Татьяна Алюшина. Риск эгоистического свойства

Татьяна Алюшина
Риск эгоистического свойства

   Из открытой двери его квартиры доносились Мотино заполошное тявканье, приближающееся к сердечному приступу, и чей-то недовольный голос.
   Выслушав Сонино сбивчивое и торопливое объяснение по телефону, он так и не понял, что именно произошло.
   – Па, там что-то случилось у нас дома. Мы с Максом приехать не можем, мы же у Гарика, за городом, на даче. Я бы тебя не дергала, но Валентина в панике! Понимаешь? – И дочь выдержала многозначительную паузу после такого заявления.
   Уж как не понять!
   Если Валентина в панике, значит, случилось нечто выдающееся! Сильно выдающееся из всяких рядов!
   Чертыхнувшись про себя, он отложил неизменно важные дела, задвинул совещание и поехал разбираться с происшествием, ввергшим боевую домработницу в панику.
   Кирилл осторожно, не производя шума, поставил портфель у двери, освобождая на всякое непредвиденное развитие событий руки, мимолетно пожалел рубашку и запонки, тут же ругнул себя за неожиданное жлобство, открыл дверь пошире, морально готовясь увидеть любую ситуацию, и неслышно шагнул через порог.
   Ну, к данной ситуации он не мог бы себя подготовить – ни морально, никак, поскольку, для начала, ее надо было бы предположить, а сие стремительно приближалось к популярной некогда программе «Очевидное–невероятное».
   По коридору, согнувшись пополам, пятилась прямехонько на него женщина. Правда, всей женщины, как таковой, видно не было, зато на Кирилла Степановича отчетливо надвигался женский задик, снабженный офигенно длинными ножками с изумительными точеными лодыжками.
   Обладательница всей этой красоты сноровисто собирала тряпкой воду с темного элитного итальянского паркета, резкими движениями выжимала в стоящий рядом с ее правой ногой таз, шлепала орудие производства на пол, сдвигалась еще на один шаг к входной двери, то есть к Кириллу, подтягивала за собой таз, попутно отчитывая заходившуюся в припадке псину.
   Мотя, носящая величавое полное имя Матильда, являлась наихилейшим йоркширом – мелкая, даже для этой карманной породы, в проплешинах на тельце, категорически не зараставших шерстью, невзирая ни на какое лечение, впустую потраченные на него дорогущие препараты и Сонькино терпение вкупе с любовью. Собственно, Соня и притащила домой это несчастье, найдя псину на помойке возле школы.
   Первые несколько дней Мотя тряслась без остановки, без нее же, остановки, пищала и впадала в коллапс с перепугу, если Соня спускала ее с рук. Но довольно быстро освоилась, уверившись в безопасности своей новой, сыто-холеной жизни, делая явные «предъявы» на особое к себе отношение. Научилась совершенно мерзко лаять, чем доводила Кирилла до кровожадных мыслей и подозрения в полной вменяемости ее предыдущих хозяев.
   В данный момент это недоразумение стояло на высоком стуле у барной стойки в кухне, откуда просматривался весь коридор до входной двери, пучило глаза на неизвестную поломойку, тряслось всем тельцем и припадочно тявкало на высокой ноте с одинаковыми интервалами между звуком – тяв-тяв-тяв, что означало: спасите, помогите, SOS, умираю!!!
   – Животное, заткнулось бы ты! – не отрываясь от основного занятия, говорила Моте незнакомка. – Тебя даже собакой назвать нельзя, так, чих природы! Божья ошибка и недогляд! Да еще одарил же он тебя премерзейшим лаем, а! Если ты хозяев такими вот звуками потчуешь, то большой вопрос, как тебя за это до сих пор не удавили. Хотя, судя по твоему задрипанному виду, попытки предпринимались. Ты бы призадумалась, огрызок!
   Кирилл хмыкнул, соглашаясь с этими утверждениями на все сто! Он-то не раз грозился Соньке выкинуть Мотю в окно за такие звуки, хорошо хоть закатывала она концерты редко, а то не удержался бы! Но с недавних пор Мотя благоговела перед хозяином, который спас ее от верной смерти, выхватив из-под падающего стула, грозившего стать для собаки гильотиной. По мелкости и затрапезности экстерьера Мотина жизнь была полна тягот и борьбы за выживание, а посему умищем она обладала незаурядным, оценив спасение своей жизни по самому высокому баллу, слушала Кирилла беспрекословно, и меж ними наступили мир и полное понимание.
   Но нынче Матильда была в ударе. А выносить издаваемые ею звуки никакое человеческое терпение не способно. Но Кирилл поймал себя на том, что не прекращает «арию», отдав команду, более того, улыбается, слушая комментарии барышни, и с превеликим удовольствием рассматривает ножки и попку, туго обтянутую легкими льняными бриджиками, открывающими во всей красе идеальные икры и лодыжки.
   Тело в рассматривании принимало весьма даже активное участие.
   Кирилл одобрительно хмыкнул про себя что-то про реакцию тела, про женские формы в целом и про данную женскую форму, пятившуюся на него, в частности. И тут же одернул себя за неуместное проявление мужских инстинктов.
   Хотя…
   Когда это они – инстинкты то бишь – уместно проявлялись? Что хотят, то и воротят!
   Но к делу!
   – Мотя, цыц! – рявкнул господин Бойцов.
   Мотя заткнулась в сей же момент, уселась и с обожанием уставилась на хозяина, выражая всем своим видом ожидание торжества справедливости и выдворения из владений чужого человека.
   Девушка, услышав резкую, громкую команду, подскочила от неожиданности, развернулась на звук и испуганно уставилась на Кирилла.
   А Кирилл уставился на грудь барышни. Вопрос о форме и размере этой части ее тела мягко возник во время просмотра тылов незнакомки в русле все того же потакания здоровым мужским – о-хо-хо! – инстинктам.
   Осмотр женской груди занял пару секунд и был прерван внутренним окриком претендующего на интеллигентность разума, заставившим переместить взгляд на лицо изучаемого объекта.
   – Что здесь происходит? – начальственным, требовательным тоном поинтересовался Кирилл.
   Начальственным до глубины, с вдохновением и огоньком, потому что рассердился на себя за неуместное и откровенное рассматривание девушки. На нее тоже разозлился – ну, еще бы! – демонстрирует тут попки-груди!
   И вдруг он ее узнал!
   «Так! Что за дела?!» – наслоился на раздражение вопрос, следом за которым пришло разочарование.
   Минуту назад он чувствовал нечто легкое, искрящееся в том, как он улыбается, слушая ее разговор с Мотей, рассматривает с удовольствием и глубоким одобрением ее формы и поругивает себя за эти рассматривания, и все мужское, недремлющее – лето, солнце, немного хулиганства, искры!
   Узнавание – и все изменилось!
   Потухло, испортилось, став банально циничным. А потому что он влет, сразу предположил, что она его разыскала с определенной целью! Естественное, между прочим, предположение!
   Вполне естественное! А что еще он мог предположить?
   – Что вы здесь делаете? – арктически ледяным тоном затребовал немедленного ответа господин Бойцов.
   Испуг от его неожиданной и громкой команды собаке исчез из ее глаз быстро, сменившись узнаванием и легким удивлением. Она улыбнулась, как на приеме, светски, без участия в улыбке глаз, что выглядело бы даже комично: босая, с половой тряпкой в руке, а туда же – на бал!
   Если бы он ее не узнал – комично! А при таком раскладе что они имеют – подтверждение всех его мгновенных подозрений.
   Вот на все сто пудов!
   Она развела руки в стороны, указывая на разлитую по полу воду:
   – Спасаю вашу собственность.
   – Со своей собственностью я разберусь сам! – отрезал Бойцов, не меняя арктической холодности тона.
   На резкость заявления девушка отреагировала весьма своеобразно, не соответственно уже приписанной ей Кириллом роли, – сверкнули, сузившись, зеленые колдовские глаза, распрямились плечи, и, не уступая ему ни полградуса арктической температуры тона, она ответила:
   – Отлично!
   И швырнула тряпку к ногам Кирилла.
   Тряпка плюхнулась в воду на полу, как жирная лягушка в болото, пипа суринамская – самая большая лягушка в мире. Или жаба? Что сути не меняет. Данная тряпочная пипа, шлепнувшись определенным презрительным образом, обдала обшлаги его брюк и туфли каскадом брызг.
   – Уверена, у вас это получится лучше! – сопроводила свои действия пояснением девушка. Не удосужив более Кирилла Степановича Бойцова ни словом ни взглядом, царственной поступью обошла его и вышла из квартиры в распахнутую дверь.
   Босиком!
   – И что это было? – сурово спросил Бойцов у трепещущей обожанием Моти, не сводившей с него глазок-бусинок в ожидании спасения от безобразия, творящегося здесь.
   Что это было, разъяснила влетевшая в продолжавшую находиться в бесприютном распахнутом состоянии дверь Валентина.
   Громко. Подробно. Без остановки. Как обычно.
   – Кирилл Степанович! Какое счастье, что вы пришли! Ужас у нас здесь совершился! У Васильевых, что над нами, идет ремонт! Ну, вы знаете! Так ихние строители что-то там неправильно в трубах соединили, и оно как потекет! Хозяев-то нету! Энти гады, строители в смысле, не Васильевы, какую-то там опалубку залили, и она должна стоять сутки! А они, значится, не работают энти сутки! Козлы, ей-богу! Я прихожу – батюшки-святы! А у нас дождь с потолка! Все залито водищей! Хорошо, хоть в комнаты не протекло! Не успело! Я спасать, не знаю, за что хвататься! Хорошо, Катерина Анатольевна пришла! Она меня к охраннику нашему, Мише, вниз-то послала! Мы с ним слесарей вызвали, они воду по всему стояку перекрыли и электричество отключили! А то как же! Говорят, замыкание может случиться! Дак мы с Катериной Анатольевной в четыре руки давай воду выгребать, а тут Миша прибежал, он Васильевым-то дозвонился, на дачу-то, а те строителям своим втыкон дали, так те мигом прискакали. И часу не прошло! А Миша-то говорит, идем, свидетелем будешь, чтобы запрока… ну, бумагу официальную подписать об энтом, как его?.. Ущербе, вот! Так я побегла, а Катерина Анатольевна осталась! Иди, говорит, я справлюсь!
   – Побежала, – машинально поправил Бойцов.
   Поправить весь эмоциональный говор Валентины не смог бы и преподаватель русского языка. Кирилл и дети старались изменить разговорную речь любимой домработницы с глубинно-деревенской на приемлемую городскому и грамотному произношению, поскольку имели далеко идущие планы по благополучному устройству Валюшиной жизни в городе Москве.
   Дети эти планы осуществляли, а он, Кирилл, соглашался и помогал.
   – Ну да, побежала! – согласилась Валентина. – А где Катерина Анатольевна?
   – Это та, что здесь полы вытирала?
   – Ну да! Только она не вытирала, а воду собирала. Надо же быстрей, а то паркет-то повредится совсем!
   – Почему ты посторонних в дом пустила, Валентина? – нашел, наконец, подходящий объект для обвинений Бойцов.
   Ну, не себя же виноватым чувствовать! И собственно, в чем виноватым?
   – Это кавой-то? – непонимающе захлопала веками Валентина.
   – Да вот Катерину эту Анатольевну! – разъярился Кирилл.
   – Да что вы, Кирилл Степанович! – махнула на него обеими ручищами монументальная Валентина. – Какая же она посторонняя! Это ж наша соседка снизу! Ее же тоже затопило. Она и пришла узнать, не мы ли ее топим! А когда все разъяснилось, осталась помогать!
   – Валентина, – назидательно-недовольно принялся отчитывать Бойцов, – под нами живут муж с женой Ганины, никакой Катерины Анатольевны там отродясь не было! Ты же должна знать, тебя дети специально знакомили со всеми жильцами подъезда. Слава богу, их не так много, всего десять квартир! Ты же всех знаешь!
   – Ну, так правильно! – обрадовалась Валентина. – Ганины в Китай уехали на пять лет, а Катерина Анатольевна родная сестра Лидии Анатольевны, она теперь вместо них здесь живет.
   – Так! – поставил точку Кирилл, чувствуя себя, мягко сказать, душевно неуютно. – Ты уверена?
   – А то как же ж! – рубанула уверенностью Валюха. – Она здесь уж месяца три как живет! Вы что, не знали? Мы ж с Соней вам говорили!
   Они с Соней вообще много чего ему говорят с завидной регулярностью, но мозг господина Бойцова с не меньшей регулярностью фильтрует информацию, отсекая то, что кажется ему несущественным.
   Как, например, наличие новой соседки.
   Ах ты ж господи!
   Некрасиво вышло! Он с ходу, с присущей мужской лестной самоидентификацией и ощущением собственной исключительности, основательно подпитываемым женским неослабевающим вниманием к его персоне, решил, что дамочка его преследует.
   Ах-ах-ах! – богатый, молодой, холостой! – в бой!
   И брать живым любым способом!
   А что он еще должен был подумать?!
   Встретиться дважды в разных районах суматошно-денежной Москвы, неумышленно? Да ладно! Такого не бывает! Это не-воз-можно!!
   Они встречались один раз, совершенно случайно, это абсолютно точно, но, увидев ее сегодня, он мгновенно решил, что она его преследует. И поводов для подобных подозрений у него хватало! Да до фига!
   Одна не в меру ретивая красотка, чтобы познакомиться с ним поближе, использовала старый, но проверенный способ – имитировала столкновение с его машиной. Она шагнула под капот, точно рассчитав место, время и скорость движения его автотранспортного средства.
   Хотя он ведь не олигарх, не депутат какой, не шоу – черт бы их побрал! – мен, чтобы так уж его добиваться. Он не ходит ни на какие тусовки, рестораны посещает с конкретной целью поесть, – нормальный трудоголик, с полным набором отрицательных качеств, присущих крупным бизнесменам, выстроившим собственное дело, с трудным характером, больной спиной, двумя детьми-подростками, домработницей богатырских габаритов и задрипанной собачкой Мотей.
   Не бог весть какой подарок, с его точки зрения. И тем не менее…
   Вот он сразу и подумал, что девушка из отряда жаждущих матримониально-денежного счастья.
   Что теперь, извиняться? Ага! И облечь в слова свои мысли, чтоб наверняка! Мало ли что он там подумал, не сказал же! Ну, поняла она, в чем он ее заподозрил, и что?
   И ничего! Некрасиво, конечно, но виноватым себя чувствовать он не собирается!
   Кирилл Степанович Бойцов отдал себе приказание: забыть!
   Приказывать себе у него всегда получалось!
   Сработало и на этот раз… Только вспомнилось, как поманили куда-то ее зеленые, необычного яркого насыщенно-изумрудного оттенка колдовские глаза… когда они встретились странным образом и общались-то не больше часа. Вспомнилась улыбка, голос такой… такой… будоражащий.
   И еще несколько дней всплывало среди дел суетных воспоминание, прокатывая теплой приятной волной внутри…
   Так. Ладно. Проехали.
   – Валентина, что ты застыла! Собирай воду! – приступил к ликвидации последствий аварии господин Бойцов.
   Достал сотовый, позвонил своей секретарше, вызвал бригаду с ближайшего объекта, отдал четкие указания и приступил к осмотру и оценке нанесенного потопом ущерба жилищу.
 
   – Нет, ну надо же, а?! – возмущалась Катерина, шлепая босыми ногами на свой этаж.
   То, что он ее узнал, она поняла, как и то, за кого он ее принял, тоже поняла, и весьма отчетливо – к гадалке не ходи! – выражение его лица сомнению не подлежало!
   Ой-ой-ой! Можно подумать! Кубок «Золотого шлема»! Джекпот, самый большой выигрыш на скачках! Хрустальная призовая ваза в женских кулачных боях за счастье!
   Да кому ты нужен?!
   Прямо барышни к тебе в окна ломятся, под машины кидаются, на куски рвут!
   «А может, и рвут? – подумалось неожиданно. – Может, и кидаются, и в окна лезут? Мне-то откуда знать? Отчего-то же он решил, что я за этим интересом явилась, значит, прецеденты имели место, раз он пуганый такой!»
   На самом деле, ей-то откуда знать?
   По нынешней шкале ценностей он-то как раз призом во всех соревнованиях вполне может выступать – богатый, интересный, нестарый и холостой – информация, почерпнутая от словоохотливой Валентины.
   Ну и черт бы с ним! Я-то тут при чем?!
   А к неприятному ощущению облитой грязью гражданочки присовокупилось осознание того, что она мокрыми ступнями насобирала всю лестничную грязь, существующую только в ее медицинском воображении. Лестницу-то в этом элитном домике мыли каждый день, и не отмазки ради, а как положено, с моющими средствами, почти любовно!
   И все это – подозрения пуганного женщинами соседа, грязь с ног, которую неизвестно когда можно будет смыть, ведь воду-то отключили по всему стояку! – добавляло недостающих до раздраженного закипания градусов.
   Ей невероятно хотелось в душ, выпить горячего зеленого чая и спать! Она устала, вымоталась после ночного дежурства и тяжелейшей операции.
   А тут такие дела!
   Она узнала этого Кирилла Степановича сразу. И успела почему-то обрадоваться до того, как прочла в его глазах осуждающие выводы в свой адрес.
   – Странно! – подивилась вслух Катерина. – Он тогда совсем мне не показался придурком с завышенным самомнением. – Ой, да и ладно! – тут же раздражилась окончательно она. – Да и бог с ним! Чего ты вдруг, Катерина, завелась? Сто лет он тебе сдался!
   Действительно, сто лет!
   Ерунда это все и лирика! Надо воду с пола собирать, открыть все окна-двери, проветривать и сушить помещения и оценить, наконец, масштаб разрушений!
   «У него красивые глаза», – проскочила предательская мысль, подивив Катерину.
   Правду говоря, они тогда встретились при не совсем обычных обстоятельствах.
   Странно.
 
   Катерина планомерно обходила парк в поисках подходящего местечка для Петрушиной могилки. Хотелось бы на пригорке, непременно с хорошим видом на пруд, усадьбу вдалеке, прохаживающихся по дорожкам людей, чтобы Петрушеньке было спокойно и радостно. Словом, в полном соответствии со сложившейся в ее воображении умиротворяющей картинкой.
   Она уже подобрала подходящий на роль могильной плиты плоский камешек, сорвала парочку первых весенних проклюнувшихся цветочков и таки нашла, что искала.
   На пригорке, на открытом месте, метрах в двух от молодых сосенок небольшой холмик, как раз с открывающимся прекрасным видом – именно то, что надо!
   Подстелив целлофановый пакет на землю, Катя встала на колени, достала из сумки железный садовый совочек, взятый напрокат у соседки, вынула трупик Петруши, заботливо завернутый в новехонький мужской носовой платок, купленный сегодня и выступающий в роли савана. Вздохнула печально и приступила к рытью могилки.
   Минут через пять безрезультатного тюканья совком Катерина убедилась в подозрении, что долбит камень, присыпанный небольшим слоем земли. Она сдвигала копательные работы в разные стороны от первоначально намеченного места, но результат не менялся – камень!
   Чертыхаясь потихоньку, Катя упорно продолжала попытки, представляя, как эти копания, да и она сама, выглядят со стороны, но уж больно местечко было подходящее, и совсем не хотелось искать другое.
   – Помочь? – раздался над ней низкий мужской голос.
   Катерина повернула голову и увидела туфли.
   Дорогие мужские туфли известной фирмы. В таких туфлях по весенним паркам не ходят. И вообще нигде не ходят, только от лифта к кабинету или к машине через мраморный холл.
   По мере продвижения взгляда вверх следовали брюки, пиджак, белая рубашка, галстук все того же денежного направления, что и туфли, – от машины, через холл в кабинет и обратно – и мужчина, упакованный во все это.
   Больше вопросов он не задавал, присел на корточки, мягко, но настойчиво забрал у нее из руки совочек, присмотрелся к местам проведенных Катериной земельных изысканий.
   – Вот здесь, – указал он сантиметрах в двадцати в стороне от, как подтвердили испытания, каменного холмика.
   Быстрыми, сильными движениями выкопал глубокую ямку, посмотрел, остался явно доволен результатом и отдал Кате совок.
   – М-да! – прокомментировала Катерина свою несостоятельность как гробовщика и сноровку добровольца-копателя.
   Комкать церемонию из-за присутствия постороннего она не стала, неспешно опустила Петрушу в ямку, старательно засыпала землей, прихлопнула пару раз совочком, водрузила камешек, возложила цветочки, печально вздохнула, прощаясь.
   Дождавшись конца траурной церемонии, мужчина поднялся с корточек, подхватив Катерину под локоток, помог ей подняться с колен.
   – Спасибо, – за все сразу поблагодарила она.
   – И кого мы похоронили? – серьезно спросил мужчина. – Убиенную вами мышь или любимого хомячка?
   – Я не столь кровожадна, чтобы убивать мышей, и не так уж инфантильна, чтобы держать хомячка! – улыбнулась уголком губ Катерина и, выдав очередной слабо скорбный вздох, разъяснила: – Это был Петруша, волнистый попугайчик. Член семьи.
   – Давайте знакомиться, – предложил мужчина, протянув раскрытую для рукопожатия ладонь.
   «Ну надо же! – подивилась Катя, рассматривая большую мужскую ладонь. – Весь такой стильный, в костюме и туфлях того еще уровня, с апломбом, соответствующим костюму, явно нехилый начальник, а руки как у грузчика, все в застарелых мозолях!»
   На его руки она обратила особое внимание, когда он копал. Большие, широкие ладони с длинными пальцами – слава тебе господи, есть еще герои! – без маникюра модного. Понравились ей эти руки!
   – Я не знакомлюсь на улице, – тоном скромненькой смолянки призналась Катя.
   – Придется! – улыбнулся мужчина. – Это обязательное условие я выставляю всем женщинам, которым помогаю рыть ямки!
   Вот лучше бы он не улыбался!
   Улыбка смягчала его начальственную суровость, молодила, делая привлекательным. Загорелись смешинками светло-карие глаза, на правой щеке появилась ямочка, превращая в нормального симпатичного мужика холодно-отстраненного хозяина жизни.
   Катерина сдалась.
   Положила свою ладошку в его протянутую руку.
   – Кирилл, – представился он, продолжая дружески улыбаться.
   – Катерина, – отозвалась она. – Кирилл?.. – Наклоном головы и чуть приподнятой бровью призвала огласить отчество.
   – Степанович, – добавил он, и новая улыбка коснулась его губ, улыбка понимания. Наверняка у него в арсенале улыбок этих на все случаи жизни, вариантов не счесть!
   – Предлагаю помянуть усопшего, – выдвинул идею Кирилл.
   – Трагически погибшего, – уточнила обстоятельства кончины пернатого Катерина.
   – Тем более. Чаем? Кофе? Вином? Водочкой? Или по классике: только чистый спирт? – немудрено шутил Кирилл Степанович.
   – Это мое второе железное правило, после «не знакомиться на улице», – смоляночкой заявила Катя. – Не принимать предложений испить совместно напитки для закрепления знакомства.
   – Поскольку вы уже нарушили первое и мы познакомились, да к тому же я принимал активное и непосредственное участие в траурном погребении, думаю, и это правило вы можете с чистой совестью обойти.
   Кирилл попал в этот парк, да еще в середине рабочего дня, настолько случайно, что по всяким определениям было так же невозможно, как, скажем, схождение Солнца со своей орбиты: то есть теоретически чем черт не шутит, но практически без каких-либо вариантов. Он ехал с объекта, умаялся в кромешных пробках, а ему требовалось подумать, и лучше всего в тишине и спокойствии, и уж всяко не отвлекаясь на процесс вождения машины, который в пробках больше напоминал игру из серии «не успел – пропусти другого», и так по полметра в минуту в лучшем случае.
   Бойцов хоть и обладал устойчивой психикой, но у любого терпения есть свойство заканчиваться, и, поддавшись секундному импульсу, он, перестроившись через ряд, под припадочные сигналы участников дорожно-транспортного ползания свернул на парковочную площадку возле парка, мимо которого проезжал в тот момент.
   День на дворе происходил будний, он же рабочий, места на стоянке имелось в избытке – выбирай не хочу! Остановив машину у самых парковых ворот, Кирилл посидел немного, поражаясь самому себе, выбрался из машины и неспешно пошел в парк.
   Идея оказалась весьма успешной: где ж еще хорошо думается, как не на природе, под неторопливый прогулочный шаг! Кирилл сразу свернул с центральной дорожки на тропинку, петляющую между деревьями, и шел без всякого направления, думал, размышлял, вдыхая с удовольствием весенний, насыщенный обновлением воздух.
   И вдруг он заметил эту девушку, она стояла на коленках и безуспешно пыталась копать камень.
   Почему он остановился и подошел к ней?
   Почему решил помочь?
   Да бог его знает!
   Может, ее темно-рыжие, с медным отливом волосы, собранные в хвост, непокорные прядки, вырвавшиеся из плена, подхваченные ветром, который, шутя, все кидал их ей в лицо, а она отбрасывала их изящным движением головы, может, тонкая коленопреклоненная фигурка, может…
   И когда она посмотрела на него, Бойцов вспомнил про все самое мужское!
   У нее были необыкновенные глаза – большие, миндалевидные, с приподнятыми к вискам уголками, ярко-зеленого, изумрудного цвета, и еле различимые веснушки, упрямый подбородок, непростой взгляд и сжатые недовольно губы.
   Мечта Ренессанса и гибель мужиков!
   Между прочим, весна, и всем таким правильным пахнет в природе, и неожиданно припекающее солнышко, а у него редкий, скучный, диетически предсказуемый секс с безопасной Ириной.
   Ах ты ж господи!
   Ему все больше и больше нравилась девушка, весна, парк, их беседа, ее чувство юмора, мимика и жесты, нарочито театральные, которыми она подкрепляла рассказ, и сам себе он нравился и чувствовал себя молодым, лихим, как Ворошилов на коне!
   И все вместе, и удивление своим эмоциям, мыслям – нравилось!
   А ведь хорошо-то! А!
   – Ну ладно, – согласилась девушка, – поминки дело святое. Тогда минеральную воду в ближайшем кафе. Согласны?
   – Вполне, – подтвердил готовность Кирилл Степанович.
   Они устроились за пластмассовым столиком на летней террасе кафе, открытой по случаю вполне ощутимо припекающего солнышка экстремально теплых дней конца апреля.