Татьяна Корсакова. Время черной луны

   – Хочу. Она что-то такое говорила про убийство…
   – Посттравматический шок, – не дослушав, изрек Франкенштейн. – А может, ее чем-нибудь наркотическим обезболивали, вот и вышла девонька на психозик.
   – На что девонька вышла? – переспросил Монгол, перекладывая трубку к другому уху.
   – На психозик. Такое бывает, от промедола у некоторых башню сносит, галлюцинации всякие начинаются, видения устрашающего характера. Ты там ее расспроси поподробнее. Очень любопытно, что конкретно ей примерещилось. – В трубке послышалось сосредоточенное сопение, а потом Франкенштейн сказал: – Или это последствия клинической смерти, гипоксия мозга и все такое.
   Что именно, Монгол уточнять не стал, но подумал, что поговорить с девочкой стоит.
   – Дай мне минут пятнадцать, максимум полчаса, и я все разузнаю. – В трубке раздались гудки отбоя.
   На приготовление завтрака – ничего экстраординарного: бутерброды с ветчиной и сыром – много времени не потребовалось. Монгол строгал ветчину и прислушивался к звукам, доносящимся из ванной. Вместо шума воды оттуда доносился слабый плеск. Похоже, девчонка решила понежиться в ванне. Это хорошо, горячая вода расслабляет и приводит мысли и чувства в порядок. Жаль, не дал он ей ароматическую соль с лавандой, оставшуюся в наследство от бывшей, да теперь уж поздно. Придется так, без лаванды…
   Франкенштейн позвонил через пятнадцать минут, как и обещал. Оперативно, ничего не скажешь.
   – Она где-то рядом? – спросил он заговорщицким шепотом.
   – Девчонка? – Монгол плюхнул на бутерброд толстенный ломоть сыра. – Нет, в ванной.
   – Хорошо, что в ванной, – в голосе Франкенштейна прозвучала тревога, – ты, Монгол, главное, не паникуй.
   – С чего бы это мне паниковать? – Ох, не решил ли, часом, зубаревский дружок продолжить прерванный алкогольный марафон. – Что узнал-то?
   – Узнал. Я такое узнал – аж волосы дыбом. Девица-то твоя, оказывается, в розыске. Что она там тебе про убийство плела?
   – Говорила, что в больнице ее кто-то пытался убить.
   – Ну, так она тебе почти не соврала, – икнув, Франкенштейн продолжил: – Только не ее пытались убить, а она убила.
   – Кого? – Готовый бутерброд выпал из рук и шлепнулся под стол.
   – Санитарку. Там такое дело, – зачастил Франкенштейн, – эта… твоя подопечная сутки в коме пролежала, а ночью, видать, очухалась и санитарку, которую посадили за ней присматривать, порешила. Дежурная медсестра говорит, что девица совсем плохо соображала, почти ничего не помнила, но с виду на буйную не была похожа. Говорит, что только на пару минут с поста отлучилась по каким-то своим делам, а потом услышала вопли нечеловеческие.
   – И что?
   – А ничего, там этажом ниже родильное отделение, еще и не таких криков наслушаешься. Подумала, что кто-то из рожениц орет. В общем, обратно в палату тетенька не спешила, а когда наконец вернулась, то нашла санитарку со сломанной шеей и окошечко настежь распахнутое. А пациентка – тю-тю. Упорхнула пташка, прямо в окошко и упорхнула.
   – На каком этаже окошко? – зачем-то спросил Монгол.
   – Представь себе, на втором. До земли метров шесть, не меньше. Просто ниндзя какая-то, а не баба.
   – А убийца?
   – Не было никакого убийцы. Кроме нее, разумеется. Никто ничего подозрительного не видел. Монгол, мне твои чувства понятны: ты ее, почитай, с того света за волосы вытащил, тебе ее жалко, но пойми – девка не в себе! Она, может, и не ведает, что творит, но это ж не оправдание. Ей если и не в тюрягу, то в дурку, как пить дать, надо. На освидетельствование.
   – На какое освидетельствование?
   – Судебно-психиатрическое. Какое ж еще! В общем, так, Монгол, я сейчас ментам отзвонюсь, сообщу, что девица у тебя, а ты уж присмотри там за ней, пока опергруппа не приедет.
   – Погоди, – Монгол подобрал с пола бутерброд, положил на край стола, – как она могла кого-то убить? Ты ведь видел, какая она мелкая. Да ее же саму хворостиной перешибешь.
   – А ты знаешь, какими психи бывают сильными?! Она, конечно, с виду и хлипкая, а в измененном состоянии сознания такое наворотит – о-го-го! Я ж тебе говорю, со второго этажа сиганула.
   – И что теперь? Как прикажешь мне за ней присматривать? – спросил Монгол растерянно.
   – Она сейчас как, буйная?
   – Да нет вроде бы.
   – Тогда ничего не делай. Просто отвлеки ее чем-нибудь. Ну, там, разговорами светскими: о погоде, о природе.
   – Я ей завтрак готовлю.
   – Завтрак – это правильно, – одобрил Франкенштейн. – Только смотри, все колюще-режущее попрячь и спиной к ней старайся не поворачиваться.
   В горле вдруг стало сухо и колко, Монгол плеснул в чашку воды, выпил одним глотком. Вот дела – спиной не поворачиваться…
   – Эй, ты еще здесь? – послышалось в трубке.
   – Да, здесь.
   – Я вот подумал, не стоит тебе шкурой своей рисковать, может, как-нибудь получится ее нейтрализовать.
   – Как? – Только что выпитая вода стала колом в горле, мешала говорить и почему-то нормально соображать. – По башке чем-нибудь огреть?
   – Не, по башке – слишком радикально, еще пришибешь ненароком. У тебя ж силушки богатырской немерено. Давай лучше знаешь что? У тебя транквилизаторы есть? – Франкенштейн перешел на шепот.
   – Транквилизаторы?..
   – Ладно, не транквилизаторы, а снотворное. Ты бы его в еду подмешал, девочка бы покушала и тихонечко нейтрализовалась.
   Монгол задумался. Снотворное у него имелось. Бывшая страдала не только от скверного характера, но и от бессонницы, и таблеточки кое-какие остались.
   – Одной таблетки хватит?
   – Давай для надежности сразу две.
   – А куда сыпануть?
   – Ну, я ж не знаю, какой у них вкус. Лучше во что-нибудь, что горечь замаскирует.
   – Кофе подойдет?
   – О, кофе в самый раз! Все, Монгол, ты там держись! Подмога скоро будет! – подмога скоро будет… Монгол в раздражении отшвырнул телефон. Это же надо, как непредсказуемо развиваются события. С виду девочка-ромашка, мухи не обидит, а тут убийство. Наверное, в самом деле проблемы у нее с психикой, заклинило что-то в мозгах.
   Так, нечего рассиживаться, времени мало, а ему еще таблетки нужно успеть в порошок растолочь…
   Монгол едва управился, когда из коридора послышались шлепающие шаги, и в дверном проеме нарисовалась его нежданная гостья. Брючки, как он и предполагал, оказались девчонке велики, да и кофтенка болталась в том месте, где у нормальной женщины должна быть грудь четвертого размера, но в целом барышня выглядела неплохо. Умытая, с зачесанными назад влажными волосами и по-детски широко распахнутыми глазами, она ну никак не походила ни на злодейку, ни на сумасшедшую. И то первобытно-пугающее чувство, которое при самой первой встрече ей удалось вызвать в Монголовой душе, доселе страху не ведавшей, куда-то исчезло. Девочка как девочка: юная, симпатичная, даже кого-то напоминающая.
   Наверное, пытаясь обнаружить следы порока, он слишком долго и пристально всматривался в лицо гостьи, потому что та вдруг засмущалась, на бледных щеках заполыхал стыдливый румянец, а в черных глазах промелькнуло что-то такое – неуловимое. А Франкенштейн велел вести себя естественно.
   – С легким паром! – Монгол выдавил из себя улыбку. – Как самочувствие?
   – Спасибо, уже намного лучше, – Лия одернула свитерок, посмотрела вопросительно.
   – Да ты проходи, не стой в дверях, – он приглашающим жестом отодвинул от стола стул. – Сейчас завтракать будем.
   Завтракать в полном молчании – значит вызвать ненужные подозрения. Надо бы проявить интерес, вопросы какие-нибудь позадавать.
   – Ну, рассказывай, – Монгол откусил от бутерброда и выжидающе взглянул на девчонку.
   – Что рассказывать? – К своему бутерброду она даже не притронулась, рассеянно барабанила пальчиками по столу. Пальчики у нее, кстати, музыкальные, длинные. А ритм какой-то затейливый, смутно знакомый. Где-то он такое слышал, причем совсем недавно.
   – Ну, что с тобой в больнице приключилось.
   – А вы мне поверите? – В чернильных глазах опять промелькнуло что-то… неуловимое.
   Монгол пожал плечами:
   – Ты начни рассказывать, а там решим.
   – Хорошо. – Узкие ладошки легли на стол, ритм оборвался. – Только можно я есть не буду, сразу кофе попью?
   Кофе? Ну, кофе так кофе. Отлично, на пустой желудок снотворное быстрее подействует.
   – Секунду, – Монгол отошел к плите, поставил джезву на огонь, украдкой нащупал в кармане халата пакетик с растертыми в порошок таблетками, потом запоздало вспомнил, что Франкенштейн велел к девчонке спиной не вставать, и обернулся.
   Девчонка смотрела прямо перед собой, длинные пальцы нервно подрагивали, а подсохшие волосы непослушными прядками спадали на лоб. Нет, определенно, он ее уже где-то видел раньше. Вспомнить бы где…
   – У меня бессонница была. – Черные глазюки уставились на Монгола, губы дрогнули, – я уснуть не могла, просто лежала с закрытыми глазами, когда он вошел в палату.
   – Кто – он?
   – Доктор. То есть человек, одетый как доктор. Я еще подумала: «Странно, что он свет не включает, в темноте крадется». А потом свет сам зажегся.
   – Как это сам? – Монгол, бросив быстрый взгляд на джезву, добавил огня.
   – Не знаю, – девчонка пожала плечами, – взял и зажегся. Очень яркий свет. Мне даже показалось, что я ослепла. Я закричала…
   Ох, похоже, прав Франкенштейн, у барышни с головой беда, свет у нее сам собой зажигается…
   – Потом глаза открыла, вижу – доктор к двери пятится, а в руке у него шприц.
   – Может, лекарство какое? – не веря больше ни единому ее слову, спросил Монгол исключительно ради поддержания беседы. – Погоди-ка…
   Кофе сварился, осталось воплотить в жизнь коварный план по нейтрализации преступницы. Монгол развернулся так, чтобы из-за его спины девчонке не были видны манипуляции со снотворным, сыпанул порошок в одну из чашек и спросил:
   – Ты кофе с сахаром пьешь?
   – А вы?
   С сахаром оно, пожалуй, надежнее, сладость перебьет вкус лекарства.
   – Я только с сахаром.
   – Тогда и я тоже, – девчонка ответила на его улыбку едва заметным кивком и продолжила: – На мой крик Петровна прибежала, санитарка, начала ругаться, маску с него сорвала, а он ее… он ей рукой в подбородок уперся и надавил… – Узкие ладони взметнулись вверх, точно не над обеденным столом, а над фортепиано. – Я хруст этот никогда в жизни не забуду…
   И снова пальцы гостьи принялись отстукивать свой замысловатый ритм: что-то тревожное и завораживающее одновременно.
   Монгол вздрогнул, потряс головой, прогоняя наваждение, и поставил чашки на стол.
   – Твой кофе.
   – Он ее убил и меня хотел убить, но, наверное, побоялся, что его увидят, поэтому убежал. А шприц уронил. Еще раньше, сразу, как свет зажегся. Я его подобрала.
   – Подобрала? – Монгол подался вперед. – И где он?
   – В кармане вашего пиджака. Не верите, можете сами убедиться.
   Конечно, он не верит и, разумеется, сейчас убедится, что девочка все выдумала.
   – Подожди меня, – Монгол решительно встал.
   Шприц был – Лия не соврала. Пятикубовый, с защитным колпачком на игле, с взведенным поршнем, но совершенно пустой.
   – Тут нет никакого лекарства, – он вернулся на кухню и положил шприц на стол.
   – Он не успел меня уколоть, – девчонка сделала большой глоток кофе, – я точно знаю.
   – Но шприц пустой, – Монгол отпил из своей чашки.
   – Может, лекарство вытекло? – Еще один глоток.
   – В шприце все равно что-нибудь осталось бы. И смотри – поршень взведен.
   – Это что-то значит?
   – У меня, к сожалению, медицинского образования нет. Но и ежу понятно, что если поршень взведен, а шприц пуст, то, скорее всего, никакого лекарства в нем не было.
   – А как же тогда?.. А зачем же? – Лицо девчонки сделалось недоверчиво-удивленным.
   Самое время сказать, что вся ее история с врачом-убийцей – совершеннейший бред. Что нет никакого смысла набирать в шприц воздух. Что наверняка шприц она подобрала где-нибудь на территории больницы, для того чтобы подкрепить свой бред хоть чем-нибудь материальным. А еще неплохо бы сейчас потрясти как следует эту маленькую уголовницу, чтобы к приезду опергруппы выбить из нее чистосердечное признание. Монгол одним глотком допил кофе, изобразил на лице подобие сочувствия и спросил:
   – Почему ты сбежала? Надо было дождаться кого-нибудь из персонала.
   – Не знаю. – Черные глазищи вдруг затуманились слезами. – Мне велели уходить… я пыталась сопротивляться, но не получилось…
   – Кто велел? – осторожно поинтересовался Монгол.