Страница:
– Ладно, пошел я…
– А чего приходил?
– Так передать, что духи отошли и в ближайшее время атак их не предвидится.
– Ты вот что, передай взводному, чтобы санинструктора прислал. У меня со щекой-то ерунда, а вот Артюшина посмотреть надо. Как он, полуглухой, контуженный, воевать будет?
– Передам. Только менять-то его некем. И так народу не хватает, а недавно Гришаню подранило.
– Серьезно?
– В ногу. Пуля кость перебила. В тыл готовят отправить. Промедолом из аптечки боль на время сняли – так то на время, не будем же его на наркоте держать. А если не обезболивать, Гришаня на стенку полезет… Но я твою просьбу взводному передам.
– Давай! Если духи вновь попрут, сигнал какой подайте, что ли. А то неудобно у окна торчать. Да и под снайпера попасть легко можно.
– Ладно, скажу Лихолетову. Держись, братва, ушел.
– Счастливо, да поменьше мечтай. Подыхать обидно будет.
– А я не собираюсь подыхать.
– Те, что на площади валяются, тоже не собирались…
– Так то – духи. Им положено.
Сержант ушел. Артюшин, повернувшись, спросил Шохина:
– Чего приходил сержант?
– Передать, что духи отошли, – крикнул Анатолий. – Так что можешь и ты отойти от окна. Присядь вон у стены напротив да из аптечки прими чего-нибудь.
– Чего?
– Ну, хотя бы обезболивающую капсулу.
– А может, сразу промедолчик вколоть? И боль пройдет, и кайф поймаю…
– Кайф нам духи подкинут.
– Это точно. Да… попали мы, Толян, по полной программе. Одно успокаивает: пехотинцам, что сюда до Нового года пришли, гораздо хуже было. Прикинь, а если бы вместо них нас к этому чертову вокзалу бросили?
– Не хрена прикидывать. У каждого свое место. И судьба своя. А тебя, может, в тыл отправят. Я попросил, чтобы медиков прислали. Пусть посмотрят.
– Зачем? Никуда я не пойду! Вместе пришли, вместе и драться будем. В падлу мне уходить, Толян. Ладно пулю в жизненно важный орган словил бы, а контузия – мелочь. Мне бы только боль сняли, а слух вернется. Такое уже было. На полигоне в оцеплении минометчики положили свои блины чуть ли не под ноги. Тогда кровь из ушей пошла. И ничего, прошло. Не помнишь, что ли? Хотя ты тогда в другой роте служил. Хрень эта контузия. Руки автомат держат, глаза духов видят. Что еще надо? Не уйду!
– Ротный или взводный прикажут – уйдешь!
– Если прикажут, другой базар, но ты будешь виноват в том, что меня уберут отсюда. И жалеть потом.
– Лучше пожалею, но зная, что ты по крайней мере, пока мы здесь оборонять плацдарм будем, живой и в безопасном месте.
– В натуре, что ли?
– В арматуре!
– Ладно, братан, живы будем, не помрем. И все будет ништяк!
Артюшин присел к стене, отложив автомат в сторону. Прикурил сигарету, но тут же выбросил ее. Дым вызвал приступ тошноты. Он тихо выругался:
– Твою мать! Этого кайфа мне только и не хватало… – И он потянулся к карману, где лежала боевая аптечка.
Штурм боевиков прекратился одновременно на всех направлениях. Руководивший обороной плацдарма подполковник Голубятников, как только стихла канонада, приказал связисту вызвать по связи всех ротных, чьи подразделения удерживали объекты. Из докладов командиров рот следовало, что первый яростный штурм подразделения отбили, понеся минимальные потери в раненых. Боевики отошли. Голубятников приказал и далее держать оборону, уничтожая всех, кто войдет в зону ответственности батальона. После чего распорядился связать его с заместителем командира дивизии.
– Титан на связи! – ответил полковник Павленко.
– Я – Аркан! Докладываю. После проведения массированного гранатометного обстрела занимаемых нами объектов боевики пошли на штурм с трех направлений. Силами личного состава парашютно-десантных и разведывательной рот при огневой поддержке артиллерийской батареи атаки противника отбиты. Духи отошли в глубь контролируемой ими территории.
– Каковы потери батальона?
– По предварительным данным, у нас трое раненых, один контуженый. Убитых нет.
– Слава богу, что убитых нет. Потери боевиков?
– Трудно сказать. Трупов много, есть и раненые. Ориентировочно, нами уничтожено как минимум тридцать-сорок боевиков, раненых человек двадцать.
– Чечены своих не добивали?
– Нет! Кого смогли, вытащили. Кого нет, те лежат в грязи, мы их не трогаем. Уточненные данные, если позволит обстановка, в штаб передаст майор Кувшинин.
– Думаешь, духи повторят попытку штурма?
– Уверен! Мы им здесь как кость в горле, и боевики предпримут все возможное, чтобы сбить нас с позиций, освободить плацдарм. Во, опять какой-то придурок в мегафон начал кричать, чтобы мы сдавались.
– Пусть орут что угодно. Значит, на данный момент обстановка у тебя успокоилась?
– Если не считать снайперов. Те продолжают обстрел зданий. Огонь стал слабее, но он ведется. Соответственно, мы отвечаем тем же. А в остальном, да, обстановка нормализовалась. Вопрос, надолго ли?
– Ну, у Дудаева силы тоже небезграничны.
– Мне нужна вода.
– Вода?
– Да. Для местных жителей, что укрылись в подвалах занятых нами объектов. Если кормить их мы еще худо-бедно в состоянии, то воды не хватает.
– Я тебя понял, – ответил Павленко. – Попробуем что-нибудь придумать. С водой начинаются серьезные проблемы. Водопроводная система повреждена, восстановить ее, сам понимаешь, в настоящих условиях невозможно, да и некем. Но будем думать. У тебя все?
– Да!
– Конец связи!
Голубятников передал гарнитуру Р-159 штабному связисту. Присел на табурет перед столом, на котором был разложен план города, пододвинул к себе консервную банку, заменившую пепельницу. Выпустив струю дыма, взглянул на сидевшего напротив начальника штаба:
– И чего, Серега, нам ждать дальше?
– Очередного штурма, командир! – ответил Кувшинин.
– Это понятно. Какими силами духи проведут очередной штурм? И каков у них резерв? Этого не знает даже разведуправление. Хорошо Дудаев подготовился к войне, грамотно. Говорил, тяжело нам здесь придется. Кое-кто не верил. Впрочем, эти «кое-кто» остались дома. Ну и хрен с ними. Ты вот что, давай-ка, пока тихо, уточни данные по потерям, нашим и духов. Последних пересчитать, насколько это возможно. Приблизительно. Данные передать в штаб дивизии.
– Есть, командир!
Начальник штаба пошел было к связисту, но тот сам обратился к комбату:
– Товарищ подполковник, вас капитан Телинский вызывает.
– Что это там у разведки? Вьюга! Я – Аркан!
– Аркан! Я – Вьюга. У нас гость!
– Что за гость?
– Парламентер.
– Даже так! Чеченец?
– Нет, наш. Солдат. В руках палка с белой тряпкой. Снайперы замолчали.
– Прекратить огонь! Парламентера ко мне!
– Есть! Я передам его через Рыбака.
– С чего бы это духи решили пойти на переговоры? – спросил Кувшинин.
– Наверное, надоело орать с улицы.
– Своего выслали?
– Нашего. Видимо, пленного. Я с ним разберусь, а ты занимайся потерями!
Голубятников вызвал начальника связи батальона капитана Башина и приказал быстро приготовить обед для парламентера.
На КНП зашел сержант сводного взвода охранения, собранного из личного состава подразделений обеспечения южнее вокзала, в районе железнодорожных путей:
– Товарищ подполковник, рядовой Синицын, разрешите обратиться? С вами желает поговорить мужик из местных, что прячутся в подвале. Просил передать просьбу принять его.
– Хорошо. Но позже. Сейчас я занят. Освобожусь, приму!
– Разрешите идти?
– Иди!
Солдат удалился. А вскоре сержант девятой роты ввел в помещение командно-наблюдательного пункта батальона худощавого парнишку лет девятнадцати, в грязном, оборванном бушлате и помятой шапке без кокарды. Единственное, что было чистым в его форме, так это обувь – ее заставили почистить. Палку с тряпкой он держал в посиневшей от холода руке. Выглядел солдат неважно. Лицо осунулось, небрит, в глазах – пустота. Под глазами неестественные мешки.
– Да брось ты свой флаг, снимай бушлат и садись к столу! – сказал Голубятников.
– А вы и будете командир группировки, что обороняет привокзальную площадь?
– Я и буду командир группировки.
– Хорошо. Мне приказано разговаривать только с главным командиром.
– Кем приказано?
– Командиром боевиков, что удерживают нас.
– Ты присаживайся, присаживайся.
Солдат сбросил бушлат, сел на табурет.
– Кто ты? Представься! – спросил Голубятников.
– Рядовой Иванченко, служил в мотострелковом батальоне стрелком. В батальоне, что чеченцы разгромили здесь, на площади, перед Новым годом. Попал в плен.
– И много вас в плену?
– Тридцать человек.
– Офицеры есть?
– Так точно. Пятеро.
– Много среди пленных раненых?
– Больше половины. Двое тяжелых, капитан и сержант.
– Как с вами обращаются чечены?
– Извините, товарищ подполковник, у вас закурить не будет? – попросил Иванченко.
Комбат пододвинул рядовому пачку и зажигалку:
– Забирай, кури.
Солдат прикурил сигарету, с жадностью в несколько затяжек выкурил ее, взял вторую, ответил:
– Обращаются нормально. Не издеваются. Скудно, но кормят. Регулярно. С водой хуже.
– С чем пришел?
– Старший чеченец приказал узнать, кто вы такие.
Голубятников усмехнулся:
– Что, до сих пор не понял, с кем воюет?
– Нет. Говорил, на пехоту вы не похожи, воюете по-другому.
– Десантники мы, солдат.
– Ясно!
Вошел капитан Башин, доложил:
– Товарищ подполковник, обед для парламентера готов.
– Есть будешь? – взглянул Голубятников на солдата.
– Не откажусь!
– Неси обед! – распорядился комбат. Спросил у солдата: – Кто старший боевиков? Как его имя?
– Не знаю. Он не представился. Говорил, что бывший офицер бывшей Советской армии.
– Сколько у этого бывшего офицера подчиненных?
– Я видел человек семьдесят, не меньше. А сколько на самом деле, – солдат пожал плечами, – не знаю. Их в каждом доме полно.
– Как они вооружены?
– До зубов. У каждого пистолет, автомат или пулемет, гранатомет или огнемет. Патронов много, гранат. Скажите, товарищ подполковник, как так получилось, что у чеченцев оказалось столько оружия?
– Это вопрос не ко мне… Сколько времени тебе дали на переговоры?
– Полчаса.
Солдат-связист принес обед. Солдат жадно и быстро управился с ним, выпил две кружки чаю.
– Ты можешь остаться, – сказал Голубятников. – Я передам тебя в тыл, оттуда, скорей всего, отправят домой.
Солдат отрицательно покачал головой:
– Не могу я остаться. Не вернусь – старший чечен обещал пятерых пленных казнить.
Командир батальона внимательно посмотрел на щуплого солдата. Тот мог сохранить свою жизнь, остаться и быть отправленным домой или в часть, откуда прибыл сюда. Но он отказывается, прекрасно понимая, что в плену его могут расстрелять в любой момент. Взбесятся чечены или получат приказ сверху – и все, молодая жизнь, не успев начаться, оборвется. Но солдат отказывается. Потому что, если он не вернется, погибнут его товарищи. Вот таков он, русский солдат. Вчерашний пацан, а сейчас герой. Он и в плену остается русским солдатом. И отговаривать его не имеет смысла.
Голубятников взглянул на часы:
– Тебе пора возвращаться, раз решил уйти.
– Так точно.
– Старшему духу передай, что привокзальную площадь обороняют десантники. И сколько бы боевики ни орали и ни грозили, мы отсюда не уйдем. Сколько бы ни обстреливали, ни штурмовали, позиций своих не оставим. У нас есть все для того, чтобы не только обороняться. Насчет пленных особо передай: хоть одного расстреляют, я лично сверну ему шею. А еще тем, кто у нас в плену. Как говорится, зуб за зуб. А у нас их соплеменников тоже много. Понял?
– Так точно!
– И держи хвост пистолетом, солдат. Недолго вам находиться в плену. Ступай, тебя проводят!
– Одна просьба, товарищ подполковник. У меня с собой три письма. Отправите?
– Как ты их вынес? Тебя не обыскивали?
– Нет…
– Написали, что в плену?
– Я – да, двое других – не знаю. А что? Могут не пропустить почту?
– Не стоило писать об этом. Хотя, с другой стороны, кто знает… Давай свои письма, отправим. Дойдут до адресатов.
– Спасибо вам, товарищ подполковник!
– Не за что. Удачи тебе, солдат!
– Спасибо! Вы держитесь, духи бесятся. Потери несут большие.
– Мы еще придем за вами, а сейчас ступай. Да поможет бог тебе и всем пленным!
Сержант 9-й роты увел парламентера. К столу подсел начальник штаба:
– Может, ты зря сказал о нас? Что площадь обороняют десантники?
– Не зря. Пусть знают, с кем имеют дело.
– О парламентере в штаб полка сообщать будешь?
– Да. Ты уточнил потери?
– Уточнил и сбросил информацию в штаб дивизии.
– Сколько точно у нас раненых?
– Четверо.
– Считая контуженого?
– Нет, с контуженым пятеро.
– Эвакуировать будем всех?
– Троих. Остальные в состоянии продолжать бой.
– Это так медики решили?
– И медики, и сами бойцы.
– Значит, отказались покинуть позиции?
– Так точно! Нашим пацанам памятник ставить надо.
– Поставят еще. Если позже власти не заявят, что войны никакой и не было. Просто навели конституционный порядок, и все. А власти на это способны. По крайней мере действующие… Ладно, что говорить. Надоела эта бестолковость. – Голубятников повернулся к связисту: – Соедини меня с Титаном!
– Титан на связи, товарищ подполковник.
Командир батальона подошел к столу связиста:
– Титан! Я – Аркан!
– Да, Аркан.
– У меня был парламентер…
Голубятников доложил суть переговоров с пленным солдатом. Полковник, выслушав комбата, спросил:
– Значит, духи не могли въехать, кто долбит их отряды на привокзальной площади?
– Так точно! Но теперь знают, что имеют дело с десантурой.
– И бросят на тебя дополнительные силы.
– Если они у духов есть.
– Есть, Слава, есть! А вот у нас – нет. Ждем подхода войск, но когда они подойдут, неизвестно. Духи встречают наши части на марше.
– Мне это очень хорошо известно. А что у нас с авиацией?
– А что с погодой? Туман и дым закрывают видимость с воздуха.
– Понятно. Долго же летунам ждать хорошей погоды.
– У них своя работа, у нас своя.
– Это и плохо. У нас у всех здесь должна быть одна работа.
– Давай не будем обсуждать то, на что повлиять при всем желании не сможем. Информацию по парламентеру принял, передам вышестоящему командованию. Ну а ты… держись, подполковник.
– Что с водой?
– Сегодня вода будет. Доставим, как стемнеет. Ну а завтра… посмотрим.
– Понял! Сообщите в штаб, как отправите водовозки. Мы встретим.
– Обязательно. Конец связи, Аркан!
– Связи конец… Блин, опять духи с улицы орать в мегафон начали. Ну упертые козлы! Отбой, Титан!
Голубятников подошел к окну. Со стороны северо-восточного частного сектора кто-то кричал прежнее и уже порядком надоевшее:
– Русские, сдавайтесь! Война закончилась. Ваши войска в городе уничтожены. Мы гарантируем вам свободный выход из Грозного и Ичкерии. Сдавайтесь – и будете жить. Иначе смерть. Всем!
И в ответ тоже уже привычные короткие автоматные очереди. Время приближалось к полудню.
Глава 2
– А чего приходил?
– Так передать, что духи отошли и в ближайшее время атак их не предвидится.
– Ты вот что, передай взводному, чтобы санинструктора прислал. У меня со щекой-то ерунда, а вот Артюшина посмотреть надо. Как он, полуглухой, контуженный, воевать будет?
– Передам. Только менять-то его некем. И так народу не хватает, а недавно Гришаню подранило.
– Серьезно?
– В ногу. Пуля кость перебила. В тыл готовят отправить. Промедолом из аптечки боль на время сняли – так то на время, не будем же его на наркоте держать. А если не обезболивать, Гришаня на стенку полезет… Но я твою просьбу взводному передам.
– Давай! Если духи вновь попрут, сигнал какой подайте, что ли. А то неудобно у окна торчать. Да и под снайпера попасть легко можно.
– Ладно, скажу Лихолетову. Держись, братва, ушел.
– Счастливо, да поменьше мечтай. Подыхать обидно будет.
– А я не собираюсь подыхать.
– Те, что на площади валяются, тоже не собирались…
– Так то – духи. Им положено.
Сержант ушел. Артюшин, повернувшись, спросил Шохина:
– Чего приходил сержант?
– Передать, что духи отошли, – крикнул Анатолий. – Так что можешь и ты отойти от окна. Присядь вон у стены напротив да из аптечки прими чего-нибудь.
– Чего?
– Ну, хотя бы обезболивающую капсулу.
– А может, сразу промедолчик вколоть? И боль пройдет, и кайф поймаю…
– Кайф нам духи подкинут.
– Это точно. Да… попали мы, Толян, по полной программе. Одно успокаивает: пехотинцам, что сюда до Нового года пришли, гораздо хуже было. Прикинь, а если бы вместо них нас к этому чертову вокзалу бросили?
– Не хрена прикидывать. У каждого свое место. И судьба своя. А тебя, может, в тыл отправят. Я попросил, чтобы медиков прислали. Пусть посмотрят.
– Зачем? Никуда я не пойду! Вместе пришли, вместе и драться будем. В падлу мне уходить, Толян. Ладно пулю в жизненно важный орган словил бы, а контузия – мелочь. Мне бы только боль сняли, а слух вернется. Такое уже было. На полигоне в оцеплении минометчики положили свои блины чуть ли не под ноги. Тогда кровь из ушей пошла. И ничего, прошло. Не помнишь, что ли? Хотя ты тогда в другой роте служил. Хрень эта контузия. Руки автомат держат, глаза духов видят. Что еще надо? Не уйду!
– Ротный или взводный прикажут – уйдешь!
– Если прикажут, другой базар, но ты будешь виноват в том, что меня уберут отсюда. И жалеть потом.
– Лучше пожалею, но зная, что ты по крайней мере, пока мы здесь оборонять плацдарм будем, живой и в безопасном месте.
– В натуре, что ли?
– В арматуре!
– Ладно, братан, живы будем, не помрем. И все будет ништяк!
Артюшин присел к стене, отложив автомат в сторону. Прикурил сигарету, но тут же выбросил ее. Дым вызвал приступ тошноты. Он тихо выругался:
– Твою мать! Этого кайфа мне только и не хватало… – И он потянулся к карману, где лежала боевая аптечка.
Штурм боевиков прекратился одновременно на всех направлениях. Руководивший обороной плацдарма подполковник Голубятников, как только стихла канонада, приказал связисту вызвать по связи всех ротных, чьи подразделения удерживали объекты. Из докладов командиров рот следовало, что первый яростный штурм подразделения отбили, понеся минимальные потери в раненых. Боевики отошли. Голубятников приказал и далее держать оборону, уничтожая всех, кто войдет в зону ответственности батальона. После чего распорядился связать его с заместителем командира дивизии.
– Титан на связи! – ответил полковник Павленко.
– Я – Аркан! Докладываю. После проведения массированного гранатометного обстрела занимаемых нами объектов боевики пошли на штурм с трех направлений. Силами личного состава парашютно-десантных и разведывательной рот при огневой поддержке артиллерийской батареи атаки противника отбиты. Духи отошли в глубь контролируемой ими территории.
– Каковы потери батальона?
– По предварительным данным, у нас трое раненых, один контуженый. Убитых нет.
– Слава богу, что убитых нет. Потери боевиков?
– Трудно сказать. Трупов много, есть и раненые. Ориентировочно, нами уничтожено как минимум тридцать-сорок боевиков, раненых человек двадцать.
– Чечены своих не добивали?
– Нет! Кого смогли, вытащили. Кого нет, те лежат в грязи, мы их не трогаем. Уточненные данные, если позволит обстановка, в штаб передаст майор Кувшинин.
– Думаешь, духи повторят попытку штурма?
– Уверен! Мы им здесь как кость в горле, и боевики предпримут все возможное, чтобы сбить нас с позиций, освободить плацдарм. Во, опять какой-то придурок в мегафон начал кричать, чтобы мы сдавались.
– Пусть орут что угодно. Значит, на данный момент обстановка у тебя успокоилась?
– Если не считать снайперов. Те продолжают обстрел зданий. Огонь стал слабее, но он ведется. Соответственно, мы отвечаем тем же. А в остальном, да, обстановка нормализовалась. Вопрос, надолго ли?
– Ну, у Дудаева силы тоже небезграничны.
– Мне нужна вода.
– Вода?
– Да. Для местных жителей, что укрылись в подвалах занятых нами объектов. Если кормить их мы еще худо-бедно в состоянии, то воды не хватает.
– Я тебя понял, – ответил Павленко. – Попробуем что-нибудь придумать. С водой начинаются серьезные проблемы. Водопроводная система повреждена, восстановить ее, сам понимаешь, в настоящих условиях невозможно, да и некем. Но будем думать. У тебя все?
– Да!
– Конец связи!
Голубятников передал гарнитуру Р-159 штабному связисту. Присел на табурет перед столом, на котором был разложен план города, пододвинул к себе консервную банку, заменившую пепельницу. Выпустив струю дыма, взглянул на сидевшего напротив начальника штаба:
– И чего, Серега, нам ждать дальше?
– Очередного штурма, командир! – ответил Кувшинин.
– Это понятно. Какими силами духи проведут очередной штурм? И каков у них резерв? Этого не знает даже разведуправление. Хорошо Дудаев подготовился к войне, грамотно. Говорил, тяжело нам здесь придется. Кое-кто не верил. Впрочем, эти «кое-кто» остались дома. Ну и хрен с ними. Ты вот что, давай-ка, пока тихо, уточни данные по потерям, нашим и духов. Последних пересчитать, насколько это возможно. Приблизительно. Данные передать в штаб дивизии.
– Есть, командир!
Начальник штаба пошел было к связисту, но тот сам обратился к комбату:
– Товарищ подполковник, вас капитан Телинский вызывает.
– Что это там у разведки? Вьюга! Я – Аркан!
– Аркан! Я – Вьюга. У нас гость!
– Что за гость?
– Парламентер.
– Даже так! Чеченец?
– Нет, наш. Солдат. В руках палка с белой тряпкой. Снайперы замолчали.
– Прекратить огонь! Парламентера ко мне!
– Есть! Я передам его через Рыбака.
– С чего бы это духи решили пойти на переговоры? – спросил Кувшинин.
– Наверное, надоело орать с улицы.
– Своего выслали?
– Нашего. Видимо, пленного. Я с ним разберусь, а ты занимайся потерями!
Голубятников вызвал начальника связи батальона капитана Башина и приказал быстро приготовить обед для парламентера.
На КНП зашел сержант сводного взвода охранения, собранного из личного состава подразделений обеспечения южнее вокзала, в районе железнодорожных путей:
– Товарищ подполковник, рядовой Синицын, разрешите обратиться? С вами желает поговорить мужик из местных, что прячутся в подвале. Просил передать просьбу принять его.
– Хорошо. Но позже. Сейчас я занят. Освобожусь, приму!
– Разрешите идти?
– Иди!
Солдат удалился. А вскоре сержант девятой роты ввел в помещение командно-наблюдательного пункта батальона худощавого парнишку лет девятнадцати, в грязном, оборванном бушлате и помятой шапке без кокарды. Единственное, что было чистым в его форме, так это обувь – ее заставили почистить. Палку с тряпкой он держал в посиневшей от холода руке. Выглядел солдат неважно. Лицо осунулось, небрит, в глазах – пустота. Под глазами неестественные мешки.
– Да брось ты свой флаг, снимай бушлат и садись к столу! – сказал Голубятников.
– А вы и будете командир группировки, что обороняет привокзальную площадь?
– Я и буду командир группировки.
– Хорошо. Мне приказано разговаривать только с главным командиром.
– Кем приказано?
– Командиром боевиков, что удерживают нас.
– Ты присаживайся, присаживайся.
Солдат сбросил бушлат, сел на табурет.
– Кто ты? Представься! – спросил Голубятников.
– Рядовой Иванченко, служил в мотострелковом батальоне стрелком. В батальоне, что чеченцы разгромили здесь, на площади, перед Новым годом. Попал в плен.
– И много вас в плену?
– Тридцать человек.
– Офицеры есть?
– Так точно. Пятеро.
– Много среди пленных раненых?
– Больше половины. Двое тяжелых, капитан и сержант.
– Как с вами обращаются чечены?
– Извините, товарищ подполковник, у вас закурить не будет? – попросил Иванченко.
Комбат пододвинул рядовому пачку и зажигалку:
– Забирай, кури.
Солдат прикурил сигарету, с жадностью в несколько затяжек выкурил ее, взял вторую, ответил:
– Обращаются нормально. Не издеваются. Скудно, но кормят. Регулярно. С водой хуже.
– С чем пришел?
– Старший чеченец приказал узнать, кто вы такие.
Голубятников усмехнулся:
– Что, до сих пор не понял, с кем воюет?
– Нет. Говорил, на пехоту вы не похожи, воюете по-другому.
– Десантники мы, солдат.
– Ясно!
Вошел капитан Башин, доложил:
– Товарищ подполковник, обед для парламентера готов.
– Есть будешь? – взглянул Голубятников на солдата.
– Не откажусь!
– Неси обед! – распорядился комбат. Спросил у солдата: – Кто старший боевиков? Как его имя?
– Не знаю. Он не представился. Говорил, что бывший офицер бывшей Советской армии.
– Сколько у этого бывшего офицера подчиненных?
– Я видел человек семьдесят, не меньше. А сколько на самом деле, – солдат пожал плечами, – не знаю. Их в каждом доме полно.
– Как они вооружены?
– До зубов. У каждого пистолет, автомат или пулемет, гранатомет или огнемет. Патронов много, гранат. Скажите, товарищ подполковник, как так получилось, что у чеченцев оказалось столько оружия?
– Это вопрос не ко мне… Сколько времени тебе дали на переговоры?
– Полчаса.
Солдат-связист принес обед. Солдат жадно и быстро управился с ним, выпил две кружки чаю.
– Ты можешь остаться, – сказал Голубятников. – Я передам тебя в тыл, оттуда, скорей всего, отправят домой.
Солдат отрицательно покачал головой:
– Не могу я остаться. Не вернусь – старший чечен обещал пятерых пленных казнить.
Командир батальона внимательно посмотрел на щуплого солдата. Тот мог сохранить свою жизнь, остаться и быть отправленным домой или в часть, откуда прибыл сюда. Но он отказывается, прекрасно понимая, что в плену его могут расстрелять в любой момент. Взбесятся чечены или получат приказ сверху – и все, молодая жизнь, не успев начаться, оборвется. Но солдат отказывается. Потому что, если он не вернется, погибнут его товарищи. Вот таков он, русский солдат. Вчерашний пацан, а сейчас герой. Он и в плену остается русским солдатом. И отговаривать его не имеет смысла.
Голубятников взглянул на часы:
– Тебе пора возвращаться, раз решил уйти.
– Так точно.
– Старшему духу передай, что привокзальную площадь обороняют десантники. И сколько бы боевики ни орали и ни грозили, мы отсюда не уйдем. Сколько бы ни обстреливали, ни штурмовали, позиций своих не оставим. У нас есть все для того, чтобы не только обороняться. Насчет пленных особо передай: хоть одного расстреляют, я лично сверну ему шею. А еще тем, кто у нас в плену. Как говорится, зуб за зуб. А у нас их соплеменников тоже много. Понял?
– Так точно!
– И держи хвост пистолетом, солдат. Недолго вам находиться в плену. Ступай, тебя проводят!
– Одна просьба, товарищ подполковник. У меня с собой три письма. Отправите?
– Как ты их вынес? Тебя не обыскивали?
– Нет…
– Написали, что в плену?
– Я – да, двое других – не знаю. А что? Могут не пропустить почту?
– Не стоило писать об этом. Хотя, с другой стороны, кто знает… Давай свои письма, отправим. Дойдут до адресатов.
– Спасибо вам, товарищ подполковник!
– Не за что. Удачи тебе, солдат!
– Спасибо! Вы держитесь, духи бесятся. Потери несут большие.
– Мы еще придем за вами, а сейчас ступай. Да поможет бог тебе и всем пленным!
Сержант 9-й роты увел парламентера. К столу подсел начальник штаба:
– Может, ты зря сказал о нас? Что площадь обороняют десантники?
– Не зря. Пусть знают, с кем имеют дело.
– О парламентере в штаб полка сообщать будешь?
– Да. Ты уточнил потери?
– Уточнил и сбросил информацию в штаб дивизии.
– Сколько точно у нас раненых?
– Четверо.
– Считая контуженого?
– Нет, с контуженым пятеро.
– Эвакуировать будем всех?
– Троих. Остальные в состоянии продолжать бой.
– Это так медики решили?
– И медики, и сами бойцы.
– Значит, отказались покинуть позиции?
– Так точно! Нашим пацанам памятник ставить надо.
– Поставят еще. Если позже власти не заявят, что войны никакой и не было. Просто навели конституционный порядок, и все. А власти на это способны. По крайней мере действующие… Ладно, что говорить. Надоела эта бестолковость. – Голубятников повернулся к связисту: – Соедини меня с Титаном!
– Титан на связи, товарищ подполковник.
Командир батальона подошел к столу связиста:
– Титан! Я – Аркан!
– Да, Аркан.
– У меня был парламентер…
Голубятников доложил суть переговоров с пленным солдатом. Полковник, выслушав комбата, спросил:
– Значит, духи не могли въехать, кто долбит их отряды на привокзальной площади?
– Так точно! Но теперь знают, что имеют дело с десантурой.
– И бросят на тебя дополнительные силы.
– Если они у духов есть.
– Есть, Слава, есть! А вот у нас – нет. Ждем подхода войск, но когда они подойдут, неизвестно. Духи встречают наши части на марше.
– Мне это очень хорошо известно. А что у нас с авиацией?
– А что с погодой? Туман и дым закрывают видимость с воздуха.
– Понятно. Долго же летунам ждать хорошей погоды.
– У них своя работа, у нас своя.
– Это и плохо. У нас у всех здесь должна быть одна работа.
– Давай не будем обсуждать то, на что повлиять при всем желании не сможем. Информацию по парламентеру принял, передам вышестоящему командованию. Ну а ты… держись, подполковник.
– Что с водой?
– Сегодня вода будет. Доставим, как стемнеет. Ну а завтра… посмотрим.
– Понял! Сообщите в штаб, как отправите водовозки. Мы встретим.
– Обязательно. Конец связи, Аркан!
– Связи конец… Блин, опять духи с улицы орать в мегафон начали. Ну упертые козлы! Отбой, Титан!
Голубятников подошел к окну. Со стороны северо-восточного частного сектора кто-то кричал прежнее и уже порядком надоевшее:
– Русские, сдавайтесь! Война закончилась. Ваши войска в городе уничтожены. Мы гарантируем вам свободный выход из Грозного и Ичкерии. Сдавайтесь – и будете жить. Иначе смерть. Всем!
И в ответ тоже уже привычные короткие автоматные очереди. Время приближалось к полудню.
Глава 2
Грозный, привокзальная площадь,
3 января, вторник, 11.20.
Услышав истерические крики с улицы, Голубятников покачал головой:
– Ну, не придурки? У них десятки трупов у объектов, раненые подыхают в грязи, а они долдонят одно и то же! Сдавайтесь… Да вот хрен вам по всей бородатой морде!
– Да не обращай ты на них внимания, командир, – улыбнулся Кувшинин. – Их наверняка заставляют орать. Пусть кричат.
Комбат присел на свое рабочее место:
– Так! Если духи и далее будут действовать по прежней, стандартной схеме, то минут через десять вновь проведут гранатометную атаку, а следом – штурм, яростный, кровавый, но бесполезный. Значит, у меня где-то восемь минут на разговор с представителем местного населения, прячущегося в подвале. Давай его, Серега, сюда. И быстрее!
– Минуту!
В 11.22 начальник штаба ввел на КНП седовласого мужчину лет пятидесяти славянской внешности. Вошедший поздоровался:
– Здравствуйте, товарищ подполковник.
– Здравствуйте, – ответил Голубятников. – Называйте меня Святославом Николаевичем.
– Какое странное для нынешнего времени имя – Святослав. Так в старину на Руси князей нарекали…
– У нас с вами пять минут.
– Да, да, конечно. Я – Викторов Илья Владимирович, бывший учитель одной из средних школ Грозного. Сижу в подвале с женой. Мы жили в доме, что рядом с частным сектором…
Командир батальона вежливо прервал интеллигентного мужчину:
– Мы обязательно еще поговорим с вами, но сейчас, повторяю, у нас всего пять минут. Уже меньше. Боевики должны предпринять очередную попытку штурма, так что прошу как можно короче изложить то, что вы хотели мне сообщить.
– Я, собственно, хотел сказать, что у нас почти закончилась вода. Осталось литра два. А в подвале более сотни мирных жителей, среди них и русские, и украинцы, и чеченцы – старики, дети… Особенно от жажды страдают дети. Нам нужна вода, Святослав Николаевич.
– Я в курсе данной проблемы. Вода будет к вечеру. Как только ее доставят нам, тут же передадут и вам. Вместе с продуктами, которые мы еще в состоянии выделять. Кому-нибудь из жителей медицинская помощь требуется? Больные есть?
– Простуженных достаточно много. В подвале холодно, а прятались, не успев захватить даже необходимые вещи. Спасибо за одеяла, но их… не хватает. Мне неудобно говорить об этом, вы защищаете нас от этих взбесившихся волков, мы же только мешаем вам… Но раз так сложилось, если можете, помогите. Насчет медикаментов я проконсультируюсь с врачом. Среди нас несколько врачей; один профессор, чеченец. Но если сейчас дадите аспирин и препараты от простуды, будем весьма благодарны.
Комбат повернулся к начальнику штаба:
– Сергей Станиславович, прикажи выделить нужные препараты и проводи Илью Владимировича.
– Есть!
Голубятников взглянул на мужчину:
– Вечером, если все будет нормально, зайду к вам. Тогда и поговорим, Илья Владимирович, и с врачами проконсультируемся, и подумаем, как жить дальше. А сейчас ступайте.
Бывший учитель вышел из комнаты вместе с начальником штаба. Кувшинин скоро вернулся – за несколько секунд до того, как здание КНП и другие занимаемые батальоном дома подверглись второму с утра, более интенсивному гранатометно-огнеметному обстрелу. Вели его боевики с тех же позиций, что не поддавалось логическому объяснению. Не мог полевой командир сепаратистов, тем более если им еще был в недавнем прошлом советский офицер, не знать, что за обстрелом неминуемо последует ответный огневой налет российской артиллерии. Не мог не знать, однако позиций боевики не сменили, что, впрочем, только облегчало положение десантников. Голубятников приказал срочно связать его с командиром батареи САО-2С9.
Капитан Селин ответил незамедлительно:
– Я – Байкал!
– Что происходит у нас, слышишь?
– Так точно! Духи вновь открыли гранатометный огонь.
– Верно! Посему приказываю: подавить позиции духов. Передаю связь твоему корректировщику. Боевики бьют с прежних позиций… Впрочем, разберетесь. Как понял, Байкал?
– Вас понял, Аркан!
Голубятников передал гарнитуру корректировщику огня самоходной артбатареи, сам же вышел в коридор. Прошел к торцевому окну. Отсюда он мог видеть, как вражеские гранатометчики бьют по дому, занятому 9-й парашютно-десантной ротой, – насколько это позволял дым, затянувший плацдарм. Через минуту по частным секторам, домам северной части ближайшего и прилегающего к нему кварталов, скверу и улицам ударили 120-миллиметровые «Ноны». Разрывы мин отдавались даже на втором этаже трехэтажного здания бывшего Управления вокзалов. Бум, бум, бум… Словно где-то рядом строительная пневмотехника вбивала десятки свай.
Отработав задачу, «Ноны» замолчали; прекратился и гранатометный обстрел. Голубятников вернулся на командный пункт и вместе с докладами ротных о последствиях обстрела зданий получил доклады и о начале второго штурма. Боевики вновь пошли в атаку – все по тем же трем направлениям, – имея главной задачей выбить десантников из жилых домов. Это позволило бы им кардинально изменить обстановку. Но этого им не могли позволить сделать десантники капитанов Телинского и Боревича. В бой вступили и седьмая, и восьмая роты. И вновь грохот пулеметно-автоматных очередей, разрывов гранат заполнил все пространство над районом привокзальной площади.
Вторая атака боевиков длилась по времени столько же, сколько и первая, – час. И вновь дудаевцам не удалось не только сбить десантников с позиций, но и нанести существенный ущерб. Умело рассредоточенные бойцы батальона отразили атаки. В 12.35 наступило затишье, прерываемое криками раненых чеченцев, оставшихся на улицах и площади после отхода основных сил. Командиры рот доложили о выполнении поставленной задачи. Голубятников сообщил об этом в штаб дивизии. Не успел он отойти от связиста, как его вызвал капитан Телинский.
– Я – Аркан! – ответил комбат.
– Вьюга на связи! Перед моим домом на улице много раненых чеченцев. Некоторые пытаются самостоятельно добраться до противоположного здания. Что делать?
– По раненым огня не открывать, – приказал Голубятников. – Уползают – и пусть. Они уже не вояки. Сколько уничтожил духов?
– Точно сказать не могу. Перед домом валяются и те, кого завалили во время первого штурма, и свежие. На глаз – около тридцати рыл.
– Понял тебя. Проведи перегруппировку сил. Смени позиции огневых точек. Твой дом хорошо просматривается с девятиэтажки. Оттуда командование духов наверняка засекло позиции. И в следующий раз они могут стрелять более прицельно. Как понял?
– Понял вас, Аркан!
– Действуй!
– Черт!..
– Что такое?
– К нам снова гость!
– Парламентер?
– Так точно.
– Тот же боец, что приходил ранее?
– Вроде другой, а там черт его знает, из-за дыма лица не разобрать. Но наш пленный в бушлате, шапке, с белым флагом.
– Что-то зачастили ребята… Интересно, что на сей раз непонятно духам? Ты вот что, Миша, проводи его ко мне, как и в прошлый раз, через роту Боревича; сам же проведи передислокацию, ни на секунду не прекращая наблюдение за местностью. Подходы при необходимости зачищать незамедлительно. Духов к раненым не подпускать.
– Да они и сами не пойдут.
– Прикажи прекратить огонь, прими парламентера.
– Есть!
– У тебя все?
– Так точно.
– Потерь, как понял, нет?
– Один легкораненый.
– Добро. Держись.
– Конец связи!
Голубятников вернул гарнитуру связисту, повернулся к начальнику штаба батальона:
– Серега, свяжись с ротными, уточни обстановку, потери, в том числе и среди боевиков; запроси, сколько в подразделениях осталось боеприпасов. При необходимости организуй их доставку на объекты силами подразделения обеспечения. А я с очередным парламентером поговорю.
– Опять парламентер? – взглянул на комбата Кувшинин.
– Да! И вновь выходит со стороны северо-восточного сектора. Значит, что? Значит, то, что где-то либо в соседнем квартале, либо в ближайшей девятиэтажке у них командный пункт. Не мешало бы узнать, как считаешь?
– Само собой. И накрыть его к чертовой матери огнем артбатареи.
– Точно. Возможно, этот парламентер укажет нам место КНП духов?
Спустя двенадцать минут сержант 9-й роты ввел в помещение командно-наблюдательного пункта парламентера. Этот выглядел получше первого: такой же грязный, но глаза живые. Ростом повыше, телосложением крупнее.
– Кто ты? – спросил Голубятников.
– Бывший командир отделения мотострелковой бригады сержант Бондаренко Василий, – доложил боец. – Пленен во время боя 31 декабря на привокзальной площади. Отделение сгорело в БМП от попадания в машину кумулятивного заряда гранатомета.
– Как же ты выжил?
– Я находился на броне. Подрывом боекомплекта меня сбросило с машины. Потерял сознание. Очнулся – вокруг чеченцы. Спросили: жить хочешь? Ответил: да, хочу! Приказали встать и следовать во двор, что рядом с площадью. В подвале уже находилось около двадцати наших парней.
– Почему не спрашиваешь, кто я?
– А мне о вас рядовой Иванченко рассказал – это тот, кто приходил в первый раз.
– Понятно! Сколько тебе выделили духи на переговоры со мной?
– Их старший ничего об этом не говорил.
– Да? Ну, тогда раздевайся, присаживайся к столу.
– Закурить дадите, товарищ подполковник?
– Конечно!
Голубятников достал из вещевого мешка пачку сигарет, спички, положил на стол:
– Держи! Дал бы больше, но думаю, и это духи отнимут, как вернешься. А может, ты не собираешься возвращаться?
– Я бы рад остаться, товарищ подполковник, но не могу. Если не вернусь, боевики убьют товарищей.
– Но ведь они могут рано или поздно убить и тебя?
Сержант вздохнул:
– За ними не заржавеет… Но я обещал своим вернуться – значит, вернусь.
– Что ж! Ты прав.
Парламентер присел за стол, жадно выкурил сигарету. Перекусил сухим пайком, но ел неохотно, а вот чаю чуть ли не полчайника выпил. Боевики испытывали такие же трудности с водоснабжением, как и регулярные части Российской армии.
3 января, вторник, 11.20.
Услышав истерические крики с улицы, Голубятников покачал головой:
– Ну, не придурки? У них десятки трупов у объектов, раненые подыхают в грязи, а они долдонят одно и то же! Сдавайтесь… Да вот хрен вам по всей бородатой морде!
– Да не обращай ты на них внимания, командир, – улыбнулся Кувшинин. – Их наверняка заставляют орать. Пусть кричат.
Комбат присел на свое рабочее место:
– Так! Если духи и далее будут действовать по прежней, стандартной схеме, то минут через десять вновь проведут гранатометную атаку, а следом – штурм, яростный, кровавый, но бесполезный. Значит, у меня где-то восемь минут на разговор с представителем местного населения, прячущегося в подвале. Давай его, Серега, сюда. И быстрее!
– Минуту!
В 11.22 начальник штаба ввел на КНП седовласого мужчину лет пятидесяти славянской внешности. Вошедший поздоровался:
– Здравствуйте, товарищ подполковник.
– Здравствуйте, – ответил Голубятников. – Называйте меня Святославом Николаевичем.
– Какое странное для нынешнего времени имя – Святослав. Так в старину на Руси князей нарекали…
– У нас с вами пять минут.
– Да, да, конечно. Я – Викторов Илья Владимирович, бывший учитель одной из средних школ Грозного. Сижу в подвале с женой. Мы жили в доме, что рядом с частным сектором…
Командир батальона вежливо прервал интеллигентного мужчину:
– Мы обязательно еще поговорим с вами, но сейчас, повторяю, у нас всего пять минут. Уже меньше. Боевики должны предпринять очередную попытку штурма, так что прошу как можно короче изложить то, что вы хотели мне сообщить.
– Я, собственно, хотел сказать, что у нас почти закончилась вода. Осталось литра два. А в подвале более сотни мирных жителей, среди них и русские, и украинцы, и чеченцы – старики, дети… Особенно от жажды страдают дети. Нам нужна вода, Святослав Николаевич.
– Я в курсе данной проблемы. Вода будет к вечеру. Как только ее доставят нам, тут же передадут и вам. Вместе с продуктами, которые мы еще в состоянии выделять. Кому-нибудь из жителей медицинская помощь требуется? Больные есть?
– Простуженных достаточно много. В подвале холодно, а прятались, не успев захватить даже необходимые вещи. Спасибо за одеяла, но их… не хватает. Мне неудобно говорить об этом, вы защищаете нас от этих взбесившихся волков, мы же только мешаем вам… Но раз так сложилось, если можете, помогите. Насчет медикаментов я проконсультируюсь с врачом. Среди нас несколько врачей; один профессор, чеченец. Но если сейчас дадите аспирин и препараты от простуды, будем весьма благодарны.
Комбат повернулся к начальнику штаба:
– Сергей Станиславович, прикажи выделить нужные препараты и проводи Илью Владимировича.
– Есть!
Голубятников взглянул на мужчину:
– Вечером, если все будет нормально, зайду к вам. Тогда и поговорим, Илья Владимирович, и с врачами проконсультируемся, и подумаем, как жить дальше. А сейчас ступайте.
Бывший учитель вышел из комнаты вместе с начальником штаба. Кувшинин скоро вернулся – за несколько секунд до того, как здание КНП и другие занимаемые батальоном дома подверглись второму с утра, более интенсивному гранатометно-огнеметному обстрелу. Вели его боевики с тех же позиций, что не поддавалось логическому объяснению. Не мог полевой командир сепаратистов, тем более если им еще был в недавнем прошлом советский офицер, не знать, что за обстрелом неминуемо последует ответный огневой налет российской артиллерии. Не мог не знать, однако позиций боевики не сменили, что, впрочем, только облегчало положение десантников. Голубятников приказал срочно связать его с командиром батареи САО-2С9.
Капитан Селин ответил незамедлительно:
– Я – Байкал!
– Что происходит у нас, слышишь?
– Так точно! Духи вновь открыли гранатометный огонь.
– Верно! Посему приказываю: подавить позиции духов. Передаю связь твоему корректировщику. Боевики бьют с прежних позиций… Впрочем, разберетесь. Как понял, Байкал?
– Вас понял, Аркан!
Голубятников передал гарнитуру корректировщику огня самоходной артбатареи, сам же вышел в коридор. Прошел к торцевому окну. Отсюда он мог видеть, как вражеские гранатометчики бьют по дому, занятому 9-й парашютно-десантной ротой, – насколько это позволял дым, затянувший плацдарм. Через минуту по частным секторам, домам северной части ближайшего и прилегающего к нему кварталов, скверу и улицам ударили 120-миллиметровые «Ноны». Разрывы мин отдавались даже на втором этаже трехэтажного здания бывшего Управления вокзалов. Бум, бум, бум… Словно где-то рядом строительная пневмотехника вбивала десятки свай.
Отработав задачу, «Ноны» замолчали; прекратился и гранатометный обстрел. Голубятников вернулся на командный пункт и вместе с докладами ротных о последствиях обстрела зданий получил доклады и о начале второго штурма. Боевики вновь пошли в атаку – все по тем же трем направлениям, – имея главной задачей выбить десантников из жилых домов. Это позволило бы им кардинально изменить обстановку. Но этого им не могли позволить сделать десантники капитанов Телинского и Боревича. В бой вступили и седьмая, и восьмая роты. И вновь грохот пулеметно-автоматных очередей, разрывов гранат заполнил все пространство над районом привокзальной площади.
Вторая атака боевиков длилась по времени столько же, сколько и первая, – час. И вновь дудаевцам не удалось не только сбить десантников с позиций, но и нанести существенный ущерб. Умело рассредоточенные бойцы батальона отразили атаки. В 12.35 наступило затишье, прерываемое криками раненых чеченцев, оставшихся на улицах и площади после отхода основных сил. Командиры рот доложили о выполнении поставленной задачи. Голубятников сообщил об этом в штаб дивизии. Не успел он отойти от связиста, как его вызвал капитан Телинский.
– Я – Аркан! – ответил комбат.
– Вьюга на связи! Перед моим домом на улице много раненых чеченцев. Некоторые пытаются самостоятельно добраться до противоположного здания. Что делать?
– По раненым огня не открывать, – приказал Голубятников. – Уползают – и пусть. Они уже не вояки. Сколько уничтожил духов?
– Точно сказать не могу. Перед домом валяются и те, кого завалили во время первого штурма, и свежие. На глаз – около тридцати рыл.
– Понял тебя. Проведи перегруппировку сил. Смени позиции огневых точек. Твой дом хорошо просматривается с девятиэтажки. Оттуда командование духов наверняка засекло позиции. И в следующий раз они могут стрелять более прицельно. Как понял?
– Понял вас, Аркан!
– Действуй!
– Черт!..
– Что такое?
– К нам снова гость!
– Парламентер?
– Так точно.
– Тот же боец, что приходил ранее?
– Вроде другой, а там черт его знает, из-за дыма лица не разобрать. Но наш пленный в бушлате, шапке, с белым флагом.
– Что-то зачастили ребята… Интересно, что на сей раз непонятно духам? Ты вот что, Миша, проводи его ко мне, как и в прошлый раз, через роту Боревича; сам же проведи передислокацию, ни на секунду не прекращая наблюдение за местностью. Подходы при необходимости зачищать незамедлительно. Духов к раненым не подпускать.
– Да они и сами не пойдут.
– Прикажи прекратить огонь, прими парламентера.
– Есть!
– У тебя все?
– Так точно.
– Потерь, как понял, нет?
– Один легкораненый.
– Добро. Держись.
– Конец связи!
Голубятников вернул гарнитуру связисту, повернулся к начальнику штаба батальона:
– Серега, свяжись с ротными, уточни обстановку, потери, в том числе и среди боевиков; запроси, сколько в подразделениях осталось боеприпасов. При необходимости организуй их доставку на объекты силами подразделения обеспечения. А я с очередным парламентером поговорю.
– Опять парламентер? – взглянул на комбата Кувшинин.
– Да! И вновь выходит со стороны северо-восточного сектора. Значит, что? Значит, то, что где-то либо в соседнем квартале, либо в ближайшей девятиэтажке у них командный пункт. Не мешало бы узнать, как считаешь?
– Само собой. И накрыть его к чертовой матери огнем артбатареи.
– Точно. Возможно, этот парламентер укажет нам место КНП духов?
Спустя двенадцать минут сержант 9-й роты ввел в помещение командно-наблюдательного пункта парламентера. Этот выглядел получше первого: такой же грязный, но глаза живые. Ростом повыше, телосложением крупнее.
– Кто ты? – спросил Голубятников.
– Бывший командир отделения мотострелковой бригады сержант Бондаренко Василий, – доложил боец. – Пленен во время боя 31 декабря на привокзальной площади. Отделение сгорело в БМП от попадания в машину кумулятивного заряда гранатомета.
– Как же ты выжил?
– Я находился на броне. Подрывом боекомплекта меня сбросило с машины. Потерял сознание. Очнулся – вокруг чеченцы. Спросили: жить хочешь? Ответил: да, хочу! Приказали встать и следовать во двор, что рядом с площадью. В подвале уже находилось около двадцати наших парней.
– Почему не спрашиваешь, кто я?
– А мне о вас рядовой Иванченко рассказал – это тот, кто приходил в первый раз.
– Понятно! Сколько тебе выделили духи на переговоры со мной?
– Их старший ничего об этом не говорил.
– Да? Ну, тогда раздевайся, присаживайся к столу.
– Закурить дадите, товарищ подполковник?
– Конечно!
Голубятников достал из вещевого мешка пачку сигарет, спички, положил на стол:
– Держи! Дал бы больше, но думаю, и это духи отнимут, как вернешься. А может, ты не собираешься возвращаться?
– Я бы рад остаться, товарищ подполковник, но не могу. Если не вернусь, боевики убьют товарищей.
– Но ведь они могут рано или поздно убить и тебя?
Сержант вздохнул:
– За ними не заржавеет… Но я обещал своим вернуться – значит, вернусь.
– Что ж! Ты прав.
Парламентер присел за стол, жадно выкурил сигарету. Перекусил сухим пайком, но ел неохотно, а вот чаю чуть ли не полчайника выпил. Боевики испытывали такие же трудности с водоснабжением, как и регулярные части Российской армии.