Теллеген Т. Все равно тебя не брошу

Некоторое время он сидел неподвижно, уставившись на темные заросли.
Потом сложил письма в аккуратную стопку, так, что она достигла конька
крыши, выбрался через чердак наружу, улегся на письма, накрылся вместо
одеяла письмом, начинавшимся "Дорогой Муравей", и уснул.
Светила луна, и письма шуршали, когда Муравей ворочался с боку на бок.
Тогда он согласно кивал головой и бормотал сквозь сон: "Муравей, это я".


ОДНАЖДЫ ВЕЧЕРОМ Муравей и Белка сидели рядышком на ветке перед Белкиной
дверью.
Светила луна, и они лакомились медом и сладкими буковыми орешками.
Довольно долго они предавались этому занятию в молчании. Потом Муравей
спросил:
- А ты вообще никогда от меня не устаешь, а, Белка?
- Я? - переспросила Белка. - Да нет.
Муравей помолчал и продолжил:
- Но ведь может такое случиться?
- Нет, - возразила Белка. - Такого случиться не может. Ну, скажи на
милость, как это я вдруг от тебя могу устать?
- Да очень просто, - сказал Муравей. - Устать можно от чего угодно. Вот
ты же иногда устаешь от буковых орешков?
- От буковых орешков... - проговорила Белка. Она глубоко задумалась, но
так и не смогла припомнить, чтобы ей когда-либо случилось устать от буковых
орешков. "Хотя все может быть", - подумала она.
- Но от тебя - ни в жизнь! - сказала она.
- О, - только и вымолвил Муравей.
Наступило долгое молчание. Нежные облачка осторожно выпутывались из
кустов и медленно плыли по лесу, запутываясь в деревьях.
- А я порой сам от себя устаю, - наконец нарушил молчание Муравей. - А
ты что ли нет?
- Ну и от чего ты устаешь-то? - полюбопытствовала Белка.
- И сам не знаю, - сказал Муравей. - Так, устаю, и все. В общем смысле.
О таких вещах Белке еще слыхивать не приходилось. Она поскребла за ухом
и задумалась о самой себе. И вот, посидев таким образом часок-другой в
глубокой задумчивости, она, к своему удивлению, тоже ощутила усталость от
самой себя. Чувство было довольно необычное.
- Да, - сказала она. - Вот теперь и я от самой себя устала.
Муравей кивнул.
Был теплый вечер. Где-то вдали с ветвей ухала Сова, а высоко в небе
висела Луна, большая и круглая.
Муравей и Белка молчали и отдыхали от самих себя. Время от времени они
вздыхали, хмурили лбы и отправляли в рот парочку буковых орешков и
ложку-другую меду.
И только поздно ночью, когда луна уже почти зашла, они полностью
восстановили свои силы и уснули без задних ног.

ОДНАЖДЫ УТРОМ Белка проснулась и увидела, что все куда-то пропали.
Белка помчалась по лесу с криком: "Вы где? "
Но ответа не было, и вообще никого нигде не было. Она заглянула в домик
Муравья - пусто. Постучалась к Жуку - тишина. Пошлепала ладошкой по воде в
реке: никто не высунул голову ей навстречу. И никто больше не распевал на
деревьях, и никто не шуршал в траве, и никто не пролетал мимо. Белка все
обыскала. "Может, тут за травинкой кто сидит, - думала она, шаря в траве.
- Или нет, вон там за буком они притаились. Неужто их в самом деле будет не
найти? " - думала она мрачно.
К полудню она решила написать письмо.

Всем.
Вы где?
Давайте возвращайтесь.
Белка.

Но стояло полное безветрие, и письма ей отправить не удалось. Белка
ужасно огорчилась. Она думала о Слоне, о Карпе, о Сверчке, о Воробье и
прежде всего - о Муравье. "Муравей, - повторяла она, - Муравей... "
"Ну должны же они где-нибудь быть", - думала она. И в тот же момент
почувствовала, что вовсе уже не так уверена, что кто-то где-то должен быть.
Может, и вовсе нигде.
Она попыталась сообразить, что это могло означать, но в голове у нее
стоял гул и грохот, и она опустилась в траву, привалившись к буку в самой
чащобе леса.
Она представила, что отныне ей придется разговаривать с самой собой. "О
чем вот только? " - думала она. Придумать ей ничего не удалось, и она
испугалась, что сама с собой она сможет только молчать.
И те редкие подарки, которые ей еще предстоит получать, она будет
дарить самой себе.
Солнце светило ей в лицо. "Ну хоть солнце никуда не делось", - подумала
она мрачно. И в этот момент солнце скрылось, и вокруг нее сгустился туман.
Белка сидела под буком, и одно мрачное предчувствие в ней сменяло
другое. Чувства были совершенно дурацкие, от них у нее заныли голова и ноги.
Белка почувствовала страшную усталость и решила прилечь.
Когда она проснулась, был уже полдень. Светило солнце и слышался шорох
крыльев - это мимо пролетала Цапля.
- Цапля! Да Цапля же! - закричала Белка, вскочив с места и размахивая
руками, как мельница. Но Цапля не обратила на нее никакого внимания. Немного
спустя Белка заметила Ежа, возившегося в кустах напротив ее бука, и
услышала, как где-то вдалеке ойкнул Слон, стукнувшись о дерево. А потом она
увидела Муравья.
- Муравей! Муравей! - завопила она, подбегая к нему. Муравей брел
неровной походкой.
- Привет, Белка, - прохрипел он.
- Ты где был? - воскликнула Белка, хлопнув его по плечу.
- Чтоб я знал, - покачав головой, признался Муравей.
И Мотылек, который с трудом поспешал за ним, подтвердил:
- Мы и сами не знаем.
Белка прекратила расспросы. Одна мысль билась у нее в голове: они
здесь, они вернулись!
Она побежала домой и перетрясла все свои запасы, чтобы отпраздновать
что-нибудь со всеми вновь обретенными - неважно что. Она наполнила тарелки,
налила стаканы, похлопала каждого по плечу и попросила больше не исчезать.
Они должны это пообещать, все до единого.

ЭТО БЫЛО в разгаре лета. Белка сидела за столом на верхушке своего
бука.
Муравей где-то путешествовал, и, возможно, на возвращение его
рассчитывать уже не приходилось. "Почти наверняка", - сказал он перед
уходом.
Белка опустила голову на руки.
Было очень тихо.
Белка думала о Муравье и о дальних далях и о "почти наверняка" и о
"никогда".
"Приуныла я что-то, - подумала она, - это уж точно. - Она осмотрелась.
У ее стола тоже был унылый вид, и у окна, и у синего неба за окном, и даже у
солнца, высоко в небе. Неужто все что угодно может приуныть? " - подумала
она.
Внезапно вокруг нее раздались голоса: "Вот мы, например, очень даже
можем приуныть".
Белка с изумлением огляделась вокруг. По стенам катились крупные слезы.
"Стены мои", - подумала Белка. "Ага", - всхлипнули стены, тихонько
вздрагивая.
И вдруг снова замерли. Слезы их высохли, и они застыли неподвижно.
Белка опять уложила голову на руки и задумалась. Если они могут
расстроиться, они и рассердиться могут?
Внезапно она услышала рычание. На пол посыпалось все, что висело на
стенах, они угрожающе шагнули на середину комнаты и вплотную обступили стол,
скрежеща и скрипя от злости.
Белка закрыла лицо руками.
- Вы это на кого? - спросила она.
- На Муравья, - прорычали стены.
Белка отвела руки от лица и ошарашенно уставилась на стены.
- На Муравья? - переспросила она. - Да ведь он же такой хороший!
- Ну вот еще, - фыркнули стены. - Ничего он не хороший!
И встали на свои прежние места.
Белка развесила по стенам все, что с них попадало, потом подошла к окну
и уставилась вдаль.
- Муравей, - проговорила она тихонько. "Сердиться-то я не сержусь, -
подумала она, - но все-таки... "
Очень издалека - возможно, с другого конца света - ей вдруг
послышалось:
- Правда не сердишься?
Белка знала, что некоторые вещи выглядят правдоподобнее, чем они есть
на самом деле. Но она знала и то, что "почти наверняка" никогда не означает
"совершенно точно". Она потерла ручки, достала из буфета большой горшок меду
и снова уселась за стол, уложив голову на руки.
Стены бесшумно, но весьма целеустремленно обступили ее.
- Мед, - подобравшись вплотную, зашептали они. - Вкуснятина.
- Э нет, - сказала Белка. - Это для Муравья. Он скоро придет.
Стены немного поворчали, но отступили, и снова сделались обычными
стенами, встали на обычные места и притихли.

- МУРАВЕЙ! - крикнула Белка с высокого откоса. - Муравей! Муравей!
Она знала, что Муравья внизу не было, что он был далеко в пустыне -
гостил у Льва.
"Странно, - думала Белка, - и все равно я его зову и думаю: а вдруг
откликнется? "
- Муравей! Муравей!
Покрытый порослью папоротников и кривоватых елок откос отвесно
обрывался вниз. Белка осторожно ступала вдоль края, но все же поскользнулась
и упала.
- Муравей! - крикнула она еще раз, теперь уже пронзительно, отчаянно.
А потом все вокруг нее померкло.
"Где я? " - подумала она чуть позже и осторожно пошарила вокруг себя.
Под руку ей попалось нечто скользкое.
- Муравей! - вскрикнула она, хотя имела в виду: "Помогите! "
- Спокойно, - сказал Слизень. - Это всего лишь я.
Белка облегченно вздохнула и постепенно стала что-то различать. Над
головой у нее оказалось небо, вокруг - заросли, а сама она лежала на черной
земле.
- Где я? - прошептала она.
- Хороший вопрос, - сказал Слизень. - Что бы тебе такое ответить? Я бы
сказал, ты - здесь. Но это тебе мало что объяснит.
- Да уж, - сказала Белка. - А как я сюда попала?
- Лично я себя об этом никогда не спрашивал, - сказал Слизень.
- Муравей! - опять заголосила Белка. - Муравей! Муравей!
- Это еще что такое? - поинтересовался Слизень.
- Да так, ничего особенного, - ответила Белка.
- А можно, я с тобой вместе покричу? - попросил Слизень.
И он крикнул мягким, слизистым голосом:
- Муравей! Муравей!
Ничего другого ни сказать, ни крикнуть он не мог там, на дне оврага,
где на них и наткнулся Муравей. Он возвращался из пустыни на спине Лебедя и
услыхал, как кто-то тихонько зовет его по имени.
- Ты что тут делаешь? - приземлившись, спросил он у Белки.
- Я думала, что ты уже никогда не вернешься, - прошептала Белка.
- Что до меня, так я тут живу, - сказал Слизень. - Не знаю правда,
насколько это тебе интересно.
Муравей смерил Слизня испытывающим взглядом и сказал:
- Ну, пошли, что ли.
И они с Белкой забрались на спину Лебедю.
- Я уж пока тут побуду, - сказал Слизень, - на всякий случай, мало ли
что...
Лебедь расправил крылья и приготовился взлететь.
- Муравей, - сказал Слизень.
- Чего? - удивился Муравей.
- Муравей, Муравей, - повторил Слизень.
- Что это означает? - спросил Муравей.
Слизень беспомощно посмотрел на Белку.
- Ах, - сказала Белка, - да ничего это не означает. Поехали!
Они оторвались от земли и взмыли вдоль стен оврага вверх в небо, и
через небо - к лесу.


БЫВАЕТ ТАКОЕ - ничего не знать?

- написала Белка Муравью в один прекрасный день.
Муравей подумал, попрыгал, почесал за ухом и написал в ответ:

Да. Все бывает.

Немного погодя пришло еще одно письмо от Белки:

А вот не знать, что солнце светит и что лето и что Слон где-то там с
ивы свалился: такое бывает?

Да.

- написал Муравей в ответ.

А вот еще не знать, что ты больше всего на свете любишь мед и сладкие
буковые орешки и сахар?

- написала Белка чуть спустя.

- Да! - воскликнул Муравей. - Да! Да! - Он крепко зажмурился, побарабанил
себя кулаками по голове и написал в ответ:

Да! Такое тоже бывает.

И тоже еще не знать, что тебе ужасно хотелось бы, чтобы кое-кто (а не
просто кто-то там) к тебе случайно зашел: бывает такое?

- написала Белка вслед за этим.
Но когда Муравей собрался ответить на это письмо, перо его сломалось,
бумага порвалась, а стол раскололся посередине. Дверь распахнулась, и порыв
ветра подхватил и поволок его с собой, через лес, к буку, в Белкин домик.
- Ого, - удивленно сказала Белка, когда Муравей ввалился к ней и
шлепнулся на пол. - Вот не знала, что зайдешь.
- Нет, - сказал Муравей. - Я и сам не знал. Он отряхнулся и кашлянул. -
Я думаю, это случайно вышло.
- А я знаю, что у меня в буфете есть, - сказала Белка. На мгновение ей
показалось, что это было единственное, что она всегда будет знать, хотя она
и знала, что очень часто про это забывала.
Муравей уже уселся за стол.
Немного погодя они ели засахаренный шиповник и буковый мед и
разговаривали о том, о чем и всегда, - о вещах обычных и вещах сложных и ни
о чем в особенности.


ОДНАЖДЫ ЗИМНИМ ДНЁМ Белка писала письмо Муравью:

Милый Муравей
Муравей Муравей Муравей Муравей Муравей,
Муравей Муравей Муравей Муравей
милый Муравей
милый Муравей
Муравей.
Белка.

Это было странное письмо, и Белка сама не знала, зачем она его
написала. Но она надела на него курточку, натянула ему на голову шапчонку,
потому что было холодно, объяснила ему, куда оно должно идти, и распахнула
дверь.
Письмо осторожно ступило за порог, скользнуло вниз по буковому стволу,
пробралось по снегу и постучалось в окошко Муравья.
- Кто там? - спросил Муравей.
- Письмо, - ответило Письмо.
- Письмо? - удивленно переспросил Муравей и открыл дверь.
- Меня тебе послали, - сказало Письмо, слегка поклонившись и стянув с
головы шапчонку.
Муравей осмотрел его со всех сторон, потом осторожно развернул.
- Прочту я тебя, что ли, - сказал он.
- Ну, давай, - согласилось Письмо.
Прочтя письмо, Муравей потер ладошки и сказал:
- Садись, Письмо, садись, дружище. Чем бы тебя угостить?
- Ну... - нерешительно сказало Письмо. - Вообще-то не знаю.
- Сладенького? - спросил Муравей.
- Во, точно! - сказало Письмо и зашуршало от удовольствия.
Муравей взял карандаш и написал в Письме кое-что сладкое сверху, а по
некоторому раздумью - и что-то теплое снизу. Себе он положил меду.
Письмо шелестело от восторга, уголки его сворачивались в трубочку.
Так они сидели долго, и время от времени Муравей поднимался с места и
писал что-то на полях Письма.
Когда стемнело, Письмо откланялось. Шел снег, и оно медленно пробралось
по сугробам назад на к буку, вскарабкалось наверх и пролезло под дверь в
комнату Белки.
- Ну, - сказала Белка, - с возвращением.
- Ага, - сказало Письмо и принялось рассказывать склонившейся над ним
Белке о том, как там было, в гостях у Муравья, и напоследок о том, что он,
Муравей, думал о Белке.
- Ну и что же? - спросила Белка.
- Да вот, сама читай, - сказало Письмо.
Прочтя письмо, Белка спросила у него, нельзя ли положить его себе под
подушку.
- Да пожалуйста, - отвечало Письмо.
А за окнами бушевала метель, и Белкин домик трещал, и снег валил все
гуще, и все вокруг делалось белей и белей.
Но ни Белка, ни Письмо об этом даже не догадывались. Они спали и
мечтали о теплых словах и сладких чернилах.

- А ВОТ ЕСЛИ Я СКАЖУ, что пора мне в путь-дорогу, - спросил Муравей у
Белки, - ты тогда огорчишься?
Они сидели на берегу реки и глядели на другую сторону. Было лето,
солнце стояло высоко в небе, река поблескивала.
- Ага, - сказала Белка, - огорчусь. А если я тогда скажу, чтобы ты не
уходил, ты рассердишься?
- Ага, - ответил Муравей, - рассержусь. Ну а если я тогда скажу, что
все-таки ухожу, и что ты меня не сможешь удержать, ты тогда сильно
огорчишься?
- Ага, - сказала Белка, - сильно огорчусь. - Она откинулась на спину и
крепко зажмурилась. - Но если я тогда что-нибудь выдумаю, - продолжала она,
- из-за чего тебе не захочется уходить, ты тогда здорово рассердишься?
- А чего ты придумаешь? - заинтересовался Муравей.
- Ну, это... - смешалась Белка. - Я придумаю, как только ты скажешь...
- А я сейчас хочу знать! - заорал Муравей.
- Но я еще ничего не придумала, - сказала Белка.
- Ну тогда я пошел, - сказал Муравей.
Белка огорчилась и сказала:
- Нет. Не уходи.
Муравей рассердился и сказал:
- Нет, я пошел. - И сделал шаг.
Белка промолчала и откинулась на спину.
Долгое время ничего не происходило.
- Ну? - спросил Муравей наконец. - Что ты теперь выдумаешь?
Но Белка покачала головой.
- Ты же еще не ушел, - сказала она.
- Но я на самом деле ухожу, слышишь? - объявил Муравей и сделал вид, что
уходит. Через каждые два шага он оборачивался и спрашивал:
- Ну? Придумала, нет?
Но Белка всякий раз мотала головой.
Все это ей казалось очень сложным. Она боялась, что Муравей вдруг и в
самом деле уйдет, и зайдет так далеко, что уж больше не вернется. Но она
ничего не сказала.
Муравей уходил все дальше и делался все меньше. До Белки все еще
долетали обрывки его слов: "Что-то придум... уж... Бел... "
В конце концов он совершенно скрылся из глаз.
"Теперь он в самом деле ушел, - думала она. - Теперь он в самом деле
совершенно ушел". В глазах у нее что-то покалывало. "Слезы", - подумала она.
Но внезапно на горизонте возникло пыльное облако. Это к ней на всех
парах несся Муравей.
Через несколько мгновений он стоял перед ней.
- Ну уж теперь ты должна мне сказать, - задыхаясь, выпалил он, уставился
на Белку пронизывающим взглядом и погрозил пальцем прямо у нее перед носом.
Пыльное облако медленно оседало на землю.
"Вот теперь придется мне сказать", - подумала Белка и что-то наконец
придумала.

ОДНАЖДЫ ВЕЧЕРОМ Белка и Муравей сидели рядышком на самой высокой ветке
бука. Было тихо и тепло, и они глядели на верхушки деревьев и на звезды. Они
поели меду и поговорили про солнце, про речной берег, про письма и
предчувствия.
- Я этот вечер собираюсь сохранить, - сказал Муравей. - Как думаешь?
Белка уставилась на него с удивлением.
Муравей извлек откуда-то маленькую черную коробочку.
- Вот тут у меня уже день рождения Дрозда, - сказал он.
- День рождения Дрозда? - не поверила Белка.
- Ну, - сказал Муравей и достал из коробочки день рождения Дрозда. И
снова они ели торт из сладких каштанов с бузинными сливками, и снова плясали
под соловьиные трели, и Светлячок мерцал, а клюв Дрозда сиял от
удовольствия. Это был самый замечательный день рождения, какой они только
могли припомнить.
Муравей снова запихал его в коробочку.
- Вот и этот вечер туда же положу, - сказал он. - Там уже под завязку.
Он закрыл коробочку, попрощался с Белкой и отправился домой.
Белка еще долго сидела на ветке и думала о коробочке. Что там с ним
сейчас, с этим вечером? А что, если он сядет или выцветет? А вкус меда, он
сохранится? А вдруг его будет уже назад не запихнуть, если разок из
коробочки достать? Что, если он вдруг упадет, или разобьется, ли, или
закатится куда-нибудь? А что там еще, в коробочке этой? Приключения Муравья
в его одиноких странствиях? Ранние утра в траве на берегу реки, когда волны
поблескивают? Письма далеким зверям? И можно ли ее когда-нибудь
действительно под завязку набить? А бывают другие коробочки, скажем, для
печальных случаев?
Голова у нее закружилась. Она вернулась в дом и забралась в постель.
Муравей уже давно спал в своем домике под кустом. Коробочка лежала на
полке у него над головой. Но крышку он прикрыл неплотно. Среди ночи она
внезапно отскочила, и из нее в комнату стремительно вылетел минувший день
рожденья. И вот Муравей уже отплясывает со Слоном, в лучах луны, под липой.
- Да, но я сплю! - возмущается Муравей.
- Ах, да ладно тебе, - отвечает Слон, вертя Муравья в танце. Он
размахивает ушами и хоботом и приговаривет: "Славненько мы с тобой пляшем,
а? - и - Ой, пардон", - когда наступает Муравью на ноги. И Муравей, говорит
он, тоже может не стесняться оттаптывать ему пальцы, - на здоровье!
Светлячок мерцает в кустах шиповника, а Белка сидит на нижней ветке
липы и машет Муравью.
Внезапно день рождения вновь втянулся в коробочку, и немного погодя
Муравей проснулся.
Он протер глаза и огляделся кругом. Луна заливала комнату и осветила
коробочку на полке. Муравей встал и плотно закрыл крышку. Но перед этим он
ненадолго прижался ухом к коробочке и услышал шорох и плеск волн. И ему даже
показалось, что он разобрал запах меда, но не был уверен, что ему это не
показалось.
Он нахмурился и снова забрался в постель.

ОДНАЖДЫ ПАСМУРНЫМ ДНЁМ в конце года звери собрались на опушке леса. Меж
голых деревьев гулял пронизывающий ветер, и большинство зверей чихали и
кашляли или громко дрожали от холода.
- Ведь вот мороз красный нос, - сказала Лягушка, гордая своими
познаниями.
- Не говори, - поддакнула, клацая зубами, стоявшая рядом с ней Муха.
- А давайте все спрячемся, - предложил Сверчок.
- А кто нас будет искать? - спросил Воробей.
- Да никто, - ответил Сверчок. - Мы просто ветер попросим дунуть, как
весна придет. Он же может сделать так, что первые листочки шепнут: "Эй,
вылезайте", - и тут-то мы все и выскочим.
- Запросто! - провыл ветер.
Звери грустно переглянулись. Все пожали друг другу руки и разбрелись
прятаться.
Щука забралась под лист водяной лилии, Выпь укрылась за какой-то серой
вешкой, Улитка залезла в самый темный угол своего домика, а Ворон закопался
в собственные перья. Светлячок спрятался в темноте, у Медведя нашлась старая
медовая кадушка с остатками меда на дне, а Белка заперлась в своем шкафу,
обставившись бутылками с сиропом из буковых орешков.
Никто не знал, где прятались остальные. И все ждали весну.
И все же Белка не утерпела и написала письмецо Муравью. К своему
невыразимому удовольствию, уже в первый день нового года она получила ответ.
Бушующая метель подсунула конвертик ей под дверь, пустила письмо кружиться
по полу и протиснула его в щелку шкафа.
"Привет, Белка! " - писал Муравей, и Белка прикрепила письмо к
внутренней стороне шкафа и глядела на него всю зиму напролет, пока все
остальные сидели попрятавшись.
- Привет, Муравей, - говорила она письму время от времени. И время
проходило быстрее и чуть веселее.




Перевод с нидерландского: Ольга Гришина