "Это не совсем так", сказал я. "Я не то чтобы их знаю. Они все выглядят одинаково и умирают все одинаково, и я не знаю, как с ними разговаривать. Они являются сюда, и я делаю для них все, что могу, но не придаю этому слишком много значения, преподобный. Поэтому, не надо никакой сентиментальности."
Он улыбнулся, сидя на полу на собственной заднице. "Хорошо, не буду. Но не станете же вы возражать, если я здесь вычищу пол?"
Выбросить его вон не получилось. Что ж, пусть вычистит все, что он тут наделал. "Идите", сказал я, поведя ружьем в сторону кухни. "Ведро и тряпки под раковиной." Я смотрел, как он наполнил ведро мыльной водой, как принес его обратно в гостиную, как наклонился и вычистил грязь. Он хорошо работал, осторожно и чисто. Когда он закончил, то унес все назад в кухню и все выполоскал, а потом налил в ведро немного чистой воды, повернулся и посмотрел на меня.
"Велли, я бы хотел... Можно мне навестить ваших гостей? Можно взглянуть на них?"
Что за черт. Он уже и так чересчур много знал, мне просто некуда деться, пытаясь удержать его. И, честно говоря, мне стало любопытно, что он о них подумает. И мне кажется, я хотел, чтобы он увидел, что я не убиваю их. Он задел струнку, о которой я и не догадывался.
Я посмотрел на часы. У нас оставалось максимум минут двадцать пять до того, как остальные уйдут на соус, если они уже не ушли. Я не знал, что нашло на того, кто забежал в гостиную. Может, он был свихнутый или больной, иди огурцы начинают пробовать на мне какие-то новые хитрости, и в этом случае ч не могу рассчитывать ни на что. "Яне знаю, живы ли еще остальные", сказал я. "Они могли пойти на с... могли умереть, пока мы были здесь. Когда они так поют, это значит, что очень скоро они умрут. Поэтому сейчас они могут выглядеть, как тот первый. Я просто предупреждаю вас."
"Благодарю", сказал он. "Думаю, теперь мне не станет дурно." Поэтому я повел его в берлогу. С нагревателями там довольно жарко, но так нравится огурцам. Я все еще держал при себе ружье на случай, если Хамфрис попробует что-нибудь выкинуть. Два других огурца еще оставались твердыми. Я никогда прежде не брал ружья в берлогу и немного тревожился, как они на это отреагируют, не начнут ли снова дрожать, но они, похоже, даже не заметили.
Было видно, что у Джима Хамфриса есть план. Он не обратил внимания ни на что в этой комнате, кроме двух твердый огурцов. Он сразу встал на колени, начал бормотать и поводить руками над водой в ведерке. Потом он окунул руку в воду и вывел на каждом огурце знак креста - что было чертовски храбро, в самом-то деле, потому что у меня заняло несколько месяцев чтобы просто без опаски дотрагиваться до них, но, думаю, он видел, что со мной все в порядке после того, как я брал одного в руки - и забормотал что-то. "Ну надо же", сказал я, не зная, восхищаться, или испытывать отвращение. "Сказали, что вы приветствуете всех чужестранцев как Христа, а тут пытаетесь изгонять дьявола..."
Он, явно раздосадованный, поднял на меня глаза. "Совсем нет." Потом он посмотрел застенчиво: "Это обряд спешного крещения. Хотя в чем-то оба обряда схожи." Он перенес тяжесть тела на пятки, встал и спросил: "А теперь что?"
Я пожал плечами: "Теперь ничего. Теперь им осталось" - я взглянул на часы - "минут пятнадцать."
Он тоже посмотрел на часы: "Я подожду здесь вместе с ними? Приемлемо?"
"Почему бы и нет?", ответил я. Он кивнул и уселся на пол, а я примостился на одно из пятнистых кресел. "Один вопрос, преподобный. Вы сами это сказали. Если все чужестранцы уже как Христос, зачем их крестить?"
Хамфрис улыбнулся: "Из вас вышел бы теолог. Хороший вопрос. В основном, потому, что это все, что я могу сделать и знаю, как сделать, да и сам после этого чувствую себя лучше."
"Ха! Вы думаете, им от этого тоже станет лучше?"
"Не имею понятия. Но не вижу, как им это может повредить." Он осмотрелся в комнате, разглядел стены, потом поднял вопросительно брови: "Матисс?"
"Им нравится Матисс. Или, скорее, мне кажется, что им нравится Матисс. Не спрашивайте меня, почему, преподобный. Я не знаю ни черта. Я делаю так и делаю этак. Я разыскал кресла и мне кажется, что они им нравятся. Я говорил, что они умирают, но я могу в этом сильно ошибаться. Они же не отсюда. Они же не кошки и не собаки, они совсем не такие животные, как мы. Я пытаюсь держать их в покое и уюте, но, может быть, они совсем не в покое, может быть, им больно. Может, я их мучаю все это время, сам того не желая. Может, они вторгаются на Землю с плохими намерениями и я единственный, кто делает это возможным, а в следующие десять лет все эти мертвые чужаки захотят вернуться к жизни и завоюют наш мир..."
Он вслушивался в мою речь с лицом спокойным и серьезным. "Да, тяжело не знать, поступаешь ли ты правильно, не так ли? Я не думаю, что кто-нибудь из нас это вообще знает. Мы делаем все, что можем, и молимся, чтобы из наших дел получилось больше добра, чем зла, Но нам остается только верить, что Бог видит все, все в конце концов разберет и простит нас, если мы поступали дурно."
Я отвел глаза: "Я не верю в бога, не обижайтесь."
"Я не обижаюсь, Велли."
"Хорошо. Скажите, что у вас с ухом? Я видел вас по телевизору, вы кормили бродяжек с кошелками. И я вас узнал по этому уху."
"Родовая травма. У моей семьи не было денег на пластическую операцию." Он пожал плечами. "Я ходил с длинными волосами, чтобы скрыть его, но теперь оно меня больше не беспокоит. Честно говоря, она даже помогает мне в работе. Ведь люди несут в церковь собственные страхи. Они несут те раны, которые хотят излечить, но они и стыдятся их тоже. А когда они видят мое уродство, им становится легче."
"Согласен", сказал я. У Нэнси Энн тоже был маленький шрам высоко на внутренней части левого бедра. Он тоже остался с рождения, как ухо Хамфриса. Но у Джебидии не заняло слишком много времени, чтобы увидеть его, не так ли?
В этот момент со всплеском умер второй огурец и мы с Хамфрисом чуть не подпрыгнули от неожиданности. На сей раз Хамфриса не вырвало, он снова встал на колени, еще раз перекрестил огурец и снова забормотал. Когда он закончил, я подобрал второй пакет с соусом и положил в угол рядом с первым, с тем, что я швырнул в берлогу из гостиной, а потом мы с Хамфрисом снова уселись ждать, пока в подливку не превратится третий огурец. Теперь еще минут пять, не больше.
"Как вы думаете, почему они приходят сюда?", спросил он.
"Разрази меня гром, если я знаю. Может быть, они больны и их народ отсылает их прочь, чтобы они не заразили кого-то еще. Может быть, они уже мертвы, когда добираются сюда, и Земля - их вечное воздаяние. Такое пугает, правда? А вдруг, когда и мы умираем, то все приземляемся у двери каких-нибудь чужестранцев и нам остается только надеяться, что у них найдутся для нас удобные кресла и они сообразят, какое искусство нам нравится." Но моем небе в кресле можно было бы полулежать, а на стенах были бы развешаны красотки из Пентхауса, но мне не хотелось об этом рассказывать Хамфрису.
Он улыбнулся: "В доме Отца моего много помещений."
"Что?" Но вдруг хлопнул последний огурец, поэтому я так и не узнал, что имел в виду Хамфрис. Он снова совершил свое небольшое моление, а я положил третий огурец в уголок к остальным двум.
Он посмотрел на мешки с соусом, потом на меня. "Как вы?.. Что вы делаете с ними потом?"
"Хороню. Они лежат по всему моему участку."
Он кивнул: "Вам помочь?"
"Если вы управляетесь с лопатой так же, как с ведром, я воспользуюсь вашей помощью, преподобный, благодарю."
Поэтому мы сложили мешки с соусом в мой пикап, я набросил на них брезент и загрузил пару лопат, а потом покатил к месту очередного погребения. Я отмечаю места, где лежат огурцы, поэтому каждый раз подбираю другое место. Я захватил с собой ружье, но это на случай, если мы наткнемся на змей или что-то подобное: за Хамфриса я больше не тревожился, не тревожился сильно.
Лопатой он орудовал хорошо, напористо и быстро. Видно было, что он не всегда работал проповедником. Когда-то он шуровал руками. Глядя, как он роет, я почувствовал любопытство. Когда мы остановились передохнуть, я спросил: "Так где же вы прежде побывали под дулом оружия?"
"В Африке." Он вытер пот с лица. "В Заире, в восьмидесятых. Наша группа отстраивала церковь. Громилы Мобуту спалили ее чуть раньше, потому что священники выступали против правительства. И когда мы работали, снова заявились солдаты, выстроили нас у стены и угрожали всех расстрелять. Я так и не знаю, почему они этого не сделали. Они ведь убили прорву народа, до нас и после." Он посмотрел куда-то вдаль и сказал: "Все, с кем я там работал, все сейчас мертвы."
"Это не честно", сказал я.
"Да, не честно." Он снова стал копать и я не стал ему мешать. Я знаю, как помогает работа руками, когда чем-то расстроен. После отъезда Нэнси Энн я собственными руками перестелил крышу.
Мы аккуратно похоронили огурцы, каждого в своей могиле, и Хамфрис над каждым произнес небольшую молитву, а потом мы вернулись в машину, чтобы направиться домой. Мне было неспокойно. Я соображал, как теперь быть, и как мне было бы легко, если б я продолжал его ненавидеть. "Преподобный", сказал я, "вы тогда были правы. Я испугался того, что произойдет, если все обнаружится."
"Я не стану никому говорить", сказал он. "Все это запечатано печатью церковной тайны, Велли. И к ней я отношусь очень серьезно."
Я не знал, верить ему или нет. Хотелось бы верить, но ведь это не одно и тоже. "Надеюсь, что могу вам верить, преподобный."
"А я надеюсь, вы поймете, что можете надеяться. Я, конечно, не жду, что вы мне поверите сейчас. Вы знакомы со мной всего несколько часов. Чтобы завоевать доверие, требуется гораздо больше времени."
Я хрюкнул. Это был лучший ответ, чем дали бы многие. "Хорошо. Дайте мне знать, когда умрет Сэм."
"Он может прожить еще очень долго. Надо надеяться, что химия сработает. Надо надеяться, что он излечится. Но если он умрет, я вам, конечно, позвоню." Хамфрис улыбнулся. "Но надо сразу предупредить: он заказал церковную службу."
"Все равно позвоните." Мы подъехали к дому. Я остановил машину и сказал: "Вы оставили свой мешочек внутри, верно?"
"Да, оставил."
"Подождите здесь, я вам вынесу. Я сейчас вернусь."
Бумажный пакет для ленча все еще лежал в коридоре рядом с тем местом, где Хамфриса вырвало. Он намок от мыльной воды. Я выбросил старый пакет, а потом для ровного счета бросил в пластиковый мешочек еще осьмушку. Я знал, что Сэм это заметит, а такой жест хорошо для бизнеса, если, конечно, не прибегаешь к нему слишком часто. Думаю, тем я делал ставку на то, что он выживет. А если он скажет об этом Хамфрису, то, наверное, преподобный с большей вероятностью станет держать рот на замке.
Я вынес пакет и вручил его Хамфрису. "У меня тоже есть для вас кое-что", сказал он и вручил мне свою визитку. "Позвоните мне, когда захочется поговорить, все равно о чем. Можете звонить в любое время. Здесь и мой домашний телефон, и номер церкви."
"Спасибо", сказал я, хоты подумал, что позвоню, только если ад замерзнет. "Благодарю вас, преподобный."
"Всегда буду рад вас услышать, Велли." Он протянул мне руку и я пожал ее, потом он забрался в свою машину и укатил. Я смотрел вслед, пока машина не скрылась из виду, потом вернулся в дом. Я почти что выбросил визитку, но потом что-то заставило меня запихать ее в ящик кухонного стола. Не спрашивайте, что именно. Не похоже, чтобы я планировал ему звонить. Это просто суеверие, вроде того, что он сказал о спешном крещении. Иметь его визитку мне скорее всего не поможет, но и не повредит.
Он работы по рытью могил мне было жарко. Я открыл холодильник, достал банку пива и выпил ее одним глотком. Потом взял свою сотку, пошел в гостиную, уселся в качалку и начал названивать в телефонную компанию.