сторону, так что щека приходилась Найду напротив рта.
Найл дал себе расслабиться до полной восприимчивости, пока сознание
не уподобилось пустому сосуду. Теперь ясно было, отчего первый контакт
вызвал чувство какой-то скрытой рассогласованности. Он ожидал от девушки
прилива энергии, а это шло вразрез с полярностью подстилки. Более того,
он лежал сверху, и циновка проводила энергию снизу вверх, против силы
тяготения.
Теперь единственно, что надо было, это использовать циновку для
скапливания определенной энергии, что сейчас пульсировала внутри него;
он добился этого, представив, что энергия скапливается в районе груди и
бедер. В определенной точке он вообразил, как эта энергия впитывается
прохладной и скользкой озерной травой, и почувствовал, что дело
двинулось. Через секунду он губами почувствовал, что щека у девушки
стала теплее.
Казалось очевидным, что откачка энергии - процесс прямо
противоположный впитыванию. Между тем в обоих наблюдалось любопытное
сходство. Начать с того, независимые сущности Найла и девушки слились
воедино, словно две дождевые капли. Подобное слияние напоминало по сути
половой акт самозабвенно отдающихся друг другу любовников. Рассуждая
примитивно, они сделались мужем и женой. Давать энергию было невыразимо
приятно - настолько, что после недолгого перерыва Найл ощутил
потребность проделать это еще раз. Он скопил очередной заряд в груди и
бедрах, и единым сокращением мышц освободился от него, оросив энергией
циновку. Делая это, он смутно сознавал, что повторяет некий глубоко
универсальный процесс, существующий испокон веков.
Делая то же самое в третий раз, Найл почувствовал, что девушка
начинает откликаться. Удовольствие от впитывания жизненной силы
постепенно приводило ее в чувство. В темноте ее сознания, казалось,
нарождался рассвет.
Спустя секунду девушка чутко замерла; Найл тоже затаил дыхание,
пытаясь унять стук сердца. Девушка пошевелилась как во сне и двинула
головой, от чего ее губы переместились к губам Найла. Найл почувствовал,
как ресницы у нее затрепетали, а рот приоткрылся.
Через секунду он пронзительно вскрикнул от боли: дикарка впилась ему
зубами в нижнюю губу. Поскольку в этот момент Найл был полностью
сосредоточен на уме девушки, его шок отразился вспышкой у нее в мозгу.
Она не отцепилась и тогда, когда Найл дернулся и та слетела с него на
кровать. Казалось, все: прокусила губу насквозь. Он пихнул дикарку так,
что та юзом пролетела по кровати и шлепнулась на пол. Найл сполз с
кровати, не исключая того, что дикарка накинется снова. Но та лежала на
полу неподвижно, вниз лицом, подогнув под себя одну ногу.
Первой реакцией была ярость. Боль была жгучая, а по щекам, смешиваясь
с капающей на грудь кровью, струились слезы. Найл схватил лежащую на
полу тунику девушки и притиснул к нижней губе. Когда кровь в основном
впиталась, он осторожно потыкал рану кончиком пальца, одновременно
попробовав с другой стороны языком. К счастью, язык и кончик пальца не
сомкнулись. Но губа уже успела распухнуть, как от хорошей зуботычины.
Найл грубо перевернул девчонку ногой. Когда та опрокинулась на спину,
обнаружилось, что глаза у нее широко открыты. Приоткрыт и рот, а по
подбородку сбегает струйка крови, перемешанная со слюной. Землистый
оттенок кожи напомнил о трупе, который Найл видел поутру в больнице, и
сердце внезапно сжалось от страха. Если она мертва, то утеряно последнее
связующее звено с магом. Он упал возле нее на колени, но сердце у самого
колотилось так яростно, что невозможно было вызвать расслабленность,
необходимую для прощупывания ума. Тогда он схватил запястье девушки,
пытаясь замерить ей пульс. Не сумев этого сделать, Найл вдруг с
уверенностью подумал, что девушка умерла, и душа наполнилась холодным
отчаянием. Нагнув голову, он приложил ухо к ее левой груди. Когда через
несколько секунд дыхание слегка успокоилось, он смог уловить слабый
пульс. Облегчение было такое, что Найл прикрыл глаза и испустил глубокий
вздох.
Осторожно пропустив обе руки под тело девушки, он поднял ее на
кровать. Из уголка рта у нее сочилась тонкая струйка крови. Найл хотя и
знал, что кровь его собственная, но тем не менее почувствовал себя
неуютно и отер кровь носовым платком, после чего закрыл незрячие глаза
девушки.
Теперь, когда тревога улеглась, он мог прощупать ей ум. Абсолютная
пустота, как и ожидалось, безо всякого намека на сознание. Найл
сосредоточенно нахмурясь смотрел на нее. Прежде всего на ум
напрашивалось, что девушка, очнувшись, почуяла в нем чужака и у нее
сработал защитный рефлекс. Но в таком случае она бы и сейчас была в
сознании, или по крайней мере оно бы в ней теплилось.
А не может ли она по-прежнему быть марионеткой мага? От такой мысли
по коже прошел холодок. Но подумав, Найл отказался от такой мысли. До
сих пор все указывало на то, что маг связывается со своими слугами
посредством кулонов. А те сейчас благополучно изолированы магнитным
полем каменных сосудов, что в подвале.
Но одинаково трудно верилось и тому, что девушка, едва придя в себя,
накинулась на Найла и тут же снова впала в глубокое забытье. Не отрывая
платка от распухшей губы, он вглядывался в неподвижное лицо. Понятно,
что идти на дальнейший риск было бы абсурдно; кулоны надо прихватить в
Белую башню. Прикрыв девушку одеялом, Найл уложил циновку обратно в
коробку и вышел из комнаты, заперев за собой дверь.
Из кухни доносились голоса и звон кастрюль, но на лестнице никто не
попался, и слава Богу: не хватало еще объяснять, что у него с губой.
Возле лестницы, ведущей в подвал, он приостановился зажечь масляный
светильник, и осторожно сошел в темную прохладу.
Черные каменные сосуды стояли точно так, как Найл их оставил.
Поставив светильник на пол, вынул затычку из горловины ближайшего - та
притерлась плотно, пришлось вначале слегка покрутить туда-сюда.
Осторожно сунул руку внутрь, но когда пальцы коснулись кулона, тот
оказался совершенно инертен. Это был тот самый, у которого Найл впопыхах
оборвал цепочку, когда распутывал. Кулон он скинул в карман туники и
передвинул светильник ко второму сосуду.
Из этого затычка вышла легко. Потянувшись туда рукой, он нашарил
цепочку - тоже инертна. А когда вынимал руку, тыльная сторона ладони
случайно задела за небольшой острый выступ в горловине сосуда. Найл взял
с пола светильник, поднял. У того от верхушки через бок шла трещина,
миллиметра четыре шириной. Первой мыслью было, что он сделал ее сам,
когда вставлял в горловину тяжелую затычку. Хотя не могла же горловина
треснуть из-за того лишь, что он сунул затычку в горловину. Найл поднес
светильник к другой стороне сосуда, и оглядев приметил еще одну трещину
- с волос - до самого низа. Когда же, взявшись за горловину изнутри,
попытался растащить две половины в стороны, это не удалось. Вторая
трещина была, видно, только поверхностной, что озадачивало и слегка
тревожило.
Конечно, может статься, трещина имелась в сосуде изначально, просто
раньше была не по глазам. Но в такое что-то не очень верилось. Второй
кулон он разместил в кармане как можно дальше от первого, но и при всем
при этом не мог отделаться от нехорошего предчувствия.
Но мрачные мысли рассеялись, стоило выйти наружу под неяркий свет
надвигающегося вечера. Синева неба углубилась, северный ветер, казалось,
нес запах осени. Возвращались по домам с работы мужчины; прошла мимо
беременная женщина, неся сумки с покупками. Этот час дня Найл любил
больше всего; время отдыха после работы, когда мир словно светится уютом
укромного счастья. День выдался долгим и в некотором смысле полным
тревожных потрясений, но теперь, оглядываясь назад, Найду казалось, что
удача сопутствовала ему.
На площади было довольно людно, поэтому он решил не подходить к Белой
башне с юга, со стороны обиталища Смертоносца-Повелителя: непременно
заметят, и тогда от любопытных не отделаешься. Вместо этого он прошел по
площади в сторону моста, ведущего в квартал рабов. На этой стороне
тротуар переходил в пустырь. Здесь всегда было безлюдно, поэтому можно
было идти непринужденно, зная, что сама башня скрывает от пешеходов на
той стороне площади.
Но не пройдя по траве и полпути, Найл стал ощущать смутное
беспокойство - примерно то же самое, какое сегодня ощутил, приближаясь к
башне с каменной фигуркой в кармане. Теперь оно было даже сильнее.
Вместо подрагивающего, влекущего чувства, сопровождающего приближение к
башне - все равно что у искателя подземной воды по лозе - было гнетущее
чувство отталкивания, словно идешь под сильным встречным ветром. Найл
понимал, что попытки втереться в силовое поле башни бессмысленны, она
предупреждала его держаться на расстоянии. Поэтому, вынув оба кулона из
кармана, он положил их на голубоватый мрамор, окружающий основание
башни.
К удивлению, гнетущее отталкивание сохранилось, хотя уже не такое
сильное, как секунду назад. Найл остановился, недоумевая, как же быть
дальше. Вскоре неуверенность сменилась облегчением: из сплошной
молочно-белой стены выявился старец, как какой-нибудь ныряльщик из воды.
Найл дожидался разъяснений. Старец же без всяких слов поднял правую руку
и уставил на лежащие в паре метров золоченые цепочки.
- Это как раз те самые кулоны, что...
Закончить Найл не успел: из указательного пальца у старца вырвался
упругий жгут огнистого света и полоснул по одному из кулонов. Кулон
полыхнул ярким отблеском, переплавился в шарик, шипящий и пузырящийся на
мраморе. Когда, накалившись докрасна, засветился и сам мрамор,
золотистый шарик, уменьшаясь в размерах, принялся таять, словно капелька
воды на горячей плите. Удивленно следя за происходящим, Найл заметил,
что нет на прежнем месте второго кулона; оказывается, он переместился
ближе к краю платформы. На секунду подумалось, что это из-за силы
энергетического жгута, исторгнутого старцем, но тут он с удивлением
увидел, что цепочка движется сама собой, суетливо сокращаясь словно
гусеница в попытке улизнуть. Не успела: огнистый жгут накрыл ее,
превратив в лужицу жидкого металла, по инерции все еще скользящей к краю
платформы: через несколько секунд и это был уже просто золотистый шарик.
Шарик становился все меньше и меньше, пока наконец не исчез совсем с
чуть светящегося, пышущего сухим жаром мрамора (чувствовалось за пять
метров).
- Зачем все это? - поинтересовался Найл.
- Слышал когда-нибудь о минах-ловушках?
- Какая-то каверза? - спросил Найл с сомнением.
- В данном случае не просто каверза. Пронеси ты их в башню, была бы
большая беда.
- Но я на днях проносил уже один.
- Я его тогда же и уничтожил.
- Зачем тогда дал пронести?
- Потому что тогда я еще не знал о том, что знаю теперь.
- И о чем же ты узнал?
- Что эти устройства, похоже, наделены какой-то живой силой.
- Как ты это выяснил?
- Устройство, что ты тогда принес, смогло нейтрализовать силовую
изоляцию, в которую я его заключил.
- Что-нибудь произошло?
- Защитная сигнализация зафиксировала постороннее вмешательство, и
указала его характер: электромагнитное излучение, свойственное живому
существу. Я сразу же уничтожил нарушителя.
- Она как-то разглядела природу нарушителя?
- Нет, просто указала на живое существо.
- Это был маг, - произнес Найл. Старец пожал плечами.
- Даже если и так, теперь уже ничего не поделаешь.
- Ты считаешь, он успел что-нибудь разузнать? - с тревогой спросил
Найл.
- К сожалению, здесь остается только гадать. Нарушитель не был
замечен, пока не попытался проникнуть в мозговые центры Стигмастера.
- О богиня!
- Эти же два устройства были еще более опасны. Их сила, сведенная
воедино, многократно увеличивается.
- Я знаю, - Найл вспомнил про надтреснутый сосуд. - Потому я их и
разделил.
- Но у тебя не хватило терпения, и ты не распутал как следует
цепочки, оставив одну в другой. Найл стыдливо покраснел.
- Я же не думал, что цепочки тоже что-то собой представляют.
- Думал, но раздумал. На самом же деле цепочки - часть устройства.
- Извини.
- А я не виню. Теперь, понимая опасность, мы будем осторожнее.
- Но ты усвоил принцип действия того устройства?
- Нет. Я сказал, что понимаю опасность. Но поскольку я сориентирован
на чисто рациональное мышление, то неспособен понять принципов магии.
От таких слов у Найла слегка закололо в темени.
- Но ты уверен, что это магия?
- Способность заставлять живые силы проявляться в мертвой материи
именуется магией.
- Неужели мы ничего не можем предпринять?
- На данный момент мне не хватает информации для правильной оценки.
Ты должен постараться узнать больше.
- Но как? - проронил Найл в задумчивости.
Старец качнул головой. Найл ждал ответа, но видя, что пауза
затянулась, понял, что говорить старец не собирается. Глухую
безысходность сменило подобное шоку осознание: старец молчит, потому что
ему просто нечего сказать. Только теперь Найл понял со всей глубиной,
что старец - лишь машина, и раздражаться из-за него так же бесполезно,
как злиться на часы, у которых перестали двигаться стрелки.
Найл молча повернулся и двинулся в направлении обиталища
Смертоносца-Повелителя. До него впервые дошло, что по сути-то он
один-одинешенек.
По обе стороны черных дверей стояли два бойцовых паука. Узнав Найла,
они припали к земле. Видя, что он желает войти, один из пауков послал
телепатический сигнал стражнику внутри, и двери распахнулись. Стоящий в
передней приземистый крепкий смертоносен, имел явное сходство со своим
недавним начальником Скорбо (телохранители Смертоносца-Повелителя в
основном родом из одной и той же отдаленной провинции). Излишне кривые
ноги позволили ему ловко раскорячиться в поклоне, придав вместе с тем
позе некоторую скабрезность.
- Советник Дравиг здесь?
- Нет, господин. Он ушел домой. Желаете, чтобы я за ним послал?
- Спасибо, не надо, - Найл говорил нарочито медленно, понимая, что у
стражника не особенно много сноровки в общении с людьми. - Я желаю
поговорить с Асмаком.
Паук непонимающе выпятился. Имя, похоже, не говорило ему ничего.
- Он у вас начальник воздушной разведки... - Найл сопроводил
сказанное мысленным образом паучьего шара.
- Прошу минуту подождать.
Стражник повернулся и поднялся по мраморной лестнице. Фактически,
любого паука в здании он мог бы окликнуть телепатическим импульсом, но
это расценивалось как неуважение, все равно что барину подзывать окриком
лакея.
Найл стоял в передней один, вдыхая до странности застоялый воздух с
запахом вековой пыли. Он никак не мог взять в толк, почему восьмилапые
не сделают в своем обиталище уборку. И тут он неожиданно понял, что это,
вероятно, некая атавистическая память о той эпохе, когда пауки ютились в
пыльных углах. Пыль и паутина у них ассоциируются с уютом.
Стражник снова показался на лестнице. Следом за ним шел еще один
смертоносец, блестящая черная шубка и небольшой рост которого
свидетельствовали, что он еще не достиг зрелости. Поклонился же он с
большим изяществом - куда там неуклюжему крабу-стражнику.
- Ты и есть Асмак? - осведомился Найл.
- Нет, господин, я его сын. Я известен как Грель.
Он сказал "известен" потому, что в отличие от людей, у пауков имена в
общем-то не приняты,- будучи телепатами, они вполне обходятся без имен.
Если некоторые как-то и называют себя, то лишь для удобства общения с
людьми.
- Встань, пожалуйста, - попросил Найл излишне задержавшегося в
поклоне Греля, чувствуя его волнение. - Советник Дравиг рекомендовал мне
поговорить с твоим отцом.
- Отца здесь нет, господин... - Недоросль выпрямился. В вертикальном
положении он был примерно того же роста, что и Найл. Сложенные клыки,
похоже, еще не были достаточно тверды, а покрывающий тело гладкий черный
ворс казался мягким, как мех котенка. Черные глаза будто светились
разумом, хотя понятно, что это был просто отраженный свет. Только, в
отличие от взрослого, у недоросля глаза казались чуть маслянистыми.
- Где же он?
- У себя на служебном посту. Вы хотели бы, чтобы я вас к нему
проводил?
Найл хотел было отказаться, но передумал. Для начала полезно
поговорить с этим, молодым.
- Идти далеко?
- Нет, совсем близко.
- Ага. Если так, то можно и сходить.
Стражник отворил им обе створки дверей. От него почему-то сквозило
глубоким неодобрением. Особенно, чувствовалось, от этого страдает
недоросль. Впрочем, едва двери закрылись за ними, недоросль
приободрился. Очевидно, его распирало от гордости, что он на виду всей
улицы рядом с правителем города.
- Позвать гужевых? - предупредительно спросил он.
- Нет, спасибо. Если это недалеко, я лучше пройдусь.
Грель повел его к окольной улице, берущей начало от юго-западной
стороны площади. Тротуар был заполонен людьми, и Найл запахнулся в плащ,
чтобы не узнавали. Но через пару кварталов спину напекло так, что он
снова распахнул полы.
- Грель!
- Да, господин? - Грель, остановившись, учтиво обернулся.
- Не так быстро. Мои человечьи ноги короче твоих.
- Извините, господин, - сконфузился Грель. Он двинулся с нарочитой
медлительностью. Но поскольку шаг у него был длиной около трех метров,
Найлу по-прежнему приходилось торопиться, чтобы не отстать.
Они шли в направлении старой части города, которая до недавних пор
была женским кварталом - территория для мужчин заповедная. От восточной
части города квартал отделяла высокая стена, здоровенные каменные блоки
которой не требовали цемента. Железные ворота теперь стояли открытыми
настежь и никем не охранялись. Из уроков истории Найл почерпнул, что
стена эта - наследие древних времен, хотя и восстановлена заново в
двадцать первом веке как памятник старины.
Вместо того, чтобы свернуть в соседние ворота, они двинулись к югу
вдоль стены по широкой мостовой. Мостовая устремлялась вверх, к холму,
увенчанному башней. Найл не раз задумывался, что же лежит по ту сторону
холма.
- Сколько тебе лет?
- Пять с половиной, господин.
- Ты из гвардии Смертоносца-Повелителя?
- Нет, господин. Я младший подручный госпожи Сидонии.
Сидония командовала дворцовой службой Смертоносца-Повелителя.
- Ты очень хорошо говоришь по-английски (на самом деле Найл имел в
виду: "Ты очень хорошо изъясняешься на человечьем языке", но знал, что
тот поймет).
Паучок засиял от удовольствия.
- Спасибо, господин. Госпожа Сидония лично меня обучала.
Тут он, к удивлению Найла, метнулся через тротуар и с ловкостью
акробата стал взбираться на стену. Пауки, равно как и мухи, способны
перебираться по вертикальным поверхностям; правда, мало кто из
восьмилапых гигантов при их весе уже практиковал это искусство. Грель
жена верхотуру буквально вспорхнул - стремительно и легко. Цель -
большая птица, пристроившаяся на одной из перемежающих стену башен.
Словно догадываясь об опасности, птица расправила крылья и настороженно
вскинула голову, готовая взвиться в воздух. Но не тут-то было. Грель с
толком использовал выступ кровельного ската, скользнув по нему вниз
эдаким аморфным моллюском, и, когда птица уже взмахнула крыльями, он
впился в нее. Найл приготовился к тому, что оба сейчас грянутся о
тротуар; те же, упав на парапет, отлетели назад. Птица коротко и
испуганно вскрикнула. Спустя секунду паук снова появился на краю крыши и
снизился на шелковой нити, которую, приземлившись, тут же вобрал в себя.
Челюсти сомкнулись на птице с хрустом, от которого Найл невольно
поморщился. Только тут спохватившись, Грель виновато произнес:
- Умоляю простить меня, господин. Вам, наверное, тоже хочется
попробовать?
- Только не сырую.- Найл не мог сдержать улыбку. Он неожиданно понял,
почему стражник выказал недовольство. Грель, мало в чем уступая силой и
скоростью взрослому, оставался еще непоседливым мальчуганом. А Найл знал
о пауках достаточно, чтобы понимать, какую они придают важность
сдержанности и хладнокровию.
Грель схватил птицу передними лапами - ему удавалось свободно
держаться на остальных шести - и стал челюстями кромсать перья, выдувая
их веером изо рта. Затем впился в грудку добыче со смаком школьника,
вгрызающегося в яблоко.
- Идти еще далеко? - спросил Найл.
- Теперь уже нет. - Грель, изъясняясь телепатически, мог свободно
отвечать с набитым ртом.
Поглядев на широкий пустынный переулок, Найл откровенно затосковал -
ведь "совсем близко" по понятиям паука несколько разнится с
представлениями человека о скорости и расстоянии. Найл намеренно
расслабился, чтобы попристальней вглядеться в ум своего провожатого.
Пожирая добычу, Грель оставлял свой ум открытым, будто извиняясь, что не
может сейчас уделить Найлу достаточно полного внимания. А наблюдение
многого стоило. Слышать похрустывание в челюстях и видеть падающие на
мостовую капли крови - не самое большое удовольствие. Зато, проникнув в
ум Греля, Найл мог разделить с ним наслаждение трапезой. Для паука
поглощение птицы было занятием, требующим полной сосредоточенности, даже
самоотдачи. Плоть, надо признаться, содержала еще сок жизни,
воспринимаемый Найлом как теплое сияние. А зоб хранил сюрприз: двух
мелких грызунов-крысят и крупное насекомое вроде стрекозы. Такой
восхитительный десерт, ну не прелесть ли! Для паука птица была что
сочный фрукт, в серединке которого оказались припрятаны еще и три
вкуснейших орешка. От всего этого и у самого Найла разыгрался аппетит.
Оказывается, вовсе недурно расслабиться, слившись с жизненными
ритмами паука! В отличие от обостренного, с налетом тревожности,
человеческого сознания, ум Греля до краев полнился неким жизнерадостным
благоговением. Ясно было, что люди, в сравнении с пауками, безнадежно
поражены отсутствием слитности, даже самые бесхитростные натуры. Людские
умы приучены пристально вглядываться в реальность, выискивая смысл,- так
хищная птица кружит над земным простором, высматривая малейший признак
движения, способный выдать добычу. Это, в свою очередь, означает, что
часть человеческого сознания постоянно пассивна, выжидая, когда
что-нибудь случится. Сознание же Греля - полная противоположность. У
него абсолютно не было нужды в "помыслах"; следовательно, он существовал
в совершенно реальной Вселенной, где все очаровывает по-своему.
И это, понимал теперь Найл, объясняет, почему пауки выработали такую
колоссальную силу воли. Поставив перед собой цель, они жаждали ее
достижения всем своим существом. Если цель была чем-то чревата,
инстинкты вовремя это подсказывали. "Помыслы" были ни к чему. Потому
пауки использовали тайные силы подсознания - о которых люди едва
догадываются - просто и естественно, как атлет использует свою силу и
выносливость.
Найла разбирало волнение: он сейчас чувствовал себя приобщенным к
тайне. Ноги-то все еще ныли, однако он сознавал, что усталость его как
бы напускная, иллюзорная, вызванная собственной мыслью об усталости.
Глядя на мир глазами юного Греля, он теперь различал теплое свечение
осмысленной целенаправленности, уверенность в том, что ему самому нынче
решать, утомился он или нет. Не успело все это как следует осесть в
сознании, как ломоту будто рукой сняло, во всем теле пробудилась
искристая энергия.
Грель бросил птицу в сточную канаву. Непонятно почему: на ней еще
оставалось порядочно нежного мяса. Ага, вот что: они почти пришли,
вплотную приблизились к башне на вершине холма.
- Твой отец там?
- Да. Это штаб воздушной разведки.
Башня была сложена из черного камня, и среди людей она слыла Черной
башней - темницей, где истязают и мучают. Зловещая репутация! Башня была
встроена в стену; очевидно, некогда ей отводилась роль наблюдательного
пункта, откуда открывается вид на весь город. Дальше стена и мостовая
сходили вниз, опоясывая старую часть города на юго-западе. Плоский
зимний пейзаж осеняли косые лучи заходящего солнца, море на горизонте
уже покрыла тень. Отделенная тридцатью милями океанской воды, по ту
сторону залива лежала пустыня Северного Хайбада, земля, где родился
Найл, и где развеян по ветру пепел его отца.
Грель, поиграв железным кольцом, толчком открыл массивную дверь.
Навстречу пахнуло холодом и пылью, затхлостью, такой типичной для
паучьего жилья. Потянуло еще чем-то, вызвавшим у Найла странноватую
волну ностальгии. Сам по себе запах был не сказать чтобы приятный, смесь
гнилых овощей и тухлого мяса. Его испускали порифиды, примитивные
организмы, выделяющие газ для надувания паучьих шаров. Найду невольно
вспомнилось путешествие в Дельту, неизбежно воскресившее в памяти и
встречу с растением-властителем - внеземным существом, которому пауки
поклоняются как богине Нуаде.
Найл и Грель находились в круглой палате, низкий потолок которой
подпирали каменные столбы. К внутренней двери вел пролет неширокой
лестницы. Когда хлопнула входная дверь, на верху лестницы появился
человек в одежде мастерового и стал высматривать вошедших в полумраке.
Силуэт вычерчивался на фоне приоткрытой внутренней двери.
- Кого там несет?
- Мы пришли встретиться с начальником Асмаком. Человек (очевидно,
надсмотрщик) сказал:
- Входить сюда можно только с разрешения Смертоносца-Повелителя!
Сказал это так неприветливо, что Найл смутился. Тут из затенения
Найл дал себе расслабиться до полной восприимчивости, пока сознание
не уподобилось пустому сосуду. Теперь ясно было, отчего первый контакт
вызвал чувство какой-то скрытой рассогласованности. Он ожидал от девушки
прилива энергии, а это шло вразрез с полярностью подстилки. Более того,
он лежал сверху, и циновка проводила энергию снизу вверх, против силы
тяготения.
Теперь единственно, что надо было, это использовать циновку для
скапливания определенной энергии, что сейчас пульсировала внутри него;
он добился этого, представив, что энергия скапливается в районе груди и
бедер. В определенной точке он вообразил, как эта энергия впитывается
прохладной и скользкой озерной травой, и почувствовал, что дело
двинулось. Через секунду он губами почувствовал, что щека у девушки
стала теплее.
Казалось очевидным, что откачка энергии - процесс прямо
противоположный впитыванию. Между тем в обоих наблюдалось любопытное
сходство. Начать с того, независимые сущности Найла и девушки слились
воедино, словно две дождевые капли. Подобное слияние напоминало по сути
половой акт самозабвенно отдающихся друг другу любовников. Рассуждая
примитивно, они сделались мужем и женой. Давать энергию было невыразимо
приятно - настолько, что после недолгого перерыва Найл ощутил
потребность проделать это еще раз. Он скопил очередной заряд в груди и
бедрах, и единым сокращением мышц освободился от него, оросив энергией
циновку. Делая это, он смутно сознавал, что повторяет некий глубоко
универсальный процесс, существующий испокон веков.
Делая то же самое в третий раз, Найл почувствовал, что девушка
начинает откликаться. Удовольствие от впитывания жизненной силы
постепенно приводило ее в чувство. В темноте ее сознания, казалось,
нарождался рассвет.
Спустя секунду девушка чутко замерла; Найл тоже затаил дыхание,
пытаясь унять стук сердца. Девушка пошевелилась как во сне и двинула
головой, от чего ее губы переместились к губам Найла. Найл почувствовал,
как ресницы у нее затрепетали, а рот приоткрылся.
Через секунду он пронзительно вскрикнул от боли: дикарка впилась ему
зубами в нижнюю губу. Поскольку в этот момент Найл был полностью
сосредоточен на уме девушки, его шок отразился вспышкой у нее в мозгу.
Она не отцепилась и тогда, когда Найл дернулся и та слетела с него на
кровать. Казалось, все: прокусила губу насквозь. Он пихнул дикарку так,
что та юзом пролетела по кровати и шлепнулась на пол. Найл сполз с
кровати, не исключая того, что дикарка накинется снова. Но та лежала на
полу неподвижно, вниз лицом, подогнув под себя одну ногу.
Первой реакцией была ярость. Боль была жгучая, а по щекам, смешиваясь
с капающей на грудь кровью, струились слезы. Найл схватил лежащую на
полу тунику девушки и притиснул к нижней губе. Когда кровь в основном
впиталась, он осторожно потыкал рану кончиком пальца, одновременно
попробовав с другой стороны языком. К счастью, язык и кончик пальца не
сомкнулись. Но губа уже успела распухнуть, как от хорошей зуботычины.
Найл грубо перевернул девчонку ногой. Когда та опрокинулась на спину,
обнаружилось, что глаза у нее широко открыты. Приоткрыт и рот, а по
подбородку сбегает струйка крови, перемешанная со слюной. Землистый
оттенок кожи напомнил о трупе, который Найл видел поутру в больнице, и
сердце внезапно сжалось от страха. Если она мертва, то утеряно последнее
связующее звено с магом. Он упал возле нее на колени, но сердце у самого
колотилось так яростно, что невозможно было вызвать расслабленность,
необходимую для прощупывания ума. Тогда он схватил запястье девушки,
пытаясь замерить ей пульс. Не сумев этого сделать, Найл вдруг с
уверенностью подумал, что девушка умерла, и душа наполнилась холодным
отчаянием. Нагнув голову, он приложил ухо к ее левой груди. Когда через
несколько секунд дыхание слегка успокоилось, он смог уловить слабый
пульс. Облегчение было такое, что Найл прикрыл глаза и испустил глубокий
вздох.
Осторожно пропустив обе руки под тело девушки, он поднял ее на
кровать. Из уголка рта у нее сочилась тонкая струйка крови. Найл хотя и
знал, что кровь его собственная, но тем не менее почувствовал себя
неуютно и отер кровь носовым платком, после чего закрыл незрячие глаза
девушки.
Теперь, когда тревога улеглась, он мог прощупать ей ум. Абсолютная
пустота, как и ожидалось, безо всякого намека на сознание. Найл
сосредоточенно нахмурясь смотрел на нее. Прежде всего на ум
напрашивалось, что девушка, очнувшись, почуяла в нем чужака и у нее
сработал защитный рефлекс. Но в таком случае она бы и сейчас была в
сознании, или по крайней мере оно бы в ней теплилось.
А не может ли она по-прежнему быть марионеткой мага? От такой мысли
по коже прошел холодок. Но подумав, Найл отказался от такой мысли. До
сих пор все указывало на то, что маг связывается со своими слугами
посредством кулонов. А те сейчас благополучно изолированы магнитным
полем каменных сосудов, что в подвале.
Но одинаково трудно верилось и тому, что девушка, едва придя в себя,
накинулась на Найла и тут же снова впала в глубокое забытье. Не отрывая
платка от распухшей губы, он вглядывался в неподвижное лицо. Понятно,
что идти на дальнейший риск было бы абсурдно; кулоны надо прихватить в
Белую башню. Прикрыв девушку одеялом, Найл уложил циновку обратно в
коробку и вышел из комнаты, заперев за собой дверь.
Из кухни доносились голоса и звон кастрюль, но на лестнице никто не
попался, и слава Богу: не хватало еще объяснять, что у него с губой.
Возле лестницы, ведущей в подвал, он приостановился зажечь масляный
светильник, и осторожно сошел в темную прохладу.
Черные каменные сосуды стояли точно так, как Найл их оставил.
Поставив светильник на пол, вынул затычку из горловины ближайшего - та
притерлась плотно, пришлось вначале слегка покрутить туда-сюда.
Осторожно сунул руку внутрь, но когда пальцы коснулись кулона, тот
оказался совершенно инертен. Это был тот самый, у которого Найл впопыхах
оборвал цепочку, когда распутывал. Кулон он скинул в карман туники и
передвинул светильник ко второму сосуду.
Из этого затычка вышла легко. Потянувшись туда рукой, он нашарил
цепочку - тоже инертна. А когда вынимал руку, тыльная сторона ладони
случайно задела за небольшой острый выступ в горловине сосуда. Найл взял
с пола светильник, поднял. У того от верхушки через бок шла трещина,
миллиметра четыре шириной. Первой мыслью было, что он сделал ее сам,
когда вставлял в горловину тяжелую затычку. Хотя не могла же горловина
треснуть из-за того лишь, что он сунул затычку в горловину. Найл поднес
светильник к другой стороне сосуда, и оглядев приметил еще одну трещину
- с волос - до самого низа. Когда же, взявшись за горловину изнутри,
попытался растащить две половины в стороны, это не удалось. Вторая
трещина была, видно, только поверхностной, что озадачивало и слегка
тревожило.
Конечно, может статься, трещина имелась в сосуде изначально, просто
раньше была не по глазам. Но в такое что-то не очень верилось. Второй
кулон он разместил в кармане как можно дальше от первого, но и при всем
при этом не мог отделаться от нехорошего предчувствия.
Но мрачные мысли рассеялись, стоило выйти наружу под неяркий свет
надвигающегося вечера. Синева неба углубилась, северный ветер, казалось,
нес запах осени. Возвращались по домам с работы мужчины; прошла мимо
беременная женщина, неся сумки с покупками. Этот час дня Найл любил
больше всего; время отдыха после работы, когда мир словно светится уютом
укромного счастья. День выдался долгим и в некотором смысле полным
тревожных потрясений, но теперь, оглядываясь назад, Найду казалось, что
удача сопутствовала ему.
На площади было довольно людно, поэтому он решил не подходить к Белой
башне с юга, со стороны обиталища Смертоносца-Повелителя: непременно
заметят, и тогда от любопытных не отделаешься. Вместо этого он прошел по
площади в сторону моста, ведущего в квартал рабов. На этой стороне
тротуар переходил в пустырь. Здесь всегда было безлюдно, поэтому можно
было идти непринужденно, зная, что сама башня скрывает от пешеходов на
той стороне площади.
Но не пройдя по траве и полпути, Найл стал ощущать смутное
беспокойство - примерно то же самое, какое сегодня ощутил, приближаясь к
башне с каменной фигуркой в кармане. Теперь оно было даже сильнее.
Вместо подрагивающего, влекущего чувства, сопровождающего приближение к
башне - все равно что у искателя подземной воды по лозе - было гнетущее
чувство отталкивания, словно идешь под сильным встречным ветром. Найл
понимал, что попытки втереться в силовое поле башни бессмысленны, она
предупреждала его держаться на расстоянии. Поэтому, вынув оба кулона из
кармана, он положил их на голубоватый мрамор, окружающий основание
башни.
К удивлению, гнетущее отталкивание сохранилось, хотя уже не такое
сильное, как секунду назад. Найл остановился, недоумевая, как же быть
дальше. Вскоре неуверенность сменилась облегчением: из сплошной
молочно-белой стены выявился старец, как какой-нибудь ныряльщик из воды.
Найл дожидался разъяснений. Старец же без всяких слов поднял правую руку
и уставил на лежащие в паре метров золоченые цепочки.
- Это как раз те самые кулоны, что...
Закончить Найл не успел: из указательного пальца у старца вырвался
упругий жгут огнистого света и полоснул по одному из кулонов. Кулон
полыхнул ярким отблеском, переплавился в шарик, шипящий и пузырящийся на
мраморе. Когда, накалившись докрасна, засветился и сам мрамор,
золотистый шарик, уменьшаясь в размерах, принялся таять, словно капелька
воды на горячей плите. Удивленно следя за происходящим, Найл заметил,
что нет на прежнем месте второго кулона; оказывается, он переместился
ближе к краю платформы. На секунду подумалось, что это из-за силы
энергетического жгута, исторгнутого старцем, но тут он с удивлением
увидел, что цепочка движется сама собой, суетливо сокращаясь словно
гусеница в попытке улизнуть. Не успела: огнистый жгут накрыл ее,
превратив в лужицу жидкого металла, по инерции все еще скользящей к краю
платформы: через несколько секунд и это был уже просто золотистый шарик.
Шарик становился все меньше и меньше, пока наконец не исчез совсем с
чуть светящегося, пышущего сухим жаром мрамора (чувствовалось за пять
метров).
- Зачем все это? - поинтересовался Найл.
- Слышал когда-нибудь о минах-ловушках?
- Какая-то каверза? - спросил Найл с сомнением.
- В данном случае не просто каверза. Пронеси ты их в башню, была бы
большая беда.
- Но я на днях проносил уже один.
- Я его тогда же и уничтожил.
- Зачем тогда дал пронести?
- Потому что тогда я еще не знал о том, что знаю теперь.
- И о чем же ты узнал?
- Что эти устройства, похоже, наделены какой-то живой силой.
- Как ты это выяснил?
- Устройство, что ты тогда принес, смогло нейтрализовать силовую
изоляцию, в которую я его заключил.
- Что-нибудь произошло?
- Защитная сигнализация зафиксировала постороннее вмешательство, и
указала его характер: электромагнитное излучение, свойственное живому
существу. Я сразу же уничтожил нарушителя.
- Она как-то разглядела природу нарушителя?
- Нет, просто указала на живое существо.
- Это был маг, - произнес Найл. Старец пожал плечами.
- Даже если и так, теперь уже ничего не поделаешь.
- Ты считаешь, он успел что-нибудь разузнать? - с тревогой спросил
Найл.
- К сожалению, здесь остается только гадать. Нарушитель не был
замечен, пока не попытался проникнуть в мозговые центры Стигмастера.
- О богиня!
- Эти же два устройства были еще более опасны. Их сила, сведенная
воедино, многократно увеличивается.
- Я знаю, - Найл вспомнил про надтреснутый сосуд. - Потому я их и
разделил.
- Но у тебя не хватило терпения, и ты не распутал как следует
цепочки, оставив одну в другой. Найл стыдливо покраснел.
- Я же не думал, что цепочки тоже что-то собой представляют.
- Думал, но раздумал. На самом же деле цепочки - часть устройства.
- Извини.
- А я не виню. Теперь, понимая опасность, мы будем осторожнее.
- Но ты усвоил принцип действия того устройства?
- Нет. Я сказал, что понимаю опасность. Но поскольку я сориентирован
на чисто рациональное мышление, то неспособен понять принципов магии.
От таких слов у Найла слегка закололо в темени.
- Но ты уверен, что это магия?
- Способность заставлять живые силы проявляться в мертвой материи
именуется магией.
- Неужели мы ничего не можем предпринять?
- На данный момент мне не хватает информации для правильной оценки.
Ты должен постараться узнать больше.
- Но как? - проронил Найл в задумчивости.
Старец качнул головой. Найл ждал ответа, но видя, что пауза
затянулась, понял, что говорить старец не собирается. Глухую
безысходность сменило подобное шоку осознание: старец молчит, потому что
ему просто нечего сказать. Только теперь Найл понял со всей глубиной,
что старец - лишь машина, и раздражаться из-за него так же бесполезно,
как злиться на часы, у которых перестали двигаться стрелки.
Найл молча повернулся и двинулся в направлении обиталища
Смертоносца-Повелителя. До него впервые дошло, что по сути-то он
один-одинешенек.
По обе стороны черных дверей стояли два бойцовых паука. Узнав Найла,
они припали к земле. Видя, что он желает войти, один из пауков послал
телепатический сигнал стражнику внутри, и двери распахнулись. Стоящий в
передней приземистый крепкий смертоносен, имел явное сходство со своим
недавним начальником Скорбо (телохранители Смертоносца-Повелителя в
основном родом из одной и той же отдаленной провинции). Излишне кривые
ноги позволили ему ловко раскорячиться в поклоне, придав вместе с тем
позе некоторую скабрезность.
- Советник Дравиг здесь?
- Нет, господин. Он ушел домой. Желаете, чтобы я за ним послал?
- Спасибо, не надо, - Найл говорил нарочито медленно, понимая, что у
стражника не особенно много сноровки в общении с людьми. - Я желаю
поговорить с Асмаком.
Паук непонимающе выпятился. Имя, похоже, не говорило ему ничего.
- Он у вас начальник воздушной разведки... - Найл сопроводил
сказанное мысленным образом паучьего шара.
- Прошу минуту подождать.
Стражник повернулся и поднялся по мраморной лестнице. Фактически,
любого паука в здании он мог бы окликнуть телепатическим импульсом, но
это расценивалось как неуважение, все равно что барину подзывать окриком
лакея.
Найл стоял в передней один, вдыхая до странности застоялый воздух с
запахом вековой пыли. Он никак не мог взять в толк, почему восьмилапые
не сделают в своем обиталище уборку. И тут он неожиданно понял, что это,
вероятно, некая атавистическая память о той эпохе, когда пауки ютились в
пыльных углах. Пыль и паутина у них ассоциируются с уютом.
Стражник снова показался на лестнице. Следом за ним шел еще один
смертоносец, блестящая черная шубка и небольшой рост которого
свидетельствовали, что он еще не достиг зрелости. Поклонился же он с
большим изяществом - куда там неуклюжему крабу-стражнику.
- Ты и есть Асмак? - осведомился Найл.
- Нет, господин, я его сын. Я известен как Грель.
Он сказал "известен" потому, что в отличие от людей, у пауков имена в
общем-то не приняты,- будучи телепатами, они вполне обходятся без имен.
Если некоторые как-то и называют себя, то лишь для удобства общения с
людьми.
- Встань, пожалуйста, - попросил Найл излишне задержавшегося в
поклоне Греля, чувствуя его волнение. - Советник Дравиг рекомендовал мне
поговорить с твоим отцом.
- Отца здесь нет, господин... - Недоросль выпрямился. В вертикальном
положении он был примерно того же роста, что и Найл. Сложенные клыки,
похоже, еще не были достаточно тверды, а покрывающий тело гладкий черный
ворс казался мягким, как мех котенка. Черные глаза будто светились
разумом, хотя понятно, что это был просто отраженный свет. Только, в
отличие от взрослого, у недоросля глаза казались чуть маслянистыми.
- Где же он?
- У себя на служебном посту. Вы хотели бы, чтобы я вас к нему
проводил?
Найл хотел было отказаться, но передумал. Для начала полезно
поговорить с этим, молодым.
- Идти далеко?
- Нет, совсем близко.
- Ага. Если так, то можно и сходить.
Стражник отворил им обе створки дверей. От него почему-то сквозило
глубоким неодобрением. Особенно, чувствовалось, от этого страдает
недоросль. Впрочем, едва двери закрылись за ними, недоросль
приободрился. Очевидно, его распирало от гордости, что он на виду всей
улицы рядом с правителем города.
- Позвать гужевых? - предупредительно спросил он.
- Нет, спасибо. Если это недалеко, я лучше пройдусь.
Грель повел его к окольной улице, берущей начало от юго-западной
стороны площади. Тротуар был заполонен людьми, и Найл запахнулся в плащ,
чтобы не узнавали. Но через пару кварталов спину напекло так, что он
снова распахнул полы.
- Грель!
- Да, господин? - Грель, остановившись, учтиво обернулся.
- Не так быстро. Мои человечьи ноги короче твоих.
- Извините, господин, - сконфузился Грель. Он двинулся с нарочитой
медлительностью. Но поскольку шаг у него был длиной около трех метров,
Найлу по-прежнему приходилось торопиться, чтобы не отстать.
Они шли в направлении старой части города, которая до недавних пор
была женским кварталом - территория для мужчин заповедная. От восточной
части города квартал отделяла высокая стена, здоровенные каменные блоки
которой не требовали цемента. Железные ворота теперь стояли открытыми
настежь и никем не охранялись. Из уроков истории Найл почерпнул, что
стена эта - наследие древних времен, хотя и восстановлена заново в
двадцать первом веке как памятник старины.
Вместо того, чтобы свернуть в соседние ворота, они двинулись к югу
вдоль стены по широкой мостовой. Мостовая устремлялась вверх, к холму,
увенчанному башней. Найл не раз задумывался, что же лежит по ту сторону
холма.
- Сколько тебе лет?
- Пять с половиной, господин.
- Ты из гвардии Смертоносца-Повелителя?
- Нет, господин. Я младший подручный госпожи Сидонии.
Сидония командовала дворцовой службой Смертоносца-Повелителя.
- Ты очень хорошо говоришь по-английски (на самом деле Найл имел в
виду: "Ты очень хорошо изъясняешься на человечьем языке", но знал, что
тот поймет).
Паучок засиял от удовольствия.
- Спасибо, господин. Госпожа Сидония лично меня обучала.
Тут он, к удивлению Найла, метнулся через тротуар и с ловкостью
акробата стал взбираться на стену. Пауки, равно как и мухи, способны
перебираться по вертикальным поверхностям; правда, мало кто из
восьмилапых гигантов при их весе уже практиковал это искусство. Грель
жена верхотуру буквально вспорхнул - стремительно и легко. Цель -
большая птица, пристроившаяся на одной из перемежающих стену башен.
Словно догадываясь об опасности, птица расправила крылья и настороженно
вскинула голову, готовая взвиться в воздух. Но не тут-то было. Грель с
толком использовал выступ кровельного ската, скользнув по нему вниз
эдаким аморфным моллюском, и, когда птица уже взмахнула крыльями, он
впился в нее. Найл приготовился к тому, что оба сейчас грянутся о
тротуар; те же, упав на парапет, отлетели назад. Птица коротко и
испуганно вскрикнула. Спустя секунду паук снова появился на краю крыши и
снизился на шелковой нити, которую, приземлившись, тут же вобрал в себя.
Челюсти сомкнулись на птице с хрустом, от которого Найл невольно
поморщился. Только тут спохватившись, Грель виновато произнес:
- Умоляю простить меня, господин. Вам, наверное, тоже хочется
попробовать?
- Только не сырую.- Найл не мог сдержать улыбку. Он неожиданно понял,
почему стражник выказал недовольство. Грель, мало в чем уступая силой и
скоростью взрослому, оставался еще непоседливым мальчуганом. А Найл знал
о пауках достаточно, чтобы понимать, какую они придают важность
сдержанности и хладнокровию.
Грель схватил птицу передними лапами - ему удавалось свободно
держаться на остальных шести - и стал челюстями кромсать перья, выдувая
их веером изо рта. Затем впился в грудку добыче со смаком школьника,
вгрызающегося в яблоко.
- Идти еще далеко? - спросил Найл.
- Теперь уже нет. - Грель, изъясняясь телепатически, мог свободно
отвечать с набитым ртом.
Поглядев на широкий пустынный переулок, Найл откровенно затосковал -
ведь "совсем близко" по понятиям паука несколько разнится с
представлениями человека о скорости и расстоянии. Найл намеренно
расслабился, чтобы попристальней вглядеться в ум своего провожатого.
Пожирая добычу, Грель оставлял свой ум открытым, будто извиняясь, что не
может сейчас уделить Найлу достаточно полного внимания. А наблюдение
многого стоило. Слышать похрустывание в челюстях и видеть падающие на
мостовую капли крови - не самое большое удовольствие. Зато, проникнув в
ум Греля, Найл мог разделить с ним наслаждение трапезой. Для паука
поглощение птицы было занятием, требующим полной сосредоточенности, даже
самоотдачи. Плоть, надо признаться, содержала еще сок жизни,
воспринимаемый Найлом как теплое сияние. А зоб хранил сюрприз: двух
мелких грызунов-крысят и крупное насекомое вроде стрекозы. Такой
восхитительный десерт, ну не прелесть ли! Для паука птица была что
сочный фрукт, в серединке которого оказались припрятаны еще и три
вкуснейших орешка. От всего этого и у самого Найла разыгрался аппетит.
Оказывается, вовсе недурно расслабиться, слившись с жизненными
ритмами паука! В отличие от обостренного, с налетом тревожности,
человеческого сознания, ум Греля до краев полнился неким жизнерадостным
благоговением. Ясно было, что люди, в сравнении с пауками, безнадежно
поражены отсутствием слитности, даже самые бесхитростные натуры. Людские
умы приучены пристально вглядываться в реальность, выискивая смысл,- так
хищная птица кружит над земным простором, высматривая малейший признак
движения, способный выдать добычу. Это, в свою очередь, означает, что
часть человеческого сознания постоянно пассивна, выжидая, когда
что-нибудь случится. Сознание же Греля - полная противоположность. У
него абсолютно не было нужды в "помыслах"; следовательно, он существовал
в совершенно реальной Вселенной, где все очаровывает по-своему.
И это, понимал теперь Найл, объясняет, почему пауки выработали такую
колоссальную силу воли. Поставив перед собой цель, они жаждали ее
достижения всем своим существом. Если цель была чем-то чревата,
инстинкты вовремя это подсказывали. "Помыслы" были ни к чему. Потому
пауки использовали тайные силы подсознания - о которых люди едва
догадываются - просто и естественно, как атлет использует свою силу и
выносливость.
Найла разбирало волнение: он сейчас чувствовал себя приобщенным к
тайне. Ноги-то все еще ныли, однако он сознавал, что усталость его как
бы напускная, иллюзорная, вызванная собственной мыслью об усталости.
Глядя на мир глазами юного Греля, он теперь различал теплое свечение
осмысленной целенаправленности, уверенность в том, что ему самому нынче
решать, утомился он или нет. Не успело все это как следует осесть в
сознании, как ломоту будто рукой сняло, во всем теле пробудилась
искристая энергия.
Грель бросил птицу в сточную канаву. Непонятно почему: на ней еще
оставалось порядочно нежного мяса. Ага, вот что: они почти пришли,
вплотную приблизились к башне на вершине холма.
- Твой отец там?
- Да. Это штаб воздушной разведки.
Башня была сложена из черного камня, и среди людей она слыла Черной
башней - темницей, где истязают и мучают. Зловещая репутация! Башня была
встроена в стену; очевидно, некогда ей отводилась роль наблюдательного
пункта, откуда открывается вид на весь город. Дальше стена и мостовая
сходили вниз, опоясывая старую часть города на юго-западе. Плоский
зимний пейзаж осеняли косые лучи заходящего солнца, море на горизонте
уже покрыла тень. Отделенная тридцатью милями океанской воды, по ту
сторону залива лежала пустыня Северного Хайбада, земля, где родился
Найл, и где развеян по ветру пепел его отца.
Грель, поиграв железным кольцом, толчком открыл массивную дверь.
Навстречу пахнуло холодом и пылью, затхлостью, такой типичной для
паучьего жилья. Потянуло еще чем-то, вызвавшим у Найла странноватую
волну ностальгии. Сам по себе запах был не сказать чтобы приятный, смесь
гнилых овощей и тухлого мяса. Его испускали порифиды, примитивные
организмы, выделяющие газ для надувания паучьих шаров. Найду невольно
вспомнилось путешествие в Дельту, неизбежно воскресившее в памяти и
встречу с растением-властителем - внеземным существом, которому пауки
поклоняются как богине Нуаде.
Найл и Грель находились в круглой палате, низкий потолок которой
подпирали каменные столбы. К внутренней двери вел пролет неширокой
лестницы. Когда хлопнула входная дверь, на верху лестницы появился
человек в одежде мастерового и стал высматривать вошедших в полумраке.
Силуэт вычерчивался на фоне приоткрытой внутренней двери.
- Кого там несет?
- Мы пришли встретиться с начальником Асмаком. Человек (очевидно,
надсмотрщик) сказал:
- Входить сюда можно только с разрешения Смертоносца-Повелителя!
Сказал это так неприветливо, что Найл смутился. Тут из затенения