Олег Таругин
Кровь танкистов

   70-летию Курской битвы посвящается


   Действующие лица романа и названия географических объектов вымышлены, и автор не несет никакой ответственности за любые случайные совпадения. Все приводимые в книге исторические и технические данные взяты исключительно из открытых источников либо также вымышлены.
   Несмотря на то что действие книги частично происходит в годы Великой Отечественной войны, автор из этических соображений и уважения перед памятью павших Героев постарается, где это возможно, не описывать конкретные войсковые операции и будет избегать упоминания вошедших в реальную историю личностей.


   Автор выражает глубокую признательность за помощь в написании романа всем постоянным участникам форума «В Вихре Времен» (forum.amahrov.ru). Спасибо большое, друзья!

Пролог

   Лес за семьдесят лет изменился, и сильно, однако ту самую, памятную, поляну Краснов все-таки узнал. Хоть ни разу в жизни лично и не видел. Не сказать, чтобы сразу, поисковикам под его, будем надеяться, чутким руководством пришлось изрядно помотаться по окрестностям с металлодетекторами (если небритые парни в камуфляже и матерились, то исключительно про себя), но уж когда отыскали вросший в землю мотор от сбитого самолета, сомнений не осталось. Опять же, обгорелые обломки дюраля, во множестве обнаруживаемые под дерном да и просто разбросанные по поляне, окончательно развеяли последние сомнения. Да, это было именно то самое место! Именно здесь семь десятилетий назад он с товарищами из экипажа уничтожил немецкую разведгруппу, захватив документы погибшего оберста с труднопроизносимой фамилией. Ну, то есть не совсем он, конечно, вообще-то Дмитрий Захаров, но сейчас это не имело никакого значения, поскольку память о произошедшем в далеком сорок третьем у них теперь была одна на двоих…
   – Так что, здесь? Точно? – командир поискового отряда «Память войны» Саша Гулькин со смешным для его возраста прозвищем «Старый Империалист» устало отер со лба соленый пот. – Или снова пустышку тянем? Старожилы говорили, тут тех самолетов в сорок третьем набилось…
   – Точно, – решительно кивнул в ответ Василий. – Вон там, метрах в ста, где заросли. За кустами будет ложбинка между двумя деревьями. Должна быть, по крайней мере, хотя думаю, никуда она со временем не делась. Пройдись с прибором, прозвони, в могиле будут «ППШ» и фляга, так что сигнал пойдет. Ну и гильзы кругом. Дальше я уж сам.
   – Странный вы какой-то, – буркнул в ответ Гулькин. – Если б мне этот ваш столичный полковник-фээсбэшник не позвонил, ни в жисть бы с собой на Вахту не взял. Еще и с баб… с женщиной, простите, – он бросил короткий взгляд на стоящую в нескольких метрах девушку с заметно округлившимся животом. – Кто ж на коп беременную тянет…
   – Нормально все, Саша, – устало буркнул Краснов. – Пошли, ребята ждут.
   – Да ребята-то подождут, что им сделается, – пожал камуфлированными плечами поисковик. – Самолет же нашли, пусть и сгоревший. Редкая находка, как ни крути.
   – А я не о твоих бойцах, командир, – поморщился Василий. – Я о своих. Они и так уж семьдесят с лишком лет ждали. Пора им должок вернуть. Обещал я.
   Смерив танкиста подозрительным взглядом, командир отряда кивнул:
   – Ладно, пошли…
 
   – …И вправду что-то есть, – в голосе поисковика сквозило откровенное удивление. – Совсем неглубоко. Верховой, похоже.
   – Двое, – внезапно охрипшим голосом ответил Краснов. – Двое их там. Тот, что слева лежит, Коля Балакин, справа – Сашка Сидорцев. Мехвод мой да стрелок-радист. Сам и хоронил.
   – А вы это… – Александр осторожно покрутил рукой возле виска. – Не того? Вам лет сорок, как вы их могли хоронить?!
   – Ты не поймешь, – покачал головой Василий. – Лопатку лучше дай. Я сам раскопаю.
   – Не положено. Вы в поиске человек новый, если на ВОП наткнетесь…
   – Нет там никаких ВОПов! – внезапно рявкнул Краснов. – Патроны разве что, карманы Димка мужикам, извини, не выворачивал! Лопату давай!
   – Что за бред?! – окончательно не выдержал поисковик. – Нет, я понимаю, что меня про вас очень серьезно предупреждали и отдельно просили, чтобы ничему не удивлялся, лишних вопросов не задавал, а после не болтал, но это как-то уж слишком…
   Вместо ответа Василий молча обернулся, встретившись с парнем взглядом. Спустя несколько секунд тот первым отвел глаза, без слов протянув малую пехотную лопатку, почти не изменившуюся за десятки прошедших с войны лет. Такая была у него на войне… и подобная же, разве что без обжимного кольца и неклепаная, входила в состав обязательной снаряги в Афгане.
   – Да ладно, копайте. Это я так, – и смущенно отступил в сторону, вытягивая из кармана камуфляжа помятую пачку сигарет.
   Опустившись на колени, танкист аккуратно взрезал штыком дерн, откинув в сторону. Еще раз, и еще. Сделал несколько решительных движений лопатой. Грамотно заточенная «пехотка» взрезала землю, словно нож – теплое масло. Армия всегда одинакова, и эти безусые пацаны-поисковики – тоже армия. Да, именно армия! Пусть не воевавшая – но воюющая. Всегда воюющая; сражающаяся от Вахты до Вахты; до тех самых пор, пока не будет найден и захоронен последний солдат той Великой Войны. А поскольку это вряд ли возможно найти их всех, то и бой их вечен. И потому никто не знает, когда на самом деле закончится та Война. Может быть, и никогда. Пока живо человечество, пока жива Память…
   Зашуршала прошлогодняя листва, и рядом опустилась на корточки Соня:
   – Вась, ты как? Ты это, не переживай сильно, милый, ладно?
   – Сонь, да нормально все. Ты иди, посиди где-нибудь в сторонке, в тенечке, тебе ж вредно волноваться. Ну, то есть вам с малышом. Иди, ладно?
   – Хорошо, – девушка послушно поднялась на ноги. – Я там, на поляне, буду. Работай.
   И ушла, не произнеся больше ни слова.
   А бывший танкист все рубил и рубил отточенной сталью слежавшийся за прошедшие десятилетия грунт. Наконец штык с глухим, каким-то крайне неприятным звуком скользнул по чему-то пока невидимому и неопределяемому. Нашел, стало быть…
   – Кость, – мгновенно среагировал топчущийся рядом Гулькин, отбросив подальше недокуренную сигарету. – Стопудово, кость. Может, дальше все же я? Вы не обижайтесь, пожалуйста, но у меня лучше получится.
   – Сейчас. – Краснов передал поисковику лопатку и склонился над раскопом. Торопливо, едва не ломая ногти, разрыл голыми руками землю, почти сразу же наткнувшись пальцами на истлевший, крошащийся от прикосновений танкошлем. Еще несколько движений, и обнажился череп – с забитыми землей глазницами, темно-желтый, отчего-то повернутый на бок и без нижней челюсти, видимо, смещенной куда-то корнями близлежащего дерева.
   Танкист тяжело сел на землю, машинально отер грязные руки о штанины камуфляжного костюма:
   – Вот и свиделись, земляк. Привет тебе с родной Одессы. Я ж обещал, что вернусь? Вот и вернулся. А Димка Захаров мне в этом помог, так что и от него привет. Хотя вы, наверное, с ним уже и так встретились…
   На плечо легла чья-то рука. Повернув голову, Василий увидел поисковика, протягивающего ему дымящуюся сигарету:
   – Вы, это, покурите пока, хорошо? Я уж тут сам.
   И взглянув в его лицо как-то уж совсем странно, тихонько добавил:
   – Простите меня, ладно? Десять лет на копе, всякого повидал, но такого… не обижайтесь. Вы их и вправду знаете?
   – Да, – Краснов затянулся и выпустил дым. – Если не веришь, то копай дальше. Там найдешь флягу, на ней выцарапаны инициалы и бортномер танка. Те самые, что я называл. Я их сам и нацарапал семьдесят лет назад. Ну, то есть Димка, но сейчас это неважно. Николай Балакин, механик-водитель, бывший рабочий Одесского завода имени Январского восстания. Пропал без вести весной сорок третьего. Рядом – стрелок-радист Александр Сидорцев, студент политеха, родом откуда-то из Сибири. Пропал без вести тогда же. Номер танка известен, думаю, если пробить через «Мемориал», определите обоих – адреса проживания, каким военкоматом призывались – и все такое прочее. Как найдете данные по Балакину, сообщите, я сам к родственникам схожу, если остался кто. Еще в моем экипаже был заряжающий Иван Гуревич, белорус из-под Гомеля, но о нем больше ничего не знаю. Помню только, что ему девятнадцать лет в сорок третьем было. Всё.
   – Хорошо, – серьезно кивнул поисковик. – Сейчас мужики подойдут, мы с анатомией поработаем, зачистим останки, а поднимать бойцов будем вместе с вами. Отдохните пока.
   – То есть не мешайте и под ногами не путайтесь? – понимающе усмехнулся Краснов. – Да ладно, понятно все. Работайте, парни…
 
   – …Василий… э-э-э… – стоящий перед ним незнакомый поисковик смущенно сморгнул. Собственно, откуда ему знать отчество Краснова? Там, на войне, он всегда был или «Васькой», или «лейтенантом», или «командиром». В зависимости от обстоятельств. Да и здесь, в далеком будущем, не многое изменилось.
   – Иванович, – подсказал, ухмыльнувшись, танкист.
   – Василий Иванович, все готово. Можно поднимать ребят. Медальонов не нашли, но «Империалист» говорит, и не нужно, – русоволосый парень лет двадцати с небольшим в испачканном глиной крапчатом камуфляже нетерпеливо переступил с ноги на ногу. – С ними еще «папашин» автомат подняли, фляжку с инициалами и номером танка, ну и по мелочам там. Вы идете?
   – Конечно, иду, боец. Я сейчас, – Краснов поднялся, коснувшись плеча сидящей на земле Сони:
   – Ты тут побудь, ладно? Незачем тебе это видеть. Это мое прошлое и моя война.
   – Да иди, конечно, – девушка понимающе хмыкнула, – привыкла уж, Вась. Иди, попрощайся с ребятами.
   – Немцев нашли? – спросил Краснов, поднимаясь на ноги.
   – Не-а. Гильзача немного, ржавый «MG-42» да магазин от эмпэшника. А еще горшок фрицевский, «тридцать пятый»[1], убитый в хлам. Всё.
   – Значит, эсэсманы своих таки прибрали. А моих не нашли, твари. Ладно, пойдем…
 
   …Балакин и Сидорцев лежали так, как Дима их и оставил более семидесяти лет назад. Вернее, похоронил, наспех закидав землей – проржавевшая в решето немецкая лопатка, брошенная после коротких «похорон», так и валялась рядом. Остальное сделало время и природа. Корни деревьев, по прихоти судьбы, оставили оба скелета почти что нетронутыми, разве что растащили отдельные кости. Комбинезоны давно истлели, остались лишь наиболее пропитанные солярой и машинным маслом лохмотья да подошвы сапог. Между телами так и лежал ржавый, с оплывшим от времени диском «ППШ» с напрочь сгнившим прикладом и памятная алюминиевая фляга.
   Поисковики уже зачистили останки «под кисть», освободив от глины желтоватые кости, и казалось, что два лежащих рядом скелета в последней попытке покинуть неглубокую могилу приподнялись над слежавшейся землей. Молча постояв над раскопом, Краснов полез в карман и вытащил старый, с затертой от времени картинкой алюминиевый портсигар. Отщелкнул крышку – внутри обнаружились две папиросины. Наклонившись, аккуратно положил его на торчащую вросшими в глину ребрами грудь того, кто семь с лишним десятков лет назад был Николаем Балакиным:
   – Держи, земляк, возвращаю. Подымишь с Сашкой там… где-нибудь, тут как раз две штуки. И – спасибо. Прощай.
   Василий обернулся к поисковикам:
   – Помянуть чем есть?
   Кто-то молча протянул негромко булькнувшую армейскую фляжку. Скрутив колпачок, танкист сделал глоток, отдышался – внутри оказалась не водка, спирт:
   – Царствие вам Небесное, мужики. И земля пухом. Димке привет. Еще встретимся.
   Вернув флягу, он, не оглядываясь, двинулся прочь.
   Туда, где на поляне его ждала законная жена по имени Соня. Вот и все, он исполнил свое давнее обещание. Нашел ребят.
   И вовсе не важно, что обещание это давал Дмитрий Захаров, а выполнил его он, Василий Краснов. Главное – выполнил. И теперь их похоронят по-человечески, а не безымянными. Парни из «Памяти войны» свое дело знают: и родных найдут, и с архивами поработают. А ему? Ему пора возвращаться домой. Нет, не ему – им. Всем четверым. Соньке меньше чем через полгода рожать.
   И еще он знал, как назовет своих сыновей: месяц назад УЗИ показало, что у них будет двойня, мальчики…

Глава 1

Москва, недалекое будущее
   Доктор физико-математических наук, профессор Сергей Николаевич Мякишев с трудом поднялся из старенького кресла и, шаркая по полу разношенными тапочками, пошел в сторону прихожей, откуда раздавалась требовательная трель дверного звонка. Да уж, старость не радость, как говорится. Эх, вернуться бы в прошлое, лет на тридцать, а лучше на сорок! Квартира в столице и неплохая научная пенсия плюс надбавка за кое-какие «особые заслуги»? А зачем ему это все, если жизнь уже давно потеряла всякий смысл? Детей у него не было, любимая и единственная супруга умерла от рака еще десять лет назад, настоящей работы тоже нет. Остались одни воспоминания. А ведь как все здорово начиналось тогда, в 80-х! Какой прорыв ожидался в науке, какие перспективы мерещились, когда он возглавил тот уникальный проект! И ведь им все удалось, они, страшно сказать, научились отправлять в прошлое физические объекты, их работой заинтересовались на самом верху, обещали… да, собственно, много чего обещали. Но закончилось все полным крахом.
   Пришел новый Генеральный, объявил, что теперь у них врагов нет, а остались одни друзья, – и все рухнуло. Вообще всё – страна, наука, армия, само будущее. А ведь им оставалось совсем немного, совсем чуть-чуть до окончательного прорыва. «Прокол», именно так назывался проект всей его жизни, себя вполне оправдал. Вот только вторая его фаза так и не получила ни развития, ни финансирования. А потом и вовсе всем и на все стало наплевать. Нет, лет пять, если память не изменяет, назад к нему приходили те самые хрестоматийные «люди в строгих костюмах», интересовались, не осталось ли у него каких-либо материалов по «Проколу», которые не попали в спецархив. Болваны! Сразу видно, не служили они при Союзе, потому и не знают, как тогда следили за государственными секретами. Ну, какие у него могут оказаться материалы, если он давал подписку о неразглашении без срока давности?! Если он даже в любую из бывших республик бывшего же СССР не сможет ни на день отправиться, поскольку пожизненно невыездной? Идиоты, право слово…
   Кстати, интересно, кто все-таки мог прийти в столь позднее время? Наверняка соседка Вера снова будет тысчонку до пенсии просить. Даст, конечно, она ж не на водку берет. Пенсия у нее обычная, социальная, а внуков аж двое. Без отца парни растут, одна мать на себе тянет. Переписать, что ли, на них квартиру? Хоть что-то полезное в этой жизни напоследок сделает. А то ведь въедет сюда какой-нибудь жлоб из этих, новое поколение которые, да станет туда, где они с покойной супругой столько лет счастливо прожили, всяких шлюх из ночных клубов водить. Нет уж, хрен! Подобного точно не будет, он не допустит. Ох, ладно, к чему перед ночью душу бередить?..
   Дошаркав до двери, профессор взглянул в глазок. За дверью стоял незнакомый мужчина средних лет. Один. Стоял, в смысле, один. Хотя сейчас никому доверять нельзя, остальные могут и на лестнице прятаться. Правда, на первом этаже консьержка сидит, абы кого не впустит. Дом-то, в принципе, еще со времен Союза не простой
   – Кто?
   – Сергей Николаевич? – вопросом на вопрос ответил гость. – Полковник Логинов, Федеральная служба безопасности. Понимаю, время позднее, но вы дверь на цепочку приоткройте, я вам удостоверение покажу. И не бойтесь, пожалуйста.
   – А я и не боюсь, – буркнул Мякишев, щелкая замком и распахивая дверь. – Чего мне бояться-то? Отбоялся свое, надоело, знаете ли. Входите уж, коль пришли.
   Гость переступил порог, протянув раскрытое удостоверение:
   – И все же, попросил бы взглянуть. И дверь закройте.
   Доктор наук пожал плечами, скользнул взглядом, не вчитываясь, по документу и запер дверь. Сделал приглашающий жест:
   – Проходите в комнату. Только обувь снимите, тапки вон там, на полке. А то мне самому уже сложновато прибираться, раз в неделю Вера приходит, помогает. Соседка.
   – Да я в курсе, – улыбнулся гость. – Давайте все же пройдем внутрь и поговорим уже там? Не против?
   – Нет, – буркнул Мякишев, зашаркав обратно в комнату. – Прошу…
   В комнате профессор занял привычное кресло, кивнув гостю на соседнее, и выжидательно уставился на Логинова. Фээсбэшник затягивать с разговором не стал. Но перед этим сделал то, чего физик, честно говоря, ожидал меньше всего: раскрыв принесенный с собой кейс, выставил на журнальный столик небольшой прибор и включил его. Ого, генератор «белого шума», нужно полагать? Неужели его квартира все эти годы могла стоять на прослушке?! Ничего себе… Хотя, учитывая, чем он раньше занимался, отчего нет? Неприятно, конечно, ну да не страшно. Раньше и не такое бывало, так что он привык.
   Дождавшись, пока на передней панели загорится зеленый огонек, полковник удовлетворенно кивнул и сообщил:
   – Сергей Николаевич, полагаю, вы прекрасно знаете, что это за устройство? Но мы, в смысле госбезопасность, вас не слушали, могу это официально гарантировать. Так что не волнуйтесь. Просто считайте происходящее излишней подстраховкой. Правда, за другие… э-э-э… конторы ничего сказать не могу.
   Мякишев пожал плечами в ответ: мол, пусть будет так, все равно проверить не смогу. Полковник же продолжил:
   – Вы хорошо помните ваш проект?
   – Издеваетесь? Это было дело всей моей жизни, которое столь бездарно похерили все эти, нынешние. – Последнее слово профессор даже не произнес – презрительно выплюнул.
   – Полагаю, смогу вас удивить, Сергей Николаевич. Проект «Прокол» вовсе не был, как вы изволили выразиться, «похерен». И примерно пять лет назад получил дальнейшее развитие, причем именно в том направлении, о котором вы говорили с представителем отдела оборонной промышленности ЦК КПСС, помните? Акимов, Сергей Владимирович. Восемьдесят четвертый год. Сибирь, спецполигон «объекта 873»?
   Мякишев помолчал несколько секунд, прищурив глаза и вглядываясь в лицо собеседника:
   – Ну, допустим. Вот только…
   – Есть ли у меня допуск? – верно истолковал его взгляд полковник. И вытащил из так и стоящего раскрытым кейса лист бумаги. Протянул физику:
   – Прошу. Ознакомьтесь, там все сказано.
   Сергей Николаевич внимательно прочел короткий текст, перечитал еще раз и кивнул, возвращая документ собеседнику:
   – Хорошо, допустим и это. И что? В смысле, что именно вас интересует? Вся информация, в том числе и результаты опытов, насколько знаю, была передана в архив именно вашего ведомства. Я-то тут при чем?
   – Позвольте, я вам сначала кое-что расскажу, хорошо?
   Мякишев развел руками, откинувшись на истертую спинку кресла:
   – А у меня есть выбор?
   – Выбор есть всегда, Сергей Николаевич. Например, выставить меня из квартиры.
   – И уйдете? – вздернул бровь тот.
   – Конечно. Ваше право. Я ж вас не арестовывать пришел. Но неужели вам и на самом деле не интересно?
   – Рассказывайте, – тяжело вздохнул профессор. И неожиданно быстро добавил: – Да нет, конечно же, интересно! Вот только, что бы вы сейчас мне ни рассказали, боюсь, слишком поздно…
   Помолчав, полковник негромко ответил:
   – Что ж, не стану вас разубеждать. Хотя насчет того, что уже поздно… это еще как посмотреть. Ладно, слушайте, Сергей Николаевич…
 
   Мякишев, взволнованно ходивший по комнате, несмотря на больные ноги, наконец остановился. Взглянул на невозмутимого фээсбэшника:
   – И вы так спокойно об этом говорите?! Как бишь вас?
   – Анатолий Анатольевич.
   – Вот! – непонятно, что имея в виду, ответил тот, воздев перед собой палец. – Именно! И вы, Анатолий Анатольевич, столь спокойно рассказываете мне о том, что вам удалось совершить первый в истории обмен разумами между людьми, разделенными поистине гигантским временным промежутком?! Семьдесят лет, с ума можно сойти! Это огромный прорыв в науке, уважаемый! Пожалуй, даже куда больший прорыв, чем все то, чего удалось добиться моей лаборатории в восьмидесятых! Просто потрясающий успех, и я весьма горд, что некогда имел непосредственное отношение к происходящему. Компьютерная игра, надо же! Никогда не воспринимал всерьез все эти новомодные штуковины, считал их чистой воды развлечением, причем глупейшим и дурманящим нынешней молодежи мозги, а вон оно как обернулось. Надеюсь, вы нашли этого человека?
   Невозмутимо дослушав эмоциональный монолог до конца, полковник едва заметно усмехнулся и ответил:
   – Ну, во-первых, не все так просто и радужно, как вам показалось с первого взгляда, уважаемый Сергей Николаевич. А во-вторых? Да, его нашли. Но сразу же и потеряли.
   – Что, простите?
   – Присядьте, пожалуйста. И успокойтесь, в вашем возрасте вредно волноваться. – Логинов кивнул на кресло. – Присядьте, и я вам все расскажу. А заодно и объясню, отчего заявился в столь позднее время.
   Профессор послушно опустился на сиденье, прикрыл ноги пледом:
   – Итак, молодой человек?
   – Повторюсь, Сергей Николаевич, к сожалению, не все столь радужно. Вы слышали о теории нарастаний изменения времени? Наверняка ведь слышали?
   Профессор пожал плечами, сухо ответив:
   – Старческим маразмом пока не страдаю. Когда разрабатывали теоретическую базу «Прокола», об этом много говорили и спорили. Но мы тогда были поглощены работой, практикой и на теорию, тем более касающуюся неких гипотетических последствий, обращали куда меньше внимания. Всем хотелось получить результат. Ну, да, припоминаю, было две теории. Первая о том, что любое изменение прошлого неминуемо приведет к изменению настоящего, суть – будущего. Неофициально ее еще называли «теорией Брэдбери», или «эффектом бабочки». Вторая… сейчас припомню… ах, да, вторая противоречила первой, предполагая, что чем дальше в прошлом будет применено воздействие, тем меньше будет его отклик в будущем. Словно ведро с краской, вылитое выше по течению: чем дальше от купающихся это произойдет, тем меньше они перемажутся. И наоборот, соответственно. Мог что-то подзабыть, конечно, но примерно так. Вот только не помню точно, как наши ребята вторую теорию называли, вроде бы именно так, «ведерко краски».
   Иными словами, молодой человек, согласно первой теории, наиболее мощное воздействие на будущее или настоящее – смотря какой критерий исходной точки избрать – можно осуществить именно в далеком прошлом. А вот согласно второй – наоборот. Чем ближе по временной шкале точка приложения, тем сильней изменения. Соответственно, чем дальше – тем слабее эффект. Да, кстати, возможно, вы не знаете, но существовала и третья теория, так называемого «ответвления от основной ветви». То есть исходная линия времени-пространства остается неизменной, но в момент воздействия от нее ответвляется некая новая ветка, где события могут идти как угодно, хоть по варианту «бабочки», хоть по «ведерку краски». Причем абсолютно не ясно, приводит ли подобное «ответвление» к созданию полноценного мира, новой пространственно-временной реальности, или нет. Может, да, а может – и нет. Но, хочу заметить, все это – только голая теория, и не более того! На тот момент мы всего-то научились перемещать в прошлое некий физический объект массой в пару десятков килограммов – и все. Остальное, насколько я понял, ваша заслуга. Или я ошибаюсь?
   Логинов хмыкнул:
   – Ну, во-первых, не моя, я всего лишь один из кураторов проекта, а тех людей, что осуществили дальнейшее развитие «Прокола». Впрочем, это неважно. Вы абсолютно верно все обрисовали. Вот только те, кто сейчас занимается проектом «Игра», склоняются, скорее, к первой теории. К той самой, которую вы и назвали «Брэдбериевской». Хотя третья теория мне тоже показалась занятной. Пожалуй, стоит передать ваши слова специалистам.
   – «Игра»? – заинтересованно переспросил ученый. – Ах, ну да. Я понял. Можете не пояснять. И что?
   – Хорошо, – кивнул фээсбэшник. – Так вот, мы… ну, то есть те, кто сейчас занимается проектом, считаем, что нахождение в столь далеком прошлом человека из нашего времени, да еще и профессионального военного, может иметь абсолютно непредвиденные последствия для нашей реальности.
   – Человека? – живо заинтересовался тот. – Или все-таки его психоматрицы?
   – А разве это имеет существенное значение? – совершенно искренне удивился Логинов.
   Несколько секунд Мякишев молчал, задумчиво шевеля губами, затем коротко дернул рукой:
   – Право, не знаю, в конце концов, я физик, а не биолог и уж тем более не специалист по психофизиологии. Просто вы сказали «человека», вот я и подумал… ладно, неважно. И что дальше?
   – Повторюсь, – терпеливо ответил фээсбэшник. – Мы считаем, что, как вы выразились, психоматрица попавшего в прошлое игрока вполне может стать причиной непредсказуемых изменений нашей реальности. А это весьма опасно, думаю, вы со мной согласитесь. Причем тот факт, что мы пока их не ощущаем, вовсе не означает, что их нет.
   – Я-то, возможно, и согласился, кабы знал больше, – задумчиво протянул ученый. – Слишком много неизвестных и неучтенных факторов. Безумно много. Уровень образованности, психологический фон перед и во время переноса, отношение к Великой Отечественной, наличие воевавших или погибших на войне родных, удовлетворенность или, напротив, неудовлетворенность нынешней жизнью, собственное желание что-либо изменить в настоящем, в конце концов…