Таркинтон Б.. Приключения Пенрода

   Панталоны надели на Пенрода и прикрепили к чулкам английскими булавками; миссис Скофилд и Маргарет решили, что издали это будет не слишком заметно. Пенроду было строго-настрого приказано не наклоняться, после чего его обули в туфли на кожаной подошве, в которых он ходил на уроки танцев. К спектаклю туфли украсили большими красными помпонами.
   - Но если мне нельзя нагибаться, - возразил сэр Ланселот-дитя, и в голосе его звучала ярость, - как же я буду вставать на колени, когда...
   - Как-нибудь встанешь! - перебила его миссис Скофилд, не разжимая рта, потому что во рту она держала булавки.
   На тонкую шею Пенрода нацепили что-то с рюшками и прикололи несколько бантов. Потом Маргарет густо напудрила ему волосы.
   - Нет-нет, все правильно, - успокоила она мать, которой последнее действие показалось несколько чрезмерным. - Я видела на картинах. Во времена колониальных войн все офицеры пудрили волосы.
   - Но, по-моему, сэр Ланселот жил гораздо раньше колониальных войн, - не очень уверенно возразила миссис Скофилд.
   - Ну и ладно, - решительно отмела ее сомнения Маргарет. - Никто об этом и не задумается. Тем более миссис Лора Рюбуш. Думаю, она не очень-то в этом разбирается, хотя, конечно, - добавила она, вспомнив о Пенроде, - пьесу она написала замечательную. Стой смирно, Пенрод! - одернула она автора "Гарольда Рамиреса", который в это время начал изображать нечто напоминавшее судороги. - К тому же, - продолжила она прерванную мысль, - пудреные волосы кого хочешь украсят. Даже наш Пенрод похорошел. Ты посмотри, мама, его просто не узнать!
   В другое время восклицание сестры, быть может, не на шутку обидело бы Пенрода. Но сейчас, услышав его, он даже несколько приободрился, и, не имея возможности поглядеться в зеркало, которого не было поблизости, Пенрод представил себе нечто среднее между пышными одеяниями актеров в постановке "Двенадцатой ночи" Шекспира с участием мисс Джулии Марло и портретами Джорджа Вашингтона. Это его вполне удовлетворило.
   Обрадовал и меч; его одолжил сосед, который был членом общества "Рыцарей Пифии". Меч прикрепили к поясу, потом облачили Пенрода в мантию старую накидку для гольфа Маргарет. Теперь на нее нашили пушистые кружочки из ваты, а кроме того, украсили большим крестом, материалом для которого послужила та же красная байка. Фасон и украшения мантии были навеяны изображением крестоносца на какой-то рекламе, опубликованной в газете. Мантию тоже прикрепили к плечам Пенрода, или, точнее, к плечам бывшего верха от платья миссис Скофилд, английскими булавками. Сзади она свисала до самых пят, спереди же ничто не мешало созерцать рыцарский костюм как в целом, так и в малейших деталях. Теперь наконец Пенроду разрешили подойти к зеркалу.
   Это было стоячее зеркало, и, увидев себя в полный рост, Пенрод немедленно ощутил весь трагизм своего положения. Подросток менее поэтичный и возвышенный, возможно, не обратил бы особого внимания на некоторые несуразности костюма. Но перед зеркалом стоял Пенрод, и сила гнева его была по меньшей мере равна извержению вулкана.
   Возьмите "Тружеников моря" великого Гюго. Прочитав сцену с рыбой-дьяволом, вы получите какое-то представление о том, что за сражение происходило в доме Скофилдов. Однако и Гюго, доживи он до наших дней и вознамерься описать полчаса, которые последовали после того, как Пенрод увидел себя в зеркале, должен был бы изрядно поломать голову над образами. Даже сам мистер Уилсон, подлый, но красноречивый враг Гарольда Рамиреса, тут наверняка зашел бы в тупик. Все выразительные многоточия мистера Уилсона были детским лепетом в сравнении с чувствами, которые заклокотали в груди Пенрода после того, как у него не осталось сомнений: любящие родственники выставляют его на публичное осмеяние; они хотят, чтобы он вышел на сцену в какой-то штуке от платья матери и в чулках сестры!
   Пенрод так хорошо знал обе эти вещи, что ничуть не сомневался: посмотри на него человек хоть с другого конца света, он тут же распознает их. Чулки удручали его даже больше всего остального. Сколько его ни уверяли, что никто не догадается, он не верил. Чем дольше он разглядывал себя в зеркале, тем отчетливее убеждался: каждый дурак поймет, что это не мужская одежда, а дамские чулки! Чулки были ему широки, они топорщились и пузырились, и это на тысячи ладов вопило об их предыстории. Лишь подумав об этом, Пенрод готов был умереть от стыда. И он бушевал, как узник, который надеется, что, отбившись от стражи, избежит позорной казни. Он затих лишь после того, как миссис Скофилд, чьи аргументы были исчерпаны, соединила его по телефону с отцом. Состоялся долгий мучительный разговор, и сопротивление Пенрода было сломлено.
   Миссис Скофилд и Маргарет решили не дожидаться новой вспышки отчаяния и с возможной поспешностью передали страдальца с рук на руки миссис Рюбуш. Они еще дешево отделались. Ведь Пенрод не распознал, из чего сделаны его панталоны. А они не заблуждались на тот счет, что последовало бы после того, как он понял это. Но вроде бы все обошлось, и они поздравили друг друга с успехом. Теперь они могли сказать, что костюм в целом удался. Конечно, никто бы не стал оспаривать того факта, что Пенрод никак не походил на персонажей, которые родило вдохновение сэра Томаса Мелори или Альфреда Теннисона. Вообще-то, если быть до конца честным, надо сказать, что он вообще никого и ничего не напоминал, ибо такое на земле появилось впервые. И все же, несмотря на волнение, свойственное родным и близким актеров, миссис Скофилд и Маргарет были уверены в одном: внешний вид Пенрода не посрамит семью.
   Войдя в зал "Женского клуба искусств и ремесел", они с чувством выполненного долга заняли места среди остальных зрителей.
   Глава IV
   НА ГРАНИ ОТЧАЯНЬЯ
   Со стороны сцены слышался гул полного зала. Помещение за кулисами, куда водворили Пенрода, было набито возбужденными детьми в более или менее "средневековых" костюмах. Если бы Пенрод внимательно посмотрел вокруг, он мог бы убедиться, что одежда остальных юных рыцарей не слишком отличается от его собственной. Но стыд захлестнул его до такой степени, что он не видел ничего вокруг. Он ждал, что на него с минуты на минуту посыпятся насмешки, и собрал все свое мужество. Он готовился достойно встретить шуточки, которые вот-вот начнут отпускать по поводу чулок сестры. Сразу же забившись в угол, он ухитрился отстегнуть мантию и понял, что еще не все потеряно. Он закутался в мантию и заколол ее под горлом. Теперь она закрывала весь костюм, и Пенрод завоевал временную передышку. Но теперь, когда он несколько успокоился, перспектива предстоящего спектакля предстала ему в совсем мрачных тонах. Ведь по ходу действия придется откинуть мантию назад.
   Большинство юных рыцарей тоже плотно укутались в мантии. Лишь немногие счастливчики из зажиточных семей вели себя по-другому. Те, наоборот, гордо откидывали свои мантии из ярких тканей. Им было нечего стыдиться, и они нагло похвалялись костюмами, которые им взяли напрокат в костюмерной. Некоторые из этих последних вели себя и вовсе вызывающе, ибо родители сподобились заказать им костюмы у лучшего портного в городе. Особенно выставлялся Морис Леви. Он прямо сиял от восторга, что будет представлять этого идиотского сэра Галахада-дитя и считал своим долгом назвать каждому кругленькую сумму, в которую обошлось родителям его рыцарское одеяние. Средневековый дух, как его понимал лучший портной города, тут воплощался с подлинным мастерством и блеском. Панталоны из синего бархата сидели великолепно, атласный жилет ослеплял белизной, а изящество пиджака со скругленными фалдами подчеркивали перламутровые пуговицы. Последними штрихами этого шедевра были мантия из желтого бархата и белые сапожки с золотыми кистями.
   И вот все это великолепие вдруг остановилось возле сэра Ланселота-дитя. И добро бы сэр Галахад-дитя был один. Увы, девочки, повинуясь вечной страсти, которую испытывает слабый пол к изяществу и блеску, конечно же, сгрудились вокруг и с любопытством разглядывали счастливого обладателя костюма.
   Выдав им очередную информацию по поводу суммы, в которую стал его родичам рыцарский наряд, мистер Леви обратил благосклонное внимание на Пенрода.
   - Ты чего это закутался в старую накидку для гольфа? А под ней у тебя что? - спросил он.
   Пенрод наградил его ледяным взглядом. Раньше этот остряк себе такого не позволял. Почтительность и робость - вот что до сегодняшнего дня определяло его отношение к Пенроду. Но сейчас сэр Галахад-дитя был настолько опьянен блеском своего костюма, что явно съехал с тормозов и, похоже, униматься не собирался.
   - Так что у тебя под ней? - повторил он, хотя в иной обстановке непременно почувствовал бы угрозу, которую таил в себе взгляд Пенрода.
   Ценой титанического напряжения воли Пенрод напустил на себя самый беззаботный вид.
   - Да так, ничего особенного! - небрежно ответил он.
   Это повергло Мориса в еще большее веселье.
   - Ага! Значит, ты голый! - Теперь он просто визжал от восторга. Слушайте все! - продолжал он. - Пенрод Скофилд сказал, что у него под накидкой ничего нет! Он голый! Голый!
   Девочки тут же громко захихикали. На их месте Пенрод вел бы себя поскромнее, но тут новый удар потряс все его существо, заставив забыть о неделикатных выходках толпы.
   Взгляд его упал на рыжекудрую красавицу Марджори Джонс. Одетая в костюм девы Элейн-дитя, она сейчас хохотала вместе со всеми, и ее прелестный серебристый смех разносился по всей комнате.
   На шум сбежались мальчики и девочки, сидевшие в других углах комнаты.
   - Он голый! Голый! - продолжал вопить сэр Галахад-дитя. - Пенрод Скофилд голый! Голый!
   - Ну, ну, детки, успокоились, успокоились! - сюсюкала миссис Лора Рюбуш, проталкиваясь сквозь гомонящий клубок. - Не забывайте, сегодня все мы маленькие рыцари и дамы. Маленькие рыцари и дамы Круглого стола никогда не позволяли себе так шуметь! Итак, если все в сборе, нам пора выходить на сцену.
   Пользуясь заминкой, Пенрод проскользнул за спиной миссис Лоры Рюбуш и оказался рядом с дверью. Он тихонько открыл ее и выскочил вон. Плотно затворив дверь, он огляделся. Он попал в какой-то узкий коридор. Тут не было ни души. На противоположном конце он заметил дверь с табличкой, которая уведомляла, что это комната сторожа.
   Гордость Пенрода была уязвлена, а сердце при воспоминании о нежном, но жестоком смехе Марджори Джонс разрывалось от боли. Он думал, что все счастливые дни для него уже позади, и, облокотясь на подоконник, пытался представить, какое впечатление произведет на всех, если выпрыгнет сейчас со второго этажа. Но тут он вспомнил о Морисе Леви, и мысль о самоубийстве оставила его. Решительно, он не мог покончить счеты с жизнью, пока сэр Галахад-дитя ходит неотмщенным по этой земле.
   В это время по коридору прошествовал толстяк в синем комбинезоне. "Надеюсь, теперь-то им будет достаточно тепло!" - пробормотал он себе под нос, из чего Пенрод пришел к заключению, что какие-то особы из числа деятельниц искусств и ремесел совершенно напрасно сгоняли его в котельную. Толстяк скрылся за дверью с табличкой. Вскоре он снова вышел в коридор. Он снял комбинезон и был теперь в обычной одежде. Брюзгливо бормоча под нос не очень лестные слова по поводу посетительниц клуба, которым "вечно чего-то надо", он удалился, открыв дверь, и в коридор проник гул зрительного зала. Теперь к остальным чувствам Пенрода добавился страх, знакомый каждому, кто хоть раз выходил на сцену. Тем временем оркестр заиграл увертюру, и, спасаясь от надвигающегося спектакля, Пенрод прокрался на цыпочках в комнату сторожа. Но, войдя в нее, он понял, что попал в ловушку: другого выхода не было.
   В отчаянии Пенрод сбросил мантию и оглядел себя. Увы, чулки свидетельствовали, что принадлежат Маргарет, не менее явно, чем дома, когда он смотрел на них в зеркало. Правда, теперь он вспомнил, что большинство других юных рыцарей выглядело не лучше. Ему уже показалось, что, быть может, позор не столь неминуем, когда одна из булавок, прикреплявших чулки к панталонам, вдруг расстегнулась. И вот, пытаясь застегнуть ее, он впервые переключил внимание с чулок на панталоны из красной байки. И тут он все понял.
   Дом Скофилдов стоял на людном перекрестке. Забор был низкий, и, когда по понедельникам миссис Скофилд приглашала прачку, Пенрод испытывал адские муки. Мальчики очень болезненно воспринимают многое из того, чему взрослые не придают значения. И если прочие члены семьи не видели ничего зазорного в том, что прачка вывешивает сушить белье на улицу, то Пенрод не находил себе места от стыда. И из всех экспонатов, с помощью которых эта деловитая женщина давала городской общественности представление о вкусах Скофилдов, его больше всего удручало зимнее белье отца. Однажды произошел кошмарный случай. Именно в тот момент, когда эти ужасные байковые вещи развевались на ветру, алея на весь город, мимо прошла сияющая и накрахмаленная Марджори Джонс. Пенрод спрятался и долгое время не решался показаться на улице. Ведь он ни минуты не сомневался, что весь город знает о пристрастии отца к красной байке.
   И вот сейчас, находясь в комнате сторожа, Пенрод прозрел в отношении своих панталон. Нет, в этом он даже близко не подойдет к сцене. Ведь каждый из юных рыцарей тут же узнает, во что его одели мать и сестра, и страшная истина прогремит на весь мир. Ибо куда громче, чем чулки, эта красная байка возопит о секрете его костюма и о том, как в действительности называется то, из чего его сделали.
   Каждому, наверное, хоть раз в жизни снился сон, что он идет в нарядной толпе и вдруг с ужасом убеждается, что на нем нет ничего. Чувство неловкости, которое в таких случаях охватывает спящего, лишь в малой степени отражает то, что испытывал наш юный рыцарь Круглого стола. Ведь с ним все было, увы, наяву, и он переживал жесточайшие муки.
   Мужчины вообще достаточно болезненно реагируют, если в их костюме появляется хоть малейшая деталь, которая может повлечь насмешки. В таких случаях они страдают гораздо сильнее, чем женщины, и не успокаиваются, пока их одежда не станет такой, какая считается приличной среди других мужчин. То же происходит с мальчиками, и ничего нет удивительного, что, разглядев свои злосчастные панталоны, Пенрод почувствовал себя хуже, чем голым.
   - Пенрод Скофилд! - раздалось с противоположного конца коридора.
   Погоня началась, и Пенрод понял, что ему не уйти. Рано или поздно преследователи загонят его в угол. В его распоряжении оставалось всего несколько секунд. И, не зная, что предпринять, он сидел, съежившись, на стуле.
   - Пенрод Скофилд! - возопила сердито миссис Лора Рюбуш.
   Пенрод вскочил с растерянным видом. От резкого движения еще одна булавка расстегнулась и впилась ему в спину. Он резко выдернул ее. Тут же раздался треск рвущейся ткани, и на его панталонах появилась брешь в самом неподходящем месте.
   - Пенрод Скофилд! - Миссис Лора Рюбуш шла по коридору.
   В тот момент, когда Пенрод уже счел битву проигранной, его блуждающий взор упал на синий комбинезон, который сторож повесил на гвоздь. С находчивостью обреченного Пенрод в отведенные судьбой секунды задумал и осуществил план. Честь его была спасена.
   Глава V
   ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
   - Пенрод! - Миссис Лора Рюбуш открыла дверь и негодующим взором буравила сэра Ланселота-дитя, который стоял перед ней, по горло укутанный в мантию. - Да будет тебе известно, - продолжала она, - что по твоей милости начало спектакля уже задержалось на десять минут. Пятьсот зрителей ждут в зале! - воскликнула она, и Пенроду невольно подумалось, что теперь эти пятьсот человек вынуждены будут вместе с ним еще подождать, пока миссис Рюбуш не дочитает свою нотацию.
   - Вы уж извините меня, - сказал он самым миролюбивым тоном, шествуя за ней на сцену. - Мне отчего-то захотелось посидеть в тишине, и я немного замечтался.
   Две минуты спустя занавес наконец поднялся. Зрителям предстала зала средневекового замка, щедро задрапированная розовой и голубой марлей. Тут находились король Артур-дитя и королева Гвиневера-дитя. Они восседали на тронах в окружении девы Элейн-дитя, сэра Галахада-дитя и прочих знаменитостей. А пятнадцать рыцарей-детей пировали за круглым столом, скатертью для которого служил большой персидский ковер. Эти рыцари утоляли жажду из серебряных кубков, позаимствованных на время спектакля у местного Спортивного клуба.
   Роскошь обстановки дополняло такое количество самых разнообразных растений в горшках и пальм в кадках, какого наверняка не знали дотоле ни подлинные замки, ни спектакли. Кроме огней, освещавших сцену, на декорацию и исполнителей был направлен луч прожектора из глубины зала, придававший окончательный блеск этому великолепному зрелищу.
   Воспитанная публика с трудом сдерживала восхищение, ограничиваясь приглушенным гулом. Когда шум в зале совсем затих, дети дрожащими голосами запели, неимоверно коверкая слова:
   Мы, дети Круглого стола,
   Играем и поем.
   Сейчас расскажем вам, друзья,
   Как славно мы живем!
   Тут король Артур-дитя вскочил с трона и, размахивая скипетром, как жезлом регулировщика, завопил:
   Только славные детишки могут рыцарями быть,
   Ведь, чтоб рыцарем назваться, нужно подвиг
   совершить.
   А теперь, мои герои, выходите-ка вперед
   И про славные дела расскажите, кто чем горд.
   Первым вышел сэр Мордред-дитя - единственный злодей в этой пьесе. Отведенные ему слова были тем немногим в творении миссис Лоры Рюбуш, что не вызывало у Пенрода протеста. Но почему-то эти слова достались не ему, а Джорджу Бассету, который не только обладал ангелоподобной наружностью, но и славился примерным поведением. Из-за того, что он был таким паинькой, сверстники называли его не иначе, как "маленьким джентльменом", и не желали иметь с ним ничего общего.
   И все они дружно сходились во мнении, что именно за примерное поведение ему дали единственную стоящую роль в спектакле. Сэр Мордред-дитя встал из-за стола и тоненьким голоском продекламировал:
   Сэр Мордред-дитя - я бесчестен и зол,
   Блуждаю во тьме прегрешений,
   И грубость моя, и коварство мое,
   Увы, мой единственный гений.
   После этого, понятное дело, сэру Мордреду-дитя наотрез отказали в рыцарском посвящении, и этот счастливчик навсегда удалился восвояси. Правда, тут останавливала внимание одна деталь: почему-то сэр Мордред, не будучи посвященным, все же носил рыцарские доспехи, но на эту мелочь мало кто обратил внимание.
   Тем временем из-за стола поднялся Морис Леви. Поклонившись, он объявил, что зовется сэром Галахадом-дитя, затем бойко затараторил:
   Живу я тихо, мирно, скромно,
   Люблю весь мир, хоть он
   огромный.
   И, как Господь нам завещал,
   Богатства нищим я раздал.
   Король Артур-дитя всем своим видом показывал, что явно одобряет такую позицию. Он повелел Морису подойти к трону, что тот и не преминул сделать, стараясь как можно выгоднее выставить достоинства своего костюма.
   Теперь настала очередь Пенрода. Стоя за столом, который, подобно барьеру, отгораживал его от зрительного зала, он, стараясь отделаться как можно быстрее, проговорил:
   Вот я, сэр Ланселот-дитя,
   Я нежен, мягок, добр, хотя
   Ведь молод я, я лишь дитя.
   Я нежен, мягок, добр, хотя
   Свой выполняю долг и вот
   Пред вами...
   Пенрод запнулся и громко проглотил слюну. Тут он услышал громкий шепот миссис Лоры Рюбуш, исполнявшей роль суфлера. И сэр Ланселот-дитя повторил:
   Пред вами крошка Ланселот!
   Его заявление тоже снискало монаршью милость. Его также попросили подойти к трону и встать подле сэра Галахада-дитя. Когда он шел вдоль сцены, миссис Скофилд шепнула Маргарет:
   - Ну, что за мальчишка! Надо же так заколоть мантию, чтобы она закрыла весь костюм. Все наши труды пошли насмарку!
   - Не расстраивайся, - успокоила Маргарет. - Мантию ему скоро придется сбросить.
   Потом, прищурившись, внимательно посмотрела на брата.
   - Что это болтается у него на левой лодыжке? - прошептала она с тревогой. - Не понимаю! Может, он в чем-то запутался?
   - В чем запутался? - испугалась миссис Скофилд.
   - На левой ноге. Видишь, он сейчас чуть не споткнулся. Что же это такое намоталось? Издали нога кажется толстой, как у слона...
   Сэр Ланселот-дитя и сэр Галахад-дитя взялись за руки и повернулись лицом к королю. Вот сейчас наконец Пенрод ощутил подлинное воодушевление. Еще мгновение, и ему предстоит сбросить мантию. Но теперь это не пугало его: он знал, что надежно защищен от позора. Не мучил его больше и страх сцены, он уже вполне освоился. Позорный текст, где он вынужден был называть себя "крошкой", тоже был позади. И, главное, подлый сэр Галахад-дитя наконец попался. Ловко ухватив его за запястье, Пенрод хором с ним начал декламировать:
   Мы, дети Круглого стола,
   Всегда исполнены добра,
   И наши дружные сердца
   Хранят отвагу до конца.
   В любви, надежде, вере...
   На какую-то долю секунды воцарилась пауза, потом тишину прорезал истошный вопль сэра Галахада-дитя. Он орал и корчился, словно вместо концовки блистательного дуэта, которая так и не прозвучала, решил изобразить человека-змею.
   - Спасите! Он выкрутил мне руку! Отпусти! - наконец выкрикнул он.
   Из-за кулис немедленно послышался шепот миссис Лоры Рюбуш. На этот раз он звучал столь кровожадно, что Пенрод почел за лучшее отпустить свою жертву. Тогда король Артур-дитя, которого эта неожиданная импровизация несколько сбила с толку, поднял скипетр и, при поддержке суфлерши, чей шепот по-прежнему сохранял гневные интонации, произнес:
   Наш чудный Круглый стол друзей объединяет,
   Тут чувства добрые поддержку обретают,
   И только тех, чьи помыслы чисты,
   Тут в рыцари по праву посвящают.
   Так сбросьте мантии, друзья,
   Теперь вас посвящаю я!
   И Пенрод сбросил мантию. Зал охнул. Словно пять сотен пловцов одновременно окунулись в ледяную воду. Этот звук не был однороден. Множество оттенков слышалось в нем. Тут был и плохо скрытый восторг, и даже бурное ликование, и два горестных вопля. Такое сочетание чувств, слившихся в одном крике, услышишь не часто, и те, кто присутствовал при этом, надолго запомнили славное представление. Крику ничуть не уступало породившее его зрелище. Вид Пенрода, который, сбросив средневековую мантию, предстал залу в комбинезоне сторожа, был сногсшибателен.
   Сторож был человеком дородным, и его комбинезон омывал Пенрода как море. А складки синей ткани словно штормили, ежесекундно грозя захлестнуть сэра Ланселота-дитя. Левая штанина, которую Пенрод впопыхах не успел как следует завернуть, теперь спустилась. Она-то и создавала эффект "слоновой ноги", так озадачившей Маргарет. Словом, на нашего юного рыцаря стоило посмотреть.
   Возможно, некоторые из присутствующих уже тогда осознали, что стали очевидцами исторического события. Великое распознается сразу, ибо даже на первых порах несет печать бессмертия. Не ощутил величия лишь сам виновник торжества. Со скромностью, этой неразлучной сестрой истинного дарования, он решил продолжать спектакль. И, выставив плечо, по которому при посвящении король должен был ударить мечом, начал декламировать:
   И я, сэр Ланселот-дитя,
   Сейчас, колено преклоня,
   Пообещаю королю...
   Он продолжал свой монолог и дальше, однако его не слушали. Потеряв самообладание, зрители разразились хохотом. Позже один из них назвал это происшествие "культурным безобразием".
   Что касается участников представления, то на них вид Пенрода не произвел столь сильного впечатления. Наиболее проницательные из них правда, таких было меньшинство - сразу догадались, что комбинезон - не что иное, как необходимая поправка, на которую Пенрода вынудили неправомерные действия матери. Эта часть актеров прониклась к нему невольным почтением. Так молодые заключенные робко и одновременно восторженно взирают на соседей по камере, приговоренных к виселице. Другие дети просто решили, что Пенрода так одела мать. Наряд им казался немного странным, но они считали, что родители и не такое могут придумать, и пытались продолжать представление.
   Их мужество было беспредельно, но кратко. Неудержимый хохот зрителей выбивал детей из колеи. Они не понимали, в чем дело, но от этого им было не легче. Стоило сэру Ланселоту-дитя открыть рот, как зал начинал неистовствовать, повергая актеров во все большее замешательство. Наиболее решительные из зрителей, собрав последние силы, покидали зал. Эти девушки и женщины доходили до фойе, чтобы, упав друг другу в объятия, снова зарыдать от смеха. Малодушные продолжали хохотать в зале.
   Места рядом с миссис Скофилд и Маргарет незаметно опустели - так зрители проявили свою деликатность. Друзья автора пьесы поспешили за кулисы, и там миссис Лора Рюбуш открылась им с совершенно неожиданной стороны. Позже они уверяли, что та сама не ведала, что творит. Как бы там ни было, она со слезами на глазах молила, чтобы ей дали возможность хоть ненадолго остаться один на один с Пенродом Скофилдом.
   Ее увели.
   Глава VI
   ВЕЧЕРОМ
   Солнце скрылось за забором Скофилдов. Конечно, от их заднего двора светило, даже и заходящее, находилось на солидном расстоянии, но вечер все-таки наступил. Пенрод подошел к забору и бросил на него задумчивый взгляд. Он уже было собрался, по обыкновению, оседлать его, но, осторожно ощупав себя сзади, почел за лучшее вообще ни на что не садиться. Он тяжело вздохнул, прислонился к забору и посмотрел на верного Герцога. После этого он предался воспоминаниям. Картины, одна другой драматичнее, проносились у него в голове. И наконец он дошел до самой ужасной. Это случилось в тот момент, когда ненасытного сэра Ланселота-дитя оттаскивали от сэра Галахада-дитя. Последнего он атаковал прямо на сцене. Едва над провалившимся спектаклем опустился занавес, сэр Галахад был повержен и продолжал истошно вопить до тех пор, пока Пенрода не оттащили от жертвы.