Страница:
Строящийся дом находился сравнительно недалеко от аула, и путь к нему проходил через поселение рабов.
В воображении Феликса это место ассоциировалось с чем-то наподобие концлагеря: колючая проволока, вышки по периметру, охранники с собаками, но все оказалось значительно проще. Поселение представляло собой два довольно длинных барака-казармы с очень маленькими окнами, такими, что даже ребенок не смог бы пролезть через них. Входной дверью служили ворота, закрывающиеся на засов извне. Сейчас, когда внутри никого не было, ворота были распахнуты, и Феликс увидел несколько рядов двухъярусных нар. Между казармами находилось небольшое помещение, которое могло служить как жильем для надзирателей, так и обычной кухней.
Надо признать, место для дома Хасан выбрал более чем удачно. Строящийся дом по замыслу хозяина должен был вписаться в отвесную скалу и являться ее основанием, составной частью, поэтому строительство велось из камня, который добывался тут же.
«Какой же это адский труд, – подумал Феликс, – каждый камень нужно выдолбить, перенести, а весит он немало, да установить правильно и все вручную, никаких подъемных или других вспомогательных механизмов».
Когда группа с Хасаном подошла вплотную к площадке, навстречу выбежал человек, одетый во что-то похожее на форму, при нем была большая плеть, а на ремешке свисала дубинка.
– Начальник охраны рабов, – шепнул Феликсу Валентин. – Скотина, каких еще поискать, сам бывший раб, пробился в начальство, теперь выслуживается как может, из кожи лезет.
Феликс перевел взгляд на начальника рабов.
Подбежав вплотную к кольцу внешней охраны, тот внезапно остановился, не делая никаких подвижек в сторону Хасана, – видно, знал дистанцию.
Докладывал он быстро и четко, по заранее разработанному порядку, смотря на Хасана преданно-собачьим взглядом. Выслушав рапортующего, Хасан слегка кивнул головой, и тот поспешно, с бьющей по ногам дубинкой побежал обратно к стройке, откуда уже выходил другой человек. По тому, как спокойно он направлялся к Хасану, можно было предположить, что это и есть начальник строительства. Хасан направился ему навстречу. Валентин дал команду подчиненным оставаться на местах. Поравнявшись с начальником строительства, Хасан пожал ему руку, и они отправились в сторону строения.
Внешняя охрана осталась как бы не у дел, и Феликс решил поговорить с Валентином.
– Командир, мы можем поговорить? Или инструкцией это запрещено?
– Говори.
– Ты недавно сказал, что начальник местной охраны сам бывший раб. Что это значит?
– Значит, что местная охрана набирается из бывших рабов, которые смогли проявить себя, доказали свою полную преданность хозяину и стремление быть лучшими из рабов. Представляешь, какое сочетание – лучший из рабов! Сюда доставляют рабочую силу со всего света, и все они люди разные: есть опустившиеся сознательно – алкоголики, начинающие наркоманы, погнавшиеся за своей дозой к черту на кулички, но последние, как правило, долго здесь не живут – работа их быстро изводит. Есть и такие, с которыми жизнь обошлась так же несправедливо, как с тобой, и те, кого заманили по «глупости». Доверчивые бедолаги, клюнувшие на обещания хорошо подзаработать.
Хасан, чтобы держать всю эту толпу в повиновении, и ввел такой порядок. Кто проявит себя, того переводят в надзиратели, а чтобы удержаться на этой паскудной должности, эта шваль усердствует так, что даже эсэсовцы позавидовали бы. У них есть свои привилегии, значительно меньшие, чем, скажем, у тебя, но имеются.
Живут они отдельно не только от основной массы, но и друг от друга.
Они же могут забирать к себе для утехи женщин, которых здесь тоже достаточно, – пожелает она того или нет.
Начальник их вообще ублюдок – никаких норм не признает, садист, одним словом. Кто-то после зоны притащил его, а на зоне, по слухам, «обиженным» он был, теперь вот отыгрывается на всех подряд за свое кукареканье на параше. И главное: если надзиратель в чем-то провинится, его тут же переводят обратно в рабы, и легко представить, какова будет его участь.
Поэтому надзиратели за свои места держатся так, как не держится за соломинку утопающий. Вся эта система да нечеловеческие условия быстро превращают людей в скотов.
– Понятно, – Феликс закурил. – Ну а кто же все-таки строит все это, не бедолаги же, я не в смысле рабочей силы, но должен же быть архитектор, прораб или мастер какой. Ведь сам Хасан с рабами ничего путного создать не смогут.
– Непосредственно строительством руководит наемная бригада отличных спецов из Турции.
– А к чему этот визит? Хасан же мог запросто вызвать или пригласить нужных людей к себе, или ему просто прогуляться захотелось?
– Нет, это не простая прогулка. Хасан во всем привык быть хозяином. Поэтому периодически он вмешивается в дела строительства, хотя сам в этом ни черта не смыслит, но дает понять, что он главный везде и всегда. Простым осмотром дело не кончится, и ты еще немало интересного сегодня увидишь.
Пока они разговаривали, вдали послышался шум приближающейся толпы. Феликс вопрошающе посмотрел на Валентина – что бы это значило?
– Потерпи, сейчас сам все увидишь, – вполголоса сообщил командир. Когда толпа, подгоняемая надзирателями, подошла близко, Валентин приказал внешней охране рассредоточиться и приготовиться. Подошедших быстро построили в три шеренги, и вперед вышел Хасан.
Внешняя охрана также выстроилась в шеренгу – напротив рабов. Феликсу досталось место почти рядом с Хасаном, вернее, вплотную с одним из его телохранителей.
– Ти-и-ихо! Всем молчать и слушать хозяина, – вo всю глотку заорал старший надзиратель.
Хасан махнул рукой, и наступила гробовая тишина.
– Все, кто стоит передо мной, признаете ли вы, что я выше вас?
– Да! – хором, по указке надзирателя прокричала толпа.
– Признаете ли вы, что волею судьбы принадлежите мне душой и телом?
– Да!
– Признаете ли вы, что труд ваш священен, ибо он служит мне, вашему повелителю?
– Да!
– Кто ваш хозяин?
– Хасан!
Распаляясь все больше, Хасан продолжал:
– Кому вы обязаны жизнью?
– Хасану!
– Кто превыше всего?
– Хасан!
Феликс слушал эти бредовые вопросы и заученные однозначные ответы, внимательно разглядывая лица невольников. Он переводил взгляд с лица на лицо, и все они были похожи – в них не было жизни. Пройдя взглядом первую шеренгу, он попытался рассмотреть тех, кого мог увидеть во второй, и вдруг... Да, так и есть – из середины шеренги на него смотрели знакомые глаза. Изменившееся и равнодушное лицо, но глаза, полные жизни, – глаза Крота. Витек, пронеслось в голове, ну, слава богу, ты здесь. Казалось, Феликс сам готов был орать вместе с толпой, он был счастлив вновь увидеть своего верного друга.
Между тем вопли прекратились, и Феликс даже не заметил, как Хасан перешел на философскую тему:
– ...И потому все, что вы делаете, вы делаете для себя. Труд превратил обезьяну в человека, и только полноценный труд гарантирует вам жизнь.
Строительство должно вестись еще более интенсивно. Теперь каждому будет установлена норма. Женщины переводятся в разряд поощрительных призов. Только тот, кто выполнит норму, получит право обладать женщиной. Вашу половую анархию я прекращаю – женщин отселить в палатки и привлекать к работам только единой группой под руководством той, кого я назначу старшей.
Тем же, кто будет саботировать строительство, симулировать болезни, ушибы и прочее – я просто не советую этого делать. Лучшее лекарство – кнут, и лечить «больных» будут под моим непосредственным контролем до полного выздоровления. Питание тем, кто выполняет норму, увеличить за счет тех, кто эту норму не выполнит. Любое недовольство будет жестоко караться. Сегодня я никого не наказываю, и это необычно, но у меня хорошее настроение, и я не хочу его портить перед обедом.
И тут произошло то, что резко обострило ситуацию.
Из первой шеренги вдруг выскочил какой-то невольник с куском трубы, невообразимым образом оказавшимся у него в руке, и закричал:
– У-у, крыса ты паскудная! – он бросился в сторону Хасана. Их разделяло чуть больше двадцати метров. Все произошло так неожиданно, что все замерли. Даже сам Хасан со своей непосредственной охраной как будто оцепенели. А человек приближался. И хотя все происходило в считанные секунды, Феликс молниеносно просчитал ситуацию: бездействие бородачей объяснимо – так случается довольно часто, когда события происходят внезапно и даже бывалые бойцы вдруг превращаются в истуканов. Выходка раба в такой форме была настолько неожиданной, что вызвала у всех настоящий шок. У всех, кроме Феликса. Он уже знал, что делать. Убить Хасана этому бедолаге не удастся, в лучшем случае он нанесет ему небольшое увечье и сделает того более осторожным, а у Феликса, вступи он сейчас в схватку, появляется шанс стать близким Хасану человеком. Шанс, который грех упустить. И он начал действовать.
Феликс рванулся навстречу рабу, нанес короткий удар ногой в область солнечного сплетения и вырубил нападающего.
Его переломившееся тело по инерции пролетело метра два и рухнуло почти у самых ног неподвижного Хасана. По толпе пробежал гул, один из бородачей дал длинную автоматную очередь поверх голов стоящих невольников.
– Лежать, всем лежать! – заорал старший надсмотрщик, бледный как мел. Толпа бросилась на землю, машинально заложив руки за голову, хотя такой команды никто не давал. Бородачи направили стволы своих автоматов в разные стороны, включая и внешнюю охрану.
– Оружие не доставать, стоять смирно, – предупредил Валентин подчиненных.
Хасан подошел к Феликсу, пристально посмотрел ему в глаза и произнес:
– Ты спас мне жизнь. Никогда этого не забуду. – И, не обращая никакого внимания на лежащего человека, лежащую толпу, стоящих по стойке «смирно» охранников, резко повернулся и пошел в сторону аула. За ним бросились двое его бородачей-родственников, третий обратился к старшему надсмотрщику и, указав на лежащего, ломаным русским языком приказал:
– Этого лычно пиритащишь в погреб!
Надсмотрщик быстро закивал головой:
– Все сделаю, все, как прикажете!
Толпа продолжала лежать на земле, Валентин после ухода Хасана принял командование на себя:
– Всем встать и бегом в казармы! Всех закрыть. Тебе, – обратился он к старшему охраннику, – выполнять приказ, охране за мной – бегом марш!..
Когда было далеко за полночь, в комнату охраны ввалился сильно пьяный Валентин. Своим шумным появлением он сразу разбудил Феликса.
Пройдя нетвердой походкой через всю комнату, начальник упал на стул, и только близость подоконника спасла его от того, чтобы не свалиться вместе со стулом.
Он молча смотрел на Феликса мутными глазами.
– Тебе что, делать нечего, Валентин? Шарахаешься по ночам, ни себе, ни людям не даешь отдохнуть.
– Ты почему не добил того парня, почему оставил в живых? Отвечай, когда спрашиваю, – процедил Валентин.
– Я не понимаю тебя, если ты хочешь нормально поговорить, то говори яснее, а если и дальше будешь «наезжать», то лучше проспись, а потом поговорим.
– Ты мне, сучок, не указывай: когда, где и что говорить, понял? Ты никто, простой сторожевой пес и молчи, когда говорю я.
– Послушай, командир, а сам-то ты кто? Чем ты лучше меня? Что ходишь все вокруг да около, вынюхиваешь, высматриваешь, ловишь на слове? Для чего? Чтобы потом шепнуть на ушко своему повелителю?
– Ну ты и сука, – побагровел Валентин. – Да кто тебя, дезертира, пригрел, пожалел, на должность посадил, а? Кто тебя из дерьма вытащил? Гнил бы без меня сейчас на каменоломне, мудак.
– Все, командир, иди к себе, поговорим позже.
Валентин встал со стула:
– Почувствовал покровительство Хасана? Ну-ну, давай. Из тебя бо-ольшая скотина получится. – И он, стараясь идти ровнее, вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.
После этого визита Феликс, присев на подоконник, закурил. Что произошло с Валентином? Он никогда прежде не видел его таким. Ведь Феликс, по сути, спас репутацию всей охраны и его, Валентина, в первую очередь. Что же так обозлило его?
Может, ревность? Феликс оказался лучше всех остальных и возможна рокировка? Вдруг Хасану придет в голову заменить Валентина на него? Командир был сильно навеселе, но, как говорится, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.
Наступивший день был для Феликса выходным. Но распорядок был нарушен уже рано утром – пришел посыльный от Хасана и передал, что хозяин ждет его через полчаса у себя в кабинете. Наскоро позавтракав и приведя себя в порядок, Феликс отправился в сопровождении посыльного в главный дом. И вновь, как и в первый раз, в душу его вкралась тревога: все-таки умеет эта сволочь каким-то образом действовать на окружающих. Хасан встретил Феликса приветливо, однако из-за стола не вышел, только привстал и жестом пригласил его присесть. Боковые двери были слегка приоткрыты, как тогда, хотя Феликс уже не стоял перед Хасаном и беседа обещала быть мирной, в отличие от той, когда решалась его судьба.
Начал Хасан безо всякого вступления:
– Я никогда не ошибаюсь в людях. Я благодарен тебе за твой поступок, и если я никогда и никому не прощаю обид, то и услуг также не забываю никогда. Поэтому я решил назначить тебя главным надзирателем над рабами. Властью тебя наделяю неограниченной, с этим скотом ты волен поступать по своему усмотрению, лишь бы был порядок и соблюдался график строительства. Я поручаю тебе провести расследование случая с покушением. Эта тварь, которая посягнула на меня, сейчас проводит время в камере пыток. Выбей из него все. Но выбей так, чтобы он остался жить. Он нужен мне живой для показательного наказания.
Вот, пожалуй, и все на сегодня. Да, Валентин с этого дня не является твоим прямым начальником, вы теперь на одной ступени служебной лестницы, поэтому тебе полагается жалованье – хорошим служащим, я считаю, надо платить. 1000 долларов на всем готовом; жить ты тоже перейдешь в более цивилизованное место. Общаться со мной ты сможешь теперь напрямую по радиотелефону, который тебе передадут сразу, как только ты выйдешь отсюда. В случае острой необходимости тебе будет достаточно связаться со мной, чтобы обо всем договориться. А сейчас за работу. Займись тем, и... Спасибо тебе, Феликс!
– Только один вопрос: как мне называть вас?
– Просто Хасан.
– Все понял и с вашего разрешения удаляюсь.
Хасан кивком головы проводил его.
В приемной Феликс столкнулся с Валентином, который был чернее тучи.
Они поздоровались, причем Феликс почувствовал, что Валентин делает это с явной неохотой.
– Мне приказано передать вам телефон и показать новое место жительства.
– Валентин, мы что, на «вы»?
– Да!
– И давно?
– Со вчерашнего дня.
– Послушай, то ты нес какой-то пьяный бред, то ведешь себя так, будто у нас назначена дуэль.
– Дуэль у нас не назначена, но прошу с сегодняшнего дня обращаться ко мне на «вы», а лучше вообще не обращаться, ведь теперь, как я понимаю, вы фигура самостоятельная и под моим началом не состоите. Так что особых поводов для личного общения у нас, надеюсь, не будет. По крайней мере, я не хочу этого.
– Да что с тобой? Крыша, что ли, после пьянки поехала?
– Так, хватит пустых разговоров – перейдем к делу. У вас не так много времени для выполнения работы. Вот аппарат, – он передал Феликсу радиотелефон, – работает в радиусе до двух километров, связаться с хозяином можете, не удаляясь на большее расстояние. А вот дом, – Валентин указал на третье от хасановского здание, – где для вас отведена правая половина первого этажа. К сожалению, в левой проживаю я, но надеюсь, работа увлечет вас, и наши встречи будут предельно редкими.
Он бросил ключи Феликсу и, не оборачиваясь, пошел скорым шагом к дому Хасана.
Спальня была уютной, с широкой кроватью. Не квартира, а номер люкс в приличном отеле. Но более всего порадовала ванная комната с горячей водой. Наконец-то Феликс смог принять контрастный душ, который так любил. Стоя под струями то горячей, то холодной воды, он расслабился и спокойно выстраивал план своего поведения в ходе допроса.
Как ни крути, но придется, видимо, причинять этому беззащитному человеку боль.
Лишь бы не переусердствовать. И хотя бедолаге в любом случае не жить, но брать грех на душу не хотелось, тем более на этот счет Хасан предупредил особо.
С тяжелым чувством Феликс вошел в погреб, где его встретил тот самый бородач, который совсем недавно освобождал его от пут в той злосчастной камере, в которую ему вновь пришлось войти, но уже в качестве инквизитора.
Бородач включил свет и, прикрыв дверь, оставил Феликса наедине с обитателями камеры. Их было двое: тот, с кем он непосредственно должен был «работать», и бывший старший надзиратель, о котором с таким презрением отзывался Валентин. Первый был закован так же, как некогда сам Феликс – практически прибит к стене. Голова его была склонена к груди, и казалось, он спал, по крайней мере, на появление в камере постороннего и включенный свет заключенный никак не реагировал. Второй был просто закреплен короткой цепью за правую руку к стене.
Как только включился свет и глаза немного к нему привыкли, сразу же заговорил надзиратель:
– Я не знаю, кто вы, начальник, но я ни в чем не виноват. За что Хасан поступил со мной так жестоко? Я же служил ему, как верный пес, клянусь, вернее меня у него слуг еще не было. За что меня сюда? Я не могу здесь больше, освободите меня – я докажу, я оправдаю, я сделаю все, что мне прикажут – сам на куски порву этого ублюдка, на части живого порежу и сожру на глазах у всех. Отдайте мне его, и я докажу Хасану, что не виноват, матерью клянусь, я и подумать не мог, что у этой скотины в голове, знал бы – забил бы лично до смерти.
Голос надзирателя прерывался всхлипываниями, обещая вскоре перейти в рыдания, поэтому Феликс хлестко ударил его по лицу.
– Заткнись, козел, с тобой разговор еще впереди, и если ты, мразь, еще выплюнешь хоть слово, я закрою твой хавальник навсегда, понял меня?
Надзиратель закивал головой, удар, видно, привел его в себя.
– Теперь ты. – Феликс повернулся к виновнику происшествия.
Последний никак внешне не воспринимал происходящее. Феликс подошел к нему, присел на корточки, рукой приподнял подбородок заключенного – взглянул в его лицо. Закатившиеся глаза, открытый рот вызывали тревогу.
Неужели умер? Но слегка пробивающееся дыхание убедило в обратном.
Он был жив, просто находился в забытьи. Да. Видно – пережали. Еще немного, и точно отдаст концы. Феликс принялся освобождать пленника, но прикован он был настолько профессионально, что пришлось звать бородача, который в считанные минуты снял оковы. Тело жертвы мешком повалилось на земляной пол.
Феликс приподнял пленника, усадил, прислонив к стене, попросил бородача принести воды и наконец привел бедолагу в чувство. Тот смотрел на Феликса непонимающим взглядом, видно, мысли еще были далеко, и разговаривать с ним было пока рановато, пусть оклемается немного.
Феликс обратился к надзирателю:
– Как его зовут?
– Кошак.
– Я не про погоняло, как его фамилия и имя?
– Фамилия – Кошанский, отсюда и погоняло, зовут то ли Петр, то ли Федор – точно не знаю, у нас больше по кликухам.
– Как он вел себя за все время пребывания здесь?
– Освободи, начальник, в натуре, не могу больше.
– Отвечай!
– А хрен его знает, их же почти сотня, за каждым не усмотришь, вел себя как все, пахал нормально, особо не дергался, хотя и скулил иногда, да они все скулят, когда прижмешь их.
– И часто ты их прижимал?
– По необходимости.
– Короче, беспредельничал. Тебя зачем туда поставили? Порядок соблюдать и обеспечивать работу. А ты? Ты поставил себя выше всех. Почувствовал себя хозяином и вытворял все, что тебе заблагорассудится? Вот и результат. И нападение на Хасана – это и твоих рук дело – ты же, скот, довел этого Кошака до такого безрассудства, а может, ты специально все делал? А что? Сговорился с надзирателями, вместе тщательно подготовили нападение, используя этого недоумка. Удайся твой план, ты мог бы и мятеж поднять, направив толпу на пули? Никакая охрана не выдержала бы такого натиска живой волны. Вот цель и достигнута. Ты свергаешь Хасана, встаешь на его место и правишь. А? Как тебе такой расклад?
Надзиратель моргал глазами, пораженный таким поворотом событий.
– Да вы что, начальник? Мне такое и присниться-то не могло. Я хозяину всем обязан, да я за него и в огонь, и в воду, – он чуть не задохнулся от нахлынувших чувств, а может быть, и от осознания нависшей над его жизнью реальной угрозы.
– Смотрю, у нас опять гости? – раздалось внезапно от стены. Феликс повернулся и подошел к Кошанскому:
– Что, очухался?
– А ты, начальник, особо не радуйся. В чем признался, в том признался, добавить мне нечего, хоть на дыбу определяй. Так что можешь двигать, как пришел, и эту вонючку с собой прихвати, – он кивнул на надзирателя, – слишком уж он дебильный, ваш подсадняк. Ему колоть меня надо, а он в истерике бьется, Хасана все какого-то просит. Осточертел за ночь. Тут самому хоть волком вой, так еще эта ментовская падла все нервы извела.
– Я что-то не пойму тебя, дружок, ты под дурачка закосить решил? Брось это сразу, а то ведь я тебя лечить начну, и тебе это не понравится.
– Ты че, никогда не видел, как косят? Да ты у них никак стажер. В таком случае никакого базара вообще не будет...
Договорить Кошанский не успел – Феликс несильно, но болезненно ткнул его пальцами под ребра.
Надо сказать, Феликс был обескуражен: он ожидал всего – и бессильной ярости, и полного безразличия, и попытки оправдаться, но такого разговора не ожидал никак.
– Знаешь, не нравится мне твое поведение. Давай-ка для начала я поучу тебя хорошим манерам. – Феликс ударил ногой в голову пленника, разбив ему бровь.
Кровь хлынула ручьем. Прикрыв лицо рукой, Кошанский зло бросил:
– Беспредельничаешь, начальник? Тебе что, моей признанки мало? Хоть распни меня – ничего больше не скажу.
Тут голос подал надзиратель:
– Вот так всю ночь и долбит, что замочил какую-то бабу, а мужика не трогал, и кто его грохнул, не знает и знать не хочет. Может, умом тронулся?
– Какая баба, какой мужик? Вы что мне тут оба гоните?
– Вот и я чувствую, пургу гонит, а понять ничего не пойму.
– Умом, говоришь, тронулся?
Ситуация складывалась непонятная.
– Значит, мужика ты не трогал, а бабу завалил? – подыграл Кошанскому Феликс.
– Точно.
– И когда это было?
– Да в протоколе все записано, все чистосердечно – и когда, и как я ее, родимую, и за что – самое главное. Ревность проклятая, не в своем уме был, да и пьяный.
– Ну, а Хасана?
– Какого Хасана?
– Ты представляешь, где находишься?
– Ну знамо где – в СИЗО. Где же мне еще быть?
– Послушай, ублюдок, ты перестанешь, наконец, паясничать, я же тебя калекой на всю жизнь сделаю.
– Да че ты хочешь-то, в натуре, другой признанки, что ли? Другой не будет, бабу свою...
– На хера мне твоя история с бабой, мужиком и всем остальным? – Феликс вышел из себя, но, пытаясь сдерживаться, продолжал: – Ты, Кошанский Федор, Петр или Иван, – мне до лампочки, как тебя на самом деле, – внимательно слушай меня и шевели извилинами. Вчера ты по своей воле или по чьему-то наущению, – Феликс говорил медленно, вкрадчиво, – бросился на своего хозяина – Хасана с трубой, пытаясь его убить? Это ты помнишь, сука?
Кошанский в изумлении смотрел на Феликса:
– Какой Хасан? Какая стройка? Чего вы хотите от меня? Бабу свою я грохнул, за блядство ее. А вы какого-то Хасана на меня вешаете, я этих хасанов и мамедов с армии не встречал, да и свидетель у меня есть – все тот же Колька-сосед – он видел, как моя блядь с тем козлом трахалась, он же мне и сказал об этом. И не тронул я его потому, что, когда я за Катьку взялся, слинял он, а уж кто ему башку в коридоре подрезал, тут я совсем пас: я после нее еще пузырь высосал, ну и все – ушел в отключку. Очухался только у вас в ментовке, где сразу во всем признался и больше ничего на себя не возьму, а если бить будете, то так на суде и заявлю, и адвокату скажу, как на меня чей-то глушняк вешали.
Феликс все понял. Он посмотрел на Кошанского с чувством сожаления и облегчения одновременно.
Довели мужика – сорвался. Допрашивать его дальше никакого смысла не было – Кошанский твердил одно, повторяя глубоко засевший в его памяти наиболее яркий эпизод, в котором он и продолжает жить, а все происходящее с ним сейчас прочно связывается в его больной голове только с тем происшествием и ни с чем более. Это и к лучшему для самого Феликса – он практически освобождается от продолжения допроса. Кошанский же так и погибнет в своей горячке, не испытав, по крайней мере, ужаса мучительного ожидания собственной казни.
Феликс вышел в коридор, где на своем посту находился бессменный бородач:
– Надзирателю перецепи руки, пусть повисит на левой. Раба не трогай, хотя нет – зацепи его за ногу, а то еще бросится на бывшего начальника и дело кончится плохо, так что от греха прикуй его подальше, но умело, чтобы не пострадал. Хасану они нужны живые, – приказал Феликс.
В воображении Феликса это место ассоциировалось с чем-то наподобие концлагеря: колючая проволока, вышки по периметру, охранники с собаками, но все оказалось значительно проще. Поселение представляло собой два довольно длинных барака-казармы с очень маленькими окнами, такими, что даже ребенок не смог бы пролезть через них. Входной дверью служили ворота, закрывающиеся на засов извне. Сейчас, когда внутри никого не было, ворота были распахнуты, и Феликс увидел несколько рядов двухъярусных нар. Между казармами находилось небольшое помещение, которое могло служить как жильем для надзирателей, так и обычной кухней.
Надо признать, место для дома Хасан выбрал более чем удачно. Строящийся дом по замыслу хозяина должен был вписаться в отвесную скалу и являться ее основанием, составной частью, поэтому строительство велось из камня, который добывался тут же.
«Какой же это адский труд, – подумал Феликс, – каждый камень нужно выдолбить, перенести, а весит он немало, да установить правильно и все вручную, никаких подъемных или других вспомогательных механизмов».
Когда группа с Хасаном подошла вплотную к площадке, навстречу выбежал человек, одетый во что-то похожее на форму, при нем была большая плеть, а на ремешке свисала дубинка.
– Начальник охраны рабов, – шепнул Феликсу Валентин. – Скотина, каких еще поискать, сам бывший раб, пробился в начальство, теперь выслуживается как может, из кожи лезет.
Феликс перевел взгляд на начальника рабов.
Подбежав вплотную к кольцу внешней охраны, тот внезапно остановился, не делая никаких подвижек в сторону Хасана, – видно, знал дистанцию.
Докладывал он быстро и четко, по заранее разработанному порядку, смотря на Хасана преданно-собачьим взглядом. Выслушав рапортующего, Хасан слегка кивнул головой, и тот поспешно, с бьющей по ногам дубинкой побежал обратно к стройке, откуда уже выходил другой человек. По тому, как спокойно он направлялся к Хасану, можно было предположить, что это и есть начальник строительства. Хасан направился ему навстречу. Валентин дал команду подчиненным оставаться на местах. Поравнявшись с начальником строительства, Хасан пожал ему руку, и они отправились в сторону строения.
Внешняя охрана осталась как бы не у дел, и Феликс решил поговорить с Валентином.
– Командир, мы можем поговорить? Или инструкцией это запрещено?
– Говори.
– Ты недавно сказал, что начальник местной охраны сам бывший раб. Что это значит?
– Значит, что местная охрана набирается из бывших рабов, которые смогли проявить себя, доказали свою полную преданность хозяину и стремление быть лучшими из рабов. Представляешь, какое сочетание – лучший из рабов! Сюда доставляют рабочую силу со всего света, и все они люди разные: есть опустившиеся сознательно – алкоголики, начинающие наркоманы, погнавшиеся за своей дозой к черту на кулички, но последние, как правило, долго здесь не живут – работа их быстро изводит. Есть и такие, с которыми жизнь обошлась так же несправедливо, как с тобой, и те, кого заманили по «глупости». Доверчивые бедолаги, клюнувшие на обещания хорошо подзаработать.
Хасан, чтобы держать всю эту толпу в повиновении, и ввел такой порядок. Кто проявит себя, того переводят в надзиратели, а чтобы удержаться на этой паскудной должности, эта шваль усердствует так, что даже эсэсовцы позавидовали бы. У них есть свои привилегии, значительно меньшие, чем, скажем, у тебя, но имеются.
Живут они отдельно не только от основной массы, но и друг от друга.
Они же могут забирать к себе для утехи женщин, которых здесь тоже достаточно, – пожелает она того или нет.
Начальник их вообще ублюдок – никаких норм не признает, садист, одним словом. Кто-то после зоны притащил его, а на зоне, по слухам, «обиженным» он был, теперь вот отыгрывается на всех подряд за свое кукареканье на параше. И главное: если надзиратель в чем-то провинится, его тут же переводят обратно в рабы, и легко представить, какова будет его участь.
Поэтому надзиратели за свои места держатся так, как не держится за соломинку утопающий. Вся эта система да нечеловеческие условия быстро превращают людей в скотов.
– Понятно, – Феликс закурил. – Ну а кто же все-таки строит все это, не бедолаги же, я не в смысле рабочей силы, но должен же быть архитектор, прораб или мастер какой. Ведь сам Хасан с рабами ничего путного создать не смогут.
– Непосредственно строительством руководит наемная бригада отличных спецов из Турции.
– А к чему этот визит? Хасан же мог запросто вызвать или пригласить нужных людей к себе, или ему просто прогуляться захотелось?
– Нет, это не простая прогулка. Хасан во всем привык быть хозяином. Поэтому периодически он вмешивается в дела строительства, хотя сам в этом ни черта не смыслит, но дает понять, что он главный везде и всегда. Простым осмотром дело не кончится, и ты еще немало интересного сегодня увидишь.
Пока они разговаривали, вдали послышался шум приближающейся толпы. Феликс вопрошающе посмотрел на Валентина – что бы это значило?
– Потерпи, сейчас сам все увидишь, – вполголоса сообщил командир. Когда толпа, подгоняемая надзирателями, подошла близко, Валентин приказал внешней охране рассредоточиться и приготовиться. Подошедших быстро построили в три шеренги, и вперед вышел Хасан.
Внешняя охрана также выстроилась в шеренгу – напротив рабов. Феликсу досталось место почти рядом с Хасаном, вернее, вплотную с одним из его телохранителей.
– Ти-и-ихо! Всем молчать и слушать хозяина, – вo всю глотку заорал старший надзиратель.
Хасан махнул рукой, и наступила гробовая тишина.
– Все, кто стоит передо мной, признаете ли вы, что я выше вас?
– Да! – хором, по указке надзирателя прокричала толпа.
– Признаете ли вы, что волею судьбы принадлежите мне душой и телом?
– Да!
– Признаете ли вы, что труд ваш священен, ибо он служит мне, вашему повелителю?
– Да!
– Кто ваш хозяин?
– Хасан!
Распаляясь все больше, Хасан продолжал:
– Кому вы обязаны жизнью?
– Хасану!
– Кто превыше всего?
– Хасан!
Феликс слушал эти бредовые вопросы и заученные однозначные ответы, внимательно разглядывая лица невольников. Он переводил взгляд с лица на лицо, и все они были похожи – в них не было жизни. Пройдя взглядом первую шеренгу, он попытался рассмотреть тех, кого мог увидеть во второй, и вдруг... Да, так и есть – из середины шеренги на него смотрели знакомые глаза. Изменившееся и равнодушное лицо, но глаза, полные жизни, – глаза Крота. Витек, пронеслось в голове, ну, слава богу, ты здесь. Казалось, Феликс сам готов был орать вместе с толпой, он был счастлив вновь увидеть своего верного друга.
Между тем вопли прекратились, и Феликс даже не заметил, как Хасан перешел на философскую тему:
– ...И потому все, что вы делаете, вы делаете для себя. Труд превратил обезьяну в человека, и только полноценный труд гарантирует вам жизнь.
Строительство должно вестись еще более интенсивно. Теперь каждому будет установлена норма. Женщины переводятся в разряд поощрительных призов. Только тот, кто выполнит норму, получит право обладать женщиной. Вашу половую анархию я прекращаю – женщин отселить в палатки и привлекать к работам только единой группой под руководством той, кого я назначу старшей.
Тем же, кто будет саботировать строительство, симулировать болезни, ушибы и прочее – я просто не советую этого делать. Лучшее лекарство – кнут, и лечить «больных» будут под моим непосредственным контролем до полного выздоровления. Питание тем, кто выполняет норму, увеличить за счет тех, кто эту норму не выполнит. Любое недовольство будет жестоко караться. Сегодня я никого не наказываю, и это необычно, но у меня хорошее настроение, и я не хочу его портить перед обедом.
И тут произошло то, что резко обострило ситуацию.
Из первой шеренги вдруг выскочил какой-то невольник с куском трубы, невообразимым образом оказавшимся у него в руке, и закричал:
– У-у, крыса ты паскудная! – он бросился в сторону Хасана. Их разделяло чуть больше двадцати метров. Все произошло так неожиданно, что все замерли. Даже сам Хасан со своей непосредственной охраной как будто оцепенели. А человек приближался. И хотя все происходило в считанные секунды, Феликс молниеносно просчитал ситуацию: бездействие бородачей объяснимо – так случается довольно часто, когда события происходят внезапно и даже бывалые бойцы вдруг превращаются в истуканов. Выходка раба в такой форме была настолько неожиданной, что вызвала у всех настоящий шок. У всех, кроме Феликса. Он уже знал, что делать. Убить Хасана этому бедолаге не удастся, в лучшем случае он нанесет ему небольшое увечье и сделает того более осторожным, а у Феликса, вступи он сейчас в схватку, появляется шанс стать близким Хасану человеком. Шанс, который грех упустить. И он начал действовать.
Феликс рванулся навстречу рабу, нанес короткий удар ногой в область солнечного сплетения и вырубил нападающего.
Его переломившееся тело по инерции пролетело метра два и рухнуло почти у самых ног неподвижного Хасана. По толпе пробежал гул, один из бородачей дал длинную автоматную очередь поверх голов стоящих невольников.
– Лежать, всем лежать! – заорал старший надсмотрщик, бледный как мел. Толпа бросилась на землю, машинально заложив руки за голову, хотя такой команды никто не давал. Бородачи направили стволы своих автоматов в разные стороны, включая и внешнюю охрану.
– Оружие не доставать, стоять смирно, – предупредил Валентин подчиненных.
Хасан подошел к Феликсу, пристально посмотрел ему в глаза и произнес:
– Ты спас мне жизнь. Никогда этого не забуду. – И, не обращая никакого внимания на лежащего человека, лежащую толпу, стоящих по стойке «смирно» охранников, резко повернулся и пошел в сторону аула. За ним бросились двое его бородачей-родственников, третий обратился к старшему надсмотрщику и, указав на лежащего, ломаным русским языком приказал:
– Этого лычно пиритащишь в погреб!
Надсмотрщик быстро закивал головой:
– Все сделаю, все, как прикажете!
Толпа продолжала лежать на земле, Валентин после ухода Хасана принял командование на себя:
– Всем встать и бегом в казармы! Всех закрыть. Тебе, – обратился он к старшему охраннику, – выполнять приказ, охране за мной – бегом марш!..
Когда было далеко за полночь, в комнату охраны ввалился сильно пьяный Валентин. Своим шумным появлением он сразу разбудил Феликса.
Пройдя нетвердой походкой через всю комнату, начальник упал на стул, и только близость подоконника спасла его от того, чтобы не свалиться вместе со стулом.
Он молча смотрел на Феликса мутными глазами.
– Тебе что, делать нечего, Валентин? Шарахаешься по ночам, ни себе, ни людям не даешь отдохнуть.
– Ты почему не добил того парня, почему оставил в живых? Отвечай, когда спрашиваю, – процедил Валентин.
– Я не понимаю тебя, если ты хочешь нормально поговорить, то говори яснее, а если и дальше будешь «наезжать», то лучше проспись, а потом поговорим.
– Ты мне, сучок, не указывай: когда, где и что говорить, понял? Ты никто, простой сторожевой пес и молчи, когда говорю я.
– Послушай, командир, а сам-то ты кто? Чем ты лучше меня? Что ходишь все вокруг да около, вынюхиваешь, высматриваешь, ловишь на слове? Для чего? Чтобы потом шепнуть на ушко своему повелителю?
– Ну ты и сука, – побагровел Валентин. – Да кто тебя, дезертира, пригрел, пожалел, на должность посадил, а? Кто тебя из дерьма вытащил? Гнил бы без меня сейчас на каменоломне, мудак.
– Все, командир, иди к себе, поговорим позже.
Валентин встал со стула:
– Почувствовал покровительство Хасана? Ну-ну, давай. Из тебя бо-ольшая скотина получится. – И он, стараясь идти ровнее, вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.
После этого визита Феликс, присев на подоконник, закурил. Что произошло с Валентином? Он никогда прежде не видел его таким. Ведь Феликс, по сути, спас репутацию всей охраны и его, Валентина, в первую очередь. Что же так обозлило его?
Может, ревность? Феликс оказался лучше всех остальных и возможна рокировка? Вдруг Хасану придет в голову заменить Валентина на него? Командир был сильно навеселе, но, как говорится, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.
Наступивший день был для Феликса выходным. Но распорядок был нарушен уже рано утром – пришел посыльный от Хасана и передал, что хозяин ждет его через полчаса у себя в кабинете. Наскоро позавтракав и приведя себя в порядок, Феликс отправился в сопровождении посыльного в главный дом. И вновь, как и в первый раз, в душу его вкралась тревога: все-таки умеет эта сволочь каким-то образом действовать на окружающих. Хасан встретил Феликса приветливо, однако из-за стола не вышел, только привстал и жестом пригласил его присесть. Боковые двери были слегка приоткрыты, как тогда, хотя Феликс уже не стоял перед Хасаном и беседа обещала быть мирной, в отличие от той, когда решалась его судьба.
Начал Хасан безо всякого вступления:
– Я никогда не ошибаюсь в людях. Я благодарен тебе за твой поступок, и если я никогда и никому не прощаю обид, то и услуг также не забываю никогда. Поэтому я решил назначить тебя главным надзирателем над рабами. Властью тебя наделяю неограниченной, с этим скотом ты волен поступать по своему усмотрению, лишь бы был порядок и соблюдался график строительства. Я поручаю тебе провести расследование случая с покушением. Эта тварь, которая посягнула на меня, сейчас проводит время в камере пыток. Выбей из него все. Но выбей так, чтобы он остался жить. Он нужен мне живой для показательного наказания.
Вот, пожалуй, и все на сегодня. Да, Валентин с этого дня не является твоим прямым начальником, вы теперь на одной ступени служебной лестницы, поэтому тебе полагается жалованье – хорошим служащим, я считаю, надо платить. 1000 долларов на всем готовом; жить ты тоже перейдешь в более цивилизованное место. Общаться со мной ты сможешь теперь напрямую по радиотелефону, который тебе передадут сразу, как только ты выйдешь отсюда. В случае острой необходимости тебе будет достаточно связаться со мной, чтобы обо всем договориться. А сейчас за работу. Займись тем, и... Спасибо тебе, Феликс!
– Только один вопрос: как мне называть вас?
– Просто Хасан.
– Все понял и с вашего разрешения удаляюсь.
Хасан кивком головы проводил его.
В приемной Феликс столкнулся с Валентином, который был чернее тучи.
Они поздоровались, причем Феликс почувствовал, что Валентин делает это с явной неохотой.
– Мне приказано передать вам телефон и показать новое место жительства.
– Валентин, мы что, на «вы»?
– Да!
– И давно?
– Со вчерашнего дня.
– Послушай, то ты нес какой-то пьяный бред, то ведешь себя так, будто у нас назначена дуэль.
– Дуэль у нас не назначена, но прошу с сегодняшнего дня обращаться ко мне на «вы», а лучше вообще не обращаться, ведь теперь, как я понимаю, вы фигура самостоятельная и под моим началом не состоите. Так что особых поводов для личного общения у нас, надеюсь, не будет. По крайней мере, я не хочу этого.
– Да что с тобой? Крыша, что ли, после пьянки поехала?
– Так, хватит пустых разговоров – перейдем к делу. У вас не так много времени для выполнения работы. Вот аппарат, – он передал Феликсу радиотелефон, – работает в радиусе до двух километров, связаться с хозяином можете, не удаляясь на большее расстояние. А вот дом, – Валентин указал на третье от хасановского здание, – где для вас отведена правая половина первого этажа. К сожалению, в левой проживаю я, но надеюсь, работа увлечет вас, и наши встречи будут предельно редкими.
Он бросил ключи Феликсу и, не оборачиваясь, пошел скорым шагом к дому Хасана.
* * *
Новое жилище Феликса было просто шикарным: гостиная с мягкой мебелью, баром-холодильником, большой видеодвойкой, музыкальным центром, мощным кондиционером. Все это утопало в разноцветных азиатских коврах, которые были везде, где только возможно, кроме разве что потолка, который сам по себе являлся вершиной искусства резьбы по дереву, – такого великолепия Феликс нигде и никогда еще не видел.Спальня была уютной, с широкой кроватью. Не квартира, а номер люкс в приличном отеле. Но более всего порадовала ванная комната с горячей водой. Наконец-то Феликс смог принять контрастный душ, который так любил. Стоя под струями то горячей, то холодной воды, он расслабился и спокойно выстраивал план своего поведения в ходе допроса.
Как ни крути, но придется, видимо, причинять этому беззащитному человеку боль.
Лишь бы не переусердствовать. И хотя бедолаге в любом случае не жить, но брать грех на душу не хотелось, тем более на этот счет Хасан предупредил особо.
С тяжелым чувством Феликс вошел в погреб, где его встретил тот самый бородач, который совсем недавно освобождал его от пут в той злосчастной камере, в которую ему вновь пришлось войти, но уже в качестве инквизитора.
Бородач включил свет и, прикрыв дверь, оставил Феликса наедине с обитателями камеры. Их было двое: тот, с кем он непосредственно должен был «работать», и бывший старший надзиратель, о котором с таким презрением отзывался Валентин. Первый был закован так же, как некогда сам Феликс – практически прибит к стене. Голова его была склонена к груди, и казалось, он спал, по крайней мере, на появление в камере постороннего и включенный свет заключенный никак не реагировал. Второй был просто закреплен короткой цепью за правую руку к стене.
Как только включился свет и глаза немного к нему привыкли, сразу же заговорил надзиратель:
– Я не знаю, кто вы, начальник, но я ни в чем не виноват. За что Хасан поступил со мной так жестоко? Я же служил ему, как верный пес, клянусь, вернее меня у него слуг еще не было. За что меня сюда? Я не могу здесь больше, освободите меня – я докажу, я оправдаю, я сделаю все, что мне прикажут – сам на куски порву этого ублюдка, на части живого порежу и сожру на глазах у всех. Отдайте мне его, и я докажу Хасану, что не виноват, матерью клянусь, я и подумать не мог, что у этой скотины в голове, знал бы – забил бы лично до смерти.
Голос надзирателя прерывался всхлипываниями, обещая вскоре перейти в рыдания, поэтому Феликс хлестко ударил его по лицу.
– Заткнись, козел, с тобой разговор еще впереди, и если ты, мразь, еще выплюнешь хоть слово, я закрою твой хавальник навсегда, понял меня?
Надзиратель закивал головой, удар, видно, привел его в себя.
– Теперь ты. – Феликс повернулся к виновнику происшествия.
Последний никак внешне не воспринимал происходящее. Феликс подошел к нему, присел на корточки, рукой приподнял подбородок заключенного – взглянул в его лицо. Закатившиеся глаза, открытый рот вызывали тревогу.
Неужели умер? Но слегка пробивающееся дыхание убедило в обратном.
Он был жив, просто находился в забытьи. Да. Видно – пережали. Еще немного, и точно отдаст концы. Феликс принялся освобождать пленника, но прикован он был настолько профессионально, что пришлось звать бородача, который в считанные минуты снял оковы. Тело жертвы мешком повалилось на земляной пол.
Феликс приподнял пленника, усадил, прислонив к стене, попросил бородача принести воды и наконец привел бедолагу в чувство. Тот смотрел на Феликса непонимающим взглядом, видно, мысли еще были далеко, и разговаривать с ним было пока рановато, пусть оклемается немного.
Феликс обратился к надзирателю:
– Как его зовут?
– Кошак.
– Я не про погоняло, как его фамилия и имя?
– Фамилия – Кошанский, отсюда и погоняло, зовут то ли Петр, то ли Федор – точно не знаю, у нас больше по кликухам.
– Как он вел себя за все время пребывания здесь?
– Освободи, начальник, в натуре, не могу больше.
– Отвечай!
– А хрен его знает, их же почти сотня, за каждым не усмотришь, вел себя как все, пахал нормально, особо не дергался, хотя и скулил иногда, да они все скулят, когда прижмешь их.
– И часто ты их прижимал?
– По необходимости.
– Короче, беспредельничал. Тебя зачем туда поставили? Порядок соблюдать и обеспечивать работу. А ты? Ты поставил себя выше всех. Почувствовал себя хозяином и вытворял все, что тебе заблагорассудится? Вот и результат. И нападение на Хасана – это и твоих рук дело – ты же, скот, довел этого Кошака до такого безрассудства, а может, ты специально все делал? А что? Сговорился с надзирателями, вместе тщательно подготовили нападение, используя этого недоумка. Удайся твой план, ты мог бы и мятеж поднять, направив толпу на пули? Никакая охрана не выдержала бы такого натиска живой волны. Вот цель и достигнута. Ты свергаешь Хасана, встаешь на его место и правишь. А? Как тебе такой расклад?
Надзиратель моргал глазами, пораженный таким поворотом событий.
– Да вы что, начальник? Мне такое и присниться-то не могло. Я хозяину всем обязан, да я за него и в огонь, и в воду, – он чуть не задохнулся от нахлынувших чувств, а может быть, и от осознания нависшей над его жизнью реальной угрозы.
– Смотрю, у нас опять гости? – раздалось внезапно от стены. Феликс повернулся и подошел к Кошанскому:
– Что, очухался?
– А ты, начальник, особо не радуйся. В чем признался, в том признался, добавить мне нечего, хоть на дыбу определяй. Так что можешь двигать, как пришел, и эту вонючку с собой прихвати, – он кивнул на надзирателя, – слишком уж он дебильный, ваш подсадняк. Ему колоть меня надо, а он в истерике бьется, Хасана все какого-то просит. Осточертел за ночь. Тут самому хоть волком вой, так еще эта ментовская падла все нервы извела.
– Я что-то не пойму тебя, дружок, ты под дурачка закосить решил? Брось это сразу, а то ведь я тебя лечить начну, и тебе это не понравится.
– Ты че, никогда не видел, как косят? Да ты у них никак стажер. В таком случае никакого базара вообще не будет...
Договорить Кошанский не успел – Феликс несильно, но болезненно ткнул его пальцами под ребра.
Надо сказать, Феликс был обескуражен: он ожидал всего – и бессильной ярости, и полного безразличия, и попытки оправдаться, но такого разговора не ожидал никак.
– Знаешь, не нравится мне твое поведение. Давай-ка для начала я поучу тебя хорошим манерам. – Феликс ударил ногой в голову пленника, разбив ему бровь.
Кровь хлынула ручьем. Прикрыв лицо рукой, Кошанский зло бросил:
– Беспредельничаешь, начальник? Тебе что, моей признанки мало? Хоть распни меня – ничего больше не скажу.
Тут голос подал надзиратель:
– Вот так всю ночь и долбит, что замочил какую-то бабу, а мужика не трогал, и кто его грохнул, не знает и знать не хочет. Может, умом тронулся?
– Какая баба, какой мужик? Вы что мне тут оба гоните?
– Вот и я чувствую, пургу гонит, а понять ничего не пойму.
– Умом, говоришь, тронулся?
Ситуация складывалась непонятная.
– Значит, мужика ты не трогал, а бабу завалил? – подыграл Кошанскому Феликс.
– Точно.
– И когда это было?
– Да в протоколе все записано, все чистосердечно – и когда, и как я ее, родимую, и за что – самое главное. Ревность проклятая, не в своем уме был, да и пьяный.
– Ну, а Хасана?
– Какого Хасана?
– Ты представляешь, где находишься?
– Ну знамо где – в СИЗО. Где же мне еще быть?
– Послушай, ублюдок, ты перестанешь, наконец, паясничать, я же тебя калекой на всю жизнь сделаю.
– Да че ты хочешь-то, в натуре, другой признанки, что ли? Другой не будет, бабу свою...
– На хера мне твоя история с бабой, мужиком и всем остальным? – Феликс вышел из себя, но, пытаясь сдерживаться, продолжал: – Ты, Кошанский Федор, Петр или Иван, – мне до лампочки, как тебя на самом деле, – внимательно слушай меня и шевели извилинами. Вчера ты по своей воле или по чьему-то наущению, – Феликс говорил медленно, вкрадчиво, – бросился на своего хозяина – Хасана с трубой, пытаясь его убить? Это ты помнишь, сука?
Кошанский в изумлении смотрел на Феликса:
– Какой Хасан? Какая стройка? Чего вы хотите от меня? Бабу свою я грохнул, за блядство ее. А вы какого-то Хасана на меня вешаете, я этих хасанов и мамедов с армии не встречал, да и свидетель у меня есть – все тот же Колька-сосед – он видел, как моя блядь с тем козлом трахалась, он же мне и сказал об этом. И не тронул я его потому, что, когда я за Катьку взялся, слинял он, а уж кто ему башку в коридоре подрезал, тут я совсем пас: я после нее еще пузырь высосал, ну и все – ушел в отключку. Очухался только у вас в ментовке, где сразу во всем признался и больше ничего на себя не возьму, а если бить будете, то так на суде и заявлю, и адвокату скажу, как на меня чей-то глушняк вешали.
Феликс все понял. Он посмотрел на Кошанского с чувством сожаления и облегчения одновременно.
Довели мужика – сорвался. Допрашивать его дальше никакого смысла не было – Кошанский твердил одно, повторяя глубоко засевший в его памяти наиболее яркий эпизод, в котором он и продолжает жить, а все происходящее с ним сейчас прочно связывается в его больной голове только с тем происшествием и ни с чем более. Это и к лучшему для самого Феликса – он практически освобождается от продолжения допроса. Кошанский же так и погибнет в своей горячке, не испытав, по крайней мере, ужаса мучительного ожидания собственной казни.
Феликс вышел в коридор, где на своем посту находился бессменный бородач:
– Надзирателю перецепи руки, пусть повисит на левой. Раба не трогай, хотя нет – зацепи его за ногу, а то еще бросится на бывшего начальника и дело кончится плохо, так что от греха прикуй его подальше, но умело, чтобы не пострадал. Хасану они нужны живые, – приказал Феликс.