Страница:
Триста сорок два знамени, семьдесят девять полков, личные вещи солдат и офицеров, снаряжение и денежные ящики попали в руки победившего герцога. Он отомстил за поруганную честь старушки Англии; и когда он лично вручал шпагу побежденного Немура принцу Генриху, который подъехал на место сражения, принц прослезился, бросился к нему на шею и сказал: "Герцог, я обязан короной своему святому покровителю и вам". Это была поистине славная победа: но чего не сделает английская доблесть?
Принц Немурский отправил в Париж короткое послание, гласившее: "Государь, все потеряно, кроме чести", - после чего был препровожден в тюрьму; и, несмотря на ходатайства пленившего его Дженкинса, вряд ли с ним обращались почтительно. Духовенство и дворянские полки, которые вернулись, когда сражение было закончено, требовали, чтобы принца расстреляли на месте, и громко роптали против cet Anglais brutal {Этого английского скота (франц.).}, который заступился за пленника. Генрих V даровал принцу жизнь; но, несомненно, введенный в заблуждение своими благородными и духовными советниками, обращался со славным английским герцогом подчеркнуто холодно и в тот вечер даже не пригласил его к ужину.
"Ну что ж! - сказал Дженкинс. - Я отлично поужинаю со своими веселыми друзьями". И в самом деле, в тот день были ограблены примерно двадцать восемь тысяч человек, и англичане, получив львиную долю добычи, имели полную возможность веселиться. Всех пленных (25403) без труда заставили надеть белые кокарды. У большинства этот знак верности уже был наготове, зашитый в фланелевые жилетки, где, по их клятвенным заверениям, они носили их с самого 1830 года. Этому вполне можно поверить, что мы и не преминем сделать; а принц Генрих был слишком расчетлив или слишком благодушен в минуту победы, чтобы усомниться в искренности клятв своих новых подданных, и милостиво пригласил полковников и генералов к своей трапезе.
Наутро было оглашено воззвание к обеим объединившимся армиям.
"Верные солдаты Франции и Наварры, - провозгласил принц, - святые даровали нам великую победу - враги нашей веры повержены, лилии вернулись на родную почву. Вчера в одиннадцать утра армия под моим командованием, несмотря на троекратное численное превосходство противника, вступила в бой с армией, предводительствуемой его светлостью принцем Немурским. Однако моя верная кавалерия и дворяне сравняли силы.
Полки "Флердоранж", "Полевые цветы" и "Одеколон" покрыли себя неувядаемой славой: они изрубили многие тысячи врагов. Их доблести умело споспешествовала храбрость духовных отцов: в минуту опасности они сплотились вокруг моего знамени и, сменив посох на шпагу, показали, что поистине принадлежат к воинствующей церкви.
Мои верные ирландские друзья вели себя с подобающим героизмом, - но к чему вдаваться в подробности, если каждый выполнил свой долг? Как упомнить действия отдельных людей, если все вели себя как герои?"
Маршал Франции Рафинад де Цитрон, главнокомандующий вооруженными силами его величества - христианнейшего из королей, представил к повышению в чине около трех тысяч человек; нетрудно представить себе возмущение Дженкинса и его храбрецов, если, как утверждают, они не были даже упомянуты в донесении!
Что же до принцев Вэллибеньонского, Доннегальского и Коннемарского, то они отправили своим правительствам депеши, гласившие: "Герцог Немурский разбит и взят в плен! Все это дело рук ирландцев!" По этому поводу его величество король Ирландии, созвав свой парламент в здании Хлебной биржи, произнес речь, в которой назвал Луи-Филиппа "старым негодяем" и рассыпался в похвалах своему сыну и его войску. По этому случаю король посвятил в рыцари сэра Генри Шихена, а также сэра Гэвена Даффи (чьи газеты напечатали сообщения о победе), и был так горд доблестью своего сына, что послал ему орден Свиньи и Свистка (первой степени) и щедрый подарок - вексель на пять тысяч фунтов стерлингов сроком на три месяца. Весь Дублин был иллюминирован; и на балу в королевском замке лорд-канцлер Смит (граф Смитский), нализавшись, вызвал на дуэль лорд-епископа Галуэйского ("Голубя"), и они дрались в парке Феникс. Прострелив навылет его преосвященство, граф Смитский принес извинения. Это был тот самый адвокат, который так прославился на памятном процессе короля - перед принятием Закона о Независимости.
Тем временем армия принца Генриха семимильными шагами продвигалась к Парижу, куда должно последовать вслед за ней и историку; ибо в этой столице назревали события поистине необычайные.
Глава VII
Осада Парижа
В силу удивительного совпадения, в тот же самый день, когда войска Генриха V по Западной дороге подступили к Парижу, войска императора Джона Томаса Наполеона подошли туда с севера. Между авангардами произошли стычки, было много убитых.
"Bon! {Прекрасно (франц.).} - подумал король Луи-Филипп, разглядывая их со своей башни. - Теперь-то они перебьют друг друга. Это, без сомнения, самый дешевый способ от них избавиться". Подсчеты проницательного монарха были восхитительно выражены принцем Бэллибеньонским.
- Тьфу, Гарри, - сказал он (с фамильярностью, от которой педантичного сына святого Людовика покоробило), - ты и вон тот тип, ну, словом, этот император, совсем как коты из Килкении, мой милый.
- Et que sont-ils ces chats de Kilkigny, monsieur le Prince de Ballybunion? {А что это за коты из Килкении, господин принц Бэллибеньонский? (франц.).} - игриво спросил христианнейший из королей.
В ответ принц Дэниел пересказал широко известную нравоучительную басню про животных, которые "сожрали друг друга до самых потрохов; именно это ты и тот старикашка император и сделаете, если будете и дальше так стараться" добавил от себя юный августейший шутник.
"Je prie votre Altesse Royale de vaquer a ses propres affaires {Прошу ваше королевское высочество не соваться в чужие дела (франц.).}, - сурово парировал принц Генри, ибо он терпеть не мог шуток; но в подлинном остроумии всегда есть зерно истины, и если бы христианнейший из королей последовал шутливым советам своего ирландского союзника, это пошло бы ему на пользу.
Дело в том, что король Генрих вступил в сговор с гарнизонами нескольких фортов и ожидал, что остальные тоже перейдут на его сторону. Однако из двадцати четырех упомянутых нами фортов только восемь - да и то лишь при посредстве маршала Сульта, который на старости лет ударился в благочестие, присоединились к Генриху и подняли белое знамя: другие же восемь, увидя перед собой принца Джона Томаса Наполеона, одетого в точности как его знаменитый предшественник, сразу бросились отворять ему ворота и подняли трехцветное знамя с орлом. Остальные восемь фортов, где укрылись принцы орлеанской крови, остались верны Луи-Филиппу. Однако ничто не могло заставить этого государя покинуть Тюильри. Там его деньги, и он поклялся, что никогда не бросит их на произвол судьбы. Напрасно сыновья предлагали отвезти его в один из фортов - он отказывался двинуться с места без своих сокровищ. Они обещали перевезти туда и сокровища; но нет, нет: король-патриарх, приставив палец к сморщенному от старости носу и лукаво подмигивая, сказал: "Мы сами с усами", - и решил остаться подле своих сундуков.
Театры и кафе были открыты, как обычно; акции на бирже поднялись на три сантима. "Деба" вышел в трех выпусках с различной политической окраской: один, "Журнал империи", для сторонников Наполеона; второй, "Легитимистский журнал", заигрывал с законной монархией, и, наконец, орлеанистское издание, всеми фибрами души преданное июльской монархии. Бедняга редактор, написавший статьи для всех трех выпусков, горько сетовал, что ему не повысили жалованье: но надо прямо сказать, что стоило лишь изменить имена, и одна и та же статья годилась одинаково для каждой из газет. Герцог Бретонский под титулом Людовика XVII непрестанно выпускал из Шарантона воззвания, но парижане оставались к ним глухи: лишь газета "Абракадабра" объявила себя его органом и позволяла себе весьма язвительные шутки по адресу всех трех претендентов.
Поскольку местность была опустошена на сто миль в окружности, каждый из принцев страстно желал очутиться в фортах, где было много провианта, а попав туда, они сразу же начинали изгонять тех из гарнизона, кто пришелся им не по нраву, проявлял неумеренный аппетит, или же давал основания усомниться в своей преданности. Эти бедняги, выставленные за ворота, были обречены на голодную смерть; проникнуть в Париж не было возможности; форты охранялись так бдительно, что туда не пробралась бы и мышь, - ей немедленно снесло бы ядром голову. Так и стояли рядом три враждующих армии, пылая ненавистью друг к другу, "жаждая крови, но остерегаясь нанести удар", а припасы в фортах, из-за бурного роста гарнизона, таяли с каждым днем. Луи-Филипп сидел в своем дворце, окруженный двадцатью четырьмя фортами, зная, что от одной искры они все мгновенно воспламенятся и он со своими сундуками через какие-нибудь десять минут взлетит к небу, в небытие - легко представить себе, что положение его было не из приятных.
Но спасение он видел в своих сокровищах. Ни сторонники императора, ни приверженцы Бурбонов не желали упустить на двести пятьдесят миллиардов чистого золота в слитках; принцы орлеанские также не решались расстрелять эту внушительную сумму денег, равно как и ее владельца, своего почтенного отца. Каков же был выход из создавшегося положения? Император обратился к христианнейшему из королей (они всегда величали так друг друга, обмениваясь посланиями), предлагая скрестить шпаги и решить дело силой оружия; Генрих согласился бы на это предложение, если бы священники, эти его духовные пастыри, не пригрозили отлучить его от церкви. Тем самым столь простой способ решить спор сделался невозможным.
Присутствие святых отцов в фортах причиняло всем немалое неудобство. Бедняги англичане, будучи протестантами, в особенности подвергались непрестанным мелким гонениям, что приводило в немалую ярость их командующего Дженкинса. И что греха таить, эти бестрепетные воины не слишком-то повиновались дисциплине. Памятуя обычаи старой доброй Англии, они сходились вместе и с проклятиями требовали мяса четыре раза в день, восковые свечи в казармах и непременный портер. За эти требования их поднимали на смех; священники даже призывали их поститься по пятницам, вследствие чего в полку начался настоящий мятеж, и солдаты не прочь были поднять на стенах Парижа четвертое знамя, а именно английское, но гарнизон был слишком силен, и пришлось им сдать свои дубинки; учитывая прошлые заслуги, им было разрешено покинуть форты. И притом, на их же счастье, в чем читатель вскоре сам убедится.
Принц Бэллибеньонский и ирландские войска были размещены в форте, который в угоду им назвали Картофельным, и они устроились там со всеми удобствами, какие позволяли обстоятельства. Принцы получали коньяку сколько душе угодно и коротали время на крепостном валу, играя в кости или в монетку (полупенсовиком, который неведомо каким образом нашелся у одного из них) на крупные суммы, под векселя. Их воины стояли вокруг и с восхищением следили за игрой; то и дело слышалось: "Ого-го, мистер Дэн, вот это бросок!", "Удачи, мистер Пат, выдайте-ка тринадцать!" - и так далее, в том же духе. Но подобное бездействие не могло длиться долго. Ирландцы прослышали о сокровищах, накопленных в Тюильрийском дворце; они вздыхали при мысли о том, как мало звонкой монеты в их прекрасной зеленой стране. Они рвались в бой! И в их головах созрел план...
Глава VIII
Битва между фортами
Утром 26 октября 1884 года его величество Луи-Филипп изволил завтракать, читая газету "Деба" и искренне желая, чтобы то, что говорилось в газете об "азиатской холере в лагере претендента Генриха" и "ветряной оспе, свирепствующей в фортах предателя Бонапарта", оказалось правдой; и каково было его удивление, когда раздался орудийный выстрел; и в тот же миг - трах! - восьмидесятичетырехфунтовое ядро влетело в окно и снесло голову верному мсье де Монталиве, который как раз в этот миг вносил блюдо с горячими пышками.
"Разбитое окно - три франка, - сказал монарх, - и пышки, конечно, тоже пропали!" И он, брюзжа, уселся за стол. Ах, король Луи-Филипп, этот выстрел стоил тебе дороже оконного стекла - дороже блюда с пышками, - он стоил тебе прекрасного королевства и пятидесяти миллионов налогоплательщиков.
Пушка выпалила с Картофельного форта.
- Боже праведный! - в бешенстве сказал командующий фортом ирландскому принцу. - Что вы наделали, ваше высочество?
- Тьфу! - отвечал тот. - Просто мы с Доннегалом увидели воробья на крыше Тюильри и решили пальнуть по нему, только и всего.
"Ур-р-ра-а! Ложись!" - закричали тут бесстрашные ирландцы; ибо в этот миг один из снарядов Пехена ударил в контрэскарп люнета, где они стояли, и равелин с несколькими амбразурами взлетел на воздух.
Двадцать третий форт, сохранявший верность Луи-Филиппу, видя, что Двадцать четвертый, или Картофельный, обстреливает Тюильри, незамедлительно открыл ответный огонь из своих орудий, обрушив его на форт приверженцев Бурбонов. Видя это, Двадцать второй форт, где засели сторонники императора, принялся поливать огнем Двадцать третий. Двадцать первый обстрелял Двадцать второй; и через четверть часа вся обширная линия укрепления была в огне, сверкала, ревела, гремела, трещала, палила самым основательным образом. Можно не сомневаться, что никогда ни до, ни после этого мир не слышал такого дикого шума. Представьте себе яростный грохот двадцати четырех тысяч пушек. Представьте небо, покрытое багровым заревом сотен тысяч сверкающих бронзовых метеоров; воздух, в котором повисла непроницаемая завеса дыма, - чуть ли не всю вселенную в огне! Ибо грохот канонады был слышен даже на вершине Анд, от него вылетели стекла в трех окнах на английской фабрике в Кантоне. Бах, бах, бах! Три дня не стихало это гигантское - я бы сказал циклопическое побоище. Бах, бах, бах, трах! Ядра носились повсюду: они метались, сшибались в поднебесье и вновь падали, свистя, вертясь, круша, на те же форты, с которых были пущены! Трах, трах, трах - тар-р-рарах!
На второй день можно было бы увидеть (если бы позволил дым), людей, собирающихся у ворот Картофельного форта, и услышать (если бы не мешал оглушительный грохот канонады), как они обмениваются таинственными сигналами. "Том", - послышался шепот. "Стил", - глухо донеслось в ответ. (Просто поразительно, как человеческий шепот способен перекрыть рев стихий!) Это собиралась Ирландская бригада. "Ну, ребята, теперь или никогда!" сказали им их вожди; и, сунув свои глиняные трубки в рот, они тайно прокрались в траншеи, не обращая внимания на осколки стекла и обломки стальных клинков; потом вылезли из траншей; бесшумно построились в боевой порядок и двинулись на Париж/Они знали, что войдут туда незаметно, - и в самом деле, никто не обратил внимания на их отсутствие.
Легкомысленные парижане тем временем, как обычно, развлекались в театрах и кафе; в фойе только и было разговоров, что о новой пьесе с участием Арналя; и новая статья мсье Эжена Сю так приковывала внимание читателя к газете, что он не обращал никакого внимания на содом, царивший за стенами.
Глава IX
Людовик XVII
Однако гром канонады произвел самое неожиданное действие на обитателей знаменитого Шарантонского сумасшедшего дома, куда, не забудьте, словно в насмешку, был водворен Людовик XVII. Его величественная осанка, невозмутимость, справедливость его притязаний наполняли благоговением и трепетом четыре тысячи его товарищей по заточению. Китайский император, принцесса Лунного королевства, Юлий Цезарь, святая Женевьева, святой покровитель города Парижа, папа Римский, мексиканский касик и еще несколько знаменитых и славных личностей, которым довелось туда попасть, держали совет с Людовиком XVII, и все согласились, что час пробил, - теперь или никогда следует поддержать его законные права на французский престол. На рев канонады они отвечали воем яростного ликования. Они приняли решение и выполнили его: набросились на доктора Пинеля и презренных тюремщиков, которые, под видом санитаров, держали их в ужасном плену, и во мгновение ока одолели их. С буйных пленников, томившихся в подвалах, были сняты смирительные рубашки; в эту постыдную одежду были облачены санитары, и их с торжествующим смехом втолкнули под холодный душ. Ворота тюрьмы распахнулись, и герои двинулись в самое пекло!
* * *
На третий день канонада стала заметно стихать; лишь время от времени рявкала какая-нибудь пушка.
* * *
На четвертый день парижане говорили друг другу: "Tiens! Us sont fatigues, les cannoniers des forts!" {Ну, видно, они устали, эти пушкари с фортов (франц.).}
А почему? Потому что кончился порох? Да, действительно, порох кончился.
Кончился порох, кончились пушки, пушкари, форты, - ничего не осталось. Форты уничтожили друг друга. Грохот битвы стих. Темные тучи рассеялись. Серебристая луна и мерцающие звезды ласково смотрели с безмятежных небес, и вокруг все было мир и покой - покой смерти. Священное, священное молчание!
Да, битва за Париж была окончена. Но где же бойцы? Все полегли - все до единого! А Луи-Филипп? Достославный государь взят в плен в Тюильри; Ирландская бригада окружила дворец: она явилась туда с небольшим опозданием - он уже был занят приверженцами его величества Людовика XVII.
Этот высоконравственный монарх и его сторонники лучше знали дорогу в Тюильри, чем невежественные сыны Эрина. Они прорвали слабый заслон гвардейцев, победоносно вбежали в величественные залы дворца, усадили семнадцатого Людовика на трон его предков, и парижане прочли в "Деба" от пятого ноября знаменитую статью, возвестившую, что гражданская война окончена:
"Наступил конец бедствиям, раздиравшим величайшую державу мира. Европа, которая скорбела о смутах, волновавших грудь Королевы Наций, стоящей во главе цивилизации, теперь может успокоиться. Монарх, о котором мы так давно мечтали, чей образ был скрыт от нас, и все же - о! - так страстно лелеем в сердце каждого француза, снова с нами. Да пребудет с ним благословение божие; да будет тысячу раз благословенна счастливая страна, которая наконец возвращена под его благодетельную, законную и мудрую власть!
Христианнейший из королей Людовик XVII вчера прибыл во дворец Тюильри в сопровождении своих августейших союзников. Его королевское высочество герцог Орлеанский вновь занял пост наместника королевства и вскоре вернется в свою резиденцию в Пале-Рояль. Величайшее счастье, что дети его высочества, находившиеся в бывших фортах Парижа (перед обстрелом, который так удачно завершился их разрушением), вернулись к отцу еще до начала канонады. Они и впредь, как доныне, останутся самыми преданными приверженцами порядка и трона.
Невозможно без слез читать воззвание нашего августейшего монарха.
"Мы, Людовик, и прочее, и прочее...
Дети мои! После девятисот девяноста девяти лет, проведенных в заточении, я вернулся к вам. Круговорот событий, предсказанный древними волхвами, и обращение планет, упомянутое в утраченных Сивиллиных книгах, завершили свое взаимоотталкивающее воздействие и привели (как я всегда был уверен, томясь в глубине своей подземной темницы) к торжеству Ангела Добра и полному поражению мерзкого Синего Дракона.
Когда началась стрельба и все силы мрака принялись совершать свои адские пороховые эволюции, я был поблизости - в своем Шарантонском дворце, в трехстах тридцати трех тысячах миль отсюда, на кольце Сатурна, - и я видел ваши страдания. Они тронули мое сердце, и я сказал: "Разве таблица умножения - это досужий вымысел? Разве знаки Зодиака - лишь болтовня астрономов?"
Я заковал в цепи и обрек на стенания и мрак своего врага доктора Пинеля. Санитаров я велю изжарить заживо. Я призвал к себе своих союзников. Высокие договаривающиеся стороны явились на мой зов: монархи со всех концов земли; властители с Луны и других небесных светил: белые некроманты и бледные пленные духи. Я прошептал мистическое заклятие, и двери распахнулись. Мы с торжеством вступили в Париж по Шарантонскому мосту. Наш багаж не подвергся досмотру в таможне. Бутылочно-зеленые надсмотрщики испугались наших криков и с визгом бежали: они узнали нас и пришли в трепет.
Мои верные пэры и члены палаты депутатов сплотятся вокруг меня. У меня есть друг в Турции, великий визирь мусульман: он бывший протестант и зовется лорд Бруэм. Я послал за ним, дабы он издал для нас законы: он великий знаток юриспруденции, астрологии и всех прочих наук; он поможет моим министрам решить все вопросы. Я отправил ему письмо по почте. Во Франции не будет больше позорных сумасшедших домов, где страдальцы дрожат в смирительных рубашках.
Я сразу узнал своего милого кузена Луи-Филиппа. Он был в своей конторе и считал деньги, о чем меня предупредило древнее пророчество. Он отдал мне ключи от своего золота; я сумею найти ему применение. Умудренный несчастьями, я не расточителен, но и не скуп. Я пожалую своей стране благородные установления вместо этих дьявольских фортов. Больше не будет отлито ни единой пушки. Они - наше проклятье и должны быть переплавлены, чугунные - на железнодорожные рельсы, бронзовые - на статуи прекрасных святых, ангелов и мудрецов, а медные - на деньги, которые будут розданы беднякам. Я сам был беден, и сердце мое преисполнено любви к ним.
Не будет больше бедности; не будет войн; не будет жадности; не будет паспортов; не будет таможен; не будет лжи; не будет медицины.
Мои палаты утвердят эти реформы. Такова моя воля. Я - король.
Подписано: Людовик".
"Вчера некоторую тревогу вызвало прибытие отряда английской пешей гвардии под командованием герцога Дженкинса; сначала они намеревались разграбить город, однако, услышав, что знамя с лилиями снова водружено над Францией, герцог поспешил в Тюильри и предложил его величеству свою верную службу. Предложение было принято, и желтоплюшевая гвардия заняла место швейцарцев, охранявших прежних монархов".
* * *
"Ирландская бригада, размещенная в Тюильри, поступает к нам на службу. Их командующий утверждает, что это они взяли приступом все парижские форты и, взорвав их, шли освобождать Людовика XVII, когда обнаружили, что монарх, к счастью, уже на свободе. Весть об их славной победе послана в Дублин, его величеству королю Ирландии. В его зеленой короне появятся новые лавры!"
* * *
Итак, мы довели до конца нашу историю Великой французской революции 1884 года. Она содержит деяния великие и многообразные, всевозможные доблестные подвиги; она повествует о поразительных превратностях судьбы; она дает моралисту широкое поле для философствования; а иного читателя она, быть может, просто позабавит на досуге. Но пусть этот читатель не воображает, что, коль скоро здесь нет прямой морали, у автора были какие-либо иные намерения, кроме благих. Плох тот читатель, который требует от автора прописной морали. Она хороша в букварях и книжках для детского чтения; мыслящим же умам она ни к чему. Сама история "Панча" далеко не моральна: но ее читают во всем мире. Счастлив тот, кому в наши мрачные времена дано вызвать у людей улыбку! Будем же смеяться и радоваться солнцу, даже если его лучи скользят по глади омута, сверкающей над холодной, черной бездной!
КОММЕНТАРИИ
История очередной французской революции (The History of the Next French Revolution).
Впервые опубликовано в "Панче" (февраль - апрель 1844 г.).
Не следует путать его с теми самозванцами... - Речь идет о сыне Людовика XVI, умершем в раннем детстве. В разное время несколько самозванцев выдавали себя за Людовика XVII, в том числе некий американец Элеазар Вильяме.
Герцог Бордосский - он же граф де Шамбор (1820-1883), внук короля Карла X, претендент на французский престол, которого роялисты именовали Генрихом V.
...в заброшенном лондонском квартале, именуемом Белгрейв-сквер. - В действительности это фешенебельный квартал Лондона, прилегающий к Бэкингемскому дворцу и Хайд-парку.
...его величество... не замедлит занять свою резиденцию в Шарантонском дворце. - В Шарантоне находилась известная больница для умалишенных, основанная в 1741 г.
Джон Томас Наполеон. - Теккерей не без основания дал претенденту-бонапартисту английские имена: отпрыски младшего брата Наполеона I Жерома Бонапарта от его брака с Элизабет Паттерсон, американкой, переселились в Соединенные Штаты.
"Монитер". - Точнее: "Монитер юниверсель" - официальная газета французского правительства с 1800 по 1869 г.
Солдаты 520-го полка, помните, что ваш пароль -"Жеманн", ваш отзыв "Вальми". - Под Валъми войска революционной Франции разбили 20 сентября 1792 г. прусскую армию, под Жеманном 6 ноября того же года - австрийскую.
Их королевские высочества принцы Немурский и Жуанвильский - сыновья короля Луи Филиппа.
Венсенский ров (который уже был роковым для его предка)... - Речь идет о герцоге Энгиенском, возглавлявшем армию французских эмигрантов. После роспуска этой армии в 1801 г. герцог жил на территории Баденского княжества. В 1804 г., готовясь провозгласить себя императором, первый консул Наполеон Бонапарт приказал схватить герцога на нейтральной территории и доставить его во Францию. 21 марта 1804 г. он был расстрелян во рву Венсенского замка.
22-го нивоза, 92-й год Республики. - Нивоз - четвертый месяц по республиканскому календарю, введенному в сентябре 1792 г. французским Конвентом, так что эта дата приходится на середину января 1884 г. Республиканский календарь был отменен Наполеоном в 1804 г.
Сорок веков смотрит на вас... и далее - набор фраз из разных обращений Наполеона Бонапарта к войскам.
Свобода, равенство и война всему миру! - Пародийный вариант лозунга Французской революции 1789 г.: "Свобода, равенство и братство".
Родина Дюгеклена, - Дюгеклен Бертран (1320- 1380) - прославленный французский военачальник, коннетабль Карла V.
Да станут отныне неразлучны лилии и арфа. - Лилии - эмблема на знамени французских королей династии Валуа и Бурбонов. Арфа - в гербе Ирландии.
...богатый материал... (который носил Ричард Львиное Сердце при Азенкуре)... - Нарочитый анахронизм: король английский Ричард I умер в 1199 году, а король Генрих V нанес решительное поражение французам при Азенкуре во время Столетней войны в 1415 г.
Теобальд Мэтью (1790-1856) - ирландский священник, известный общественный деятель и проповедник трезвенности.
Не забудем Ганнибала и Капую. - Карфагенский полководец Ганнибал, взяв в 215 г. до н. э. у римлян Капую, расположился в ней на отдых. Как гласит предание, его воины предались там пирам и безделью, после чего военная удача ему изменила.
Одиллон Барро (1791-1873) - консервативный политический деятель периода Июльской монархии. При Наполеоне ITI возглавлял кабинет министров.
Томас Мур (1779-1852) - ирландский поэт-романтик. Близкий друг и биограф Байрона.
"Здесь, как и на Веллингтон-стрит, государь". - На Веллингтон-стрит в Лондоне находились гвардейские казармы.
Араго Доминик-Франсуа (1786-1853) - известный французский ученый, член Академия.
..."жаждая крови., но остерегаясь нанести удар"... - Из "Послания д-ру Арбетноту" Александра Попа.
Битва, между фортами, - В начале сороковых годов XIX века правительство Луи Филиппа приступило к возведению вокруг Парижа целой системы фортов под предлогом защиты от "вторжения извне". Однако прогрессивная печать того времени вскрыла истинное назначение этих сооружений. Форты в первую очередь должны были служить защитой Июльской монархии от народных масс, среди которых назревало недовольство режимом, приведшее к февральской революции 1848 г.
Пинель Филипп (1745-1826) - врач-психиатр, автор ряда научных трудов, добивавшийся гуманного обращения с душевнобольными. Работал в Шарантонской больнице.
Принц Немурский отправил в Париж короткое послание, гласившее: "Государь, все потеряно, кроме чести", - после чего был препровожден в тюрьму; и, несмотря на ходатайства пленившего его Дженкинса, вряд ли с ним обращались почтительно. Духовенство и дворянские полки, которые вернулись, когда сражение было закончено, требовали, чтобы принца расстреляли на месте, и громко роптали против cet Anglais brutal {Этого английского скота (франц.).}, который заступился за пленника. Генрих V даровал принцу жизнь; но, несомненно, введенный в заблуждение своими благородными и духовными советниками, обращался со славным английским герцогом подчеркнуто холодно и в тот вечер даже не пригласил его к ужину.
"Ну что ж! - сказал Дженкинс. - Я отлично поужинаю со своими веселыми друзьями". И в самом деле, в тот день были ограблены примерно двадцать восемь тысяч человек, и англичане, получив львиную долю добычи, имели полную возможность веселиться. Всех пленных (25403) без труда заставили надеть белые кокарды. У большинства этот знак верности уже был наготове, зашитый в фланелевые жилетки, где, по их клятвенным заверениям, они носили их с самого 1830 года. Этому вполне можно поверить, что мы и не преминем сделать; а принц Генрих был слишком расчетлив или слишком благодушен в минуту победы, чтобы усомниться в искренности клятв своих новых подданных, и милостиво пригласил полковников и генералов к своей трапезе.
Наутро было оглашено воззвание к обеим объединившимся армиям.
"Верные солдаты Франции и Наварры, - провозгласил принц, - святые даровали нам великую победу - враги нашей веры повержены, лилии вернулись на родную почву. Вчера в одиннадцать утра армия под моим командованием, несмотря на троекратное численное превосходство противника, вступила в бой с армией, предводительствуемой его светлостью принцем Немурским. Однако моя верная кавалерия и дворяне сравняли силы.
Полки "Флердоранж", "Полевые цветы" и "Одеколон" покрыли себя неувядаемой славой: они изрубили многие тысячи врагов. Их доблести умело споспешествовала храбрость духовных отцов: в минуту опасности они сплотились вокруг моего знамени и, сменив посох на шпагу, показали, что поистине принадлежат к воинствующей церкви.
Мои верные ирландские друзья вели себя с подобающим героизмом, - но к чему вдаваться в подробности, если каждый выполнил свой долг? Как упомнить действия отдельных людей, если все вели себя как герои?"
Маршал Франции Рафинад де Цитрон, главнокомандующий вооруженными силами его величества - христианнейшего из королей, представил к повышению в чине около трех тысяч человек; нетрудно представить себе возмущение Дженкинса и его храбрецов, если, как утверждают, они не были даже упомянуты в донесении!
Что же до принцев Вэллибеньонского, Доннегальского и Коннемарского, то они отправили своим правительствам депеши, гласившие: "Герцог Немурский разбит и взят в плен! Все это дело рук ирландцев!" По этому поводу его величество король Ирландии, созвав свой парламент в здании Хлебной биржи, произнес речь, в которой назвал Луи-Филиппа "старым негодяем" и рассыпался в похвалах своему сыну и его войску. По этому случаю король посвятил в рыцари сэра Генри Шихена, а также сэра Гэвена Даффи (чьи газеты напечатали сообщения о победе), и был так горд доблестью своего сына, что послал ему орден Свиньи и Свистка (первой степени) и щедрый подарок - вексель на пять тысяч фунтов стерлингов сроком на три месяца. Весь Дублин был иллюминирован; и на балу в королевском замке лорд-канцлер Смит (граф Смитский), нализавшись, вызвал на дуэль лорд-епископа Галуэйского ("Голубя"), и они дрались в парке Феникс. Прострелив навылет его преосвященство, граф Смитский принес извинения. Это был тот самый адвокат, который так прославился на памятном процессе короля - перед принятием Закона о Независимости.
Тем временем армия принца Генриха семимильными шагами продвигалась к Парижу, куда должно последовать вслед за ней и историку; ибо в этой столице назревали события поистине необычайные.
Глава VII
Осада Парижа
В силу удивительного совпадения, в тот же самый день, когда войска Генриха V по Западной дороге подступили к Парижу, войска императора Джона Томаса Наполеона подошли туда с севера. Между авангардами произошли стычки, было много убитых.
"Bon! {Прекрасно (франц.).} - подумал король Луи-Филипп, разглядывая их со своей башни. - Теперь-то они перебьют друг друга. Это, без сомнения, самый дешевый способ от них избавиться". Подсчеты проницательного монарха были восхитительно выражены принцем Бэллибеньонским.
- Тьфу, Гарри, - сказал он (с фамильярностью, от которой педантичного сына святого Людовика покоробило), - ты и вон тот тип, ну, словом, этот император, совсем как коты из Килкении, мой милый.
- Et que sont-ils ces chats de Kilkigny, monsieur le Prince de Ballybunion? {А что это за коты из Килкении, господин принц Бэллибеньонский? (франц.).} - игриво спросил христианнейший из королей.
В ответ принц Дэниел пересказал широко известную нравоучительную басню про животных, которые "сожрали друг друга до самых потрохов; именно это ты и тот старикашка император и сделаете, если будете и дальше так стараться" добавил от себя юный августейший шутник.
"Je prie votre Altesse Royale de vaquer a ses propres affaires {Прошу ваше королевское высочество не соваться в чужие дела (франц.).}, - сурово парировал принц Генри, ибо он терпеть не мог шуток; но в подлинном остроумии всегда есть зерно истины, и если бы христианнейший из королей последовал шутливым советам своего ирландского союзника, это пошло бы ему на пользу.
Дело в том, что король Генрих вступил в сговор с гарнизонами нескольких фортов и ожидал, что остальные тоже перейдут на его сторону. Однако из двадцати четырех упомянутых нами фортов только восемь - да и то лишь при посредстве маршала Сульта, который на старости лет ударился в благочестие, присоединились к Генриху и подняли белое знамя: другие же восемь, увидя перед собой принца Джона Томаса Наполеона, одетого в точности как его знаменитый предшественник, сразу бросились отворять ему ворота и подняли трехцветное знамя с орлом. Остальные восемь фортов, где укрылись принцы орлеанской крови, остались верны Луи-Филиппу. Однако ничто не могло заставить этого государя покинуть Тюильри. Там его деньги, и он поклялся, что никогда не бросит их на произвол судьбы. Напрасно сыновья предлагали отвезти его в один из фортов - он отказывался двинуться с места без своих сокровищ. Они обещали перевезти туда и сокровища; но нет, нет: король-патриарх, приставив палец к сморщенному от старости носу и лукаво подмигивая, сказал: "Мы сами с усами", - и решил остаться подле своих сундуков.
Театры и кафе были открыты, как обычно; акции на бирже поднялись на три сантима. "Деба" вышел в трех выпусках с различной политической окраской: один, "Журнал империи", для сторонников Наполеона; второй, "Легитимистский журнал", заигрывал с законной монархией, и, наконец, орлеанистское издание, всеми фибрами души преданное июльской монархии. Бедняга редактор, написавший статьи для всех трех выпусков, горько сетовал, что ему не повысили жалованье: но надо прямо сказать, что стоило лишь изменить имена, и одна и та же статья годилась одинаково для каждой из газет. Герцог Бретонский под титулом Людовика XVII непрестанно выпускал из Шарантона воззвания, но парижане оставались к ним глухи: лишь газета "Абракадабра" объявила себя его органом и позволяла себе весьма язвительные шутки по адресу всех трех претендентов.
Поскольку местность была опустошена на сто миль в окружности, каждый из принцев страстно желал очутиться в фортах, где было много провианта, а попав туда, они сразу же начинали изгонять тех из гарнизона, кто пришелся им не по нраву, проявлял неумеренный аппетит, или же давал основания усомниться в своей преданности. Эти бедняги, выставленные за ворота, были обречены на голодную смерть; проникнуть в Париж не было возможности; форты охранялись так бдительно, что туда не пробралась бы и мышь, - ей немедленно снесло бы ядром голову. Так и стояли рядом три враждующих армии, пылая ненавистью друг к другу, "жаждая крови, но остерегаясь нанести удар", а припасы в фортах, из-за бурного роста гарнизона, таяли с каждым днем. Луи-Филипп сидел в своем дворце, окруженный двадцатью четырьмя фортами, зная, что от одной искры они все мгновенно воспламенятся и он со своими сундуками через какие-нибудь десять минут взлетит к небу, в небытие - легко представить себе, что положение его было не из приятных.
Но спасение он видел в своих сокровищах. Ни сторонники императора, ни приверженцы Бурбонов не желали упустить на двести пятьдесят миллиардов чистого золота в слитках; принцы орлеанские также не решались расстрелять эту внушительную сумму денег, равно как и ее владельца, своего почтенного отца. Каков же был выход из создавшегося положения? Император обратился к христианнейшему из королей (они всегда величали так друг друга, обмениваясь посланиями), предлагая скрестить шпаги и решить дело силой оружия; Генрих согласился бы на это предложение, если бы священники, эти его духовные пастыри, не пригрозили отлучить его от церкви. Тем самым столь простой способ решить спор сделался невозможным.
Присутствие святых отцов в фортах причиняло всем немалое неудобство. Бедняги англичане, будучи протестантами, в особенности подвергались непрестанным мелким гонениям, что приводило в немалую ярость их командующего Дженкинса. И что греха таить, эти бестрепетные воины не слишком-то повиновались дисциплине. Памятуя обычаи старой доброй Англии, они сходились вместе и с проклятиями требовали мяса четыре раза в день, восковые свечи в казармах и непременный портер. За эти требования их поднимали на смех; священники даже призывали их поститься по пятницам, вследствие чего в полку начался настоящий мятеж, и солдаты не прочь были поднять на стенах Парижа четвертое знамя, а именно английское, но гарнизон был слишком силен, и пришлось им сдать свои дубинки; учитывая прошлые заслуги, им было разрешено покинуть форты. И притом, на их же счастье, в чем читатель вскоре сам убедится.
Принц Бэллибеньонский и ирландские войска были размещены в форте, который в угоду им назвали Картофельным, и они устроились там со всеми удобствами, какие позволяли обстоятельства. Принцы получали коньяку сколько душе угодно и коротали время на крепостном валу, играя в кости или в монетку (полупенсовиком, который неведомо каким образом нашелся у одного из них) на крупные суммы, под векселя. Их воины стояли вокруг и с восхищением следили за игрой; то и дело слышалось: "Ого-го, мистер Дэн, вот это бросок!", "Удачи, мистер Пат, выдайте-ка тринадцать!" - и так далее, в том же духе. Но подобное бездействие не могло длиться долго. Ирландцы прослышали о сокровищах, накопленных в Тюильрийском дворце; они вздыхали при мысли о том, как мало звонкой монеты в их прекрасной зеленой стране. Они рвались в бой! И в их головах созрел план...
Глава VIII
Битва между фортами
Утром 26 октября 1884 года его величество Луи-Филипп изволил завтракать, читая газету "Деба" и искренне желая, чтобы то, что говорилось в газете об "азиатской холере в лагере претендента Генриха" и "ветряной оспе, свирепствующей в фортах предателя Бонапарта", оказалось правдой; и каково было его удивление, когда раздался орудийный выстрел; и в тот же миг - трах! - восьмидесятичетырехфунтовое ядро влетело в окно и снесло голову верному мсье де Монталиве, который как раз в этот миг вносил блюдо с горячими пышками.
"Разбитое окно - три франка, - сказал монарх, - и пышки, конечно, тоже пропали!" И он, брюзжа, уселся за стол. Ах, король Луи-Филипп, этот выстрел стоил тебе дороже оконного стекла - дороже блюда с пышками, - он стоил тебе прекрасного королевства и пятидесяти миллионов налогоплательщиков.
Пушка выпалила с Картофельного форта.
- Боже праведный! - в бешенстве сказал командующий фортом ирландскому принцу. - Что вы наделали, ваше высочество?
- Тьфу! - отвечал тот. - Просто мы с Доннегалом увидели воробья на крыше Тюильри и решили пальнуть по нему, только и всего.
"Ур-р-ра-а! Ложись!" - закричали тут бесстрашные ирландцы; ибо в этот миг один из снарядов Пехена ударил в контрэскарп люнета, где они стояли, и равелин с несколькими амбразурами взлетел на воздух.
Двадцать третий форт, сохранявший верность Луи-Филиппу, видя, что Двадцать четвертый, или Картофельный, обстреливает Тюильри, незамедлительно открыл ответный огонь из своих орудий, обрушив его на форт приверженцев Бурбонов. Видя это, Двадцать второй форт, где засели сторонники императора, принялся поливать огнем Двадцать третий. Двадцать первый обстрелял Двадцать второй; и через четверть часа вся обширная линия укрепления была в огне, сверкала, ревела, гремела, трещала, палила самым основательным образом. Можно не сомневаться, что никогда ни до, ни после этого мир не слышал такого дикого шума. Представьте себе яростный грохот двадцати четырех тысяч пушек. Представьте небо, покрытое багровым заревом сотен тысяч сверкающих бронзовых метеоров; воздух, в котором повисла непроницаемая завеса дыма, - чуть ли не всю вселенную в огне! Ибо грохот канонады был слышен даже на вершине Анд, от него вылетели стекла в трех окнах на английской фабрике в Кантоне. Бах, бах, бах! Три дня не стихало это гигантское - я бы сказал циклопическое побоище. Бах, бах, бах, трах! Ядра носились повсюду: они метались, сшибались в поднебесье и вновь падали, свистя, вертясь, круша, на те же форты, с которых были пущены! Трах, трах, трах - тар-р-рарах!
На второй день можно было бы увидеть (если бы позволил дым), людей, собирающихся у ворот Картофельного форта, и услышать (если бы не мешал оглушительный грохот канонады), как они обмениваются таинственными сигналами. "Том", - послышался шепот. "Стил", - глухо донеслось в ответ. (Просто поразительно, как человеческий шепот способен перекрыть рев стихий!) Это собиралась Ирландская бригада. "Ну, ребята, теперь или никогда!" сказали им их вожди; и, сунув свои глиняные трубки в рот, они тайно прокрались в траншеи, не обращая внимания на осколки стекла и обломки стальных клинков; потом вылезли из траншей; бесшумно построились в боевой порядок и двинулись на Париж/Они знали, что войдут туда незаметно, - и в самом деле, никто не обратил внимания на их отсутствие.
Легкомысленные парижане тем временем, как обычно, развлекались в театрах и кафе; в фойе только и было разговоров, что о новой пьесе с участием Арналя; и новая статья мсье Эжена Сю так приковывала внимание читателя к газете, что он не обращал никакого внимания на содом, царивший за стенами.
Глава IX
Людовик XVII
Однако гром канонады произвел самое неожиданное действие на обитателей знаменитого Шарантонского сумасшедшего дома, куда, не забудьте, словно в насмешку, был водворен Людовик XVII. Его величественная осанка, невозмутимость, справедливость его притязаний наполняли благоговением и трепетом четыре тысячи его товарищей по заточению. Китайский император, принцесса Лунного королевства, Юлий Цезарь, святая Женевьева, святой покровитель города Парижа, папа Римский, мексиканский касик и еще несколько знаменитых и славных личностей, которым довелось туда попасть, держали совет с Людовиком XVII, и все согласились, что час пробил, - теперь или никогда следует поддержать его законные права на французский престол. На рев канонады они отвечали воем яростного ликования. Они приняли решение и выполнили его: набросились на доктора Пинеля и презренных тюремщиков, которые, под видом санитаров, держали их в ужасном плену, и во мгновение ока одолели их. С буйных пленников, томившихся в подвалах, были сняты смирительные рубашки; в эту постыдную одежду были облачены санитары, и их с торжествующим смехом втолкнули под холодный душ. Ворота тюрьмы распахнулись, и герои двинулись в самое пекло!
* * *
На третий день канонада стала заметно стихать; лишь время от времени рявкала какая-нибудь пушка.
* * *
На четвертый день парижане говорили друг другу: "Tiens! Us sont fatigues, les cannoniers des forts!" {Ну, видно, они устали, эти пушкари с фортов (франц.).}
А почему? Потому что кончился порох? Да, действительно, порох кончился.
Кончился порох, кончились пушки, пушкари, форты, - ничего не осталось. Форты уничтожили друг друга. Грохот битвы стих. Темные тучи рассеялись. Серебристая луна и мерцающие звезды ласково смотрели с безмятежных небес, и вокруг все было мир и покой - покой смерти. Священное, священное молчание!
Да, битва за Париж была окончена. Но где же бойцы? Все полегли - все до единого! А Луи-Филипп? Достославный государь взят в плен в Тюильри; Ирландская бригада окружила дворец: она явилась туда с небольшим опозданием - он уже был занят приверженцами его величества Людовика XVII.
Этот высоконравственный монарх и его сторонники лучше знали дорогу в Тюильри, чем невежественные сыны Эрина. Они прорвали слабый заслон гвардейцев, победоносно вбежали в величественные залы дворца, усадили семнадцатого Людовика на трон его предков, и парижане прочли в "Деба" от пятого ноября знаменитую статью, возвестившую, что гражданская война окончена:
"Наступил конец бедствиям, раздиравшим величайшую державу мира. Европа, которая скорбела о смутах, волновавших грудь Королевы Наций, стоящей во главе цивилизации, теперь может успокоиться. Монарх, о котором мы так давно мечтали, чей образ был скрыт от нас, и все же - о! - так страстно лелеем в сердце каждого француза, снова с нами. Да пребудет с ним благословение божие; да будет тысячу раз благословенна счастливая страна, которая наконец возвращена под его благодетельную, законную и мудрую власть!
Христианнейший из королей Людовик XVII вчера прибыл во дворец Тюильри в сопровождении своих августейших союзников. Его королевское высочество герцог Орлеанский вновь занял пост наместника королевства и вскоре вернется в свою резиденцию в Пале-Рояль. Величайшее счастье, что дети его высочества, находившиеся в бывших фортах Парижа (перед обстрелом, который так удачно завершился их разрушением), вернулись к отцу еще до начала канонады. Они и впредь, как доныне, останутся самыми преданными приверженцами порядка и трона.
Невозможно без слез читать воззвание нашего августейшего монарха.
"Мы, Людовик, и прочее, и прочее...
Дети мои! После девятисот девяноста девяти лет, проведенных в заточении, я вернулся к вам. Круговорот событий, предсказанный древними волхвами, и обращение планет, упомянутое в утраченных Сивиллиных книгах, завершили свое взаимоотталкивающее воздействие и привели (как я всегда был уверен, томясь в глубине своей подземной темницы) к торжеству Ангела Добра и полному поражению мерзкого Синего Дракона.
Когда началась стрельба и все силы мрака принялись совершать свои адские пороховые эволюции, я был поблизости - в своем Шарантонском дворце, в трехстах тридцати трех тысячах миль отсюда, на кольце Сатурна, - и я видел ваши страдания. Они тронули мое сердце, и я сказал: "Разве таблица умножения - это досужий вымысел? Разве знаки Зодиака - лишь болтовня астрономов?"
Я заковал в цепи и обрек на стенания и мрак своего врага доктора Пинеля. Санитаров я велю изжарить заживо. Я призвал к себе своих союзников. Высокие договаривающиеся стороны явились на мой зов: монархи со всех концов земли; властители с Луны и других небесных светил: белые некроманты и бледные пленные духи. Я прошептал мистическое заклятие, и двери распахнулись. Мы с торжеством вступили в Париж по Шарантонскому мосту. Наш багаж не подвергся досмотру в таможне. Бутылочно-зеленые надсмотрщики испугались наших криков и с визгом бежали: они узнали нас и пришли в трепет.
Мои верные пэры и члены палаты депутатов сплотятся вокруг меня. У меня есть друг в Турции, великий визирь мусульман: он бывший протестант и зовется лорд Бруэм. Я послал за ним, дабы он издал для нас законы: он великий знаток юриспруденции, астрологии и всех прочих наук; он поможет моим министрам решить все вопросы. Я отправил ему письмо по почте. Во Франции не будет больше позорных сумасшедших домов, где страдальцы дрожат в смирительных рубашках.
Я сразу узнал своего милого кузена Луи-Филиппа. Он был в своей конторе и считал деньги, о чем меня предупредило древнее пророчество. Он отдал мне ключи от своего золота; я сумею найти ему применение. Умудренный несчастьями, я не расточителен, но и не скуп. Я пожалую своей стране благородные установления вместо этих дьявольских фортов. Больше не будет отлито ни единой пушки. Они - наше проклятье и должны быть переплавлены, чугунные - на железнодорожные рельсы, бронзовые - на статуи прекрасных святых, ангелов и мудрецов, а медные - на деньги, которые будут розданы беднякам. Я сам был беден, и сердце мое преисполнено любви к ним.
Не будет больше бедности; не будет войн; не будет жадности; не будет паспортов; не будет таможен; не будет лжи; не будет медицины.
Мои палаты утвердят эти реформы. Такова моя воля. Я - король.
Подписано: Людовик".
"Вчера некоторую тревогу вызвало прибытие отряда английской пешей гвардии под командованием герцога Дженкинса; сначала они намеревались разграбить город, однако, услышав, что знамя с лилиями снова водружено над Францией, герцог поспешил в Тюильри и предложил его величеству свою верную службу. Предложение было принято, и желтоплюшевая гвардия заняла место швейцарцев, охранявших прежних монархов".
* * *
"Ирландская бригада, размещенная в Тюильри, поступает к нам на службу. Их командующий утверждает, что это они взяли приступом все парижские форты и, взорвав их, шли освобождать Людовика XVII, когда обнаружили, что монарх, к счастью, уже на свободе. Весть об их славной победе послана в Дублин, его величеству королю Ирландии. В его зеленой короне появятся новые лавры!"
* * *
Итак, мы довели до конца нашу историю Великой французской революции 1884 года. Она содержит деяния великие и многообразные, всевозможные доблестные подвиги; она повествует о поразительных превратностях судьбы; она дает моралисту широкое поле для философствования; а иного читателя она, быть может, просто позабавит на досуге. Но пусть этот читатель не воображает, что, коль скоро здесь нет прямой морали, у автора были какие-либо иные намерения, кроме благих. Плох тот читатель, который требует от автора прописной морали. Она хороша в букварях и книжках для детского чтения; мыслящим же умам она ни к чему. Сама история "Панча" далеко не моральна: но ее читают во всем мире. Счастлив тот, кому в наши мрачные времена дано вызвать у людей улыбку! Будем же смеяться и радоваться солнцу, даже если его лучи скользят по глади омута, сверкающей над холодной, черной бездной!
КОММЕНТАРИИ
История очередной французской революции (The History of the Next French Revolution).
Впервые опубликовано в "Панче" (февраль - апрель 1844 г.).
Не следует путать его с теми самозванцами... - Речь идет о сыне Людовика XVI, умершем в раннем детстве. В разное время несколько самозванцев выдавали себя за Людовика XVII, в том числе некий американец Элеазар Вильяме.
Герцог Бордосский - он же граф де Шамбор (1820-1883), внук короля Карла X, претендент на французский престол, которого роялисты именовали Генрихом V.
...в заброшенном лондонском квартале, именуемом Белгрейв-сквер. - В действительности это фешенебельный квартал Лондона, прилегающий к Бэкингемскому дворцу и Хайд-парку.
...его величество... не замедлит занять свою резиденцию в Шарантонском дворце. - В Шарантоне находилась известная больница для умалишенных, основанная в 1741 г.
Джон Томас Наполеон. - Теккерей не без основания дал претенденту-бонапартисту английские имена: отпрыски младшего брата Наполеона I Жерома Бонапарта от его брака с Элизабет Паттерсон, американкой, переселились в Соединенные Штаты.
"Монитер". - Точнее: "Монитер юниверсель" - официальная газета французского правительства с 1800 по 1869 г.
Солдаты 520-го полка, помните, что ваш пароль -"Жеманн", ваш отзыв "Вальми". - Под Валъми войска революционной Франции разбили 20 сентября 1792 г. прусскую армию, под Жеманном 6 ноября того же года - австрийскую.
Их королевские высочества принцы Немурский и Жуанвильский - сыновья короля Луи Филиппа.
Венсенский ров (который уже был роковым для его предка)... - Речь идет о герцоге Энгиенском, возглавлявшем армию французских эмигрантов. После роспуска этой армии в 1801 г. герцог жил на территории Баденского княжества. В 1804 г., готовясь провозгласить себя императором, первый консул Наполеон Бонапарт приказал схватить герцога на нейтральной территории и доставить его во Францию. 21 марта 1804 г. он был расстрелян во рву Венсенского замка.
22-го нивоза, 92-й год Республики. - Нивоз - четвертый месяц по республиканскому календарю, введенному в сентябре 1792 г. французским Конвентом, так что эта дата приходится на середину января 1884 г. Республиканский календарь был отменен Наполеоном в 1804 г.
Сорок веков смотрит на вас... и далее - набор фраз из разных обращений Наполеона Бонапарта к войскам.
Свобода, равенство и война всему миру! - Пародийный вариант лозунга Французской революции 1789 г.: "Свобода, равенство и братство".
Родина Дюгеклена, - Дюгеклен Бертран (1320- 1380) - прославленный французский военачальник, коннетабль Карла V.
Да станут отныне неразлучны лилии и арфа. - Лилии - эмблема на знамени французских королей династии Валуа и Бурбонов. Арфа - в гербе Ирландии.
...богатый материал... (который носил Ричард Львиное Сердце при Азенкуре)... - Нарочитый анахронизм: король английский Ричард I умер в 1199 году, а король Генрих V нанес решительное поражение французам при Азенкуре во время Столетней войны в 1415 г.
Теобальд Мэтью (1790-1856) - ирландский священник, известный общественный деятель и проповедник трезвенности.
Не забудем Ганнибала и Капую. - Карфагенский полководец Ганнибал, взяв в 215 г. до н. э. у римлян Капую, расположился в ней на отдых. Как гласит предание, его воины предались там пирам и безделью, после чего военная удача ему изменила.
Одиллон Барро (1791-1873) - консервативный политический деятель периода Июльской монархии. При Наполеоне ITI возглавлял кабинет министров.
Томас Мур (1779-1852) - ирландский поэт-романтик. Близкий друг и биограф Байрона.
"Здесь, как и на Веллингтон-стрит, государь". - На Веллингтон-стрит в Лондоне находились гвардейские казармы.
Араго Доминик-Франсуа (1786-1853) - известный французский ученый, член Академия.
..."жаждая крови., но остерегаясь нанести удар"... - Из "Послания д-ру Арбетноту" Александра Попа.
Битва, между фортами, - В начале сороковых годов XIX века правительство Луи Филиппа приступило к возведению вокруг Парижа целой системы фортов под предлогом защиты от "вторжения извне". Однако прогрессивная печать того времени вскрыла истинное назначение этих сооружений. Форты в первую очередь должны были служить защитой Июльской монархии от народных масс, среди которых назревало недовольство режимом, приведшее к февральской революции 1848 г.
Пинель Филипп (1745-1826) - врач-психиатр, автор ряда научных трудов, добивавшийся гуманного обращения с душевнобольными. Работал в Шарантонской больнице.