Страница:
Уильям Тенн
Вплоть до последнего мертвеца
Я стоял перед наружными воротами Утилизатора, чувствуя, как к горлу медленно подступает тошнота. Такое уже было, когда на моих глазах целая земная флотилия — около двадцати тысяч человек — была вдребезги разбита во время Второй Битвы у Сатурна более одиннадцати лет тому назад. Тогда на моем экране плыли в пустоте искореженные обломки кораблей, в ушах звучали воображаемые вопли тысяч людей. Как бы в оцепенении смотрел я на быстро растущее изображение угловатого эотийского звездолета, пробивавшегося сквозь скопления дрейфующих в космосе обломков. Струи ледяного пота, как змеи, обвивали мои лоб и затылок. Теперь же перед моими глазами было всего лишь большое прямоугольное здание, ничем не отличавшееся от сотен таких же заводских зданий в рабочих пригородах Чикаго. Обычное производственное сооружение, окруженное просторными испытательными полигонами и обнесенное высоким забором с закрытыми воротами. Вот и все, что представлял из себя Утилизатор внешне. И все же пот на теле и спазмы в желудке у меня были куда больше, чем во время любой из страшных битв, свидетелем которых мне довелось быть и которые стали главной причиной возникновения подобного заведения.
Я пытался убедить себя, что все вполне разумно, что мои ощущения — просто материализация страхов многих поколений предков, внутренне присущий каждому отказ принимать это. Но от таких мыслей легче не становилось, и я все не решался подойти к часовому у ворот.
Уже почти овладев собой, я заметил у забора огромный жестяной контейнер, из которого исходила едва уловимая вонь, а на крышке было написано яркими красками:
Я согнул правую руку. Она показалась мне неотъемлемой частью тела. А за пару-другую лет — при условии, что я проживу так долго — узкий белый шрам, окружающий локтевой сустав, станет совсем незаметным. Это уж точно. Все, что сломано, можно починить. Кроме одного.
Самого главного.
Я почувствовал себя паршиво, как никогда.
И увидел этого парня. С базы в Аризоне.
Он стоял прямо перед будкой часового, такой же парализованный, как и я. В центре передней части околыша его форменной фуражки сиял позолотой новенький знак «V» с точкой посередине — знак отличия командира десантной группы. За день до этого, на инструктаже, у него еще не было этого звания. Видимо, назначение состоялось только сегодня. Выглядел он очень молодо и был неподдельно испуган. Тогда, на инструктаже, он поднимал руку очень робко и, поднявшись, едва выдавил из себя: «Простите, сэр, но они точно… они точно не издают плохого запаха?» В ответ раздался дружный хохот, нервный отрывистый хохот мужчин, находящихся целый день на грани истерики, и чертовски довольных, что кто-то, наконец, рассмешил их. Седой инструктор, которому было совсем не до смеха, подождал, пока все успокоятся, и серьезно ответил: — Нет, они не издают плохого запаха. Если только, разумеется, моются. Все точь-в-точь как у вас, господа.
Это заткнуло всем рты. И только минут через двадцать, когда нас отпустили, я ощутил, как болят напряженные мускулы лица.
Точь-в-точь как и вы, господа…
Я встряхнулся и подошел к парню.
— Привет, капитан! Давно здесь?
На лице его появилось некое подобие улыбки.
— Больше часа, капитан. Я успел на рейс 8:15 из Аризоны. Остальные еще отсыпаются после прощального кутежа. Один я рано лег спать, чтобы получше отдохнуть и прочувствовать все это. Только, мне кажется, все напрасно.
— Понимаю. Есть вещи, к которым невозможно привыкнуть. А к иным даже и не положено привыкать.
Он бросил взгляд на мою грудь.
— Судя по всему, это не первая ваша спецгруппа?
— Не первая? Скорее двадцать первая, сынок! Все говорят, что я выгляжу слишком молодым для своих наград.
— Да, не первая. Но у меня никогда еще не было команды из нулей. Послушайте, капитан, мне тоже не по себе. Что если мы вместе пройдем через эти ворота? Тогда самое худшее останется позади.
Парень оживленно кивнул. Мы взялись за руки и промаршировали к часовому. Проверив наши документы, он приоткрыл ворота и сказал:
— Прямо вперед! Любой лифт с левой стороны до пятнадцатого этажа.
Мы вошли через главный вход, поднялись по длинной лестнице и очутились перед вывеской:
— Пятнадцатый.
Она нажала кнопку и стала ждать, пока кабина заполнится пассажирами. У нее отсутствовали признаки беременности, я невольно задумался, в чем причина этого. Потом обратил внимание на нашивки на погонах присутствующих. И внезапно разозлился. У всех был красный круг с черными буквами «ЗВС», наложенными на белые «Г-4». ЗВС означало, разумеется, Земные Вооруженные Силы. Основной знак отличия всех тыловых учреждений, но не Г-1, что значит «личный состав», а Г-4 — «снабжение». Именно это слово и вызвало во мне взрыв негодования. Разумеется, можно всегда полагаться на ЗВС. Тысячи знатоков человеческой души всех званий вкладывают силы в поднятие морального состояния тех, кто сражается на передовом периметре. Но всякий раз, когда нужно сперва хорошо почесать затылок, прежде чем придумать какое-нибудь благозвучное название, старые добрые ЗВС выбирают самое непотребное. С другой стороны, нельзя вести тотальную войну до полного уничтожения в течение двадцати пяти лет, и остаться щепетильными в выборе слов. Но «снабжение»! Увольте, господа, только не здесь, в Утилизаторе. Нужно же соблюдать хоть какие-то приличия! Лифт начал подъем, девушка объявляла этажи, давая мне немало материала для размышлений.
— Третий этаж — прием и сортировка трупов, — нараспев произносила она. — Пятый этаж — предварительное изготовление органов. Седьмой — переналадка мозга и регулировка нервной системы. Девятый — косметика, элементарные рефлексы и мышечный контроль…
Здесь я заставил себя отвлечься от этого перечисления. Представил себе, что нахожусь на тяжелом крейсере, в машинном отделении, в тот самый момент, когда он получает прямое попадание ракеты, запущенной эотийским истребителем. Побывав пару раз в такой ситуации, поневоле научишься затыкать уши и включать самовнушение: «Скоро все здесь снова будет хорошо и спокойно». Действительно, через пару минут наступает именно такое состояние. Только к этому времени становишься в большинстве случаев неодушевленным предметом, который швыряет от стенки к стенке. Приблизительно в таком состоянии я и находился до места прибытия.
— Пятнадцатый этаж — последний инструктаж и отправка.
У моего спутника подгибались колени и сутулились плечи, будто он втащил рояль на этот проклятый пятнадцатый этаж. Я испытал чувство благодарности к нему — нет ничего лучше, когда в такой ситуации рядом есть кто-то, кого необходимо опекать.
— Смелее, капитан, — шепнул я, — не падайте духом. Для таких, как мы, это, по существу — воссоединение с семьей!
Я, по-видимому, неудачно выразился. Он посмотрел на меня так, будто я ударил его по лицу.
— Ваше напоминание не стоит благодарности, мистер, — процедил он.
Мне следовало прикусить язык, но я поспешил исправить положение:
— Простите меня. И не обижайтесь. Мне самому не раз приходилось выслушивать нечто подобное.
— Ладно. Не стану обижаться. Жестокая война…
Я улыбнулся.
— Жестокая? Если не будешь себя беречь, предупреждали меня, то можешь и погибнуть.
В приемной сидела хрупкая блондинка с двумя обручальными кольцами на пальцах одной руки и одним кольцом — на пальце другой. Из того, что мне было известно о земных обычаях, я понял, что она уже дважды вдова. Приняв наши документы, девушка бойко застрекотала в микрофон на столе:
— Конечная готовность, внимание! Конечная готовность, внимание! Подъем по тревоге следующих серийных номеров: 70623152, 70623109, 70623166, 70623123. А также: 70538906, 70538923, 70538980 и 70538937. Пожалуйста, проверьте все данные в соответствии с формой 362 инструкции 7896 от 15 июня 2145 года и препроводите для последнего инструктажа. Я почувствовал себя на складе запчастей, куда приходил для замены кормовых выхлопных труб. Наконец она подняла глаза и одарила нас прелестной улыбкой.
— Ваши команды будут сию минуту готовы, господа. Не угодно ли пока присесть?
Господам было угодно.
Девушка встала, чтобы достать что-то из стенного шкафа. Я заметил, что она беременна, где-то на третьем-четвертом месяце, и, естественно, слегка кивнул в знак одобрения. Мой спутник сделал то же самое. Переглянувшись, мы рассмеялись.
— Расскажите мне, откуда вы родом? — спросил я. — Ваш акцент ясно показывает, что не из третьего округа.
— Да, это так. Я родился в Скандинавии — в одиннадцатом военном округе. Гетеборг, Швеция. Но после того, как я получил свое… повышение, не мог, естественно, встречаться с родными. Поэтому и попросил о переводе. Здесь я провожу отпуска, прохожу курс лечения…
Я знал, что многие молодые десантники в таком случае ведут себя точно так же. Лично у меня не было возможности определить, какие чувства испытываю я в отношении своих стариков — их давно не было на свете. Отец погиб во время самоубийственной попытки отвоевать Нептун много лет назад, а мать была секретаршей адмирала Ракоци и находилась на флагманском корабле «Фермопилы», когда он получил прямое попадание во время знаменитой обороны Ганимеда двумя годами позже. Было это, разумеется, еще до введения программы Воспроизводства, когда женщины еще занимали административные должности на передовой. С другой стороны, насколько я понимал, по крайней мере двое из моих братьев, возможно, еще живы. Но, получив свое «V» с точкой, я не делал попыток связаться с ними. Поэтому, видимо, у меня все же были такие же чувства, как и у этого парня. Ничего удивительного.
— Так вы из Швеции? — спросила блондиночка. — Мой второй муж оттуда родом. Может, вы его знали? Свен Носсен, у него еще куча родственников в Осло.
Парень закатил глаза, делая вид, будто пытается вспомнить, и покачал головой.
— Нет. Пожалуй, не знаю. Но до призыва в армию я редко выезжал из Гетеборга.
Она добродушно рассмеялась, оценив его провинциальность. Блондинка с детским личиком из классических анекдотов. Глупышка из глупышек. Но, тем не менее, у нее уже третий законный муж, в то время как множество умных, шикарных красоток на внутренних планетах в наши дни были бы рады малейшему знаку внимания со стороны самого отъявленного негодяя или сертификату из ближайшего спермоприемника.
«Может быть, — подумал я, — если бы мне понадобилось подыскать себе жену, это было бы как раз то, что надо, чтобы забыть о смертоносном излучении эотийских истребителей и выматывающем душу, саднящем реве перегруженных двигателей. Наверное, приятно было бы возвращаться к какой-нибудь симпатичной простой женщине после вылазок в секторе, занятом эотийцами, когда все сознательные помыслы направлены только на то, чтобы предугадать, что именно изобретут на этот раз мерзкие насекомые. Может быть, решив жениться, я предпочел бы вот такую хорошенькую глупышку…» Но, стоп! Хватит! Хотя, может быть, эта проблема представляет интерес с чисто психологической точки зрения.
Тут я заметил, что девушка что-то говорит мне:
— …раньше никогда не было такой команды, капитан?
— Вы имеете в виду зомби? Нет, еще не было. Счастлив признаться в этом.
Она неодобрительно скривила ротик, который не стал от этого менее прелестным.
— Фу, нам не нравится это слово. Ну, тогда, если угодно, нулей.
— Нам не нравится, когда их называют ну… этим словом тоже. Вы ведь говорите о таких же человеческих существах, как и вы сами. Абсолютно таких же, капитан.
Внезапно меня охватило негодование, точно такое же, какое испытывал парень в коридоре. Затем я понял, что она не вкладывает в эти слова никакого особого смысла. Откуда ей знать об этом? Ведь это, черт побери, не значится в наших документах. Вздохнув с облегчением, я спросил:
— А как же вы их называете, если не секрет?
— Мы относимся к ним, как к заменителям солдат, — уверенно начала блондинка. — Термин «зомби» применялся для описания устаревшей двадцать первой модели, которая снята с производства более пяти лет назад. В вашем распоряжении будут особи, в основе которых лежат модели семьсот пять и семьсот шесть, фактически безупречные, в некоторых отношениях…
— С обычным, вместо синеватого, цветом кожи? С движениями, не такими замедленными, как у лунатиков?
Сверкнув глазами, она решительно тряхнула головой. Очевидно, была в курсе всего, что полагалось знать по должности. Не такая уж, в общем-то, глупышка. Пусть невеликого ума, но мужьям было о чем поговорить с ней между выполнением супружеских обязанностей.
— Синюшность была результатом плохого насыщения крови кислородом. Воссоздание крови было второй из наиболее трудно разрешимых проблем, связанных с восстановлением тканей. Самое же трудное — нервная система. Несмотря на то, что кровяные тельца находятся в наихудшем состоянии, когда к нам прибывают тела, мы все же научились налаживать вполне пригодную сердечно-сосудистую систему. А вот с головным и спинным мозгом приходится начинать практически с нуля даже в тех случаях, когда ранения совсем незначительны. А сколько всяких неприятностей возникает при их воссоздании! Моя кузина Лона работает в отделении Настройки Нервной Системы. Она говорит, что достаточно выполнить неверно хоть одно подсоединение… Вы ведь понимаете, капитан, что к концу рабочего дня глаза устают, и то и дело поглядываешь на часы… Так вот, всего одно неправильное подсоединение, и рефлексы вполне законченной особи оказываются настолько плохими, что приходится отсылать ее на третий этаж и начинать все сначала. Но вам не нужно об этом беспокоиться, поскольку, начиная с модели шестьсот шестьдесят три, мы ввели двукратную систему проверки двумя разными бригадами в отделении Настройки. А семисотые серии! О, они просто великолепны!
— Что ж, неплохо, пожалуй. Получше, наверное, чем старомодные маменькины сынки?
— Пожалуй, — ответила она не сразу. — Вы на самом деле будете поражены, капитан, когда ознакомитесь с протоколами испытаний. Разумеется, все еще остается один существенный недостаток… одна функция, с которой нам никак не удается…
— Я никак не могу понять, — перебил ее парень, — почему используются именно трупы? Тело отжило свое, отвоевало. Почему бы не оставить его в покое? Я понимаю, эотийцы могут запросто обойти нас по численности бойцов простым увеличением количества маток на своих флагманских кораблях. Понимаю, что воспроизводство пушечного мяса является важнейшей из всех задач, стоящих перед ЗВС, но ведь мы давно уже научились синтезировать протоплазму. Почему бы не использовать ее для изготовления всего тела, от пальцев ног до полушарий мозга, и не выпускать настоящих, верных, как собаки, андроидов, от которых не разило бы трупным запахом?
Глаза блондинки от возмущения едва не вылезли из орбит.
— Наша продукция не издает запаха! Отдел косметики гарантирует, что у новых моделей запах тела слабее, чем у вас, молодой человек! И я хочу, чтобы вы уяснили, что мы вовсе не реактивируем или оживляем трупы. Мы восстанавливаем человеческую протоплазму, повторно используем поврежденный или изношенный человеческий материал в сфере, где в настоящее время существует наибольшая недостача его — в сфере подготовки воинского персонала. Уверяю вас, что вы бы даже и не заикались о трупах, если бы видели состояние некоторых прибывающих к нам тел. Так вот, иногда в целой отгрузочной партии — а отгрузочная партия содержит останки двадцати погибших, — мы не можем отыскать хотя бы одну целую, еще пригодную почку. В таком случае нам приходится брать немного клеток внутренностей тут, кусочек селезенки там, видоизменять их, осторожно соединять, активи…
— Именно это я имею в виду. Если приходится преодолевать столько трудностей, то почему бы с самого начала не применять хорошее сырье?
— Какое, например?
Парень взмахнул руками в черных перчатках.
— Ну, такие основные элементы, как углерод, водород, кислород и так далее. Весь процесс в этом случае был бы гораздо чище.
— Основные элементы должны откуда-то взяться, — осторожно вмешался я.
— Водород и кислород можно добывать из воды и воздуха. А вот откуда брать углерод?
— Оттуда же, откуда его берут остальные синтетические производства — из угля, нефти, целлюлозы.
Девушка, расслабившись, откинулась на спинку стула.
— Все это — органические вещества, — напомнила она парню. — Если уж использовать сырье, которое раньше было живым, то почему бы не такое, которое по своим характеристикам как можно ближе к тому конечному продукту, который необходимо получить? Поверьте, капитан, это вопрос экономической целесообразности. Лучшим и самым дешевым сырьем для производства солдат-заменителей являются солдатские тела.
— Разумеется, — согласился парень. — В этом есть определенный смысл. Какая еще польза может быть от старых, искалеченных солдатских тел? Это много лучше, чем просто закапывать их в землю.
Девушка хотела было улыбнуться в знак согласия, но, бросив пристальный взгляд в его сторону, передумала. Всю ее решительность как рукой сняло. На столе раздался зуммер переговорного устройства, и она склонилась над ним. Я посмотрел на нее с одобрением. Она явно не была глупа. Просто женственна. Мне многое не по душе на гражданке, но к женщинам это не относится. Я все больше и больше убеждаюсь в том, что во многих случаях они проявляют себя, оказывается, с самой лучшей стороны.
— Капитан, — обратилась она к парню. — Пройдите, пожалуйста, в комнату 1591. Там сейчас соберется ваша команда. А вы, — повернулась девушка в мою сторону, — в комнату 1524.
Парень кивнул и, весь напрягшись, вышел. Я подождал, пока за ним закроется дверь, и склонился к секретарше.
— Мне бы очень хотелось, чтобы программу Воспроизводства отменили, — сказал я ей. — Вы бы стали прекрасным офицером-инструктором по подготовке новобранцев. От вас я узнал об Утилизаторе гораздо больше, чем после десятка инструктажей.
Она с тревогой посмотрела на меня.
— Надеюсь, вы говорите искренне, капитан. Понимаете, мы очень тесно связаны с этим проектом. И испытываем особую гордость за тот прогресс, которого достигло Головное Предприятие третьего округа. Мы только и говорим о наших последних достижениях, везде — даже в кафетерии. Мне просто слишком поздно пришло в голову, что вы, господа, — лицо ее залилось густым румянцем, так краснеть могут только блондинки, — можете многое из того, о чем я говорила, принять слишком близко к сердцу. Извините меня, если я…
— Вам не за что извиняться, — спокойно произнес я и ободряюще улыбнулся. — Ваш разговор с нами носил чисто профессиональный характер. Вроде того, что я слышал, находясь месяц назад в госпитале, когда два хирурга обсуждали, как лучше выправить локтевой сустав раненого, говоря об этом так, будто собираются прибить новый подлокотник к дорогому креслу. Это было очень интересно послушать, и я многому научился.
Когда я покидал приемную, у нее был благодарный вид. Так и только так нужно расставаться с женщинами. Путь мой лежал в комнату 1524.
До того, как сюда начали собирать остатки человеческих тел, это, очевидно, была обычная классная комната. Несколько парт, длинная доска, диаграммы и схемы на стенах. На одной из них были помещены основные сведения об эотийцах — скудная информация, которую мы сумели раздобыть за четверть века, что прошло с того дня, когда насекомые пересекли орбиту Плутона с целью покорения Солнечной системы. Всего лишь гипотезы, разумеется, но более тщательно продуманные, чем те, которыми меня пичкали в дни юности. Лучшие умы Земли пришли к заключению, согласно которому причиной неудач всех попыток установить с ними контакт было совсем не то, что им внутренне присущ дух бессмысленного завоевания, а то, что они страдают такой же чрезмерной ксенофобией, как и их меньшие братья — земные насекомые.
Вот муравей случайно забредает в чужой муравейник и, не делая никаких попыток контакта, хозяева тут же загрызают его прямо у входа. И муравьи-часовые реагируют еще быстрее, чем если это насекомое другого вида. Поэтому, несмотря на все достижения эотийской науки, которая во многих отношениях находится на более высоком уровне, чем земная, они психологически не способны к ментальному проецированию или эмпатии, говоря проще — не способны поставить себя на место другого существа, что совершенно необходимо для осознания факта, что внешне абсолютно не похожие на них существа могут иметь разум. Возможно, так оно и есть на самом деле.
Мы оказались вовлечены в убийственное равновесие никогда не затухающей битвы, передний край которой иногда отодвигался до орбиты Сатурна, иногда — к самому Юпитеру. Если отбросить мысль об изобретении оружия столь невообразимой мощи, которая позволила бы сокрушить их флот настолько, что они не успели бы воссоздать его в том же объеме, что до сих пор им удавалось делать, то единственной нашей надеждой было каким-то образом обнаружить звездную систему, откуда они явились, каким-то образом построить звездолеты, и не один-два, а целый флот, и каким-то образом нанести сокрушительный удар по их родине. Или же так их напугать, чтобы они отозвали экспедицию в свою звездную систему для обороны. Но сколько всяких неопределенностей было в этом плане!
Однако, чтобы поддержать наше нынешнее положение до реализации всех этих «каким-то образом», наша рождаемость должна была с лихвой перекрывать потери. Последние десять лет нам не удавалось этого достичь, несмотря на все более жесткие программы воспроизводства народонаселения, превратившие в прах существовавшие когда-то моральные нормы и социальные достижения. Затем в один прекрасный день какой-то умник заметил, что в то время как половина наших боевых кораблей изготовлена из металлолома, оставшегося после предыдущих битв, личный состав этих боевых единиц… В результате этого и появились те, кого наша блондиночка и ее коллеги изволили назвать солдатами-заменителями. Я был вторым помощником, заведующим компьютерным обеспечением на старом «Чингисхане», когда первая партия их появилась на борту в качестве боевого пополнения. Должен сказать, что тогда у нас были все основания называть их «зомби». Большинство было такого же синего цвета, что и форма, в которую они были вставлены, а дыхание… в голову закрадывалась мысль, что у микрофона системы оповещения сидит астматик. В их глазах разума было не больше, чем в жестянке из-под керосина. А уж как они вышагивали!
Мой приятель Джонни Круро, погибший во время Великого Прорыва 2143 года, частенько говаривал, что походка у них такая, будто они спускаются по склону пологого холма, у подножья которого зияет огромная открытая братская могила. Туловище у них было прямым и напряженным, а руки и ноги двигались сначала медленно-медленно, а затем резко дергались. От одного их вида по коже ползали мурашки! «Зомби» годились только для выполнения тупой, изнурительной работы. Даже приказав им вычистить орудийную подвеску, нужно было не забыть через час их выключить, иначе они соскребали металл до самых осей подшипников. Разумеется, не все были так безнадежно плохи. Тот же Джонни говаривал, что ему попадались две-три особи, которые, когда чувствовали себя хорошо, могли еще сойти за обыкновенных слабоумных. Главное в боевых условиях они не ломались. Как раз наоборот. Старый корабль будет раскачиваться от частых, каждые несколько секунд, перемен курса; каждый лучемет Ирвингла, каждая картечница и гаубица вдоль огневого борта будут раскаляться до ярко-золотистого свечения; хриплые вопли из громкоговорителей по отсекам будут изрыгать приказы быстрее, чем могут на них отреагировать мышцы; бригады ремонтников с искаженными от спешки лицами едва будут успевать перебегать от одной аварийной ситуации к другой. И вдруг перед глазами возникнет «зомби», сжимающий в своих резиновых руках метлу, и как ни в чем ни бывало подметающий палубу со свойственными ему тупой аккуратностью и непреклонной целеустремленностью… Я помню, как весь орудийный расчет совершенно обезумел и начал лупить «зомби» длинными тяжелыми ломами. И помню другой случай, когда офицер, вбежавший в рубку управления, остановился, выхватил из кобуры лучемет и стал вколачивать снопы искр в синекожего, который мирно вытирал тряпкой иллюминатор. И когда тот, ничего не понимая и ни на что не жалуясь, грузно осел на пол, молодой офицер склонился над ним и запричитал успокаивающе: «Тихо, тихо, мальчик, тихо ты, ну тихо!» Именно это, а вовсе не малая эффективность «зомби», побудило снять их с кораблей — опасность возникновения психологических срывов у людей, вызванных присутствием этих существ, стала очень высокой. Может быть, если бы их не забрали, мы со временем привыкли бы — один бог знает, к чему только не привыкнешь во время сражения. Но «зомби», казалось, принадлежали к чему-то такому, что находится вне понятия «война». Самым ужасным, совершенно ужасным, было то, что их нисколько не трогала перспектива снова быть убитыми. Однако все говорят, что новые модели значительно усовершенствованы. Это было бы совсем неплохо. Диверсионный корабль, или, как его коротко называли, «рогатка», не так уж сильно отличается от самоубийцы-патруля, но требует высочайших боевых качеств от каждого находящегося на борту, если он намерен завершить свою безумную миссию, не говоря уже о возвращении на базу. Причем корабль слишком мал, и людям нужно уметь ладить друг с другом в этом ограниченном пространстве. Мысли мои прервал шум шагов в коридоре. Я ждал внутри, — они — за дверью. Мне было немного не по себе. Они, видимо, тоже нервничали перед встречей со мной. Во всяком случае, не торопились заходить. Я подошел к окну и посмотрел вниз, на плац, где ветераны, чьи умы и тела настолько износились, что не подлежали ремонту, муштровали задыхающихся в новой форме «зомби», учили их пользоваться недавно приобретенными рефлексами, чтобы выполнять быстро следующие одна за другой команды. Мне невольно вспомнились занятия по физкультуре в старших классах школы. Снизу долетали отрывистые команды: «Раз, два, три, четыре! Раз, два, три, четыре!». Только вот вместо «раз» явно звучало какое-то новое слово, которого я так и не смог отчетливо расслышать. Затем я услышал, как сзади открылась дверь, затем закрылась и четыре пары ног щелкнули каблуками, становясь по стойке «смирно». Я обернулся.
Я пытался убедить себя, что все вполне разумно, что мои ощущения — просто материализация страхов многих поколений предков, внутренне присущий каждому отказ принимать это. Но от таких мыслей легче не становилось, и я все не решался подойти к часовому у ворот.
Уже почти овладев собой, я заметил у забора огромный жестяной контейнер, из которого исходила едва уловимая вонь, а на крышке было написано яркими красками:
НЕ ВЫБРАСЫВАЙТЕ ОТХОДЫ.Я видел такие прямоугольные, разделенные на отсеки ящики и такие же надписи в каждом бараке, в каждом госпитале, в каждом реабилитационном центре между Землей и поясом астероидов. Мне представилось, что такие же, только покороче, надписи имеются и внутри здания. Типа: «Чтобы победить врага, необходима мобилизация всех ресурсов. Именно отходы являются нашим главным источником сырья». Было бы очень оригинально именно это здание испещрить подобными плакатами. Все, что поломано, можно починить…
ВСЕ ОТХОДЫ ПОМЕЩАЙТЕ СЮДА.
ПОМНИТЕ:
ВСЕ, ЧТО ИЗНОШЕНО, МОЖЕТ БЫТЬ ВОССТАНОВЛЕНО; ВСЕ, ЧТО СЛОМАЛОСЬ, МОЖНО ПОЧИНИТЬ; ВСЕ, ЧТО ИСПОЛЬЗОВАНО, МОЖНО ИСПОЛЬЗОВАТЬ ЕЩЕ РАЗ.
ВСЕ ОТХОДЫ ПОМЕЩАЙТЕ СЮДА.
Служба сохранения.
Я согнул правую руку. Она показалась мне неотъемлемой частью тела. А за пару-другую лет — при условии, что я проживу так долго — узкий белый шрам, окружающий локтевой сустав, станет совсем незаметным. Это уж точно. Все, что сломано, можно починить. Кроме одного.
Самого главного.
Я почувствовал себя паршиво, как никогда.
И увидел этого парня. С базы в Аризоне.
Он стоял прямо перед будкой часового, такой же парализованный, как и я. В центре передней части околыша его форменной фуражки сиял позолотой новенький знак «V» с точкой посередине — знак отличия командира десантной группы. За день до этого, на инструктаже, у него еще не было этого звания. Видимо, назначение состоялось только сегодня. Выглядел он очень молодо и был неподдельно испуган. Тогда, на инструктаже, он поднимал руку очень робко и, поднявшись, едва выдавил из себя: «Простите, сэр, но они точно… они точно не издают плохого запаха?» В ответ раздался дружный хохот, нервный отрывистый хохот мужчин, находящихся целый день на грани истерики, и чертовски довольных, что кто-то, наконец, рассмешил их. Седой инструктор, которому было совсем не до смеха, подождал, пока все успокоятся, и серьезно ответил: — Нет, они не издают плохого запаха. Если только, разумеется, моются. Все точь-в-точь как у вас, господа.
Это заткнуло всем рты. И только минут через двадцать, когда нас отпустили, я ощутил, как болят напряженные мускулы лица.
Точь-в-точь как и вы, господа…
Я встряхнулся и подошел к парню.
— Привет, капитан! Давно здесь?
На лице его появилось некое подобие улыбки.
— Больше часа, капитан. Я успел на рейс 8:15 из Аризоны. Остальные еще отсыпаются после прощального кутежа. Один я рано лег спать, чтобы получше отдохнуть и прочувствовать все это. Только, мне кажется, все напрасно.
— Понимаю. Есть вещи, к которым невозможно привыкнуть. А к иным даже и не положено привыкать.
Он бросил взгляд на мою грудь.
— Судя по всему, это не первая ваша спецгруппа?
— Не первая? Скорее двадцать первая, сынок! Все говорят, что я выгляжу слишком молодым для своих наград.
— Да, не первая. Но у меня никогда еще не было команды из нулей. Послушайте, капитан, мне тоже не по себе. Что если мы вместе пройдем через эти ворота? Тогда самое худшее останется позади.
Парень оживленно кивнул. Мы взялись за руки и промаршировали к часовому. Проверив наши документы, он приоткрыл ворота и сказал:
— Прямо вперед! Любой лифт с левой стороны до пятнадцатого этажа.
Мы вошли через главный вход, поднялись по длинной лестнице и очутились перед вывеской:
ЦЕНТР ВОССТАНОВЛЕНИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ПРОТОПЛАЗМЫПо вестибюлю прохаживались с виду пожилые, но очень подтянутые мужчины и множество очень хорошеньких девушек в военной форме. Я с удовлетворением отметил, что большинство девушек беременны. Это было первым приятным зрелищем почти за целую неделю. Мы вошли в лифт и сказали девушке:
ГЛАВНАЯ ФАБРИКА ТРЕТЬЕГО ОКРУГА
— Пятнадцатый.
Она нажала кнопку и стала ждать, пока кабина заполнится пассажирами. У нее отсутствовали признаки беременности, я невольно задумался, в чем причина этого. Потом обратил внимание на нашивки на погонах присутствующих. И внезапно разозлился. У всех был красный круг с черными буквами «ЗВС», наложенными на белые «Г-4». ЗВС означало, разумеется, Земные Вооруженные Силы. Основной знак отличия всех тыловых учреждений, но не Г-1, что значит «личный состав», а Г-4 — «снабжение». Именно это слово и вызвало во мне взрыв негодования. Разумеется, можно всегда полагаться на ЗВС. Тысячи знатоков человеческой души всех званий вкладывают силы в поднятие морального состояния тех, кто сражается на передовом периметре. Но всякий раз, когда нужно сперва хорошо почесать затылок, прежде чем придумать какое-нибудь благозвучное название, старые добрые ЗВС выбирают самое непотребное. С другой стороны, нельзя вести тотальную войну до полного уничтожения в течение двадцати пяти лет, и остаться щепетильными в выборе слов. Но «снабжение»! Увольте, господа, только не здесь, в Утилизаторе. Нужно же соблюдать хоть какие-то приличия! Лифт начал подъем, девушка объявляла этажи, давая мне немало материала для размышлений.
— Третий этаж — прием и сортировка трупов, — нараспев произносила она. — Пятый этаж — предварительное изготовление органов. Седьмой — переналадка мозга и регулировка нервной системы. Девятый — косметика, элементарные рефлексы и мышечный контроль…
Здесь я заставил себя отвлечься от этого перечисления. Представил себе, что нахожусь на тяжелом крейсере, в машинном отделении, в тот самый момент, когда он получает прямое попадание ракеты, запущенной эотийским истребителем. Побывав пару раз в такой ситуации, поневоле научишься затыкать уши и включать самовнушение: «Скоро все здесь снова будет хорошо и спокойно». Действительно, через пару минут наступает именно такое состояние. Только к этому времени становишься в большинстве случаев неодушевленным предметом, который швыряет от стенки к стенке. Приблизительно в таком состоянии я и находился до места прибытия.
— Пятнадцатый этаж — последний инструктаж и отправка.
У моего спутника подгибались колени и сутулились плечи, будто он втащил рояль на этот проклятый пятнадцатый этаж. Я испытал чувство благодарности к нему — нет ничего лучше, когда в такой ситуации рядом есть кто-то, кого необходимо опекать.
— Смелее, капитан, — шепнул я, — не падайте духом. Для таких, как мы, это, по существу — воссоединение с семьей!
Я, по-видимому, неудачно выразился. Он посмотрел на меня так, будто я ударил его по лицу.
— Ваше напоминание не стоит благодарности, мистер, — процедил он.
Мне следовало прикусить язык, но я поспешил исправить положение:
— Простите меня. И не обижайтесь. Мне самому не раз приходилось выслушивать нечто подобное.
— Ладно. Не стану обижаться. Жестокая война…
Я улыбнулся.
— Жестокая? Если не будешь себя беречь, предупреждали меня, то можешь и погибнуть.
В приемной сидела хрупкая блондинка с двумя обручальными кольцами на пальцах одной руки и одним кольцом — на пальце другой. Из того, что мне было известно о земных обычаях, я понял, что она уже дважды вдова. Приняв наши документы, девушка бойко застрекотала в микрофон на столе:
— Конечная готовность, внимание! Конечная готовность, внимание! Подъем по тревоге следующих серийных номеров: 70623152, 70623109, 70623166, 70623123. А также: 70538906, 70538923, 70538980 и 70538937. Пожалуйста, проверьте все данные в соответствии с формой 362 инструкции 7896 от 15 июня 2145 года и препроводите для последнего инструктажа. Я почувствовал себя на складе запчастей, куда приходил для замены кормовых выхлопных труб. Наконец она подняла глаза и одарила нас прелестной улыбкой.
— Ваши команды будут сию минуту готовы, господа. Не угодно ли пока присесть?
Господам было угодно.
Девушка встала, чтобы достать что-то из стенного шкафа. Я заметил, что она беременна, где-то на третьем-четвертом месяце, и, естественно, слегка кивнул в знак одобрения. Мой спутник сделал то же самое. Переглянувшись, мы рассмеялись.
— Расскажите мне, откуда вы родом? — спросил я. — Ваш акцент ясно показывает, что не из третьего округа.
— Да, это так. Я родился в Скандинавии — в одиннадцатом военном округе. Гетеборг, Швеция. Но после того, как я получил свое… повышение, не мог, естественно, встречаться с родными. Поэтому и попросил о переводе. Здесь я провожу отпуска, прохожу курс лечения…
Я знал, что многие молодые десантники в таком случае ведут себя точно так же. Лично у меня не было возможности определить, какие чувства испытываю я в отношении своих стариков — их давно не было на свете. Отец погиб во время самоубийственной попытки отвоевать Нептун много лет назад, а мать была секретаршей адмирала Ракоци и находилась на флагманском корабле «Фермопилы», когда он получил прямое попадание во время знаменитой обороны Ганимеда двумя годами позже. Было это, разумеется, еще до введения программы Воспроизводства, когда женщины еще занимали административные должности на передовой. С другой стороны, насколько я понимал, по крайней мере двое из моих братьев, возможно, еще живы. Но, получив свое «V» с точкой, я не делал попыток связаться с ними. Поэтому, видимо, у меня все же были такие же чувства, как и у этого парня. Ничего удивительного.
— Так вы из Швеции? — спросила блондиночка. — Мой второй муж оттуда родом. Может, вы его знали? Свен Носсен, у него еще куча родственников в Осло.
Парень закатил глаза, делая вид, будто пытается вспомнить, и покачал головой.
— Нет. Пожалуй, не знаю. Но до призыва в армию я редко выезжал из Гетеборга.
Она добродушно рассмеялась, оценив его провинциальность. Блондинка с детским личиком из классических анекдотов. Глупышка из глупышек. Но, тем не менее, у нее уже третий законный муж, в то время как множество умных, шикарных красоток на внутренних планетах в наши дни были бы рады малейшему знаку внимания со стороны самого отъявленного негодяя или сертификату из ближайшего спермоприемника.
«Может быть, — подумал я, — если бы мне понадобилось подыскать себе жену, это было бы как раз то, что надо, чтобы забыть о смертоносном излучении эотийских истребителей и выматывающем душу, саднящем реве перегруженных двигателей. Наверное, приятно было бы возвращаться к какой-нибудь симпатичной простой женщине после вылазок в секторе, занятом эотийцами, когда все сознательные помыслы направлены только на то, чтобы предугадать, что именно изобретут на этот раз мерзкие насекомые. Может быть, решив жениться, я предпочел бы вот такую хорошенькую глупышку…» Но, стоп! Хватит! Хотя, может быть, эта проблема представляет интерес с чисто психологической точки зрения.
Тут я заметил, что девушка что-то говорит мне:
— …раньше никогда не было такой команды, капитан?
— Вы имеете в виду зомби? Нет, еще не было. Счастлив признаться в этом.
Она неодобрительно скривила ротик, который не стал от этого менее прелестным.
— Фу, нам не нравится это слово. Ну, тогда, если угодно, нулей.
— Нам не нравится, когда их называют ну… этим словом тоже. Вы ведь говорите о таких же человеческих существах, как и вы сами. Абсолютно таких же, капитан.
Внезапно меня охватило негодование, точно такое же, какое испытывал парень в коридоре. Затем я понял, что она не вкладывает в эти слова никакого особого смысла. Откуда ей знать об этом? Ведь это, черт побери, не значится в наших документах. Вздохнув с облегчением, я спросил:
— А как же вы их называете, если не секрет?
— Мы относимся к ним, как к заменителям солдат, — уверенно начала блондинка. — Термин «зомби» применялся для описания устаревшей двадцать первой модели, которая снята с производства более пяти лет назад. В вашем распоряжении будут особи, в основе которых лежат модели семьсот пять и семьсот шесть, фактически безупречные, в некоторых отношениях…
— С обычным, вместо синеватого, цветом кожи? С движениями, не такими замедленными, как у лунатиков?
Сверкнув глазами, она решительно тряхнула головой. Очевидно, была в курсе всего, что полагалось знать по должности. Не такая уж, в общем-то, глупышка. Пусть невеликого ума, но мужьям было о чем поговорить с ней между выполнением супружеских обязанностей.
— Синюшность была результатом плохого насыщения крови кислородом. Воссоздание крови было второй из наиболее трудно разрешимых проблем, связанных с восстановлением тканей. Самое же трудное — нервная система. Несмотря на то, что кровяные тельца находятся в наихудшем состоянии, когда к нам прибывают тела, мы все же научились налаживать вполне пригодную сердечно-сосудистую систему. А вот с головным и спинным мозгом приходится начинать практически с нуля даже в тех случаях, когда ранения совсем незначительны. А сколько всяких неприятностей возникает при их воссоздании! Моя кузина Лона работает в отделении Настройки Нервной Системы. Она говорит, что достаточно выполнить неверно хоть одно подсоединение… Вы ведь понимаете, капитан, что к концу рабочего дня глаза устают, и то и дело поглядываешь на часы… Так вот, всего одно неправильное подсоединение, и рефлексы вполне законченной особи оказываются настолько плохими, что приходится отсылать ее на третий этаж и начинать все сначала. Но вам не нужно об этом беспокоиться, поскольку, начиная с модели шестьсот шестьдесят три, мы ввели двукратную систему проверки двумя разными бригадами в отделении Настройки. А семисотые серии! О, они просто великолепны!
— Что ж, неплохо, пожалуй. Получше, наверное, чем старомодные маменькины сынки?
— Пожалуй, — ответила она не сразу. — Вы на самом деле будете поражены, капитан, когда ознакомитесь с протоколами испытаний. Разумеется, все еще остается один существенный недостаток… одна функция, с которой нам никак не удается…
— Я никак не могу понять, — перебил ее парень, — почему используются именно трупы? Тело отжило свое, отвоевало. Почему бы не оставить его в покое? Я понимаю, эотийцы могут запросто обойти нас по численности бойцов простым увеличением количества маток на своих флагманских кораблях. Понимаю, что воспроизводство пушечного мяса является важнейшей из всех задач, стоящих перед ЗВС, но ведь мы давно уже научились синтезировать протоплазму. Почему бы не использовать ее для изготовления всего тела, от пальцев ног до полушарий мозга, и не выпускать настоящих, верных, как собаки, андроидов, от которых не разило бы трупным запахом?
Глаза блондинки от возмущения едва не вылезли из орбит.
— Наша продукция не издает запаха! Отдел косметики гарантирует, что у новых моделей запах тела слабее, чем у вас, молодой человек! И я хочу, чтобы вы уяснили, что мы вовсе не реактивируем или оживляем трупы. Мы восстанавливаем человеческую протоплазму, повторно используем поврежденный или изношенный человеческий материал в сфере, где в настоящее время существует наибольшая недостача его — в сфере подготовки воинского персонала. Уверяю вас, что вы бы даже и не заикались о трупах, если бы видели состояние некоторых прибывающих к нам тел. Так вот, иногда в целой отгрузочной партии — а отгрузочная партия содержит останки двадцати погибших, — мы не можем отыскать хотя бы одну целую, еще пригодную почку. В таком случае нам приходится брать немного клеток внутренностей тут, кусочек селезенки там, видоизменять их, осторожно соединять, активи…
— Именно это я имею в виду. Если приходится преодолевать столько трудностей, то почему бы с самого начала не применять хорошее сырье?
— Какое, например?
Парень взмахнул руками в черных перчатках.
— Ну, такие основные элементы, как углерод, водород, кислород и так далее. Весь процесс в этом случае был бы гораздо чище.
— Основные элементы должны откуда-то взяться, — осторожно вмешался я.
— Водород и кислород можно добывать из воды и воздуха. А вот откуда брать углерод?
— Оттуда же, откуда его берут остальные синтетические производства — из угля, нефти, целлюлозы.
Девушка, расслабившись, откинулась на спинку стула.
— Все это — органические вещества, — напомнила она парню. — Если уж использовать сырье, которое раньше было живым, то почему бы не такое, которое по своим характеристикам как можно ближе к тому конечному продукту, который необходимо получить? Поверьте, капитан, это вопрос экономической целесообразности. Лучшим и самым дешевым сырьем для производства солдат-заменителей являются солдатские тела.
— Разумеется, — согласился парень. — В этом есть определенный смысл. Какая еще польза может быть от старых, искалеченных солдатских тел? Это много лучше, чем просто закапывать их в землю.
Девушка хотела было улыбнуться в знак согласия, но, бросив пристальный взгляд в его сторону, передумала. Всю ее решительность как рукой сняло. На столе раздался зуммер переговорного устройства, и она склонилась над ним. Я посмотрел на нее с одобрением. Она явно не была глупа. Просто женственна. Мне многое не по душе на гражданке, но к женщинам это не относится. Я все больше и больше убеждаюсь в том, что во многих случаях они проявляют себя, оказывается, с самой лучшей стороны.
— Капитан, — обратилась она к парню. — Пройдите, пожалуйста, в комнату 1591. Там сейчас соберется ваша команда. А вы, — повернулась девушка в мою сторону, — в комнату 1524.
Парень кивнул и, весь напрягшись, вышел. Я подождал, пока за ним закроется дверь, и склонился к секретарше.
— Мне бы очень хотелось, чтобы программу Воспроизводства отменили, — сказал я ей. — Вы бы стали прекрасным офицером-инструктором по подготовке новобранцев. От вас я узнал об Утилизаторе гораздо больше, чем после десятка инструктажей.
Она с тревогой посмотрела на меня.
— Надеюсь, вы говорите искренне, капитан. Понимаете, мы очень тесно связаны с этим проектом. И испытываем особую гордость за тот прогресс, которого достигло Головное Предприятие третьего округа. Мы только и говорим о наших последних достижениях, везде — даже в кафетерии. Мне просто слишком поздно пришло в голову, что вы, господа, — лицо ее залилось густым румянцем, так краснеть могут только блондинки, — можете многое из того, о чем я говорила, принять слишком близко к сердцу. Извините меня, если я…
— Вам не за что извиняться, — спокойно произнес я и ободряюще улыбнулся. — Ваш разговор с нами носил чисто профессиональный характер. Вроде того, что я слышал, находясь месяц назад в госпитале, когда два хирурга обсуждали, как лучше выправить локтевой сустав раненого, говоря об этом так, будто собираются прибить новый подлокотник к дорогому креслу. Это было очень интересно послушать, и я многому научился.
Когда я покидал приемную, у нее был благодарный вид. Так и только так нужно расставаться с женщинами. Путь мой лежал в комнату 1524.
До того, как сюда начали собирать остатки человеческих тел, это, очевидно, была обычная классная комната. Несколько парт, длинная доска, диаграммы и схемы на стенах. На одной из них были помещены основные сведения об эотийцах — скудная информация, которую мы сумели раздобыть за четверть века, что прошло с того дня, когда насекомые пересекли орбиту Плутона с целью покорения Солнечной системы. Всего лишь гипотезы, разумеется, но более тщательно продуманные, чем те, которыми меня пичкали в дни юности. Лучшие умы Земли пришли к заключению, согласно которому причиной неудач всех попыток установить с ними контакт было совсем не то, что им внутренне присущ дух бессмысленного завоевания, а то, что они страдают такой же чрезмерной ксенофобией, как и их меньшие братья — земные насекомые.
Вот муравей случайно забредает в чужой муравейник и, не делая никаких попыток контакта, хозяева тут же загрызают его прямо у входа. И муравьи-часовые реагируют еще быстрее, чем если это насекомое другого вида. Поэтому, несмотря на все достижения эотийской науки, которая во многих отношениях находится на более высоком уровне, чем земная, они психологически не способны к ментальному проецированию или эмпатии, говоря проще — не способны поставить себя на место другого существа, что совершенно необходимо для осознания факта, что внешне абсолютно не похожие на них существа могут иметь разум. Возможно, так оно и есть на самом деле.
Мы оказались вовлечены в убийственное равновесие никогда не затухающей битвы, передний край которой иногда отодвигался до орбиты Сатурна, иногда — к самому Юпитеру. Если отбросить мысль об изобретении оружия столь невообразимой мощи, которая позволила бы сокрушить их флот настолько, что они не успели бы воссоздать его в том же объеме, что до сих пор им удавалось делать, то единственной нашей надеждой было каким-то образом обнаружить звездную систему, откуда они явились, каким-то образом построить звездолеты, и не один-два, а целый флот, и каким-то образом нанести сокрушительный удар по их родине. Или же так их напугать, чтобы они отозвали экспедицию в свою звездную систему для обороны. Но сколько всяких неопределенностей было в этом плане!
Однако, чтобы поддержать наше нынешнее положение до реализации всех этих «каким-то образом», наша рождаемость должна была с лихвой перекрывать потери. Последние десять лет нам не удавалось этого достичь, несмотря на все более жесткие программы воспроизводства народонаселения, превратившие в прах существовавшие когда-то моральные нормы и социальные достижения. Затем в один прекрасный день какой-то умник заметил, что в то время как половина наших боевых кораблей изготовлена из металлолома, оставшегося после предыдущих битв, личный состав этих боевых единиц… В результате этого и появились те, кого наша блондиночка и ее коллеги изволили назвать солдатами-заменителями. Я был вторым помощником, заведующим компьютерным обеспечением на старом «Чингисхане», когда первая партия их появилась на борту в качестве боевого пополнения. Должен сказать, что тогда у нас были все основания называть их «зомби». Большинство было такого же синего цвета, что и форма, в которую они были вставлены, а дыхание… в голову закрадывалась мысль, что у микрофона системы оповещения сидит астматик. В их глазах разума было не больше, чем в жестянке из-под керосина. А уж как они вышагивали!
Мой приятель Джонни Круро, погибший во время Великого Прорыва 2143 года, частенько говаривал, что походка у них такая, будто они спускаются по склону пологого холма, у подножья которого зияет огромная открытая братская могила. Туловище у них было прямым и напряженным, а руки и ноги двигались сначала медленно-медленно, а затем резко дергались. От одного их вида по коже ползали мурашки! «Зомби» годились только для выполнения тупой, изнурительной работы. Даже приказав им вычистить орудийную подвеску, нужно было не забыть через час их выключить, иначе они соскребали металл до самых осей подшипников. Разумеется, не все были так безнадежно плохи. Тот же Джонни говаривал, что ему попадались две-три особи, которые, когда чувствовали себя хорошо, могли еще сойти за обыкновенных слабоумных. Главное в боевых условиях они не ломались. Как раз наоборот. Старый корабль будет раскачиваться от частых, каждые несколько секунд, перемен курса; каждый лучемет Ирвингла, каждая картечница и гаубица вдоль огневого борта будут раскаляться до ярко-золотистого свечения; хриплые вопли из громкоговорителей по отсекам будут изрыгать приказы быстрее, чем могут на них отреагировать мышцы; бригады ремонтников с искаженными от спешки лицами едва будут успевать перебегать от одной аварийной ситуации к другой. И вдруг перед глазами возникнет «зомби», сжимающий в своих резиновых руках метлу, и как ни в чем ни бывало подметающий палубу со свойственными ему тупой аккуратностью и непреклонной целеустремленностью… Я помню, как весь орудийный расчет совершенно обезумел и начал лупить «зомби» длинными тяжелыми ломами. И помню другой случай, когда офицер, вбежавший в рубку управления, остановился, выхватил из кобуры лучемет и стал вколачивать снопы искр в синекожего, который мирно вытирал тряпкой иллюминатор. И когда тот, ничего не понимая и ни на что не жалуясь, грузно осел на пол, молодой офицер склонился над ним и запричитал успокаивающе: «Тихо, тихо, мальчик, тихо ты, ну тихо!» Именно это, а вовсе не малая эффективность «зомби», побудило снять их с кораблей — опасность возникновения психологических срывов у людей, вызванных присутствием этих существ, стала очень высокой. Может быть, если бы их не забрали, мы со временем привыкли бы — один бог знает, к чему только не привыкнешь во время сражения. Но «зомби», казалось, принадлежали к чему-то такому, что находится вне понятия «война». Самым ужасным, совершенно ужасным, было то, что их нисколько не трогала перспектива снова быть убитыми. Однако все говорят, что новые модели значительно усовершенствованы. Это было бы совсем неплохо. Диверсионный корабль, или, как его коротко называли, «рогатка», не так уж сильно отличается от самоубийцы-патруля, но требует высочайших боевых качеств от каждого находящегося на борту, если он намерен завершить свою безумную миссию, не говоря уже о возвращении на базу. Причем корабль слишком мал, и людям нужно уметь ладить друг с другом в этом ограниченном пространстве. Мысли мои прервал шум шагов в коридоре. Я ждал внутри, — они — за дверью. Мне было немного не по себе. Они, видимо, тоже нервничали перед встречей со мной. Во всяком случае, не торопились заходить. Я подошел к окну и посмотрел вниз, на плац, где ветераны, чьи умы и тела настолько износились, что не подлежали ремонту, муштровали задыхающихся в новой форме «зомби», учили их пользоваться недавно приобретенными рефлексами, чтобы выполнять быстро следующие одна за другой команды. Мне невольно вспомнились занятия по физкультуре в старших классах школы. Снизу долетали отрывистые команды: «Раз, два, три, четыре! Раз, два, три, четыре!». Только вот вместо «раз» явно звучало какое-то новое слово, которого я так и не смог отчетливо расслышать. Затем я услышал, как сзади открылась дверь, затем закрылась и четыре пары ног щелкнули каблуками, становясь по стойке «смирно». Я обернулся.