Вертолеты продолжали обстреливать селение, а командир головной «вертушки» продолжал вызывать Полякова, хотя и понимал, что все его попытки бесполезны. Либо спецназу, вызвавшему огонь, по сути, на себя, так и не удалось покинуть кишлак, либо их командир просто не мог выйти на связь. Но подполковник-летчик с каким-то неистовым упорством продолжал бросать в эфир:
   – Барс-12! Барс-12! Я – Беркут-24! Ответь, прием. Я – Беркут-24!
   В ответ тишина!
   Сержанту удалось вытянуть провода с открытой поляны. Старший лейтенант подсоединил их к аккумулятору.
   Алексей взглянул на бегущую банду. Ей оставалось до арыка метров десять, и она полностью вошла в сектор сплошного поражения установленных спецназом мин направленного действия МОН-60. Поляков перемкнул провода, и одновременно прогремели два взрыва. Осколки МОН веером, сшибая камыши и душманов, накрыли банду. Эти взрывы заметили с воздуха.
   Два вертолета тут же ударили по арыку, переводя огонь от канала к уничтоженному кишлаку, добивая тех, кто попал под иглы мин!
   На этом обстрел закончился. «Ми-24» отошли от кишлака. Вместо них появились три «Ми-8». Это прибыла десантная рота, в чью задачу входило добить оставшегося в живых после авианалета противника и помочь своим, если таковые уцелели в огненном смерче. Один из вертолетов приземлился прямо между арыком и лесным массивом, где заняли оборону остатки разведывательно-диверсионной группы Полякова. Экипаж увидел спецназовцев и сообщил об этом командиру десантного взвода, который сразу же после высадки направился к лесу.

Часть I

Глава 1

   Проснулся Алексей Поляков в воскресенье, 7 сентября поздно, в 10 часов. Так поздно он давненько не вставал. Голова раскалывалась, словно подверглась прессу огромных, давящих тисков. Тошнило. Данное состояние являлось результатом вчерашней попойки. Поводом которой служил день рождения бывшего командира разведывательно-диверсионной группы соединения специального назначения, капитана запаса Полякова. Вчера, 6 сентября, ему стукнуло 44 года. Уже сорок четыре года, а может, только сорок четыре? Алексей встал с дивана, взглянул на себя в зеркало мебельной стенки, вздохнул, пытаясь разгладить морщины, обильной сеткой опутавшие глаза, подумал: нет, все-таки уже 44. Надев спортивные штаны и тапки, прошел на кухню. Стол был завален пустой тарой из-под спиртного, остатками нехитрой пищи, разбросанной по клеенке. Стул валялся у окна. На полу разбросаны окурки. Пепельницы не хватило. Он не хотел справлять день рождения, как не справлял его и раньше, но на этот раз все вышло иначе. Соседи вернулись с дачи, Серега Романов, или Серьга, как его называли в доме, с женой Лидкой. Вот Серега и вспомнил о празднике, явившись часам к девяти на квартиру Полякова в обществе супруги и с литром самогона. Лидка ни в чем не уступала мужу. Вела такой же разгульный образ жизни, подрабатывая уборщицей в каком-то офисе мутной фирмы, где муж трудился грузчиком. Они и пили вместе. Детей не имели. Вот и пили, что часто заканчивалось ссорами, а то и драками. Причем в роли битого почему-то всегда оказывался Серьга, несмотря на свои внушительные габариты и недюжинную силу. Алексей самогон не пил, пришлось выставляться. Сходил в магазин, купил водки, полуфабрикатов разных, сигарет. Накрыли стол, и началось. Вскоре набрались. Лидка, не имея ни слуха ни голоса, все же попыталась петь. Супруг не мешал жене, хотя характерными жестами показывал, что он предпочел бы послушать визг пилы по металлу, нежели то, что издавала во всю мощь своих легких благоверная. Разошлись далеко за полночь. Странно, что Серьга до сих пор не дал о себе знать. По идее, с раннего утра должен был явиться, чтобы раскрутить Алексея на похмелку. Не явился. И хорошо.
   Поляков для начала решил принять контрастный душ, чтобы привести себя в относительный порядок. Он знал, что после водных процедур и легкого завтрака с крепким кофе уже через час будет в порядке. Выйдя из ванной и заставив себя проглотить наскоро приготовленную глазунью, Алексей принялся наводить порядок. Начал с кухни. Перешел в гостиную, закончил уборку в спальне, заправив старую, на которой когда-то спала его уже покойная мать, кровать. Подошел к окну, посмотрел на термометр, выставленный за стеклом, одновременно оценивая погоду. Градусник показывал плюс 18 градусов, воскресный день выдался теплым и сухим. То, что и надо. Сегодня Полякову предстояло посетить кладбище, а с восьми вечера заступить на дежурство штатным вышибалой-охранником в кафе Шаранского. Одевшись в костюм, Поляков спустился во двор и обошел дом. Там у фонарного столба, светильник которого не освещал подходы к дому лет уже пять, стояла его видавшая виды «шестерка». Автомобиль выглядел невзрачно, но Алексею было плевать на внешний вид когда-то весьма престижного «жигуленка». Главное – двигатель и ходовую часть бывший капитан спецназа поддерживал в идеальном состоянии и всегда мог полностью положиться на своего старого, но еще вполне боеспособного «стального» друга.
   Вырулив из двора на улицу Энергетиков, Поляков повел «жигуль» к ближайшему рынку, что расположился по периметру площади, дорога от которой вела к загородному кладбищу. На рынке купил два букета живых цветов. Один – состоящий из четырех багровых роз, другой – из четырех гвоздик. Поехал к кладбищу. И хоть сегодня не было никакого церковного праздника, народ в «город мертвых» валил толпой неслабой. С трудом Алексею удалось проехать по второстепенной улочке и припарковаться возле ворот входа-въезда на кладбище. При желании отстегнув полной женщине-охраннице у ворот полтинник, капитан мог бы проехать и за ограду, но решил прогуляться пешком. Времени у него было много, и тратить его было не на что! Разве что одиноко коротать его в старой квартире. Первым делом Поляков прошел к могиле матери. Прибрался внутри невысокой ограды, протер плиту с фотографией миловидной, улыбающейся, еще далеко не старой женщины, а также выбитой в граните надписью:
Полякова
Галина Андреевна
22.11.42–18.10.86
Помню, люблю, скорблю.
Сын.
   Присел на скамейку, которую соорудил сам, когда фирма ритуальных услуг установила плиту и оградку. Мать умерла через месяц после того, как Алексей вернулся из Афганистана. Два года ждала, а вернулся сын… умерла: сердце. А ведь никогда ни на что не жаловалась. Просто в тот дождливый вечер, оставив сына в гостиной смотреть телевизор, прошла к себе в спальню и прилегла на кровать. И больше не встала. Алексей, по роду службы и за время участия в боевых действиях видевший десятки смертей, поняв, что мама больше никогда не встанет со своей кровати, почувствовал такую боль, от которой помутнело в голове. Как это? Почему? Ведь ничего не предвещало кончины. И эта смерть ударила по нему сильнее пули, выпущенной из винтовки вражеского снайпера. Потому что это была смерть единственного поистине родного ему человека. Хотя у капитана осталась родная сестра Валентина, проживающая с мужем – давним товарищем Полякова, хорошим парнем Егором Матвеевым, или Матвеем, как иногда называл его Алексей, вместе с которым в юности занимался классической борьбой, – в новом микрорайоне, в новой квартире. Но сестра – это сестра, а мать… МАТЬ!
   Положив так любимые при жизни мамой бордовые розы на очищенный от мусора холмик, Поляков закурил, вышел на аллею, ведущую к лесной части кладбища. Там, среди высоких берез нашла приют другая могила, которую он так же, как и мамину, не мог не навестить. Могила его сержанта-связиста Валерия Стогова, или Штыря, погибшего в тяжелом бою под Камельхером 7 сентября 1986 года. Погибшего вместе почти со всеми остальными ребятами разведывательно-диверсионной группы бригады спецназа. Да. Почти со всеми. И странно, несправедливо, что его бойцы лежат в земле, а он, Поляков… но хватит об этом. Не его вина в том, что он остался жив! Не его! Война жертв не выбирает. Кому суждено попасть под ее жернова, тот попадет, кому нет – выживет. И попадали, и выживали! Тут уж как ляжет козырная карта Судьбы!
   Начался лес. Аллея разошлась на множество тропинок. Как-то странно было видеть среди успевших пожелтеть, а кое-где осыпавшихся листвой деревьев могилы с их надгробными плитами. Но люди как рождались, так и умирали, причем в последнее время умирали больше, чем рождались, а посему город мертвых неуклонно рос. Близлежащие поля не могли вместить кладбище, и оно, как ручей, пробивающий себе дорогу среди холмов, свернуло в лес, за считаные недели завладев им полностью. Алексей сориентировался еще на аллее и пошел по нужной тропе.
   Невысокий обелиск, зажатый с двух сторон высокими оградами мест погребений лиц цыганской национальности, увидел издалека. Как и сидящую на скамейке сгорбленную фигуру одетой во все черное женщины. Поляков знал, что это мать погибшего сержанта. Где-то поблизости должен быть и отец, но его Алексей пока не видел. У Стогова была полноценная, счастливая семья. Отец, мать, он, девушка, которая вопреки всему и всем ждала своего Валеру с войны. Они не дождались солдата, до конца выполнившего свой долг. И без разницы, что многие политиканы называют Афган ошибкой, преступным вмешательством во внутренние дела независимого государства. Солдаты той войны защищали честь своей страны. А политиканы, что визжат с высоких трибун о ее незаконности и ненужности, эту страну, Великую Страну, разорвали на клочья. И каждый подмял под себя пусть крохотный, но собственный клочок, чтобы разграбить его, уничтожить. Эти и Россию, дай им волю, разнесут да на поклон к янки отправятся. Вовремя остановили рьяных демократов. Вот только надолго ли? Это вопрос! Да, у Стогова, как у тысяч других вернувшихся «из-за речки» в цинковых бушлатах солдат и офицеров, были полноценные, счастливые семьи. А вот Полякова с сестрой Валентиной воспитывала одна мать. Отца Алексей не помнил. Слышал от матери красивую, но ставшую уже стандартной для детей сказку о папе-летчике, разбившемся при испытании нового самолета. Слышал, слушал и не верил, хотя так хотелось верить. Но сердцем понимал, что все это неправда. От этого было обидно. Но мать никогда не упрекал. Та жизнь была ее жизнью. Как и смерть, оборвавшая эту жизнь. Стряхнув с себя груз воспоминаний, Поляков подошел к могиле Стогова, поздоровался с матерью погибшего сержанта:
   – Здравствуйте, Анна Григорьевна!
   Женщина обернулась:
   – А?! Алеша! Здравствуй! Знала, что придешь. Ждала!
   Капитан запаса ответил:
   – Я не мог не прийти!
   – Все винишь себя?
   – Да!
   – Столько лет прошло, не надо, Леша! Разве ты виноват, что Валерик погиб? Это виноваты те, кто послали вас туда! Так что не винись, ты ни в чем не виноват. И меньше всего в том, что выжил в том проклятом бою! Тебе повезло, а сыну нет!
   Вздохнув, Поляков прошел мимо женщины, уложил на могилу гвоздики и произнес:
   – Вечная тебе, Валера, и всем нашим ребятам память!
   Вернулся к ограде. Из-за кустов вышел отец Стогова, также поприветствовавший Полякова:
   – Привет, капитан, пришел?
   – Пришел!
   – Да! Вот и мы сюда каждую неделю приходим! И так же почти 20 лет! Но ладно, у меня бутылка с собой да закуски немного, помянем сына?
   Алексею пришлось отказаться:
   – Не могу, Степан Ильич, сейчас. За рулем, да работать еще. Потом, как освобожусь, помяну!
   – Что ж, понятно, а я выпью! Дома ни капли, а здесь не могу удержаться. А как выпью, выть хочется. Но и не помянуть не могу! Нонсенс, как говорил Горбачев, гвоздь ему в печенку за дела паскудные!
   Поляков понял, что пора уходить. Выпив, Степан Ильич обязательно начнет задавать вопросы, требуя в который уже раз пересказать подробности того боя в Камельхере и на подступах к нему. А этого капитану делать не хотелось.
   Он нагнулся к матери Стогова:
   – Извините, Анна Григорьевна, я пойду! Дела!
   Женщина безразлично кивнула:
   – Иди, раз дела. Спасибо, что не забываешь!
   – Я никогда ничего не забуду. – Поляков протянул руку отцу: – Простите, Степан Ильич, мне пора!
   Стогов-старший пожал плечами:
   – Чего ж поделаешь? Иди, конечно! – И предложил:– Ты бы хоть раз к нам домой зашел, а то встречаемся только на кладбище. Дома и поговорили бы! Адрес-то помнишь?
   – Помню, только следует ли лишний раз Анну Григорьевну тревожить?
   – Э, милый, ее уже ничем не растревожишь! Тот, кто убил сына, и ее наповал сразил, тем же выстрелом.
   – А вас?
   – А меня, Леша, ранил! Смертельно ранил!
   Отец погибшего связиста принялся раскладывать на столике закуску. Еще раз попрощавшись, Поляков отошел от могилы и медленно направился к выходу.
   Справа открылась целая аллея дорогих высоких памятников. Все как один одной формы, одного размера, с мраморными плитами за железными массивными цепями. Бандитский участок. Здесь в девяностые хоронили жертв всевозможных разборок местных преступных группировок. Алексей шел и всматривался в памятники. Они стояли тем, кому было от 18 до 25 лет. Бойцы невидимого фронта. Тоже участники войны. Криминальной. Пушечное мясо. Захотели легкой жизни, раздолья, вседозволенности, больших денег. Получили все сполна. А те, кто посылали их мочить друг друга, сейчас в роскоши купаются, особняки строят, на заморских пляжах с длинноногими путанами развлекаются. Они во главе предприятий, рынков, банков. В чиновничьих креслах разного ранга. Поделили территорию, политую кровью этих вот погребенных под мрамор пацанов, легализовались и правят. Городом, областью! И всех это устраивает. Многих посадили. Совсем скоро начнут выходить. Будут ли у них претензии к бывшим корешам или в зонах обломали так, что обратно и не явятся? Черт их знает! Хотя кто-то все равно заявит о себе! Но того теперь сомнут. И сомнут правоохранительными органами. Да… жизнь в России «веселая». Как бы еще веселее не стала с нынешней властью!
   Выйдя за ворота, Алексей почувствовал в кармане вибрацию сотового телефона. Достал мобильник, посмотрел на дисплей. На табло высветилось «Шаранский»!
   Ответил:
   – Добрый день, Леонид Иосифович! Слушаю вас!
   – Здравствуй, Алексей, здравствуй, дорогой. Вчера совсем закрутился, забыл поздравить с днем рождения. Извини. Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда, так что прими мои самые искренние поздравления.
   – Спасибо, Леонид Иосифович!
   Шаранский спросил:
   – Ты сейчас где находишься, Алексей?
   – На кладбище!
   Хозяин кафе и работодатель Полякова не понял, переспросив удивленно:
   – Где?!!
   Алексей повторил:
   – На кладбище загородном, а что?
   – Да проблема у нас в кафе образовалась, Леша! Подъехать к озеру можешь?
   – Прямо сейчас?
   – Лучше, если прямо сейчас!
   Дел до вечера у капитана никаких не было, он согласился:
   – Хорошо! Скоро буду! – и отключил мобильник.
   Объехав город по Кольцевой трассе, миновав мост через реку, Алексей подъехал к кафе «У озера», представляющее собой деревянный двухэтажный терем, расположенный на самом берегу крупного лесного озера Торфяное. В тридцати километрах от Переславля вдоль широкого шоссе, уходящего через курортно-санитарную зону на Муром. Рядом с главным зданием, так называемым «Теремком», вдоль берега были разбросаны небольшие летние домики и беседки, к трем причалам прицеплены лодки – весельные, моторные и небольшие катера. В стороне у сауны дымил мангал. Обочину дороги предприимчивый господин Шаранский приспособил под стоянку автомобилей, недостатка в которых, особенно летом, не было ни днем, ни ночью. Так выглядело то, что в народе именовалось «У озера». Это был целый комплекс заведений, предоставляющий целый спектр услуг, от приема пищи до бурной, страстной ночи с любовницей в отдельном летнем домике. Шаранский держал минимум работников, которые вынуждены были в прямом смысле пахать, отрабатывая те, не сказать чтобы и большие, но для Переславля вполне приличные деньги. Экономил хозяин кафе и на охране. В принципе данное обстоятельство оправдывалось тем, что бармен имел тревожную кнопку вызова милиции и вышибале при возникновении беспорядков нужно было до прибытия наряда местного отделения вневедомственной охраны держать ситуацию под контролем. Но кнопку можно и изолировать. Другими словами, не дать возможности бармену воспользоваться ею. Но для этого необходимо знать, где именно она установлена. А она нигде не была установлена, а спокойно хранилась в жилетке бармена в виде обычного брелока. Но это у кого как. В любом случае человек за стойкой всегда мог вызвать милицию. Впрочем, пока здесь работал Поляков, а это уже почти год, надобности в привлечении правоохранительных органов для решения каких-либо проблем не возникало. Вышибалы справлялись со своей работой, большей частью по-хорошему заставляя особо ретивых и ищущих приключений на свою задницу клиентов покинуть кафе. Драки случались. Но в охране работали профессионалы. Кроме офицера спецназа Полякова, еще Евгений Бекасов, или просто Бекас, тоже мужик сорока лет, в прошлом офицер разведбата бригады морской пехоты. Недавно к ним прибавился стажер – Киря, Витя Кирьянов. Кто-то, видимо, надавил на Шаранского, иначе скупой и жадный Леонид Иосифович даже не подумал бы увеличить штат. Это же лишнюю зарплату платить. Из своего кармана. Но Кирю тем не менее взяли. Тот был парень 25 лет, но уже успевший и военное училище окончить, и в Чечне повоевать, заслужив орден Мужества, и из армии вылететь за буйный характер. Набил морду какому-то майору. Естественно, по пьянке и защищая честь супруги, с которой буквально через неделю после инцидента спокойно, без всяких эмоций развелся и уже как гражданское лицо поселился на хате своих родителей! Киря пришелся по душе Полякову, а вот Бекас почему-то невзлюбил старшего лейтенанта запаса. Но вида не подавал, держался с ним, как, впрочем, со всеми, ровно. Дежурили Поляков с Бекасовым через сутки по ночам. Киря находился то при одном охраннике, то при другом. Обслуживающий персонал кафе состоял из барменов Кости и Валеры, сменных официанток, постоянного банщика, шашлычников и дворника, который жил в лачуге, недалеко от кафе и, кроме уборки весьма обширной территории, следил еще и за водным транспортом. Смена, состоящая в общем из 5 человек, заступала на работу в 20.00 на сутки и трудилась на пополнение мошны господина Шаранского, бывшего в свое время вторым секретарем Переславского горкома КПСС, а чуть позднее главой Переславского района, что и позволило ему отхватить в заповедной зоне весьма лакомый кусок для развертывания собственного бизнеса. Чем, собственно говоря, до сего дня он без особых напрягов и занимался, нещадно эксплуатируя тех, о равенстве, свободе и братстве которых еще совсем недавно орал с пеной у рта на очередном пленуме или во время предвыборной кампании. Но меняются времена, с ними меняются люди. Иногда меняются очень сильно, не узнать!
   Шаранский стоял на крыльце терема, когда напротив остановил свою «шестерку» Поляков, и пошел навстречу, как только Алексей покинул салон автомобиля:
   – Что-то ты, Леша, не спешил! Времени почти час!
   В голосе хозяина кафе слышались нотки недовольства, раздражения и… еще чего-то похожего на испуг. Вот только что могло испугать благополучного и защищенного извне, успешного предпринимателя?
   Поляков ответил:
   – Я прибыл как только смог! Сами видите, не на иномарке езжу! Так что случилось, Леонид Иосифович?
   Шаранский предложил охраннику пройти к озеру.
   На среднем причале возле подернутой рябью от легкого бриза поверхности черной воды остановились. Хозяин кафе достал пачку «Ромео и Джульетты» – Шаранский любил дорогие сигареты с необычными названиями, часто меняя марку сигарет, – предложил Полякову, но Алексей отказался:
   – Спасибо, я лучше свои!
   Закурили. Поляков повторил вопрос. И Шаранский поведал охраннику, которого, несмотря на все свое пренебрежительное отношение к людям, стоящим ниже его по положению и достатку, тем не менее уважал, а в чем-то и побаивался, следующее.
   Вчера часов в девять, как раз после смены персонала, к кафе подъехал джип. Из него вышли двое молодых, прилично одетых мужчин и попросили встречи с хозяином кафе. После чего поднялись в кабинет Леонида Шаранского. Шаранский принял их, хотя не видел ни малейшего повода для разговора. Однако он нашелся довольно быстро. Точнее, сразу, как только неизвестные устроились в креслах гостевого уголка и официантка подала кофе. Ребята открылись без лишних разговоров. Они сказали, что видят в районе кафе очень удобное место и для своего бизнеса. При этом нисколько не мешая делу Шаранского. Леонид спросил, что они имеют в виду. На что молодые люди спокойно ответили, что имеют в виду сбыт наркотиков! Шаранский опешил, но его успокоили. Мол, те, кто будут торговать наркотой, не создадут никаких неудобств для кафе. Они всего лишь займут крайний от ближайшего домика причал, сам домик, катер, пару лодок и часть стоянки, аренда которых будет щедро оплачена на условиях, которые выдвинет сам Леонид Иосифович. Мало того, только за согласие принять предложение Шаранскому ежемесячно обещали ни много ни мало 5000 долларов!
   Выбросив в воду окурок, Шаранский взглянул на Полякова:
   – Как тебе такие кренделя?
   Алексей пожал плечами:
   – Ничего особенного! Ребяткам в городе, где вовсю наркоконтроль развернул борьбу с этой заразой, стало неудобно. А товар сбывать надо! Вот и решили переместиться за черту Переславля! Надеюсь, вы им отказали?
   Шаранский вздохнул:
   – В том-то и дело, что отказал!
   Поляков удивленно спросил:
   – И пожалели об этом?
   – А ты не пожалел бы? Твой напарник Бекас с разбитой головой в больнице, а официантка Люба, порванная в клочья и избитая до полусмерти, в реанимации ОКБ. Как тебе такой расклад?
   Бывший капитан почувствовал, как напряглось все его тело:
   – Что??? На кафе совершили нападение?
   – Вот именно!
   – Но кто? Когда? И почему не отработала бабки ваша ментовская «крыша»?
   Шаранский развел ладони в сторону:
   – Подожди, не гони. Сейчас все расскажу по порядку. Только не перебивай, иначе собьюсь, и тогда ты ничего не поймешь! В общем, получив отказ, неизвестные как-то нехорошо улыбнулись, переглянувшись. Поблагодарили за кофе и заявили, что ответ им мой понятен, в комментариях не нуждается. А посему они удаляются!
   Поляков проигнорировал просьбу шефа не перебивать его:
   – Что, вот так встали, поклонившись, и ни о чем не предупредили, не пригрозив, ушли?
   – Да! Вот так встали и ушли, но я просил не сбивать меня с мысли! И так в голове полный кавардак!
   – Хорошо, хорошо, продолжайте!
   Шаранский потер лоб, затем достал очередную сигарету, прикурил и продолжил:
   – Да, ушли. Сели в джип, а до этого расплатились в баре за кофе, хотя я угощал. Но ладно, сели в джип, развернулись и покатили в сторону города. Ну, я думал, инцидент исчерпан! Связываться с ментами не стал. Да и что я им сказал бы? Ничего, по сути!
   Далее из повествования хозяина кафе следовало, что день прошел нормально, даже удачно, но на то он и субботний день. Короче, недостатка в клиентах не было, и под вечер собралась хорошая выручка, почти семьдесят тысяч рублей. Бармен позвонил по сотовому Шаранскому, который требовал подобных отчетов и всегда сам забирал выручку. Но на этот раз приехать не смог. По личным причинам.
   Поляков понял, подогнали дружки Леониду Иосифовичу какую-нибудь очень привлекательную малолеточку, тот и завис с ней в каком-нибудь VIP-борделе. В чем Шаранский, естественно, не признался. И все шло нормально. Костик, сменивший Валеру, положил бабки в сейф, к одиннадцати клиенты разъехались, новые не появились, дорога опустела, наступило затишье. Лишь в нескольких домиках да в сауне продолжали гулять завсегдатаи кафе. Те блудили, как правило, до утра. Но в самом кафе установился покой. До полуночи! В первом часу на дальнем, неосвещенном конце стоянки встала темная «девятка». Из нее вышли трое молодцов и направились в терем. Сначала вели себя пристойно, запросили кабинку и обильный поздний ужин, с шашлыками, коньяком, шампанским. Все им предоставили, Люба понесла заказ и… задержалась у ночных гостей.
   – Мне обо всем потом доложил бармен Костик! Так вот Люба как зашла в кабину, так обратно и не появилась и через пять минут, и через десять. Бекас встревожился, пошел проверить, что за дела. И тоже пропал. Костя хотел поднять тревогу, но к нему вышел один из «гостей». Как рассказывал бармен, вышел улыбаясь. Попросил еще шампанского. Костя повернулся, и тут ему в затылок ствол пистолета и команда: стоять, не дергаться, замочу! Бармен послушался. Неизвестный перепрыгнул через стойку, уложил Костика на пол, сцепил руки сзади наручниками, в рот кляп. Обыскал. Достал тревожную кнопку, ключи от сейфа. Закрыл дверь и вскрыл железный ящик. Выгреб все бабки и пошел в кабину, предупредив Костю, чтобы лежал, как мышь. А вскоре бармен услышал дикие крики официантки. Недолго она кричала. Видимо, вырубили перед тем, как изнасиловать. А изнасиловали, Леша, зверски! Зубы выбили, спину ножом исполосовали, ужас! Мне, как сообщили и я увидел ее, страшно стало. Вот так!
   Алексей, чувствуя, как ярость буквально закипает в нем, но, сдерживая себя, сейчас эту ярость выместить было не на ком, спросил:
   – А что Бекас? Как он дал свалить себя?
   – Не знаю! Только голова у него пробита. Били по затылку тяжелым предметом!
   – А Киря? Тот что делал?
   – Он отпросился.
   – Как и когда уехали уроды?
   – Где-то около двух! А шум поднял шашлычник! Он в терем шел, а мимо, гремя музыкой, в сторону города пошла темная «девятка», на которой и прибыла эта троица. Как они приехали, шашлычник тоже видел, вот только ни номеров, ни самих бандитов не запомнил. Вошел в зал, увидел бармена, освободил его. Костик сразу в кабину, оттуда позвонил мне и вызвал милицию со «Скорой». Когда я подъехал, Любу грузили.