Страница:
Не знаю, как долго мама стояла у меня за спиной и наблюдала, как я просматриваю заметки, прежде чем спросить:
– Ты все еще берешь уроки самообороны?
Я кивнула.
Она ничего не сказала – просто прошла мимо, держа в руках груду досок и книг.
Потом я нашла их на крышке унитаза. В течение двух недель мама настаивала, чтобы они оставались там как защита от демонов, которые могут прийти по трубам. Мол, легче спать, когда демоны не нашептывают тебе всю ночь.
Я не пропустила ни одной тренировки.
8
9
– Ты все еще берешь уроки самообороны?
Я кивнула.
Она ничего не сказала – просто прошла мимо, держа в руках груду досок и книг.
Потом я нашла их на крышке унитаза. В течение двух недель мама настаивала, чтобы они оставались там как защита от демонов, которые могут прийти по трубам. Мол, легче спать, когда демоны не нашептывают тебе всю ночь.
Я не пропустила ни одной тренировки.
8
В офисной кухне я собираю в сумку лапшу быстрого приготовления, сладкие батончики, клейкую ленту и несу все это в кабинет. Шум нисколько не беспокоит ангела, который, похоже, снова наслаждается мертвым сном.
Я снова бегу в кухню, и в ту же секунду смолкает шум воды в душе. Схватив несколько бутылок воды, я мчусь обратно в кабинет. Несмотря на то что мама нашла меня и я теперь могу облегченно вздохнуть, я не хочу ее видеть. Хватит и того, что она здесь и ей ничто не угрожает. Нужно сосредоточиться на поисках Пейдж, не отвлекаясь постоянно на мысли о том, что на уме у матери.
Стараясь не смотреть на труп в вестибюле, я напоминаю себе, что мама вполне может позаботиться о себе сама. Проскользнув в кабинет, закрываю дверь и запираю ее на защелку. Кому бы ни принадлежал кабинет, этому человеку явно нравилось тут уединяться, и меня это вполне устраивает.
Пока ангел был без сознания, я была уверена, что мне ничто не грозит, но теперь, когда он очнулся, я не могу чувствовать себя в безопасности, несмотря на то что он ранен и слаб. На самом деле мне ничего не известно о том, насколько сильны ангелы. Как и любой другой, я почти ничего о них не знаю.
Я обматываю клейкой лентой его лодыжки и запястья за спиной, так что он теперь практически беспомощен. Больше мне все равно ничего не сделать. Возникает мысль связать его для надежности еще и веревкой, но лента достаточно прочна, и если ему удастся ее разорвать, то и веревка мало чем поможет. Я почти уверена, что у него едва хватит сил, чтобы поднять голову, но – кто знает. От волнения я использую почти всю катушку клейкой ленты.
Лишь закончив, я замечаю, что ангел смотрит на меня. Похоже, мои манипуляции его разбудили. Глаза у него темно-синие, почти черные. Я отступаю на шаг, чувствуя себя так, будто меня застигли за чем-то непристойным. Но, вне всякого сомнения, ангелы – наши враги. Вне всякого сомнения, они – мои враги, пока Пейдж в их руках.
Он смотрит на меня обвиняющим взглядом. Я с трудом сдерживаю желание попросить прощения, но понимаю, что он этого не заслуживает. На его глазах я разворачиваю одно из крыльев, достаю из ящика стола ножницы и подношу их к перьям.
– Куда унесли мою сестру?
Глаза его на мгновение вспыхивают.
– Почему я должен это знать, черт побери?
– Потому что ты – один из тех вонючих уродов.
– Ох, ты меня ранила до глубины души, – скучающе отвечает он, и я почти жалею, что не нашла оскорбления посильнее. – Неужто не заметила, что у меня не было особого желания общаться с этими парнями?
– Никакие они не парни. У них ничего общего с людьми. Всего лишь прохудившиеся мешки личинок-мутантов вроде тебя.
Внешне он и другие ангелы, которых я видела, похожи на живых Адонисов, вплоть до божественного облика и осанки. Но внутри они точно не более чем личинки.
– Прохудившиеся мешки личинок-мутантов? – Он поднимает изящные брови, словно я только что провалила экзамен по словесным оскорблениям.
В ответ я щелкаю ножницами, срезая несколько перьев с крыла. Белоснежный пух мягко опускается на мои ботинки. Но чувство удовлетворения тут же сменяется неловкостью, стоило мне увидеть гневное выражение лица ангела. Это напоминает мне, как он почти победил один против пяти противников. Даже связанный и бескрылый, он все равно внушает страх.
– Попробуй еще раз, и я разорву тебя пополам, прежде чем ты успеешь хоть что-то сообразить.
– Забавно слышать такое от того, кто связан, словно индюшка. И как ты собираешься это сделать? Будешь дергаться, словно перевернутая черепаха?
– На самом деле сделать это не так уж сложно. Вопрос только в том – когда.
– Верно. Если бы ты мог, ты бы давно уже это сделал.
– А с тобой весело, – заявляет он так самоуверенно, будто полностью контролирует ситуацию. – Самодовольная мартышка с ножницами.
Расслабившись, он опускает голову на диван.
Щеки мои вспыхивают от гнева.
– Думаешь, это игра? Думаешь, ты уже не был бы мертв, если бы речь не шла о моей сестре? – почти кричу я и яростно срезаю еще несколько перьев.
Когда-то изящное крыло теперь выглядит неровным, даже рваным по краям.
Ангел снова поднимает голову, и жилы на его шее напрягаются так сильно, что у меня возникают сомнения в его слабости. Следом напрягаются и мышцы на его руках, и я начинаю беспокоиться, достаточно ли прочны его путы.
– Пенрин? – слышится за дверью голос матери. – С тобой все в порядке?
Я оглядываюсь – хочу убедиться, что дверь заперта.
Когда снова бросаю взгляд на диван, ангела там уже нет, а на его месте валяются лишь обрывки клейкой ленты.
Я чувствую чье-то дыхание на своем затылке, а затем из моей руки вырывают ножницы.
– Все в порядке, мама, – на удивление спокойно отвечаю я.
Если она останется здесь, тем опаснее для нее. Если я скажу ей, чтобы ушла, вероятно, она впадет в панику и ее реакция может оказаться непредсказуемой.
Мускулистая рука обхватывает меня сзади за шею и начинает сжимать.
Схватив ангела за руку, я резко опускаю подбородок – пытаюсь снизить давление на горло. У меня двадцать секунд, чтобы вырваться, прежде чем отключится мозг или не выдержит трахея.
Присев как можно ниже, я отпрыгиваю назад, врезаюсь в стену спиной. Удар кажется сильнее, чем если бы мой противник весил как обычный человек.
Я слышу судорожное «Уфф!» и грохот падающих фотографий и понимаю, что сейчас острые края их рамок врезаются в раны на его спине.
– Что за шум? – обеспокоенно спрашивает мама.
Рука изо всех сил сдавливает мне горло, и я снова понимаю, что выражение «милосердный ангел» давно уже превратилось в оксюморон. Не тратя лишней энергии на сопротивление, я вкладываю все силы еще в один удар о стену. По крайней мере, я причиню ему как можно больше боли, прежде чем он придушит меня.
На этот раз он издает более громкий стон. Возможно, меня бы это обрадовало, если бы не плыли круги перед глазами.
Еще один удар, и в глазах у меня темнеет.
И в то же мгновение захват его ослабевает. Я падаю на колени, судорожно пытаясь вдохнуть. Голова кажется невероятно тяжелой, и я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не рухнуть на пол.
– Пенрин Янг, немедленно открой дверь!
Дверная ручка дергается. Вероятно, мама все это время звала меня, но я не слышала.
Ангел стонет от боли. Он ползет мимо меня, и я начинаю понимать, в чем дело. Спина его кровоточит сквозь бинты в двух местах, там, где должны быть раны. Я оглядываюсь. Из стены торчат два огромных гвоздя, на которых до этого висел плакат в рамке с видом парка Йосемити, и с их головок стекает кровь.
Впрочем, ангел не единственный, кому сейчас очень плохо. Похоже, я не в силах вздохнуть. Сгибаюсь пополам и захожусь в приступе кашля.
– Пенрин, с тобой все в порядке? – слышится встревоженный голос мамы.
Даже думать не хочется о том, что она сейчас себе воображает.
– Угу, – хрипло отвечаю я. – Все в порядке.
Ангел забирается на кушетку и со стоном снова ложится на живот. Я зловеще оскаливаюсь.
– Ты не заслуживаешь спасения, – говорит он, бросая на меня презрительный взгляд.
– Можно подумать, я в нем нуждаюсь, – хриплю я. – Зачем мне в рай, если там полно убийц и похитителей детей вроде тебя и твоих дружков?
– Кто сказал, что я из рая? – мрачно ворчит он.
Сейчас он и впрямь куда более похож на создание ада, чем на райское существо. Дьявольский облик искажает лишь гримаса боли.
– Пенрин, с кем ты разговариваешь? – В голосе мамы прорываются безумные нотки.
– Всего лишь со своим личным демоном, мам. Не беспокойся. Он совсем маленький и слабый.
Слабый или нет, но мы оба знаем, что он может убить меня, если захочет. Впрочем, я не собираюсь доставлять ему удовольствие, показывая свой страх.
– О… – Она внезапно успокаивается, словно мои слова все объясняют. – Ладно. Но не стоит их недооценивать. И не давай им обещаний, которых не можешь выполнить.
Судя по тому, как стихает ее голос, она удовлетворилась моим ответом и уходит.
Ангел бросает озадаченный взгляд на дверь, и я невольно усмехаюсь. Кажется, что он хочет сказать: «Ты еще более странная, чем твоя мать».
– Держи. – Я достаю из сумки моток бинтов и бросаю ему. – Приложи к ранам.
Он ловко хватает бинты и тотчас же закрывает глаза:
– Как по-твоему, я могу достать до спины?
– Это не моя проблема.
Вздохнув, он разжимает пальцы, и бинты падают на пол, разматываясь на ковре.
– Эй, ты что, опять засыпаешь?
В ответ я слышу лишь приглушенное мычание, и дыхание его вновь становится размеренным и ровным, как у крепко спящего человека.
Черт!
Я продолжаю стоять, наблюдая за ним. Сон явно оказывает на него целебное воздействие, судя по зажившим до этого ранам. Если бы он не был столь изранен и измотан, наверняка как следует надрал бы мне задницу, даже если бы решил меня не убивать. Но меня до сих пор раздражает, что он не видит во мне никакой опасности, позволяя себе спокойно спать в моем присутствии.
Идея с клейкой лентой оказалась неудачной. Она пришла мне в голову лишь потому, что я сочла его слабым как младенец. Но теперь, когда я уже знаю, что к чему, какие есть варианты?
Я роюсь в ящиках кухонного стола и кладовой, но не нахожу ничего полезного. Лишь в чьей-то спортивной сумке под столом обнаруживаю старомодный велосипедный замок – тяжелую, обмотанную пластиком цепь с ключом в замке. В свое время умели делать прочные цепи.
В здании нет ничего такого, к чему можно было бы приковать ангела, и я использую для этой цели металлическую тележку, стоящую рядом с копировальным аппаратом. Сбросив с нее пачки бумаги, я качу ее в кабинет. Матери нигде не видно, и я могу лишь предположить, что она оказывает мне любезность, позволяя наедине пообщаться с «личным демоном». Я подкатываю тележку к спящему ангелу. Осторожно, чтобы не разбудить, я туго обматываю цепь вокруг обоих его запястий, затем делаю несколько оборотов вокруг металлической ножки тележки, выбирая слабину, и с щелчком поворачиваю ключ в замке.
Цепь может скользить вверх и вниз по ножке, но не может с нее свалиться. Так даже лучше, чем я сперва думала, поскольку теперь я могу перемещать ангела на любое расстояние, не давая возможности сбежать. Куда бы он ни двинулся, тележка будет катиться за ним.
Завернув его крылья в одеяло, я убираю их в один из больших металлических шкафов рядом с кухней. Я чувствую себя чуть ли не грабительницей могил, вытаскивая из ящика папки и складывая их наверху шкафа. Каждая из этих папок когда-то что-то значила – дом, патент, бизнес. Чья-то мечта, которая теперь лишь собирает пыль в заброшенном офисе.
Ключ от замка я бросаю в тот же ящик, где в первую же ночь спрятала меч ангела.
Я снова пересекаю вестибюль и проскальзываю в кабинет. Ангел то ли спит, то ли без сознания – точнее сказать сложно. Я запираю дверь и сворачиваюсь клубком в кресле начальника.
Прекрасное лицо ангела расплывается перед моими глазами, веки тяжелеют. Я не спала двое суток, боясь упустить момент пробуждения ангела и заодно, возможно, свой единственный шанс. Во сне он напоминает мне окровавленного принца, закованного в цепи в подземной темнице. Когда я была маленькой, мне всегда хотелось стать Золушкой, но, думаю, теперь я больше похожа на злую ведьму.
Впрочем, Золушка не жила в постапокалиптическом мире, подвергшемся нашествию ангелов мщения.
Еще не успев проснуться, я понимаю: что-то не так. Спросонья слышу звук бьющегося стекла и полностью пробуждаюсь еще до того, как он стихает.
Чья-то рука зажимает мне рот.
Ангел едва слышным шепотом заставляет меня замолчать. Первое, что я вижу в тусклом свете луны, – металлическая тележка. Вероятно, он вскочил с кушетки и перекатил ее сюда за доли секунды, пока билось стекло.
И тут до меня доходит, что если мы с ангелом вдруг оказались по одну сторону, значит нам обоим угрожает кто-то еще.
Я снова бегу в кухню, и в ту же секунду смолкает шум воды в душе. Схватив несколько бутылок воды, я мчусь обратно в кабинет. Несмотря на то что мама нашла меня и я теперь могу облегченно вздохнуть, я не хочу ее видеть. Хватит и того, что она здесь и ей ничто не угрожает. Нужно сосредоточиться на поисках Пейдж, не отвлекаясь постоянно на мысли о том, что на уме у матери.
Стараясь не смотреть на труп в вестибюле, я напоминаю себе, что мама вполне может позаботиться о себе сама. Проскользнув в кабинет, закрываю дверь и запираю ее на защелку. Кому бы ни принадлежал кабинет, этому человеку явно нравилось тут уединяться, и меня это вполне устраивает.
Пока ангел был без сознания, я была уверена, что мне ничто не грозит, но теперь, когда он очнулся, я не могу чувствовать себя в безопасности, несмотря на то что он ранен и слаб. На самом деле мне ничего не известно о том, насколько сильны ангелы. Как и любой другой, я почти ничего о них не знаю.
Я обматываю клейкой лентой его лодыжки и запястья за спиной, так что он теперь практически беспомощен. Больше мне все равно ничего не сделать. Возникает мысль связать его для надежности еще и веревкой, но лента достаточно прочна, и если ему удастся ее разорвать, то и веревка мало чем поможет. Я почти уверена, что у него едва хватит сил, чтобы поднять голову, но – кто знает. От волнения я использую почти всю катушку клейкой ленты.
Лишь закончив, я замечаю, что ангел смотрит на меня. Похоже, мои манипуляции его разбудили. Глаза у него темно-синие, почти черные. Я отступаю на шаг, чувствуя себя так, будто меня застигли за чем-то непристойным. Но, вне всякого сомнения, ангелы – наши враги. Вне всякого сомнения, они – мои враги, пока Пейдж в их руках.
Он смотрит на меня обвиняющим взглядом. Я с трудом сдерживаю желание попросить прощения, но понимаю, что он этого не заслуживает. На его глазах я разворачиваю одно из крыльев, достаю из ящика стола ножницы и подношу их к перьям.
– Куда унесли мою сестру?
Глаза его на мгновение вспыхивают.
– Почему я должен это знать, черт побери?
– Потому что ты – один из тех вонючих уродов.
– Ох, ты меня ранила до глубины души, – скучающе отвечает он, и я почти жалею, что не нашла оскорбления посильнее. – Неужто не заметила, что у меня не было особого желания общаться с этими парнями?
– Никакие они не парни. У них ничего общего с людьми. Всего лишь прохудившиеся мешки личинок-мутантов вроде тебя.
Внешне он и другие ангелы, которых я видела, похожи на живых Адонисов, вплоть до божественного облика и осанки. Но внутри они точно не более чем личинки.
– Прохудившиеся мешки личинок-мутантов? – Он поднимает изящные брови, словно я только что провалила экзамен по словесным оскорблениям.
В ответ я щелкаю ножницами, срезая несколько перьев с крыла. Белоснежный пух мягко опускается на мои ботинки. Но чувство удовлетворения тут же сменяется неловкостью, стоило мне увидеть гневное выражение лица ангела. Это напоминает мне, как он почти победил один против пяти противников. Даже связанный и бескрылый, он все равно внушает страх.
– Попробуй еще раз, и я разорву тебя пополам, прежде чем ты успеешь хоть что-то сообразить.
– Забавно слышать такое от того, кто связан, словно индюшка. И как ты собираешься это сделать? Будешь дергаться, словно перевернутая черепаха?
– На самом деле сделать это не так уж сложно. Вопрос только в том – когда.
– Верно. Если бы ты мог, ты бы давно уже это сделал.
– А с тобой весело, – заявляет он так самоуверенно, будто полностью контролирует ситуацию. – Самодовольная мартышка с ножницами.
Расслабившись, он опускает голову на диван.
Щеки мои вспыхивают от гнева.
– Думаешь, это игра? Думаешь, ты уже не был бы мертв, если бы речь не шла о моей сестре? – почти кричу я и яростно срезаю еще несколько перьев.
Когда-то изящное крыло теперь выглядит неровным, даже рваным по краям.
Ангел снова поднимает голову, и жилы на его шее напрягаются так сильно, что у меня возникают сомнения в его слабости. Следом напрягаются и мышцы на его руках, и я начинаю беспокоиться, достаточно ли прочны его путы.
– Пенрин? – слышится за дверью голос матери. – С тобой все в порядке?
Я оглядываюсь – хочу убедиться, что дверь заперта.
Когда снова бросаю взгляд на диван, ангела там уже нет, а на его месте валяются лишь обрывки клейкой ленты.
Я чувствую чье-то дыхание на своем затылке, а затем из моей руки вырывают ножницы.
– Все в порядке, мама, – на удивление спокойно отвечаю я.
Если она останется здесь, тем опаснее для нее. Если я скажу ей, чтобы ушла, вероятно, она впадет в панику и ее реакция может оказаться непредсказуемой.
Мускулистая рука обхватывает меня сзади за шею и начинает сжимать.
Схватив ангела за руку, я резко опускаю подбородок – пытаюсь снизить давление на горло. У меня двадцать секунд, чтобы вырваться, прежде чем отключится мозг или не выдержит трахея.
Присев как можно ниже, я отпрыгиваю назад, врезаюсь в стену спиной. Удар кажется сильнее, чем если бы мой противник весил как обычный человек.
Я слышу судорожное «Уфф!» и грохот падающих фотографий и понимаю, что сейчас острые края их рамок врезаются в раны на его спине.
– Что за шум? – обеспокоенно спрашивает мама.
Рука изо всех сил сдавливает мне горло, и я снова понимаю, что выражение «милосердный ангел» давно уже превратилось в оксюморон. Не тратя лишней энергии на сопротивление, я вкладываю все силы еще в один удар о стену. По крайней мере, я причиню ему как можно больше боли, прежде чем он придушит меня.
На этот раз он издает более громкий стон. Возможно, меня бы это обрадовало, если бы не плыли круги перед глазами.
Еще один удар, и в глазах у меня темнеет.
И в то же мгновение захват его ослабевает. Я падаю на колени, судорожно пытаясь вдохнуть. Голова кажется невероятно тяжелой, и я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не рухнуть на пол.
– Пенрин Янг, немедленно открой дверь!
Дверная ручка дергается. Вероятно, мама все это время звала меня, но я не слышала.
Ангел стонет от боли. Он ползет мимо меня, и я начинаю понимать, в чем дело. Спина его кровоточит сквозь бинты в двух местах, там, где должны быть раны. Я оглядываюсь. Из стены торчат два огромных гвоздя, на которых до этого висел плакат в рамке с видом парка Йосемити, и с их головок стекает кровь.
Впрочем, ангел не единственный, кому сейчас очень плохо. Похоже, я не в силах вздохнуть. Сгибаюсь пополам и захожусь в приступе кашля.
– Пенрин, с тобой все в порядке? – слышится встревоженный голос мамы.
Даже думать не хочется о том, что она сейчас себе воображает.
– Угу, – хрипло отвечаю я. – Все в порядке.
Ангел забирается на кушетку и со стоном снова ложится на живот. Я зловеще оскаливаюсь.
– Ты не заслуживаешь спасения, – говорит он, бросая на меня презрительный взгляд.
– Можно подумать, я в нем нуждаюсь, – хриплю я. – Зачем мне в рай, если там полно убийц и похитителей детей вроде тебя и твоих дружков?
– Кто сказал, что я из рая? – мрачно ворчит он.
Сейчас он и впрямь куда более похож на создание ада, чем на райское существо. Дьявольский облик искажает лишь гримаса боли.
– Пенрин, с кем ты разговариваешь? – В голосе мамы прорываются безумные нотки.
– Всего лишь со своим личным демоном, мам. Не беспокойся. Он совсем маленький и слабый.
Слабый или нет, но мы оба знаем, что он может убить меня, если захочет. Впрочем, я не собираюсь доставлять ему удовольствие, показывая свой страх.
– О… – Она внезапно успокаивается, словно мои слова все объясняют. – Ладно. Но не стоит их недооценивать. И не давай им обещаний, которых не можешь выполнить.
Судя по тому, как стихает ее голос, она удовлетворилась моим ответом и уходит.
Ангел бросает озадаченный взгляд на дверь, и я невольно усмехаюсь. Кажется, что он хочет сказать: «Ты еще более странная, чем твоя мать».
– Держи. – Я достаю из сумки моток бинтов и бросаю ему. – Приложи к ранам.
Он ловко хватает бинты и тотчас же закрывает глаза:
– Как по-твоему, я могу достать до спины?
– Это не моя проблема.
Вздохнув, он разжимает пальцы, и бинты падают на пол, разматываясь на ковре.
– Эй, ты что, опять засыпаешь?
В ответ я слышу лишь приглушенное мычание, и дыхание его вновь становится размеренным и ровным, как у крепко спящего человека.
Черт!
Я продолжаю стоять, наблюдая за ним. Сон явно оказывает на него целебное воздействие, судя по зажившим до этого ранам. Если бы он не был столь изранен и измотан, наверняка как следует надрал бы мне задницу, даже если бы решил меня не убивать. Но меня до сих пор раздражает, что он не видит во мне никакой опасности, позволяя себе спокойно спать в моем присутствии.
Идея с клейкой лентой оказалась неудачной. Она пришла мне в голову лишь потому, что я сочла его слабым как младенец. Но теперь, когда я уже знаю, что к чему, какие есть варианты?
Я роюсь в ящиках кухонного стола и кладовой, но не нахожу ничего полезного. Лишь в чьей-то спортивной сумке под столом обнаруживаю старомодный велосипедный замок – тяжелую, обмотанную пластиком цепь с ключом в замке. В свое время умели делать прочные цепи.
В здании нет ничего такого, к чему можно было бы приковать ангела, и я использую для этой цели металлическую тележку, стоящую рядом с копировальным аппаратом. Сбросив с нее пачки бумаги, я качу ее в кабинет. Матери нигде не видно, и я могу лишь предположить, что она оказывает мне любезность, позволяя наедине пообщаться с «личным демоном». Я подкатываю тележку к спящему ангелу. Осторожно, чтобы не разбудить, я туго обматываю цепь вокруг обоих его запястий, затем делаю несколько оборотов вокруг металлической ножки тележки, выбирая слабину, и с щелчком поворачиваю ключ в замке.
Цепь может скользить вверх и вниз по ножке, но не может с нее свалиться. Так даже лучше, чем я сперва думала, поскольку теперь я могу перемещать ангела на любое расстояние, не давая возможности сбежать. Куда бы он ни двинулся, тележка будет катиться за ним.
Завернув его крылья в одеяло, я убираю их в один из больших металлических шкафов рядом с кухней. Я чувствую себя чуть ли не грабительницей могил, вытаскивая из ящика папки и складывая их наверху шкафа. Каждая из этих папок когда-то что-то значила – дом, патент, бизнес. Чья-то мечта, которая теперь лишь собирает пыль в заброшенном офисе.
Ключ от замка я бросаю в тот же ящик, где в первую же ночь спрятала меч ангела.
Я снова пересекаю вестибюль и проскальзываю в кабинет. Ангел то ли спит, то ли без сознания – точнее сказать сложно. Я запираю дверь и сворачиваюсь клубком в кресле начальника.
Прекрасное лицо ангела расплывается перед моими глазами, веки тяжелеют. Я не спала двое суток, боясь упустить момент пробуждения ангела и заодно, возможно, свой единственный шанс. Во сне он напоминает мне окровавленного принца, закованного в цепи в подземной темнице. Когда я была маленькой, мне всегда хотелось стать Золушкой, но, думаю, теперь я больше похожа на злую ведьму.
Впрочем, Золушка не жила в постапокалиптическом мире, подвергшемся нашествию ангелов мщения.
Еще не успев проснуться, я понимаю: что-то не так. Спросонья слышу звук бьющегося стекла и полностью пробуждаюсь еще до того, как он стихает.
Чья-то рука зажимает мне рот.
Ангел едва слышным шепотом заставляет меня замолчать. Первое, что я вижу в тусклом свете луны, – металлическая тележка. Вероятно, он вскочил с кушетки и перекатил ее сюда за доли секунды, пока билось стекло.
И тут до меня доходит, что если мы с ангелом вдруг оказались по одну сторону, значит нам обоим угрожает кто-то еще.
9
Под дверью в полутьме мерцает свет.
Когда я засыпала, горели люминесцентные лампы, но теперь темно и лишь луна светит в окна. Кажется, будто кто-то светит в щель фонариком, двигая его туда-сюда. То ли явились некие незваные гости, то ли фонарик включила мама, когда вырубилось электричество. Явный признак жизни.
Нельзя сказать, что она не осознает возможного риска. Она далеко не глупа. Просто ее разновидность паранойи вынуждает опасаться сверхъестественных хищников больше, чем обычных. И потому для нее иногда важнее отогнать зло светом, чем не дать обнаружить себя простым смертным. Повезло мне, нечего сказать.
Прикованный к металлической тележке, ангел по-кошачьи движется к двери.
На его спине сквозь бинты проступают темные пятна, похожие на рисунки из теста Роршаха. Хоть ему и достало сил, чтобы разорвать моток клейкой ленты, он все еще истекает кровью. Хватит ли ему сил, чтобы сразиться с полудюжиной бандитов, отважившихся ночью бродить по улицам? Внезапно я жалею, что заковала его в цепи. Кем бы ни был пришелец, вряд ли он один, тем более ночью.
– Э-эй! – слышится в темноте веселый мужской голос. – Есть кто-нибудь дома?
Пол в вестибюле устлан ковром, и я не могу понять, сколько пришельцев, пока с разных сторон не раздается треск ломающейся мебели. Судя по звукам, их по крайней мере трое.
Где мама? Успела ли убежать и спрятаться?
Я оценивающе смотрю на окно. Вряд ли его легко разбить, но если это удалось бандитам, то наверняка удастся и мне. Оно достаточно велико, чтобы можно было выпрыгнуть. Слава любым оставшимся в мире богам, мы на первом этаже.
Я надавливаю на стекло, пытаясь определить его прочность. Чтобы разбить, потребуется время. К тому же звук ударов будет отдаваться эхом по всему зданию.
Снаружи слышатся голоса перекликающихся бандитов. Они улюлюкают и вопят, круша все вокруг. Похоже, они устроили целое представление, чтобы как следует напугать нас к тому времени, когда найдут. Судя по производимому шуму, их не меньше шести.
Я снова бросаю взгляд на ангела. Он прислушивается, вероятно оценивая собственные шансы. Раненный и прикованный к металлической тележке, он лишен какой-либо возможности улизнуть от бандитов.
С другой стороны, если звук разбиваемого окна привлечет бандитов, все их мысли будут заняты ангелом, стоит лишь его увидеть. Ангел для них словно золотая жила, а они – удачливые старатели. В суматохе мы с мамой сможем сбежать. Но что потом? Мертвый ангел не скажет мне, где искать Пейдж.
Возможно, бандиты лишь поломают мебель, заберут еду на кухне и уйдут.
В ночи раздается пронзительный женский вопль.
Мама.
Мужские голоса звучат громче и оживленнее, словно лай стаи собак, загнавших в угол кошку.
Схватив стул, я с размаху бью им по окну. Стекло звенит и прогибается, но не разбивается. Я пытаюсь отвлечь бандитов, надеясь, что шум заставит их забыть о матери. Я еще и еще раз отчанно бью по стеклу.
Снова раздается женский крик. Голоса приближаются.
Ангел хватает тележку и швыряет ее в окно. Осколки разлетаются во все стороны. Я съеживаюсь, но тут же понимаю, что ангел заслонил меня своим телом.
На запертую дверь кабинета обрушивается тяжелый удар. Дверь дрожит, но запор выдерживает.
Схватив тележку, я подтаскиваю ее к подоконнику, пытаюсь помочь ангелу выбраться.
Дверь с грохотом распахивается, повисая на сломанных петлях.
Ангел бросает на меня взгляд и говорит:
– Беги.
Я выскакиваю из окна.
Приземлившись, бегу вокруг здания, ищу задний вход или разбитое окно, через которое можно было бы влезть обратно. Мысли мои заняты тем, что происходит сейчас с мамой, с ангелом, с Пейдж. Я едва сдерживаю нестерпимое желание спрятаться в кустах и свернуться в клубок. Отключить зрение, слух, мозг – просто лежать, пока не останется больше ничего.
Тряхнув головой, я загоняю жуткие картины в самые дальние уголки сознания, где с каждым днем от них все теснее. Когда-нибудь они вырвутся, поразив остальную часть моей личности. Возможно, наступит день, когда дочь станет такой же, как и ее мать. Но пока что я вполне владею собой.
Мне не приходится идти далеко, чтобы найти разбитое окно. Учитывая, сколько я колотила по стеклу в кабинете, мне становится не по себе при мысли о силе того, кому удалось высадить стекло. Но это не останавливает меня, и я возвращаюсь в здание.
Я перебегаю от кабинета к кабинету, от комнаты к комнате, шепотом зовя мать.
В коридоре, ведущем в кухню, лежит мужчина. Рубашка на нем разорвана, из обнаженной груди торчат шесть столовых ножей. Кто-то нарисовал розовой губной помадой пентаграмму и воткнул в каждый из ее концов по ножу. Вокруг лезвий пузырится кровь. Глаза лежащего широко раскрыты, словно он в ужасе смотрит на свои раны, не в силах поверить в случившееся.
Моей маме ничто не угрожает.
При виде того, что она сделала с этим человеком, я не могу избавиться от мысли о том, хорошо ли она поступила. Она преднамеренно не задела сердце, оставив бандита медленно истекать кровью.
Будь мы в прежнем мире, в Мире До, я бы вызвала «скорую», несмотря на то что этот человек первым напал на мою мать. Врачи спасли бы его, и в тюрьме у него было бы достаточно времени, чтобы выздороветь. Но, к несчастью для всех нас, здесь Мир После.
Я обхожу лежащего, оставляя его умирать.
Краем глаза замечаю женский силуэт, выскользнувший через боковую дверь. Остановившись, мама оглядывается на меня. Она лихорадочно машет рукой, давая знак идти с ней. Я делаю два шага в ее сторону, но меня отвлекает шум чудовищной драки в дальнем конце здания.
Ангела окружает толпа оборванцев весьма угрожающего вида.
Их не меньше десятка. Трое валяются в нелепых позах, то ли без сознания, то ли мертвые. Еще двоих безжалостно избивает ангел, размахивая тележкой, словно дубинкой. Но даже отсюда, в тусклом лунном свете, падающем сквозь стеклянную дверь, я вижу красные пятна на его бинтах. Тележка наверняка весит добрую сотню фунтов. Ангел измотан, и вокруг него постепенно сжимается смертоносное кольцо.
Мне приходилось спарринговать в додзё сразу с несколькими противниками, а прошлым летом я была помощницей инструктора на курсах самообороны под названием «Защита от нескольких нападающих». Но даже при всем при этом мне не случалось драться больше чем с тремя сразу, к тому же ни у кого из противников не было желания меня убить. Я не настолько глупа, чтобы полагать, будто сумею справиться с семью готовыми на все парнями с помощью искалеченного ангела. При одной мысли об этом сердце едва не выскакивает из груди.
Мама снова машет мне, показывая путь к свободе.
Что-то ударяется о дальнюю стену вестибюля, и все остальные звуки на мгновение заглушает болезненный стон. С каждым ударом, нанесенным ангелу, я чувствую, как Пейдж ускользает от меня все дальше.
Я машу матери, показывая губами: «Уходи».
Она машет в ответ, на этот раз еще более энергично.
Я качаю головой и отмахиваюсь.
Она исчезает в темноте за закрывающейся дверью.
Я бросаюсь к шкафу для документов возле кухни, быстро оценивая все плюсы и минусы попытки воспользоваться мечом ангела, но в конце концов отказываюсь от этой мысли. Возможно, мне удалось бы поранить мечом одного, но, не имея соответствующей подготовки, я нисколько не сомневаюсь, что в следующее же мгновение оружие у меня отберут.
Вместо меча я хватаю крылья и ключ от цепи ангела. Сунув ключ в карман джинсов, я быстро разворачиваю крылья. Единственная моя надежда на то, что страх бандитов и их инстинкт самосохранения сыграют мне на руку. Прежде чем успеваю осознать, насколько это безрассудная и опасная идея, я мчусь в полутемный коридор, где хватает лунного света, чтобы очертить мой силуэт, но не настолько, чтобы меня можно было разглядеть во всех подробностях.
Бандиты загнали ангела в угол. Тот отчаянно сражается, но они уже поняли, что противник ранен – не говоря уже о том, что прикован к неуклюжей тяжелой тележке, – и не откажутся от своих намерений, почуяв запах крови.
Заведя руки назад, я удерживаю крылья за спиной. Они покачиваются из стороны в сторону, и мне трудно сохранять устойчивость – ощущение такое, будто держу флагшток нелепо вывернутыми руками. Наконец, убедившись, что крылья держатся надежно, я делаю шаг вперед.
Отчаянно надеясь, что в полутьме крылья выглядят как надо, я опрокидываю ногой столик с чудом уцелевшей на нем вазой. Внезапный грохот привлекает внимание бандитов.
На мгновение наступает тишина – взгляды всех прикованы к моему силуэту. Очень хочется верить, что я выгляжу как ангел смерти. При ярком свете они увидели бы лишь худую девочку-подростка, пытающуюся удержать за спиной огромные крылья. Но сейчас темно, и есть шанс, что от увиденного у них застыла кровь в жилах.
– Что тут у нас такое? – спрашиваю я, пытаясь придать голосу убийственно-изумленный тон. – Михаил, Гавриил, идите-ка посмотрите! – кричу назад, словно я тут не одна. Михаил и Гавриил – единственные имена ангелов, которые приходят мне в голову. – Похоже, мартышки решили, будто могут напасть на одного из наших.
Бандиты застывают как вкопанные. Все взгляды устремлены на меня.
За те несколько мгновений, что я стою затаив дыхание, передо мной, словно колесо рулетки, проносятся всевозможные варианты дальнейшего.
А потом случается страшное.
Мое правое крыло, покачнувшись, начинает сползать. Пытаясь его поправить, я изворачиваюсь, чтобы ухватить получше, но в итоге привлекаю к себе лишь больше внимания. В течение долгой секунды, прежде чем все успевают осознать, что произошло, я вижу, как ангел закатывает глаза к небу, словно ставший свидетелем позорной неудачи подросток. Похоже, некоторые просто лишены чувства благодарности.
Ангел первым нарушает наступившую тишину. Подняв над головой тележку, он с размаху обрушивает ее на троих бандитов перед собой и раскидывает их, словно кегли.
Еще трое бросаются ко мне.
Выронив крылья, я шарахаюсь вправо. Искусство боя с несколькими противниками состоит в том, чтобы избегать драки со всеми одновременно. В отличие от кино, в реальности враги не ждут в очереди, чтобы надрать тебе задницу, – они нападают все сразу, подобно стае волков.
Я пританцовываю полукругом, пока тот, что ближе ко мне, не оказывается на пути двух других. Им требуется всего секунда, чтобы обежать своего приятеля, но этого мне вполне достаточно, чтобы врезать ногой ему в пах. Он складывается пополам, но, хотя так и подмывает стукнуть его коленом в лицо, для меня сейчас важнее его дружки.
Я обегаю пострадавшего кругом, вынуждая остальных следовать за мной, затем подсекаю ему ноги, и он с грохотом валится на второго. Оставшийся прыгает на меня, и мы, сцепившись, катимся по полу.
Я оказываюсь внизу. Он весит на добрую сотню фунтов больше, но у меня немалый опыт боя именно в такой позиции.
Мужчины обычно дерутся с женщинами иначе, чем с мужчинами. Большинство драк между мужчиной и женщиной начинаются с того, что мужчина нападает сзади, после чего почти сразу же оказывается на земле сверху женщины. Так что женщина-боец должна уметь драться, лежа на спине.
Пока мы боремся, я высвобождаю из-под него одну ногу, упираюсь и движением бедер переворачиваю его на бок.
Мой противник падает на спину, и, прежде чем он успевает что-то сообразить, я с размаху опускаю пятку на его промежность, затем вскакиваю и с такой силой пинаю в голову, что та откидывается назад.
– Неплохо.
Ангел наблюдает за мной в лунном свете, стоя позади окровавленной тележки. Вокруг него валяются стонущие незваные гости. Некоторые не шевелятся и молчат, так что я не могу понять, живы они или нет. Ангел одобрительно кивает, словно ему нравится увиденное. Я вдруг понимаю, что мне приятно его одобрение, и хочется отругать себя на чем свет стоит.
Один из лежащих с трудом поднимается и бежит к двери, при этом держится за голову, словно боясь, что та отвалится. Словно по сигналу, встают еще трое и тоже ковыляют к двери, не оглядываясь назад. Остальные продолжают лежать; кое-кто тяжело дышит.
Я слышу едва уловимое хихиканье и понимаю, что это смеется ангел.
– Ты забавно выглядела с крыльями, – говорит он.
Его губа кровоточит, как и ссадина над глазом. Но вид у него расслабленный, и лицо расплывается в улыбке.
Дрожащими руками я достаю из кармана ключ и бросаю ему. Он ловко подхватывает, хоть руки и скованы.
– Пошли отсюда, – говорю я.
Голос звучит тверже, чем я ожидала, хотя от адреналина после драки меня буквально бросает в дрожь. Ангел освобождается от цепей, потягивается и разминает запястья, затем срывает с одного из стонущих на полу парней джинсовую куртку и бросает мне. Я с благодарностью надеваю, хотя она размеров на десять больше, чем нужно.
Ангел возвращается в кабинет, пока я быстро заворачиваю его крылья в одеяло. Я бегу к шкафу, чтобы забрать меч, и встречаю в вестибюле ангела с моим рюкзаком. Привязываю одеяло к рюкзаку, стараясь не слишком его затягивать под взглядом ангела, затем взваливаю на спину. Жаль, что у меня нет рюкзака для ангела, – впрочем, он все равно не смог бы его нести на своей израненной спине.
Когда я засыпала, горели люминесцентные лампы, но теперь темно и лишь луна светит в окна. Кажется, будто кто-то светит в щель фонариком, двигая его туда-сюда. То ли явились некие незваные гости, то ли фонарик включила мама, когда вырубилось электричество. Явный признак жизни.
Нельзя сказать, что она не осознает возможного риска. Она далеко не глупа. Просто ее разновидность паранойи вынуждает опасаться сверхъестественных хищников больше, чем обычных. И потому для нее иногда важнее отогнать зло светом, чем не дать обнаружить себя простым смертным. Повезло мне, нечего сказать.
Прикованный к металлической тележке, ангел по-кошачьи движется к двери.
На его спине сквозь бинты проступают темные пятна, похожие на рисунки из теста Роршаха. Хоть ему и достало сил, чтобы разорвать моток клейкой ленты, он все еще истекает кровью. Хватит ли ему сил, чтобы сразиться с полудюжиной бандитов, отважившихся ночью бродить по улицам? Внезапно я жалею, что заковала его в цепи. Кем бы ни был пришелец, вряд ли он один, тем более ночью.
– Э-эй! – слышится в темноте веселый мужской голос. – Есть кто-нибудь дома?
Пол в вестибюле устлан ковром, и я не могу понять, сколько пришельцев, пока с разных сторон не раздается треск ломающейся мебели. Судя по звукам, их по крайней мере трое.
Где мама? Успела ли убежать и спрятаться?
Я оценивающе смотрю на окно. Вряд ли его легко разбить, но если это удалось бандитам, то наверняка удастся и мне. Оно достаточно велико, чтобы можно было выпрыгнуть. Слава любым оставшимся в мире богам, мы на первом этаже.
Я надавливаю на стекло, пытаясь определить его прочность. Чтобы разбить, потребуется время. К тому же звук ударов будет отдаваться эхом по всему зданию.
Снаружи слышатся голоса перекликающихся бандитов. Они улюлюкают и вопят, круша все вокруг. Похоже, они устроили целое представление, чтобы как следует напугать нас к тому времени, когда найдут. Судя по производимому шуму, их не меньше шести.
Я снова бросаю взгляд на ангела. Он прислушивается, вероятно оценивая собственные шансы. Раненный и прикованный к металлической тележке, он лишен какой-либо возможности улизнуть от бандитов.
С другой стороны, если звук разбиваемого окна привлечет бандитов, все их мысли будут заняты ангелом, стоит лишь его увидеть. Ангел для них словно золотая жила, а они – удачливые старатели. В суматохе мы с мамой сможем сбежать. Но что потом? Мертвый ангел не скажет мне, где искать Пейдж.
Возможно, бандиты лишь поломают мебель, заберут еду на кухне и уйдут.
В ночи раздается пронзительный женский вопль.
Мама.
Мужские голоса звучат громче и оживленнее, словно лай стаи собак, загнавших в угол кошку.
Схватив стул, я с размаху бью им по окну. Стекло звенит и прогибается, но не разбивается. Я пытаюсь отвлечь бандитов, надеясь, что шум заставит их забыть о матери. Я еще и еще раз отчанно бью по стеклу.
Снова раздается женский крик. Голоса приближаются.
Ангел хватает тележку и швыряет ее в окно. Осколки разлетаются во все стороны. Я съеживаюсь, но тут же понимаю, что ангел заслонил меня своим телом.
На запертую дверь кабинета обрушивается тяжелый удар. Дверь дрожит, но запор выдерживает.
Схватив тележку, я подтаскиваю ее к подоконнику, пытаюсь помочь ангелу выбраться.
Дверь с грохотом распахивается, повисая на сломанных петлях.
Ангел бросает на меня взгляд и говорит:
– Беги.
Я выскакиваю из окна.
Приземлившись, бегу вокруг здания, ищу задний вход или разбитое окно, через которое можно было бы влезть обратно. Мысли мои заняты тем, что происходит сейчас с мамой, с ангелом, с Пейдж. Я едва сдерживаю нестерпимое желание спрятаться в кустах и свернуться в клубок. Отключить зрение, слух, мозг – просто лежать, пока не останется больше ничего.
Тряхнув головой, я загоняю жуткие картины в самые дальние уголки сознания, где с каждым днем от них все теснее. Когда-нибудь они вырвутся, поразив остальную часть моей личности. Возможно, наступит день, когда дочь станет такой же, как и ее мать. Но пока что я вполне владею собой.
Мне не приходится идти далеко, чтобы найти разбитое окно. Учитывая, сколько я колотила по стеклу в кабинете, мне становится не по себе при мысли о силе того, кому удалось высадить стекло. Но это не останавливает меня, и я возвращаюсь в здание.
Я перебегаю от кабинета к кабинету, от комнаты к комнате, шепотом зовя мать.
В коридоре, ведущем в кухню, лежит мужчина. Рубашка на нем разорвана, из обнаженной груди торчат шесть столовых ножей. Кто-то нарисовал розовой губной помадой пентаграмму и воткнул в каждый из ее концов по ножу. Вокруг лезвий пузырится кровь. Глаза лежащего широко раскрыты, словно он в ужасе смотрит на свои раны, не в силах поверить в случившееся.
Моей маме ничто не угрожает.
При виде того, что она сделала с этим человеком, я не могу избавиться от мысли о том, хорошо ли она поступила. Она преднамеренно не задела сердце, оставив бандита медленно истекать кровью.
Будь мы в прежнем мире, в Мире До, я бы вызвала «скорую», несмотря на то что этот человек первым напал на мою мать. Врачи спасли бы его, и в тюрьме у него было бы достаточно времени, чтобы выздороветь. Но, к несчастью для всех нас, здесь Мир После.
Я обхожу лежащего, оставляя его умирать.
Краем глаза замечаю женский силуэт, выскользнувший через боковую дверь. Остановившись, мама оглядывается на меня. Она лихорадочно машет рукой, давая знак идти с ней. Я делаю два шага в ее сторону, но меня отвлекает шум чудовищной драки в дальнем конце здания.
Ангела окружает толпа оборванцев весьма угрожающего вида.
Их не меньше десятка. Трое валяются в нелепых позах, то ли без сознания, то ли мертвые. Еще двоих безжалостно избивает ангел, размахивая тележкой, словно дубинкой. Но даже отсюда, в тусклом лунном свете, падающем сквозь стеклянную дверь, я вижу красные пятна на его бинтах. Тележка наверняка весит добрую сотню фунтов. Ангел измотан, и вокруг него постепенно сжимается смертоносное кольцо.
Мне приходилось спарринговать в додзё сразу с несколькими противниками, а прошлым летом я была помощницей инструктора на курсах самообороны под названием «Защита от нескольких нападающих». Но даже при всем при этом мне не случалось драться больше чем с тремя сразу, к тому же ни у кого из противников не было желания меня убить. Я не настолько глупа, чтобы полагать, будто сумею справиться с семью готовыми на все парнями с помощью искалеченного ангела. При одной мысли об этом сердце едва не выскакивает из груди.
Мама снова машет мне, показывая путь к свободе.
Что-то ударяется о дальнюю стену вестибюля, и все остальные звуки на мгновение заглушает болезненный стон. С каждым ударом, нанесенным ангелу, я чувствую, как Пейдж ускользает от меня все дальше.
Я машу матери, показывая губами: «Уходи».
Она машет в ответ, на этот раз еще более энергично.
Я качаю головой и отмахиваюсь.
Она исчезает в темноте за закрывающейся дверью.
Я бросаюсь к шкафу для документов возле кухни, быстро оценивая все плюсы и минусы попытки воспользоваться мечом ангела, но в конце концов отказываюсь от этой мысли. Возможно, мне удалось бы поранить мечом одного, но, не имея соответствующей подготовки, я нисколько не сомневаюсь, что в следующее же мгновение оружие у меня отберут.
Вместо меча я хватаю крылья и ключ от цепи ангела. Сунув ключ в карман джинсов, я быстро разворачиваю крылья. Единственная моя надежда на то, что страх бандитов и их инстинкт самосохранения сыграют мне на руку. Прежде чем успеваю осознать, насколько это безрассудная и опасная идея, я мчусь в полутемный коридор, где хватает лунного света, чтобы очертить мой силуэт, но не настолько, чтобы меня можно было разглядеть во всех подробностях.
Бандиты загнали ангела в угол. Тот отчаянно сражается, но они уже поняли, что противник ранен – не говоря уже о том, что прикован к неуклюжей тяжелой тележке, – и не откажутся от своих намерений, почуяв запах крови.
Заведя руки назад, я удерживаю крылья за спиной. Они покачиваются из стороны в сторону, и мне трудно сохранять устойчивость – ощущение такое, будто держу флагшток нелепо вывернутыми руками. Наконец, убедившись, что крылья держатся надежно, я делаю шаг вперед.
Отчаянно надеясь, что в полутьме крылья выглядят как надо, я опрокидываю ногой столик с чудом уцелевшей на нем вазой. Внезапный грохот привлекает внимание бандитов.
На мгновение наступает тишина – взгляды всех прикованы к моему силуэту. Очень хочется верить, что я выгляжу как ангел смерти. При ярком свете они увидели бы лишь худую девочку-подростка, пытающуюся удержать за спиной огромные крылья. Но сейчас темно, и есть шанс, что от увиденного у них застыла кровь в жилах.
– Что тут у нас такое? – спрашиваю я, пытаясь придать голосу убийственно-изумленный тон. – Михаил, Гавриил, идите-ка посмотрите! – кричу назад, словно я тут не одна. Михаил и Гавриил – единственные имена ангелов, которые приходят мне в голову. – Похоже, мартышки решили, будто могут напасть на одного из наших.
Бандиты застывают как вкопанные. Все взгляды устремлены на меня.
За те несколько мгновений, что я стою затаив дыхание, передо мной, словно колесо рулетки, проносятся всевозможные варианты дальнейшего.
А потом случается страшное.
Мое правое крыло, покачнувшись, начинает сползать. Пытаясь его поправить, я изворачиваюсь, чтобы ухватить получше, но в итоге привлекаю к себе лишь больше внимания. В течение долгой секунды, прежде чем все успевают осознать, что произошло, я вижу, как ангел закатывает глаза к небу, словно ставший свидетелем позорной неудачи подросток. Похоже, некоторые просто лишены чувства благодарности.
Ангел первым нарушает наступившую тишину. Подняв над головой тележку, он с размаху обрушивает ее на троих бандитов перед собой и раскидывает их, словно кегли.
Еще трое бросаются ко мне.
Выронив крылья, я шарахаюсь вправо. Искусство боя с несколькими противниками состоит в том, чтобы избегать драки со всеми одновременно. В отличие от кино, в реальности враги не ждут в очереди, чтобы надрать тебе задницу, – они нападают все сразу, подобно стае волков.
Я пританцовываю полукругом, пока тот, что ближе ко мне, не оказывается на пути двух других. Им требуется всего секунда, чтобы обежать своего приятеля, но этого мне вполне достаточно, чтобы врезать ногой ему в пах. Он складывается пополам, но, хотя так и подмывает стукнуть его коленом в лицо, для меня сейчас важнее его дружки.
Я обегаю пострадавшего кругом, вынуждая остальных следовать за мной, затем подсекаю ему ноги, и он с грохотом валится на второго. Оставшийся прыгает на меня, и мы, сцепившись, катимся по полу.
Я оказываюсь внизу. Он весит на добрую сотню фунтов больше, но у меня немалый опыт боя именно в такой позиции.
Мужчины обычно дерутся с женщинами иначе, чем с мужчинами. Большинство драк между мужчиной и женщиной начинаются с того, что мужчина нападает сзади, после чего почти сразу же оказывается на земле сверху женщины. Так что женщина-боец должна уметь драться, лежа на спине.
Пока мы боремся, я высвобождаю из-под него одну ногу, упираюсь и движением бедер переворачиваю его на бок.
Мой противник падает на спину, и, прежде чем он успевает что-то сообразить, я с размаху опускаю пятку на его промежность, затем вскакиваю и с такой силой пинаю в голову, что та откидывается назад.
– Неплохо.
Ангел наблюдает за мной в лунном свете, стоя позади окровавленной тележки. Вокруг него валяются стонущие незваные гости. Некоторые не шевелятся и молчат, так что я не могу понять, живы они или нет. Ангел одобрительно кивает, словно ему нравится увиденное. Я вдруг понимаю, что мне приятно его одобрение, и хочется отругать себя на чем свет стоит.
Один из лежащих с трудом поднимается и бежит к двери, при этом держится за голову, словно боясь, что та отвалится. Словно по сигналу, встают еще трое и тоже ковыляют к двери, не оглядываясь назад. Остальные продолжают лежать; кое-кто тяжело дышит.
Я слышу едва уловимое хихиканье и понимаю, что это смеется ангел.
– Ты забавно выглядела с крыльями, – говорит он.
Его губа кровоточит, как и ссадина над глазом. Но вид у него расслабленный, и лицо расплывается в улыбке.
Дрожащими руками я достаю из кармана ключ и бросаю ему. Он ловко подхватывает, хоть руки и скованы.
– Пошли отсюда, – говорю я.
Голос звучит тверже, чем я ожидала, хотя от адреналина после драки меня буквально бросает в дрожь. Ангел освобождается от цепей, потягивается и разминает запястья, затем срывает с одного из стонущих на полу парней джинсовую куртку и бросает мне. Я с благодарностью надеваю, хотя она размеров на десять больше, чем нужно.
Ангел возвращается в кабинет, пока я быстро заворачиваю его крылья в одеяло. Я бегу к шкафу, чтобы забрать меч, и встречаю в вестибюле ангела с моим рюкзаком. Привязываю одеяло к рюкзаку, стараясь не слишком его затягивать под взглядом ангела, затем взваливаю на спину. Жаль, что у меня нет рюкзака для ангела, – впрочем, он все равно не смог бы его нести на своей израненной спине.