Страница:
* * *
Уже в гардеробе филармонии Моцарт затосковал. На нем отличный темный костюм и белоснежная рубашка, а ботинки сверкают так, что можно ослепнуть. Его прикид совершенно не отличается от шмоток хотя бы вон того мужика, помогающего снять шубку красивой дамочке с копной непослушных русых кудряшек. Но все равно не избавиться от ощущения, что все разглядывают его в упор.Разглядывают.
Естественно.
Блатную жизнь и пятнадцать лет на зоне с лица не сотрешь. Все это впечаталось в изрезанный морщинами низкий лоб. Щедро присыпало солью седины черные волосы. Зажгло в глазах вечный огонек настороженности. И вот с таким-то рылом – как говорится, в калашный ряд. Но ради стремительного полета симфонического оркестра можно смириться с компанией людей, напоминающих холеных зажравшихся домашних котов.
Сдав пальто, Моцарт быстро впитал в себя вихрь запахов духов, и звенящие обрывки разговоров, и едва слышные всхлипы скрипки. Тело осталось скованным и напряженным, но сигнала об опасности не послало.
До начала концерта было больше сорока минут. Моцарт поморщился, невольно вспомнив расплодившиеся на проспектах и улицах выводки машин, заставляющие выбираться из дома за полдня до нужного времени. И направился по стрелочке с надписью «Буфет».
Пятьдесят граммов коньяка быстро реанимировали напряженный организм. Моцарт сделал глубокий вдох и с любопытством уставился в программку. «Ave verum corpus», «Kyrie in D minor» и еще пара произведений поминальной музыки. И только потом Requiem. Очень правильно. Другой порядок был бы странным. После «Requiem» любая музыка даже самого гениального композитора Вольфганга Амадея Моцарта уже не нужна.
– В-вы позволите?
Моцарт изумленно вытаращился на стоявшего перед ним… Цыпленка. Девушка в сером пиджачке и длинной черной юбке выглядела хрупкой и испуганной. Тоненький острый носик придавал ей отдаленное сходство с птичкой. Чашка чаю, блюдечко с пирожным, соскользнувшая на локоток-крылышко сумочка. Бедняжке больше негде примоститься, все жердочки, то есть столики, заняты.
Моцарт, поражаясь собственному умилению, молча кивнул. Белокурый Цыпленок выглядит крошечной и изящной, как статуэтка. Еще расколется, в натуре, от прокуренного сиплого голоса.
– Спасибо, – чирикнула девушка, присаживаясь на краешек стула.
«Музыкантша? Училка? – прикидывал Моцарт, невольно любуясь неправильным, но добрым и свеженьким личиком. – Наверное, она не замужем, живет с мамой. И по вечерам играет ей „Лунную сонату“. Милая, робкая, мухи не обидит».
Милая, робкая.
Она его уничтожила мгновенно.
Промокнув бледные, не накрашенные, что ли, губы салфеткой, вдруг выстрелила прямо в сердце:
– Из «Requiem» мне больше всего нравится «Confutatis» [17]. Все поражаются эмоциональности «Lacrimosa» [18], но я думаю…
Что она думает – Моцарт уже не слышал. Во рту почувствовался соленый привкус крови, на горле – холодные пальцы смерти, в нашпигованной свинцом груди запылал пожар…
…Его бригада, волковская, «крышевала» Андрея Захарова правильно, по понятиям, с полным на то основанием.
Захаров шустрый, ловкий. Быстро просек ситуацию, сориентировался в перестроечном дефиците шмотья. Наладил поставки ткани, организовал цех в Подмосковье, нанял швей. И по адидасовским каталогам стал клепать свой «Адидас». В этих костюмах ходили тогда все, в том числе и братва. Захаровские точки на вещевом рынке быстро привлекли внимание волковских. На «стрелке» Захаров говорил, что уже платит процент подмосковным. Но ему четко все разъяснили. «Крыша» по месту размещения производства – одно, расчет на точке продажи – совсем другое. А подмосковных они перестреляли под каким-то предлогом. Там и разбираться было не с кем: не бригада, название, малолетняя шпана.
Захаров оказался не только шустрым, но и понятливым. В назначенный день пацаны привезли от него сумку с бабками, все чин чинарем.
Платил Андрей исправно, не зарывался. Не выпендривался, когда ему увеличивали размер дани. Надо полагать, просекал – коль дело спорится, доходы растут, то и на «крышу» надо отстегивать побольше. Тем более что прикрывали его честно – и от ментов, норовивших также получить процент с прибыли, и от братвы, рот на чужой каравай раззявившей.
Что его «кинет» именно Захаров, Волк и предположить не мог. И даже тогда, когда волковских стали выкашивать безо всяких объяснений, подозревал в подставе кого угодно, но не Андрея.
А этот козел оказался изобретательным. Объединил свой кооператив с кооперативом Виктора Паничева. Тот джинсы «варил» и тоже на вещевом рынке точки имел. Правда, не на том, что волковские контролировали. «Крышевали» Паничева пацаны Героина. Полные отморозки. Никаких предъяв, никаких «стрелок». Чуть что им не по нраву – волыну выхватывают и давай палить.
Волк бы в сторону отошел, если бы быстро просек ситуацию. По понятиям, конечно, надо было разборки клеить. Договариваться, кому соскочить, кому остаться и на каких условиях. Но даже «законники» советовали с Героином не связываться. Разбираться надо с теми, у кого мозги есть. А Герыч и его пацаны свои мозги давно наркотой спалили. С ними не разбирались, их периодически отстреливали. Только Гера, сукин сын, живучим оказался, ни пули шальные его не брали, ни наркотики поганые. Волк, без базара, отошел бы в сторону, и лица не потерял, и бригаду свою сохранил. Но упустил время, схоронил несколько своих людей. При таком раскладе выход оставался один – война с Герычем. Иначе по другим бригадам чуйка пойдет, что волковские варежкой щелкают. Велика Москва, а сладких мест все равно на всех не хватает. За вещевой рынок биться имеет смысл. В войне с несколькими бригадами выиграть сложнее, чем с одной, даже «отмороженной».
Волк планировал устроить Героину и его пацанам чисто конкретное честное мочилово, но тот его опередил. Собравшиеся в своем любимом кабаке волковские, «перетиравшие» житье-бытье, в том числе и планы по устранению Геры, даже сообразить ничего не успели. Свинец полился сразу, отовсюду. Палили из входа в отдельный зал, где гуляла бригада, из окон. Сразу поймавший пулю-дуру Волк, падая, все пытался вытащить из кобуры «стечкин», но немеющие пальцы не гнулись.
– Тихарись, Волк! Стол! Живо! – вдруг заорал его охранник Васек, разряжая в мелькнувшую в окне лопоухую бритую башку половину обоймы.
Боковым зрением Волк успел увидеть, как, словно при замедленной съемке, через зал летит граната. И бросился под стол, рывком – откуда только силы взялись – оттолкнул от себя крышку, чтобы перевернулась тяжелая махина, хоть как-то защищая от осколков. Как звенели бутылки и тарелки, Волк уже не слышал. Все взорвалось, грохнуло, погасло…
Следующая мысль. Простая, но совершенно не пугающая.
«А я, пожалуй что, умер. Я умер, и бог отправил меня в рай».
Быть мертвым Волку очень понравилось. Смерть – это свет, сменяющийся легкой полутенью, это тепло, переходящее в прохладу. Смерть красива и совершенна. Ее бояться не надо, так как она открывает дорогу к чистому белому снегу, ждущему, принимающему и очищающему…
Он только успел осознать все это, как во рту заплескалась солено-горькая кровь, а боль запустила когти в грудь и резко выдернула свои лапы.
Собственный стон, вырвавшийся из окровавленного рта, показался Волку невыносимым, хуже скрипа ногтя по стеклу, отвратительнее визга плохо смазанной двери. Потому что он портил доносившуюся из глубины общего зала негромкую божественную музыку.
Слух и голос у Волка вроде бы имелись, пацаны слезу пускали, когда он на гитаре лабал «А помнишь, девочка, гуляли мы с тобой». Но это, конечно, так, для баловства. Никогда он музыкой не интересовался, другие дела всегда были важнее и серьезнее.
Но в тот момент… Он все сразу быстро понял. Звучит какая-то классика. И она невероятна, божественна. Это она была тем светом и полутенью, теплом и прохладой. А теперь… ледяной водопад инструментов и голосов сплетается в последних страшных объятиях… не вырваться из них… или все же спасение возможно?
На лице стало непривычно тепло и мокро. Волк сначала испугался, а потом разозлился.
Ерунда какая-то!
Мало того, что плачет, как баба. Так еще и отвлекается, когда звучит такая музыка, кощунствует.
А потом он вдруг различил сквозь слезы дрожавший, неотвратимо приближавшийся женский силуэт в белых длинных одеждах.
И закрыл глаза, чтобы не видеть надвигающуюся, безмолвную, ужасную в своей реальности смерть. Чтобы подольше побыть со смертью, прекрасной, звучащей.
В музыке слышалась надежда.
В приближавшихся шагах ее не было.
Его спас «Confutatis». То есть в тот момент Волк еще не знал, что это «Confutatis», это стало ясно позднее, когда он прочитал все, что нашел о Моцарте и «Requiem». Тогда просто отчаяние неимоверного напряжения так ударило по остаткам и без того растерзанного тела, что Волк понял одно. Надо жить. И он будет жить! Чтобы узнать, что это такое звучит сейчас. Рай, ад, ток, вырванное обласканное сердце, замирающее дыхание, и слезы, и слезы.
Милиция и врачи приехали одновременно, под мелодию «Domine Jesu». [19]
Русский перевод латинского текста, точное знание тональностей, инструментов. Он обещал себе все это понять, изучить каждый звук, научиться различать голоса хора, слышать кларнеты, фаготы, тромбоны. Он обещал себе жить…
Господи Иисус Христос, Царь славы,
Освободи души всех верных усопших
От мук ада и бездонного озера.
Освободи их от пасти льва,
Дабы не поглотил их Тартар
И не пропали они во мгле:
Но предводитель святой Михаил
Да введет их в священный свет,
Который Ты некогда Аврааму обещал
И потомству его…
– Надо же, а сердце ведь бьется, – удивился врач, нащупав пульс на руке Волка. – При такой-то кровопотере!
Он был жив, он жил. Благодаря непостижимой музыке, прогнавшей смерть. Бросавшей его, как щепку, в океане отчаяния и надежды.
Шок, восторг и благоговение были так сильны, что первым делом Волк попросил у своего адвоката:
– Ты мне узнай, что это за классика такая, в натуре. Грустная, аж сердце щемит.
И только потом поинтересовался, какие «кренделя» вешает на него следак.
В СИЗО Волк сидел в одиночке, подмазал кому следует. А на зоне уже те, кому было позволено с ним не только разговоры разговаривать, но и шутки шутить, ерничали:
– Какой ты Волк, ты – Моцарт.
Он злился, откладывая книгу:
– Пацаны, вы чего, где я и где Моцарт?
Сначала ему надоело огрызаться, а потом он привык. «Пятнашку» ведь ему дали. Причем только благодаря толковым адвокатам. По таким статьям, как у него, тогда еще в расход пускали. А откупиться не вышло, опоздал. Герыч хоть мозги наркотой спалил, а скумекал живо, заплатил кому надо первым. И потом любая сумма уже никакой роли не играла. Что, менты и судьи сами себе враги – Героина «кидать»? А за «пятнашку»… Да, в общем, наверное, за такой срок точно ко всему привыкнуть можно. Даже к «погонялу», на которое права не имеешь. И никто не имеет, а, по совести говоря, молиться надо на это имя…
… – Второй звонок уже, – Цыпленок осторожно коснулась его плеча. – Извините за беспокойство, но я вижу, вы задумались.
Моцарт окинул быстрым взглядом хрупкую фигурку. Спохватился: надо спрятать заметно дрожащие после ранения руки, хотя бы и за спину. А еще прикинул, что испорченные на зоне зубы ему недавно подправляли аж два врача одновременно, поэтому можно улыбнуться. Но Цыпленок все равно испуганно отшатнулась. «Хрен с тобой, Цыпа-задрипа, – обиделся Моцарт. – Сам не понимаю, чего я на тебя так запал. Мне есть чем заняться, кроме баб. Андрей Захаров, интересно, ждет? Знает, что „откинулся“, боится? Или забыл? Он же сейчас крутой бизнесмен, вон как поднялся, в газетах про эту мразь пишут. Но ничего, скоро другое напишут. Я уничтожу все, что он сделал, все, что ему дорого. Пятнадцать лет от звонка до звонка. В Москву приехал, а кажется – на другую планету, в натуре, все так изменилось. А я что видел? Камеры, бараки и вертухаев. Но ничего. Я с тобой еще поквитаюсь, мразь…»
* * *
Увидев свободное место на парковке недалеко от комплекса «Охотный Ряд», Полина Калинина резко нажала на педаль тормоза. Темно-синий «Porsche Cayenne S» остановился в ту же секунду, и сзади истошно запищали автомобили.– С целым бампером ездить надоело? Дура! Тачкой муж обеспечил?! Скажи, чтобы мозгов еще прикупил! – выругался, притормозив рядом, курносый мужик в надвинутой на глаза черной вязаной шапочке.
Полина виновато вздохнула вслед умчавшемуся авто. У «Porsche Cayenne S» очень чувствительные тормоза. К таким, всю жизнь проездив за рулем стареньких российских машин, надо привыкнуть. Сложившиеся автомобильные навыки действительно провоцируют аварийные ситуации. Не следует давить на тормоз так сильно, «Porsche» – не «Жигули», останавливается и срывается с места мгновенно.
«Было бы обидно повредить машину подруги, – подумала Полина, заглушая двигатель. – И надо научиться тормозить не так резко, ведь через пару недель я уже буду за рулем новенькой „Mazda“!»
Она покинула светлую, пахнущую кожей пещерку машины, щелкнула сигнализацией и заторопилась к входу в торговый центр.
Витрины бутиков, переливающиеся разноцветными новогодними огнями, отразили высокую светловолосую девушку в стильной короткой дубленочке и черных ботфортах. На секунду Полина опешила: она, это правда она! О такой прекрасной одежде, лучшем парикмахере и люксовской косметике никогда даже не мечталось. И вот полузеркальное стекло, кто бы мог подумать, кажется обложкой глянцевого журнала. И эта обложка, картинка, красавица – она сама, собственной персоной!
Полина довольно улыбнулась, но мерзкая память мстительно окатила ее помоями кислых детдомовских запахов, эхом визгливых голосов воспитательниц и горечью разочарований.
Вспомнился и скромный подарок, который давали в детдоме.
Три шоколадные конфеты, «Лимонные», в желтых обертках. Им слишком тесно на детской ладошке. К тому же медлить опасно, иначе старшие девчонки, улучив момент, когда воспитательницы отвернутся, отберут лакомство. Жаловаться нельзя, плакать бессмысленно – ничего не исправишь, а потом, ночью, еще и получишь пару тумаков. Так что хорошо бы скорее его в рот, подтаявший шоколад с самой вкусной кисленькой начинкой. Но вместе с тем хочется и продлить радость, чудо, счастье. Подарок. Настоящий новогодний подарок! Наверное, мама тоже в Новый год угощала бы именно такими конфетами, ведь вкуснее их ничего нет. Но мамы нет. А ладошка уже пуста. Крепко сбитая девчонка, как ветер, пронеслась мимо, схватила конфеты. Вместо сладкой радости рот полон горько-соленой обиды…
– Вам помочь?
Полина недоуменно уставилась на миловидную брюнетку в белоснежной блузке. Вот ведь как она задумалась, даже не заметила, как зашла в магазинчик!
– Это новый аромат, очень интересный. Вам нравятся сладкие или свежие запахи? – продолжила девушка, щедро орошая из тестера полоску бумаги. – Если вас интересуют именно новинки, еще новые ароматы представили Dior и Lancome…
Нежная ванильная волна позволила Полине окончательно прийти в себя, выключить воспоминания о безрадостном детстве, залюбоваться ровными рядами флаконов и яркими стендами с декоративной косметикой.
– Меня интересует эксклюзивная и дорогая парфюмерия, – чуть покраснев от смущения (эх, на-учиться бы свысока, как Светка, общаться с продавцами!), сказала Полина. – Этот сладкий аромат мне лично очень понравился, но я выбираю подарок подруге. А для нее прежде всего имеет значение цена – чем выше, тем лучше.
Консультант понимающе улыбнулась:
– Давайте пройдем к той полке. Самая дорогая и редкая парфюмерия!
А Полина, мысленно уже купив духи для Светы, терзалась сомнениями, что же приобрести для Андрея Захарова.
«Людям, у которых есть все, очень тяжело выбирать подарки, – подумала она, изо всех сил стараясь не расчихаться от щекочущих нос запахов. – Тяжело, но приятно. Светка и ее муж столько для меня сделали!»
Как ни странно, подарок для Андрея нашелся быстро. Полина, расплатившись за духи и выйдя из «Арбат Престижа», замерла у витрины соседнего павильона, торгующего сувенирами.
Этот стильный письменный прибор, казалось, был создан для кабинета Андрея. Необычно светлое малахитовое основание идеально гармонировало с серебряной панелью, где в миниатюрную нефтяную вышку были вмонтированы часики. У Захарова в кабинете стоял похожий прибор, но без часов, и малахит соседствовал с золотом. Это был единственный желтый штрих в зелено-стальном интерьере. Конечно же, Андрей с радостью вытащит эту занозу. Он – эстет, у него идеальное чувство цвета. Даже странно, что он раньше не распорядился на этот счет. Новый прибор для письменного стола его обрадует. И эти часики – нефтяная вышка, как на заказ! Света говорила, что муж мечтает расширить бизнес, заняться добычей нефти!
Цена сувенира оказалась меньше, чем Полина предполагала потратить на подарок для Андрея Захарова. Поэтому девушка еще час бродила по бутикам, то рассматривая экстравагантное розовое шифоновое платье, то примеряя облегающий серебристый топик. Но полностью опустошить кредитку не удалось. Чем больше симпатичных одежек идеально садилось на худенькую фигуру, тем сильнее Полина хмурилась, понимая: на самом деле ей хочется абсолютно другого. Не платья, не новых духов, не сумочки от Chanel. Это досадно, обидно, больно, но… Да. Да-да-да. Конфеты «Лимонные». Целый килограмм. И обязательно – в желтых обертках.
«Я точно дура, – разозлилась на себя девушка, оглядываясь тем временем по сторонам в поисках продуктового отдела. – Так, здесь у нас мороженое, этажом ниже – суши-бар, кофейня, все не то! Ай, ладно, куплю конфеты в супермаркете возле Светкиного салона. Хотя там же такие цены… А что, если отъехать от центра? В магазинах за Садовым кольцом все в три раза дешевле!»
Она шла с дорогими подарками к машине, которая, как говорила подруга, стоила больше двухсот тысяч долларов, и думала о том, что себя не обманешь. Внешне можно превратиться в роскошную преуспевающую даму. А внутренне все равно останешься детдомовкой, которую жаба душит переплачивать за какой-то килограмм конфет пару лишних рублей.
Погруженная в свои мысли, Полина не заметила, как вслед за «Porsche Cayenne S» с места тронулась неприметная грязно-белая «девятка»…
* * *
«Трех девочек из присутствующих в этом ресторане на первый взгляд определенно можно разик трахнуть», – решил Андрей Захаров, быстро пробежав глазами по столикам.И приступил к более детальному рассмотрению.
Ничего такая рыжуля через проход сидит – высокая, худенькая, правда, сиськи маленькие. Но в общем и целом ништяк.
Блондиночке за тем же столиком с сиськами повезло, натуральный третий номер. Что не силикон – это хорошо. Лежать на бабе с силиконовой грудью удовольствие ниже среднего. Но блондиночка чуть толстовата, конкретный такой сорок шестой размер.
Еще у нас есть шатенка, через один столик, шампанским накачивается. Шатенка, похоже, по телу оптимальный вариант. Сиськи большие, ноги вон видны, длинные. Но, блин, что у нее за лицо! То есть нет, даже не лицо, а выражение лица. Крыса какая-то, надутая и недовольная. Может, это от недотраха, а после секса разулыбается? А если нет? Ой, да ну ее, пусть дальше сидит в одиночестве, коза мрачная.
«Берем блондинку, – резюмировал он свои размышления. – Личико ангельское, улыбка что надо, сиськи большие. Ну толстовата и толстовата. Не все ж моделей трахать. Писательниц у меня, кстати, еще не было. Ой, блин, а если они болтливые, как телеведущие?! Я же типа женатый мальчик».
– А сейчас от нашего издательства мы хотим вручить диплом успешному бизнесмену, совладельцу компании «Pan Zahar Group» Андрею Захарову! – зазвенел со сцены восторженный голос дамы в элегантном черном платье. – Этот человек не просто создал предприятие, которое производит самые лучшие безалкогольные напитки. Он активно занимается благотворительностью! И мы очень благодарны ему за помощь в издании антологии поэтов Серебряного века в роскошном оформлении, которая будет продаваться за символическую цену, намного ниже себестоимости. Такая книга доставит удовольствие ценителям поэзии, ее смогут приобрести библиотеки! Пожалуйста, Андрей Владимирович, прошу вас!
Захаров, поднимаясь из-за стола, пытался улыбаться. С раздражением понимая, что выходит это у него хреново, потому что в многочисленных прожекторах чужих взглядов ему всегда становится как-то не по себе.
«Будь моя воля, никогда не ходил бы на такие тусы, одни понты и никакого удовольствия, – злился Андрей, быстро пробираясь между столиками. – Скорее цапнуть диплом, склеить блондинку и свалить на фиг».
Но дама свою бумажку в рамочке отдавать не спешила. Решила вначале пообщаться:
– Скажите, Андрей Владимирович, а вам нравится заниматься благотворительностью? Ведь все-таки, согласитесь, мир бизнеса обычно далек от таких широких жестов. Люди предпочитают покупать «Челси», а не помогать соотечественникам!
«Не ржи, только не ржи, – приказал себе Андрей, ожидая, пока представительница издательства закончит свое выступление. – Говорить, что на „Челси“ бабок не хватает, тоже не надо. Стану миллиардером, чего-нибудь замучу похлеще Абрамовича, а сейчас кишка тонка. Жаждущие благотворительности, наверное, любого, у кого больше несчастной штуки баксов в кармане, атакуют. А уж ко мне, особенно после женитьбы на Светке, просто валом пошли. Ну конечно, женился на девочке из детдома. Добрый такой, ага. А я с бодуна был, мутило меня сильно. Ну и нормально, что женился. Светка – хорошая малая. А благотворительность – наша фишка, на бренде хорошо сказывается».
Наконец дама на секунду умолкла. И Андрей мгновенно этим воспользовался. Нежно, но решительно потянул на себя диплом, а потом нагнулся к микрофону:
– Я думаю, что поддержка нашей культуры и истории – дело первостепенной важности. Не хлебом единым, как говорится. Я очень рад, что нашей компании удалось помочь с выпуском антологии. Мы и впредь будем делать все, что от нас зависит, для реализации таких проектов.
Под жидкие хлопки он добрался до своего столика, поймал взгляд блондинки.
Есть контакт! Девушка даже чуть приподняла бокал с шампанским, сделала глоток и высокоэротично отправила в рот виноградину. К съему готова, без базара…
– Андрей, привет, – раздалось вдруг за спиной. – Вы позволите?
Сидевшая рядом женщина с аккуратной стрижкой, какая-то банкирша из спонсоров, тоже получившая диплом, отодвинулась в сторону:
– Пожалуйста.
Лицо присаживающейся за столик девицы показалось Андрею смутно знакомым.
«Где-то я видел эти глаза-блюдца зеленого цвета. А где я их мог видеть? Что не работала она у меня – это точно, своих сотрудников всегда узнаю. Спать я с ней вряд ли мог, она и на каблуках меньше ста семидесяти, а как разденется, вообще полтора метра будет, что с такой с моими ста девяноста восемью делать? – прикидывал он, настороженно разглядывая незнакомку. – Но если между нами что-то и было, то я был тогда в полном ауте. Набухался конкретно, на трезвую голову со мной такие номера не проходят».
– Не вспомнил, – она улыбнулась, тоже как-то знакомо. – Лика Вронская, я с тобой интервью для «Ведомостей» лет пять назад готовила. Вижу, сидишь скучаешь. Как дела твои?
Андрей едва удержался, чтобы не хлопнуть себя по лбу. Точно, эта же телка – корреспондентка, причем не самая тупая. Журналисты – особенно девки – клинические овцы, вопросы задают одинаковые, а ответы редко когда без неточностей понимают. Но эта, как ни странно, лажи не выдала.
– Да нормально все. А ты статью, значит, писать будешь? – Андрей поискал глазами официанта. Надо поухаживать за герлой, чтобы она упомянула в газете про участие компании в выпуске антологии. Ради пиара, собственно говоря, и бабки давал, и на тусе теперь мучается. – Про издательство?
– Статьи репортажного и информационного плана я уже не пишу, только аналитику и интервью со всякими известными политическими персонами. – Она отставила бокал шампанского и кивнула на кувшин с соком. – Налей вот этого. Спасибо! Вроде как меня повысили. Но ты знаешь, оказывается, быть заместителем главного редактора – это такая тоска.
Прислушиваясь к Ликиному щебету, Андрей более чем прекрасно все понимал. Тоска. Конечно, тоска. Пользы от герлы, которая статью не напишет, выходит, никакой. И чего она тут тогда расселась и кукует? Что блондинка подумает? А ведь уже так высокоэротично виноград кушала.
– Короче, русский язык сплошной, а не творчество. И тогда я решила написать детектив. В своей-то книге твори не хочу, полное раздолье. Вот как-то оно все и началось. У меня уже восемь романов вышло.
– Подожди, так ты типа писательница?
Лика пожала плечами:
– Наверное. Хотя из газеты все еще не уволилась и не собираюсь. Жадная я, все мне нравится – и книжки придумывать, и статьи писать.
Захаров оживился. Недавно в беседе с очередным журналистом он здорово подсел на коня. «А расскажите, как вы стали заниматься бизнесом?» «А почему вы против франчайзинга?» «Как вы познакомились с женой?» Ни одного не заданного в предыдущих интервью вопроса не прозвучало! Да, вся информация есть в Интернете. Казалось бы, проведи у компьютера хотя бы десять минут, уже не будешь выглядеть перед собеседником полным лохом. Но у большинства журналистов мозгов нет, только ноги. Достанут, прибегут и говорят банальности, в ожидании, что господин Захаров как растечется сейчас мыслью по древу. А господину Захарову скучно одно и то же талдычить как попугаю. И времени на это жалко. Но и послать в сад писак тоже нельзя – нужны для пиара, раскрутки бренда и всего такого. Поэтому на первых порах секретарь Алла получила четкое распоряжение – собрать все нормальные публикации и каждому журналисту, который договаривается об интервью, вручать пресс-релиз. А в перспективе хотелось издать книгу. Где черным по белому будут биография, ответы на все тупые вопросы, рассказы партнеров по бизнесу и друзей, фотографии. Но найти человека, который бы этим занялся, все руки не доходили. А теперь вот и напрягаться не надо, сам нашелся.