Страница:
- Что с тобой, Яити? - повторила она.
- Да, госпожа? - смутившись, испуганно спросил я.
- Совсем не чувствуется, как ты массируешь... Нажимай посильнее!
Я спохватился - очевидно, из-за непрошеных, бесплодных моих тревог руки у меня перестали работать. Опомнившись, я принялся усерднее растирать ей затылок и плечи. А надо вам сказать, что в этот депь и шея, и плечи у нее были против обыкновения жесткими, на спине и на шее образовались комки величиной с ручной мячик, размягчить их было нелегким делом. Мне было ясно, что эти затвердения появились, конечно же, оттого, что, снедаемая тревогой, бедняжка и ночью-то, наверное, как следует не спала... Тут она снова меня окликнула:
- Яити, как долго ты думаешь еще оставаться в замке?
- Мне, госпожа, хотелось бы все время продолжать мою службу. Человек я убогий, пользы от меня никакой, но я буду вам благодарен, если, жалеючи меня, вы позволите по-прежнему вам прислуживать.
- Вот как?..- только и сказала она в ответ и на какое-то время снова грустно умолкла.- Но все-таки, ты ведь знаешь, что многие уже покинули нас, в замке осталось мало народа. Если даже благородные самураи бегут, покидая своего господина, чего стыдиться тому, кто вовсе не принадлежит к сословию самураев? Тем более тебе... Ведь ты слепой, тебе опасно здесь оставаться.
- Спасибо за милостивые слова, но оставаться или бежать - это каждый решает по своему разумению. Зрячий может скрыться под покровом ночного мрака, ио сейчас, когда замок со всех сторон окружеп, даже если вы прогоните меня, мне все равно не уйти... Я всего лишь слепой калека, можно сказать, и в счет не иду, но все же не хотел бы попасть в руки врага и полагаться на его милость...
На эти мои слова она ничего не ответила, но, кажется, утерла слезу, потому что я уловил шелест бумажного пла точка, который она достала из-за ворота кимоно. Сам не свой от тревоги, я думал не столько о себе, сколько о том, как собирается поступить сама госпожа,- решила ли она до конца оставаться с мужем или, может быть, из жалости к детям уже рассудила как-то иначе... Но прямо спросить о ее намерениях я не смел, а она ко мне больше не обращалась, и я, боясь шевельнуться, замер в почтительной позе, так и не закончив массажа.
* * *
Разговор этот происходил за день до того утра, когда князь заставил своих вассалов возжигать курения за его упокой; после вассалов в зал пригласили госпожу с детьми, дам ее свиты и даже нас, челядинцев. "Теперь вы все тоже помолитесь за мою душу!" - произнес князь. Но тут женщины, как видно, впервые с ужасом поняли, что судьба замка окончательно решена и господин собирается принять смерть в бою; потрясенные, все растерялись, никто не встал, не подошел, чтобы воскурить ритуальный дым.
В последние дни неприятель осаждал замок с особой яростью, шум сражения не затихал ни днем ни ночью, но в это утро силы неприятеля как будто все же несколько выдохлись и вокруг замка и в самом замке все было тихо, в большом зале стояла мертвая тишина.
Осень была уже на исходе; здесь, высоко в горах, на севере провинции Оми, в этот ранний предутренний час, когда ночь еще не полностью сменилась рассветом, холодный ветер пронизывал до костей. Тишину нарушало только громкое, неумолчное стрекотание цикад в траве и кустах в саду, как вдруг кто-то тихонько заплакал в дальнем уголке зала, а вслед за ним, не в силах сдержаться, заплакали остальные - отовсюду послышались приглушенные рыдания, так что даже несмышленыши-дети и те ударились в плач. Но госпожа сохраняла спокойствие даже в эти минуты.
- Это еще что! Ты старшая, не смей плакать! - строго прикрикнула она на госпожу О-Чачу и, подозвав пя-нюшку старшего сына, приказала: - Пусть наш сын первым зажжет курение!
Первым совершил обряд старший сын, господин Мам-пуку-мару, за ним младший, в ту пору еще грудной младенец.
- А теперь ты, О-Чиачиа! - велела госпожа.
- Нет, погоди! Почему ты сама не идешь раньше дочери? - строго прервал ее князь Нагамаса, но госпожа, не поднимаясь с места, лишь невнятно шептала что-то вместо ответа.- Ведь я столько раз все тебе объяснял,- продолжал он.- Отчего же ты не повинуешься? Или в такую минуту ты готова ослушаться моего приказания?!
Но госпожа, преисполненная решимости, отвечала только: "Я не достойна вашей милости!" - и не двигалась с места. Тогда, не на шутку разгневанный, князь Нагамаса сказал:
- Стало быть, ты забыла свой женский долг? После смерти мужа молиться за его упокой и растить детей - вот обязанность истинно достойной супруги. Если ты не способна уразуметь такую простую истину, ты больше мне не жена в будущей жизни! И меня своим мужем тоже впредь не считай! - резко бросил он ей. Громкий голос его долетел до самых дальних уголков зала, люди, вздрогнув, затаили дыхание от страха - что-то будет?.. Некоторое время не слышно было ни звука, но вскоре я уловил шуршание шелковой одежды о соломенные циновки - госпожа зажгла курение, хоть и против собственной воли; следом за ней совершили обряд старшая барышня, госпожа О-Чиачиа, за ней вторая - О-Хацу, потом третья - Кого, а за ними в конце концов и все остальные. Ну, а каменную ступу, как я уже говорил, тайно вынесли из замка и погрузили в озеро.
В присутствии посторонних госпожа вынуждена была повиноваться, но по-прежнему все твердила:
- Зачем мне жить, если не станет моего господина? Не хочу, чтобы люди указывали на меня пальцем: "Вот вдова Нагамасы!" Прошу вас, пожалуйста, позвольте мне умереть вместе с вами! - Так всю ночь напролет жалобно умоляла она супруга, но люди рассказывали потом, что князь не внял ее просьбам.
* * *
Па следующий, двадцать восьмой день, в час Змеи, в третий раз прибыл посланец Нобунагп; то был Фува, правитель земли Кавати. "Не хочешь ли изменить решение? Подумай в последний раз и сдавайся!" - передал он. "Я все обдумал,- ответил князь Нагамаса.- Конечно, мне жаль расставаться с жизнью, жаль покидать сей мир, но решение мое неизменно: я твердо решил вспороть себе живот здесь, в этом замке. Вот только судьба женщин, дочерей и жены, меня заботит. В жилах у них течет кровь, родственная князю Нобунаге, поэтому я постараюсь уговорить их покинуть замок. Если, явив великое милосердие, вы пощадите их жизни и в будущем позаботитесь об их участи, я буду безгранично вам благодарен!" С такой учтивой просьбой обратился он к Нобунаге и с тем отправил назад его посланца, после чего, как впдно, принялся снова уговаривать госпожу. Разумеется, князь Нагамаса не мог гневаться на жену, с которой жил в любви и согласии, за ее желание не разлучаться с ним даже после его кончины.
Прошло ведь, в сущности, всего лишь шесть лет с тех пор, как они сочетались браком, но и за этот короткий срок ни единого дня не довелось им прожить спокойно. В мире непрерывно царила смута, князь то и дело уезжал на войну, то в столицу, то в южные земли Оми, так что желание госпожи навечно соединиться с мужем в едином венчике лотоса, в пределах потусторонних, и пребывать там вместе с ним в покое и мире никак нельзя было счесть своеволием или простым капризом. Но князю Нагамасе, хоть был он суровый воин, не в пример многим, ведомы были и жалость, и сострадание. Не в силах жестоко обречь на смерть госпожу, совсем еще молодую, он стремился во что бы то ни стало спасти ее, в особенности же тревожился, на верное, о своих детях. В общем, он всячески ее уговаривал, и госпожа в конце концов согласилась вернуться в родной дом вместе с тремя дочерьми. Мальчики-сыновья были еще совсем младенцами, но очутиться в руках вра гов было для них опасно, поэтому старшего, Мампуку-мару вместе с пажом Кимурой ночью, двадцать восьмого, тайно переправили из осажденного замка к надежному другу в край Этидзэн, в уезд Цуругу, а самого младшего, грудного младенца той же ночью отправили вместе с кормилицей под охраной самураев Огавы и Накадзимы в храм Благого завета, Фукудэндзи, в наших владениях. Рассказывали потом, что они причалили лодку к берегу неподалеку от храма и некоторое время предосторожности ради прятались там в зарослях камыша.
Всю ночь госпожа и князь Нагамаса прощались, в последний раз обменивались чарками сакэ, бесконечно сокрушаясь о предстоящей разлуке. Как ни долги осенние ночи, постепенно стало светать; когда же небо на востоке совсем посветлело, госпожа села в паланкин у главных ворот замка. Следом в трех паланкинах ехали ее дочери, каждая со своей нянькой. Паланкины окружала охрана во главе с самураем Фудзикакэ, служившим при госпоже еще с тех пор, как он прибыл из дома Ода, сопровождая ее свадебный поезд. Вместе с госпожой покидали замок и дамы свиты.
Князь Нагамаса вышел проводить жену к самому паланкину. В то утро он уже облачился в последний свой предсмертный наряд; по словам людей, то был панцирь, скрепленный черными кожаными ремнями, поверх которого князь набросил ритуальное оплечье "кэса". Когда носильщики подняли, наконец, паланкин, оп звучным, твердым голосом произнес: "Прощай, береги себя и детей! Будь здорова и живи долго!"
- Ни о чем не тревожься, да сопутствует тебе слава! - так же твердо, без единой слезинки, ответила госножа. Да, ничего не скажешь, она умела владеть собой! Младшие девочки были еще совсем малы, не понимали, что происходит, и спокойно сидели на руках кормилиц, но старшая О-Чиачиа все время оглядывалась на отца и, громко плача, кричала: "Не хочу! Не поеду!"-и сколько ее ни успокаивали, не унималась, для окружающих это было мучительнее всего... Все три девочки впоследствии преуспели в жизни О-Чиачиа стала госпожой Ёдогими, О-Ха-цу - супругой князя Такацугу Кёгоку, а младшая, Кого,- страшно вымолвить, госпожой супругой теперешнего нашего сегуна. Поистине, неисповедимы судьбы людские!..
* * *
Князь Нобупага встретил сестру и племянниц с искренней радостью. "Молодец, что догадалась покинуть замок! - ласково сказал он.- Я всячески советовал твоему мужу прекратить сопротивление и сдаться, но он меня не послушал. Доблестный воин, он дорожит своей самурайской честью... Я вовсе не хочу его гибели, но таков уж обычай воинского сословия, так что не держи на меня обиды! Воображаю, сколько лишений довелось тебе испытать за время долгой осады!.." Родная плоть и кровь, они долго беседовали обо всем без утайки. Князь Нобунага сразу же поручил госпожу Оo-Ити заботам младшего сына, Нобута-ки, правителя земли Кодзукэ, приказав исполнять все её пожелания.
* * *
В это утро боевых действий не было, но после того, как госпожа Оo-Ити покинула осажденный замок, дальше откладывать штурм было незачем, оставалось лишь взять крепость приступом и вынудить отца и сына Асаи вспороть себе животы. Князь Нобунага самолично поднялся на холм Цубурао, подал знак, и войско с устрашающим воинственным кличем пошло на штурм. К этому времени у старого князя Хисамасы осталось всего около восьмисот рядовых бойцов, они заняли круговую оборону, но наступавших были несметные полчища, их вел господин Кацуиэ Сибата, он первый ухватился рукой за стену и мгновенно проник за ограду. Старый князь понял, что пришел его смертный час, приказал господину Инокути по возможности задержать противника и покончил с собой. "Последнюю службу" сослужил ему господин Фукудзюан. Был там еще артист Цурумацу-даю, большой искусник по части пляски, всегда безотлучно состоявший при князе. Рассказывали, что, обратившись к своему господину, он сказал: "Позвольте мне и на сей раз сопровождать вас!" принял из рук князя прощальную чарку сакэ, а затем, убедившись, что господин его мертв, сослужил "последнюю службу" господину Фукудзюану, после чего спустился из зала пониже, на дощатый, не покрытый циновками пол, и там вспорол себе живот. Господа Инокути, Акао, Сэнда, Вакидзака тоже покончили с собой. Конечно, князь Хисамаса был уже стар годами, но все же горестна такая кончина... А только, если хорошо поразмыслить, выходит, сам же был во всем виноват. Надо было слушать советы сына и предоставить господина Асакуру его судьбе, пока дело еще не обернулось так плохо... А вместо этого он упорствовал, цепляясь за свое пресловутое чувство долга, не сумел должным образом оценить стремительно растущее могущество Нобунаги, и вот погиб понапрасну, так кто же, выходит, в том виноват? Мало того, когда обсуждалось предстоящее сражение или вылазка из замка, ему, как старому человеку, надлежало бы держаться в тени, а он вмешивался в каждую мелочь, перечил князю Нагамасе или медлил там, где наверняка можно было выиграть битву, иными словами, прямо на глазах вел дело к поражению! И так бывало не раз, не два. Вот и случилось, что дом Асаи погиб, хотя и основатель дома, князь Сукэмаса, и внук его, Нагамаса, оба были одаренные полководцы, а вот среднее поколение, князь Хисамаса, не отличался прозорливостью, не умел по-иастоящему, правильно оценить обстановку, оттого и навлек погибель на весь свой род... Но кого действительно жаль, так это князя Нагамасу. Если бы ему сопутствовала удача, он вполне мог бы править страной не хуже Нобунаги, а он безвременно сошел в могилу - все потому, что покорно следовал отцовским приказам. При мысли об этом даже мы, простые люди, и то готовы были скрипеть зубами от великой досады, не в силах смириться с гибелью князя. Каково же было госпоже, что творилось в ее душе? Но поскольку князь погиб из-за чрезмерной своей сыновней почтительности, стало быть, упрекать его не в чем...
Башня, которую оборонял старый князь, пала двадцать девятого, приблизительно в час Коня; после этого отряды Кацуиэ Сибаты, Киноситы будущего великого Хидэёси, Маэды и Сасаки соединенными силами сразу пошли приступом на главную цитадель. Князь Нагамаса, во главе нескольких сот преданных воинов, обнажив меч, вышел за крепостную стену, рубил беспощадно, нанес немалый урон противнику, после чего опять проворно укрылся в замке. Наступающие яростно штурмовали крепость, но всех, кто пытался ухватиться за кран стены, пронзали копьями и сбрасывали наземь; ни одному вражескому солдату не удалось проникнуть в башню. К ночи противник изрядно выдохся, наступил перерыв, но на следующий день, тридцатого, снова начался штурм. Только теперь князь Нагамаса узнал о смерти отца. "А что князь Хиса-маса?" - спросил он, и кто-то из приближенных самураев ответил, что старый князь еще вчера покончил с собой. "А я и не знал! - воскликнул князь Нагамаса.Больше мне незачем жить на свете! Осталось только отомстить за смерть отца и с честью погибнуть!" И около часа Змеи он снова повел сотни две воинов прямо в гущу врага, косил подряд всех и каждого, не отступая ни на шаг, но когда воинов осталось у него всего пять или шесть десятков, а у противников по-прежнему были тысячи, он проложил себе путь мечом прямо сквозь строй врагов и хотел снова укрыться в башне, но к этому времени противник уже проник в крепость, и ворота оказались заперты изнутри. Тогда князь пробился к усадьбе Асаи, правителя Хюги, расположенной слева от ворот, и там, ни секунды не медля, вспорол себе живот. Службу "помощника" исполнил сам правитель Хюги, покончивший с собой следом за господином. Вместе с ними добровольно приняли смерть Накадзи-ма, Кимура, Вакидзаки и еще многие самураи. Говорят, будто враги старались во что бы то ни стало взять князя Нагамасу в плен живым, ибо таков был якобы приказ самого Нобунаги, но сделать это не удалось, одолеть столь могучего воина оказалось им не под силу.
А вот кому изменило военное счастье и пришлось изведать позор пленения, так это Асаи, правителю Ивами, и Акао, правителю Мимасаки с сыном Симбэем - их взяли живыми в плен и, связанных, как разбойников, притащили пред очи князя Нобунагп. "Все вы трое только и знали, что подстрекать князя Нагамасу к измене и непрерывно строили против меня всевозможные козни",сказал Но-бупага, на что правитель Ивами, человек непреклонный, гордый, ответил: "Мой господин Нагамаса Асаи был чужд вероломству, не то что ты, князь!" Князь Нобунага рассвирепел, услышав такой ответ. "Болван! - крикнул он.- И ты еще смеешь рассуждать о вероломстве! Трус, павший так низко, что позволил взять себя в плен живым!" И он трижды ударил правителя Ивами по голове тупым концом своего копья, но тот, не выказав ни малейшего страха, язвительно молвпл: "Или тебе в утеху избивать связанного? Настоящий военачальник никогда так не поступил бы!" Нобунага зарубил его тут же, па месте.
Акао, правитель Мимасаки, держался смиренно, но когда Нобунага сказал ему: "Ты с юных лет славился храбростью, я слыхал, что воинской доблестью ты не уступишь демону или богу... Как же случилось, что ты не покончил с собой вместе со своим господином?" - он ответил: "Я уже стар, вот и вышло, что замешкался но старческой немощи!" - "Я подарю тебе жизнь, если поступишь ко мне на службу!" - предложил князь Нобунага, но правитель Мимасаки ответил: "После всего пережитого ничто не привлекает меня на этом свете!" - и просил только об одном: отпустить его на все четыре стороны.
"В таком случае, пусть мне послужит твой сын Сим-бэй",- снова предложил князь Нобунага, но правитель Мимасаки, оглянувшись на сына, крикнул: "Нет, нет, не соглашайся! Не будь трусом и не поддавайся на обман!"
Кпязь Нобунага громко рассмеялся: "Старая развалина! Отчего ты все сомневаешься? Неужели ты считаешь меня таким лжецом?" Впоследствии он и в самом деле взял господина Симбэя к себе на службу.
* * *
Услышав, что муж погиб, госпожа заперлась у себя и целыми днями молилась за его упокой. Князь Нобунага пришел навестить сестру. "Я слышал, у тебя был сын, мальчик,- сказал он.- Если он цел и невредим, я хотел бы взять его к себе, вырастить и со временем сделать наследником покойного Нагамасы!"
Поначалу госпожа, не умея толком понять, что на уме у брата, отвечала, что ей неизвестна судьба ребенка, по князь продолжал: "Нагамаса был мне врагом, но ребенок ни в чем не виноват. Он приходится мне племянником, я спрашиваю только из любви к мальчику!" Постепенно госпожа успокоилась стало быть, он заботится о ребенке - и рассказала, где спрятали господина Мампуку-мару. Тотчас же снарядили в край Этидзэн, в уезд Цуругу, гонца с приказанием пажу Кимуре доставить мальчика. Однако Кимура, поразмыслив, ответил, что на свой страх и риск зарубил ребенка. Тем не менее гонцов слали снова и снова; госпожа решила, что, коль скоро брат проявляет такую заботу о судьбе ее сына, нехорошо пренебрегать его добротой, он сочтет ее просто неблагодарной. "Я и сама тоже хочу как можно скорее увидеть моего мальчика живым и здоровым. Привези же его без промедления!" - торопила она Кимуру. А тот, рассудив, что раз все равно местопребывание ребенка уже известно, ничего другого не остается, хоть и с тяжелым сердцем, прибыл вместе с господином Мампуку-мару в третий день десятой луны в селение Госю-Киномото. Там их встретил Токитиро Киносита, принял ребенка и доложил об этом князю Нобунаге.
- Убей мальчишку, а голову пусть вздернут на острие копья и выставят на всеобщее обозрение! - приказал князь.
Тут опешил даже Токитиро Киносита.
- Не чересчур ли это?..- сказал он, но князь обрушился на него с гневной речью, и, делать нечего, пришлось поступить, как было велено. А головы князей Нагамасы Асаи и Ёсикагэ Асакуры, когда плоть уже полностью истлела, приказано было покрыть слоем красного лака и для вящего веселья подать на лакированном подносе на показ всем знатным даймё во время новогоднего пира. Да, видно, крепко ненавидел князь Нобунага покойного Нагамасу! А все оттого, что сам же поступил вероломно, собственную клятву превратил в пустую бумажку. Подумай он хоть немножко о горе своей сестры, не следовало бы так обращаться с останками того, кто, в сущности, доводился ему близкой родней. Но в особенности жестоко было, играя на родственных чувствах, обмануть госпожу Оo-Ити, вздеть на острие копья голову ни в чем не повинного ребенка - это страшное злодеяние! Вот я и думаю - когда летом 10-го года Тэнсё [1582 г.] князь Нобунага погиб недостойной смертью на постоялом дворе при храме Хоннодзи, причиной была, наверное, не только измена Мицухидэ Акэти - то была кара за гнев и скорбь множества загубленных им людей... Да, грозен неотвратимый закон возмездия.
...Тем временем все быстрее пошел в гору Токитиро Киносита, будущий великий князь Хидэёси. Многие знатные самураи, и первый среди них- Кацуиэ Сибата, совершили славные подвиги при осаде замка Одани, но особенно отличился Токитиро, так что князь Нобунага был им чрезвычайно доволен и в награду пожаловал ему во владение замок Одани, уезды Асаи и Инугами и половину уезда Саката, поручив, таким образом, надзор и охрану всех северных земель провинции Оми. Однако господин Токитиро сказал, что замок Одани трудно охранять с малочисленным гарнизоном, и перенес свою резиденцию в Нагахаму, мое родное селение,- в те времена звалось оно Имахама, это Токитиро переименовал его в Нагахаму...
Ну, это так, к слову, а вот любопытно, с каких пор господин Токитиро стал заглядываться на мою госпожу? Покидая замок Одани, она милостиво сказала мне: "Жаль, что я не могу взять тебя с собой... Но если ты выберешься отсюда, можешь рассчитывать на меня!" А я уже решил про себя, что жизнь для меня окончилась, но после таких ее слов суетный мир показался еще желаннее, я замешался в толпу ее провожатых, а потом несколько дней прятался в призамковом городе, ожидая, когда окончится битва, после чего отправился в лагерь правителя Кодзукэ. Мне повезло: госпожа сказала, что я - ее любимый слепой слуга, никто не причинил мне вреда, и я опять стал ей прислуживать. Поэтому я часто дежурил в соседнем покое, когда господин Киносита приходил к ней с визитом.
В первый раз он распростерся в нижайшем поклоне на почтительном расстоянии и скромно представился: "Токитиро Киносита..." Госпожа приветливо кивнула в ответ и воздала должное его ратным подвигам.
- Несмотря на то что у меня нет никаких военных заслуг, князь Нобунага пожаловал мне владения покойного господина Асаи,- сказал он.- Я, ничтожный, стал преемником его достояния - незаслуженная честь для меня! Ныне мечтаю лишь об одном - упрочить мир в северных землях Оми, следуя заведенному покойным порядку и во всем подражая его примеру! Здесь в боевом лагере,продолжал он,- вам, наверное, приходится терпеть множество неудобств в обиходе... Прошу вас, приказывайте без всякого стеснения, я доставлю все, что вам нужно! - Оставалось лишь удивляться его любезности. В особенности ласково обращался он с девочками, всячески стараясь им угодить.
- А вы, маленькая госпожа, старшая? - сказал он.- Ну-ка, подите сюда, дайте я обниму вас! - И посадив госпожу О-Чачу на колени, гладил ее по головке, спрашивал, сколько ей лет, как зовут и тому подобное.
Но госпожа О-Чиачиа сидела, надувшись, у него на коленях и не хотела отвечать - должно быть, детским своим умишком сообразила, что этот человек - главный среди злых людей, отнявших у отца замок, и сердилась за это. Потом вдруг уставилась прямо ему в лицо и сказала:
- А ты и вправду похож на обезьяну! При всем своем самообладании господин Киносита все же несколько растерялся.
- Правильно, я смахиваю на обезьяну... Зато маленькая госпожа как две капли воды похожа на свою матушку! - сказал он, засмеявшись, чтобы скрыть смущение. Он и потом часто наведывался к госпоже и всякий раз преподносил ей подарки, одаривал даже девочек - одним словом, проявлял такую заботливость и внимание, что госпожа постепенно стала относиться к нему с доверием. "На Токити-ро можно положиться..." - говорила она. Теперь-то я понимаю, что редкостная красота госпожи Оo-Ити уже тогда, наверное, его покорила и в душе он тайно в нее влюбился. Конечно, она была сестрой князя Нобунаги, его господина, вассал даже помыслить о пей не смел, иными словами, этот цветок цвел на недосягаемой для него вершине, так что в те времена он вряд ли рассчитывал на успех. Но все же недаром то был Хидэёси с таким человеком всегда следовало быть начеку... А что до разницы в положении, так изменчивость - непреложный закон нашего мира, в особенности в смутные времена. Расцвет и увядание, гибель и возвышение сменяют друг друга... Так что, кто знает, возможно, втайне он лелеял надежду, что со временем все же добьется своего. Мне, заурядному смертному, не дано проникнуть в помыслы великого человека, но все же думается, то была не простая фантазия с моей стороны...
Оттого-то, когда князь Нобунага приказал ему зарубить господина Мампуку-мару, Хидэёси пришел в великое замешательство. Люди рассказывали потом, что он всячески старался спасти ребенка.
- Пощадите его, какой вред может причинить такой маленький мальчик? Ведь он еще совсем дитя! Осмелюсь сказать - лучше сделайте его наследником князя Асаи, и пусть он навеки будет вам благодарен! Таким поступком вы укрепите мир в Поднебесной, проявите истинное понимание законов человеколюбия и справедливости! - сказал он, но князь Нобунага не захотел его слушать.- В таком случае, прошу вас поручить это дело кому-нибудь другому,- не в пример обычной своей покорности осмелился возразить Хидэёси, но князь Нобунага рассердился еще сильнее.
- Да, госпожа? - смутившись, испуганно спросил я.
- Совсем не чувствуется, как ты массируешь... Нажимай посильнее!
Я спохватился - очевидно, из-за непрошеных, бесплодных моих тревог руки у меня перестали работать. Опомнившись, я принялся усерднее растирать ей затылок и плечи. А надо вам сказать, что в этот депь и шея, и плечи у нее были против обыкновения жесткими, на спине и на шее образовались комки величиной с ручной мячик, размягчить их было нелегким делом. Мне было ясно, что эти затвердения появились, конечно же, оттого, что, снедаемая тревогой, бедняжка и ночью-то, наверное, как следует не спала... Тут она снова меня окликнула:
- Яити, как долго ты думаешь еще оставаться в замке?
- Мне, госпожа, хотелось бы все время продолжать мою службу. Человек я убогий, пользы от меня никакой, но я буду вам благодарен, если, жалеючи меня, вы позволите по-прежнему вам прислуживать.
- Вот как?..- только и сказала она в ответ и на какое-то время снова грустно умолкла.- Но все-таки, ты ведь знаешь, что многие уже покинули нас, в замке осталось мало народа. Если даже благородные самураи бегут, покидая своего господина, чего стыдиться тому, кто вовсе не принадлежит к сословию самураев? Тем более тебе... Ведь ты слепой, тебе опасно здесь оставаться.
- Спасибо за милостивые слова, но оставаться или бежать - это каждый решает по своему разумению. Зрячий может скрыться под покровом ночного мрака, ио сейчас, когда замок со всех сторон окружеп, даже если вы прогоните меня, мне все равно не уйти... Я всего лишь слепой калека, можно сказать, и в счет не иду, но все же не хотел бы попасть в руки врага и полагаться на его милость...
На эти мои слова она ничего не ответила, но, кажется, утерла слезу, потому что я уловил шелест бумажного пла точка, который она достала из-за ворота кимоно. Сам не свой от тревоги, я думал не столько о себе, сколько о том, как собирается поступить сама госпожа,- решила ли она до конца оставаться с мужем или, может быть, из жалости к детям уже рассудила как-то иначе... Но прямо спросить о ее намерениях я не смел, а она ко мне больше не обращалась, и я, боясь шевельнуться, замер в почтительной позе, так и не закончив массажа.
* * *
Разговор этот происходил за день до того утра, когда князь заставил своих вассалов возжигать курения за его упокой; после вассалов в зал пригласили госпожу с детьми, дам ее свиты и даже нас, челядинцев. "Теперь вы все тоже помолитесь за мою душу!" - произнес князь. Но тут женщины, как видно, впервые с ужасом поняли, что судьба замка окончательно решена и господин собирается принять смерть в бою; потрясенные, все растерялись, никто не встал, не подошел, чтобы воскурить ритуальный дым.
В последние дни неприятель осаждал замок с особой яростью, шум сражения не затихал ни днем ни ночью, но в это утро силы неприятеля как будто все же несколько выдохлись и вокруг замка и в самом замке все было тихо, в большом зале стояла мертвая тишина.
Осень была уже на исходе; здесь, высоко в горах, на севере провинции Оми, в этот ранний предутренний час, когда ночь еще не полностью сменилась рассветом, холодный ветер пронизывал до костей. Тишину нарушало только громкое, неумолчное стрекотание цикад в траве и кустах в саду, как вдруг кто-то тихонько заплакал в дальнем уголке зала, а вслед за ним, не в силах сдержаться, заплакали остальные - отовсюду послышались приглушенные рыдания, так что даже несмышленыши-дети и те ударились в плач. Но госпожа сохраняла спокойствие даже в эти минуты.
- Это еще что! Ты старшая, не смей плакать! - строго прикрикнула она на госпожу О-Чачу и, подозвав пя-нюшку старшего сына, приказала: - Пусть наш сын первым зажжет курение!
Первым совершил обряд старший сын, господин Мам-пуку-мару, за ним младший, в ту пору еще грудной младенец.
- А теперь ты, О-Чиачиа! - велела госпожа.
- Нет, погоди! Почему ты сама не идешь раньше дочери? - строго прервал ее князь Нагамаса, но госпожа, не поднимаясь с места, лишь невнятно шептала что-то вместо ответа.- Ведь я столько раз все тебе объяснял,- продолжал он.- Отчего же ты не повинуешься? Или в такую минуту ты готова ослушаться моего приказания?!
Но госпожа, преисполненная решимости, отвечала только: "Я не достойна вашей милости!" - и не двигалась с места. Тогда, не на шутку разгневанный, князь Нагамаса сказал:
- Стало быть, ты забыла свой женский долг? После смерти мужа молиться за его упокой и растить детей - вот обязанность истинно достойной супруги. Если ты не способна уразуметь такую простую истину, ты больше мне не жена в будущей жизни! И меня своим мужем тоже впредь не считай! - резко бросил он ей. Громкий голос его долетел до самых дальних уголков зала, люди, вздрогнув, затаили дыхание от страха - что-то будет?.. Некоторое время не слышно было ни звука, но вскоре я уловил шуршание шелковой одежды о соломенные циновки - госпожа зажгла курение, хоть и против собственной воли; следом за ней совершили обряд старшая барышня, госпожа О-Чиачиа, за ней вторая - О-Хацу, потом третья - Кого, а за ними в конце концов и все остальные. Ну, а каменную ступу, как я уже говорил, тайно вынесли из замка и погрузили в озеро.
В присутствии посторонних госпожа вынуждена была повиноваться, но по-прежнему все твердила:
- Зачем мне жить, если не станет моего господина? Не хочу, чтобы люди указывали на меня пальцем: "Вот вдова Нагамасы!" Прошу вас, пожалуйста, позвольте мне умереть вместе с вами! - Так всю ночь напролет жалобно умоляла она супруга, но люди рассказывали потом, что князь не внял ее просьбам.
* * *
Па следующий, двадцать восьмой день, в час Змеи, в третий раз прибыл посланец Нобунагп; то был Фува, правитель земли Кавати. "Не хочешь ли изменить решение? Подумай в последний раз и сдавайся!" - передал он. "Я все обдумал,- ответил князь Нагамаса.- Конечно, мне жаль расставаться с жизнью, жаль покидать сей мир, но решение мое неизменно: я твердо решил вспороть себе живот здесь, в этом замке. Вот только судьба женщин, дочерей и жены, меня заботит. В жилах у них течет кровь, родственная князю Нобунаге, поэтому я постараюсь уговорить их покинуть замок. Если, явив великое милосердие, вы пощадите их жизни и в будущем позаботитесь об их участи, я буду безгранично вам благодарен!" С такой учтивой просьбой обратился он к Нобунаге и с тем отправил назад его посланца, после чего, как впдно, принялся снова уговаривать госпожу. Разумеется, князь Нагамаса не мог гневаться на жену, с которой жил в любви и согласии, за ее желание не разлучаться с ним даже после его кончины.
Прошло ведь, в сущности, всего лишь шесть лет с тех пор, как они сочетались браком, но и за этот короткий срок ни единого дня не довелось им прожить спокойно. В мире непрерывно царила смута, князь то и дело уезжал на войну, то в столицу, то в южные земли Оми, так что желание госпожи навечно соединиться с мужем в едином венчике лотоса, в пределах потусторонних, и пребывать там вместе с ним в покое и мире никак нельзя было счесть своеволием или простым капризом. Но князю Нагамасе, хоть был он суровый воин, не в пример многим, ведомы были и жалость, и сострадание. Не в силах жестоко обречь на смерть госпожу, совсем еще молодую, он стремился во что бы то ни стало спасти ее, в особенности же тревожился, на верное, о своих детях. В общем, он всячески ее уговаривал, и госпожа в конце концов согласилась вернуться в родной дом вместе с тремя дочерьми. Мальчики-сыновья были еще совсем младенцами, но очутиться в руках вра гов было для них опасно, поэтому старшего, Мампуку-мару вместе с пажом Кимурой ночью, двадцать восьмого, тайно переправили из осажденного замка к надежному другу в край Этидзэн, в уезд Цуругу, а самого младшего, грудного младенца той же ночью отправили вместе с кормилицей под охраной самураев Огавы и Накадзимы в храм Благого завета, Фукудэндзи, в наших владениях. Рассказывали потом, что они причалили лодку к берегу неподалеку от храма и некоторое время предосторожности ради прятались там в зарослях камыша.
Всю ночь госпожа и князь Нагамаса прощались, в последний раз обменивались чарками сакэ, бесконечно сокрушаясь о предстоящей разлуке. Как ни долги осенние ночи, постепенно стало светать; когда же небо на востоке совсем посветлело, госпожа села в паланкин у главных ворот замка. Следом в трех паланкинах ехали ее дочери, каждая со своей нянькой. Паланкины окружала охрана во главе с самураем Фудзикакэ, служившим при госпоже еще с тех пор, как он прибыл из дома Ода, сопровождая ее свадебный поезд. Вместе с госпожой покидали замок и дамы свиты.
Князь Нагамаса вышел проводить жену к самому паланкину. В то утро он уже облачился в последний свой предсмертный наряд; по словам людей, то был панцирь, скрепленный черными кожаными ремнями, поверх которого князь набросил ритуальное оплечье "кэса". Когда носильщики подняли, наконец, паланкин, оп звучным, твердым голосом произнес: "Прощай, береги себя и детей! Будь здорова и живи долго!"
- Ни о чем не тревожься, да сопутствует тебе слава! - так же твердо, без единой слезинки, ответила госножа. Да, ничего не скажешь, она умела владеть собой! Младшие девочки были еще совсем малы, не понимали, что происходит, и спокойно сидели на руках кормилиц, но старшая О-Чиачиа все время оглядывалась на отца и, громко плача, кричала: "Не хочу! Не поеду!"-и сколько ее ни успокаивали, не унималась, для окружающих это было мучительнее всего... Все три девочки впоследствии преуспели в жизни О-Чиачиа стала госпожой Ёдогими, О-Ха-цу - супругой князя Такацугу Кёгоку, а младшая, Кого,- страшно вымолвить, госпожой супругой теперешнего нашего сегуна. Поистине, неисповедимы судьбы людские!..
* * *
Князь Нобупага встретил сестру и племянниц с искренней радостью. "Молодец, что догадалась покинуть замок! - ласково сказал он.- Я всячески советовал твоему мужу прекратить сопротивление и сдаться, но он меня не послушал. Доблестный воин, он дорожит своей самурайской честью... Я вовсе не хочу его гибели, но таков уж обычай воинского сословия, так что не держи на меня обиды! Воображаю, сколько лишений довелось тебе испытать за время долгой осады!.." Родная плоть и кровь, они долго беседовали обо всем без утайки. Князь Нобунага сразу же поручил госпожу Оo-Ити заботам младшего сына, Нобута-ки, правителя земли Кодзукэ, приказав исполнять все её пожелания.
* * *
В это утро боевых действий не было, но после того, как госпожа Оo-Ити покинула осажденный замок, дальше откладывать штурм было незачем, оставалось лишь взять крепость приступом и вынудить отца и сына Асаи вспороть себе животы. Князь Нобунага самолично поднялся на холм Цубурао, подал знак, и войско с устрашающим воинственным кличем пошло на штурм. К этому времени у старого князя Хисамасы осталось всего около восьмисот рядовых бойцов, они заняли круговую оборону, но наступавших были несметные полчища, их вел господин Кацуиэ Сибата, он первый ухватился рукой за стену и мгновенно проник за ограду. Старый князь понял, что пришел его смертный час, приказал господину Инокути по возможности задержать противника и покончил с собой. "Последнюю службу" сослужил ему господин Фукудзюан. Был там еще артист Цурумацу-даю, большой искусник по части пляски, всегда безотлучно состоявший при князе. Рассказывали, что, обратившись к своему господину, он сказал: "Позвольте мне и на сей раз сопровождать вас!" принял из рук князя прощальную чарку сакэ, а затем, убедившись, что господин его мертв, сослужил "последнюю службу" господину Фукудзюану, после чего спустился из зала пониже, на дощатый, не покрытый циновками пол, и там вспорол себе живот. Господа Инокути, Акао, Сэнда, Вакидзака тоже покончили с собой. Конечно, князь Хисамаса был уже стар годами, но все же горестна такая кончина... А только, если хорошо поразмыслить, выходит, сам же был во всем виноват. Надо было слушать советы сына и предоставить господина Асакуру его судьбе, пока дело еще не обернулось так плохо... А вместо этого он упорствовал, цепляясь за свое пресловутое чувство долга, не сумел должным образом оценить стремительно растущее могущество Нобунаги, и вот погиб понапрасну, так кто же, выходит, в том виноват? Мало того, когда обсуждалось предстоящее сражение или вылазка из замка, ему, как старому человеку, надлежало бы держаться в тени, а он вмешивался в каждую мелочь, перечил князю Нагамасе или медлил там, где наверняка можно было выиграть битву, иными словами, прямо на глазах вел дело к поражению! И так бывало не раз, не два. Вот и случилось, что дом Асаи погиб, хотя и основатель дома, князь Сукэмаса, и внук его, Нагамаса, оба были одаренные полководцы, а вот среднее поколение, князь Хисамаса, не отличался прозорливостью, не умел по-иастоящему, правильно оценить обстановку, оттого и навлек погибель на весь свой род... Но кого действительно жаль, так это князя Нагамасу. Если бы ему сопутствовала удача, он вполне мог бы править страной не хуже Нобунаги, а он безвременно сошел в могилу - все потому, что покорно следовал отцовским приказам. При мысли об этом даже мы, простые люди, и то готовы были скрипеть зубами от великой досады, не в силах смириться с гибелью князя. Каково же было госпоже, что творилось в ее душе? Но поскольку князь погиб из-за чрезмерной своей сыновней почтительности, стало быть, упрекать его не в чем...
Башня, которую оборонял старый князь, пала двадцать девятого, приблизительно в час Коня; после этого отряды Кацуиэ Сибаты, Киноситы будущего великого Хидэёси, Маэды и Сасаки соединенными силами сразу пошли приступом на главную цитадель. Князь Нагамаса, во главе нескольких сот преданных воинов, обнажив меч, вышел за крепостную стену, рубил беспощадно, нанес немалый урон противнику, после чего опять проворно укрылся в замке. Наступающие яростно штурмовали крепость, но всех, кто пытался ухватиться за кран стены, пронзали копьями и сбрасывали наземь; ни одному вражескому солдату не удалось проникнуть в башню. К ночи противник изрядно выдохся, наступил перерыв, но на следующий день, тридцатого, снова начался штурм. Только теперь князь Нагамаса узнал о смерти отца. "А что князь Хиса-маса?" - спросил он, и кто-то из приближенных самураев ответил, что старый князь еще вчера покончил с собой. "А я и не знал! - воскликнул князь Нагамаса.Больше мне незачем жить на свете! Осталось только отомстить за смерть отца и с честью погибнуть!" И около часа Змеи он снова повел сотни две воинов прямо в гущу врага, косил подряд всех и каждого, не отступая ни на шаг, но когда воинов осталось у него всего пять или шесть десятков, а у противников по-прежнему были тысячи, он проложил себе путь мечом прямо сквозь строй врагов и хотел снова укрыться в башне, но к этому времени противник уже проник в крепость, и ворота оказались заперты изнутри. Тогда князь пробился к усадьбе Асаи, правителя Хюги, расположенной слева от ворот, и там, ни секунды не медля, вспорол себе живот. Службу "помощника" исполнил сам правитель Хюги, покончивший с собой следом за господином. Вместе с ними добровольно приняли смерть Накадзи-ма, Кимура, Вакидзаки и еще многие самураи. Говорят, будто враги старались во что бы то ни стало взять князя Нагамасу в плен живым, ибо таков был якобы приказ самого Нобунаги, но сделать это не удалось, одолеть столь могучего воина оказалось им не под силу.
А вот кому изменило военное счастье и пришлось изведать позор пленения, так это Асаи, правителю Ивами, и Акао, правителю Мимасаки с сыном Симбэем - их взяли живыми в плен и, связанных, как разбойников, притащили пред очи князя Нобунагп. "Все вы трое только и знали, что подстрекать князя Нагамасу к измене и непрерывно строили против меня всевозможные козни",сказал Но-бупага, на что правитель Ивами, человек непреклонный, гордый, ответил: "Мой господин Нагамаса Асаи был чужд вероломству, не то что ты, князь!" Князь Нобунага рассвирепел, услышав такой ответ. "Болван! - крикнул он.- И ты еще смеешь рассуждать о вероломстве! Трус, павший так низко, что позволил взять себя в плен живым!" И он трижды ударил правителя Ивами по голове тупым концом своего копья, но тот, не выказав ни малейшего страха, язвительно молвпл: "Или тебе в утеху избивать связанного? Настоящий военачальник никогда так не поступил бы!" Нобунага зарубил его тут же, па месте.
Акао, правитель Мимасаки, держался смиренно, но когда Нобунага сказал ему: "Ты с юных лет славился храбростью, я слыхал, что воинской доблестью ты не уступишь демону или богу... Как же случилось, что ты не покончил с собой вместе со своим господином?" - он ответил: "Я уже стар, вот и вышло, что замешкался но старческой немощи!" - "Я подарю тебе жизнь, если поступишь ко мне на службу!" - предложил князь Нобунага, но правитель Мимасаки ответил: "После всего пережитого ничто не привлекает меня на этом свете!" - и просил только об одном: отпустить его на все четыре стороны.
"В таком случае, пусть мне послужит твой сын Сим-бэй",- снова предложил князь Нобунага, но правитель Мимасаки, оглянувшись на сына, крикнул: "Нет, нет, не соглашайся! Не будь трусом и не поддавайся на обман!"
Кпязь Нобунага громко рассмеялся: "Старая развалина! Отчего ты все сомневаешься? Неужели ты считаешь меня таким лжецом?" Впоследствии он и в самом деле взял господина Симбэя к себе на службу.
* * *
Услышав, что муж погиб, госпожа заперлась у себя и целыми днями молилась за его упокой. Князь Нобунага пришел навестить сестру. "Я слышал, у тебя был сын, мальчик,- сказал он.- Если он цел и невредим, я хотел бы взять его к себе, вырастить и со временем сделать наследником покойного Нагамасы!"
Поначалу госпожа, не умея толком понять, что на уме у брата, отвечала, что ей неизвестна судьба ребенка, по князь продолжал: "Нагамаса был мне врагом, но ребенок ни в чем не виноват. Он приходится мне племянником, я спрашиваю только из любви к мальчику!" Постепенно госпожа успокоилась стало быть, он заботится о ребенке - и рассказала, где спрятали господина Мампуку-мару. Тотчас же снарядили в край Этидзэн, в уезд Цуругу, гонца с приказанием пажу Кимуре доставить мальчика. Однако Кимура, поразмыслив, ответил, что на свой страх и риск зарубил ребенка. Тем не менее гонцов слали снова и снова; госпожа решила, что, коль скоро брат проявляет такую заботу о судьбе ее сына, нехорошо пренебрегать его добротой, он сочтет ее просто неблагодарной. "Я и сама тоже хочу как можно скорее увидеть моего мальчика живым и здоровым. Привези же его без промедления!" - торопила она Кимуру. А тот, рассудив, что раз все равно местопребывание ребенка уже известно, ничего другого не остается, хоть и с тяжелым сердцем, прибыл вместе с господином Мампуку-мару в третий день десятой луны в селение Госю-Киномото. Там их встретил Токитиро Киносита, принял ребенка и доложил об этом князю Нобунаге.
- Убей мальчишку, а голову пусть вздернут на острие копья и выставят на всеобщее обозрение! - приказал князь.
Тут опешил даже Токитиро Киносита.
- Не чересчур ли это?..- сказал он, но князь обрушился на него с гневной речью, и, делать нечего, пришлось поступить, как было велено. А головы князей Нагамасы Асаи и Ёсикагэ Асакуры, когда плоть уже полностью истлела, приказано было покрыть слоем красного лака и для вящего веселья подать на лакированном подносе на показ всем знатным даймё во время новогоднего пира. Да, видно, крепко ненавидел князь Нобунага покойного Нагамасу! А все оттого, что сам же поступил вероломно, собственную клятву превратил в пустую бумажку. Подумай он хоть немножко о горе своей сестры, не следовало бы так обращаться с останками того, кто, в сущности, доводился ему близкой родней. Но в особенности жестоко было, играя на родственных чувствах, обмануть госпожу Оo-Ити, вздеть на острие копья голову ни в чем не повинного ребенка - это страшное злодеяние! Вот я и думаю - когда летом 10-го года Тэнсё [1582 г.] князь Нобунага погиб недостойной смертью на постоялом дворе при храме Хоннодзи, причиной была, наверное, не только измена Мицухидэ Акэти - то была кара за гнев и скорбь множества загубленных им людей... Да, грозен неотвратимый закон возмездия.
...Тем временем все быстрее пошел в гору Токитиро Киносита, будущий великий князь Хидэёси. Многие знатные самураи, и первый среди них- Кацуиэ Сибата, совершили славные подвиги при осаде замка Одани, но особенно отличился Токитиро, так что князь Нобунага был им чрезвычайно доволен и в награду пожаловал ему во владение замок Одани, уезды Асаи и Инугами и половину уезда Саката, поручив, таким образом, надзор и охрану всех северных земель провинции Оми. Однако господин Токитиро сказал, что замок Одани трудно охранять с малочисленным гарнизоном, и перенес свою резиденцию в Нагахаму, мое родное селение,- в те времена звалось оно Имахама, это Токитиро переименовал его в Нагахаму...
Ну, это так, к слову, а вот любопытно, с каких пор господин Токитиро стал заглядываться на мою госпожу? Покидая замок Одани, она милостиво сказала мне: "Жаль, что я не могу взять тебя с собой... Но если ты выберешься отсюда, можешь рассчитывать на меня!" А я уже решил про себя, что жизнь для меня окончилась, но после таких ее слов суетный мир показался еще желаннее, я замешался в толпу ее провожатых, а потом несколько дней прятался в призамковом городе, ожидая, когда окончится битва, после чего отправился в лагерь правителя Кодзукэ. Мне повезло: госпожа сказала, что я - ее любимый слепой слуга, никто не причинил мне вреда, и я опять стал ей прислуживать. Поэтому я часто дежурил в соседнем покое, когда господин Киносита приходил к ней с визитом.
В первый раз он распростерся в нижайшем поклоне на почтительном расстоянии и скромно представился: "Токитиро Киносита..." Госпожа приветливо кивнула в ответ и воздала должное его ратным подвигам.
- Несмотря на то что у меня нет никаких военных заслуг, князь Нобунага пожаловал мне владения покойного господина Асаи,- сказал он.- Я, ничтожный, стал преемником его достояния - незаслуженная честь для меня! Ныне мечтаю лишь об одном - упрочить мир в северных землях Оми, следуя заведенному покойным порядку и во всем подражая его примеру! Здесь в боевом лагере,продолжал он,- вам, наверное, приходится терпеть множество неудобств в обиходе... Прошу вас, приказывайте без всякого стеснения, я доставлю все, что вам нужно! - Оставалось лишь удивляться его любезности. В особенности ласково обращался он с девочками, всячески стараясь им угодить.
- А вы, маленькая госпожа, старшая? - сказал он.- Ну-ка, подите сюда, дайте я обниму вас! - И посадив госпожу О-Чачу на колени, гладил ее по головке, спрашивал, сколько ей лет, как зовут и тому подобное.
Но госпожа О-Чиачиа сидела, надувшись, у него на коленях и не хотела отвечать - должно быть, детским своим умишком сообразила, что этот человек - главный среди злых людей, отнявших у отца замок, и сердилась за это. Потом вдруг уставилась прямо ему в лицо и сказала:
- А ты и вправду похож на обезьяну! При всем своем самообладании господин Киносита все же несколько растерялся.
- Правильно, я смахиваю на обезьяну... Зато маленькая госпожа как две капли воды похожа на свою матушку! - сказал он, засмеявшись, чтобы скрыть смущение. Он и потом часто наведывался к госпоже и всякий раз преподносил ей подарки, одаривал даже девочек - одним словом, проявлял такую заботливость и внимание, что госпожа постепенно стала относиться к нему с доверием. "На Токити-ро можно положиться..." - говорила она. Теперь-то я понимаю, что редкостная красота госпожи Оo-Ити уже тогда, наверное, его покорила и в душе он тайно в нее влюбился. Конечно, она была сестрой князя Нобунаги, его господина, вассал даже помыслить о пей не смел, иными словами, этот цветок цвел на недосягаемой для него вершине, так что в те времена он вряд ли рассчитывал на успех. Но все же недаром то был Хидэёси с таким человеком всегда следовало быть начеку... А что до разницы в положении, так изменчивость - непреложный закон нашего мира, в особенности в смутные времена. Расцвет и увядание, гибель и возвышение сменяют друг друга... Так что, кто знает, возможно, втайне он лелеял надежду, что со временем все же добьется своего. Мне, заурядному смертному, не дано проникнуть в помыслы великого человека, но все же думается, то была не простая фантазия с моей стороны...
Оттого-то, когда князь Нобунага приказал ему зарубить господина Мампуку-мару, Хидэёси пришел в великое замешательство. Люди рассказывали потом, что он всячески старался спасти ребенка.
- Пощадите его, какой вред может причинить такой маленький мальчик? Ведь он еще совсем дитя! Осмелюсь сказать - лучше сделайте его наследником князя Асаи, и пусть он навеки будет вам благодарен! Таким поступком вы укрепите мир в Поднебесной, проявите истинное понимание законов человеколюбия и справедливости! - сказал он, но князь Нобунага не захотел его слушать.- В таком случае, прошу вас поручить это дело кому-нибудь другому,- не в пример обычной своей покорности осмелился возразить Хидэёси, но князь Нобунага рассердился еще сильнее.