Тесленко Александр. Пылесос истории

   Сидели они почти до двух часов. Микола изо всех сил старался выглядеть интересным собеседником. Припоминал анекдоты, забавные случаи из своей жизни. После третьего стаканчика признался Жоре, что он писатель. "Но разве печатают тех, кто правду пишет?!" Миколу переполняло желание, не теряя контроля над собой, как можно больше выпить. Это ему пока удавалось, хотя с каждым часом "культурного отдыха" язык все сильнее заплетался.
   В два часа дня Микола заставил себя встать. Георгий, тоже в изрядном подпитии, что-то разглагольствовал о Пиросмани, но сообразить что-либо толком Микола был уже не в состоянии. Поблагодарил.
   - Я никогда не думал, что писатели - такие простые и обычные люди, признался Георгий.
   Они трогательно обнялись, договорились иногда встречаться. Ведь "не для того же люди знакомятся и выпивают, чтобы потом навсегда забыть друг друга".
   Домой не без проблем добрался уже с тремя бутылками сухого вина, рассовав их по карманам. Вид имел презабавный. Все обращали на него внимание - взлохмаченный, расхристанный, он шел, глупо улыбаясь, гортанно напевая песенку собственного сочинения. Чтобы не бросало его из стороны в сторону, приходилось широко расставлять ноги и ни на минуту не забывать о земном притяжении.
   Долго не мог попасть ключом в замочную скважину. Наконец справедливость восторжествовала, и хозяин попал в свою квартиру. Ларисы, конечно, еще не было дома. Микола сразу же направился к шкатулке с деньгами. Стаканчик добросовестно действовал. Выгреб из шкатулки двадцать пять рублей по пятерке и два блестящих полтинника.
   Из кухни доносился шорох. Там он увидел своего отца. На нем серые с белыми цветочками трусы. Он, стоя возле раковины, сосредоточенно, дрожащими руками чистил картошку.
   - О, папуля, это ты здесь? Молодец! А я слышу, кто-то на кухне. И думаю, кто бы это? Захотел кушать, папуля? Голод не тетка. Это точно. Молодец! Картошка - это правильно. Это - по нашему. С сальцем ее сейчас, папуля. Выпить хочешь? Сей момент организую. Сухонького. Тебе крепкого нельзя. А сухое вино для твоего здоровья - просто лекарство. Молодец, папуля! Это я хвалю - захотел кушать, картошенки сам начистил. Сейчас я сальце принесу.
   Отец лишь неторопливо обернулся, взглянул на сына и продолжал тщательно чистить картофелину.
   Микола повытягивал из карманов бутылки. Принес из холодильника кусок сала, нарезал его, настрогал. Поставил на стол волшебный стаканчик, а для отца большую керамическую кружку. Налил полную "Алиготе".
   - Давай, батя, шарахнем за твое здоровье! На, бери! Сейчас ты у меня оживешь. Скоро все твои болячки сбегут. Можешь мне поверить. Это говорю тебе я, твой сын. Заживем теперь, батя, как короли. Слышь?
   Отец устало, держась из последних сил, равнодушно смотрел на него. Потом перевел взгляд на полную кружку и невольно протянул к ней руку. Пил он с трудом. Руки его дрожали. Вино текло по щекам, по подбородку. Наконец одолел содержимое кружки и бессильно опустился на стул.
   - Сейчас, папуля. Минутки через три оно в кровь перейдет, и ты сразу затанцуешь.
   Отец поднял взгляд:
   - Ты сам едва на ногах стоишь, сынок... С чего это ты? Что случилось? - но, видя блаженную улыбающуюся физиономию сына, понял: ничего плохого не произошло. - Хорошее вино... Давно я не пил... У тебя сегодня праздник?
   - У нас теперь каждый день будет праздник! Не веришь?
   - Ты устроился на настоящую работу? - отец немного оживился, в глазах засверкали искорки.
   - На работу? - Микола неудержимо, пьяно рассмеялся. - Пусть на нее черт устраивается, на ту работу, что называешь настоящей. Слышь? Я писатель. Ты знаешь, что это - моя жизнь.:.- Микола говорил с трудом, язык плохо слушался, но он настойчиво выводил патетические рулады, пытаясь заставить отца поверить в свою гениальность.- Ты знаешь, как это сложно, пап, быть писателем? Нет, ты этого не понимаешь и представить себе не можешь! Ведь не хочется писать ради денег! Не хочется, пап! -Настоящему писателю стыдно, он просто не имеет права писать только ради денег. Это просто преступление! Вот! Преступление! Думаешь, трудно собрать воедино десяток слов? А получится стишок. Вот хочешь, я тебе сейчас их с десяток придумаю. Про что скажешь, про то и придумаю. Про любовь, про радость свободного труда, про ядерную угрозу, про весну, про бездомную собаку, про первый снег... Но это будет не от чистого сердца. Ты понимаешь, пап? Писатель не имеет права писать для заработка! Душа, пап, она не прощает, пап, продажности...- Микола икнул и старательно налил вино, себе и отцу.
   - Ты много пьешь... Это никогда до добра не доводило. Никого...
   - Ты лучше выпей сам, пап, и не говори глупостей. Не нужно меня поучать. Не нужно. Мне уже скоро сорок лет. И мне самому есть кого учить уму-разуму. Вот! Это я много пью? Ты, пап, просто не видел, как люди пьют. По-черному пьют! Ох, как по-черному. А когда в меру, то можешь мне поверить - кроме пользы, нет ничего плохого.
   Старик прислонился спиной к стене, зевнул, вино его разморило. Еще больше захотелось есть:
   - Дочистил бы ты картошку. Поужинали бы вместе.
   - Все сделаю, папуля! Что там ее чистить?! Раз плюнуть. Сейчас я воду поставлю, пускай греется. Мы картошку в горячую воду бултых и трули-фрули-гоп-ца-ца... Ты лучше меня послушай. Я много сам об этом думал. И теперь уже никто и никогда не убедит в обратном. Я сам пришел к этой мысли. Я ее выносил, я ее добыл, я ее, можно сказать, заработал... Вот, пап, ты знаешь, я не боюсь работы. Я любую работу готов делать, пап. Ты же знаешь. Потребуется чистить нужники, я всегда - пожалуйста, закачу рукава и уйду весь в работу. Пап, работу я люблю... Я много думал о том, мешает ли человеку и всему человечеству в глобальных масштабах товарищ алкоголь, если пить в меру? И я убедился, пап, на себе убедился, что не мешает! Вот, не мешает и все! Другой бы изучал эту проблему, написал бы диссертацию, славы достиг бы. Но я не тщеславный. Мне интересна сама идея. И я могу со всей ответственностью аргументировать свои убеждения...- Микола резко поднялся, зашатался, начал зубами откупоривать очередную бутылку, вытащил пластмассовую пробку.- Может, хочешь, чтобы я доказал свою правоту? Пожалуйста... Подумай сам... Достаточно представить, как чувствует себя абсолютно трезвый человек. Плохо, Я часто бызал трезвым и ни разу, ты лишь вдумайся - ни единого раза - не чувствовал себя по-человечески. Всегда в душе смятение, неуверенность, сомнения. Как держаться? Что делать? Места себе не находишь и даже каждый шаг трезвого какой-то нечеткий, неразномерный, так сказать, без конкретной мотивации...
   Старик с трудом поднялся и стал опять чистить картофель.
   - И так во всем, пап. Понимаешь? А если человек немного выпил? Ну, не настолько мало, чтобы лишь раздразнитъся... Тогда все иначе. Тогда человек не колеблется, его желания не расширяются. Тогда жизнь для чего становится простой и однозначной. В каждом жесте, в каждом движении чувствуется оправданная необходимость... Ну вот, пожалуйста, ты только посмотри на меня. - Микола встал, покачнулся и уцепился рукой за дверной косяк. Потом выпятил грудь, пристально посмотрел вперед.- Ты видишь, сколько во мне сейчас спокойствия, уверенности в себе? Мне не хочется делать никаких глупостей. Я не раскачиваюсь перед тобою, а крепко держусь рукой за окружающее. И это не обязательно должен быть косяк двери. Ты же понимаешь, пап, тут дело не в конкретике. Я сейчас говорю абстрактно. А каждый мой шаг,- Микола прошелся до окна и обратно,- каждый мой шаг тоже четко обозначен. Я не задумываюсь, куда идти, и не колеблюсь, как поставить ногу, ибо я знаю, что можно ступать вот так. Лишь вот так, вот так, иначе...
   - Иначе ты просто свалишься посреди кухни, - пробурчал отец, не глядя на сына.
   - Напрасно ты иронизируешь. Да, я действительно могу упасть. Но упасть может каждый. Однако трезвый человек не думает об этом, он не знает где, когда и при каких обстоятельствах он упадет. А я знаю, что нужно ступать лишь вот так, лишь вот так, и нужно шире расставлять ноги... Это организует, пап, отсекает от человеческой сущности все лишнее, второстепенное, мелкое. Что может быть важнее для человека, как возможность твердо стоять на ногах? Ничего! Ничегошеньки!
   Отец дочистил картошку, поставил кастрюлю с водой и зажег газ.
   - Мусор, - хрипло сказал отец.
   - Что ты говоришь?
   - Мусор... нужно вынести... А покрепче выпить у тебя ничего нет?
   - Тебе? Покрепче? Ну, батя, ты даешь!
   - Мне уже все равно.
   - Я сейчас принесу. Для тебя, пап, мне ничего не жаль. Я мигом слетаю.
   Микола сходил в ближайший магазин и очень быстро вернулся с бутылкой коньяка.
   - Сейчас, папуля, потерпи еще малость. Сейчас отогреешь душу.
   Отец налил полный бокал и, зажмурившись, залпом выпил.
   - Пойду-ка я подремлю, - тихо сказал и, шаркая тапочками. направился в свою комнату.
   - Какого же черта, папуля! А закусить, а поесть?! Сам же картошки наварил...
   - Позовешь, когда готова будет... А я полежу...
   - Молодец, батя! Правильно, бокал коньяку навернул - и в постельку. Здоровье надо беречь.
   Микола плеснул немного коньяка и себе, но почувствовал, что не осилит. Устал.
   Заснул он на кухне, положив голову на стол.
   Кастрюля с картофелем стояла на малом огне, когда вся вода выкипела, и картошка начала гореть, то дыму не было много. Не валил вовсе как из трубы. Кастрюлька тихо накалялась, а когда пять картофелин, начищенных отцом, обуглились, то дыма вообще не осталось.
   Домой Лариса пришла, забрав Юрасика из детского сада. Едкий запах паленого она почувствовала еще в подъезде и в глубине души даже позлорадствовала - у хорошей хозяйки не подгорит. А когда открыла свою дверь и поняла, что чадит у нее на кухне, очень удивилась. Микола никогда не куховарил, а отец уже полгода с кровати не вставал.
   Переступив порог, первым в кухню побежал Юрко, и тут же Лариса услышала его голос:
   - А папка опять пляный! А папка опять пляный!
   Она вошла на кухню, открыла пошире форточку, выключила газ под кастрюлей, накалившейся докрасна, схватила пятерней Миколу за шевелюру да так, что тот застонал от боли.
   - Ну... Что это все означает?! Сколько мне еще терпеть? Да я сейчас же повыливаю все это добро в унитаз! А бутылки разобью о твою башку!
   - Что?- Микола продрал глаза, заревел пьяно, как бык:--Я тебе повыливаю! Живые денежки - в унитаз?!
   Лариса, стоя посреди кухни, плакала.
   Микола почувствовал, что на этот раз плачем не обойтись. Дело может дойти до генеральной драки. А допустить это Микола боялся.
   - Послушай, Ларочка, хочешь, я расскажу тебе правду?.. Великую тайну могу я тебе открыть... А-а?
   Лариса разъяренно смотрела на него.
   - Сынуля, пойди-ка отсюда. Посмотри, что там дедушка делает. Ну! Слышишь меня? А ну-ка прочь отсюда!
   - Лариса, скоро у нас будет много денег. Очень много.
   - Ну, я это сто раз уже слыхала. Непризнанный гений.
   - Я не о том...-сказал тихо и вдруг быстро поднялся, сорвавшись на командный крик: - Живо притащи сюда шкатулку с деньгами! Я тебе все покажу, чтобы ты и в мыслях не смела поднимать голос на меня! На своего мужа и кормильца! Ты меня слышишь?
   Он немного опасался посвящать жену в тайну волшебного стаканчика, но другого выхода в захмелевшей голове не находилось. К тому же, в этом виделась основа дальнейшей счастливой семейной жизни. А это немало.
   Открыл принесенную ею шкатулку, где лежали новенькие деньги, соответствующие количеству выпитого коньяка и сухого вина. Строго скомандовал:
   - Смотри! Внимательно смотри и думай! Он наполнил стаканчик коньяком.
   - Смотри внимательно! Я тоже так же смотрел! И соображать нужно!
   Залпом выпил. В шкатулке появилась новенькая пятерка.
   - Ну?! Видала? Поняла? Вот то-то же!
   Лариса еще ничего не поняла, но заметила, что неизвестно откуда появилась новенькая купюра. А ее Микола несомненно знает, почему и как появилась эта ассигнация. И он может сделать, чтобы такие пятерки появлялись и дальше... А может, и десятки? А может, и?..
   - Господи, как это получается, Миколка? - прошептала Лариса.
   - Вот так и выходит. Долго рассказывать...- он вновь наполнил стаканчик.- Внимательно смотри! И думай!- и тут же выпил.
   В шкатулке появилась еще одна пятерка.
   Лариса была потрясена. Не знала, что и сказать, не то что думать. Наконец у нее непроизвольно вырвалось:
   - Можно я попробую? Вдруг у меня тоже получится?
   - У тебя?- переспросил Микола и рассмеялся:
   - Вот это по-нашему! А ну-ка, давай! Продолжим эксперимент!
   Он вылил в стаканчик остатки коньяка.
   - Давай!- торжественно повторил.
   Лариса волновалась, глядя на мужа, как на бога, как на пришельца из сказочного мира, как на доброго волшебника. Она выпила, судорожно держа стаканчик в дрожащей руке.
   И, как прежде, в шкатулке прибавилась пятерка.
   - Ха-ха-ха-ха,- расхохотался Млхола.- Действует стаканчик! Действует! Теперь мы с тобою не только муж и жена. Теперь мы - компаньоны!
   Практичный ум Ларисы сразу заработал с бешеной скоростью и в определенном конкретном направлении:
   - Послушай, послезавтра у Татьяны день рождения... У нее будет, как всегда, много гостей... И всегда - море выпивки. Слышишь? Дашь мне послезавтра этот стаканчик?
   Мнкола задумался.
   - А может, лучше пойти вместе? Я могу выпить немного больше тебя.
   - Вместе? Тебя же там никто не знает.
   - Я твой муж... Разве этого недостаточно?
   - А Юрасика с кем оставить?
   - Надо что-то придумать... Мы придумаем...- радостно улыбался Микола.
   - Послушай, Николка, а если пить не дома, когда шкатулочки нет рядом? Все равно получится, деньга появится?
   - Все равно... Это уже проверено. Полная гарантия. Точность, как в аптеке. На сколько выпил - столько и, будьте любезны, получайте...
   - Господи, счастье-то какое нам привалило!- прошептала Лариса.
   В кухню вошел Юрасик:
   - Мам, а мам,- дергал Ларису за рукав.- Мам, а дедуля тоже пляный и холодный. Ма-ам...
   Поначалу они не придали значения этим словам:
   - Батя бокал коньяку тяпнул и пошел спать,- сказал Микола.
   - Продукт только зря перевел. Нужно было ему из стаканчика дать.
   - Ишь ты, сразу догадалась. Гениальная ты баба, Лариска!..
   Отец лежал на кровати, неестественно раскинув руки. Раскрытый рот, раскрытые глаза.
   Он не дышал.
   Он умер.
   Чтобы не травмировать психику сына, они решили отвезти Юрасика в село к Ларисиной матери. Эта мысль пришла им обоим одновременно. Зачем такому маленькому ребенку видеть покойника? Да к тому же, родного деда? А еще похороны, кладбище. Это - не для детских глаз. А одного дома не оставишь.
   Лариса сразу же начала собираться в дорогу, и час спустя она с Юрасиком мчалась на автобусе, выдыхая по пути "волшебный коньяк". А Микола остался дома, чтобы приготовить все для печального ритуала.
   Его хватило всего на два телефонных звонка: сказал председателю профкома, что у него, Миколы, умер отец, и требуется помощь организации в похоронах, а потом попросил Петра-марафонца прийти и помочь, как товарищ товарищу, а выпивки будет достаточно.
   На больше у Миколы сил не хватило. Он едва доплелся до кухни, зубами сорвал пластмассовую пробку с "Алиготе", выпил всю бутылку до дна и заснул там же, на полу, блаженно свернувшись калачиком.
   Утром, а точнее в конце ночи, когда за окном уже серело, он проснулся с тяжелой головой и не сразу сообразил, что же произошло. Почему он спит на кухне? На полу? Наконец, всплыло в сознании - умер отец.
   Поднялся, отряхнул с одежды мусор, закурил и пошел в комнату отца. Мертвый лежал на кровати в той же позе.
   Микола позвонил в "скорую помощь" и вызвал врача.
   Машина приехала минут через двадцать.
   Молодой врач, подойдя к покойнику, удивленно поднял брови:
   - Почему вы сказали по телефону, что отец умирает? Как это понимать? Он уже остыл.
   - Я вчера малость выпил... Мы с отцом вчера малость выпили... Когда я проснулся утром и увидел, что не все в порядке... Мне показалось, что его можно еще спасти... Я и сейчас не верю, что отец умер... Он действительно умер?
   Врач посмотрел на него, как на идиота. Потом сел к столу и, спрашивая, начал заполнять свои бумаги.
   Двое в белых халатах привычными ловкими движениями перекатили тело на носилки, понесли к дверям.
   - Зачем вы его забираете?- удивился Микола,
   - На вскрытие.
   - Зачем вы забираете у меня отца?
   - Это обязательно... Судебно-медицинская экспертиза...
   - Вы что думаете, я мог...
   - Я ничего не думаю. Такой порядок.
   - А свидетельство о смерти мне кто выдаст?
   - Приходите завтра во второй половине дня вот по этому адресу. Там вам расскажут. Всего наилучшего. Утешать вас, как мне кажется, нет необходимости. Прощайте.
   Микола выпил две литровые банки воды из-под крана, опять лег спать. Теперь уже в большой комнате на диване.
   Разбудил его звонок где-то в полдень. Пришли из профкома театра. И Петр пришел. Он первым переступил порог, обнял сонного и помятого Миколу, поцеловал его и сразу прошел в комнату, склонив скорбно голову, молча сидел на стуле, пока Миколу деликатно расспрашивали, как все произошло.
   Микола безбожно, но складно врал, даже слезу пустил. Наконец, договорились, что профсоюз берет на себя все организационные хлопоты Миколе нужно будет только приехать с комплектом одежды в назначенный час к моргу. Ребята из профкома не впервые отправляли в последний путь, имели опыт, научились делать это быстро, без лишней проволочки.
   Петр дождался, когда закончился разговор, когда тихо прикрылись входные двери. Они остались вдвоем с Миколой. Он поднялся, снова обнял своего напарника и после паузы, смущенно произнес:
   - Знаешь, ты меня обидел, Микола... Я понимаю, у тебя такое горе... А ты меня по телефону морем выпивки соблазнял или заманывал... Разве так можно? Что мне твоя выпивка? У тебя горе. Тебе помочь чем-то нужно. И это главное. И ты в эти дни можешь на меня рассчитывать полностью, как на родного брата. Все, что нужно, сделаем. А выпивка, дело дурное - не хитрое... - с этими словами Петр достал из бокового кармана четвертинку горилки. - Давай символично... Помянем... Я сам два года назад мать похоронил... Знаю, какое у тебя сейчас ужасное состояние... Это зелье в таких случаях помогает... - Петр вытащил из кармана два точно таких же, как и у Миколы, блестящих складных стаканчика. - Выпьем из моей посуды. Это, как говорится, поминальные стопочки.
   Увидев эти стопочки, Микола аж зубами скрипнул от зависти, а Петр подумал, что это от горя.
   - Крепись, браток. Жизнь такая вот штука... "Да, несправедливая штука жизнь, - рассуждал Микола.- Вот у этого олуха марафонского целых два стаканчика. А у меня - один. Ходили бы вместе с Лариской - у каждого свой стаканчик, и горя бы не знати. А так... Какая несправедливость!"
   - Спасибо, Петро. Ты - настоящий товарищ.
   "Дурень с кисточкой, выставил на стол четушку со стаканчиками и уверен, что я не догадываюсь, что это за "поминальные стопочки"... А может, у него на самом деле обычная лагерная самоделка?"
   - Ты знаешь, Микола, я уже второй год не могу закончить мамин портрет... Не могу найти чего-то главного, самого важного... Я не могу изобразить ее такой, какой она была в жизни... А один мой знакомый сказал, что это хорошо, что я не могу... Это означает, сказал он, что для меня мать еще не умерла... Странно, правда? Но в этом что-то есть... Когда я стараюсь представить ее, то очертания никогда не бывают четкими, мама в моем представлении всегда в движении, всегда чем-то занята, разговаривает. И мне хочется ей сказать: мама, посиди немного спокойно. Но я боюсь это попросить, так как кажется, если мама послушается, сядет неподвижно, вот тогда и помрет по-настоящему... Никогда раньше не думал, что мамина смерть так меня подкосит... Вроде бы половина меня умерло... За свою жизнь много ужасов видел, много смертей, но, знаешь, когда мама умерла, я даже не воспринял это как смерть... Это было в сто крат горше, коварнее, более жестоко, чем смерть... Мне трудно высказать это словами... Но и написать портрет не могу... А как твои литературные успехи?
   Микола поморщился, а Петр, не ожидая ответа, продолжал:
   - Я уже сто раз убеждался, что работа лучше всего лечит любые раны. Когда мама померла, я рисовал, писал маслом... И на работу ходил, конечно. Спал по нескольку часов в сутки. И пусть тебя не мучит, если в эти тяжелые минуты захочется, как говорится, взяться за перо... Я совсем недавно узнал, что ты пишешь, что в литинституте обучался... Мне это Гордый из отдела кадров сказал... Я и не догадывался, что ты... писатель. Стыдно, но ничего твоего не читал. Может, дашь? Ты много печатался?
   Микола долго молчал, наконец, заставил себя и многозначительно изрек заученную фразу:
   - Тех, которые правду пишут, не любят много печатать. Или, может, ты не согласен? А писать ради денег - это просто преступление!
   - Ради денег... - повторил за ним Петр. - Но ведь платить писателям нужно обязательно, иначе, если урывать время для работы от того что кормит, тоже никакого толку не будет... Чтобы хорошо писать, нужно много работать, а чтобы жить - нужны деньги... За работу надо платить, а до коммунизма, говорят, еще далеко.... Можно и для души писать или малевать, но это просто забава, развлечение, отдых, бальзам для души... Но писать надо только правду, ясное дело. И особенно сейчас - сам Бог велел... Пошли, Микола, ко мне. Не следует тебе сегодня одному сидеть. Вечером мне нужно быть в театре, но еще часа три... Пошли. Я здесь близко живу. Оказывается, мы почти соседи.
   Но от приглашения Микола отказался.
   "Начнет там распространяться о жизни непризнанный гений-марафонец, картины свои начнет показывать. Он потому и тянет к себе домой, чтобы картинами похвастать. Обормот. Заимел два стаканчика, и славы ему хоть не будь..."
   - Нездоровится мне, Петро. Хочу немного полежать, забыться. Ты уж прости меня. Сейчас я никуда не пойду.
   - Да, вид у тебя скверный... Но не пей один... Слышишь? Поверь мне дурное это дело.
   Когда за Петром закрылась дверь, Микола выждал для порядка минут пятнадцать и помчался с большим портфелем в гастроном. Возвратился нагруженным спиртным, и спустя час он не в состоянии был вымолвить и слова. Он уже не владел собой. Не помня себя, растянулся на диване и блаженно шлепал во сне мокрыми слюнявыми губами.
   Когда поздно вечером вернулась Лариса, то не смогла разбудить мужа. Собственно, она и не очень-то старалась, укрыла его легким одеялом. Настежь открыла балконную дверь, так как в комнате невозможно было дышать от перегара.
   Утром Микола чуть свет продрал глаза. Очень мучила жажда. Он поплелся к крану.
   - Ты проснулся, Миколка? Привет. Я приехала. Вчера ты так крепко спал. Где отец? В морге? Когда похороны? Что ты делал? Я попросила маму, чтобы Юрасик месяца три побыл у нее. Я правильно сделала? Правда же? Мы с тобою начнем новую жизнь. А Юрко первое время помешал бы нам. Нужно подзаработать деньжат. У меня есть план. Слышишь?- она не ждала ответов, засыпая мужа вопросами. Микола большими жадными глотками пил холодную воду прямо из-под крана. - Ты мучился, бедненький? Ложись еще поспи. Еще так рано. Так на когда назначены похороны? У тебя нет немножко сухонького? Я вчера так измучилась в автобусах. Юрко капризничал...
   - Тебе сухого? У меня все есть. - Микола склонился над портфелем. Или, может, малость горилочки? А? Символично.
   - Ну, давай, только чуть-чуть... Но, Миколка, мы с тобой просто так пить не будем. Только в гостях. Только для заработка. Ладно? Договорились?
   - Договорились. Посмотрим. Пей.
   - Спасибо. Ух, крепка же. Ух! Так когда отца хороним?
   - Позвонят и скажут. Из профкома приходили. Они все сами сделают...
   Когда часов в десять попросили Миколу к телефону, подняться он уже не мог. Дорвавшись до бутылки после Ларисы, выцедил ее до дна.
   Лариса сказала, что у мужа высокая температура, что он бредит, все, что нужно, она сама сделает... Отвезла одежду в морг, получила необходимые документы, дождалась заказанного автобуса, где сидели Петр и трое сотрудников ритуальной службы.
   Все было сделано тихо, спокойно и вполне скоро.
   Уже дома Лариса подумала, что они даже не дали ни одной телеграммы родственникам Миколы. Но оба они не опечалились этим. Отец давно болел, все были готовы к этому. Все там будем. И незачем напрасно слезы лить. Особенно на пороге новой жизни.
   ...Рассказывать обо всем, что происходило потом, с подробностями и деталями весьма трудно. Почти все дни после смерти отца стали похожими друг на друга, как близнецы, причем близнецы были грязными и уродливыми калеками.
   Юрасика они не забрали от бабушки ни через месяц, ни через два, ни через полгода, ни... Они решили вполне серьезно, что в деревне жить ребенку намного лучше. Пусть там ходит в школу, пусть и заканчивает ее. Там свежий воздух и молоко, а дальше будет видно... Случись кому-то спросить Ларису, нужны ли в современном мире родителям дети и наоборот, то с ответом она не замешкалась бы. Прежде всего, Лариса глаза выцарапала бы тому, кто посмел бы сказать, что она плохая мать. Да она ради родного ребенка своей жизни не пожалеет. Да она только и живет на этом свете ради своего Юрасика. Да она же ночи не спит, думая, как там ее кровиночка в селе поживает. Не приключилось ли какой беды с ее сыночком? Да если б она не была уверена, что Юрасику в селе намного лучше, чем в этом загазованном городе, то она сразу же забрала бы его назад. Да она его вообще не отдавала бы никуда, но ребенку в селе намного лучше...
   Они с Миколой составили максимально полный список всех своих знакомых, отметив дни рождения всех членов каждой семьи, чтобы никого не забыть, не обойти своим вниманием.