Татьяна Миронова. Русская душа и нерусская власть

   Именно в исконном смысле слова прощать кроется ключ к той самой черте долготерпения русского народа. Мы сначала авансом прощаем обидчика, мы прощаем преступника, при этом подсознательно будучи убежденными, что в результате нашего прощения наш обидчик или преступник должен исправиться, должен восстановить справедливость по отношению к нам, должен загладить обиды и покаяться – делом покаяться в своих преступлениях перед нами.
   Но если этого не происходит, если наглый обидчик не желает отступать и наглеет с каждым днем все больше, русские начинают исправлять его сами. Ведь он же непременно, с нашей языковой точки зрения, требует прощения. Если не хочет исправляться сам, его исправим мы и тогда с легким сердцем простим. Окончательно. Как тамбовские крестьяне.
   Сколько таких частных актов русского прощения накопилось уже в наши дни! Кондопога, Харагун, Ставрополь, Сагра… Предупреждаем же каждый раз наших обидчиков в трагические эпохи русской истории: «Мы, русские, вас простим, но вам же будет лучше, если исправитесь сами».

Миф о русской смиренности

   Среди русских добродетелей чуть ли не одной из главных считается самоуничижение, которое в быту именуют скромностью, а в религиозном плане – смирением. Особенно русские ценят и в себе, и в других скромность, и означает это слово наше национальное свойство оставаться «на кромке», с краю, в тени, хотя бы по делам и заслугам ты достоин быть в почестях и хвалах.
   У нас, русских, не принято кичиться ни умом, ни здоровьем, ни достатком – ничем! Поэтому даже на обычный житейский вопрос – «Как дела?» у нас, как правило, отвечают – ничего, нормально значит. А ведь что такое ничего, это всего-навсего усеченная формула «ничего нового, ничего страшного», то есть все по-старому, своим чередом, и обсуждать нечего.
   При этом русский человек словно боится спугнуть удачу, прогневить Бога излишней самонадеянностью, самоуверенностью, расчетом лишь на свои силы. Обратите внимание: ведь мы с вами таковы во всем. У русских не заведено хвастать детьми, их талантами и успехами, в самом слове хвастать содержится иронический смысл – «выставлять напоказ то, что ухватил».
   Русская формула обладания, с точки зрения других народов, тоже очень странная – у меня есть. Не то, что в других языках: я имею, я достал, я получил, я схватил, я хапнул. Нет! По-русски у меня есть подразумевает, что любое достояние получено свыше, данность от Бога. И потому у нас существует подсознательная уверенность, что все, данное Богом, при нашей нерачительности и самонадеянности Бог может и отнять. Отсюда и поговорка, объясняющая всякую тяжкую потерю: Бог дал – Бог и взял!
   У русских нет и самовозношения в делах. Упаси Боже нас гордиться своими трудами и подвигами. Не случайно так мало осталось воспоминаний наших русских солдат о былых сражениях, да и мы, потомки, мало что слышали от дедов и отцов о военных буднях Великой Отечественной. Не принято хвастаться, стыдно кичиться.
   Этот тип национального поведения во многом запрограммирован тысячелетней традицией русских пословиц и поговорок, в которых смирение и скромность возводятся в достоинства человека, а гордыня и чванство высмеиваются. Традиция самоумаления возникла не на пустом месте. Русские – потрясающе талантливый народ, хваткий, умелый, творческий. При тех пассионарных задатках и дарованиях, что есть у русских, они пожрали бы друг друга, если не накладывать на творческие и пылкие их натуры заведомых моральных ограничений. И эти ограничения, выработанные тысячелетним опытом, подкрепленные православным христианством в формулах Священного Писания «Гордым Бог противится. Смиренным же дает благодать», – сохраняли русскую душу от соблазнов внутринациональных распрей, соперничества талантов и дарований.
   Поговорки наши предостерегают от неизбежного падения высоко взлетевшего гордеца: Не смотри высоко: глаза запорошишь. Не подымай носу: спотыкнешься. Выше носа плюнешь – себя заплюешь. С высока полета вскружится голова. Не смейся, горох, не лучше бобов: размокнешь и сам лопнешь. Высок каблучок подломится на бочок.
   Поговорки издеваются над чванью и спесью: Гордым быть – глупым слыть. Спесь не ум. Не чванься квас, не лучше нас. Раздайся, грязь, навоз плывет! Посади свинью за стол, а она и ноги на стол. С жиру пес бесится. Вздулся как тесто на опаре. Так зазнался, что и черту не брат. Водяной пузырь не долго стоит. Гроша не стоит, а глядит рублем.
   Пословицы прозывают горделивого свиньей, курицей, котом, дураком, козлом, навозом, то есть теми неприглядными, позорными кличками, которые, впечатываясь в сознание, вырабатывают стойкую неприязнь к спеси и хвастовству, буквально, станешь кичиться – быть тебе той самой свиньей, что ноги на стол, псом, что с жиру бесится, или навозом, что плывет, расталкивая грязь.
   Но этот естественный для русского человека взгляд на жизнь породил в нашей национальной психологии очень опасные издержки. Скромность как русская природная черта стала повсеместно исподволь подменяться самоуничижением, добровольным умалением, какой-то мазохистской кротостью. И в быту, и в литературе у нас принялись пропагандировать не героя и не подвижника, нам навязывают не творческий русский тип, уверенный в правоте своего дела, а таких множество на Руси, иначе как бы мы построили Великую Империю, нет, повсюду типичным русским выставляется так называемый маленький человек – этакий русский повсеместный Акакий Акакиевич – слабый, жалкий, безвольный неумеха, а если и умеет что, то надо, чтобы им непременно руководили другие, – волевые, сильные, умные, более умелые. В русской среде где таких найдешь, надо призывать инородцев, «приидите править и володеть нами»! И мы, русские, запрограммированные русскими пословицами на скромность и смирение в среде своих же русских, ныне оказываемся оттесненными от хозяйства и культуры в собственной стране, нас оттесняют чужаки, ведь ныне чужеродческий элемент, не имеющий подобного нашему национального кода скромности, а напротив, наделенный психологией ревностного выживания в жесткой конкуренции с талантливой русской массой, стремится и оттеснить, и подавить русских скромняг, тем более что наши скромняги не рвутся выставлять свои заслуги и достоинства, послушно пятятся в тень, попускают притязания чужеродного гордеца, памятуя собственные пословицы – дескать, навоз это все, псы и свиньи, конец которых известен, а мы-де не таковы.
   Присмотритесь к руководящему составу нашего правительства, гляньте, кто возглавляет ведущие медицинские центры, научно-исследовательские институты, крупные промышленные предприятия, творческие союзы. Процент русских людей там крайне низок по сравнению с процентным доминированием русских в России. Нас оттесняют в том числе и потому, что мы вбили себе в голову быть смиренными и скромными. Верно, смирение и скромность – это добродетели – среди своих. Но наша скромность среди чужих оборачивается сегодня национальной трагедией – устранением русского народа из элиты страны – творческой, властной, финансовой, промышленной, художественной. Мы скромные, куда нам до Церетели, мы смиренные, пусть гордится Абрамович, мы кроткие, пускай возносится Кобзон. Но народ, в элите которого преобладают чужаки, давно назван учеными Химерой. Нежизнеспособны химеры, рассыпаются в прах, так учит нас опыт истории.
   Русские пословицы и поговорки и эту ситуацию предугадывали, ограничения на нашу скромность и смирение давно наложены предками. Вот послушайте, что говорят они нам из глубины веков: Сделайся овцой, а волки готовы! Суровый может сам на беду наскачет, а на смирного – люди нанесут! На Бога надейся, а сам не плошай! Не запрягши, меня не погоняй! Дай черту волю – живьем проглотит!
   Показное смирение строго осуждалось как опасное для русского человека, а попытка чужака унизить его, напомнить о якобы природном русском самоуничижении, пресекалась злой иронией: Где нам, дуракам, чай пить! Куда нам с посконным рылом да в суконный ряд! Человек я маленький, шкурка на мне тоненькая!
   Надо нам сейчас понимать, что исконные программы нашего поведения среди своих в условиях национальной катастрофы, когда русские ведут борьбу за выживание в чужеродной агрессивной среде, не работают во благо. Русское самоумаление сегодня – это беда, которая может привести к национальному самоубийству. Участь овцы в стае волков легко предсказать.

Глава III
Свои и чужие в русской картине мира

   Познать свой народ, разобраться, какие мы на самом деле – дано нам через родной язык. Каждый народ прежде всего и дольше всего сберегает в своей языковой сокровищнице слова, выражения, наиболее для него потребные, ключевые, раскрывающие народное мировоззрение. С ними народ не расстается всю свою историческую жизнь. Лингвисты подсчитали, что из ста наиболее употребительных слов тех языков, которые имеют многовековую письменную историю, за тысячу лет утрачивается, замещается другими словами только пять процентов. Встреться мы с нашими пра-пра-прадедами, мы бы поняли их, а они – нас! Выходит, мировоззрение народа, а оно выражено в словах, очень устойчиво, жизненный опыт языка сто крат богаче опыта жизни каждого отдельного человека, говорящего на этом языке как на родном. Именно язык учит нас жизни, рисует нам русскую картину мира, подсказывает, как вести себя, как действовать по-русски. А имя наше – русское – хранит в себе древнее представление о нашем национальном идеале.

Почему мы называемся славянами и русскими?

   Самоназвание народа обычно восходит к различным понятиям, с которыми народ связывает себя, выражая свой идеал совершенства. В своем имени народ может утверждать: мы – люди, а другие – нет. Так марийцы называют себя – мари, что значит «человек», цыгане именуют себя – рома, что тоже значит – «человек», чукчи называют свою народность – лыгьороветлян, то есть – «настоящие люди».
   И в этом их нельзя укорять, такова древняя психология народа, выбравшего себе такое имя.
   Народ может именовать себя и так: мы – свои, другие – чужие; так называются шведы – свеи, швабы, в имени которых корень свои. Порой народ принимает имя великого предка, обозначая для себя идеалом пример его жизни. По имени легендарных праотцов прозываются иудеи и чехи.
   Есть народы, в имени которых явственно слышится название древней родины, – таковы поляки и итальянцы.
   Случается и трагичное, когда вместо родного племенного имени народ принимает на себя прозвище, каким он зовется у других народов, что свидетельствует о духовной исчерпанности национальных сил – редчайшем явлении в истории. Вот мы немцев называем немцами, прежде мы всех иностранцев называли немцами, поскольку они не понимали нашей речи и были для нас как бы немые, так вот мы зовем немцев немцами, французы их называют алеман, англичане их именуют джоман, но сами-то они как называли себя, так и продолжают называть – только дойч. Нас, русских, латыши и литовцы издревле называют кривас, фины столетиями именуют вене, но нам и в голову не приходило принять какое-либо из этих названий. Почему же сегодня мы покорно принимаем чуждое для русских имя россиянин? Это что, свидетельство нашей национальной исчерпанности?
   Какие же идеалы храним мы в своих национальных именах – русские и славяне? Имя славяне связано с понятием речи и слова. Славяне – те, кто говорит, говорит понятно и разумно, в отличие от других, то есть славяне – опять же свои, разумно говорящие, понятные друг другу, в отличие от чужих. Глагол слыть, существительное слово – вот корни имени славянин. В старину, повторяю, всякий народ заключал в свое имя свой идеал человеческого совершенства. Славяне – народ, оценивший сокровище слова настолько, что принял его в свое имя. И каким же издевательством на фоне ясности смысла нашего племенного имени выглядит псевдонаучное толкование имени славяне, предлагаемое нам некоторыми лингвистами, а именно: «жители влажных долин», короче – болотные обитатели.
   Другое наше имя – русские – как только ни пытались исказить, корень этого слова кому только ни стремились приписать. Немецкая по своим истокам теория утверждает, что так назывались норманы, пришедшие володеть русскими в Х веке, то и имя наше нам дано якобы чужеземцами. Другая теория, русская по происхождению, говорит, что имя русский возникло от названия крохотного притока Днепра – реки Рось (хотя по названиям рек народы никогда себя не прозывали). Неоспоримое решение важнейшего для нас, русских, вопроса дал академик О.Н. Трубачев, который доказал, что имя русский восходит к корню славянскому и индоарийскому рукс- или рокс-, что значит – «белый, светлый». То есть русы – народ белый, народ Света. Согласно описаниям арабских источников, в которых задолго до появления славянской письменности впервые зафиксировано имя русы, это были высокие люди со светлой кожей, светлыми – русыми волосами, синеглазые; в буквальном смысле слова – белый, светлый народ. И сами русы называли свою страну – Русь – буквально – белый свет, единственно возможное для жизни место, Родина. Все, что вокруг, не заселенное русами, не обжитое ими, Русью, то есть белым светом, для них не являлось. Может, потому и не заримся мы никогда на чужие благоустроенные до нас земли, а осваиваем – делаем своими, обжитыми, родными, земли дикие, до того пустынные, трудно проходимые, постепенно преобразуем их в белый свет.
   В старину говорили: стоять на руси, что означало – не прячась, быть на виду, на открытом месте, а еще выводили душу на русь, то есть распахивали ее перед людьми настежь. Русь в нашем исконном представлении и есть настоящие люди, и потому в сказках Баба-яга, хранительница потустороннего мира, приговаривает при встрече с героями-странниками: «Тьфу-тьфу, русским духом пахнет!» – людским, значит, человечьим духом. А всякого пришлого, чужого мы именовали – нерусь, что было равнозначно понятию – не наш человек, да и человек ли…
   Все русское связывалось нами с великой силой и крепостью. И потому русак – это не только серый русский заяц, который назван так не по одной лишь масти: он и больше и крепче европейского беляка; и русак – это не только самая крупная на Черном море сельдь. Но русаком зовут еще и камень, который идет на жернова, – самый крепкий и мощный монолит, который не расколется и даже не треснет.
   Слово русский связывается в нашем сознании с мощью, подчас суровой и непреодолимой. Мы сами же, не немцы какие-нибудь, прозываем крепкий мороз – русским, мы и северный холодный ветер величаем русским ветром. Есть у нас и русский час, заключающий в себе невесть сколько времени, бывает и русское бреди сухо по самое ухо. Наши сила, размах, удаль не напрасно зовутся русскими, они признаны иноземными народами непомерно большими, непрактичными и нелогичными. А нам – как раз мера по душе. И вот же любому русскому ясно, что значит: «не стерпело русское сердце», это когда крепясь перед неправдой до последнего, вдруг выходишь из себя и кидаешься в рукопашную доказать – есть еще правда на земле. И не терпит русское сердце неправды не только в малых делах суетного быта, но и в мировых пожарах войн и нашествий.
   Заманчива, притягательна русь и русские для тех иноземцев, что сердцем тянутся к нашим добру и силе. Для таких людей в русском языке есть слово русеть. Обрусевшие «немцы» постепенно обживаются среди нас, принимают русский быт и дух. Но русские долго присматриваются к ним, сохраняя некоторую отчужденность в напоминании – «обрусевший» немец, француз, турок, крещеный татарин, башкир, чуваш… При этом с гораздо большей отчужденностью, с налетом презрения мы именуем своих, русских, перекинувшихся к чужакам, мы зовем таких русских онемеченными, ополяченными, офранцуженными, отуреченными, ожидовленными…
   Обратите внимание на идеал человеческого совершенства, изначально заключенный в наших племенных именах: словене – народ Слова, русские – народ Света, то есть добра, племя Белых людей.
   Но сегодня мы допустили, что имя наше – русские – терпит и гонения, и клевету. Кто только ни кинулся, точно по команде затравщика, с остервенением грызть, рвать наше святое имя. Старый, испробованный прием: там, где славное имя сразу нельзя уничтожить, – а истребить его можно только с русским народом, – имя это нужно оболгать, измарать, обгадить, опошлить, навязать ему чуждые значения, сделать его посмешищем, символом глупости, то есть так отвратить от него умных и запутать невежд, чтобы они с готовностью отказались от него, с радостью приняли другое прозвание, лишь бы не позорить себя причастностью к ошельмованному имени.
   Нашим именем русский, открыто издеваясь над нами, называют ныне то, что русским никак не является. Как поганые грибы множатся «русское лото», «русский банк», «русский проект», «русское радио», «русское видео», и, конечно же, с особым удовольствием смакуют – «русская мафия». Сейчас вот место захоронения ядерных отходов в Челябинской области называется могильник «Русь». И явно, и символично мечтают белый свет похоронить в ядерной грязи.
   Многие из активно эксплуатирующих наше национальное имя, показали себя кто бессовестным обиралой, кто грязным развратником, кто жуликом-проходимцем. А пошерстите хозяев этих «русских заведений», там вы не найдете ни одного русского, «русским лото» владеют чеченцы, «русское видео» в руках евреев, «русское радио» прямо заявляет, что оно русское только потому, что вещает на русском языке…
   В то же время у действительно русских их национальное имя отнимают, в прессе и в эфире замелькали абсурдные фигуры – татарстанец Иванов, карелец Сидоров, башкортостанец Петров, а все они, вместе взятые, именуются россияне, будто подкидыши из никому неведомого племени.
   Одни из нас видят в том неприкрытое издевательство, каково русскому человеку изо дня в день слышать: татарин Саитов, чеченец Умалатов… россиянин Кузнецов. Другие усматривают в подмене застарелую болезнь прежде большевистского, а ныне демократического интернационализма, – раньше имя русский вытеснялось безродным советский, теперь оно изгоняется при помощи безродного россиянин.
   Так всегда ненавидевшая русских Польша прозвала нас по латинскому образцу в XVII веке. Но все мы понимаем, что тонкая игра, затеянная с нашим национальным именем, есть расчетливая обработка национального рассудка и памяти народа, и многие русские, кто привык к кличке советский, очень легко поменяли ее на россиянин. Так бездомный, безродный пес откликается на любое прозвище, лишь бы покормили. Нынешней власти и нужны именно россияне, а не русские, потому что русские помнят, что у нас родная земля, единое Отечество, что у нас одна на всех судьба, общая Православная Вера и родной для всех нас язык, и история не раз показывала, что против русских войной идти опасно, непосильно, недаром враги говорили про нас: «русского «мало убить, его еще и повалить надо». А вот россияне себя в истории никак не проявили – ни славы, ни чести, ни доблести.
   Чтобы понять, кто мы – русские, вглядитесь в лица русских детей. Ведь нас почти что отучили любоваться их ясными, светло смотрящими на мир глазами, мы перестали узнавать свою породу в их русоголовых ликах. Ведь ни у одного народа нет таких волос – русых. Неяркие, неброские, они внезапно отливают благородным золотом, словно солнечным светом, как отсветом доброты, коей наполнены все русские. Приходит время, когда мы должны с дерзновением исповедывать свою русскость и крепить себя спасительной мыслью о том, что все еще остаемся народом Добра и Света.
   Надо помнить и детям своим заповедывать, что мы славяне, – народ Слова, что мы, русские, – племя Света, мы – нация Белых людей.

Ключевое слово «свой» – исток русского единства

   Все народы в своем языковом сознании хранят особые ключевые слова, которые емко определяют взгляд на мир, приоритеты и ценности мировоззрения. В английском языке, согласно новейшим исследованиям, ключевым является выражение common sense – здравый смысл, для немецкой языковой картины мира важнейшим словом предсказуемо оказалось ordnung – порядок. А вот ключевым, коренным понятием русского национального самосознания было и есть слово свой.
   Открытие это сделал академик О.Н. Трубачев при реконструкции древнейших понятий славянской культуры, лежавших в основе строительства дома, семьи, государства, Веры. Эти понятия живы в нас и по сей день, они суть идеалы, образцы, установки жизни русского человека. Хотя найдется много желающих поспорить с тем, что идея своего как лучшего, доброго и правильного пронизывает всю русскую жизнь. Ведь нам внушают обратное, что русская-де натура широка, всеохватна и всечеловечна. Мы давно привыкли мыслить себя в облике этакого простеца, гостеприимно распахивающего двери в свой хлебосольный дом любому инородцу, настежь открывающего свою душу любому иноверцу, усердно прислуживающего всем им.
   Однако язык наш – первый свидетель того, что русские никогда не были настежь распахнуты для чужаков, что они честно и нелицемерно разделяли мир на своих и чужих. Свои первоначально были для русских люди одного рода, одной крови, ведь древний корень suo-означал «рождать», и, следовательно, свой – это родной, единокровный. Такое понимание слова свой выражено в формулах народной мудрости: «свой своему поневоле брат», «всякая сосна своему бору шумит», «свой свояка видит издалека».
   Поскольку свой – родной, то из этого смысла вырастало понимание своего как всего Богом установленного, Богу угодного, правильного. Вот законы русской жизни по-своему, то есть так, как нам Бог положил: «живи всяк своим умом да своим горбом», «всякому зерну своя борозда», «всякая избушка своей крышей крыта».
   Понятие свой изначально несло в себе мысль о богоданности всего, чем богат русский человек в этой жизни, – здоровья, имения, родни, доли. В слове здоровье (съ-доровье) в крохотном обломке древнего suo – (съ) хранится память о том, как виделась русским людям телесная крепость: съ-dorv значило «свое древо», древо доброго корня, так что здоровье представлялось русским людям не их личным достоянием, а родовым наследием, в полном соответствии с современными представлениями генетики о наследственности. И сколь символично, что русское приветствие «здорово», «здравствуй» содержит в себе тот же самый корень. Здороваться, то есть желать здоровья при встрече, принято у нас многие столетия. Еще в IX веке византийский император Константин Багрянородный в своем трактате «О народах» упоминал, что славяне приветствуют друг друга «здраво, брате, сестрице». Больше тысячи лет назад мы были все те же: желали при встрече крепости нашему древу-роду.
   Это существенно отличает нас от других народов, вкладывающих в свои приветствия самое важное для них. Для англичан таковым является дело: «How do you do? – Как действуешь?» Для итальянцев характерен иной тип приветствия, утверждающий стабильность жизни: «Come sono? – Как стоишь?» Одно из приветствий китайцев: «Ел ли ты сегодня», а вот русские не задают вопросы при встрече, они желают, даруют доброе слово во благо рода и семьи.
   В слове счастье (съ-частье) мы видим, каким оно представлялось русским – своей долей, своей частью, отпущенной Богом человеку по заслугам или грехам его родителей: «Всякому свое счастье; в чужое счастье не заедешь», «Чужого счастья не займешь». Поэтому русское счастье могло быть трудным, даже горьким, такое счастье и название имело особое – горе-злосчастье. Русское счастье нужно было выстрадать, вымолить, заслужить. Русское счастье как доля, судьба, участь никак не совпадало с представлениями о счастье западноевропейца или китайца, у которых счастье связывалось исключительно с материальным благополучием. Мы урожденно знаем: «Счастье в нас, а не вокруг да около».
   И даже смерть (съ-мерть) представлялась русскому человеку своей, если она была естественной, природной, от одряхления. Выражение умереть не своей смертью до сих пор напоминает нам об этом. А коли смерть – своя, то русские ее и не боятся и повторяют в поговорках: «Смерть русскому солдату свой брат». «Двум смертям не бывать, а одной не миновать». «Прежде смерти не умереть». Эта всегдашняя готовность встретить свою смерть, она ведь, как жена, Богом суждена, делает наш народ воистину бесстрашным, то есть пренебрегающим смертельной опасностью, готовым рискнуть головой. Язык наш питает русское бесстрашие.
   Русский всегда бывал убежден, что свое – это подходящее именно для него, то есть хорошее, доброе, благое, даже смерть во время свое. Так рождались правила русской жизни, в которой «всякому свое любо-дорого»: «всякая птица свое гнездо хвалит», «свой хлеб сытнее», «свой уголок всего краше», и даже «свой сухарь лучше чужих пирогов».