Страница:
Впрочем, последнюю неделю он думал об Ольге не просто так, пережевывая свою обычную жвачку. Он думал о совершенно конкретной проблеме, которая в ее жизни наметилась. И тут – нате-здрасьте, Ольга, одна-одинешенька, как по заказу.
– Садись-садись! – повторил Митяй.
Глаза у него были черные, близко посаженные, острые. Когда Митяй смотрел на Ольгу, она чувствовала себя голой. Еще у Митяя была неприятная манера здороваться с ней за руку. Он сжимал Ольгину ладонь холодными, всегда чуть-чуть влажными пальцами и растягивал тонкие губы в усмешечке. Пожимаешь ему руку – и будто жабу трогаешь. Было в этих рукопожатиях, в этих его усмешечках что-то гадкое, скользкое. Долгое время Ольга ни о чем не догадывалась, а потом, в гостях у общих друзей, Митяй прижал ее в уголке. Ольге удалось вывернуться и свести все вроде бы к шутке. Но с тех пор она с мужниным лучшим другом видеться старалась как можно реже. Иногда Митяй заезжал в гости, и Ольга, накрыв на стол, быстро ретировалась, отговариваясь тем, что не хочет мешать «мальчикам» общаться. Стаса это вполне устраивало.
Стас как-то обмолвился, что лет пять назад у Митяя были проблемы. Вроде бы на него наехали местные бандиты. Но Митяй быстренько все разрулил, и те самые бандиты, что на него наезжали, теперь его прикрывают. Да и не бандиты они давно, а сплошь депутаты, чиновники мэрии, уважаемые граждане и родные отцы города. Ольга так и не поняла, что там Митяй разрулил и каким образом. Знала только, что партнера Митяя по бизнесу, с которым они на пару возили из Москвы товар, нашли потом мертвым в лесополосе.
– Спасибо, Митя, мне недалеко, я сама дойду.
Ольга быстро пошла по улице, высоко подняв голову, цокая каблуками – женщина-виденье, такая желанная, такая чужая…
Митяй тронулся с места и поехал вдоль тротуара параллельным курсом. Опустил стекло, посигналил:
– Оль! Садись, говорю!
Она покачала головой и прибавила шагу.
«Глупость какая, – думала Ольга. – Хорошо же это все выглядит со стороны!»
Выглядело действительно странновато. По тротуару идет женщина с сумкой, из сумки торчат перья лука и яблоки, а рядом с ней медленно едет грязный автомобиль с опущенным водительским стеклом. И за рулем, между прочим, – лучший друг ее мужа! Идиотство!
Митяй снова высунулся из окна:
– Ну чего?
– Ничего. – Ольга сердито тряхнула головой и перехватила сумку другой рукой.
– Так и будем передвигаться?
– Так и будем.
– Ну-ну, – ухмыльнулся Митяй, – давай. Повеселим народ. Мало ему веселья, так хоть мы развлечем.
Ольга остановилась.
– Митя! Я действительно прекрасно дойду до дома сама! Пожалуйста, не надо ставить меня в дурацкое положение.
Митяй усмехнулся, как будто спал и видел, чтобы Ольга оказалась в самом что ни на есть глупом положении.
– Садись. А то так и буду за тобой до дома ехать.
Ольга поняла: так и будет. Что ей оставалось? Она вздохнула и села в машину.
В машине пахло хвойным освежителем и сигаретным дымом. Ольга запах дыма не любила. Стаса она гнала на кухню, когда он пытался закурить в спальне, а летом уговаривала выходить с сигаретой на балкон. Даже купила туда плетеное ротанговое кресло. Правда, Ольге нравилось, как пахнет трубка Григория Матвеевича – чем-то сладким, вишней, что ли. Но у Митяя в машине запах был совсем другой, застоявшийся, горький.
Ольга покосилась на него, поерзала на сиденье, стараясь отодвинуться подальше, покрепче прижала к себе сумку с продуктами.
– Мить, ну что тебе от меня нужно, а?
– Ничего. Просто хочу тебя подвезти. Тебе домой или в контору?
Ольга ниже опустила голову:
– Домой. Мить, я тебя прошу…
– Ну? Проси, – Митяй ухмыльнулся.
Ольге не понравилось, как он усмехается.
– Митя! Вот честное слово, я Стасу пожалуюсь! Я ему все скажу!
– Да ла-адно. Че ты ему скажешь: он меня подвозил? Так, что ли?
– И у дома караулил, и на работу за нами ехал…
Митяй снова ухмыльнулся, дернул уголком рта.
– Оля, не говори глупостей. У нас в городе всего две дороги. Одна прямо, а другая направо. Так все друг за другом по ним и ездят!
Ольга снова опустила голову. Она не любила делать людям больно, не любила говорить неприятные вещи. Но больше ничего не остается.
– Мить, ты извини, – пробормотала она. – Но я тебя видеть не хочу.
Митяй посмотрел на нее долгим, цепким взглядом:
– А я тебя хочу.
Ольга плотнее прихватила блузку у ворота, вся сжалась.
– Митя, останови. Митя! Я тебя прошу, останови машину!
Митяй только бровью дернул.
Ольгу затрясло.
– Останови, говорю!
Она перегнулась и изо всей силы нажала на клаксон. Машина истерически заорала, на них стали оборачиваться редкие прохожие.
Митяй от нее такой прыти, похоже, не ожидал. Он притормозил, и Ольга стремительно выскочила из машины, прижимая к груди свою сумку, зашагала, не разбирая дороги, куда-то во дворы.
Сзади ее дернули за руку – резко, сильно, так хозяин дергает за ошейник собаку.
– Стой!
Ольга обернулась, вырвала руку. Глаза ее горели.
– Стас твой друг, вместе всю армию пропахали, ты у нас свидетелем был, а теперь… теперь ведешь себя, как… как… свинья.
Митяй отпустил ее, пожал плечами. Что-то у него такое было в лице, отчего Ольга не ушла. Привалилась спиной к дереву, выставила вперед сумку, будто щит. Так они и стояли посреди чужого, закиданного мусором двора.
– Знаешь, Оль, – Митяй пнул носком ботинка валяющуюся под ногами смятую банку из-под пива, – я-то еще не так чтоб полная свинья. Я только начинающая. Поросенок, можно сказать.
– Мить, я пойду, ладно?
Митяй ее будто бы не слышал. Посмотрел в лицо.
– А почему ты не спрашиваешь – кто тогда свинья?
– Потому что я вообще не желаю тебя слушать.
– Боишься? Бои-ишься. И прячешься потому, что боишься. Как африканская птица страус.
«А ведь он прав, – подумала Ольга. – Я боюсь. Сегодня весь день только этим и занимаюсь. Боюсь и старательно пытаюсь себя убедить, что бояться нечего».
– Сам ты африканская птица, – сказала она с досадой. – Митя, ты бы лучше Стасу помог.
– Стасу? А что такое?
– Не знаю. Какие-то… Какие-то ребята бритые приезжали… Во второй раз уже. Стас ничего не рассказывает, но я и так вижу: у него проблемы. А ты все ходы-выходы знаешь…
– Сам разберется, не маленький. Он у меня совета не просил.
– Ты же друг.
– Я-то? Я друг.
Ольга покрепче прижала к себе сумку, опустила глаза.
– Мить, ты не карауль меня больше, ладно? – попросила Ольга. – Стас увидит, беда будет…
Митяй посмотрел куда-то в сторону.
– Она и так будет, Оль.
– Кто? – не поняла Ольга.
– Беда. Ладно, пока.
Митяй повернулся и пошел обратно, через дворы к своей машине. Ольга смотрела ему в спину, и ей почему-то стало холодно, хотя одета она была тепло и по погоде. Снова кольнуло предчувствие беды. Когда-то в школе им рассказывали, что животные чувствуют приближение цунами и землетрясений. Собаки начинают выть, коты прячутся, канарейки в клетках словно сходят с ума и хлопают крыльями. Может, и она так же? Как те канарейки?
– Талант, талант! Несомненный талант-с!
– Все красоту наводишь?
– Я что, не могу подарок купить?
– Не всамделишный медведь!
– Да не первый раз уже…
И вдруг – громко, как из репродуктора, над самой головой:
– Ольга Михайловна Громова! Прослушайте сообщение! Вас ожидает беда. Повторяю: Ольга Михайловна Громова!
Ольга не хотела этого слушать. Она быстро пошла дальше, распахнула первую попавшуюся дверь и оказалась где-то за городом. Неподалеку текла речка, цвели васильки… На берегу Ольга увидела бабку с замотанными в пакеты саженцами. Она уже видела ее, только вот не могла вспомнить, когда и где. Ольга пошла к бабке, чтобы спросить, как выйти к станции, издали махала ей рукой, обрадовалась – наконец кто-то подскажет, где дорога, наконец она сможет вернуться домой… Ей ведь надо торопиться, ее дома дети ждут! И Стас скоро с работы вернется. Она должна успеть накрасить губы…
– Здравствуйте! – закричала Ольга издали. – Извините, не подскажете, как к станции пройти?
Бабка глянула на Ольгу из-под платка, кивнула и поманила рукой за собой, в маленький летний домик, стоявший тут же, рядышком. Правда, Ольга не помнила, чтобы этот домик был здесь раньше.
Бабка стояла на пороге, улыбалась, махала рукой – давай, мол, скорей! И вроде бы даже пахло из домика молоком и баранками – вкусно, как в детстве. Бабка снова махнула и скрылась в дверном проеме. Ольга заспешила, перескакивая через ступеньки, взбежала на крыльцо, потянула на себя дверь…
За дверью было темно. Запах баранок сменился плесневым духом, вонью лежалых сырых тряпок. Ольга стояла в огромной темной комнате. Прямо напротив мутно, словно глаз под бельмом, поблескивало большое зеркало в тяжелой раме. Ольга подошла к зеркалу. Почему-то она знала, что вот сейчас стекло пойдет трещинами, осыплется на пол миллиардом осколков. И она так и не сможет увидеть свое отражение. Отчего-то это было очень важно – увидеть отражение…
Зеркало не растрескалось. Но вместо себя Ольга увидела в нем давешнюю бабку. Бабка так же приветливо улыбалась и возилась вроде бы с саженцами. Прислушалась, подняла глаза и тихо сказала: «Беда будет». И тогда Ольга рассмотрела наконец, что вовсе у бабки в руках не саженцы, а какие-то окровавленные ошметки… От ужаса Ольга закричала и проснулась.
Луна светила сквозь незадернутые шторы. Ольга сидела на диване в гостиной, согнувшись пополам, тяжело дышала, во рту – кислый привкус страха. И в доме – ощущение беды. Что-то случилось. Что-то случилось, это совершенно точно. С кем-то из ее близких, из самых любимых.
Ольга вскочила, споткнулась о валяющиеся рядом с диваном шлепанцы и со всех ног кинулась в детскую. Господи! Добрый боженька! А если их там нет?! Если вместо детей – кровавые ошметки по комнате?
Она распахнула дверь детской, почти уверенная, что Мишки и Машки нет на месте. И тут же обругала себя последними словами. Ну разве можно быть такой паникершей? Вот они. Спят в своих кроватях. Машка своего любимого плюшевого слона к животу прижимает… Ольга поцеловала детей, едва сдерживаясь, чтобы не стиснуть изо всех сил – нельзя, разбудишь. Перекрестила. Закрыла тихонько дверь. От сердца отлегло. Беда ушла.
Ушла? Нет. Она затаилась, отползла в уголок, спряталась в тени.
Ольга пошла в ванную, поплескала в лицо холодной водой, прошлепала на кухню, налила себе чаю, глянула на часы – смешные ходики с котятами, купленные три года назад, дети от них были в восторге. Часы показывали половину одиннадцатого. Сколько же она проспала? Прилегла вроде на пять минут, просто вытянуть ноги, глаза закрыть. А оказывается, три часа прошло. Внутри кольнуло: ночь на дворе. Где же Стас? Почему его нет дома?
Разом в голове всплыли и непонятные бритые визитеры в черной коже, напугавшие ее, и то, что Стас в последнее время стал нервный, и помада эта в его кармане, будь она трижды неладна, почему-то не давала покоя… Ольга налила еще чашку чаю, легла грудью на подоконник, стала всматриваться в темноту двора: не едет ли машина Стаса?
Пусть он скорее приедет! Она тогда зароется носом ему в шею, и муж скажет, что она глупая и что все хорошо. Сегодня, как никогда, Ольга хотела быть глупой и чтобы все было хорошо.
Но машины не было, только одинокий фонарь тускло светил в окно.
Ольга одернула себя: нечего попусту волноваться. Займись лучше делом, и время пройдет быстрее. Она перемыла посуду, натерла морковку на салат, пришила оторванную пуговицу к Мишкиной рубашке, подмела пол в прихожей. Кошка на ходиках равнодушно махала хвостом, отсчитывала минуты и часы. А Стас все не приезжал и не приезжал.
В половине второго Ольга вытащила из тумбочки початую пачку Стасовых сигарет. Прикурила, затянулась, закашлялась, торопливо прикрыла рот рукой, боясь, что разбудит детей. Она курила второй раз в жизни. Первый был на школьном выпускном. Тогда ее мгновенно вырвало, а потом еще полвечера кружилась голова.
Ольга затушила сигарету. Она решительно не знала, что еще делать, поэтому снова уселась на подоконник и стала смотреть во двор. Кошка на часах все махала хвостом.
Стас приехал в третьем часу ночи.
Ольга выскочила в прихожую раньше, чем он успел отпереть дверь, прижалась, зарылась лицом в воротник:
– Ты почему так поздно?
Стас чмокнул ее в макушку, вывернулся, скинул куртку:
– Дела. А ты чего не спишь?
– Тебя жду. Есть будешь?
Есть Стас не стал. Прошел на кухню – Ольга семенила за ним, – достал из холодильника початую бутылку «Столичной», которую она держала для компрессов, молча опрокинул стопку.
– Стасенька… – Ольга села рядом, заглянула в лицо. – Что происходит? У тебя проблемы? Пожалуйста, не молчи!
Проблемы нарисовались на голом месте, и пребольшие. На Стасов автосервис положил глаз Колька Васин. Папаша его, Евгений Иванович Васин – не кто-нибудь, а губернатор местный. Колька – единственный губернаторский сынок. Держит по всей области заправки и авторемонтные мастерские, в их городе тоже две заправки к рукам прибрал и мастерскую в промзоне. Теперь ему Стасов сервис подавай. По сути, варианта у Стаса два на выбор: либо работать под Колькой, либо его закроют. Собственно, бритые ребята в кожанках затем и приезжали, чтобы это Стасу объяснить.
– А ты?
Ольга проводила глазами вторую стопку, которую муж опрокинул в рот, придвинула тарелку с колбасой.
– А на хрена он мне сдался?! Это мое дело, и больше ничье!
Стас стукнул ладонью по столу.
– И что мы будем делать?
– Ты ничего не будешь. – Стас закурил. – А я погляжу. С батей поговорю, в городе батю уважают.
Ольга очень сомневалась, что отец Стаса чем-то против губернаторского Кольки поможет. Он ведь не член Совета Федерации, а шофер на пенсии. Конечно, отец Стаса – не просто шофер, он всю жизнь начальство возил, в том числе и Колькиного отца, между прочим, когда тот о губернаторстве еще и не помышлял, а работал в дирекции местного комбината. Вообще у Стасова отца большие связи, он со многими нужными людьми знаком. Когда Стас затеял сервис открывать, отец помог ему аренду оформить. Но то аренда в промзоне, а здесь – целый губернатор. Никто из начальства, пусть они хоть сто раз Стасова отца знают и уважают, не полезет на рожон, чтобы водителю помочь. А уж о том, чтобы Васин-старший призвал сына к порядку только потому, что когда-то, двадцать лет назад, отец Стаса возил его на служебной «Волге», нечего и мечтать. Но ничего, кроме как попросить помощи у отца, Стасу в голову не приходило.
– Стася… а может, ты с Митяем поговоришь? – предложила Ольга. – Он ведь такой… ушлый. Помнишь, у него проблемы были?
– Так у него с бандюгами были… – Стас пожал плечами, налил еще водки. – Другое дело.
– Ну так я и говорю! – не унималась Ольга. – Теперь ведь все эти бандюги – депутаты и начальники городские! Поговорил бы, а?
– Ладно, – Стас кивнул, медленно встал из-за стола. – Может, и поговорю. Только главнее Колькиного папашки все равно никого нету, хоть тресни! Эх, знать бы раньше…
– Что?
– Ничего. Соломки бы подстелил. Ладно… Давай спать, что ли…
Митяй видел Ольгу в окне – тонкий силуэт, принцесса в башне, блин… Он запарковал машину за мусорными баками, сидел на капоте и пялился на ее окна.
Видел, как она выглядывала Стаса, видел, как тот приехал и силуэт из кухонного окна исчез, а потом снова появился, и тени заскакали по шторе, будто темные ночные бабочки с бархатными крыльями… Там, в квартире, она, наверное, разогревала ужин, кормила Стаса. Но со двора видны были только эти мечущиеся тени. Красиво… И тревожно.
Тревожно и есть. Вот была тихая мирная жизнь, лютики-цветочки, скатерть в кружевах. А теперь – пуффф, и нет ничего, только тени по окну… Надо бы поговорить, предупредить надо, а то ведь до беды недалеко. Беда – вот она, в двух шагах, вполшаге. А Ольга не знает. Думает, все хорошо.
Он, собственно, и приехал предупредить. Но пока под окном вздыхал и с духом собирался, приперся Стас. Что ж, значит, не судьба…
Митяй в последний раз глянул на ее окна. Будто почувствовав его взгляд, она отошла. Принцесса исчезла. Минуту спустя свет в окнах погас. Митяй скрипнул зубами – представил, как сейчас она скидывает с себя платье, ложится в постель – не с ним ложится, со Стасом.
Он залез в машину, со всей дури пнув подвернувшуюся под ноги пустую пивную банку. Банка задребезжала по асфальту. Где-то мяукнула кошка, и все стихло.
Когда утром она вошла во двор автосервиса, там стоял серый «газик», а рядом – черная «Волга» со служебными номерами. Ольга быстро, почти бегом, поднялась к себе на второй этаж.
Дверь кабинетика была распахнута настежь, оттуда тянуло едким сигаретным дымом, и слышно было, как внутри Тамара тоскливым голосом бубнит:
– Да не знаю я, где она. Отчетность эта… Вот хозяева приедут – они скажут, а я что? Я секретарь… Секретарша…
– Ключи от сейфа у кого? – спросил строгий мужской голос.
Господи, кому это ключи от сейфа понадобились? Что происходит вообще?
Ольга вошла и замерла на пороге.
За ее столом расположился, положив ноги на тумбочку, плечистый мужик в сером костюме. Он ворошил бумаги на столе, курил и стряхивал пепел на пол. Другой – высокий, с залысинами, в дорогих дымчатых очках – сидел на подоконнике, со скучающим видом глядя на двор.
Тамара, бледная, как снятый творог, стояла у стеночки, прижимая к груди белую чашку с золотой каемкой по краю – эти чашки Ольга купила в прошлом месяце, чтобы пить кофе было приятно и красиво.
Увидев Ольгу, она крепче прижала чашку к груди и затараторила:
– Вот она, хозяйка то есть… Приехали… Все у нее… А я не знаю ничего… Я ничего не знаю…
– Ну вот и славненько, что хозяйка… – Плечистый потянулся, хрустнув суставами, откинулся на спинку кресла и выпустил в потолок колечко сизого дыма.
– Что тут происходит? – Ольга переводила взгляд с одного мужика на другого, ничего не понимая.
– Проверка, – ответил тот, что в очках, не отрываясь от созерцания двора.
– Какая проверка?
– Обыкновенная, – лениво протянул плечистый и снова выпустил дымное колечко. Колечко всплыло к потолку и стало медленно таять. – Вы, дамочка, не вскидывайтесь. Что в сейфе?
– В сейфе? – Ольга так растерялась, что совсем перестала соображать.
– Да, в сейфе, в сейфе! – Судя по всему, плечистый начал терять терпение. – Что?
Господи, да что ж она, в самом деле, столбом стоит? Она же прекрасно знает, что у нее в сейфе!
– Бумаги. Деньги. Ведомости на зарплату.
– Вы кто будете? Хозяйка?
Ольга энергично замотала головой:
– Муж хозяин. А я главный бухгалтер.
– Вот и хорошо, что бухгалтер, – кивнул очкастый. – Мне как раз ведомости нужны. Как вас звать?
– Громова… Ольга Михайловна… Муж в мэрию поехал, так что…
– Да мы без него пока, – плечистый снова откинулся в кресле. – Показывайте, показывайте ведомости…
Ольга пошарила в сумке, нашла ключи, открыла сейф и стала выкладывать на стол папки с документами.
Плечистый разделил папки поровну, половину отдал своему очкастому напарнику, половину пристроил на стол перед собой и начал просматривать. Он затушил в стоявшей на краю стола чашке окурок и потянул из пачки новую сигарету.
Ольга наконец сообразила сесть. Устроилась на стульчике в углу. Проверяющие не обращали на нее ровно никакого внимания. И что за проверяющие такие, откуда? Налоговая? Аудиторы? ФСБ? Хотя о чем она? Какое дело ФСБ до маленького автосервиса? Да что ж она сидит-то? Надо же, наверное, Стасу позвонить. Он приедет, спросит у них документы, разберется во всем… Ольга придвинула к себе телефон, набрала номер.
На аппарат легла здоровенная лапища с печаткой на безымянном пальце.
– А вот этого не надо, дамочка, – ухмыльнулся плечистый, дохнул в лицо дымом и чесноком. – Звонить мы никому не будем. – И рявкнул – негромко, но зло и неожиданно: – Сядьте! Не мешайте нам работать!
Потом выяснилось, что эта проверка – из налоговой – всего лишь первая в длинной череде проверок и проверяющих. После налоговиков пришли аудиторы, потом – пожарные, потом – санитарный инспектор. Проверяющие писали акты, и выходило по этим актам, что все нормы у них на сервисе нарушены, ничего не соблюдается и в общем и целом работать им нельзя. Ольга плакала и что-то говорила о законности и справедливости. Какая законность? Какая справедливость? Где она живет вообще, в каком мире? – злился Стас. Художница, одно слово. Стас был реалистом и отлично понимал, что происходит, только поделать ничего не мог. Кого волнует, что санитарные нормы даже в роддоме нарушают, а автосервис – это далеко не роддом? Есть нормы – есть работа, нет норм – нет работы. В другое время Стас бы решил эти вопросы. Сто раз решал. Сунул проверяющим конверт – и все дела. Но сейчас – не то что раньше. Сейчас на него очень серьезные люди имели очень серьезный зуб. И сунуть конверт проверяющему означало почти наверняка пойти под суд за попытку дать взятку должностному лицу при исполнении. Все было просто: его хотели закрыть и его закрыли. Никакие нормы не имеют к этому отношения. Нормы – для того, чтобы их нарушать. Пока ты никому не мешаешь – на это не обращают внимания. Зато когда кто-нибудь из власть имущих решит оттяпать твой бизнес, дело жизни твоей, – тут же все нарушения всплывут, тут же тебе все припомнят.
Все было плохо – и дома, и на работе. Свознячок, который Ольга почувствовала в тот день, когда они везли Машку на утренник, а в зеркале заднего вида маячила машина Митяя, превратился в штормовой ветер. Он рвал крышу, бил стекла и грозился разрушить все, чем Ольга жила, все, что она любила. Стас возвращался по вечерам с серым, безжизненным лицом, выпивал стопку водки и молча ложился спать, отвернувшись к стенке. На Ольгины вопросы он не отвечал.
Дети чувствовали неладное, капризничали, ссорились между собой, чего у них сроду не водилось. Машка то и дело порывалась плакать безо всякой причины, и один раз Стас, который в жизни не то что руку на детей не поднял – голос не повысил, накричал на нее и запер в детской.
Ольга пыталась, как могла, утешать детей, готовила Стасу ужин, улыбалась, запретила себе плакать при нем. Но что толку? Пришла беда, и она ничего не могла поделать. Она все надеялась, что как-нибудь само все уладится, как-нибудь утрясется. Она не верила, что их жизнь вот так вот за здорово живешь можно раскатать по асфальту только потому, что Стас хорошо работает и какому-то там Кольке Васину приглянулся его сервис. Ведь не может все это быть на самом деле! А потом во дворе ее встретили Чапа с дружком, и Ольга поняла, наконец: все это может быть, оно происходит на самом деле, и ничего уже не утрясется.
Ольга подходила к воротам, когда из припаркованной прямо на тротуаре машины вышли двое в черных кожанках поверх спортивных костюмов и вразвалочку пошли к ней. Ольга их уже видела, этих бритых парней. Тот, что повыше, в день, когда впервые повеяло бедой, курил во дворе сервиса, а потом затоптал окурок на клумбе.
Собственно, Ольга сразу поняла, что гориллы ждут именно ее, но все равно попыталась обойти их, не заметить – глаза в землю, ничего не вижу, ничего не слышу, я не я, и лошадь не моя, как говорила мама.
Низенький взял ее под локоток:
– Ольга Михайловна? Поговорить бы.
– О чем? – Голос противно зазвенел.
– Об общих делах.
Главное – не паниковать. Сохранять спокойствие. Сейчас день, мы на улице, они ничего не посмеют мне сделать.
– У нас нет общих дел. Я вас в первый раз вижу!
Низенький ухмыльнулся:
– Не разочаровывайте нас, Ольга Михайловна. Вы ведь женщина умная, во всех отношениях, вразумите мужа. Ну, нехорошо, в самом деле! Ему уважаемые люди хорошее предложение сделали, а он себя ведет… неправильно. Неразумно. Да, Чапа?
– Садись-садись! – повторил Митяй.
Глаза у него были черные, близко посаженные, острые. Когда Митяй смотрел на Ольгу, она чувствовала себя голой. Еще у Митяя была неприятная манера здороваться с ней за руку. Он сжимал Ольгину ладонь холодными, всегда чуть-чуть влажными пальцами и растягивал тонкие губы в усмешечке. Пожимаешь ему руку – и будто жабу трогаешь. Было в этих рукопожатиях, в этих его усмешечках что-то гадкое, скользкое. Долгое время Ольга ни о чем не догадывалась, а потом, в гостях у общих друзей, Митяй прижал ее в уголке. Ольге удалось вывернуться и свести все вроде бы к шутке. Но с тех пор она с мужниным лучшим другом видеться старалась как можно реже. Иногда Митяй заезжал в гости, и Ольга, накрыв на стол, быстро ретировалась, отговариваясь тем, что не хочет мешать «мальчикам» общаться. Стаса это вполне устраивало.
Стас как-то обмолвился, что лет пять назад у Митяя были проблемы. Вроде бы на него наехали местные бандиты. Но Митяй быстренько все разрулил, и те самые бандиты, что на него наезжали, теперь его прикрывают. Да и не бандиты они давно, а сплошь депутаты, чиновники мэрии, уважаемые граждане и родные отцы города. Ольга так и не поняла, что там Митяй разрулил и каким образом. Знала только, что партнера Митяя по бизнесу, с которым они на пару возили из Москвы товар, нашли потом мертвым в лесополосе.
– Спасибо, Митя, мне недалеко, я сама дойду.
Ольга быстро пошла по улице, высоко подняв голову, цокая каблуками – женщина-виденье, такая желанная, такая чужая…
Митяй тронулся с места и поехал вдоль тротуара параллельным курсом. Опустил стекло, посигналил:
– Оль! Садись, говорю!
Она покачала головой и прибавила шагу.
«Глупость какая, – думала Ольга. – Хорошо же это все выглядит со стороны!»
Выглядело действительно странновато. По тротуару идет женщина с сумкой, из сумки торчат перья лука и яблоки, а рядом с ней медленно едет грязный автомобиль с опущенным водительским стеклом. И за рулем, между прочим, – лучший друг ее мужа! Идиотство!
Митяй снова высунулся из окна:
– Ну чего?
– Ничего. – Ольга сердито тряхнула головой и перехватила сумку другой рукой.
– Так и будем передвигаться?
– Так и будем.
– Ну-ну, – ухмыльнулся Митяй, – давай. Повеселим народ. Мало ему веселья, так хоть мы развлечем.
Ольга остановилась.
– Митя! Я действительно прекрасно дойду до дома сама! Пожалуйста, не надо ставить меня в дурацкое положение.
Митяй усмехнулся, как будто спал и видел, чтобы Ольга оказалась в самом что ни на есть глупом положении.
– Садись. А то так и буду за тобой до дома ехать.
Ольга поняла: так и будет. Что ей оставалось? Она вздохнула и села в машину.
В машине пахло хвойным освежителем и сигаретным дымом. Ольга запах дыма не любила. Стаса она гнала на кухню, когда он пытался закурить в спальне, а летом уговаривала выходить с сигаретой на балкон. Даже купила туда плетеное ротанговое кресло. Правда, Ольге нравилось, как пахнет трубка Григория Матвеевича – чем-то сладким, вишней, что ли. Но у Митяя в машине запах был совсем другой, застоявшийся, горький.
Ольга покосилась на него, поерзала на сиденье, стараясь отодвинуться подальше, покрепче прижала к себе сумку с продуктами.
– Мить, ну что тебе от меня нужно, а?
– Ничего. Просто хочу тебя подвезти. Тебе домой или в контору?
Ольга ниже опустила голову:
– Домой. Мить, я тебя прошу…
– Ну? Проси, – Митяй ухмыльнулся.
Ольге не понравилось, как он усмехается.
– Митя! Вот честное слово, я Стасу пожалуюсь! Я ему все скажу!
– Да ла-адно. Че ты ему скажешь: он меня подвозил? Так, что ли?
– И у дома караулил, и на работу за нами ехал…
Митяй снова ухмыльнулся, дернул уголком рта.
– Оля, не говори глупостей. У нас в городе всего две дороги. Одна прямо, а другая направо. Так все друг за другом по ним и ездят!
Ольга снова опустила голову. Она не любила делать людям больно, не любила говорить неприятные вещи. Но больше ничего не остается.
– Мить, ты извини, – пробормотала она. – Но я тебя видеть не хочу.
Митяй посмотрел на нее долгим, цепким взглядом:
– А я тебя хочу.
Ольга плотнее прихватила блузку у ворота, вся сжалась.
– Митя, останови. Митя! Я тебя прошу, останови машину!
Митяй только бровью дернул.
Ольгу затрясло.
– Останови, говорю!
Она перегнулась и изо всей силы нажала на клаксон. Машина истерически заорала, на них стали оборачиваться редкие прохожие.
Митяй от нее такой прыти, похоже, не ожидал. Он притормозил, и Ольга стремительно выскочила из машины, прижимая к груди свою сумку, зашагала, не разбирая дороги, куда-то во дворы.
Сзади ее дернули за руку – резко, сильно, так хозяин дергает за ошейник собаку.
– Стой!
Ольга обернулась, вырвала руку. Глаза ее горели.
– Стас твой друг, вместе всю армию пропахали, ты у нас свидетелем был, а теперь… теперь ведешь себя, как… как… свинья.
Митяй отпустил ее, пожал плечами. Что-то у него такое было в лице, отчего Ольга не ушла. Привалилась спиной к дереву, выставила вперед сумку, будто щит. Так они и стояли посреди чужого, закиданного мусором двора.
– Знаешь, Оль, – Митяй пнул носком ботинка валяющуюся под ногами смятую банку из-под пива, – я-то еще не так чтоб полная свинья. Я только начинающая. Поросенок, можно сказать.
– Мить, я пойду, ладно?
Митяй ее будто бы не слышал. Посмотрел в лицо.
– А почему ты не спрашиваешь – кто тогда свинья?
– Потому что я вообще не желаю тебя слушать.
– Боишься? Бои-ишься. И прячешься потому, что боишься. Как африканская птица страус.
«А ведь он прав, – подумала Ольга. – Я боюсь. Сегодня весь день только этим и занимаюсь. Боюсь и старательно пытаюсь себя убедить, что бояться нечего».
– Сам ты африканская птица, – сказала она с досадой. – Митя, ты бы лучше Стасу помог.
– Стасу? А что такое?
– Не знаю. Какие-то… Какие-то ребята бритые приезжали… Во второй раз уже. Стас ничего не рассказывает, но я и так вижу: у него проблемы. А ты все ходы-выходы знаешь…
– Сам разберется, не маленький. Он у меня совета не просил.
– Ты же друг.
– Я-то? Я друг.
Ольга покрепче прижала к себе сумку, опустила глаза.
– Мить, ты не карауль меня больше, ладно? – попросила Ольга. – Стас увидит, беда будет…
Митяй посмотрел куда-то в сторону.
– Она и так будет, Оль.
– Кто? – не поняла Ольга.
– Беда. Ладно, пока.
Митяй повернулся и пошел обратно, через дворы к своей машине. Ольга смотрела ему в спину, и ей почему-то стало холодно, хотя одета она была тепло и по погоде. Снова кольнуло предчувствие беды. Когда-то в школе им рассказывали, что животные чувствуют приближение цунами и землетрясений. Собаки начинают выть, коты прячутся, канарейки в клетках словно сходят с ума и хлопают крыльями. Может, и она так же? Как те канарейки?
* * *
Длинный полутемный коридор был пуст. Только мигающие лампочки под потолком да двери по обеим сторонам. Холодно. Чуть-чуть, едва уловимо, пахнет плесенью. Где-то бренчит расстроенное пианино. До Ольги доносятся обрывки фраз:– Талант, талант! Несомненный талант-с!
– Все красоту наводишь?
– Я что, не могу подарок купить?
– Не всамделишный медведь!
– Да не первый раз уже…
И вдруг – громко, как из репродуктора, над самой головой:
– Ольга Михайловна Громова! Прослушайте сообщение! Вас ожидает беда. Повторяю: Ольга Михайловна Громова!
Ольга не хотела этого слушать. Она быстро пошла дальше, распахнула первую попавшуюся дверь и оказалась где-то за городом. Неподалеку текла речка, цвели васильки… На берегу Ольга увидела бабку с замотанными в пакеты саженцами. Она уже видела ее, только вот не могла вспомнить, когда и где. Ольга пошла к бабке, чтобы спросить, как выйти к станции, издали махала ей рукой, обрадовалась – наконец кто-то подскажет, где дорога, наконец она сможет вернуться домой… Ей ведь надо торопиться, ее дома дети ждут! И Стас скоро с работы вернется. Она должна успеть накрасить губы…
– Здравствуйте! – закричала Ольга издали. – Извините, не подскажете, как к станции пройти?
Бабка глянула на Ольгу из-под платка, кивнула и поманила рукой за собой, в маленький летний домик, стоявший тут же, рядышком. Правда, Ольга не помнила, чтобы этот домик был здесь раньше.
Бабка стояла на пороге, улыбалась, махала рукой – давай, мол, скорей! И вроде бы даже пахло из домика молоком и баранками – вкусно, как в детстве. Бабка снова махнула и скрылась в дверном проеме. Ольга заспешила, перескакивая через ступеньки, взбежала на крыльцо, потянула на себя дверь…
За дверью было темно. Запах баранок сменился плесневым духом, вонью лежалых сырых тряпок. Ольга стояла в огромной темной комнате. Прямо напротив мутно, словно глаз под бельмом, поблескивало большое зеркало в тяжелой раме. Ольга подошла к зеркалу. Почему-то она знала, что вот сейчас стекло пойдет трещинами, осыплется на пол миллиардом осколков. И она так и не сможет увидеть свое отражение. Отчего-то это было очень важно – увидеть отражение…
Зеркало не растрескалось. Но вместо себя Ольга увидела в нем давешнюю бабку. Бабка так же приветливо улыбалась и возилась вроде бы с саженцами. Прислушалась, подняла глаза и тихо сказала: «Беда будет». И тогда Ольга рассмотрела наконец, что вовсе у бабки в руках не саженцы, а какие-то окровавленные ошметки… От ужаса Ольга закричала и проснулась.
Луна светила сквозь незадернутые шторы. Ольга сидела на диване в гостиной, согнувшись пополам, тяжело дышала, во рту – кислый привкус страха. И в доме – ощущение беды. Что-то случилось. Что-то случилось, это совершенно точно. С кем-то из ее близких, из самых любимых.
Ольга вскочила, споткнулась о валяющиеся рядом с диваном шлепанцы и со всех ног кинулась в детскую. Господи! Добрый боженька! А если их там нет?! Если вместо детей – кровавые ошметки по комнате?
Она распахнула дверь детской, почти уверенная, что Мишки и Машки нет на месте. И тут же обругала себя последними словами. Ну разве можно быть такой паникершей? Вот они. Спят в своих кроватях. Машка своего любимого плюшевого слона к животу прижимает… Ольга поцеловала детей, едва сдерживаясь, чтобы не стиснуть изо всех сил – нельзя, разбудишь. Перекрестила. Закрыла тихонько дверь. От сердца отлегло. Беда ушла.
Ушла? Нет. Она затаилась, отползла в уголок, спряталась в тени.
Ольга пошла в ванную, поплескала в лицо холодной водой, прошлепала на кухню, налила себе чаю, глянула на часы – смешные ходики с котятами, купленные три года назад, дети от них были в восторге. Часы показывали половину одиннадцатого. Сколько же она проспала? Прилегла вроде на пять минут, просто вытянуть ноги, глаза закрыть. А оказывается, три часа прошло. Внутри кольнуло: ночь на дворе. Где же Стас? Почему его нет дома?
Разом в голове всплыли и непонятные бритые визитеры в черной коже, напугавшие ее, и то, что Стас в последнее время стал нервный, и помада эта в его кармане, будь она трижды неладна, почему-то не давала покоя… Ольга налила еще чашку чаю, легла грудью на подоконник, стала всматриваться в темноту двора: не едет ли машина Стаса?
Пусть он скорее приедет! Она тогда зароется носом ему в шею, и муж скажет, что она глупая и что все хорошо. Сегодня, как никогда, Ольга хотела быть глупой и чтобы все было хорошо.
Но машины не было, только одинокий фонарь тускло светил в окно.
Ольга одернула себя: нечего попусту волноваться. Займись лучше делом, и время пройдет быстрее. Она перемыла посуду, натерла морковку на салат, пришила оторванную пуговицу к Мишкиной рубашке, подмела пол в прихожей. Кошка на ходиках равнодушно махала хвостом, отсчитывала минуты и часы. А Стас все не приезжал и не приезжал.
В половине второго Ольга вытащила из тумбочки початую пачку Стасовых сигарет. Прикурила, затянулась, закашлялась, торопливо прикрыла рот рукой, боясь, что разбудит детей. Она курила второй раз в жизни. Первый был на школьном выпускном. Тогда ее мгновенно вырвало, а потом еще полвечера кружилась голова.
Ольга затушила сигарету. Она решительно не знала, что еще делать, поэтому снова уселась на подоконник и стала смотреть во двор. Кошка на часах все махала хвостом.
Стас приехал в третьем часу ночи.
Ольга выскочила в прихожую раньше, чем он успел отпереть дверь, прижалась, зарылась лицом в воротник:
– Ты почему так поздно?
Стас чмокнул ее в макушку, вывернулся, скинул куртку:
– Дела. А ты чего не спишь?
– Тебя жду. Есть будешь?
Есть Стас не стал. Прошел на кухню – Ольга семенила за ним, – достал из холодильника початую бутылку «Столичной», которую она держала для компрессов, молча опрокинул стопку.
– Стасенька… – Ольга села рядом, заглянула в лицо. – Что происходит? У тебя проблемы? Пожалуйста, не молчи!
Проблемы нарисовались на голом месте, и пребольшие. На Стасов автосервис положил глаз Колька Васин. Папаша его, Евгений Иванович Васин – не кто-нибудь, а губернатор местный. Колька – единственный губернаторский сынок. Держит по всей области заправки и авторемонтные мастерские, в их городе тоже две заправки к рукам прибрал и мастерскую в промзоне. Теперь ему Стасов сервис подавай. По сути, варианта у Стаса два на выбор: либо работать под Колькой, либо его закроют. Собственно, бритые ребята в кожанках затем и приезжали, чтобы это Стасу объяснить.
– А ты?
Ольга проводила глазами вторую стопку, которую муж опрокинул в рот, придвинула тарелку с колбасой.
– А на хрена он мне сдался?! Это мое дело, и больше ничье!
Стас стукнул ладонью по столу.
– И что мы будем делать?
– Ты ничего не будешь. – Стас закурил. – А я погляжу. С батей поговорю, в городе батю уважают.
Ольга очень сомневалась, что отец Стаса чем-то против губернаторского Кольки поможет. Он ведь не член Совета Федерации, а шофер на пенсии. Конечно, отец Стаса – не просто шофер, он всю жизнь начальство возил, в том числе и Колькиного отца, между прочим, когда тот о губернаторстве еще и не помышлял, а работал в дирекции местного комбината. Вообще у Стасова отца большие связи, он со многими нужными людьми знаком. Когда Стас затеял сервис открывать, отец помог ему аренду оформить. Но то аренда в промзоне, а здесь – целый губернатор. Никто из начальства, пусть они хоть сто раз Стасова отца знают и уважают, не полезет на рожон, чтобы водителю помочь. А уж о том, чтобы Васин-старший призвал сына к порядку только потому, что когда-то, двадцать лет назад, отец Стаса возил его на служебной «Волге», нечего и мечтать. Но ничего, кроме как попросить помощи у отца, Стасу в голову не приходило.
– Стася… а может, ты с Митяем поговоришь? – предложила Ольга. – Он ведь такой… ушлый. Помнишь, у него проблемы были?
– Так у него с бандюгами были… – Стас пожал плечами, налил еще водки. – Другое дело.
– Ну так я и говорю! – не унималась Ольга. – Теперь ведь все эти бандюги – депутаты и начальники городские! Поговорил бы, а?
– Ладно, – Стас кивнул, медленно встал из-за стола. – Может, и поговорю. Только главнее Колькиного папашки все равно никого нету, хоть тресни! Эх, знать бы раньше…
– Что?
– Ничего. Соломки бы подстелил. Ладно… Давай спать, что ли…
Митяй видел Ольгу в окне – тонкий силуэт, принцесса в башне, блин… Он запарковал машину за мусорными баками, сидел на капоте и пялился на ее окна.
Видел, как она выглядывала Стаса, видел, как тот приехал и силуэт из кухонного окна исчез, а потом снова появился, и тени заскакали по шторе, будто темные ночные бабочки с бархатными крыльями… Там, в квартире, она, наверное, разогревала ужин, кормила Стаса. Но со двора видны были только эти мечущиеся тени. Красиво… И тревожно.
Тревожно и есть. Вот была тихая мирная жизнь, лютики-цветочки, скатерть в кружевах. А теперь – пуффф, и нет ничего, только тени по окну… Надо бы поговорить, предупредить надо, а то ведь до беды недалеко. Беда – вот она, в двух шагах, вполшаге. А Ольга не знает. Думает, все хорошо.
Он, собственно, и приехал предупредить. Но пока под окном вздыхал и с духом собирался, приперся Стас. Что ж, значит, не судьба…
Митяй в последний раз глянул на ее окна. Будто почувствовав его взгляд, она отошла. Принцесса исчезла. Минуту спустя свет в окнах погас. Митяй скрипнул зубами – представил, как сейчас она скидывает с себя платье, ложится в постель – не с ним ложится, со Стасом.
Он залез в машину, со всей дури пнув подвернувшуюся под ноги пустую пивную банку. Банка задребезжала по асфальту. Где-то мяукнула кошка, и все стихло.
* * *
Ночью Ольга долго не могла уснуть, ворочалась с боку на бок, стараясь не очень шуметь и не разбудить Стаса. Он уснул почти сразу, а она все думала – о Кольке Васине, которого она никогда в жизни не видела, об учителе рисования Григории Матвеевиче, который сильно постарел в последнее время, а у нее вечно руки не доходят позвонить. О Стасе, о любви своей, о том, как ему сейчас сложно и как он нуждается в поддержке. Заснула Ольга совершенно уверенная, что ничего плохого с ними произойти не может. Потому что у них – любовь, а любовь – она любую беду отведет, в это Ольга верила свято. Напрасно верила, как оказалось.Когда утром она вошла во двор автосервиса, там стоял серый «газик», а рядом – черная «Волга» со служебными номерами. Ольга быстро, почти бегом, поднялась к себе на второй этаж.
Дверь кабинетика была распахнута настежь, оттуда тянуло едким сигаретным дымом, и слышно было, как внутри Тамара тоскливым голосом бубнит:
– Да не знаю я, где она. Отчетность эта… Вот хозяева приедут – они скажут, а я что? Я секретарь… Секретарша…
– Ключи от сейфа у кого? – спросил строгий мужской голос.
Господи, кому это ключи от сейфа понадобились? Что происходит вообще?
Ольга вошла и замерла на пороге.
За ее столом расположился, положив ноги на тумбочку, плечистый мужик в сером костюме. Он ворошил бумаги на столе, курил и стряхивал пепел на пол. Другой – высокий, с залысинами, в дорогих дымчатых очках – сидел на подоконнике, со скучающим видом глядя на двор.
Тамара, бледная, как снятый творог, стояла у стеночки, прижимая к груди белую чашку с золотой каемкой по краю – эти чашки Ольга купила в прошлом месяце, чтобы пить кофе было приятно и красиво.
Увидев Ольгу, она крепче прижала чашку к груди и затараторила:
– Вот она, хозяйка то есть… Приехали… Все у нее… А я не знаю ничего… Я ничего не знаю…
– Ну вот и славненько, что хозяйка… – Плечистый потянулся, хрустнув суставами, откинулся на спинку кресла и выпустил в потолок колечко сизого дыма.
– Что тут происходит? – Ольга переводила взгляд с одного мужика на другого, ничего не понимая.
– Проверка, – ответил тот, что в очках, не отрываясь от созерцания двора.
– Какая проверка?
– Обыкновенная, – лениво протянул плечистый и снова выпустил дымное колечко. Колечко всплыло к потолку и стало медленно таять. – Вы, дамочка, не вскидывайтесь. Что в сейфе?
– В сейфе? – Ольга так растерялась, что совсем перестала соображать.
– Да, в сейфе, в сейфе! – Судя по всему, плечистый начал терять терпение. – Что?
Господи, да что ж она, в самом деле, столбом стоит? Она же прекрасно знает, что у нее в сейфе!
– Бумаги. Деньги. Ведомости на зарплату.
– Вы кто будете? Хозяйка?
Ольга энергично замотала головой:
– Муж хозяин. А я главный бухгалтер.
– Вот и хорошо, что бухгалтер, – кивнул очкастый. – Мне как раз ведомости нужны. Как вас звать?
– Громова… Ольга Михайловна… Муж в мэрию поехал, так что…
– Да мы без него пока, – плечистый снова откинулся в кресле. – Показывайте, показывайте ведомости…
Ольга пошарила в сумке, нашла ключи, открыла сейф и стала выкладывать на стол папки с документами.
Плечистый разделил папки поровну, половину отдал своему очкастому напарнику, половину пристроил на стол перед собой и начал просматривать. Он затушил в стоявшей на краю стола чашке окурок и потянул из пачки новую сигарету.
Ольга наконец сообразила сесть. Устроилась на стульчике в углу. Проверяющие не обращали на нее ровно никакого внимания. И что за проверяющие такие, откуда? Налоговая? Аудиторы? ФСБ? Хотя о чем она? Какое дело ФСБ до маленького автосервиса? Да что ж она сидит-то? Надо же, наверное, Стасу позвонить. Он приедет, спросит у них документы, разберется во всем… Ольга придвинула к себе телефон, набрала номер.
На аппарат легла здоровенная лапища с печаткой на безымянном пальце.
– А вот этого не надо, дамочка, – ухмыльнулся плечистый, дохнул в лицо дымом и чесноком. – Звонить мы никому не будем. – И рявкнул – негромко, но зло и неожиданно: – Сядьте! Не мешайте нам работать!
Потом выяснилось, что эта проверка – из налоговой – всего лишь первая в длинной череде проверок и проверяющих. После налоговиков пришли аудиторы, потом – пожарные, потом – санитарный инспектор. Проверяющие писали акты, и выходило по этим актам, что все нормы у них на сервисе нарушены, ничего не соблюдается и в общем и целом работать им нельзя. Ольга плакала и что-то говорила о законности и справедливости. Какая законность? Какая справедливость? Где она живет вообще, в каком мире? – злился Стас. Художница, одно слово. Стас был реалистом и отлично понимал, что происходит, только поделать ничего не мог. Кого волнует, что санитарные нормы даже в роддоме нарушают, а автосервис – это далеко не роддом? Есть нормы – есть работа, нет норм – нет работы. В другое время Стас бы решил эти вопросы. Сто раз решал. Сунул проверяющим конверт – и все дела. Но сейчас – не то что раньше. Сейчас на него очень серьезные люди имели очень серьезный зуб. И сунуть конверт проверяющему означало почти наверняка пойти под суд за попытку дать взятку должностному лицу при исполнении. Все было просто: его хотели закрыть и его закрыли. Никакие нормы не имеют к этому отношения. Нормы – для того, чтобы их нарушать. Пока ты никому не мешаешь – на это не обращают внимания. Зато когда кто-нибудь из власть имущих решит оттяпать твой бизнес, дело жизни твоей, – тут же все нарушения всплывут, тут же тебе все припомнят.
Все было плохо – и дома, и на работе. Свознячок, который Ольга почувствовала в тот день, когда они везли Машку на утренник, а в зеркале заднего вида маячила машина Митяя, превратился в штормовой ветер. Он рвал крышу, бил стекла и грозился разрушить все, чем Ольга жила, все, что она любила. Стас возвращался по вечерам с серым, безжизненным лицом, выпивал стопку водки и молча ложился спать, отвернувшись к стенке. На Ольгины вопросы он не отвечал.
Дети чувствовали неладное, капризничали, ссорились между собой, чего у них сроду не водилось. Машка то и дело порывалась плакать безо всякой причины, и один раз Стас, который в жизни не то что руку на детей не поднял – голос не повысил, накричал на нее и запер в детской.
Ольга пыталась, как могла, утешать детей, готовила Стасу ужин, улыбалась, запретила себе плакать при нем. Но что толку? Пришла беда, и она ничего не могла поделать. Она все надеялась, что как-нибудь само все уладится, как-нибудь утрясется. Она не верила, что их жизнь вот так вот за здорово живешь можно раскатать по асфальту только потому, что Стас хорошо работает и какому-то там Кольке Васину приглянулся его сервис. Ведь не может все это быть на самом деле! А потом во дворе ее встретили Чапа с дружком, и Ольга поняла, наконец: все это может быть, оно происходит на самом деле, и ничего уже не утрясется.
* * *
Чапа с дружком ждали Ольгу около детского сада. Ольга целый день просидела в налоговой и теперь переживала, что всех детей разобрали и Машка там кукует одна. В ларьке возле налоговой Ольга купила шоколадку и альбом с наклейками про принцесс (Машка давно намекала, что вон у Ленки такой альбом есть, но Ольга держалась – очень уж принцессы были уродливые). Она надеялась, что шоколадка и принцессы Машку обрадуют и она не станет расстраиваться, что ее забрали последней.Ольга подходила к воротам, когда из припаркованной прямо на тротуаре машины вышли двое в черных кожанках поверх спортивных костюмов и вразвалочку пошли к ней. Ольга их уже видела, этих бритых парней. Тот, что повыше, в день, когда впервые повеяло бедой, курил во дворе сервиса, а потом затоптал окурок на клумбе.
Собственно, Ольга сразу поняла, что гориллы ждут именно ее, но все равно попыталась обойти их, не заметить – глаза в землю, ничего не вижу, ничего не слышу, я не я, и лошадь не моя, как говорила мама.
Низенький взял ее под локоток:
– Ольга Михайловна? Поговорить бы.
– О чем? – Голос противно зазвенел.
– Об общих делах.
Главное – не паниковать. Сохранять спокойствие. Сейчас день, мы на улице, они ничего не посмеют мне сделать.
– У нас нет общих дел. Я вас в первый раз вижу!
Низенький ухмыльнулся:
– Не разочаровывайте нас, Ольга Михайловна. Вы ведь женщина умная, во всех отношениях, вразумите мужа. Ну, нехорошо, в самом деле! Ему уважаемые люди хорошее предложение сделали, а он себя ведет… неправильно. Неразумно. Да, Чапа?