Т. Р. Бернс. Гнилое яблочко

   – Ты связывался с родителями с тех пор, как сюда попал? – спрашиваю я. Мы заходим в трехэтажное здание. Своими гладкими деревянными стенами оно напоминает мне домик для лыжников где-нибудь в горах.
   – Не-а, – отвечает Лимон.
   Это все, что он успевает сказать, прежде чем войти в класс. Я следую за ним. Лимон шаркающей походкой проходит мимо парт и устраивается на диване в глубине комнаты, а я выбираю себе место во втором ряду. Я бы сел на первый ряд, чтобы произвести на учителя хорошее впечатление, но там больше никто не сидит, и мне не хочется выделяться.
   В класс заходят другие ребята. Большинство из них – мои ровесники, есть несколько человек на пару лет помладше. Они занимают свои места и выкладывают на стол ручки и тетрадки. Мне интересно, что натворили все эти ребята, прежде чем сюда попасть.
   Согласно расписанию, урок должен начаться ровно в девять. Я наблюдаю за секундной стрелкой на часах, висящих над дверью. В восемь часов пятьдесят девять минут мой пульс убыстряется. В восемь часов пятьдесят девять минут тридцать секунд к лицу приливает кровь. В восемь часов пятьдесят девять минут пятьдесят пять секунд я вытираю рукавом пот со лба.
   Когда секундная стрелка приближается к двенадцати, я сжимаюсь в ожидании пронзительного звонка. Сейчас строгий учитель должен рывком распахнуть дверь и войти в класс. Так начинается день с мистером Карлтоном, нашим учителем в Клаудвью, – а он в ответе за самых обычных, довольно послушных детей. Как знать, насколько суровым окажется учитель в школе для трудных подростков? Может, он будет кричать на нас? Или задаст нам домашнее задание, над которым придется сидеть всю ночь? Или…
   Дверь открывается. Я задерживаю дыхание, но звонка нет. Нет и строгого сердитого учителя. Вместо него я вижу высокого парня, который выглядит так, будто только что проснулся.
   – Привет! – говорит он.
   Я думаю, что сейчас он сядет вместе с нами за парту, но он подходит к доске, плюхается в кресло и зевает. Я вспоминаю, что Анника вчера мне его представляла, – кажется, его зовут Гарольд. На нем линялые джинсы, оранжевая футболка с двумя скрещенными кулаками и летные очки. Светло-русые волосы достают до плеч; они все перепутались, словно он целую неделю их не расчесывал.
   Не снимая очков, он водружает на стол спортивную сумку и копается в ней. Когда он извлекает на свет плюшевого единорога, позади меня раздается стон.
   – Как вам это удалось? – спрашивает какая-то девочка. – Я же так хорошо его спрятала!
   – Видимо, недостаточно хорошо. – Гарольд замахивается и бросает единорога. Он приземляется перед девчонкой с короткими светлыми волосами. – Десять штрафных очков Гудини, Гэбстер – ноль.
   Следом он вытаскивает из сумки комикс.
   – «Бетти и Вероника», двойной выпуск? Даже не знаю, стоит ли это возвращать! – Легким движением руки он запускает журнал в воздух, и тот ложится на стол перед мальчиком с торчащими черными волосами, который хлопает себя журналом по лбу. – Еще десять очков мистеру волшебнику, Эйбу – ничего.
   Он достает из сумки айпод, связку ключей и свитер. Фрисби, игрушку-пружинку и скакалку. Продолговатая зажигалка в виде спички достается Лимону. Ребята улыбаются и хмурятся: они рады, что получили свои вещи обратно, но раздосадованы тем, что перед этим их лишились. Я пытаюсь понять, что происходит; тем временем Гарольд, который, судя по всему, любит, когда его называют Гудини, вытягивает из сумки зеленую ленту. Он зажимает пальцами один конец и поднимает ленту.
   – Элинор-Элинор. – Он качает головой. Я поворачиваюсь на стуле и вижу, как по проходу идет девочка с рыжими волосами и глазами медного цвета. – Совсем не так трудно, как я надеялся, – говорит ей Гудини.
   Она берет ленту и возвращается на место. Когда она проходит мимо меня, я пытаюсь ей улыбнуться, но она не замечает – она завязывает на голове аккуратный зеленый бант, глядя прямо перед собой.
   Гудини хлопает в ладоши. Я подпрыгиваю, оборачиваюсь и вижу, что он сдвинул очки на затылок… и смотрит прямо на меня.
   – Эгей, Хинкль. – Он ухмыляется.
   Я оглядываюсь – как будто за мной может сидеть мой клон.
   – Новенький растерялся. Кто-нибудь объяснит ему, что происходит?
   Все оборачиваются и смотрят на меня. Я сползаю на стуле.
   – Никому не нужна золотая звездочка, да? – хмыкает Гудини. – Что ж, логично. Я…
   – Гудини украл наши вещи.
   Я снова оборачиваюсь. На этот раз Элинор глядит на меня.
   – Так надо для занятий, – продолжает она. – Он каждую неделю старается незаметно стянуть что-нибудь из наших вещей. Когда ему это удается, он получается штрафные очки. Когда не удается – очки получаем мы.
   Новенький теперь растерялся еще сильнее.
   – Но я думал, это урок математики, – бормочу я.
   – Да, это он, – кивает Элинор. – В нашей Академии на уроках математики мы отнимаем и складываем чужие вещи.
   – Поберегись!
   Я успеваю увидеть, как Гудини бросает мне две маленькие блестящие штучки.
   – Первое правило Академии Килтер: не наряжайся, чтобы произвести впечатление, – говорит он. – Есть более важные вещи, чем то, подходят ли твои носки к ботинкам – или запонки к скучной рубашке, если уж на то пошло.
   С бешено бьющимся сердцем я хватаю запонки и засовываю в карманы джинсов.
   – Кто хочет рассказать о втором правиле? – спрашивает Гудини.
   Все молчат. Потом Элинор произносит:
   – Получай как можно больше штрафных очков и как можно меньше золотых звездочек. Это у нас вместо оценок. Штрафные очки – пятерки, звездочки – единицы.
   Интересно, а что насчет троек и четверок? Должно же быть что-то между штрафными очками и золотыми звездочками? Серые треугольники, к примеру…
   И что это за безумная система, при которой штрафные очки считаются чем-то хорошим?
   – Третье правило? – подсказывает Гудини.
   – Надо ходить на уроки, – продолжает Элинор. – У нас шесть уроков в день, с понедельника по пятницу. Три утром и три вечером. Время от времени нам читают лекции по истории – мы узнаем об этом по K-mail. Когда ты не на уроке, тебе надо выполнять задания, заниматься и развлекаться.
   – В твоем распоряжении масса разных вещей, и все бесплатно, – добавляет Гудини. – Телевизор, кино, компьютерные игры – все что угодно. Просто нажми на иконку с праздничным колпаком на своем планшете и выбирай из списка. И кстати, о развлечениях: как звучит четвертое правило?
   – Тебе надо подловить всех учителей, – говорит Элинор.
   – Подловить? – спрашиваю я, пораженный. – В каком смысле?
   – Преподаватели Академии Килтер, включая твоего покорного слугу, – объясняет Гудини, – научат тебя навыкам, которые пригодятся, чтобы пугать и удивлять взрослых и доставлять им другие неприятности. Чтобы перейти на следующий уровень обучения, ты должен к концу семестра использовать эти навыки и удивить и напугать своих учителей или доставить им другие неприятности. Ты можешь делать это в любом месте и в любое время. Единственное ограничение: ты должен подловить каждого преподавателя именно с помощью того навыка, которому он тебя обучил.
   – То есть чтобы подловить вас, – медленно говорю я, стараясь все это осмыслить, – мне надо будет что-нибудь у вас украсть?
   – Так, чтобы я не заметил, – ухмыляется Гудини. – Желаю удачи. Я почти такой же крепкий орешек, как мистер Громер.
   Мистер Громер. Самый старший учитель за вчерашним столом.
   – А что он ведет? – интересуюсь я.
   – Он историк. Почти не отходит от Анники, так что подловить его очень трудно. Фактически это единственный преподаватель, которого разрешается доставать любыми способами – и которого не обязательно подловить, чтобы перейти на следующий уровень.
   – Это не значит, что ты не можешь попробовать, – подает голос мальчишка с другого конца класса.
   – Но это значит, что у тебя вряд ли получится. Если по какой-то загадочной причине ты все-таки в этом преуспеешь, то получишь дополнительные кредиты – и огромное уважение со стороны всей Академии. – Гудини кивает Элинор. – Последнее правило?
   – Правил больше нет, – говорит она.
   – Есть вопросы?
   – Ага, – говорит парень с задней парты. – Мы все это уже знаем и сегодня должны были учиться тому, как стянуть конфеты с кассы в супермаркете. Зачем тратить столько времени на новенького?
   Гудини бросает на него взгляд.
   – Потому что…
   – У меня есть вопрос.
   Гудини забывает о мальчишке с задней парты и улыбается:
   – Прекрасно. Задавай, Хинкль.
   Мне просто хотелось остановить его, чтобы он не рассказывал всем то, что я услышал вчера ночью от Анники – что я первый убийца в Академии Килтер, – и теперь мне надо выбрать один из миллиона вопросов, которые вертятся у меня в голове.
   – Мы можем звонить родителям?
   Класс наполняется стонами и хихиканьем. Видимо, это был неудачный выбор.
   – Конечно, – говорит Гудини. – Но разве кому-нибудь хочется?
   Я поднимаю руку. Хихиканье становится еще громче, я оглядываюсь, вижу, что никто не последовал моему примеру, и опускаю ее.
   – Не волнуйся, Хинкль. Я все понимаю. Твои родители думают, что отдали тебя в суровое исправительное учреждение, и ты хочешь им сообщить, что они ошибаются. Но я гарантирую, что если ты пробудешь тут некоторое время, то предпочтешь не выдавать этот маленький секрет. И даже если ты когда-нибудь проболтаешься, не забывай, кто тебя сюда отправил. – Гудини откидывается в кресле и кладет ноги на стол. – Кому поверят твои родители? Взрослым, которым они отдали тебя на воспитание, чтобы из тебя сделали образцового гражданина? Или своему трудному ребенку, с которым они отчаялись справиться?
   Он делает паузу, чтобы я как следует все осмыслил. Я понимаю, что это займет больше времени, чем он ожидает, и быстро задаю следующий вопрос:
   – Но если это не исправительное учреждение… тогда что это?
   Гудини опускает ноги на пол, наклоняется вперед и глядит мне прямо в глаза:
   – Всемирно известный секретный учебный центр.
   Я стараюсь отвести взгляд, но не могу.
   – Академия Килтер для трудных подростков не принимает всех подряд, – продолжает он. – Каждый семестр в приемную комиссию приходят тысячи заявлений, и мы принимаем только тридцать. Отбор основан на ряде критериев, главный из которых – природная склонность ученика к плохому поведению.
   – Вроде того, за которое нас обычно наказывают?
   – Именно.
   – Но здесь нас не учат вести себя хорошо?
   – Ни в коем случае.
   Я пытаюсь сам разрешить эту загадку, но ничего не выходит.
   – Тогда чему же нас учат?
   Гудини ухмыляется до ушей и становится еще моложе на вид.
   – Вас учат, – отвечает он, – быть профессиональными хулиганами.

Глава 6

   После урока Гудини спрашивает, есть ли желающие показать мне нечто под названием «Кладовая». Никто не спешит воспользоваться шансом, и я вызываюсь показать Кладовую самому себе. В конце концов, чем больше времени я провожу в одиночестве, тем меньше у меня возникает вопросов. Но Гудини запускает куском мела в Лимона, выдергивая того из полудремы, и говорит, что, как бы сильно Лимон ни хотел одиноко почить в безвестности, ему придется стать для меня лучшим соседом по комнате, какого только можно вообразить.
   Мне лично кажется, что идеальный сосед должен иногда поддерживать разговор, но у Лимона, похоже, другое мнение на сей счет. Мы идем молча, пока я наконец не решаюсь задать вопрос, который мучает меня с того самого момента, как Гудини рассказал, чему нас учат:
   – Что все-таки значит быть профессиональным хулиганом?
   Лимон и ухом не ведет.
   – В смысле, я знаю, кто такие обычные хулиганы, – поясняю я, представляя себе Бартоломью Джона. – Ну, или думаю, что знаю. Но чем он отличается от профессионального? Нам что, платить будут?
   – Какая разница? Хулиганить прикольно. Этого достаточно.
   Этого достаточно. Отлично. Никаких проблем.
   – Кстати, – добавляет Лимон, – ты уже тринадцатый.
   – Тринадцатый кто?
   – Сосед по комнате.
   – Круто, – киваю я и добавляю: – Но ты здесь всего месяц, разве нет?
   Молчание.
   – То есть ты меняешь по три соседа за неделю?
   – Двенадцать за одну неделю. Девять первокурсников, таких же, как мы, один второкурсник, один третьекурсник и один четверокурсник. Их всех смущало мое хобби, и больше не нашлось никого, кто хотел бы ко мне подселиться. До вчерашнего дня я двадцать один день жил без соседа.
   У меня падает сердце.
   – Сочувствую. Но наверное, это здорово – иметь собственную комнату.
   Он пожимает плечами:
   – Скоро я снова останусь в ней один. Если только они не были правы насчет тебя.
   – Это ты о чем? – Я изо всех сил стараюсь, чтобы мой голос звучал непринужденно.
   – Я не знаю, что там у тебя за история. – Он останавливается перед стеклянной дверью, поворачивается ко мне и приподнимает лохматую бровь. – Но я знаю, что если они тебя ко мне подселили, то считают, что огонь тебе нипочем.
   Он заходит внутрь. Мне приходится немного подождать, чтобы унять дрожь в ногах; потом я следую за ним.
   – Добро пожаловать в Кладовую! Пожалуйста, положите одну руку на панель.
   Прямо за дверью находится серебристый турникет. Рядом с ним стойка, на которой лежит тонкая прозрачная коробочка. Слева от стойки располагается длинный прилавок, из-за которого мне улыбается сотрудник Академии. Судя по бирке на красной рубашке, его зовут Мартин.
   – Руку на панель, – повторяет Мартин. – Иначе не получится зайти.
   Он кивает на прозрачную коробочку. У меня внутри все сжимается. Мне не хочется тянуть время и раздражать Лимона, но я боюсь, что нечаянно запущу сигнализацию, какую-нибудь сирену или – еще того хуже – сделаю так, что с потока посыплются конфетти, а рядом появится духовой оркестр и заиграет марш в мою честь. Учитывая, как высоко Анника ставит убийц, такой прием вполне возможен.
   – Что, потратить впустую целый час на уроке тебе кажется мало?
   Я оборачиваюсь. Позади меня стоит мальчик с торчащими черными волосами. За ним – девочка, у которой Гудини украл плюшевого единорога. А за ней – четверо хулиганов постарше. Все они выжидающе смотрят на меня.
   – Простите, – говорю я. – Я тут раньше никогда не был.
   – Мы в курсе. – Мальчик – кажется, Гудини называл его Эйбом – закатывает глаза. – Это не бином Ньютона. Положи руку на панель и жди, пока турникет запикает.
   Я бы лучше пропустил его вперед и попытался протиснуться через турникет вслед за ним, но Мартин смотрит на нас. Тем временем сзади подходят все новые хулиганы, и хвост очереди уже вылезает за дверь. Некогда думать о том, как еще потянуть время, и я поворачиваюсь обратно, закрываю глаза… и кладу правую руку на панель.
   Коробочка шевелится. Я распахиваю глаза, пытаюсь поднять руку, но пальцы приросли к панели, как магнитики к холодильнику. Коробочка – которая, как я теперь вижу, представляет собой экран компьютера, – наклоняется на сорок пять градусов, и прямо над моими пальцами появляется бегущая строка.
   «Добро пожаловать, Симус Хинкль! У вас… 20 кредитов!»
   Эйб фыркает. Девочка с единорогом хихикает. Мартин говорит:
   – Все с чего-нибудь начинают. Если слухи о тебе правдивы, то скоро ты сможешь купить самолет Килтер.
   Смешки затихают.
   – Это стоит пятьдесят тысяч кредитов, – замечает Эйб. – Самое дорогое, что есть в Кладовой.
   – Знаю, – кивает Мартин и подмигивает мне.
   Турникет пикает. Я вваливаюсь внутрь, чуть не сметая выставленные перед входом коктейльные трубочки и горку шариков из жеваной бумаги.
   Желая поскорее оторваться от одноклассников, я бросаюсь в первый же проход. Стены здесь увешаны всей амуницией, о которой только может мечтать хулиган. Пневматические винтовки и ружья для пейнтбола. Луки со стрелами. Водяные пистолеты и пистолеты, стреляющие ледышками. Воздушные шарики, которые выглядят как безобидные подарки на день рождения, однако их название – гидробомбы – заставляет подозревать, что их можно использовать не в таких невинных целях.
   Ничего похожего на мое оружие здесь нет, но все это все равно заставляет меня вспомнить о мисс Парципанни. Я убыстряю шаг и тороплюсь выбраться из этого коридора.
   Побродив по другим проходам, я наконец нахожу Лимона в дальнем конце магазина. Он стоит перед стеной, на которой написано «Худший кошмар пожарного». Я подхожу поближе и вижу, что для пожарного худший кошмар – это спички и зажигалки. Щепки и рваные газеты. Канистры с бензином. Огнеупорные маски и костюмы.
   И та штука, на которую Лимон уставился, словно на маятник часов: Килтерский детектор дыма с автоматической системой пожаротушения. Серебристый диск с дырочками в стеклянном ящике на верхней полке, под самым потолком.
   – Хочешь это купить? – спрашиваю я.
   – Он стоит две тысячи кредитов.
   – А у тебя сколько?
   Он поворачивается ко мне и прищуривается.
   – У меня минус двадцать, – с готовностью сообщаю я.
   Он не улыбается и лишь снова прикрывает сонные глаза.
   – Как мне получить больше? – спрашиваю я, чтобы Лимон не подумал, что я все время лезу в чужие дела, как назойливая муха.
   Он снова переводит взгляд наверх.
   – В неделю ты автоматически получаешь десять. Это вроде карманных денег от родителей, только постель убирать не обязательно. Все остальное ты зарабатываешь хулиганством – при выполнении заданий или по собственной воле – и получаешь благодаря штрафным очкам. Одно штрафное очко – один кредит.
   – А золотые звездочки что-нибудь дают?
   – Ага. У тебя забирают кредиты. – Он скашивает на меня глаза. – Ты, должно быть, успел совершить что-то чересчур правильное, раз наделал долгов сразу после приезда. Может, позвонил на горячую линию для горячих голов?
   У меня замирает сердце.
   – Это приносит золотые звездочки?..
   – И ставит на уши охрану. Поэтому ученики иногда на это идут. Если на кого-нибудь настучать, можешь помешать ходу соревнований, а это стоит того, чтобы лишиться пары кредитов.
   Я пытаюсь осмыслить услышанное; Лимон отводит глаза и продолжает:
   – На планшете есть штука под названием «Классный табель Килтер». Там каждый час обновляется информация о твоих штрафных очках и звездочках. Чтобы посмотреть, нажми на дисплей. Иконка с красным яблоком.
   Ну, само собой.
   – А очки сгорают, когда ты используешь кредиты? – спрашиваю я.
   – Нет. Анника не хочет, чтобы из-за своих покупок ты забывал, сколько всего уже успел натворить. Поэтому штрафных очков и звездочек становится только больше. А вот кредитов может стать и больше, и меньше. Чтобы посмотреть, сколько их у тебя, нажми на значок доллара на дисплее. – Он берет с полки коробок спичек. – Чтобы всех нагнать, тебе стоит заняться учителями прямо сейчас.
   Перед глазами у меня мелькает мисс Парципанни, летящая на пол. Я трясу головой, и образ исчезает.
   – Ты слышал, что сказал Гудини, – продолжает Лимон. – Когда-нибудь придется начать. За каждого учителя дают сто штрафных очков, так что, если хочешь наверстать упущенное, начать стоит как можно скорее.
   – А что, если у меня не получится их подловить? И я не получу очков?
   До несчастного случая с яблоком я никогда не хулиганил. И я не сомневаюсь, что провалю все здешние задания.
   – Тогда…
   – Эй, лимонад!
   Лимон отходит от стены, разворачивается и засовывает руки в карманы.
   – Абрахам.
   Мальчишка с черными торчащими волосами приближается к нам ленивой походкой. Под мышкой у него баллончик с краской, а во рту леденец.
   – Что хорошего? Или, точнее, что плохого?
   Лимон не отвечает. У меня такое чувство, будто я должен его от чего-то защитить, вот только непонятно, от чего.
   – Все мечтаешь о Килтерском детекторе дыма с автоматической системой пожаротушения? – Эйб перекатывает во рту леденец. – Штрафные очки просто так не достаются.
   – Тихо вы. – К нам подходит Габи, девочка с единорогом. – Здесь Ферн, и она засмотрелась на резиновые мячики.
   Мы поворачиваемся туда, куда кивнула Габи, и видим целую пирамиду резиновых мячей. Здесь есть мячи всех цветов радуги, и все они уложены по размеру. В самом низу – огромные, на которые можно усесться сверху и прыгать. На вершине – крохотные, вроде тех, что продаются в автомате за четверть доллара. Посередине лежат футбольные, баскетбольные и другие мячи; некоторые я вообще никогда в жизни не видел.
   Рядом с пирамидой стоит девушка с черными кудрявыми волосами, которые торчат во все стороны, как будто она засунула пальцы в розетку. На ней очки в белой оправе с острыми уголками. Я узнаю ее: Анника вчера ее представляла. Девушка берет сверху мячик, подносит к уху и трясет.
   Лимон подталкивает меня.
   – Давай, это твой шанс.
   – На что?
   – Избавиться от долгов. Рассмеши ее, напугай, заставь упасть в обморок – все что хочешь.
   – Как? – спрашиваю я.
   – Ферн – учитель физкультуры, – объясняет Габи. – Профессиональный игрок в «вышибалы». Значит…
   – …мне нужно запустить в нее мячом? – заканчиваю я.
   – Именно. – Габи улыбается, как будто эта мысль доставляет ей удовольствие.
   – Ни за что, – отрезаю я. – Никогда в жизни.
   – Восхитительно, – хмыкает Эйб и засовывает леденец за левую щеку. – Продолжай в том же духе. Далеко пойдешь.
   Лимон бросает на него быстрый взгляд и подходит ко мне.
   – Это проще простого. Она отвлеклась. Вокруг полным-полно детей. Она даже не узнает, кто это сделал.
   Она, может, и не узнает. Но я-то буду знать.
   – Если это так просто, почему бы вам, ребята, не попробовать самим? – предлагаю я. – Вы здесь дольше, чем я. Вы это заслужили.
   – Я подловила ее на прошлой неделе, – отвечает Габи.
   – Две недели назад, – говорит Лимон.
   – В первый же день, – бросает Эйб и с хрустом разгрызает леденец.
   Я пытаюсь придумать еще какую-нибудь отмазку, но не могу. Ферн, кажется, с головой погружена в созерцание пирамиды… но, может, она просто притворяется и ждет, пока какой-нибудь неосторожный хулиган вздумает к ней подобраться? И тогда она его поймает с поличным?
   – В чем дело? – интересуется Эйб. – Никогда не связывался ни с кем вдвое больше тебя ростом?
   Перед глазами мелькает кривая ухмылка Бартоломью Джона. Рыбные палочки, утонувшие в молоке. Яблоко, летящее по воздуху. Мисс Парципанни, оседающая на пол.
   Я смотрю на Эйба, потом киваю Лимону:
   – Я сейчас.
   Они стоят плечом к плечу, пока я приближаюсь к пирамиде. Ферн кладет мяч на место и обходит пирамиду, я прячусь за прилавком, где выставлены перья и смола, пригодная для разогревания в микроволновке. Девушка на секунду поднимает голову, и мне кажется, будто наши взгляды встречаются, – в этот момент сердце так бешено стучит у меня в ушах, что заглушает все другие звуки. Но она просто берет сверху бейсбольный мяч и сжимает в руках.
   Все еще с колотящимся сердцем, я оглядываюсь в поисках чего-нибудь, чем можно было бы кинуть. Смола и перья сразу отметаются. Карманные фонарики и очки ночного видения – тоже. На расстоянии вытянутой руки находятся только гидробомбы. Они сделаны из резины, и те из них, что наполнены водой, больше похожи на мячи, чем на воздушные шарики… но я все равно не уверен, что это считается. Я мог бы пройтись по магазину в поисках чего-нибудь более подходящего, но я знаю, что сбегу, поджав хвост, как только пирамида пропадет из виду. А если я попытаюсь взять мяч из этой самой кучи, Ферн может меня заметить.
   Стало быть, гидробомбы.
   В стеклянном шкафу лежат три штуки. Я беру самую маленькую – размером с теннисный мяч. Она кажется одновременно мягкой и твердой. Судя по картинке возле шкафа, даже самая маленькая гидробомба способна вдребезги разбить стекло с расстояния в шесть метров.
   Но я не собираюсь ничего разбивать. Не сегодня.
   Все еще укрываясь за столиком с перьями и смолой, я поворачиваю голову и наблюдаю за Ферн. Она, наверное, самый медлительный на свете покупатель. Она сжимает и трясет каждый мяч. Берет по одному в каждую руку, приподнимает и опускает. Стучит по мячам, протирает их краем одежды и смотрит, что получилось. Мама так же выбирает фрукты в магазине, но на это уходит в десять раз меньше времени.
   Это продолжается так долго, что я начинаю терять терпение. Ну и что с того, если я останусь в долгах? Что с того, если я не получу штрафных очков? Что важнее – произвести здесь на всех хорошее впечатление или сделать так, чтобы то, что произошло с мисс Парципанни, никогда не повторилось?
   Второе. Поэтому я поворачиваюсь. Тянусь к шкафчику, чтобы положить гидробомбу на место.
   – Трусишка, – усмехается Эйб. – По нему сразу видно.
   Кальций. Поможет тебе подрасти.
   Я поворачиваюсь обратно.
   Я промажу. Я брошу… и промажу. По крайней мере никто не скажет, что я не пытался.
   На стене позади Ферн висит плакат с улыбающимся мальчишкой, с головы до ног одетым в фирменном стиле Академии Килтер: на нем серая бейсболка, толстовка и спортивные штаны, все это – с серебряным логотипом «АК». Он белобрысый и круглолицый, и, если не присматриваться, он чем-то напоминает Бартоломью Джона. Его лицо отлично подходит в качестве мишени.