Страница:
– Простите, я должна прояснить. Вы были его главной поддержкой во время лечения?
– Финансово – нет. К счастью, Джек и его семья люди чрезвычайно состоятельные. Я едва ли сделала карьеру.
– Комиксы, которые вы упоминали раньше?
Взволнованная, она продолжала крутить в руках ручку.
– Да, они называются «Просто дыши».
Брайди откинулась на спинку стула.
– Звучит потрясающе, Сара. В самом деле.
– Было бы лучше, если бы я взялась за что-то, чтобы зарабатывать себе на жизнь. В настоящее время я работаю на себя, что означает куда больше работы, но и больше независимости и больше денег. Когда Джек был болен, я отказалась от этой работы и делала рекламу и поздравительные открытки, однако никогда не переставала рисовать комиксы. На самом деле в самые тяжелые дни лечения я сделала свои лучшие работы. Но я не могу честно сказать, что вложила в его болезнь деньги, те, о которых стоило бы говорить.
– Как насчет моральной и эмоциональной поддержки? И заботы о нем?
– Я делала вещи, на которые, как я думала, не способна. – Она замолчала, в удивлении чувствуя те самые эмоции, которые она испытывала в бесконечные тяжелые ночи после химиотерапии, когда даже любви и молитв не было достаточно, чтобы утешить его, когда она обнимала его, когда его трясло от холода, когда она стирала его рвоту и меняла ему постель, пока он стонал в агонии. – Я расскажу вам детали. Но точно могу сказать, что это было ужасно и каждый, кто попытается отрицать, что я оказывала ему поддержку, – лжец.
– А счастливый конец?
– До того как все это случилось, я бы сказала вам, что наш счастливый конец наступил в тот день, когда мы обнаружили, что рака больше нет и лечение больше не нужно. Я полагаю, не бывает таких вещей, как счастливый конец. Жизнь, черт возьми, слишком сложна для этого. Ничего не кончается. Все просто меняется. – Она посмотрела вниз, увидев, что совершенно раскрутила ручку.
Брайди сложила руки на столе и притворилась, что не заметила.
– Итак, в какой момент вы заподозрили, что ваш брак в опасности?
Сара пристыженно сложила сломанные части ручки на стол – футляр, стержень, колпачок.
– Это было последнее, о чем я думала. Последнее, чего я ожидала. Я была так полна благодарности и восторга от выздоровления Джека, что ничего не видела. Я тогда поклялась себе и Джеку, что готова создать семью. Более чем готова. Глупо было откладывать что-то, чего ты хочешь. Жизнь слишком коротка. В то время я не думала, что попытка забеременеть будет такой отчаянной. Я думала, мы станем счастливой семьей с ребенком, что мы магическим образом станем счастливой семьей. – Она аккуратно вставила стержень обратно в ручку. – Мы пробовали оба способа.
– Оба способа?
– Естественный и искусственное оплодотворение. После лечения у Джека появились хорошие шансы на деторождение, так что у нас обоих были большие надежды. Но… во время его болезни между нами почти не было интимности. Он не мог этого вынести и время от времени пытался. – Сара скрутила обе части ручки вместе. – Он все еще утверждал, что хочет нормальную семью. На самом деле это была его идея – прибегнуть к лечению и к искусственному оплодотворению. Недостаток нашего успеха в этом деле впоследствии мог быть благословением, я полагаю. Родить ребенка во время его болезни было бы просто ужасно. – Кнопка ручки не работала. Ей пришлось разобрать ее, чтобы попытаться снова.
Сара начала понимать, что трещина в их отношениях появилась задолго до того, как она ее почувствовала. Она только расширялась и вышла из-под контроля к тому времени, когда на горизонте появилась Мими Лайтфут.
– После болезни, – сказала она, – я продолжала напоминать себе, что я в посттравматическом состоянии. Мы оба были такими. Так что каждый раз, когда во время овуляции я ходила в клинику искусственного зачатия, Джек справлялся с травмой по-своему. Я не знаю, когда он связался с Мими Лайтфут, но думаю, некоторое время тому назад. – Имя имело у нее во рту вкус горечи.
– Это женщина, с которой он вам изменил, – подсказала Брайди.
– Да. Примерно восемь месяцев назад он затеял крупный строительный проект – шикарные дома для владельцев лошадей, и он все время был страшно занят. – Сара не могла поверить, что была такой глупой. В этой истории были все признаки классического клише – поздние приходы домой, едва описываемые встречи, отмена развлечений с ней. Отсутствие секса с ней. – Я думала, ему нужно время, чтобы привыкнуть к тому, что случилось с ним, но я верила, что он это преодолеет. И он преодолел, я полагаю. Но не со мной.
Она глубоко вздохнула и рассказала Брайди о самом худшем – о событиях холодного дождливого дня, о своих последних минутах жизни женщины, которая счастлива замужем. Она рассказала о том, как ей было одиноко без мужа, когда она поехала в клинику зачатия одна. Она рассказала, как по дороге остановилась купить пиццу, чтобы навестить его на работе, потому что он любил пиццу и она хотела сделать ему сюрприз. Она даже рассказала о минуте, которая была бы кошмаром для любой женщины.
Сверхъестественное спокойствие, которое она испытывала с той ночи, разбилось на части, а его место заняли эмоции – гнев на Джека и стыд от унижения, болезненное чувство, что она потеряла свои мечты. Она чувствовала себя одолеваемой мыслями о ребенке, которому не суждено родиться, и о превосходном доме, который был только иллюзией.
До этого шок охранял ее от мысли, что было бы, если бы она вела себя по-другому. Немота сменила тревогу оттого, что она вынуждена стирать свое грязное белье на глазах у постороннего человека; она понимала, что жизнь, которой она так гордилась, была сплошным стыдом.
Вынужденная описать неверность мужа, она чувствовала, как ее женская гордость растоптана и, окровавленная, лежит на полу. Она пробиралась сквозь самую тяжелую часть своего повествования.
– Вот так все и произошло. Конец счастливой сказки.
Сара почувствовала, что ее охватила усталость. Она пролетела полстраны в адреналиновом шоке. Наконец утомление взяло над ней верх.
– Вы знаете, – заключила она, – у меня только одно большое сожаление.
– Какое же? – спросила Брайди.
– Я хотела бы заказать черные оливки к этой чертовой пицце.
6
7
– Финансово – нет. К счастью, Джек и его семья люди чрезвычайно состоятельные. Я едва ли сделала карьеру.
– Комиксы, которые вы упоминали раньше?
Взволнованная, она продолжала крутить в руках ручку.
– Да, они называются «Просто дыши».
Брайди откинулась на спинку стула.
– Звучит потрясающе, Сара. В самом деле.
– Было бы лучше, если бы я взялась за что-то, чтобы зарабатывать себе на жизнь. В настоящее время я работаю на себя, что означает куда больше работы, но и больше независимости и больше денег. Когда Джек был болен, я отказалась от этой работы и делала рекламу и поздравительные открытки, однако никогда не переставала рисовать комиксы. На самом деле в самые тяжелые дни лечения я сделала свои лучшие работы. Но я не могу честно сказать, что вложила в его болезнь деньги, те, о которых стоило бы говорить.
– Как насчет моральной и эмоциональной поддержки? И заботы о нем?
– Я делала вещи, на которые, как я думала, не способна. – Она замолчала, в удивлении чувствуя те самые эмоции, которые она испытывала в бесконечные тяжелые ночи после химиотерапии, когда даже любви и молитв не было достаточно, чтобы утешить его, когда она обнимала его, когда его трясло от холода, когда она стирала его рвоту и меняла ему постель, пока он стонал в агонии. – Я расскажу вам детали. Но точно могу сказать, что это было ужасно и каждый, кто попытается отрицать, что я оказывала ему поддержку, – лжец.
– А счастливый конец?
– До того как все это случилось, я бы сказала вам, что наш счастливый конец наступил в тот день, когда мы обнаружили, что рака больше нет и лечение больше не нужно. Я полагаю, не бывает таких вещей, как счастливый конец. Жизнь, черт возьми, слишком сложна для этого. Ничего не кончается. Все просто меняется. – Она посмотрела вниз, увидев, что совершенно раскрутила ручку.
Брайди сложила руки на столе и притворилась, что не заметила.
– Итак, в какой момент вы заподозрили, что ваш брак в опасности?
Сара пристыженно сложила сломанные части ручки на стол – футляр, стержень, колпачок.
– Это было последнее, о чем я думала. Последнее, чего я ожидала. Я была так полна благодарности и восторга от выздоровления Джека, что ничего не видела. Я тогда поклялась себе и Джеку, что готова создать семью. Более чем готова. Глупо было откладывать что-то, чего ты хочешь. Жизнь слишком коротка. В то время я не думала, что попытка забеременеть будет такой отчаянной. Я думала, мы станем счастливой семьей с ребенком, что мы магическим образом станем счастливой семьей. – Она аккуратно вставила стержень обратно в ручку. – Мы пробовали оба способа.
– Оба способа?
– Естественный и искусственное оплодотворение. После лечения у Джека появились хорошие шансы на деторождение, так что у нас обоих были большие надежды. Но… во время его болезни между нами почти не было интимности. Он не мог этого вынести и время от времени пытался. – Сара скрутила обе части ручки вместе. – Он все еще утверждал, что хочет нормальную семью. На самом деле это была его идея – прибегнуть к лечению и к искусственному оплодотворению. Недостаток нашего успеха в этом деле впоследствии мог быть благословением, я полагаю. Родить ребенка во время его болезни было бы просто ужасно. – Кнопка ручки не работала. Ей пришлось разобрать ее, чтобы попытаться снова.
Сара начала понимать, что трещина в их отношениях появилась задолго до того, как она ее почувствовала. Она только расширялась и вышла из-под контроля к тому времени, когда на горизонте появилась Мими Лайтфут.
– После болезни, – сказала она, – я продолжала напоминать себе, что я в посттравматическом состоянии. Мы оба были такими. Так что каждый раз, когда во время овуляции я ходила в клинику искусственного зачатия, Джек справлялся с травмой по-своему. Я не знаю, когда он связался с Мими Лайтфут, но думаю, некоторое время тому назад. – Имя имело у нее во рту вкус горечи.
– Это женщина, с которой он вам изменил, – подсказала Брайди.
– Да. Примерно восемь месяцев назад он затеял крупный строительный проект – шикарные дома для владельцев лошадей, и он все время был страшно занят. – Сара не могла поверить, что была такой глупой. В этой истории были все признаки классического клише – поздние приходы домой, едва описываемые встречи, отмена развлечений с ней. Отсутствие секса с ней. – Я думала, ему нужно время, чтобы привыкнуть к тому, что случилось с ним, но я верила, что он это преодолеет. И он преодолел, я полагаю. Но не со мной.
Она глубоко вздохнула и рассказала Брайди о самом худшем – о событиях холодного дождливого дня, о своих последних минутах жизни женщины, которая счастлива замужем. Она рассказала о том, как ей было одиноко без мужа, когда она поехала в клинику зачатия одна. Она рассказала, как по дороге остановилась купить пиццу, чтобы навестить его на работе, потому что он любил пиццу и она хотела сделать ему сюрприз. Она даже рассказала о минуте, которая была бы кошмаром для любой женщины.
Сверхъестественное спокойствие, которое она испытывала с той ночи, разбилось на части, а его место заняли эмоции – гнев на Джека и стыд от унижения, болезненное чувство, что она потеряла свои мечты. Она чувствовала себя одолеваемой мыслями о ребенке, которому не суждено родиться, и о превосходном доме, который был только иллюзией.
До этого шок охранял ее от мысли, что было бы, если бы она вела себя по-другому. Немота сменила тревогу оттого, что она вынуждена стирать свое грязное белье на глазах у постороннего человека; она понимала, что жизнь, которой она так гордилась, была сплошным стыдом.
Вынужденная описать неверность мужа, она чувствовала, как ее женская гордость растоптана и, окровавленная, лежит на полу. Она пробиралась сквозь самую тяжелую часть своего повествования.
– Вот так все и произошло. Конец счастливой сказки.
Сара почувствовала, что ее охватила усталость. Она пролетела полстраны в адреналиновом шоке. Наконец утомление взяло над ней верх.
– Вы знаете, – заключила она, – у меня только одно большое сожаление.
– Какое же? – спросила Брайди.
– Я хотела бы заказать черные оливки к этой чертовой пицце.
6
Уилл Боннер обошел дымящийся амбар, в молчании изучая разрушенное здание. Он вытащил из заднего кармана бандану и вытер лицо. Он уже должен был быть дома, за ужином со своим ребенком. К сожалению, люди, которые устраивают пожары, не считаются с графиком капитана. Однако он считался со своими благословениями. Амбар был пустой.
Вэнс Самюэльсон, один из волонтеров, и Глория Мартинес, инженер, приводили пожарную машину в порядок.
– Ну, – спросила Глория, ослабляя свои подтяжки, – какова твоя оценка?
– Намеренный поджог, – сказал Уилл, подводя ее к середине пола. Искореженные куски крыши лежали вокруг них. Поверхность все еще тлела у них под ногами. – Это то, что покажет расследование. Но они могут сказать только это. Чтобы найти, кто это сделал, понадобимся ты и я. Черт, нам понадобится вся округа.
Он сунул бандану в карман и прошел к разрушенному сараю.
– Я ничего не могу поделать, Глория. Это напомнило мне инцидент, произошедший пять месяцев назад, над которым я все еще работаю.
– Это расследование пожарных властей, а не твое. У тебя есть собственная работа.
Он кивнул и стащил с себя защитный жакет, в котором теперь чувствовал себя как в сауне.
– В теории – да. Но мы знаем эту округу. Мы знаем, кто и что делает, кто враждует со своими соседями, у кого проблемы с деньгами, чьи дети вышли из-под контроля. Мы те, кто должен определить, кто совершает эти поджоги.
– Хотелось бы. – Она постучала ботинком по черному шлаку в основании амбара. – Тот же самый сценарий с обоими поджогами?
– Вероятно. Я думаю, он использовал разные катализаторы для номера один и номера два.
– Как раз то, что нам нужно. Умный поджигатель.
– Я не думаю, что он умен, – напомнил ей Уилл. – Согласно его профилю, он ниже среднего уровня интеллекта.
– Может быть, он пристрастился к шоу о преступлениях. Не нужно быть умным, чтобы скопировать нечто, что они шаг за шагом показывают по телевизору.
– Такие шоу призваны служить обществу, – сказал он, чувствуя усталость в костях. – Они делают нашу работу намного легче.
Он закатал рукав, проверяя руку на предмет ожогов. Его кожа была ярко-красной, словно сожженной солнцем. Татуировка с драконом, которую сделал куда более юный и куда более тупой Уилл Боннер, осталась нетронутой. Он проверил часы, потом надел темные очки.
– Я сегодня буду дома поздно. Снова. Хочешь пообедать с нами?
Он часто приглашал ее, и не только потому, что она ему нравилась и он ее уважал. Она нравилась Авроре, и в последнее время его приемная дочь, кажется, предпочитала обсуждать покупку новых туфель с Глорией, чем болтать с отцом.
Глория ответила ему усталой улыбкой.
– Спасибо, но у меня планы на сегодняшний вечер. – Она тронула его за рукав. – Увидимся, партнер.
«Мини» все еще пахнул новенькой машиной, несмотря на то что Сара была его уже вторым владельцем. После встречи с Брайди Шафтер она села за руль, чувствуя себя словно выжатый лимон. Она не знала, что делать дальше, и у нее даже не было дорожной карты.
Она сказала себе, что нет ничего постыдного в том, чтобы вернуться обратно в Гленмиур. Скоро весь городок будет знать, что она вернулась домой с поражением – женщина, которую предали, – и что ее превосходная жизнь в Чикаго была мистификацией. Ну и что. Люди то и дело начинают жизнь заново.
Ее телефон зазвонил. Она посмотрела на экран, подавила приступ паники и ответила на вызов.
– Откуда ты взял мой номер?
– Нам нужно поговорить, – сказал Джек, не обращая внимания на ее вопрос. – Мои предки тоже так думают. Все так думают.
– А я так не думаю. И мой адвокат тоже. – На самом деле Брайди не выразилась так определенно, но она посоветовала Саре пока не давать ему больше информации, чем нужно.
– У тебя есть адвокат? – изумился Джек.
– А у тебя нет? – Она подозревала, что он позвонил Кливу Кренски в ту же минуту – в ту же секунду, – как снял с себя в тот день одежду, которая все еще воняла Мими Лайтфут. Его колебания только подтвердили эту догадку.
– Я уже дала ей номер Клива, – сказала Сара. С выложенной кирпичом парковки перед ней открывался вид на гавань Гленмиура и живописную площадь. Она выглядела такой старомодной и непорочной, словно кадр из ностальгического кинофильма, с полотняными навесами над витринами магазинов, с мисками воды, выставленными для любой собаки, которая пройдет мимо, с корзинами цветов, свисающими с фонарей, и с бизнесом, который уважал нежелание города меняться. Здесь не было лицензированных магазинов или светящихся вывесок, просто атмосфера простых былых времен.
– Не делай этого. – Голос Джека был напряженным и сухим.
Старая привычка тревожиться о каждом его вздохе едва не подвела ее. Она выпрямила спину, упершись в сиденье автомобиля.
– Ее зовут Бернадетт Шафтер…
– О, превосходно.
– …и я собираюсь обсудить с тобой определенные вещи.
– Тогда почему бы тебе не выслушать меня?
Она посмотрела на бухту Томалес. Флотилия коричневых пеликанов качалась на воде на фоне вечереющего неба, на котором клубились синие и хлопково-белые облака. Джеку не нравился Гленмиур. Он считал, что это – отстой, место, куда приезжают умирать старые хиппи… или они превращаются в фермеров и выращивают устриц до конца своих дней. Хотя прошли многие годы, она все еще помнила, какой это был удар для ее отца. Это беспокоило ее тогда и беспокоит сейчас. Разница была в том, что теперь она кое-что делала ради этого и ради тех других болезненных вещей, которые он говорил, а она проглатывала, извиняя это недостатком вежливости.
– Я слушаю, – сказала она.
– Ты не можешь просто зачеркнуть пять лет брака…
– Нет, это сделал ты, а не я. – Она видела, как над морем поднялись несколько чаек, отбрасывая тень на воду. – Как долго ты был с ней? – спросила Сара.
– Я не хочу говорить о ней. Я хочу, чтобы ты вернулась.
Сара была потрясена, не просто его словами, но страхом, который слышался в его голосе.
– Ты хочешь, чтобы я вернулась? Ради чего? О, у меня есть идея. Мы можем вместе сдать анализы. Да, Джек. Если ты считаешь, что измена – это недостаточно плохо, предупреждаю тебя, что я собираюсь сдать анализ на СПИД. Мы оба должны это сделать.
Она сморгнула слезу унижения.
– Это невозможно. Мы с Мими только вдвоем.
Сейчас. Не «были вдвоем», а сейчас вдвоем.
– В самом деле? И ты знаешь это… откуда?
– Я просто знаю, хорошо?
– Нет, ничего хорошего, и у тебя нет никакого представления, с кем она была до тебя.
– Она была. – Джек на мгновение замолчал. Затем он сказал: – Сара, разве мы не можем просто оставить эту тему? Мне жаль, что я сказал, что хочу развода. Это было глупо. Я просто не подумал.
О боже. Очевидно, Клив объяснил ему финансовую сторону разрыва с безупречной женой.
– Так что ты говоришь, ты передумал?
– Я говорю, что я с самого начала не имел этого в виду. Я был напуган, Сара, и чувствовал себя растерянным и виноватым. Причинить тебе такую боль… это было последнее, чего я хотел. Я был в панике и плохо справился со своей задачей.
Она и в самом деле чувствовала, что поспешила, и заметила это с неприятным толчком. Хотя она, без сомнения, была пострадавшей стороной, но она была в войне сама с собой. Часть ее продолжала любить его, та часть, которая провела ее сквозь лечение от рака и попытки забеременеть, таяла при звуке его голоса. В то же время та часть ее, которая только что пережила невыносимое унижение в кабинете адвоката, все еще хранила память о том, как ее муж трахает другую женщину.
– У меня болит голова, Джек. Для меня не имеет значения, хорошо или плохо ты справился с задачей.
– Забудь о том, что я сказал в то утро. Я не имел этого в виду. Мы можем пережить все проблемы, Сара, – сказал он, – но не так.
Стайка птиц исчезла, оставив бухту зеркально плоской и пустой, прекрасной в вечернем свете.
– Итак, знаешь что? – спросила она. – Я чувствую необходимость перемен.
Он колебался.
– Нам нужно поговорить о нас, – сказал он. – О тебе и обо мне.
– У тебя нет никакого представления о том, что мне нужно. – Сара не была сердита. Она была настолько далека от злости, что вошла в красную зону чувства, какого никогда не испытывала раньше, она даже не знала, что оно существует. Это было плотное, уродливое место с темными углами, где ярость собиралась и порождала образы, о которых она даже и не догадывалась. Там не было картинок, на которых она делает ужасные вещи с Джеком, там были картинки, где она делает ужасные вещи с самой собой. Это пугало ее больше всего.
– Сара, возвращайся домой, и мы…
– Мы – что?
– Справимся с этим как люди, которые заботятся друг о друге вместо того, чтобы общаться через адвокатов. Мы даже не можем назвать это расставанием. Мы можем все исправить, вернуться к тому, как все было раньше.
Ах. Ну да, сначала он говорил как злой, импульсивный, но честный человек. После того как адвокат объяснил ему, чего это будет ему стоить, он погрузился в раскаяние.
Она видела грузовик цвета шартреза, который выехал с бульвара сэра Фрэнсиса Дрейка и медленно двинулся к северу. На боковой дверце был нарисован тюлень – символ Гленмиура с 1858 года. Над головой у него сходились красные конические лучи, а позади было что-то вроде насоса. Коричневая от солнца татуированная рука с закатанным рукавом высовывалась из окна машины. Водитель немного повернулся, и Сара заметила бейсбольную кепку и темные очки.
– Почему бы мне этого хотеть? – спросила она Джека.
Она проехала полстраны, размышляя о том, как обернулось дело. Долгие часы одинокого пути заставили ее столкнуться лицом к лицу с правдой о ее браке. Она долго обманывала себя насчет того, что она счастлива. Она действовала как преданная, безупречная жена, но не была такой. Это было неприятно осознавать. Она сделала глубокий, успокоительный вздох.
– Джек, с чего бы мне хотеть, чтобы все было по-прежнему?
– Потому что это наша жизнь, – сказал он. – Господи Иисусе…
– Расскажи мне о банковских счетах. Обо всех четырех. – На нее накатило странное чувство. Глубоко внутри себя она обнаружила источник спокойствия, который действовал как общее обезболивающее. – Как скоро ты собираешься их заморозить? Не забыл ли ты сначала застегнуть ширинку? – На самом деле она знала ответ. Он предпринял все необходимые шаги через несколько часов после того, как получил пиццу. В Омахе она остановилась у банкомата, чтобы снять деньги со счета, только чтобы обнаружить, что карточка заблокирована. То же самое было и с другими счетами. К счастью, у нее есть кредитки, на которые она получает деньги за работу над комиксами.
И хотя она никогда раньше об этом так не думала, у нее были козыри. И была крупная сумма денег на счете, открытом на ее имя. По совету их доктора и Клива – которого до сегодняшнего дня она считала другом – они открыли ей счет, когда Джеку диагностировали рак. Если бы случилось самое худшее, ей бы пришлось самой принимать определенные решения.
Тогда ей не приходило в голову, что это может быть решение развестись с мужем.
– Я сделал это, чтобы защитить нас обоих, – сказал Джек.
– Нас обоих? О, я понимаю. Тебя и твоего адвоката, ты хочешь сказать.
– Ты явно не способна рассуждать разумно. Мне позвонили из банка о трансакции из отдела автопродаж..
– А, значит, вот о чем ты беспокоишься, – неожиданно поняла она истинную причину его звонка. – А я было подумала, что ты звонишь из-за меня.
– Теперь ты пытаешься избежать разговора.
– О, прости. Я продала GTO и купила машину, которую на самом деле хотела.
– Не могу поверить, что ты сделала это. Из всех детских, незрелых поступков это самый… У тебя не было права продавать мою машину.
– Оно у меня точно было, Джек. Я купила эту штуку, помнишь? И она записана на мое имя.
– Это был подарок, черт возьми. Ты отдала ее мне.
– Парень, ты хорошо знаешь, как поругаться с девушкой из-за машины, – сказала она. – Я бы хотела услышать, что ты можешь сказать о чем-то действительно плохом, таком как… ох… неверность.
Он даже не удосужился ответить на это. Как он мог?
– Я хотел бы, чтобы этого не было, но я не могу этого сделать. Мы должны пройти через это, Сара, – вместе. Мы можем исцелиться от этого. Мне нужен шанс искупить свою вину перед тобой. Пожалуйста, приезжай домой, сахарная фасолинка, – сказал он, используя ее уменьшительное прозвище, голосом, который обычно вводил ее в заблуждение.
Теперь ее от этого просто затошнило. С любопытным чувством отстраненности она смотрела на сцену перед собой – сонный приморский городок. Две женщины болтали на тротуаре. Стеснительного вида дворняга выдвинулась из-за угла, очевидно в поисках объедков.
– Я дома, – сказала она.
Брайди объяснила ей, что у нее будут преимущества, если она начнет бракоразводный процесс в Калифорнии, штате общей собственности. Она предупредила Сару, что адвокат Джека будет рвать и метать.
– А как насчет всего того, что я дал тебе? – напомнил ей Джек. – Прекрасный дом, все, что ты хотела, все, что тебе было нужно. Сара, на свете есть женщины, которые готовы убить за это…
Джек все еще говорил, когда она выключила телефон. Он так ничего и не понял и, наверное, никогда не поймет.
– Эти вещи бесценны.
Ее руки немного тряслись, когда она вставляла ключ в зажигание. Никогда, думала она. Ярость. Она знала о разводах достаточно, чтобы осознать, что это болезненная штука в отношении целого спектра эмоций. Она гадала, как и где ей придется бороться. Охватит ли ее внезапная агония, словно ее сбил грузовик, или боль будет жить в ней и размножаться под сердцем, словно вирус? Теперь она поняла, что чувствовал Джек перед началом своего лечения. Абсолютный ужас оттого, что она собиралась сделать, был мучительным.
Она сидела и ждала, пока сигнал единственного в городе светофора переменится с желтого на красный. На главной дороге остановился школьный автобус, и его стоп-сигналы открылись, словно пара больших ушей. Сара подозревала, что это тот же самый автобус, на котором она ездила всю свою жизнь. На боках было выведено: «Школа „Вест-Марин“»... Судя по возрасту детей, которые выходили из автобуса, это были младшие классы. Она смотрела на группу детишек с ранцами, шагающих по улице, задерживаясь у кондитерской, чтобы поискать в карманах мелочь. Некоторые из мальчишек были чисто умытыми, тогда как на лице других красовались разводы после пятичасового чая. Девочки были самых разных размеров и форм, их манеры были у кого неловкими, а у кого просто классными.
Одна из крутых девчонок – Сара различала таких за милю – была самовлюбленной блондинистой богиней, которая лихо зажгла сигарету. Сара вздрогнула, гадая, где девочкина мама и знает ли она, к чему приучается ее дочь.
И снова Сара сказала себе, что хорошая вещь состоит в том, что ее попытки забеременеть окончены. Дети – это постоянный вызов. Иногда они просто ужасны.
Последней из автобуса вышла прелестного вида девчушка. Маленькая, словно статуэтка, с сияющими черными волосами, бледной кожей и превосходными чертами лица диснеевской принцессы. В ней была безупречность существа из другого мира, и Саре не хотелось отводить от нее взгляд. Девочка была Покахонтас, Мулан, Жасмин. Сара бы не удивилась, если бы она вдруг запела во весь голос.
Конечно, она не стала петь, а двинулась прямиком к пожарной машине. У водителя в руках был телефон или радио. Девочка влезла в машину, закрыла дверь, и они тронулись.
Сара была наблюдателем, а не деятелем. Она всегда была такой, глядя, как другие живут своей жизнью, тогда как она жила своей в собственной голове. И ее пронзила мысль – трудная, – что, даже если она потерпевшая сторона в их браке, она тоже виновата в том, что он развалился. Ох.
Черно-белая собака отделилась от группы прыгающих мальчишек и выскочила на улицу. Сара выскочила из машины и бросилась к дворняге. Она ногой загнала ее обратно на тротуар. В ту же минуту она услышала визг тормозов. Она застыла посреди улицы в нескольких футах от пикапа цвета шартреза.
– Идиотка! – прокричал водитель. – Я чуть не сбил тебя.
Ее смущение быстро сменилось сожалением. В эти дни она относилась ко всем мужчинам с горечью и была не в настроении спорить с каким-то рыжим татуированным парнем в бейсбольной кепке.
– Там была собака. – Она жестом показала на тротуар, но дворняги уже нигде не было видно. – Простите, – пробормотала она и направилась обратно к своей машине.
Вот почему она всегда была наблюдателем, а не деятелем. Меньше шансов попасть в унизительное положение. Хотя теперь, благодаря Джеку, она открыла, что на свете есть вещи и похуже, чем унижение.
Вэнс Самюэльсон, один из волонтеров, и Глория Мартинес, инженер, приводили пожарную машину в порядок.
– Ну, – спросила Глория, ослабляя свои подтяжки, – какова твоя оценка?
– Намеренный поджог, – сказал Уилл, подводя ее к середине пола. Искореженные куски крыши лежали вокруг них. Поверхность все еще тлела у них под ногами. – Это то, что покажет расследование. Но они могут сказать только это. Чтобы найти, кто это сделал, понадобимся ты и я. Черт, нам понадобится вся округа.
Он сунул бандану в карман и прошел к разрушенному сараю.
– Я ничего не могу поделать, Глория. Это напомнило мне инцидент, произошедший пять месяцев назад, над которым я все еще работаю.
– Это расследование пожарных властей, а не твое. У тебя есть собственная работа.
Он кивнул и стащил с себя защитный жакет, в котором теперь чувствовал себя как в сауне.
– В теории – да. Но мы знаем эту округу. Мы знаем, кто и что делает, кто враждует со своими соседями, у кого проблемы с деньгами, чьи дети вышли из-под контроля. Мы те, кто должен определить, кто совершает эти поджоги.
– Хотелось бы. – Она постучала ботинком по черному шлаку в основании амбара. – Тот же самый сценарий с обоими поджогами?
– Вероятно. Я думаю, он использовал разные катализаторы для номера один и номера два.
– Как раз то, что нам нужно. Умный поджигатель.
– Я не думаю, что он умен, – напомнил ей Уилл. – Согласно его профилю, он ниже среднего уровня интеллекта.
– Может быть, он пристрастился к шоу о преступлениях. Не нужно быть умным, чтобы скопировать нечто, что они шаг за шагом показывают по телевизору.
– Такие шоу призваны служить обществу, – сказал он, чувствуя усталость в костях. – Они делают нашу работу намного легче.
Он закатал рукав, проверяя руку на предмет ожогов. Его кожа была ярко-красной, словно сожженной солнцем. Татуировка с драконом, которую сделал куда более юный и куда более тупой Уилл Боннер, осталась нетронутой. Он проверил часы, потом надел темные очки.
– Я сегодня буду дома поздно. Снова. Хочешь пообедать с нами?
Он часто приглашал ее, и не только потому, что она ему нравилась и он ее уважал. Она нравилась Авроре, и в последнее время его приемная дочь, кажется, предпочитала обсуждать покупку новых туфель с Глорией, чем болтать с отцом.
Глория ответила ему усталой улыбкой.
– Спасибо, но у меня планы на сегодняшний вечер. – Она тронула его за рукав. – Увидимся, партнер.
«Мини» все еще пахнул новенькой машиной, несмотря на то что Сара была его уже вторым владельцем. После встречи с Брайди Шафтер она села за руль, чувствуя себя словно выжатый лимон. Она не знала, что делать дальше, и у нее даже не было дорожной карты.
Она сказала себе, что нет ничего постыдного в том, чтобы вернуться обратно в Гленмиур. Скоро весь городок будет знать, что она вернулась домой с поражением – женщина, которую предали, – и что ее превосходная жизнь в Чикаго была мистификацией. Ну и что. Люди то и дело начинают жизнь заново.
Ее телефон зазвонил. Она посмотрела на экран, подавила приступ паники и ответила на вызов.
– Откуда ты взял мой номер?
– Нам нужно поговорить, – сказал Джек, не обращая внимания на ее вопрос. – Мои предки тоже так думают. Все так думают.
– А я так не думаю. И мой адвокат тоже. – На самом деле Брайди не выразилась так определенно, но она посоветовала Саре пока не давать ему больше информации, чем нужно.
– У тебя есть адвокат? – изумился Джек.
– А у тебя нет? – Она подозревала, что он позвонил Кливу Кренски в ту же минуту – в ту же секунду, – как снял с себя в тот день одежду, которая все еще воняла Мими Лайтфут. Его колебания только подтвердили эту догадку.
– Я уже дала ей номер Клива, – сказала Сара. С выложенной кирпичом парковки перед ней открывался вид на гавань Гленмиура и живописную площадь. Она выглядела такой старомодной и непорочной, словно кадр из ностальгического кинофильма, с полотняными навесами над витринами магазинов, с мисками воды, выставленными для любой собаки, которая пройдет мимо, с корзинами цветов, свисающими с фонарей, и с бизнесом, который уважал нежелание города меняться. Здесь не было лицензированных магазинов или светящихся вывесок, просто атмосфера простых былых времен.
– Не делай этого. – Голос Джека был напряженным и сухим.
Старая привычка тревожиться о каждом его вздохе едва не подвела ее. Она выпрямила спину, упершись в сиденье автомобиля.
– Ее зовут Бернадетт Шафтер…
– О, превосходно.
– …и я собираюсь обсудить с тобой определенные вещи.
– Тогда почему бы тебе не выслушать меня?
Она посмотрела на бухту Томалес. Флотилия коричневых пеликанов качалась на воде на фоне вечереющего неба, на котором клубились синие и хлопково-белые облака. Джеку не нравился Гленмиур. Он считал, что это – отстой, место, куда приезжают умирать старые хиппи… или они превращаются в фермеров и выращивают устриц до конца своих дней. Хотя прошли многие годы, она все еще помнила, какой это был удар для ее отца. Это беспокоило ее тогда и беспокоит сейчас. Разница была в том, что теперь она кое-что делала ради этого и ради тех других болезненных вещей, которые он говорил, а она проглатывала, извиняя это недостатком вежливости.
– Я слушаю, – сказала она.
– Ты не можешь просто зачеркнуть пять лет брака…
– Нет, это сделал ты, а не я. – Она видела, как над морем поднялись несколько чаек, отбрасывая тень на воду. – Как долго ты был с ней? – спросила Сара.
– Я не хочу говорить о ней. Я хочу, чтобы ты вернулась.
Сара была потрясена, не просто его словами, но страхом, который слышался в его голосе.
– Ты хочешь, чтобы я вернулась? Ради чего? О, у меня есть идея. Мы можем вместе сдать анализы. Да, Джек. Если ты считаешь, что измена – это недостаточно плохо, предупреждаю тебя, что я собираюсь сдать анализ на СПИД. Мы оба должны это сделать.
Она сморгнула слезу унижения.
– Это невозможно. Мы с Мими только вдвоем.
Сейчас. Не «были вдвоем», а сейчас вдвоем.
– В самом деле? И ты знаешь это… откуда?
– Я просто знаю, хорошо?
– Нет, ничего хорошего, и у тебя нет никакого представления, с кем она была до тебя.
– Она была. – Джек на мгновение замолчал. Затем он сказал: – Сара, разве мы не можем просто оставить эту тему? Мне жаль, что я сказал, что хочу развода. Это было глупо. Я просто не подумал.
О боже. Очевидно, Клив объяснил ему финансовую сторону разрыва с безупречной женой.
– Так что ты говоришь, ты передумал?
– Я говорю, что я с самого начала не имел этого в виду. Я был напуган, Сара, и чувствовал себя растерянным и виноватым. Причинить тебе такую боль… это было последнее, чего я хотел. Я был в панике и плохо справился со своей задачей.
Она и в самом деле чувствовала, что поспешила, и заметила это с неприятным толчком. Хотя она, без сомнения, была пострадавшей стороной, но она была в войне сама с собой. Часть ее продолжала любить его, та часть, которая провела ее сквозь лечение от рака и попытки забеременеть, таяла при звуке его голоса. В то же время та часть ее, которая только что пережила невыносимое унижение в кабинете адвоката, все еще хранила память о том, как ее муж трахает другую женщину.
– У меня болит голова, Джек. Для меня не имеет значения, хорошо или плохо ты справился с задачей.
– Забудь о том, что я сказал в то утро. Я не имел этого в виду. Мы можем пережить все проблемы, Сара, – сказал он, – но не так.
Стайка птиц исчезла, оставив бухту зеркально плоской и пустой, прекрасной в вечернем свете.
– Итак, знаешь что? – спросила она. – Я чувствую необходимость перемен.
Он колебался.
– Нам нужно поговорить о нас, – сказал он. – О тебе и обо мне.
– У тебя нет никакого представления о том, что мне нужно. – Сара не была сердита. Она была настолько далека от злости, что вошла в красную зону чувства, какого никогда не испытывала раньше, она даже не знала, что оно существует. Это было плотное, уродливое место с темными углами, где ярость собиралась и порождала образы, о которых она даже и не догадывалась. Там не было картинок, на которых она делает ужасные вещи с Джеком, там были картинки, где она делает ужасные вещи с самой собой. Это пугало ее больше всего.
– Сара, возвращайся домой, и мы…
– Мы – что?
– Справимся с этим как люди, которые заботятся друг о друге вместо того, чтобы общаться через адвокатов. Мы даже не можем назвать это расставанием. Мы можем все исправить, вернуться к тому, как все было раньше.
Ах. Ну да, сначала он говорил как злой, импульсивный, но честный человек. После того как адвокат объяснил ему, чего это будет ему стоить, он погрузился в раскаяние.
Она видела грузовик цвета шартреза, который выехал с бульвара сэра Фрэнсиса Дрейка и медленно двинулся к северу. На боковой дверце был нарисован тюлень – символ Гленмиура с 1858 года. Над головой у него сходились красные конические лучи, а позади было что-то вроде насоса. Коричневая от солнца татуированная рука с закатанным рукавом высовывалась из окна машины. Водитель немного повернулся, и Сара заметила бейсбольную кепку и темные очки.
– Почему бы мне этого хотеть? – спросила она Джека.
Она проехала полстраны, размышляя о том, как обернулось дело. Долгие часы одинокого пути заставили ее столкнуться лицом к лицу с правдой о ее браке. Она долго обманывала себя насчет того, что она счастлива. Она действовала как преданная, безупречная жена, но не была такой. Это было неприятно осознавать. Она сделала глубокий, успокоительный вздох.
– Джек, с чего бы мне хотеть, чтобы все было по-прежнему?
– Потому что это наша жизнь, – сказал он. – Господи Иисусе…
– Расскажи мне о банковских счетах. Обо всех четырех. – На нее накатило странное чувство. Глубоко внутри себя она обнаружила источник спокойствия, который действовал как общее обезболивающее. – Как скоро ты собираешься их заморозить? Не забыл ли ты сначала застегнуть ширинку? – На самом деле она знала ответ. Он предпринял все необходимые шаги через несколько часов после того, как получил пиццу. В Омахе она остановилась у банкомата, чтобы снять деньги со счета, только чтобы обнаружить, что карточка заблокирована. То же самое было и с другими счетами. К счастью, у нее есть кредитки, на которые она получает деньги за работу над комиксами.
И хотя она никогда раньше об этом так не думала, у нее были козыри. И была крупная сумма денег на счете, открытом на ее имя. По совету их доктора и Клива – которого до сегодняшнего дня она считала другом – они открыли ей счет, когда Джеку диагностировали рак. Если бы случилось самое худшее, ей бы пришлось самой принимать определенные решения.
Тогда ей не приходило в голову, что это может быть решение развестись с мужем.
– Я сделал это, чтобы защитить нас обоих, – сказал Джек.
– Нас обоих? О, я понимаю. Тебя и твоего адвоката, ты хочешь сказать.
– Ты явно не способна рассуждать разумно. Мне позвонили из банка о трансакции из отдела автопродаж..
– А, значит, вот о чем ты беспокоишься, – неожиданно поняла она истинную причину его звонка. – А я было подумала, что ты звонишь из-за меня.
– Теперь ты пытаешься избежать разговора.
– О, прости. Я продала GTO и купила машину, которую на самом деле хотела.
– Не могу поверить, что ты сделала это. Из всех детских, незрелых поступков это самый… У тебя не было права продавать мою машину.
– Оно у меня точно было, Джек. Я купила эту штуку, помнишь? И она записана на мое имя.
– Это был подарок, черт возьми. Ты отдала ее мне.
– Парень, ты хорошо знаешь, как поругаться с девушкой из-за машины, – сказала она. – Я бы хотела услышать, что ты можешь сказать о чем-то действительно плохом, таком как… ох… неверность.
Он даже не удосужился ответить на это. Как он мог?
– Я хотел бы, чтобы этого не было, но я не могу этого сделать. Мы должны пройти через это, Сара, – вместе. Мы можем исцелиться от этого. Мне нужен шанс искупить свою вину перед тобой. Пожалуйста, приезжай домой, сахарная фасолинка, – сказал он, используя ее уменьшительное прозвище, голосом, который обычно вводил ее в заблуждение.
Теперь ее от этого просто затошнило. С любопытным чувством отстраненности она смотрела на сцену перед собой – сонный приморский городок. Две женщины болтали на тротуаре. Стеснительного вида дворняга выдвинулась из-за угла, очевидно в поисках объедков.
– Я дома, – сказала она.
Брайди объяснила ей, что у нее будут преимущества, если она начнет бракоразводный процесс в Калифорнии, штате общей собственности. Она предупредила Сару, что адвокат Джека будет рвать и метать.
– А как насчет всего того, что я дал тебе? – напомнил ей Джек. – Прекрасный дом, все, что ты хотела, все, что тебе было нужно. Сара, на свете есть женщины, которые готовы убить за это…
Джек все еще говорил, когда она выключила телефон. Он так ничего и не понял и, наверное, никогда не поймет.
– Эти вещи бесценны.
Ее руки немного тряслись, когда она вставляла ключ в зажигание. Никогда, думала она. Ярость. Она знала о разводах достаточно, чтобы осознать, что это болезненная штука в отношении целого спектра эмоций. Она гадала, как и где ей придется бороться. Охватит ли ее внезапная агония, словно ее сбил грузовик, или боль будет жить в ней и размножаться под сердцем, словно вирус? Теперь она поняла, что чувствовал Джек перед началом своего лечения. Абсолютный ужас оттого, что она собиралась сделать, был мучительным.
Она сидела и ждала, пока сигнал единственного в городе светофора переменится с желтого на красный. На главной дороге остановился школьный автобус, и его стоп-сигналы открылись, словно пара больших ушей. Сара подозревала, что это тот же самый автобус, на котором она ездила всю свою жизнь. На боках было выведено: «Школа „Вест-Марин“»... Судя по возрасту детей, которые выходили из автобуса, это были младшие классы. Она смотрела на группу детишек с ранцами, шагающих по улице, задерживаясь у кондитерской, чтобы поискать в карманах мелочь. Некоторые из мальчишек были чисто умытыми, тогда как на лице других красовались разводы после пятичасового чая. Девочки были самых разных размеров и форм, их манеры были у кого неловкими, а у кого просто классными.
Одна из крутых девчонок – Сара различала таких за милю – была самовлюбленной блондинистой богиней, которая лихо зажгла сигарету. Сара вздрогнула, гадая, где девочкина мама и знает ли она, к чему приучается ее дочь.
И снова Сара сказала себе, что хорошая вещь состоит в том, что ее попытки забеременеть окончены. Дети – это постоянный вызов. Иногда они просто ужасны.
Последней из автобуса вышла прелестного вида девчушка. Маленькая, словно статуэтка, с сияющими черными волосами, бледной кожей и превосходными чертами лица диснеевской принцессы. В ней была безупречность существа из другого мира, и Саре не хотелось отводить от нее взгляд. Девочка была Покахонтас, Мулан, Жасмин. Сара бы не удивилась, если бы она вдруг запела во весь голос.
Конечно, она не стала петь, а двинулась прямиком к пожарной машине. У водителя в руках был телефон или радио. Девочка влезла в машину, закрыла дверь, и они тронулись.
Сара была наблюдателем, а не деятелем. Она всегда была такой, глядя, как другие живут своей жизнью, тогда как она жила своей в собственной голове. И ее пронзила мысль – трудная, – что, даже если она потерпевшая сторона в их браке, она тоже виновата в том, что он развалился. Ох.
Черно-белая собака отделилась от группы прыгающих мальчишек и выскочила на улицу. Сара выскочила из машины и бросилась к дворняге. Она ногой загнала ее обратно на тротуар. В ту же минуту она услышала визг тормозов. Она застыла посреди улицы в нескольких футах от пикапа цвета шартреза.
– Идиотка! – прокричал водитель. – Я чуть не сбил тебя.
Ее смущение быстро сменилось сожалением. В эти дни она относилась ко всем мужчинам с горечью и была не в настроении спорить с каким-то рыжим татуированным парнем в бейсбольной кепке.
– Там была собака. – Она жестом показала на тротуар, но дворняги уже нигде не было видно. – Простите, – пробормотала она и направилась обратно к своей машине.
Вот почему она всегда была наблюдателем, а не деятелем. Меньше шансов попасть в унизительное положение. Хотя теперь, благодаря Джеку, она открыла, что на свете есть вещи и похуже, чем унижение.
7
Пламя лизало лицо дочери Уилла. Каждый отдельный золотой язык, казалось, освещал разные грани ее бледной кожи и блестящих черных волос. Перекормленный углем огонь взревел и, казалось, лизнул ее ресницы.
– Господи Иисусе, Аврора! – крикнул он, вбегая в патио, чтобы опустить решетку гриля барбекю. – Ты знаешь, что так делать нельзя.
Одно мгновение его приемная дочь просто смотрела на него. С того момента, как она вошла в его жизнь восемь лет назад, она завоевала его сердце, но, когда она делала такие вещи, ему хотелось схватить ее и встряхнуть.
– Я разжигала барбекю, – сказала она. – Ты принес продукты?
– Да. Но я не припомню, чтобы я говорил, что ты можешь разжигать гриль.
– Ты слишком задержался в магазине. Мне надоело ждать.
– Предполагалось, что ты будешь делать домашнее задание.
– Я закончила. – Ее глаза, обрамленные темными ресницами, смотрели на него с порицанием. – Я только пыталась помочь.
– А, дорогая. – Он обнял ее за плечи. – Я еще не сошел с ума. Но я думаю, что ты сама знаешь, что разжигать огонь – не твое дело. Подумай только, какие заголовки появятся в «Беакон», если что-нибудь случится: «Дочь пожарного задыхается от дыма»!
Она хихикнула.
– Прости, папа.
– Я тебя прощаю.
– Можем мы делать еду?
Бургеры были их особым блюдом, и только их – по большей части потому, что больше никто к ним не прикасался. Они были сделаны из «Спэма»[5], «Велвиты»[6] и лука, прокрученных через мясорубку, а затем поджаренных, и подавались с томатным соусом. Рай в булочке. Аврора была единственным человеком, который ел эту снедь вместе с Уиллом.
– Господи Иисусе, Аврора! – крикнул он, вбегая в патио, чтобы опустить решетку гриля барбекю. – Ты знаешь, что так делать нельзя.
Одно мгновение его приемная дочь просто смотрела на него. С того момента, как она вошла в его жизнь восемь лет назад, она завоевала его сердце, но, когда она делала такие вещи, ему хотелось схватить ее и встряхнуть.
– Я разжигала барбекю, – сказала она. – Ты принес продукты?
– Да. Но я не припомню, чтобы я говорил, что ты можешь разжигать гриль.
– Ты слишком задержался в магазине. Мне надоело ждать.
– Предполагалось, что ты будешь делать домашнее задание.
– Я закончила. – Ее глаза, обрамленные темными ресницами, смотрели на него с порицанием. – Я только пыталась помочь.
– А, дорогая. – Он обнял ее за плечи. – Я еще не сошел с ума. Но я думаю, что ты сама знаешь, что разжигать огонь – не твое дело. Подумай только, какие заголовки появятся в «Беакон», если что-нибудь случится: «Дочь пожарного задыхается от дыма»!
Она хихикнула.
– Прости, папа.
– Я тебя прощаю.
– Можем мы делать еду?
Бургеры были их особым блюдом, и только их – по большей части потому, что больше никто к ним не прикасался. Они были сделаны из «Спэма»[5], «Велвиты»[6] и лука, прокрученных через мясорубку, а затем поджаренных, и подавались с томатным соусом. Рай в булочке. Аврора была единственным человеком, который ел эту снедь вместе с Уиллом.