Страница:
Стихи:
«Вот я отправился следом за исчезнувшим караваном [смерти], Тяжелы у меня воспоминания о своем существовании.
Не затрудняй же [себя] раздумываньем об огорчительных обстоятельствах моей жизни,
[Ибо] это горестное происшествие вне пределов объяснения!
В новогодний сезон сады нашего веселья Подобны лицам возлюбленных, пляшущих осенней порою [по сборе винограда].
От того, что пришел день смерти, стало известно такое положение:
Этот мир – преходящ и огорченья мира – тоже преходящи».
Передают, что в то позднее время, когда двери жестокости и насилия раскрылись перед несчастным государем, а [все] виды удовольствий и покоя закрылись перед его лицом и караваны слез беспрестанно /16 а/ катились со станций глаз сего государя через город его ланит, [25] пламя же его тяжелых жгучих вздохов превращало в воду самые бесчувственные сердца, он декламировал следующее стихотворение, применительно к его горестному положению:
Газаль:
«Мое сердце от горести стало кровью, поскольку мне быть в доме траура, Я сегодня хочу расстаться с царством благополучия.
Судьба, как только возымела силу, поступила со мною вероломно, По допущению рока я тоже хотел бы быть вероломным, Каждому я обещал покровительство, [а судьба] поступила [со мною] коварно, и я поражен изумлением.
Я не хочу быть знакомым ни с кем в эти дни!
Я – Хусейн своего времени 42 и вижу зло от этих отвратительных людей, И лучше бы мне также мучиться жаждою в [пустыне] Кербела, [как и Хусейну]!
Следовало [мне], и я испил от людей целый поток несправедливости, – Не упрекай же меня: /16 б/ [я], Убайдулла, буду со смертью в согласии!»
Словом, в ту горестную ночь все эмиры, отправившись в бухарский арк, единогласно решили убить Убайдулла-хана и сделать государем его величество Абулфейз-хана.
Они несколько раз посылали к Ма'сум-бий аталыку, [прося его принять участие в их решении], а он, человек военный, медлил с прибытием [к ним], ибо, [по его мнению], возможно, судьба даст другой оборот делу. Он послал [на разведку] человека и путем шпионажа получил известие, что в Пир-и Марза при хане-мученике никого нет.
И [тогда] Ма'сум-бий сел на коня и, на ранней заре прибыв [в арк], поцеловал августейшее стремя его величества, Абулфейз-хана 43. И все согласились на том, что по Чингизханскому обычаю расстелили белый войлок [и подняли на нем Абулфейза, тем самым] возведя его величество, божественную тень, на престол. Его величество хан не согласился было на убийство брата и сказал: «Хорошо было бы [моему] любезному брату /17 а/ отправиться в паломничество к святым местам Аравии и сподобиться [получить] от них почет». Эмиры, [однако], не согласились на это. И когда взошло Солнце, то наставший день был днем, когда бедоносное море пришло в волнение, огонь бунта высоко взметнулся вверх и волк гибели унес Иосифоподобное могущество [Убайдулла-хана] 44. [26] Я славлю Аллаха достойным его славословием! Тот день был таким днем, в который сердца стали полны боли, а лица пожелтели. В то время, когда взошло Солнце, ты сказал бы: «Вероломные войска звезд Султана [т. е. солнца], когда с восходом освещающего мир Солнца на ристалище божественного всемогущества 45 смешали вместе землю и кровь жестокости, они, как дикие восточные тюрки, захватив в плен закрытых чадрами целомудрия [обитательниц] лазоревого дворца небес, /17 б/ сбросили с них покрывала и повлекли [их] в плен, посадив на сребровидный круп светлошерстого коня небес 46. Государь же, достоинством равный Джемшиду – Солнцу (т. е. Убайдулла-хан), стоял один-одинешенек с глазами, полными кровавых слез, благодаря руке [слепого] рока. В такое время группа военных, крича и вопя, со всех сторон ринулась к саду Пир-и Марза. В это время хан, оставленный всеми и без близкого друга, совершив утреннюю молитву, сел на молитвенный коврик покорности своей судьбе. На его стороне никого не оставалось, кроме Афлатуна курчи и Тюря Куля кушбеги. Вдруг со стороны города раздался крик: «Хватай [его]!» и военные бросились, как на грабеж. Его величество, услышав шум и крики этого сборища, /18 а/ невольно заплакал и, теснимый насилием и жестокостью судьбы, испускал тяжелые пламенные вздохи, так что автор этих строк по этому поводу составил [следующую] элегию:
«О мусульмане, [все] стенания [происходят] от вращения сего высочайшего неба,
[И все] правосудие и несправедливость проистекает от случайностей, совершающихся на земле!
Скорбью возделана земля, жестокости преисполнено небо, У него готовы бунты [и мятежи] и сто тысяч [их] еще в засаде.
Кроме капель яда, не влило оно в наше горло [ничего], Хотя и полна бывает меда звезда небосклона.
Я пишу на память историю о жестокости вращения небесного свода и круговорота времени.
В тысяча сто двадцать третьем году, в священном [мухарраме] 47 В Бухаре возникло бедствие, сопровождаемое ужасами Судного дня, И внезапно воссияло восходящее солнце Абулфейз-хана. /18 б/ Померкла во тьме счастливая звезда Убайдулла-[хана, ибо] Кроме несчастья, [ничего иного] не бывает в развалинах мира.
Куда делся [пышный царь] Джемшид, куда девалось веселье, где вращенье [застольной] чаши?!
Условилась шайка людей убить несчастного государя.
И из Бухары совершила нападение на Пир-и Марза». [27] Когда весть о нападении этой вероломной банды достигла до высочайшего слуха, его величество понял, что все проистекает от козней судьбы. И в горести и беспомощности, обратив лицо [свое] к этому голубому и замечательному небу и к этим девяти слоям синих небес, с глазами полными кровавых слез и с печальными вздохами от жестокости и тирании судьбы, говорил такие слова – Стихи:
«Когда услышал о нападении народа государь несчастных /19 а/ Он испустил [идущий] из души и сердца вздох, полный горести и безнадежности.
Он сказал: «О тиранический круговорот небес, [твое] возмездие [происходит] от твоей несправедливости, Тебя создали из естества вероломства! Кольца твоих звезд не меньше, чем цепи [рабства],
[И] не меньше, чем тюрьма, будет твой созданный тиранией чертог.
Ты в одно мгновение несправедливо убиваешь сотню безгрешных людей,
[И] никогда не делается веселым твое невеселое настроение.
В такое, [как сейчас], время блеск меча скорби стал [твоим] знаменем;
Забила волна из облака бедствия, которым кипит твой поток».
Когда несчастный государь, этот бездольный владыка, увидел, что народ принял твердое решение убить его, обнажил для этого свои мечи /19 б/ и поднял копья поразить его насмерть, – он вошел в свой гарем, где все целомудренные обитательницы, плача, стали целовать его в розовые щеки.
Его величество, несчастный хан, поправил на себе оружие, надел на себя еменскую кольчугу, опоясал египетскую шашку 48, перебросил за плечо щит и, накрыв голову шлемом 49, обратился к тем несчастным, угнетенным [злым роком], к тем злосчастным, готовым умереть со словами: «О мои собеседницы и мои подруги, сегодня такой день, когда розовый цветник моих ланит погубит [холодный] ветер осени, а мои сладкие уста станут жадною добычею муравьев могилы; голову и /20 а/ стан мой поразит [насмерть] оружие небытия, а мои оба нарциссу подобных глаза наполнятся могильною землею. Если [когда-либо] пройдете по саду и увидите случайно розу, вспомните о розах моих ланит; если же вы посмотрите на кипарис, то вспомните о моем стройном стане! [28] Стихи:
Если ты посмотришь на розовый цветник, ты вспомнишь меня;
Увидишь завиток гиацинта – вспомнишь мои кудри, Всякая роза и тюльпан, которые возвышаются на лугу перед твоим взором, Напомнят тебе о моем стройном, как кипарис, стане и о моем румяном лице!»
Крики, смятение, плач и вопли отовсюду поднялись из среды слабых и несчастных женщин, и матерь (родительница хана), плача, громко оплакивала его. Государь-мученик, прощаясь со всеми обитательницами гарема, говорил: «Это последнее [мое с вами] свидание и последнее прощание!» /20 б/ Стихи:
«Он отправился в гарем и со скорбью сказал последнее «прости» [своим подругам]:
«Прощайте, мои дорогие подруги, прощайте!
О какая разлука [с вами], жемчужинами цветника жизни!
Прощайте же все целомудренные жительницы [гарема], прощайте!»
Терзаемые невыносимым горем, все плачущие невинные [красавицы] сказали:
«Прощай, государь, отказавшийся от дома и домашнего достояния!» 50 Очи небесного свода, [созерцая это], выжимали [из себя] капли алых слез, [а] Шах, не переставая плакать, все время говорил: «Прощайте!»
Ночною порою запылал огонь грабежа и скандала И лишил сердце государя несчастных [надежды] на жизнь.
Едва хан успел проститься со своею семьею и своими домашними, как вдруг [совсем близко] раздался необыкновенно сильный крик /21 а/, и все грабители проникли в гарем, [в это] убежище женской части, и бросились все грабить, унося все, что попадало им под руку. В это время его величество, имея в руке лук, взял стрелу и поразил ею одного из [этой] банды так, что тот отправился [в ад] за дровами.
Несчастный государь, посмотрев вокруг себя, никого не увидел из своих сторонников: ни одного друга, ни одного разделяющего с ним печаль, ни одного товарища и ни одного сострадательного человека, – ни извне, ни изнутри ни одного доверенного слуги, ни одного интимного приятеля. Все те, которые [столь еще недавно] громко заявляли о [29] своей к нему любви, все теперь презрели [свою] верность своему государю, обнажили мечи и [выявили свои] каменные сердца. [А он] – пленник [своего безвыходного положения], с глазами, источающими кровавые слезы, /21 б/ продекламировал такие Cтихи:
«Когда государь во время [постигшего его] несчастья посмотрел во все стороны, Он увидел на лицах людей яркое проявление предательства.
Весь этот блеск величия государства он приготовил, Во время же [своего] исчезновения он стал подобен искрам.
Его друзья рассеялись, как звезды из созвездия Девы, И кроме того полюса достоинства там никого другого не осталось, То есть, кроме прекрасного и верного Афлатуна времени, Он, благородно рожденный, прославился [своею] верностью!»
Когда его величество, убежище халифского достоинства, остался один, тот бессовестный народ окружил его со всех сторон и каждый стремился [с угрозами] посягнуть на него. [В это время] Афлатун курчи, который [хотя] и был калмык, но по своей верности был единственным в мире 51, приблизившись к государю и опустившись на колени, сказал: «О несчастный государь, о страдалец-хан, /22 а/ о злополучный монарх, о бездольный владыка! Сегодня начала трепетать [у меня] птичка сердца в клетке тела, желая взлететь на ветви мученичества; а тело за завесою устранения воды и праха и сердце, как полный главнокомандующий, – оба они дышат верностью [вашему величеству]. Сегодня я покорил свою душу и сердце, душу, которой свойственна измена и которая хотела бежать, и сердце, счастьем которого является питье кровавого напитка печали и которое предпочитает постоянство. [Поэтому] я хочу сегодня возвеселить свою плоть 52 в море крови мученичества, чтобы завтра, в день великого представления [божеству], полностью войти в толпу самоотверженных, верных людей». /22 б/ Он сказал это и, подобно соловьям с опьяненными сердцами в клетке тела, принялся стенать и [потом] вскрикнул: «О люди, это – равнина Кербела, а я ее мученик!» Как вдруг какой-то низкий человек [из толпы убийц] ударил Афлатун калмыка по голове, так что тот свалился с ног и упал на землю, смешавшуюся с его кровью. Смотря [вокруг] скорбным взглядом, он говорил: «Боже мой, будь свидетелем того, что я половину своей жизни принес в жертву за [своего] господина!» Его величество хан, [видя все это], [30] плакал и трепетал. А тог подлый человек отделил голову Афлатун калмыка от его благословенного тела и [тем] освободил из сети его бытия птичку его души.
Стихи:
Он сказал: «О государь беспомощного товарища, Ставшего пленником, подобно ржавчине на кольце цепи горя! /23 а/ Трепещет [мое] сердце, вкушая удовольствие из источника верности.
Оно жертвует жизнью у ног высокопрестольного государя».
Он сказал и стал подобен опьяненному соловью от восхищенья красотою [своего подвига].
Его изрешетили мечами и стрелами, [сделав], как лист розы, расщепленный на сто частей.
Государь, пораженный этим, плакал и в то же время трепетал в беспокойстве [за свою судьбу].
Так нужно [умереть] рабу, так нужно [кончить дни] эмиру!
После чего государь, почитаемый, как небо и страх ангелов, Обратил свое лицо к толпе военных и произнес сладкую речь.
Когда Афлатун курчи на пути верности [своему государю] вкусил из [рук] виночерпия – судьбы из чаши меча чистое вино мученичества, его благословенную голову взяли и с торжеством победителей подняли кверху. Из-за этой светоносной головы /23 б/ счастливый государь-мученик, Убайдулла-хан, обратившись к военным, сказал: «О люди, вы знаете меня, что я за человек? Я – роза из розового цветника Надир-хана; я – кипарис из Субханова парка 53. В течение двухсот двадцати лет отцы ваши служили нашим предкам и ели [их] хлеб-соль, а теперь вот уже восемь лет, как вы питаетесь от стола моих милостей, и никто [вам] не поручал кушать соль и разбивать солонку. Если вы нашли мое правление тягостным [для себя], то предоставьте мне отправиться к почитаемой Ка'бе, удовольствоваться вместо царского венца шапкой бедняка и, сойдя с престола счастья, сесть на рогожке бедности. /24 а/ О люди, подумайте о [моей] соли и удержите свои руки от убийства меня, невинного, потому что кровь безгрешного не заснет на земле! Разве среди [вас] нет такого-то и такого-то, которые признательны за [мою] хлеб-соль?».
От этих слов одни из людей, [решивших убить хана], встревожились и опустили свои головы, но группа лиц, помнивших обещание Джаушан калмыка 54, без [всякого] указания обнажила перед его величеством шашки и ранила [этим] его печальное сердце. Подняв шум, они поспешили ополчиться против [убежища] мира. Хан сказал [им]:
«О люди, ведь теперь [31] священный месяц мухаррам, а я – угнетенный Хусейн! 55 Кроме того, вы знаете – Стихи:
«В месяце мухарраме я, как Хусейн, измучен, Страдая от жажды в [долине] Кербела, печальный и без помощника.
Не проливайте [все] поголовно воды лица моего 56 безжалостным мечом, Хотя вокруг [моего] одиночества [вздымаются] волны моих слез (букв, моего жемчуга). /24 б/ В знатном происхождении – свет, а я – Субханов свет очей, 57 В сейидском достоинстве я – розовый куст из цветника пророка.
Я всех вскормил у вкусного стола своего, И в воздаяние за [подобный] поступок мой помощник – злосчастье.
Никто не подумал о споре с ним,
Как оно разобьет куском гранита мое хрупкое стекло».
Короче говоря, когда убийцы вошли в [ханский] гарем к принялись за грабеж, пленный государь увидел, что все они заодно, все тесно сплочены [и ему не будет ни от кого пощады]. Неотвратимо тот дом был территорией, подобной дому судьбы, построенному насилием, или подобной замку небесного рока, который унес в тот дом убежище добродетели [хана-мученика]. Один мучитель-военный, по имени Кучик-Хайван минг, проломав отверстие в стене комнаты, [где находился хан], вошел с четырьмя-пятью человеками и схватил его величество за пояс, хан сказал: /25 а/ «Как тебе не стыдно хватать [столь дерзко] за пояс своего благодетеля и обесчестить себя на весь век! Какая тебе польза убивать меня?!» Но тот злодей-злоумышленник, не обратив никакого внимания на слова государя, вцепился в него и с такой силой нанес кулаком удар [по лицу] его величества хана, что тот проглотил два [выбитых] зуба. «О низкий человек, – восклицает хан, – ты думаешь убить меня и полагаешь, что легко тебе пройдет мое несправедливое кровопролитие! Я надеюсь, что ты не достигнешь своего желания».
Стихи:
Нелегкое дело – они пролили кровь невинного И посыпали прах горести на голову жизни несчастного.
Нетрудное [дело] – [поразив] мечом беспомощного, Они смешали [его] с землею и кровью государя Кербела [имам Хусейна] Нетрудное [дело] – у несчастного /25 б/ с сотней насилий и жестокостей Разорвали нить жизни мечом горести! [32] Тот злодей [Кучик-Хайван минг], схватив его величество за ворот, потащил его наружу, ибо питал к нему старую злобу за то, что его величество во время своего путешествия в Самарканд разрушил его укрепление 58. Но тот лев из чащи ловкости (т. е. Убайдулла-хан), схватив за талию Кучик-Хайвана, как воробья, ударил его о землю, так что все вскрикнули [от неожиданности]. Хан схватил [было] рукою за кинжал, но тот случайно остался у него под кольчугою. Когда хан искал кинжал, Кучик со всем своим скотством 59, не надеясь освободиться из-под руки хана, закричал своим мулозимам 60: «Помогите мне!» – как будто он был пленником в когтях льва. И неожиданно злая судьба пришла ему на помощь, /26 а/ [так что] охотник попал в руки дичи или лев стал пленником в лапах лисицы.
Один из его «сирот», подбежав, ухватил благословенные ноги хана, потащил к себе и свалил с ног тот свободный кипарис, ту стройную пальму. Упомянутый Кучик-Хайван, вскочив на ноги, сел на беззлобную грудь того сидящего на почетном месте [государя], плода от древа благородного происхождения. Ты сказал бы [при виде сего], что земля и время восстонали и вскричали [от горести]. Вопль поднялся из среды закрытых стыдом целомудрия [обитательниц гарема]. Хан-мученик же бился под руками и ногами Кучик-Хайвана и проливал потоки кровавых слез горести из облака очей. Свое несчастное положение он выражал такими словами – Стихи:
«Увы! Я – несчастный, плачущий, [всеми] покинутый, Схваченный врагами /26 б/ спереди и сзади, Упал на землю беспомощности;
Небо же растворило [передо мною] двери насилия, и Сердце полно боли от крика и плача, Тело изранено мечом злодея;
Голова подобна пузырю моря, наполненному кровью, А шлем – цвета красного тюльпана;
[И нет никого вокруг]: ни задушевного друга, ни помощника, Ни родственника, ни везира, ни личного секретаря!
Верность далека от сердец друзей,
А жестокость [в виде] злобного меча – в руке гордого [злодея].
Судьба решила убить меня,
Нарушив верность, союз и клятву.
Мое сердце переполнено болью от [этого] места плача, А тело мое изранено и измучено мечом печали. [33] Дом и семья [мои] преданы на поток и разграбление, Мои же друзья в плену, в одиночестве. /27 а/ Увы! Я сложил свой багаж в юности И не вкусил [ни одного] плода от пальмы жизни!»
Когда государь подобным образом стенал, а интимного друга Не было подле него, он зарыдал и заголосил.
С сердцем полным боли, с желтым лицом, бедный Упал на землю без [поддержки] друга от горести, [нанесенной ему] злобою.
Судьба никогда подобного не запомнит И древнее небо с самого своего возникновения (букв. основания) не видело [похожего на это]!
Короче говоря, Кучик-Хайван, воспользовавшись случаем захвата обиженного [судьбою] шаха и стяжавшего божью милость государя, вонзил в затылок этого сейида-мученика кинжал злобы, так что залил его алою кровью всю землю. Подлинно [все] мы принадлежим Аллаху и к нему возвратимся 61. Небо в знак траура [по убитому хану] облеклось в темно-синие одежды, юная невеста, молодая Луна, исцарапала ногтями [свое] лицо, а Меркурий, обмакнув перо в чернила горести, создал элегию, /27 б/ оплакивающую покойного. Зухра разбила канун веселья 62, а роза разорвала [свой] воротничок; тюльпан положил тавро на [свое] сердце, а нарцисс стал без света 63;
Луна накинула на шею черный войлок 64; соловей же от разлуки с розою лица сел на кучу праха; вселенная пришла в смятенье; глаза [у всех] наполнились кровью, а сердца стали израненными, так что я сказал бы – Стихи:
«Вдруг при движении небесной колесницы его настигла судьба:
Птица государства сбежала, подобно краске, с лица сего государя.
Ему отрезали голову, как сняли нагар со свечи, и он получил вечную жизнь, Став в конце концов мучеником, подобным розе, рассеченной на множество частей.
Его царский венец, погрузившись в кровь, окрасился в цвет тюльпана,
[А он сам] среди /28 а/ земли и крови трепетал, как зарезанный.
В том обиталище ужасов поднялось смятение:
Всякий, гордившийся своим положением, бежал куда попало.
Небо в трауре по нем от зари окрасилось кровью.
Невеста молодого месяца, [царапая от горя] свое лицо, сломала ноготь.
Взошло Солнце превратностей судьбы, покрытое мятежом, И народ, подобно атомам, кружился в бурлении и воплях. [34] Одна группа людей била в барабан радости, [крича]: «Вот это наше время!»
А другие пили пригоршнями горести из кровавого потока.
То тело, которое [обычно] покоилось на царственном ложе,
[Теперь] положили на рогожу, [чтобы] потом накрыть землею.
Когда [мир] увидел обнаженного государя, упавшего на землю,
[То] от блаженного ангела-вестника достиг до ушей /28 б/ моего сознания такой крик:
«Это не тот государь, который имел счастье и благополучное государство,
[Который] имел корону, престол, страну, царство и тысячи рабов!
Почему возник этот страх за государство, почему произошли эти бедствия и волнения?
Что сталось с тою сферою почета, с тем высокопоставленным шахом?
Посмотри на вероломство судьбы, на ее тиранию, Что сталось с тем высокославным государем, шахом Убайдулла-ханом!
Посмотри на [обманчивое] счастье этого мира – [государь], сокрушающий [ряды врагов], Остался [лежать] на прахе унижения ничтожным, слабым и пытаемым!
О вероломное, коварное небо, нет сего государя!
Чашу [его] жизни опрокинул постоянно продолжающийся ветер, так что сего государя не стало!
Стала голова его кружащеюся в водовороте крови, подобно водяному пузырю, Это опрокинутое упавшее тело без головы – /29 а/ [больше] не государь!»
Когда взгляд целомудренных обитательниц [гарема] упал на эту арену, Вопль поднялся к небесам и смятение достигло до [самого] Сатурна.
Одна из них разорвала одежду души, подобно покрову розы, Другая упала на землю, подобно [срезанному] гиацинту сада, Неожиданно изможденное тело его матери, источая кровь, Упало среди праха и крови на [труп] того государя эпохи.
В то время от раны ее жизни расцвел кроваво-красный тюльпан;
Источающим кровь языком дорогая родительница государя сказала:
«Этот государь на смертном ложе [больше] не ваш царь;
Цвет /29 б/ сада, сего благородства не является [теперь] вашею Луною.
Он, трепещущий, как слеза влюбленного, среди земли и крови, -
[Вот] ваш обладатель престола, царского перстня и высокого положения!
Вытянулся бледный, как сирота, [мой] сын, – Ваш свет пророческого Солнца и тень Аллаха!
Когда смешали с землею мед его сладких уст, Ему, счастливому государю, в удел досталось смертное ложе 65.
Несчастного государя, как тюльпан, увидели в земле и крови [и] Завернули в саван, как розу, его жестоко израненное тело.
Не бывает источника, волнующегося искрами, который закипает от камня, [35] У [самого] гранита [от жалости] глаза полны слез, а печень превратилась в кровь,
[ибо] Никого нет там, кто бы взял /30 а/ его подножие гроба!»
Когда положили того несчастного [государя] в складку погребальных носилок, Вдруг [послышался] голос, подобный пламени, испепеляющему душу, Он сказал: «При наличии бедственного смятения, при слабости и нужде, Кто возьмет подножки погребальных носилок этого несчастного государя?
Он был могущественным властителем, этот несчастный государь!» 66 Едва оказался шах в мавзолее в объятиях отца, Плача вместе с духом сына, сказал дух отца 67:
«О приди, Хусейн злополучной равнины Кербела!
Приди, государь, мучимый жаждою в беспредельной пустыне.
Непрестанно рокочет большой барабан великого Судного дня, Приди же ты, плачущий, бьющий руками о подножье великого престола!
Доложи [всевышнему] судье о своих мучительных страданиях, Приди ты, подобный сердцу влюбленного, всецело плачущему [по своей возлюбленной]!
Разорви воротник в знак плача по умершему дня Страшного суда /30 б/ И освободи от горя [по тебе] мысль райских гурий!
Проявись во всем блеске в Судный день для жаждущих в пустыне Кербела, [ибо] Твой жизненный конец не менее [трогателен], чем повествование [о событиях] Кербела.
Надень алый [от крови] халат, подобно Хусейну, Для того, чтобы на равнине Судного дня стать отмеченным знаком Кербела!
Обнимись с Хусейном и войди в ряды [предстоящих] на площади страшного судилища, Посыпь главу свою прахом и войди в ряды [предстоящих] на площади страшного судилища, С тех пор, как станет известен меч возмездия за [злое] действие, Угнетенные тогда получат удовлетворение в отношении [своих] мучителей!»
О Тали` 68, замолчи теперь, когда воспламенился этот мир, Огонь же сих слов поднялся высоким пламенем и охватил весь мир.
О Тали`, замолчи, [ибо] сердце неверного сгорело. /31 а/ От огня, [вышедшего] из каменного истукана, воспламенился двор христианского храма.
С тех пор, как сошел под землю этот высокославный государь, Закончи же, Тали`, [свою] речь, [ибо] каждый, кто умер, уже кончился совсем. [36] После того, как убили его величество, получило широкую огласку [известие], что Султан туксаба кенегес выпил некоторое количество крови хана, [говоря]: «Ты был убийцею моих братьев». Но этот отвратительный поступок он в скором времени испытал на себе. В час намаз-и дигара (между полуднем и закатом солнца) все судьи и сейиды подняли тело убитого хана [и положили на погребальные носилки], все население прекрасной Бухары совершило молитву [за него] и [затем] положили его поблизости благодатного мазара [Бахауддина] Накшбенда, – да будет священна память его! – в непосредственной близости [со своим] отцом. Спустя после этого некоторое время вся власть перешла в руки /31 б/ Джаушан калмыка. Он занял должность куш-беги, а приближенного его величества государя, Абдулла-бия хаджи кушбеги, отправили в Чарджуй 69, но Мухаммед Ма'сум-бий хаджи аталык условился с ним, что он опять вернется на государеву службу [в Бухару]. Когда после этого прошло несколько дней, Худаяр-бий диван-беги стал думать о получении звания аталыка. Джаушан калмык, вместе с Мухаммед Ма'сум-бий аталыком потребовали Ибрагима, сына Рустем-бия кенегеса, приходившегося зятем упомянутому аталыку и бывшего правителем Шахрисябза, и утвердили его в должности диванбеги [вместо Худаяр-бия диванбеги]. Ходжа Кули мирахура, сына Хашхаль диванбеги катагана, сделали парваначи, /32 а/ а Худаяр-бия утвердили правителем Шахрисябза, но он оскорбился этим назначением и, поехав туда, поднял мятеж вместе со своим сыном Хакимом курчибаши, вступив в войну с племенем кенегес 70.
«Вот я отправился следом за исчезнувшим караваном [смерти], Тяжелы у меня воспоминания о своем существовании.
Не затрудняй же [себя] раздумываньем об огорчительных обстоятельствах моей жизни,
[Ибо] это горестное происшествие вне пределов объяснения!
В новогодний сезон сады нашего веселья Подобны лицам возлюбленных, пляшущих осенней порою [по сборе винограда].
От того, что пришел день смерти, стало известно такое положение:
Этот мир – преходящ и огорченья мира – тоже преходящи».
Передают, что в то позднее время, когда двери жестокости и насилия раскрылись перед несчастным государем, а [все] виды удовольствий и покоя закрылись перед его лицом и караваны слез беспрестанно /16 а/ катились со станций глаз сего государя через город его ланит, [25] пламя же его тяжелых жгучих вздохов превращало в воду самые бесчувственные сердца, он декламировал следующее стихотворение, применительно к его горестному положению:
Газаль:
«Мое сердце от горести стало кровью, поскольку мне быть в доме траура, Я сегодня хочу расстаться с царством благополучия.
Судьба, как только возымела силу, поступила со мною вероломно, По допущению рока я тоже хотел бы быть вероломным, Каждому я обещал покровительство, [а судьба] поступила [со мною] коварно, и я поражен изумлением.
Я не хочу быть знакомым ни с кем в эти дни!
Я – Хусейн своего времени 42 и вижу зло от этих отвратительных людей, И лучше бы мне также мучиться жаждою в [пустыне] Кербела, [как и Хусейну]!
Следовало [мне], и я испил от людей целый поток несправедливости, – Не упрекай же меня: /16 б/ [я], Убайдулла, буду со смертью в согласии!»
Словом, в ту горестную ночь все эмиры, отправившись в бухарский арк, единогласно решили убить Убайдулла-хана и сделать государем его величество Абулфейз-хана.
Они несколько раз посылали к Ма'сум-бий аталыку, [прося его принять участие в их решении], а он, человек военный, медлил с прибытием [к ним], ибо, [по его мнению], возможно, судьба даст другой оборот делу. Он послал [на разведку] человека и путем шпионажа получил известие, что в Пир-и Марза при хане-мученике никого нет.
И [тогда] Ма'сум-бий сел на коня и, на ранней заре прибыв [в арк], поцеловал августейшее стремя его величества, Абулфейз-хана 43. И все согласились на том, что по Чингизханскому обычаю расстелили белый войлок [и подняли на нем Абулфейза, тем самым] возведя его величество, божественную тень, на престол. Его величество хан не согласился было на убийство брата и сказал: «Хорошо было бы [моему] любезному брату /17 а/ отправиться в паломничество к святым местам Аравии и сподобиться [получить] от них почет». Эмиры, [однако], не согласились на это. И когда взошло Солнце, то наставший день был днем, когда бедоносное море пришло в волнение, огонь бунта высоко взметнулся вверх и волк гибели унес Иосифоподобное могущество [Убайдулла-хана] 44. [26] Я славлю Аллаха достойным его славословием! Тот день был таким днем, в который сердца стали полны боли, а лица пожелтели. В то время, когда взошло Солнце, ты сказал бы: «Вероломные войска звезд Султана [т. е. солнца], когда с восходом освещающего мир Солнца на ристалище божественного всемогущества 45 смешали вместе землю и кровь жестокости, они, как дикие восточные тюрки, захватив в плен закрытых чадрами целомудрия [обитательниц] лазоревого дворца небес, /17 б/ сбросили с них покрывала и повлекли [их] в плен, посадив на сребровидный круп светлошерстого коня небес 46. Государь же, достоинством равный Джемшиду – Солнцу (т. е. Убайдулла-хан), стоял один-одинешенек с глазами, полными кровавых слез, благодаря руке [слепого] рока. В такое время группа военных, крича и вопя, со всех сторон ринулась к саду Пир-и Марза. В это время хан, оставленный всеми и без близкого друга, совершив утреннюю молитву, сел на молитвенный коврик покорности своей судьбе. На его стороне никого не оставалось, кроме Афлатуна курчи и Тюря Куля кушбеги. Вдруг со стороны города раздался крик: «Хватай [его]!» и военные бросились, как на грабеж. Его величество, услышав шум и крики этого сборища, /18 а/ невольно заплакал и, теснимый насилием и жестокостью судьбы, испускал тяжелые пламенные вздохи, так что автор этих строк по этому поводу составил [следующую] элегию:
«О мусульмане, [все] стенания [происходят] от вращения сего высочайшего неба,
[И все] правосудие и несправедливость проистекает от случайностей, совершающихся на земле!
Скорбью возделана земля, жестокости преисполнено небо, У него готовы бунты [и мятежи] и сто тысяч [их] еще в засаде.
Кроме капель яда, не влило оно в наше горло [ничего], Хотя и полна бывает меда звезда небосклона.
Я пишу на память историю о жестокости вращения небесного свода и круговорота времени.
В тысяча сто двадцать третьем году, в священном [мухарраме] 47 В Бухаре возникло бедствие, сопровождаемое ужасами Судного дня, И внезапно воссияло восходящее солнце Абулфейз-хана. /18 б/ Померкла во тьме счастливая звезда Убайдулла-[хана, ибо] Кроме несчастья, [ничего иного] не бывает в развалинах мира.
Куда делся [пышный царь] Джемшид, куда девалось веселье, где вращенье [застольной] чаши?!
Условилась шайка людей убить несчастного государя.
И из Бухары совершила нападение на Пир-и Марза». [27] Когда весть о нападении этой вероломной банды достигла до высочайшего слуха, его величество понял, что все проистекает от козней судьбы. И в горести и беспомощности, обратив лицо [свое] к этому голубому и замечательному небу и к этим девяти слоям синих небес, с глазами полными кровавых слез и с печальными вздохами от жестокости и тирании судьбы, говорил такие слова – Стихи:
«Когда услышал о нападении народа государь несчастных /19 а/ Он испустил [идущий] из души и сердца вздох, полный горести и безнадежности.
Он сказал: «О тиранический круговорот небес, [твое] возмездие [происходит] от твоей несправедливости, Тебя создали из естества вероломства! Кольца твоих звезд не меньше, чем цепи [рабства],
[И] не меньше, чем тюрьма, будет твой созданный тиранией чертог.
Ты в одно мгновение несправедливо убиваешь сотню безгрешных людей,
[И] никогда не делается веселым твое невеселое настроение.
В такое, [как сейчас], время блеск меча скорби стал [твоим] знаменем;
Забила волна из облака бедствия, которым кипит твой поток».
Когда несчастный государь, этот бездольный владыка, увидел, что народ принял твердое решение убить его, обнажил для этого свои мечи /19 б/ и поднял копья поразить его насмерть, – он вошел в свой гарем, где все целомудренные обитательницы, плача, стали целовать его в розовые щеки.
Его величество, несчастный хан, поправил на себе оружие, надел на себя еменскую кольчугу, опоясал египетскую шашку 48, перебросил за плечо щит и, накрыв голову шлемом 49, обратился к тем несчастным, угнетенным [злым роком], к тем злосчастным, готовым умереть со словами: «О мои собеседницы и мои подруги, сегодня такой день, когда розовый цветник моих ланит погубит [холодный] ветер осени, а мои сладкие уста станут жадною добычею муравьев могилы; голову и /20 а/ стан мой поразит [насмерть] оружие небытия, а мои оба нарциссу подобных глаза наполнятся могильною землею. Если [когда-либо] пройдете по саду и увидите случайно розу, вспомните о розах моих ланит; если же вы посмотрите на кипарис, то вспомните о моем стройном стане! [28] Стихи:
Если ты посмотришь на розовый цветник, ты вспомнишь меня;
Увидишь завиток гиацинта – вспомнишь мои кудри, Всякая роза и тюльпан, которые возвышаются на лугу перед твоим взором, Напомнят тебе о моем стройном, как кипарис, стане и о моем румяном лице!»
Крики, смятение, плач и вопли отовсюду поднялись из среды слабых и несчастных женщин, и матерь (родительница хана), плача, громко оплакивала его. Государь-мученик, прощаясь со всеми обитательницами гарема, говорил: «Это последнее [мое с вами] свидание и последнее прощание!» /20 б/ Стихи:
«Он отправился в гарем и со скорбью сказал последнее «прости» [своим подругам]:
«Прощайте, мои дорогие подруги, прощайте!
О какая разлука [с вами], жемчужинами цветника жизни!
Прощайте же все целомудренные жительницы [гарема], прощайте!»
Терзаемые невыносимым горем, все плачущие невинные [красавицы] сказали:
«Прощай, государь, отказавшийся от дома и домашнего достояния!» 50 Очи небесного свода, [созерцая это], выжимали [из себя] капли алых слез, [а] Шах, не переставая плакать, все время говорил: «Прощайте!»
Ночною порою запылал огонь грабежа и скандала И лишил сердце государя несчастных [надежды] на жизнь.
Едва хан успел проститься со своею семьею и своими домашними, как вдруг [совсем близко] раздался необыкновенно сильный крик /21 а/, и все грабители проникли в гарем, [в это] убежище женской части, и бросились все грабить, унося все, что попадало им под руку. В это время его величество, имея в руке лук, взял стрелу и поразил ею одного из [этой] банды так, что тот отправился [в ад] за дровами.
Несчастный государь, посмотрев вокруг себя, никого не увидел из своих сторонников: ни одного друга, ни одного разделяющего с ним печаль, ни одного товарища и ни одного сострадательного человека, – ни извне, ни изнутри ни одного доверенного слуги, ни одного интимного приятеля. Все те, которые [столь еще недавно] громко заявляли о [29] своей к нему любви, все теперь презрели [свою] верность своему государю, обнажили мечи и [выявили свои] каменные сердца. [А он] – пленник [своего безвыходного положения], с глазами, источающими кровавые слезы, /21 б/ продекламировал такие Cтихи:
«Когда государь во время [постигшего его] несчастья посмотрел во все стороны, Он увидел на лицах людей яркое проявление предательства.
Весь этот блеск величия государства он приготовил, Во время же [своего] исчезновения он стал подобен искрам.
Его друзья рассеялись, как звезды из созвездия Девы, И кроме того полюса достоинства там никого другого не осталось, То есть, кроме прекрасного и верного Афлатуна времени, Он, благородно рожденный, прославился [своею] верностью!»
Когда его величество, убежище халифского достоинства, остался один, тот бессовестный народ окружил его со всех сторон и каждый стремился [с угрозами] посягнуть на него. [В это время] Афлатун курчи, который [хотя] и был калмык, но по своей верности был единственным в мире 51, приблизившись к государю и опустившись на колени, сказал: «О несчастный государь, о страдалец-хан, /22 а/ о злополучный монарх, о бездольный владыка! Сегодня начала трепетать [у меня] птичка сердца в клетке тела, желая взлететь на ветви мученичества; а тело за завесою устранения воды и праха и сердце, как полный главнокомандующий, – оба они дышат верностью [вашему величеству]. Сегодня я покорил свою душу и сердце, душу, которой свойственна измена и которая хотела бежать, и сердце, счастьем которого является питье кровавого напитка печали и которое предпочитает постоянство. [Поэтому] я хочу сегодня возвеселить свою плоть 52 в море крови мученичества, чтобы завтра, в день великого представления [божеству], полностью войти в толпу самоотверженных, верных людей». /22 б/ Он сказал это и, подобно соловьям с опьяненными сердцами в клетке тела, принялся стенать и [потом] вскрикнул: «О люди, это – равнина Кербела, а я ее мученик!» Как вдруг какой-то низкий человек [из толпы убийц] ударил Афлатун калмыка по голове, так что тот свалился с ног и упал на землю, смешавшуюся с его кровью. Смотря [вокруг] скорбным взглядом, он говорил: «Боже мой, будь свидетелем того, что я половину своей жизни принес в жертву за [своего] господина!» Его величество хан, [видя все это], [30] плакал и трепетал. А тог подлый человек отделил голову Афлатун калмыка от его благословенного тела и [тем] освободил из сети его бытия птичку его души.
Стихи:
Он сказал: «О государь беспомощного товарища, Ставшего пленником, подобно ржавчине на кольце цепи горя! /23 а/ Трепещет [мое] сердце, вкушая удовольствие из источника верности.
Оно жертвует жизнью у ног высокопрестольного государя».
Он сказал и стал подобен опьяненному соловью от восхищенья красотою [своего подвига].
Его изрешетили мечами и стрелами, [сделав], как лист розы, расщепленный на сто частей.
Государь, пораженный этим, плакал и в то же время трепетал в беспокойстве [за свою судьбу].
Так нужно [умереть] рабу, так нужно [кончить дни] эмиру!
После чего государь, почитаемый, как небо и страх ангелов, Обратил свое лицо к толпе военных и произнес сладкую речь.
Когда Афлатун курчи на пути верности [своему государю] вкусил из [рук] виночерпия – судьбы из чаши меча чистое вино мученичества, его благословенную голову взяли и с торжеством победителей подняли кверху. Из-за этой светоносной головы /23 б/ счастливый государь-мученик, Убайдулла-хан, обратившись к военным, сказал: «О люди, вы знаете меня, что я за человек? Я – роза из розового цветника Надир-хана; я – кипарис из Субханова парка 53. В течение двухсот двадцати лет отцы ваши служили нашим предкам и ели [их] хлеб-соль, а теперь вот уже восемь лет, как вы питаетесь от стола моих милостей, и никто [вам] не поручал кушать соль и разбивать солонку. Если вы нашли мое правление тягостным [для себя], то предоставьте мне отправиться к почитаемой Ка'бе, удовольствоваться вместо царского венца шапкой бедняка и, сойдя с престола счастья, сесть на рогожке бедности. /24 а/ О люди, подумайте о [моей] соли и удержите свои руки от убийства меня, невинного, потому что кровь безгрешного не заснет на земле! Разве среди [вас] нет такого-то и такого-то, которые признательны за [мою] хлеб-соль?».
От этих слов одни из людей, [решивших убить хана], встревожились и опустили свои головы, но группа лиц, помнивших обещание Джаушан калмыка 54, без [всякого] указания обнажила перед его величеством шашки и ранила [этим] его печальное сердце. Подняв шум, они поспешили ополчиться против [убежища] мира. Хан сказал [им]:
«О люди, ведь теперь [31] священный месяц мухаррам, а я – угнетенный Хусейн! 55 Кроме того, вы знаете – Стихи:
«В месяце мухарраме я, как Хусейн, измучен, Страдая от жажды в [долине] Кербела, печальный и без помощника.
Не проливайте [все] поголовно воды лица моего 56 безжалостным мечом, Хотя вокруг [моего] одиночества [вздымаются] волны моих слез (букв, моего жемчуга). /24 б/ В знатном происхождении – свет, а я – Субханов свет очей, 57 В сейидском достоинстве я – розовый куст из цветника пророка.
Я всех вскормил у вкусного стола своего, И в воздаяние за [подобный] поступок мой помощник – злосчастье.
Никто не подумал о споре с ним,
Как оно разобьет куском гранита мое хрупкое стекло».
Короче говоря, когда убийцы вошли в [ханский] гарем к принялись за грабеж, пленный государь увидел, что все они заодно, все тесно сплочены [и ему не будет ни от кого пощады]. Неотвратимо тот дом был территорией, подобной дому судьбы, построенному насилием, или подобной замку небесного рока, который унес в тот дом убежище добродетели [хана-мученика]. Один мучитель-военный, по имени Кучик-Хайван минг, проломав отверстие в стене комнаты, [где находился хан], вошел с четырьмя-пятью человеками и схватил его величество за пояс, хан сказал: /25 а/ «Как тебе не стыдно хватать [столь дерзко] за пояс своего благодетеля и обесчестить себя на весь век! Какая тебе польза убивать меня?!» Но тот злодей-злоумышленник, не обратив никакого внимания на слова государя, вцепился в него и с такой силой нанес кулаком удар [по лицу] его величества хана, что тот проглотил два [выбитых] зуба. «О низкий человек, – восклицает хан, – ты думаешь убить меня и полагаешь, что легко тебе пройдет мое несправедливое кровопролитие! Я надеюсь, что ты не достигнешь своего желания».
Стихи:
Нелегкое дело – они пролили кровь невинного И посыпали прах горести на голову жизни несчастного.
Нетрудное [дело] – [поразив] мечом беспомощного, Они смешали [его] с землею и кровью государя Кербела [имам Хусейна] Нетрудное [дело] – у несчастного /25 б/ с сотней насилий и жестокостей Разорвали нить жизни мечом горести! [32] Тот злодей [Кучик-Хайван минг], схватив его величество за ворот, потащил его наружу, ибо питал к нему старую злобу за то, что его величество во время своего путешествия в Самарканд разрушил его укрепление 58. Но тот лев из чащи ловкости (т. е. Убайдулла-хан), схватив за талию Кучик-Хайвана, как воробья, ударил его о землю, так что все вскрикнули [от неожиданности]. Хан схватил [было] рукою за кинжал, но тот случайно остался у него под кольчугою. Когда хан искал кинжал, Кучик со всем своим скотством 59, не надеясь освободиться из-под руки хана, закричал своим мулозимам 60: «Помогите мне!» – как будто он был пленником в когтях льва. И неожиданно злая судьба пришла ему на помощь, /26 а/ [так что] охотник попал в руки дичи или лев стал пленником в лапах лисицы.
Один из его «сирот», подбежав, ухватил благословенные ноги хана, потащил к себе и свалил с ног тот свободный кипарис, ту стройную пальму. Упомянутый Кучик-Хайван, вскочив на ноги, сел на беззлобную грудь того сидящего на почетном месте [государя], плода от древа благородного происхождения. Ты сказал бы [при виде сего], что земля и время восстонали и вскричали [от горести]. Вопль поднялся из среды закрытых стыдом целомудрия [обитательниц гарема]. Хан-мученик же бился под руками и ногами Кучик-Хайвана и проливал потоки кровавых слез горести из облака очей. Свое несчастное положение он выражал такими словами – Стихи:
«Увы! Я – несчастный, плачущий, [всеми] покинутый, Схваченный врагами /26 б/ спереди и сзади, Упал на землю беспомощности;
Небо же растворило [передо мною] двери насилия, и Сердце полно боли от крика и плача, Тело изранено мечом злодея;
Голова подобна пузырю моря, наполненному кровью, А шлем – цвета красного тюльпана;
[И нет никого вокруг]: ни задушевного друга, ни помощника, Ни родственника, ни везира, ни личного секретаря!
Верность далека от сердец друзей,
А жестокость [в виде] злобного меча – в руке гордого [злодея].
Судьба решила убить меня,
Нарушив верность, союз и клятву.
Мое сердце переполнено болью от [этого] места плача, А тело мое изранено и измучено мечом печали. [33] Дом и семья [мои] преданы на поток и разграбление, Мои же друзья в плену, в одиночестве. /27 а/ Увы! Я сложил свой багаж в юности И не вкусил [ни одного] плода от пальмы жизни!»
Когда государь подобным образом стенал, а интимного друга Не было подле него, он зарыдал и заголосил.
С сердцем полным боли, с желтым лицом, бедный Упал на землю без [поддержки] друга от горести, [нанесенной ему] злобою.
Судьба никогда подобного не запомнит И древнее небо с самого своего возникновения (букв. основания) не видело [похожего на это]!
Короче говоря, Кучик-Хайван, воспользовавшись случаем захвата обиженного [судьбою] шаха и стяжавшего божью милость государя, вонзил в затылок этого сейида-мученика кинжал злобы, так что залил его алою кровью всю землю. Подлинно [все] мы принадлежим Аллаху и к нему возвратимся 61. Небо в знак траура [по убитому хану] облеклось в темно-синие одежды, юная невеста, молодая Луна, исцарапала ногтями [свое] лицо, а Меркурий, обмакнув перо в чернила горести, создал элегию, /27 б/ оплакивающую покойного. Зухра разбила канун веселья 62, а роза разорвала [свой] воротничок; тюльпан положил тавро на [свое] сердце, а нарцисс стал без света 63;
Луна накинула на шею черный войлок 64; соловей же от разлуки с розою лица сел на кучу праха; вселенная пришла в смятенье; глаза [у всех] наполнились кровью, а сердца стали израненными, так что я сказал бы – Стихи:
«Вдруг при движении небесной колесницы его настигла судьба:
Птица государства сбежала, подобно краске, с лица сего государя.
Ему отрезали голову, как сняли нагар со свечи, и он получил вечную жизнь, Став в конце концов мучеником, подобным розе, рассеченной на множество частей.
Его царский венец, погрузившись в кровь, окрасился в цвет тюльпана,
[А он сам] среди /28 а/ земли и крови трепетал, как зарезанный.
В том обиталище ужасов поднялось смятение:
Всякий, гордившийся своим положением, бежал куда попало.
Небо в трауре по нем от зари окрасилось кровью.
Невеста молодого месяца, [царапая от горя] свое лицо, сломала ноготь.
Взошло Солнце превратностей судьбы, покрытое мятежом, И народ, подобно атомам, кружился в бурлении и воплях. [34] Одна группа людей била в барабан радости, [крича]: «Вот это наше время!»
А другие пили пригоршнями горести из кровавого потока.
То тело, которое [обычно] покоилось на царственном ложе,
[Теперь] положили на рогожу, [чтобы] потом накрыть землею.
Когда [мир] увидел обнаженного государя, упавшего на землю,
[То] от блаженного ангела-вестника достиг до ушей /28 б/ моего сознания такой крик:
«Это не тот государь, который имел счастье и благополучное государство,
[Который] имел корону, престол, страну, царство и тысячи рабов!
Почему возник этот страх за государство, почему произошли эти бедствия и волнения?
Что сталось с тою сферою почета, с тем высокопоставленным шахом?
Посмотри на вероломство судьбы, на ее тиранию, Что сталось с тем высокославным государем, шахом Убайдулла-ханом!
Посмотри на [обманчивое] счастье этого мира – [государь], сокрушающий [ряды врагов], Остался [лежать] на прахе унижения ничтожным, слабым и пытаемым!
О вероломное, коварное небо, нет сего государя!
Чашу [его] жизни опрокинул постоянно продолжающийся ветер, так что сего государя не стало!
Стала голова его кружащеюся в водовороте крови, подобно водяному пузырю, Это опрокинутое упавшее тело без головы – /29 а/ [больше] не государь!»
Когда взгляд целомудренных обитательниц [гарема] упал на эту арену, Вопль поднялся к небесам и смятение достигло до [самого] Сатурна.
Одна из них разорвала одежду души, подобно покрову розы, Другая упала на землю, подобно [срезанному] гиацинту сада, Неожиданно изможденное тело его матери, источая кровь, Упало среди праха и крови на [труп] того государя эпохи.
В то время от раны ее жизни расцвел кроваво-красный тюльпан;
Источающим кровь языком дорогая родительница государя сказала:
«Этот государь на смертном ложе [больше] не ваш царь;
Цвет /29 б/ сада, сего благородства не является [теперь] вашею Луною.
Он, трепещущий, как слеза влюбленного, среди земли и крови, -
[Вот] ваш обладатель престола, царского перстня и высокого положения!
Вытянулся бледный, как сирота, [мой] сын, – Ваш свет пророческого Солнца и тень Аллаха!
Когда смешали с землею мед его сладких уст, Ему, счастливому государю, в удел досталось смертное ложе 65.
Несчастного государя, как тюльпан, увидели в земле и крови [и] Завернули в саван, как розу, его жестоко израненное тело.
Не бывает источника, волнующегося искрами, который закипает от камня, [35] У [самого] гранита [от жалости] глаза полны слез, а печень превратилась в кровь,
[ибо] Никого нет там, кто бы взял /30 а/ его подножие гроба!»
Когда положили того несчастного [государя] в складку погребальных носилок, Вдруг [послышался] голос, подобный пламени, испепеляющему душу, Он сказал: «При наличии бедственного смятения, при слабости и нужде, Кто возьмет подножки погребальных носилок этого несчастного государя?
Он был могущественным властителем, этот несчастный государь!» 66 Едва оказался шах в мавзолее в объятиях отца, Плача вместе с духом сына, сказал дух отца 67:
«О приди, Хусейн злополучной равнины Кербела!
Приди, государь, мучимый жаждою в беспредельной пустыне.
Непрестанно рокочет большой барабан великого Судного дня, Приди же ты, плачущий, бьющий руками о подножье великого престола!
Доложи [всевышнему] судье о своих мучительных страданиях, Приди ты, подобный сердцу влюбленного, всецело плачущему [по своей возлюбленной]!
Разорви воротник в знак плача по умершему дня Страшного суда /30 б/ И освободи от горя [по тебе] мысль райских гурий!
Проявись во всем блеске в Судный день для жаждущих в пустыне Кербела, [ибо] Твой жизненный конец не менее [трогателен], чем повествование [о событиях] Кербела.
Надень алый [от крови] халат, подобно Хусейну, Для того, чтобы на равнине Судного дня стать отмеченным знаком Кербела!
Обнимись с Хусейном и войди в ряды [предстоящих] на площади страшного судилища, Посыпь главу свою прахом и войди в ряды [предстоящих] на площади страшного судилища, С тех пор, как станет известен меч возмездия за [злое] действие, Угнетенные тогда получат удовлетворение в отношении [своих] мучителей!»
О Тали` 68, замолчи теперь, когда воспламенился этот мир, Огонь же сих слов поднялся высоким пламенем и охватил весь мир.
О Тали`, замолчи, [ибо] сердце неверного сгорело. /31 а/ От огня, [вышедшего] из каменного истукана, воспламенился двор христианского храма.
С тех пор, как сошел под землю этот высокославный государь, Закончи же, Тали`, [свою] речь, [ибо] каждый, кто умер, уже кончился совсем. [36] После того, как убили его величество, получило широкую огласку [известие], что Султан туксаба кенегес выпил некоторое количество крови хана, [говоря]: «Ты был убийцею моих братьев». Но этот отвратительный поступок он в скором времени испытал на себе. В час намаз-и дигара (между полуднем и закатом солнца) все судьи и сейиды подняли тело убитого хана [и положили на погребальные носилки], все население прекрасной Бухары совершило молитву [за него] и [затем] положили его поблизости благодатного мазара [Бахауддина] Накшбенда, – да будет священна память его! – в непосредственной близости [со своим] отцом. Спустя после этого некоторое время вся власть перешла в руки /31 б/ Джаушан калмыка. Он занял должность куш-беги, а приближенного его величества государя, Абдулла-бия хаджи кушбеги, отправили в Чарджуй 69, но Мухаммед Ма'сум-бий хаджи аталык условился с ним, что он опять вернется на государеву службу [в Бухару]. Когда после этого прошло несколько дней, Худаяр-бий диван-беги стал думать о получении звания аталыка. Джаушан калмык, вместе с Мухаммед Ма'сум-бий аталыком потребовали Ибрагима, сына Рустем-бия кенегеса, приходившегося зятем упомянутому аталыку и бывшего правителем Шахрисябза, и утвердили его в должности диванбеги [вместо Худаяр-бия диванбеги]. Ходжа Кули мирахура, сына Хашхаль диванбеги катагана, сделали парваначи, /32 а/ а Худаяр-бия утвердили правителем Шахрисябза, но он оскорбился этим назначением и, поехав туда, поднял мятеж вместе со своим сыном Хакимом курчибаши, вступив в войну с племенем кенегес 70.