Вильямс Теннесси. Кошка на раскаленной крыше

   Брик: Прошу тебя, отдай мне костыль, я не могу встать с пола.
   Большой Па: Ответь сначала на мой вопрос. Зачем ты пьешь? Почему ты выбрасываешь свою жизнь, будто какой - то хлам, подобранный на улице?
   Брик (привстав на колени): Па, мне больно. Я подвернул сломанную ногу.
   Большой Па: Прекрасно! Значит, ты не совсем еще отупел от виски и можешь чувствовать боль.
   Брик: Ты пролил мой виски...
   Большой Па: Давай заключим сделку - ты скажешь, зачем ты пьешь, а я дам тебе выпить. Сам налью.
   Брик: Сначала дай выпить, потом отвечу.
   Большой Па: Нет. Сначала скажи, что тебя заставило пить?
   Брик: Отвечу одним словом.
   Большой Па: Каким?
   Брик: Отвращение! (Раздается мелодичный бой часов. Большой Папа бросает короткий неистовый взгляд.) Ну, как насчет виски?
   Большой Па: Отвращение к чему? Ответь сначала. Бессмысленно питать отвращение неизвестно к чему. К чему ты питаешь отвращение? Скажи, к чему?
   Брик пытается (пытается подняться с пола, цепляясь за кровать): Хорошо. Постараюсь. (Большой Папа наливает виски и торжественно подносит Брику. Молчание. Брик пьет.) Ты когда-нибудь слышал слово "ложь"? Знаешь, что оно означает?
   Большой Па: А что, тебе кто-нибудь врал?
   Дети (хором за сценой нараспев): Мы хотим Большого Папу! Мы хотим Большого Папу!
   Гупер (появляется в дверях на галерее): Большой Папа, дети зовут тебя.
   Большой Па (грубо): Гупер, выйди.
   Гупер: Извини.
   Большой Па (захлопывает за ним дверь): Кто тебе врет? Мэгги?
   Брик: Не она. Это не имеет значения.
   Большой Па: Так кто же и о чем тебе врет?
   Брик: Никто и ни о чем...
   Большой Па: В чем же тогда дело, черт побери?
   Брик: Все, все вокруг.
   Большой Па: Что ты трешь лоб? Голова болит?
   Брик: Нет. Я пытаюсь...
   Большой Па: ...собираться с мыслями. Но ты уже не можешь. Твои мозги проспиртованы, пропитаны на сквозь. (Вырывает стакан из рук Брика.) Что ты, черт возьми, можешь знать о лжи? Да я книгу мог бы о ней написать, и все равно всего бы не высказал. Даже близко бы не подошел. Страшно подумать, сколько раз я мирился с ложью. А притворство? Говоришь не то, что думаешь, делаешь не то, что чувствуешь. Или вот, делаю вид, будто люблю жену, а на самом деле вида ее не терплю. Это после сорока - то лет. Врал, даже когда лежал на ней... Притворялся, что люблю Гупера, сукина сына, жену его Мэй и его пятерых ублюдков, орущих, как попугаи в джунглях. Господи, да мне смотреть на них тошно... А церковь! Всего выворачивает, стоит прийти в церковь, но я хожу. А эти клубы! Масоны!... А светское вращение. Дерьмо! (Боль заставляет его скрючиться, он опускается в кресло, голос становится мягким и хриплым.) А вот тебя я люблю, сам не знаю, за что. Всегда уважал и любил тебя и еще свою плантацию, свое дело, за то, что оно сделало меня человеком. Вот тебе и вся правда... А жизнь свою прожил во лжи и рядом с ложью!.. Почему ты не можешь жить так?... Придется, черт возьми, ведь кроме лжи и фарисейства в жизни ничего нет. Если есть что другое, скажи.
   Брик: Есть. Есть еще одна штука, с которой можно жить.
   Большой Па: Какая же?
   Брик (поднимая стакан): Виски...
   Большой Па: Это не жизнь. Это бегство от жизни.
   Брик: А я и хочу убежать от нее.
   Большой Па: Тогда застрелись. Я все - таки скажу тебе кое - что. Еще совсем недавно, когда я думал, что дни мои сочтены... (Эту речь он произносит в стремительном темпе.) ...я решил оставить тебе мое дело. Гупера и Мэй я ненавижу, знаю, что они платят мне тем же, а пять их маленьких обезьян мне противны, потому что - копия родителей. Почему я должен двадцать восемь тысяч акров богатейшей земли отдавать Гуперу в наследство? Почему? Но, с другой стороны, Брик, почему я должен, черт возьми, облагодетельствовать болвана, присосавшегося к бутылке? Любил я его - не любил? Почему? Когда он теперь сущий балласт? Нравственный урод?
   Брик (улыбаясь): Понимаю тебя.
   Большой Па: Если правда понимаешь, значит, ты умней меня, потому что мне совершенно ничего не понятно, я тебе вот что скажу. Я еще не составил завещания! Слава Богу, теперь срочности нет. Можно обождать. Но ты возьмешь себя в руки или нет?
   Брик: Может быть.
   Большой Па: И тебя это не волнует?
   Брик (хромая, идет к галерее): Нет, не волнует... А не пойти ли нам поглядеть фейерверк, ведь это в честь твоего дня рождения, а заодно глотнем свежего воздуха.
   Он останавливается в дверях галереи. В небе вспыхивает зеленые и золотистые огни фейерверка, освещая все вокруг.
   Большой Па: Погоди!.. Брик... (Его голос прерывается, внезапно он становится застенчивым, почти нежным. Жесты сдержаны.) Давай не останавливаться на полпути. Доведем разговор до конца. Хоть сегодня. У нас всегда что - то оставалось недосказанным. Наверное, потому, что каждый не был достаточно честен друг с другом...
   Брик: Я никогда не лгал тебе, папа.
   Большой Па: А я? Когда - нибудь лгал тебе?
   Брик: Нет.
   Большой Па: Значит, есть по крайней мере два человека, которые никогда не лгали друг другу.
   Брик: Но мы не говорили откровенно.
   Большой Па: Попробуем теперь. Ты говоришь, что пьешь, надеясь убить в себе отвращение ко лжи.
   Брик: Ты просил сказать, почему я пью.
   Большой Па: Но разве виски - единственное средство убить это отвращение?
   Брик: Теперь да.
   Большой Па: Но так ведь не было?
   Брик: Тогда я был еще молод и верил. Человек пьет в надежде забыть, что он уже не молод и ни во что больше не верит...
   Большой Па: Во что ты верил?
   Брик: Верил...
   Большой Па: Но во что?
   Брик (упрямо): Верил.
   Большой Па: Не знаю, какого черта ты имеешь в виду под дурацким словом "верил". Похоже, ты и сам понятия не имеешь, что это значит. Но если у тебя еще сохранилась страсть к спорту, вернись в будку комментатора...
   Брик: Сидеть в стеклянной кабине и наблюдать за игрой, в которой сам не принимаешь участия? Описывать то, что сам уже не можешь сделать, в отличие от игроков? Потеть от напряжения, переживать все острые моменты игры, для которой сам не годишься? Пить кока - колу, разбавленной виски? Думаешь, я могу это вынести? Это все не то, отец. Время обогнало меня... Пришло первым...
   Большой Па: Просто сваливаешь с себя ответственность за свои неудачи: виновато время, "отвращение" ко лжи. Чушь собачья! Пустые слова. На этом ты меня не проведешь.
   Брик: Я был вынужден тебе кое - что объяснить, чтобы ты дал мне выпить.
   Большой Па: Ты начал пить после того, как умер твой друг Скиппер.
   Молчание несколько секунд. Брик тянется рукой к костылю.
   Брик: Что ты хочешь этим сказать?
   Большой Па: Ничего. (Брик, хромая, идет на галерею, избегая внимательного и пристального взгляда отца.) Вот Гупер и Мэй считают, что было что - то не совсем обычное в ваших...
   Брик (останавливается, прислонившись к стене): Необычное?
   Большой Па: Ну, что - то не совсем нормальное было в вашей дружбе...
   Брик: Они тоже так считают? А я думал, это только намеки Мэгги... (Отрешенность Брика мгновенно исчезла. Сердце забилось, лоб покрылся потом, дыхание стало убыстренным, голос хриплым. Большой Папа ведет разговор робко - для него это пытка. Брик, наоборот, яростно налетает на отца; он резок и несдержан. Мысль о том, что Скиппер умер, не выяснив отношений с ним, для Брика мучительна. Ему приходиться все время "делать вид", ибо мир, в котором живет Брик, пропитан ложью, и он пьет, чтобы убить свое отвращение к нему. В этом корень его неудач. Птица, которую я хотел поймать в гнезде этой пьесы, лежит отнюдь не в разрешении психологических проблем человека. Мне хотелось поведать об истинном опыте тех людей, что познали мрачные мгновения, иногда мимолетно объединяющие тех, кто попал под грозовую тучу кризисной ситуации. Но какая - то тайна человеческой жизни всегда остается нераскрытой и в пьесе... Последующую сцену следует играть с невероятной сосредоточенной силой, сдерживающей то, что остается недосказанным.)
   Брик: Кто еще так думает? Ты тоже? Кто еще?
   Большой Па (нежно): Погоди, погоди, сынок... Я многое видел в своей жизни.
   Брик: Какое это имеет отношение к...
   Большой Па: Я сказал, погоди...
   Брик: Значит, и ты так думаешь?!
   Большой Па: Постой, не торопись...
   Брик: Ты тоже так думаешь, ты называешь меня своим сыном и педерастом. Ага! Так поэтому ты поселил меня и Мэгги в эту комнату, комнату Джека Стро и Питера Очелло, в которой эти старички - сестрички спали в одной постели и в которой они оба умерли!
   Большой Па: Только не надо бросать камни в...
   В дверях на галерею появляется Священник Тукер, его голова игриво слегка задрана, на устах отработанная улыбка священнослужителя, столь же искренняя, как манок охотника - живое воплощение благочестивой привычной лжи.
   Большой Па (вдыхает при этом точно рассчитанном, но неуместном явлении): Что ищете, ваше преподобие?
   Священник Тукер: Мужскую уборную, ха - ха, хе - хе...
   Большой Па (с напряженной учтивостью): Вернитесь, и ступайте в другой конец галереи, ваше преподобие, воспользуйтесь туалетом у моей спальни, а если не сможете его найти, спросите кого-нибудь!
   Священник Тукер: Благодарю Вас. (Выходит с неодобрительным хихиканьем.)
   Большой Па: Трудно тут разговаривать...
   Брик: Сукин...
   Большой Па (не давая ему закончить): Чего я только не навидался до того благословенного года, когда, сносив все башмаки, был взят Джеком Стро и Питером Очелло к себе. Они наняли меня, а я превратил это место в огромную плантацию... А когда Джек умер... старик Питер перестал есть, как собака после смерти своего хозяина, и вскоре умер сам.
   Брик: Скиппер умер, а я не перестал есть.
   Большой Па: Но ты начал пить!
   Брик (поворачивается кругом на своих костылях и с силой швыряет стакан на пол, крича): И ты так думаешь?!
   Большой Па: Ш -ш -ш -ш! (На галерее раздаются шаги, женские голоса. Большой Папа направляется к двери.) Уходите. Просто стакан разбился.
   Брик (он сразу изменился, как будто превратился в вулкан, начавший извергать огненную лаву): И ты так думаешь?! Ты думаешь, что Скиппер и я... занимались грязным грехом?
   Большой Па: Погоди.
   Брик: Думаешь, что было что - то ненормальное в нашей дружбе...
   Большой Па: Что ты так кричишь?
   Брик: Хорошо ты... думаешь о Скиппере... И обо мне...
   Большой Па: Ничего я не думаю. Ничего я не знаю. Просто я говорю тебе, что...
   Брик: Думаешь! (Теряет равновесие и падает на колени и, не ощущая боли, цепляется за кровать и пытается встать.)
   Большой Па: О, Господи!.. Держись за мою руку!
   Брик: Не нужна мне твоя рука!
   Большой Па: Зато мне нужна твоя. Встань. (Помогает ему подняться, гладит его руку с любовью и заботой.) Стал мокрый весь! И дышишь тяжело, как будто пробежал дистанцию...
   Брик (освободившись от отцовских объятий): Папа, ты потряс меня! Ты, ты... потряс меня. (Отворачивается.) Говоришь... как будто речь идет о пустяке. Когда в колледже узнали о клятве и дружбе, которую мы со Скиппером дали друг другу, то один подонок подумал что - то... Да мы не только отвернулись от него. Мы сказали ему, чтобы он убирался из кампуса. И он убрался!.. Как миленький!.. (Останавливается, переводя дух.)
   Большой Па: Куда?
   Брик: В Северную Африку, это последнее, что я о нем слышал.
   Большой Па: Ну, а я вернулся из более дальних странствий. Из самой страны смерти, и меня теперь не так легко чем-нибудь потрясти. (Направляется в глубину сцены.) Видишь ли, мои плантации слишком велики, чтобы заразиться чужими идеями. Одно только можно вырастить на плантации, более важным, чем хлопок, - это терпимость. И я взрастил ее в себе. (Поворачивается к Брику.)
   Брик: Почему не может быть настоящей, глубокой дружбы между двумя мужчинами? Почему... надо обязательно думать...
   Большой Па: Может. Успокойся! Ради бога.
   Брик: Довольно. (В том, как он произносит это слово, мы оцениваем его широкое и глубокое традиционное воспитание, что он получил от мира, увенчавшего его когда - то ранними лаврами.)
   Большой Па: Я говорил Мэй и Гуперу...
   Брик: Эти двое могут оболгать кого угодно! Суки! У нас со Скиппером была настоящая дружба с мальчишеских лет, почти всю жизнь, пока Мэгги не вбила себе в голову то, о чем ты говоришь. Нормальна такая дружба? Нет!.. В наше время это слишком большая редкость, чтобы считаться нормальной.
   Большой Па: Брик, никто не думает, что это ненормально.
   Брик: Они ошибаются! Чистые, искренние отношения - это уже не норма теперь! (Они оба довольно долго молча смотрят друг на друга. Постепенно напряжение падает и оба отворачиваются, как бы устав друг от друга.)
   Большой Па: Да, как - то... трудно... говорить.
   Брик: Ну и давай закончим разговор...
   Большой Па: А почему все - таки Скиппер сломался? Почему ты стал пить?
   Брик вновь смотрит на отца. Вдруг он решил, сам не зная почему, сказать отцу, что он умрет от рака. Только так он может сравнять с ним счет: одна недопустимая вещь в обман на другую.
   Брик (зловеще): Хорошо, ты сам этого хотел, Па. Вот мы, наконец, и пришли к тому разговору, которого ты так хотел. Поздно останавливаться. Покончим со всем одним махом. (Ковыляет к бару.) У - гу... (Открывает ведерко и достает серебряными щипчиками кусочек льда, любуясь его ослепительной белизной.) Мэгги утверждает, что мы со Скиппером после колледжа пошли в футбол только потому, что боялись стать взрослыми... (Ходит по комнате, сильно стуча костылем и волоча больную ногу. Как в свое время Маргарет, он обращался к зрительному залу с устремленным в одну точку взглядом. Перед нами человек, трагически говорящий правду.) Мы хотели всю жизнь перебрасываться мячом... делать эти длинные, длинные... высокие, высокие... передачи, которые... никто бы не мог перехватить - только время, всю жизнь только с лету проводить атаки, которые сделали нас знаменитыми. И мы играли весь первый сезон и забрасывали мячи высоко... Но тем летом Мэгги поставила ультиматум - теперь или никогда, и я женился на ней...
   Большой Па: А как Мэгги в постели?
   Брик (криво усмехнувшись): Потрясающе. Как никто! (Большой Папа кивает, будто он был уверен, что это именно так.) Она ездила с командой, только и делала вид, что она своя в доску. Носила на голове высокую шапку из медвежьего меха, кротовую шубку, выкрашенную в красный цвет. Экстравагантна бала до сумасшествия. Снимала танцевальные залы, и мы отмечали там наши победы, не отменяя банкеты, даже если мы, случалось... проигрывали... Мэгги - Кошка! Ха! Ха! (Большой Папа кивает.) А Скиппер... У него вдруг повторился приступ, доктора не могли диагноз, а я получил травму... Лежал на больничной койке и следил за игрой по телевизору. Видел, как Мэгги подсела к Скипперу на скамье запасных, когда его заменили: он еле ногу волочил! Меня бросило в жар, когда она повисла у него на руке! Дело в том, что Мэгги чувствовала себя покинутой - ведь мы с ней, в сущности, никогда не были друг другу ближе, чем двое людей, лежащих в одной постели... никогда не были ближе двух кошек на заборе. Итак! Мэгги не теряла времени и взялась обрабатывать беднягу Скиппера. Она вбила ему в голову дурацкую идею, будто мы - я и Скиппер - боимся секса, и у нас в этом плане не все в порядке. И бедняга Скиппер лег в постель с Мэгги, чтобы доказать ей, что это неправда!.. А когда у него вдруг что - то не вышло, так растерялся, что, видимо, и сам поверил во всю эту чепуху. Скиппер сломался, как прогнивший прутик... Никто так быстро не спивался, и никто так быстро не умирал от пьянства... Теперь ты удовлетворен?
   Большой Па (слушая эту историю с недоверчивой улыбкой. Смотрит на Брика): А ты удовлетворен?
   Брик: Чем?
   Большой Па: Этой полуправдой для дураков?
   Брик: Что же здесь полуправда для дураков?
   Большой Па: Чего ты не договариваешь? Чего - то не хватает в твоем рассказе.
   Брик (телефонный звонок раздается в холле, Брик вздрагивает и говорит, как будто вспомнив о чем - то): Да!.. Я упустил разговор по телефону со Скиппером, когда он пьяный позвонил мне и признался в этой истории. Я бросил трубку!.. Это был мой последний разговор с ним в жизни. (Телефон в холле продолжает звонить, кто - то поднял трубку, но слов почти не слышно.)
   Большой Па: Ты бросил трубку?
   Брик: Бросил! Господи! Ну и что?
   Большой Па: Вот в чем дело! Вот мы и добрались, наконец, до того, что вызывает у тебя отвращение. Ты, оказывается, лжешь самому себе. Ты! Ты вырыл могилу своему лучшему другу и столкнул его в яму! Ты даже не объяснился с ним!
   Брик: То была его правда, не моя.
   Большой Па: Его правда? О'кей. Но у тебя не хватило сил посмотреть правде в глаза.
   Брик: Кто может посмотреть правде в глаза? Ты сможешь?
   Большой Па: Не начинай сваливать на других свою вину, мой мальчик! Это не честно!
   Брик: А как насчет сегодняшнего поздравлений и пожеланий в день твоего рождения, когда все знают, кроме тебя, что это последний год твоей жизни!
   Кто - то в холле отвечает, слышан смех по телефону, чей - то голос любезно отвечает: "Нет, нет, все это неверно. Это, конечно, ошибка. Вы с ума сошли". Брик внезапно приходит в себя и осознает, что он раскрыл отцу. Старается не смотреть на искаженное ужасом лицо отца.
   Брик: Пойдем... пойдем отсюда...
   Большой Папа внезапно выхватывает у него костыль, как будто это оружие, из-за которого они боролись.
   Большой Па: Нет. Нет. Никого не выйдет отсюда. Что ты сказал?
   Брик: Не помню.
   Большой Па: "Поздравления в день рождения, когда все знают, кроме тебя, что это последний год твоей жизни"?
   Брик: А, дьявол, забудь, папа. Пойдем на галерею, поглядим на фейерверк в честь твоего рождения...
   Небо освещается зелеными огнями фейерверка.
   Большой Па: Договори все до конца!
   Брик (глотая кусочки льда из стакана, глухим голосом): Дело свое оставь Гуперу, Мэй и пяти маленьким обезьянам. Вот все, что я хочу.
   Большой Па: "Дело свое оставь", говоришь.
   Брик: Все эти двадцать восемь тысяч акров богатейшей земли...
   Большой Па: Кто сказал, что я должен оставить свое дело Гуперу или кому-то еще? Мне еще жить лет пятнадцать - двадцать. Я тебя еще переживу. Еще придется тебе гроб покупать.
   Брик: Конечно... А теперь пойдем посмотрим фейерверк. Пошли.
   Большой Па: Наврали? Они наврали? О заключении из клиники? Они... они... нашли. Рак. Может быть... Рак?
   Брик: Ложь - это система жизни, в которой мы живем. Виски - один выход, смерть - другой. (Берет костыль из сразу ослабших рук отца и, шатаясь, выходит на галерею, оставляя за собой двери открытыми. Слышна песня "Собираем кипы хлопка".)
   Мей (появляясь в дверях): Ох, Большой Папа, это поют для вас.
   Большой Па (дико вопит): Брик!!! Брик!!!
   Мей: Он пьет на галерее, Большой Па!
   Большой Па: Брик!
   Мэй исчезает, испуганная его яростью. Дети зовут Брика, передразнивая Большого Папу. Лицо Большого Папы похоже на разбитую пожелтевшую маску, разваливающуюся на куски. В небе пылают огни фейерверка. Брик возвращается, серьезный, притихший, абсолютно трезвый.
   Брик: Прости, отец. У меня голова совсем не работает. Мне трудно понять, как это кто-то еще интересуется, жив он, мертв, или собирается умереть. И как это люди могут еще чем-то интересоваться, кроме того, осталось ли еще что в бутылке. Что я сказал, я сказал, не подумав. В чем-то я не лучше других, в чем-то хуже, поскольку я уже не живой человек. Может быть, людей вынуждает лгать то, что они еще живы, а я уже не живой человек, и потому случайно говорю правду... Не знаю, но как бы там ни было... мы с тобой друзья... а друзья должны говорить друг другу правду... (Пауза.) Ты сказал мне, я - тебе.
   Ребенок вбегает в комнату с пригоршней бенгальских огней, крича "Бах! Бах! Бах! Бах! И выбегает снова.
   Большой Па: Господи! Черт возьми весь этот проклятый, лживый мир! Лживые суки, лгущие друг другу. (Направляется к двери, оглядывается назад, в его глазах - какой-то немой вопрос, он как бы не может найти слов. Затем удовлетворенно кивает и говорит хриплым голосом.) Все лгут, все врут, врут и врут. Врут и врут. Лгут и дохнут. (Это он произносит с яростным отвращением. Идет к выходу.) Врут и врут. Врут и дохнут.
   Голос его затихает. Слышен звук шлепка. Кто-то шлепает разбаловавшегося ребенка. Брик неподвижно стоит, пока гаснет свет.
   Конец второго действия
   Действие третье
   Действие начинается в тот же момент, что кончилось предыдущее.
   Входит Мэй и преподобный Тукер.
   Мей: Где Па? Большой Па?
   Большая Ма (входит): От запаха фейерверка меня слегка тошнит. Где Большой Па?
   Мей: Именно это я хотела бы сама узнать. Куда он делся?
   Большая Ма: Полагаю, закрылся у себя. Улегся в постель.
   Входит Гупер.
   Гупер: Где Большой Па?
   Мей: Не знаем.
   Большая Ма: Должно быть, в постели.
   Гупер: Значит, можно поговорить.
   Большая Ма: Поговорить? О чем?
   На галерее появляется Маргарет, она разговаривает с доктором Бау.
   Маргарет (нараспев): Наша семья освободила своих рабов за десять лет до отмены рабства, мой прапрадедушка отпустил своих рабов за пять лет до гражданской войны!
   Мей: Бог ты мой! Мэгги снова взобралась на свое генеалогическое древо.
   Маргарет (приветливо): В чем дело, Мэй? А где Большой Па?
   Темп сцены должен быть очень велик. Большая суматоха в южной семье.
   Большая Ма (обращаясь сразу ко всем): Большой Па, наверное, очень устал. Он любит своих близких, любит, когда собираются вокруг него, но все это нелегко выдержать. Он сам не свой был весь вечер. Просто сам не свой, неудивительно, что он не выдержал.
   Священник Тукер: Он потрясающе выглядел.
   Большая Ма: Еще бы! Вы видели, как он ел за столом? Вы видели, как он съел ужин за один присест? Да он как лошадь ел!
   Гупер: Надеюсь, ему пойдет на пользу.
   Большая Ма: Вы видели, какой он съел кусок хлеба с патокой? Да еще виски прихлебнул.
   Маргарет: Это он любит. Настоящий деревенский обед.
   Большая Ма (перебивая): Ну да! Просто обожает. А кисель из ревеня? Да он столько умял, что негр с плантации может позавидовать!
   Гупер (с мрачным удовлетворением): Как бы не пришлось ему за это расплачиваться...
   Большая Ма (резко): В чем дело, Гупер?
   Мей: Гупер хочет сказать, что папе может быть плохо ночью.
   Большая Ма: Ах, брось ты: Гупер сказал, Гупер сказал. Почему это папе будет плохо, раз у него такой аппетит? Он совершенно здоров, только нервы не в порядке, а так он здоров, как бык! А сейчас все волнения позади. Он и ест как человек. У него такая гора с плеч свалилась. Ведь он уже думал, что обречен...
   Маргарет (печально и мягко): Благослови его, Господи...
   Большая Ма (подходя): Да, да, благослови. А где Брик?
   Мей: Вышел.
   Гупер: Все пьет.
   Большая Ма: Сама знаю, что пьет. Можете мне не твердить все время, что Брик пьет. И так вижу, что мальчик пьет, без ваших подзуживаний.
   Маргарет: Ну и прекрасно, Большая Ма! (Аплодирует.)
   Большая Ма: Все пьют и пили всегда, и будут пить, коль скоро есть на свете спиртное.
   Маргарет: Именно так. Я лично не доверяю непьющему мужчине.
   Мей: Гупер не пьет. Так ты и ему не доверяешь?
   Маргарет: Гупер, неужели ты не пьешь? Если б я знала, никогда бы так не сказала...
   Большая Ма: Брик!
   Маргарет: По крайней мере в твоем присутствие. (Мелодично смеется.)
   Большая Ма: Брик!
   Маргарет: Он все еще на балконе. Я его приведу, и мы сможем поговорить.
   Большая Ма (беспокойно): Что это за таинственный разговор такой? (Неловкая пауза. Она переводит взгляд с лица на лицо, слегка икает, бормочет извинения. Открывает веер, подвешенный на тесемке вокруг шеи, черный кружевной веер, идущий к ее черному кружевному платью, и нетерпеливо обмахивается, тревожно глядя на присутствующих, пока Маргарет зовет Брика, распевающего на балконе.) Не понимаю, что случилось, почему у вас такие вытянутые лица? Ну-ка, Гупер, открой дверь в залу, впусти немного воздуха.
   Мей: Мне кажется, Большая Ма, что лучше бы дверь не открывать, пока мы не поговорим.
   Большая Ма: Преподобный Тукер, может быть, вы откроете дверь?
   Священник Тукер: Конечно, Большая Мама.
   Мей: Мне просто кажется, что Большому Па лучше бы не знать о нашем разговоре.
   Большая Ма: Ну и сказала! Да если Большой Па захочет, он все услышит, что говорится в его доме!
   Гупер: Да не в этом дело.
   Мэй сильно толкает его в бок, чтобы он замолчал. Он яростно смотрит на нее, в то время как она делает перед ним круги, словно какая-то неуклюжая балерина, подняв тощие руки над головой, звеня браслетами и восклицая.
   Мей: Ветерок! Ветерок!
   Священник Тукер: У вас, пожалуй, самый прохладный дом в Дельте. А вы знаете, что вдова Холси Бэнкса поставила в память о муже кондиционер и в церковь, и в дом священника во Фрайорс Пойнте?
   Общий разговор возобновляется. Каждый болтает так, что сцена производит впечатление большой клетки с непрестанно щебечущими птицами.
   Гупер: Жаль, что никто не позаботился о вашей церкви, преподобный Тукер. Вы, должно быть, потом обливаетесь, стоя за кафедрой по воскресеньям.
   Священник Тукер: Да, одеяния хоть выжимай.
   Мей (в то же самое время, обращаясь к доктору Бау): Как вы думаете, доктор, инъекции витамина В-12 действительно так хороши?
   Доктор Бау: Если вам нравится колоться, то чем именно, совершенно неважно.
   Большая Ма (у двери на галерею): Мэгги, Мэгги, где вы там с Бриком?
   Мей (неожиданно громко, так что все замолчали): У меня странное чувство! Очень странное чувство!
   Большая Ма (оборачиваясь): Что за чувство?
   Мей: Мне кажется, Брик что-то не то сказал Большому Па.
   Большая Ма: Что же он мог сказать ему "не то"?
   Гупер: Дело в том...
   Мей: Да подожди ты!
   Она бросается к Большой Маме, гладит ее и целует. Та нетерпеливо ее отталкивает, а в это время образовавшеюся паузу заполняет голос преподобного Тукера.
   Священник Тукер: Да, в прошлое воскресенье золото на моей ризе превратилось в багрянец...