Страница:
Впрочем, пистолет в руке террориста выглядел вовсе не банальным, а вполне боеспособным, каковым наверняка и являлся.
Десантники переглянулись, и сержант, коротко подмигнув заместителю, первым осторожно положил на пол винтовку. Пока он разгибался, не видимая противником левая рука успела отстегнуть застежку тактического жилета и вытянуть десантный нож. Капрал понял задумку, поспешно – и излишне громко – опустив рядом свое оружие, на долю мгновения отвлекая внимание врага. Капрису этого хватило, хотя атаковать пришлось из крайне неудачной позиции – да еще и левой рукой. Не промахнулся, конечно: противник еще только заваливался назад с застрявшим в глазнице ножом, когда Гриде рванулся вперед, выбив пистолет за долю мгновения до того, как сведенная посмертной судорогой рука фанатика выдавила спуск.
Ошарашенный астронавт в заляпанном кровью мятом кителе так и остался стоять столбом, не успев осознать произошедшего. Криво ухмыльнувшись, капрал легонько потрепал его по плечу:
– Все уже, все. Кончено. Жив остался – и ладно. Сержанта вон благодари, это он тебя спас, не я. Его Каприс зовут, как все закончится, пиво выстави…
Все еще пребывающий в прострации астронавт судорожно протянул руку, однако Каприс, сделав вперед пару шагов, уклонился. Выдернув нож, сержант равнодушно отер потемневшее лезвие о футболку с изображением черепа и знакомыми буквами «БСР», убрал оружие в ножны и лишь затем протянул слегка подрагивающую руку:
– Сержант Каприс, космодесант.
– Кап… капитан Олгмар. Гражданский коммерческий флот….
Глава 1
Десантники переглянулись, и сержант, коротко подмигнув заместителю, первым осторожно положил на пол винтовку. Пока он разгибался, не видимая противником левая рука успела отстегнуть застежку тактического жилета и вытянуть десантный нож. Капрал понял задумку, поспешно – и излишне громко – опустив рядом свое оружие, на долю мгновения отвлекая внимание врага. Капрису этого хватило, хотя атаковать пришлось из крайне неудачной позиции – да еще и левой рукой. Не промахнулся, конечно: противник еще только заваливался назад с застрявшим в глазнице ножом, когда Гриде рванулся вперед, выбив пистолет за долю мгновения до того, как сведенная посмертной судорогой рука фанатика выдавила спуск.
Ошарашенный астронавт в заляпанном кровью мятом кителе так и остался стоять столбом, не успев осознать произошедшего. Криво ухмыльнувшись, капрал легонько потрепал его по плечу:
– Все уже, все. Кончено. Жив остался – и ладно. Сержанта вон благодари, это он тебя спас, не я. Его Каприс зовут, как все закончится, пиво выстави…
Все еще пребывающий в прострации астронавт судорожно протянул руку, однако Каприс, сделав вперед пару шагов, уклонился. Выдернув нож, сержант равнодушно отер потемневшее лезвие о футболку с изображением черепа и знакомыми буквами «БСР», убрал оружие в ножны и лишь затем протянул слегка подрагивающую руку:
– Сержант Каприс, космодесант.
– Кап… капитан Олгмар. Гражданский коммерческий флот….
Глава 1
Околоземное пространство, 1908 год
Статистика, как известно, не врет, просто иногда она ошибается. Но, как бы то ни было, а параграф «от неизбежных в Космосе случайностей» уверенно удерживал первое место среди прочих предусмотренных регистром Ллойда-Краскина страховых событий. Полный список имевших место за три столетия космической экспансии «неизбежных случайностей» занимал не один и бумажный, как дань истории, и электронный – более привычный – том, но то, что произошло с дальним рудовозом РД-405, пожалуй, имело все шансы добавить туда новую страницу. Крохотный по космическим меркам метеорит весом несколько сотен граммов ударил в основание одного из индукционных колец гиперпространственного двигателя. Случись это долей мгновения раньше, и ничего бы не произошло. Управляющий процессом погружения в стартовую воронку бортовой компьютер успел бы отреагировать, прерывая прыжок и возвращая корабль в трехмерное пространство. Или мгновением позже, – и тогда они просто разминулись бы в одной и той же точке пространства, но уже в разных измерениях и разных временных континуумах.
Но судьбе оказалось угодно распорядиться иначе. И железно-никелевый обломок, неизвестно сколько тысяч лет путешествовавший в Космосе, пройдя сквозь отключенный на время прыжка силовой экран, пробил борт и завершил короткий полет в недрах установки гипердрайва.
Говорят, порой хватает одной-единственной песчинки, чтобы великолепно отлаженный механизм дал сбой. Достаточно всего одного неучтенного фактора… А тут их оказалось целых два. Первый – микросекунда; та самая микросекунда, что проходит между отключением защитных полей и уходом корабля в гиперпространство. И второй – крошечный метеорит, та самая неизмеримо-малая песчинка космоса. Песчинка, что внесла свой разрушительный вклад в работу внепространственного двигателя.
Ситуация, с точки зрения корабельного компьютера (а экипаж в процессе гиперпрыжка участия не принимал, уже несколько суток пребывая в счастливом неведении криосна), была даже не критичной, а катастрофической. Аварийная ситуация категории «А» без цифрового индекса. Судно уже погрузилось в стартовую воронку, но «продавленный» g-полем трехмерный континуум еще не вернулся в обычное состояние. Возвратиться, прекратив процесс, возможности не имелось. Оставалось лишь продолжать прыжок, надеясь, что поврежденный двигатель не взорвется прежде, чем рудовоз успеет выбраться из многомерного ничто n-пространства.
«Приоритет ноль – спасение жизни экипажа».
Основополагающая команда для любого корабельного искина на протяжении вот уже трех столетий дальних космических полетов. Что бы ни случилось, главное – сохранить не груз или корабль, а его экипаж.
Любой ценой.
И в любых обстоятельствах.
Потому, когда двигатель уже готов был взорваться, разом высвободив всю накопленную гравитационным контуром энергию, бортовой компьютер принял решение об экстренном возвращении в нормальную метрику пространства. Ни о какой привязке к ближайшему (да хоть к какому!) навигационному маяку и речи не шло – лишь бы вообще «всплыть»; лишь бы вырваться из непостижимых глубин неэвклидового пространства. Похоже, удалось. Наружные сенсоры подтвердили прохождение внешней границы финишной воронки и начальную стабилизацию пространственно-временного континуума. Эр-дэ-четыре-сотни-пять вырвался в привычный мир, но вот что это означает и что это за мир, пока не мог понять даже многомудрый бортовой компьютер.
По крайней мере, звездная карта оказалась ему категорически не знакома. Вообще не знакома – при условии, что в базе данных астронавигатора хранились сведения о почти трех тысячах звездных систем. Обнаружилась и еще одна странность. Гравиконтур отчего-то был пуст, словно они совершили сверхдальний прыжок, потребовавший всей накопленной энергии, но сути данного феномена бортовой компьютер пока понять не мог. Ведь в эн-косме они пробыли лишь несколько секунд вместо обычных для перехода недель…
Если бы искин рудовоза был человеком, в этот момент он бы недоуменно пожал плечами, осознавая тщетность даже приблизительного определения местоположения корабля. Но человеком он, по понятным причинам, не являлся. Как и не имел времени на хоть какие-либо пространные рассуждения: спонтанно сформированный финишный конус исторг судно непосредственно в околопланетное пространство – на вытянутую орбиту, упирающуюся прямо в поверхность планеты. Причем планеты, явно пригодной для жизни.
Интеллект, пусть и искусственный, но все же снабженный, волей разработчиков и программистов, саморазвивающимися блоками парадоксального анализа и эмоционального самообучения, мгновенно оценил ситуацию. Исходя, разумеется, из того же основополагающего постулата: «приоритет ноль – спасение жизни экипажа».
Экспресс-анализ не радовал. Не радовал ни сам снабженный блоком самосохранения бортовой компьютер, ни все еще погруженный в криостаз и ни о чем не подозревающий экипаж. Они всплыли слишком близко, изменить траекторию в достаточной степени уже не позволили бы весьма скромные возможности планетарных электрореактивных двигателей. Сам по себе тягач рудовоза, возможно, еще мог попытаться побороться с гравитационными силками планеты, но с полуторатысячетонным грузом на прицепе – уже нет. И времени на принятие решения оставалось не больше пяти стандартных минут.
А под обреченным кораблем неспешно поворачивалась затянутая муаром облаков, неведомая и не занесенная ни в какие регистры и реестры планета. Синь океанов, серо-желто-зеленая суша, кипенно-белые шапки льдов на полюсах. Синий и зеленый в палитре преобладали. Планета подходила для обитания человеческой расы, что подтверждалось данными спектрального анализа атмосферы – азот, кислород, гелий, водяные пары в почти что идеальной пропорции для существования многоклеточной белковой формы жизни.
«Приоритет ноль – спасение жизни экипажа».
«Варианты исполнения команды»:
«Вариант один. Немедленная отстыковка грузового модуля и выход из гравитационного поля планеты. Шансы спасения жизни экипажа – сорок пять процентов по нисходящей; расход рабочего тела реактора: девяносто процентов. Нереально».
«Вариант два. Выход из гравитационного поля планеты без расстыковки ГМ. Шансы спасения жизни экипажа – двенадцать процентов по нисходящей. Расход рабочего тела реактора: минус десять процентов. Нереально».
«Вариант три. Немедленная отстыковка грузового модуля и посадка на поверхность планеты с использованием ЭРД. Шансы спасения жизни экипажа – восемьдесят восемь процентов по восходящей. Расход рабочего тела реактора: сорок девять процентов. Допустимо».
«Результат экспресс-анализа: выполнение «приоритета ноль» невозможно без посадки на планету. Вероятность сохранения жизни экипажа более девяноста процентов».
«Примечание 1: обнаружено крупное поселение аборигенов, примерный анализ населенности: пять-восемь тысяч жителей. При немедленной расстыковке грузовой модуль выйдет из плотных слоев атмосферы над поселением. Перегрев парауриевой руды вызовет спонтанную термическую цепную реакцию второго типа. Прогноз: гибель населения – сто процентов».
«Примечание 2: пункт 3.4 Свода Законов ВФМ: непричинение вреда любой форме разумной жизни. Запрос 00.01: подтверждение разумности жизни? Ответ 00:02: обнаружены характерные следы разумной жизни. Пункт 3.4 СЗ ВФМ подтвержден».
«Возможность избежать: присутствует. Координация процесса расстыковки с вращением планеты и вектором снижения. Сброс грузового модуля над малообитаемым районом. Расчетные жертвы – нет данных. Высота – от семи до десяти стандартных километров. Повреждение – восполнимое уничтожение лесного массива на площади более двух тысяч стандартных квадратных километров. Расчетная мощность взрыва – не менее сорока мегатонн в стандартном эквиваленте. Характеристики: высотный (атмосферный) ядерный взрыв в районе с географическими координатами (привязка к магнитным полюсам произведена) – 60 градусов 53 минуты локальной северной широты и 101 градус 53 минуты локальной восточной долготы. Решение? Анализ завершен. Принять вариант три с поправкой согласно примечаниям 1 и 2. Расстыковка через…»
«Примечание 3. Отсрочить исполнение предыдущей команды? Анализ… Отмена. Продолжить выполнение с учетом данного примечания. Развернуть примечание: масса носителя типа РД критично превышает допустимую при посадке на твердую почву; вероятность разрушения жесткого корпуса корабля выше нормы на тридцать процентов. Анализ… произведен. Обнаружен естественный водоем с координатами 53°14—108°05, способный поглотить более семидесяти процентов нагрузки на корпус. Приоритет ноль – спасение жизни экипажа. Опасность? Несущественна в данных условиях. Да? Нет? Принять к исполнению? Анализ. Принять к исполнению. Расчет схождения с орбиты предоставить отдельно. Исполнение через…»
«Примечание 4: согласно пункту 5.2 СЗ ВФМ в аварийной ситуации категории «А» надлежит произвести сброс орбитального спутника дальней связи, наблюдения и геопривязки. Статус: выполнение. Сброс ОС с автоматическим выведением на высокую орбиту будет произведен по левому борту через…»
Под руководством Л.А.Кулика, начиная с двадцать седьмого и заканчивая тридцать девятым годом, было проведено несколько экспедиций к месту катастрофы, но метеорит так и не был найден. […]
Особенно если учесть, что его и вовсе не существовало.
А те самые полторы тысячи тонн парауриевой руды?
Сама по себе соль урия-335 и железа при небольшом проценте никеля и марганца ничем и никому не угрожала, хотя из нее и получали би-обогащенный урий-345 для рабочего тела некоторых типов планетарных электрореактивных двигателей. Но при критическом разогреве, вызванном прохождением сквозь плотные слои атмосферы, инертный «триста тридцать пятый» спонтанно перешел в совершенно иное валентное состояние. Остальное ясно.
Но куда больше удивились бы исследователи тунгусского феномена, узнай они, чем на самом деле вызвано изменение магнитного поля Земли и множество странных явлений, таких, как нарушение радиосвязи или необъяснимое свечение неба, наблюдаемых, по данным разных источников, еще за несколько суток до катастрофы. Нет, взрыв тут абсолютно ни при чем. Все дело в нарушении естественного пространственно-временного континуума, произошедшего во время всплытия судна в опасной близости от планеты. Нормализация трехмерного пространства потребовала нескольких местных суток, причем в обоих направлениях течения времени.
Впрочем, для нашей истории все это не имеет никакого значения.
Хотя – как знать…
Российская империя,
район Подкаменной Тунгуски, 1908 год
Зрелище, представшее взорам случайных наблюдателей ранним утром тридцатого июня одна тысяча девятьсот восьмого года, было поистине феерическим. Вот только наблюдать его оказалось особо и некому, разве что нескольким эвенкам-кочевникам, по несчастливой для них случайности оказавшимся поблизости. «Несчастливой», поскольку те из них, кто несколькими минутами ранее глядел в тревожное, расцвеченное непонятными сполохами и наполненное гулом небо, надолго потеряли способность что-либо видеть. Ибо вспыхнувшее над тайгой сияние оказалось гораздо более ярким, нежели солнечный свет. А после пришла ударная волна, в считаные секунды вывалившая и зажегшая лес в радиусе добрых сорока километров и превратившая две тысячи квадратов тайги в мертвую, выгоревшую пустошь. Взбудораженная непонятным явлением земная атмосфера светилась до начала июля, позволяя испуганным обывателям на площади в двенадцать миллионов квадратных километров читать по ночам газеты, исполненные пространными рассуждениями о «чудовищной космической катастрофе, постигшей несчастную Землю».
Надо ли говорить, что на относительно небольшую, можно сказать, «локальную» катастрофу, постигшую южное побережье Байкала, никто особого внимания не обратил?
Право же, что такое сообщение нескольких неграмотных эвенков о «большой рыбе, сошедшей с огненного неба и нырнувшей в священное море», по сравнению с известием о поистине глобальном происшествии, достигшем самой столицы, блистательного Санкт-Петербурга? Так, пустяк. Бред перепившегося огненной воды охотника или ошибка телефониста. Вот оттого-то – и к счастью, по отношению к пока еще неведомым героям нашей истории – о приводнении тягача РД-405 так никто и не узнал. Как и о том, что тысячетонный корабль благополучно опустился на почти что километровую глубину, исчезнув для всех на доброе столетие.
«Приоритет ноль – спасение жизни экипажа».
«Приводнение осуществлено успешно. Стабилизация завершена. Критических повреждений корпуса не отмечено, нарушений герметичности нет. Корабль на грунте, дифферент по продольной оси – семь градусов, в пределах нормы. Бортовой крен – несущественен, в пределах погрешности измерений. Дальнейшие действия? Принятие окончательного решения невозможно без участия экипажа. Варианты? Капитан… астронавигатор… первый помощник… Анализ. Завершен. Выбор – капитан. Запущен процесс реактивации. Время ожидания…»
там же и тогда же
Самым мрачным в их работе всегда оказывались эти несколько первых минут после выхода из анабиоза. Ощущения – и не описать. С ударением на второй слог, разумеется. Во-первых, чудовищный, сковывающий не только тело, но, казалось, и разум холод, когда не то что классически «зуб на зуб», а даже дышать больно. Во-вторых, одеревеневшее тело, начинающее согреваться и отходить – какие уж там «иголочки»! – боль в наполняемых застоявшейся кровью мышцах такая, что впору на стенку отсека лезть. Спасибо, хоть в момент пробуждения бортовой компьютер, как правило, понижает болевой порог процентов на десять, иначе можно… нет, ну не сдохнуть, конечно, но сознание потерять – легко. Ну и, в-третьих, конечно же, жуткий голод, до тошноты и болезненных спазмов пустого, отвыкшего от пищи желудка, еще несколько часов не способного принять в себя ничего, кроме нескольких глотков питательного бульона. Остальное уже так, по мелочи: скачущая вегетатика, головокружение, парестезии, несколько неадекватное восприятие действительности, не особо приятные для организма прыжки артериального давления… да мало ли! Несмотря на более чем совершенную и достаточно безопасную технологию, криостаз по-прежнему оставался сомнительным удовольствием. За которое, правда, компании весьма неплохо платят экипажам. А как не платить? Попробуйте найти идиотов, забесплатно согласных на подобную экзекуцию. Причем дважды повторяющуюся в каждом рейсе!
С другой стороны, кому-то ведь нужно обслуживать дальние внепространственные транспорты? Нет, конечно, руду выгоднее и добывать, и обрабатывать в пределах одной звездной системы, но есть и исключения. Либо руда слишком редкая и ценная, как, например, в этом случае, либо построить орбитальный завод попросту негде. Какой смысл возводить производство (доставляя все комплектующие с ближайшей промышленной планеты на тех же самых транспортах) в необитаемой и неперспективной системе, обозначенной на звездных картах лишь скупым буквенно-цифровым индексом, если использовать конечный продукт переработки будут в нескольких сотнях, а то и тысячах световых лет от места добычи? Сначала доставлять его на орбиталку, а затем везти на немыслимые расстояния? Глупо. Проще сразу прыгнуть с рудой по «наезженному» маршруту «рудник – конечная цель», а уж там… А уж там – как компания-хозяин распорядится. Или отдыхать, или снова в рейс, теперь уже с конечным продуктом в трюмах или вакуум-контейнерах. Правда, и платили за это, как уже говорилось, неплохо. Поскольку особенного удовольствия в регулярном пребывании в криосне не было, да и здоровья он всяко не добавлял.
Грузовые суда, в отличие от межпланетных пассажирских лайнеров или боевых кораблей, практически никогда не могли похвастаться ни просторными внутренними помещениями, ни удобствами для экипажа. В основе их конструкции лежал голый и неприкрытый рационализм и доходящая до абсурда компактность с тотальной экономией во всем и на всем. Но и без криосна, по-научному называемого «глубоким низкотемпературным анабиозом», обойтись не получалось. Человеческий организм, как выяснилось еще на заре эры полетов к дальним звездам, крайне плохо переносил даже кратковременное, длящееся считаные часы, пребывание в искривленном пространстве. С центральной нервной системой, не предрасположенной к функционированию в условиях многомерного пространства, происходили определенные патологические изменения. Человеческий разум – в отличие от разума «машинного», суть электронного – не был в состоянии воспринять отличный от трехмерного континуум.
Выход нашли достаточно быстро – погружать астронавтов в анабиоз, благо технологию к тому времени уже отработали, а корабль – оставлять под управлением искусственного интеллекта. Экипажи уходили в криосон за несколько суток до прыжка, параметры которого полностью контролировались бортовым компьютером, а перед финишем искин активировал систему жизнеобеспечения, восстанавливая нормальную гравитацию и атмосферу. И только после полного возвращения в трехмерный космос выводил людей из состояния «заморозки». Почему «восстанавливая»? Да потому, что компании не хотели тратить денег – и ресурса рабочего тела реактора, разумеется – для постоянного поддержания внутри корабля привычных для человека условий.
Окончательное сближение с заданной планетой, орбитальной станцией или заводом осуществлялось непосредственно под контролем экипажа и на безопасных для людей скоростях. При всех «но» компании-работодатели не желали рисковать человеческими жизнями: профсоюзы и страховые агенты свое дело знали неплохо.
Российская империя, оз. Байкал, 1908 год
Кряхтя, будто древний старик, тридцатилетний Олгмар спустил ноги на подогреваемый пол. Этот пол, неизвестно сколько лет назад прозванный кем-то из флотских острословов «мечтой отморозка», стараниями конструкторов имелся только здесь, в криогенном отсеке. Что, впрочем, весьма кстати: вряд ли вышедший из анабиоза человек обрадовался бы, коснувшись босыми ногами ледяного палубного покрытия. А в том, что оно окажется именно ледяным, можно и не сомневаться: во время прыжка внутри жилой зоны поддерживалась температура немногим выше нуля градусов – большее, по мнению тех же конструкторов, оказалось бы уже излишне расточительным для корабельной энергосистемы. Поддерживать меньшую температуру, впрочем, тоже было нерационально, поскольку при реактивации системы отопления началось бы массовое выпадение конденсата.
Капитан рудовоза РД-405 медленно выпрямился, в несколько приемов выбравшись из криогенной капсулы с уже откинутым вверх прозрачным куполом, покрытым влажными разводами не успевшего испариться конденсата. Толстостенная капсула, помимо своего прямого назначения, еще и защищала экипаж от перегрузок и опасных ускорений, потому и вылезать из нее было неудобно. Индикаторы в изголовье светились успокаивающим зеленым: «пробуждение» прошло штатно, значит, все в порядке. С трудом повернув голову, будто по ошибке прикрученную к чужому и непослушному телу, капитан с удивлением оглядел четыре остальные закрытые «ванны» – то ли он вышел из стазиса первым, то ли бортовая сеть отчего-то не спешила будить его товарищей. Странно, обычно режим реактивации экипажа начинался одновременно для всех и, несмотря на индивидуальные физиологические особенности, завершался с люфтом в три-четыре минуты. Это что еще такое?
Словно прочитав его мысли, в отсеке раздался мягкий голос бортовой компьютерной сети, суть – того самого искина, произнесшей ритуальную фразу:
– Доброе утро, капитан. Как спалось?
– Спасибо, плохо, – прохрипел он в ответ. Пересохшее горло поддавалось ничуть не лучше, нежели одеревеневшее за время анабиоза тело.
– Сейчас пять утра по корабельному времени, – предугадал искин следующий вопрос. – До заданного срока реактивации экипажа двадцать дней, девять часов, сорок три минуты. Ваше пробуждение экстренное, капитан. Приношу свои извинения.
– Ага… – С трудом подняв руку, Олгмар стянул с головы обруч с контрольными датчиками и, не глядя, бросил куда-то за спину. Пригладил непослушной рукой короткий ежик темных волос, кое-где уже тронутых ранней сединой. В конечности и под кожу впивались мириады колючих иголок и иголочек – восстанавливалась циркуляция крови. Впрочем, бывало и хуже, сегодня даже как-то слабенько.
В следующий миг до него дошло:
– Что… что ты сказал? Почему экстренное?!
– Давайте сначала завершим процесс вашей реактивации. Потом я отвечу на все вопросы. Капитан, вы уже можете двигаться. Я снизил ваш болевой порог почти на двадцать процентов. Простите, вынужденная мера. У нас не очень много времени.
Капитан недоверчиво повертел головой, переступив с ноги на ногу. Хм, похоже, искин прав: нынешнее пробуждение далось куда легче, нежели прошлые «реактивации». Интересно, что могло случиться, если сеть решилась на подобное? Неужели, как в древних романах и голофильмах, кто-то терпит крушение и им предстоит прийти на помощь? Да нет, полный бред, на этот случай есть Коспас или Военно-Космические Силы. Да и какие из них спасатели? В том смысле, что спасенных просто некуда девать на время следующего прыжка и нечем кормить – криокапсул на борту только пять, да и запасы пищи и воды, мягко говоря, невелики. Авария? Тоже нет, в этом случае сеть не была бы столь спокойной, да и разморозила б их всех одновременно. Интересно, что еще могло произойти?!
– Сейчас вы получите полный доклад, капитан. – Нет, бортовой компьютер вовсе не читал мысли, просто он уже достаточно хорошо изучил особенности человеческого мышления.
– Пожалуйста, оденьтесь, примите питание и тонизирующий состав.
Вздохнув, Олгмар проковылял к встроенному в переборку шкафу. Сдвинув в сторону дверцу, принялся одеваться, периодически постанывая от боли в сводимых короткими судорогами мышцах. Впрочем, насчет пониженного сверх нормы болевого порога искин не обманул, судороги были куда слабее, нежели обычно. Хотя все это тоже полумеры. Завтра его догонит и так скрутит, что весь день будет ходить, будто палками побитый. Хорошо, хоть аптечка на судне – более чем хороша, «на все случаи», что называется. Да и на навороченный портативный кибердок Компания расщедрилась; впрочем, хотелось бы надеяться, что до этого агрегата дело все-таки не дойдет.
Покончив с одеванием, капитан подошел к нише в противоположной стене криоотсека и привычно вытащил из пищевого автомата одноразовый стаканчик с питательным бульоном. Поморщившись, медленно, в три глотка, влил в себя безвкусное – хоть бы каких ароматизаторов добавили, что ли! – пойло. Запил таким же безвкусным тонизирующим коктейлем:
– Давай свой доклад, я уже почти жив. Что там у тебя, чужие в галактике объявились и ты засек в пределах контрольной сферы их привязной сигнал?
На этот раз искин ответил не сразу – анализировал. В принципе, бортовой компьютер обладал способностью к самообучению и адекватному восприятию нестандартных приказов и речевых оборотов, потому Олгмар и мог себе позволить несколько фривольный стиль общения. Наконец из динамиков раздалось:
Статистика, как известно, не врет, просто иногда она ошибается. Но, как бы то ни было, а параграф «от неизбежных в Космосе случайностей» уверенно удерживал первое место среди прочих предусмотренных регистром Ллойда-Краскина страховых событий. Полный список имевших место за три столетия космической экспансии «неизбежных случайностей» занимал не один и бумажный, как дань истории, и электронный – более привычный – том, но то, что произошло с дальним рудовозом РД-405, пожалуй, имело все шансы добавить туда новую страницу. Крохотный по космическим меркам метеорит весом несколько сотен граммов ударил в основание одного из индукционных колец гиперпространственного двигателя. Случись это долей мгновения раньше, и ничего бы не произошло. Управляющий процессом погружения в стартовую воронку бортовой компьютер успел бы отреагировать, прерывая прыжок и возвращая корабль в трехмерное пространство. Или мгновением позже, – и тогда они просто разминулись бы в одной и той же точке пространства, но уже в разных измерениях и разных временных континуумах.
Но судьбе оказалось угодно распорядиться иначе. И железно-никелевый обломок, неизвестно сколько тысяч лет путешествовавший в Космосе, пройдя сквозь отключенный на время прыжка силовой экран, пробил борт и завершил короткий полет в недрах установки гипердрайва.
Говорят, порой хватает одной-единственной песчинки, чтобы великолепно отлаженный механизм дал сбой. Достаточно всего одного неучтенного фактора… А тут их оказалось целых два. Первый – микросекунда; та самая микросекунда, что проходит между отключением защитных полей и уходом корабля в гиперпространство. И второй – крошечный метеорит, та самая неизмеримо-малая песчинка космоса. Песчинка, что внесла свой разрушительный вклад в работу внепространственного двигателя.
Ситуация, с точки зрения корабельного компьютера (а экипаж в процессе гиперпрыжка участия не принимал, уже несколько суток пребывая в счастливом неведении криосна), была даже не критичной, а катастрофической. Аварийная ситуация категории «А» без цифрового индекса. Судно уже погрузилось в стартовую воронку, но «продавленный» g-полем трехмерный континуум еще не вернулся в обычное состояние. Возвратиться, прекратив процесс, возможности не имелось. Оставалось лишь продолжать прыжок, надеясь, что поврежденный двигатель не взорвется прежде, чем рудовоз успеет выбраться из многомерного ничто n-пространства.
«Приоритет ноль – спасение жизни экипажа».
Основополагающая команда для любого корабельного искина на протяжении вот уже трех столетий дальних космических полетов. Что бы ни случилось, главное – сохранить не груз или корабль, а его экипаж.
Любой ценой.
И в любых обстоятельствах.
Потому, когда двигатель уже готов был взорваться, разом высвободив всю накопленную гравитационным контуром энергию, бортовой компьютер принял решение об экстренном возвращении в нормальную метрику пространства. Ни о какой привязке к ближайшему (да хоть к какому!) навигационному маяку и речи не шло – лишь бы вообще «всплыть»; лишь бы вырваться из непостижимых глубин неэвклидового пространства. Похоже, удалось. Наружные сенсоры подтвердили прохождение внешней границы финишной воронки и начальную стабилизацию пространственно-временного континуума. Эр-дэ-четыре-сотни-пять вырвался в привычный мир, но вот что это означает и что это за мир, пока не мог понять даже многомудрый бортовой компьютер.
По крайней мере, звездная карта оказалась ему категорически не знакома. Вообще не знакома – при условии, что в базе данных астронавигатора хранились сведения о почти трех тысячах звездных систем. Обнаружилась и еще одна странность. Гравиконтур отчего-то был пуст, словно они совершили сверхдальний прыжок, потребовавший всей накопленной энергии, но сути данного феномена бортовой компьютер пока понять не мог. Ведь в эн-косме они пробыли лишь несколько секунд вместо обычных для перехода недель…
Если бы искин рудовоза был человеком, в этот момент он бы недоуменно пожал плечами, осознавая тщетность даже приблизительного определения местоположения корабля. Но человеком он, по понятным причинам, не являлся. Как и не имел времени на хоть какие-либо пространные рассуждения: спонтанно сформированный финишный конус исторг судно непосредственно в околопланетное пространство – на вытянутую орбиту, упирающуюся прямо в поверхность планеты. Причем планеты, явно пригодной для жизни.
Интеллект, пусть и искусственный, но все же снабженный, волей разработчиков и программистов, саморазвивающимися блоками парадоксального анализа и эмоционального самообучения, мгновенно оценил ситуацию. Исходя, разумеется, из того же основополагающего постулата: «приоритет ноль – спасение жизни экипажа».
Экспресс-анализ не радовал. Не радовал ни сам снабженный блоком самосохранения бортовой компьютер, ни все еще погруженный в криостаз и ни о чем не подозревающий экипаж. Они всплыли слишком близко, изменить траекторию в достаточной степени уже не позволили бы весьма скромные возможности планетарных электрореактивных двигателей. Сам по себе тягач рудовоза, возможно, еще мог попытаться побороться с гравитационными силками планеты, но с полуторатысячетонным грузом на прицепе – уже нет. И времени на принятие решения оставалось не больше пяти стандартных минут.
А под обреченным кораблем неспешно поворачивалась затянутая муаром облаков, неведомая и не занесенная ни в какие регистры и реестры планета. Синь океанов, серо-желто-зеленая суша, кипенно-белые шапки льдов на полюсах. Синий и зеленый в палитре преобладали. Планета подходила для обитания человеческой расы, что подтверждалось данными спектрального анализа атмосферы – азот, кислород, гелий, водяные пары в почти что идеальной пропорции для существования многоклеточной белковой формы жизни.
«Приоритет ноль – спасение жизни экипажа».
«Варианты исполнения команды»:
«Вариант один. Немедленная отстыковка грузового модуля и выход из гравитационного поля планеты. Шансы спасения жизни экипажа – сорок пять процентов по нисходящей; расход рабочего тела реактора: девяносто процентов. Нереально».
«Вариант два. Выход из гравитационного поля планеты без расстыковки ГМ. Шансы спасения жизни экипажа – двенадцать процентов по нисходящей. Расход рабочего тела реактора: минус десять процентов. Нереально».
«Вариант три. Немедленная отстыковка грузового модуля и посадка на поверхность планеты с использованием ЭРД. Шансы спасения жизни экипажа – восемьдесят восемь процентов по восходящей. Расход рабочего тела реактора: сорок девять процентов. Допустимо».
«Результат экспресс-анализа: выполнение «приоритета ноль» невозможно без посадки на планету. Вероятность сохранения жизни экипажа более девяноста процентов».
«Примечание 1: обнаружено крупное поселение аборигенов, примерный анализ населенности: пять-восемь тысяч жителей. При немедленной расстыковке грузовой модуль выйдет из плотных слоев атмосферы над поселением. Перегрев парауриевой руды вызовет спонтанную термическую цепную реакцию второго типа. Прогноз: гибель населения – сто процентов».
«Примечание 2: пункт 3.4 Свода Законов ВФМ: непричинение вреда любой форме разумной жизни. Запрос 00.01: подтверждение разумности жизни? Ответ 00:02: обнаружены характерные следы разумной жизни. Пункт 3.4 СЗ ВФМ подтвержден».
«Возможность избежать: присутствует. Координация процесса расстыковки с вращением планеты и вектором снижения. Сброс грузового модуля над малообитаемым районом. Расчетные жертвы – нет данных. Высота – от семи до десяти стандартных километров. Повреждение – восполнимое уничтожение лесного массива на площади более двух тысяч стандартных квадратных километров. Расчетная мощность взрыва – не менее сорока мегатонн в стандартном эквиваленте. Характеристики: высотный (атмосферный) ядерный взрыв в районе с географическими координатами (привязка к магнитным полюсам произведена) – 60 градусов 53 минуты локальной северной широты и 101 градус 53 минуты локальной восточной долготы. Решение? Анализ завершен. Принять вариант три с поправкой согласно примечаниям 1 и 2. Расстыковка через…»
«Примечание 3. Отсрочить исполнение предыдущей команды? Анализ… Отмена. Продолжить выполнение с учетом данного примечания. Развернуть примечание: масса носителя типа РД критично превышает допустимую при посадке на твердую почву; вероятность разрушения жесткого корпуса корабля выше нормы на тридцать процентов. Анализ… произведен. Обнаружен естественный водоем с координатами 53°14—108°05, способный поглотить более семидесяти процентов нагрузки на корпус. Приоритет ноль – спасение жизни экипажа. Опасность? Несущественна в данных условиях. Да? Нет? Принять к исполнению? Анализ. Принять к исполнению. Расчет схождения с орбиты предоставить отдельно. Исполнение через…»
«Примечание 4: согласно пункту 5.2 СЗ ВФМ в аварийной ситуации категории «А» надлежит произвести сброс орбитального спутника дальней связи, наблюдения и геопривязки. Статус: выполнение. Сброс ОС с автоматическим выведением на высокую орбиту будет произведен по левому борту через…»
Короткая интерлюдия
(выборочно, из разных источников)
[…] Примерно в семь часов утра вторника 30 июня 1908 года все и произошло. Над междуречьем Лены и Подкаменной Тунгуски примерно с юго-востока на северо-запад пронесся огненный болид, полет которого завершился грандиозным, еще не виданным в этом времени взрывом. Ударная волна, обогнувшая земной шар, регистрировалась многими обсерваториями мира. Мощность взрыва оценивалась в 30–50 мегатонн, что сопоставимо с взрывом наиболее мощных из существующих ныне термоядерных зарядов.Под руководством Л.А.Кулика, начиная с двадцать седьмого и заканчивая тридцать девятым годом, было проведено несколько экспедиций к месту катастрофы, но метеорит так и не был найден. […]
Особенно если учесть, что его и вовсе не существовало.
А те самые полторы тысячи тонн парауриевой руды?
Сама по себе соль урия-335 и железа при небольшом проценте никеля и марганца ничем и никому не угрожала, хотя из нее и получали би-обогащенный урий-345 для рабочего тела некоторых типов планетарных электрореактивных двигателей. Но при критическом разогреве, вызванном прохождением сквозь плотные слои атмосферы, инертный «триста тридцать пятый» спонтанно перешел в совершенно иное валентное состояние. Остальное ясно.
Но куда больше удивились бы исследователи тунгусского феномена, узнай они, чем на самом деле вызвано изменение магнитного поля Земли и множество странных явлений, таких, как нарушение радиосвязи или необъяснимое свечение неба, наблюдаемых, по данным разных источников, еще за несколько суток до катастрофы. Нет, взрыв тут абсолютно ни при чем. Все дело в нарушении естественного пространственно-временного континуума, произошедшего во время всплытия судна в опасной близости от планеты. Нормализация трехмерного пространства потребовала нескольких местных суток, причем в обоих направлениях течения времени.
Впрочем, для нашей истории все это не имеет никакого значения.
Хотя – как знать…
Российская империя,
район Подкаменной Тунгуски, 1908 год
Зрелище, представшее взорам случайных наблюдателей ранним утром тридцатого июня одна тысяча девятьсот восьмого года, было поистине феерическим. Вот только наблюдать его оказалось особо и некому, разве что нескольким эвенкам-кочевникам, по несчастливой для них случайности оказавшимся поблизости. «Несчастливой», поскольку те из них, кто несколькими минутами ранее глядел в тревожное, расцвеченное непонятными сполохами и наполненное гулом небо, надолго потеряли способность что-либо видеть. Ибо вспыхнувшее над тайгой сияние оказалось гораздо более ярким, нежели солнечный свет. А после пришла ударная волна, в считаные секунды вывалившая и зажегшая лес в радиусе добрых сорока километров и превратившая две тысячи квадратов тайги в мертвую, выгоревшую пустошь. Взбудораженная непонятным явлением земная атмосфера светилась до начала июля, позволяя испуганным обывателям на площади в двенадцать миллионов квадратных километров читать по ночам газеты, исполненные пространными рассуждениями о «чудовищной космической катастрофе, постигшей несчастную Землю».
Надо ли говорить, что на относительно небольшую, можно сказать, «локальную» катастрофу, постигшую южное побережье Байкала, никто особого внимания не обратил?
Право же, что такое сообщение нескольких неграмотных эвенков о «большой рыбе, сошедшей с огненного неба и нырнувшей в священное море», по сравнению с известием о поистине глобальном происшествии, достигшем самой столицы, блистательного Санкт-Петербурга? Так, пустяк. Бред перепившегося огненной воды охотника или ошибка телефониста. Вот оттого-то – и к счастью, по отношению к пока еще неведомым героям нашей истории – о приводнении тягача РД-405 так никто и не узнал. Как и о том, что тысячетонный корабль благополучно опустился на почти что километровую глубину, исчезнув для всех на доброе столетие.
«Приоритет ноль – спасение жизни экипажа».
«Приводнение осуществлено успешно. Стабилизация завершена. Критических повреждений корпуса не отмечено, нарушений герметичности нет. Корабль на грунте, дифферент по продольной оси – семь градусов, в пределах нормы. Бортовой крен – несущественен, в пределах погрешности измерений. Дальнейшие действия? Принятие окончательного решения невозможно без участия экипажа. Варианты? Капитан… астронавигатор… первый помощник… Анализ. Завершен. Выбор – капитан. Запущен процесс реактивации. Время ожидания…»
* * *
Борт дальнего рудовоза РД-405,там же и тогда же
Самым мрачным в их работе всегда оказывались эти несколько первых минут после выхода из анабиоза. Ощущения – и не описать. С ударением на второй слог, разумеется. Во-первых, чудовищный, сковывающий не только тело, но, казалось, и разум холод, когда не то что классически «зуб на зуб», а даже дышать больно. Во-вторых, одеревеневшее тело, начинающее согреваться и отходить – какие уж там «иголочки»! – боль в наполняемых застоявшейся кровью мышцах такая, что впору на стенку отсека лезть. Спасибо, хоть в момент пробуждения бортовой компьютер, как правило, понижает болевой порог процентов на десять, иначе можно… нет, ну не сдохнуть, конечно, но сознание потерять – легко. Ну и, в-третьих, конечно же, жуткий голод, до тошноты и болезненных спазмов пустого, отвыкшего от пищи желудка, еще несколько часов не способного принять в себя ничего, кроме нескольких глотков питательного бульона. Остальное уже так, по мелочи: скачущая вегетатика, головокружение, парестезии, несколько неадекватное восприятие действительности, не особо приятные для организма прыжки артериального давления… да мало ли! Несмотря на более чем совершенную и достаточно безопасную технологию, криостаз по-прежнему оставался сомнительным удовольствием. За которое, правда, компании весьма неплохо платят экипажам. А как не платить? Попробуйте найти идиотов, забесплатно согласных на подобную экзекуцию. Причем дважды повторяющуюся в каждом рейсе!
С другой стороны, кому-то ведь нужно обслуживать дальние внепространственные транспорты? Нет, конечно, руду выгоднее и добывать, и обрабатывать в пределах одной звездной системы, но есть и исключения. Либо руда слишком редкая и ценная, как, например, в этом случае, либо построить орбитальный завод попросту негде. Какой смысл возводить производство (доставляя все комплектующие с ближайшей промышленной планеты на тех же самых транспортах) в необитаемой и неперспективной системе, обозначенной на звездных картах лишь скупым буквенно-цифровым индексом, если использовать конечный продукт переработки будут в нескольких сотнях, а то и тысячах световых лет от места добычи? Сначала доставлять его на орбиталку, а затем везти на немыслимые расстояния? Глупо. Проще сразу прыгнуть с рудой по «наезженному» маршруту «рудник – конечная цель», а уж там… А уж там – как компания-хозяин распорядится. Или отдыхать, или снова в рейс, теперь уже с конечным продуктом в трюмах или вакуум-контейнерах. Правда, и платили за это, как уже говорилось, неплохо. Поскольку особенного удовольствия в регулярном пребывании в криосне не было, да и здоровья он всяко не добавлял.
Грузовые суда, в отличие от межпланетных пассажирских лайнеров или боевых кораблей, практически никогда не могли похвастаться ни просторными внутренними помещениями, ни удобствами для экипажа. В основе их конструкции лежал голый и неприкрытый рационализм и доходящая до абсурда компактность с тотальной экономией во всем и на всем. Но и без криосна, по-научному называемого «глубоким низкотемпературным анабиозом», обойтись не получалось. Человеческий организм, как выяснилось еще на заре эры полетов к дальним звездам, крайне плохо переносил даже кратковременное, длящееся считаные часы, пребывание в искривленном пространстве. С центральной нервной системой, не предрасположенной к функционированию в условиях многомерного пространства, происходили определенные патологические изменения. Человеческий разум – в отличие от разума «машинного», суть электронного – не был в состоянии воспринять отличный от трехмерного континуум.
Выход нашли достаточно быстро – погружать астронавтов в анабиоз, благо технологию к тому времени уже отработали, а корабль – оставлять под управлением искусственного интеллекта. Экипажи уходили в криосон за несколько суток до прыжка, параметры которого полностью контролировались бортовым компьютером, а перед финишем искин активировал систему жизнеобеспечения, восстанавливая нормальную гравитацию и атмосферу. И только после полного возвращения в трехмерный космос выводил людей из состояния «заморозки». Почему «восстанавливая»? Да потому, что компании не хотели тратить денег – и ресурса рабочего тела реактора, разумеется – для постоянного поддержания внутри корабля привычных для человека условий.
Окончательное сближение с заданной планетой, орбитальной станцией или заводом осуществлялось непосредственно под контролем экипажа и на безопасных для людей скоростях. При всех «но» компании-работодатели не желали рисковать человеческими жизнями: профсоюзы и страховые агенты свое дело знали неплохо.
Российская империя, оз. Байкал, 1908 год
Кряхтя, будто древний старик, тридцатилетний Олгмар спустил ноги на подогреваемый пол. Этот пол, неизвестно сколько лет назад прозванный кем-то из флотских острословов «мечтой отморозка», стараниями конструкторов имелся только здесь, в криогенном отсеке. Что, впрочем, весьма кстати: вряд ли вышедший из анабиоза человек обрадовался бы, коснувшись босыми ногами ледяного палубного покрытия. А в том, что оно окажется именно ледяным, можно и не сомневаться: во время прыжка внутри жилой зоны поддерживалась температура немногим выше нуля градусов – большее, по мнению тех же конструкторов, оказалось бы уже излишне расточительным для корабельной энергосистемы. Поддерживать меньшую температуру, впрочем, тоже было нерационально, поскольку при реактивации системы отопления началось бы массовое выпадение конденсата.
Капитан рудовоза РД-405 медленно выпрямился, в несколько приемов выбравшись из криогенной капсулы с уже откинутым вверх прозрачным куполом, покрытым влажными разводами не успевшего испариться конденсата. Толстостенная капсула, помимо своего прямого назначения, еще и защищала экипаж от перегрузок и опасных ускорений, потому и вылезать из нее было неудобно. Индикаторы в изголовье светились успокаивающим зеленым: «пробуждение» прошло штатно, значит, все в порядке. С трудом повернув голову, будто по ошибке прикрученную к чужому и непослушному телу, капитан с удивлением оглядел четыре остальные закрытые «ванны» – то ли он вышел из стазиса первым, то ли бортовая сеть отчего-то не спешила будить его товарищей. Странно, обычно режим реактивации экипажа начинался одновременно для всех и, несмотря на индивидуальные физиологические особенности, завершался с люфтом в три-четыре минуты. Это что еще такое?
Словно прочитав его мысли, в отсеке раздался мягкий голос бортовой компьютерной сети, суть – того самого искина, произнесшей ритуальную фразу:
– Доброе утро, капитан. Как спалось?
– Спасибо, плохо, – прохрипел он в ответ. Пересохшее горло поддавалось ничуть не лучше, нежели одеревеневшее за время анабиоза тело.
– Сейчас пять утра по корабельному времени, – предугадал искин следующий вопрос. – До заданного срока реактивации экипажа двадцать дней, девять часов, сорок три минуты. Ваше пробуждение экстренное, капитан. Приношу свои извинения.
– Ага… – С трудом подняв руку, Олгмар стянул с головы обруч с контрольными датчиками и, не глядя, бросил куда-то за спину. Пригладил непослушной рукой короткий ежик темных волос, кое-где уже тронутых ранней сединой. В конечности и под кожу впивались мириады колючих иголок и иголочек – восстанавливалась циркуляция крови. Впрочем, бывало и хуже, сегодня даже как-то слабенько.
В следующий миг до него дошло:
– Что… что ты сказал? Почему экстренное?!
– Давайте сначала завершим процесс вашей реактивации. Потом я отвечу на все вопросы. Капитан, вы уже можете двигаться. Я снизил ваш болевой порог почти на двадцать процентов. Простите, вынужденная мера. У нас не очень много времени.
Капитан недоверчиво повертел головой, переступив с ноги на ногу. Хм, похоже, искин прав: нынешнее пробуждение далось куда легче, нежели прошлые «реактивации». Интересно, что могло случиться, если сеть решилась на подобное? Неужели, как в древних романах и голофильмах, кто-то терпит крушение и им предстоит прийти на помощь? Да нет, полный бред, на этот случай есть Коспас или Военно-Космические Силы. Да и какие из них спасатели? В том смысле, что спасенных просто некуда девать на время следующего прыжка и нечем кормить – криокапсул на борту только пять, да и запасы пищи и воды, мягко говоря, невелики. Авария? Тоже нет, в этом случае сеть не была бы столь спокойной, да и разморозила б их всех одновременно. Интересно, что еще могло произойти?!
– Сейчас вы получите полный доклад, капитан. – Нет, бортовой компьютер вовсе не читал мысли, просто он уже достаточно хорошо изучил особенности человеческого мышления.
– Пожалуйста, оденьтесь, примите питание и тонизирующий состав.
Вздохнув, Олгмар проковылял к встроенному в переборку шкафу. Сдвинув в сторону дверцу, принялся одеваться, периодически постанывая от боли в сводимых короткими судорогами мышцах. Впрочем, насчет пониженного сверх нормы болевого порога искин не обманул, судороги были куда слабее, нежели обычно. Хотя все это тоже полумеры. Завтра его догонит и так скрутит, что весь день будет ходить, будто палками побитый. Хорошо, хоть аптечка на судне – более чем хороша, «на все случаи», что называется. Да и на навороченный портативный кибердок Компания расщедрилась; впрочем, хотелось бы надеяться, что до этого агрегата дело все-таки не дойдет.
Покончив с одеванием, капитан подошел к нише в противоположной стене криоотсека и привычно вытащил из пищевого автомата одноразовый стаканчик с питательным бульоном. Поморщившись, медленно, в три глотка, влил в себя безвкусное – хоть бы каких ароматизаторов добавили, что ли! – пойло. Запил таким же безвкусным тонизирующим коктейлем:
– Давай свой доклад, я уже почти жив. Что там у тебя, чужие в галактике объявились и ты засек в пределах контрольной сферы их привязной сигнал?
На этот раз искин ответил не сразу – анализировал. В принципе, бортовой компьютер обладал способностью к самообучению и адекватному восприятию нестандартных приказов и речевых оборотов, потому Олгмар и мог себе позволить несколько фривольный стиль общения. Наконец из динамиков раздалось: