Страница:
Холодная ночь, бессонные размышления… Наконец показывается солнце, рождая радостное предвкушение нового чудесного дня.
Мы идем обратно в долину, в наш пещерный лагерь, чтобы оттуда направиться к другой вершине, которую высмотрели сверху.
Приходится страховать друг друга, преодолевая коварные расщелины. Но вот можно снять и кошки. По скудной травке мы подошли к двум скалам, возле них разбили лагерь.
Весь следующий день мы посвятили разведке. Гьялсен и Пемба вернулись в пещеру за дровами. Пастух, согласно договоренности, продолжал носить хворост в наш «базовый» лагерь. Пазанга и Аджибу я попросил изучить ледяное поле, которое производило впечатление довольно серьезного препятствия, а сам пошел в южном направлении, где возвышалась на редкость соблазнительная вершина. Палатки оставались без присмотра.
Мы выступили рано утром. Я подошел совсем близко к облюбованной горе — впоследствии мы окрестили ее «Гора между двумя озерами» — и подумал, любуясь классическим совершенством ее форм, что эту вершину надо взять хотя бы из эстетических соображений!
Я высмотрел вполне подходящий, на мой взгляд, путь. Конечно, он сулил некоторые трудности, но не такие, чтобы мы не справились.
Итак, гора выбрана, маршрут намечен!
Когда я вернулся, лагерь был еще пуст — маленькие палатки среди пустынного ландшафта. Я разжег костер, чтобы вскипятить чай для шерпов, и в обществе костра сразу почувствовал себя веселее.
Пришли Гьялсен и Пемба с огромными связками хвороста. В пещере все оказалось в порядке, пастух был аккуратен.
Стемнело. Последний отблеск дневного света вспыхнул и погас на ледяном поле, которое должны были исследовать Пасанг и Аджиба. А они все не шли.
Гьялсен и Пемба готовили ужин. Казалось, они ничуть не обеспокоены отсутствием наших друзей, не вернувшихся из неизведанного океана льда и камня. Но я начал тревожиться и, надев пуховую куртку, вышел.
Я увидел их, не дойдя до ледника. Они двигались без веревки, на довольно большом расстоянии друг от друга. Я ускорил шаг. Первым шел Пазанг. Я постарался не показать, как волновался, вести себя так, словно мы встретились случайно.
— Все в порядке? Раста хеи? (Путь есть?)
— Все в порядке, — ответил он. — Раста хеи!
И тяжело зашагал дальше, измотанный поединком с ледяными глыбами и коварными ловушками.
Я сел на траву и стал ждать. Десять минут спустя подошел Аджиба. Он нес веревку и кошки, выглядел еще более усталым, чем Пазанг, но остановился возле меня и улыбнулся. Я улыбнулся в ответ.
Не нужно было никаких слов, чтобы понять, что Аджиба доволен прошедшим днем.
Он побрел к палаткам.
На следующее утро мы обменялись впечатлениями. Пазанг и Аджиба разведали путь через ледник и рассмотрели за ним много больших легких вершин.
Я нашел гору, красота которой превосходила все, что я видел раньше.
Увы, открытие Пазанга было важнее моего. С одной из обнаруженных им вершин можно было хорошенько рассмотреть всю эту неизученную горную систему. Пусть моя гора красивее, но она расположена на краю массива и лишена всякого значения, с географической точки зрения. Она просто красива — и все!
С большой неохотой я решил сначала попытаться взять гору Пазанга. Но перед этим требовалось как следует отдохнуть.
Мы отдыхали весь день. Гьялсен и Пемба массировали мне и Пазангу ноги, за завтраком и обедом нам доставались лучшие куски.
Пришел пастух. Он принес еще дров. Этот молчаливый, сдержанный человек доказал, что на него можно положиться.
Рано утром мы выступили впятером в поход. Гьялсен и Пемба несли больше других; им предстояло возвращаться в тот же день. Пазанг, Аджиба и я должны были возможно выше поставить палатку и после ночевки пойти на штурм.
Пазанг и Аджиба разведали отличный путь, и наш отряд двигался быстро. После обеденного привала мы поделили ноши Гьялсена и Пембы — по десяти килограммов на человека в дополнение к тому, что уже было.
Лагерь разбили в большом котловане на леднике. Сильно припекали солнечные лучи, отражаясь от ледяных стенок. Отчетливые следы говорили о том, что по соседству проходили мощные лавины.
Пазанг выбирал место с тщательностью, которая показалась мне чрезмерной. Я подумал даже, что он нарочно старается блеснуть познаниями, которые именно сейчас не так-то уж нужны. Но ночью мне пришлось в корне переменить этот взгляд.
Палатка стояла между двумя огромными трещинами. До конца дня все было тихо, зато с наступлением темноты и мороза поднялся страшный грохот. То и дело по склонам катились тяжелые глыбы льда. Могучий ледяной купол непрерывно сотрясался.
Осенние ночи особенно опасны для альпинистов. Резкие колебания температуры — в нашем котловане днем было значительно выше нуля, а два часа спустя градусник показал 20 градусов мороза — влекут за собой такое сжатие льда, что целые ледяные утесы отрываются и летят в бездну.
Несколько дней спустя мы разбили лагерь метрах в десяти от ледяной стенки. Весь день она вела себя совершенно спокойно, но, едва зашло солнце, стала бомбардировать нас кусками льда величиной в кулак.
Пазанг рассказал, что трагический конец немецкой экспедиции на Нанга-Парбат в 1937 году был следствием нежелания немцев прислушаться к советам шерпов, которые предупреждали об угрозе ночных лавин. Лагерь 4 они разбили возле ледника, казавшегося им совершенно безопасным. В ночь на 15 июня в этом лагере ночевали семеро немцев и девять шерпов. В двадцать минут первого на лагерь обрушилась огромная лавина и погребла всех. Часы погибших остановились одновременно, и это позволило установить момент катастрофы.
Я спросил Пазанга, откуда он может знать такие подробности, если все погибли. Он ответил, что один из шерпов в лагере 4 заболел и еще вечером спустился ниже. Он-то и рассказал, как было дело.
Да, у шерпов есть чему поучиться…
Утром я встал пораньше, чтобы разжечь примус и вскипятить чай. Было так холодно, что поминутно приходилось отогревать закоченевшие пальцы. Но примус не слушался. В конце концов Пазанг и Аджиба вылезли из спальных мешков, посмотрели с упреком на меня и мой примус, решительно взяли большой сухарь, облили его бензином и подожгли. Теперь можно было хоть растопить немного снега.
Хотя мне отлично известно пристрастие шерпов к чаю, я полагал, что в данном случае мы ограничимся одной пиалой на двоих. Однако я ошибся. Они непрерывно поливали сухарь бензином и добавляли в кастрюлю снега.
Я заметил Пазангу, что надо бы поторопиться, если мы хотим сегодня взять вершину.
— Без чая?
Его лицо выражало искреннее недоумение.
Шерпы продолжали греть воду. Просто чудо, как не сгорела палатка, а вместе с нею и мы. Наконец они добились своего — вода закипела. Мы насыпали и чай и кофе сразу, потом положили меду.
Подкрепившись этим «бульоном», приступили к сборам. Солнце уже осветило палатку. Ледник утихомирился, ночным тревогам пришел конец.
И вот мы с Пазангом выходим на штурм. Ветер и холод отбили у меня почти всякую охоту совершать восхождение, но Пазанг, которого до завтрака невозможно было сдвинуть с места, теперь пылал энтузиазмом. Я стал на страховку возле скального выступа, и он осторожно, но уверенно стал подниматься по ледяной стенке. Каждое его движение было продумано, он работал не торопясь, спокойно и методично. Первоклассный альпинист!
Настала моя очередь. Пазанг вырубил во льду ступеньки, не очень большие и не слишком часто — как раз в самых нужных местах. Скоро стенка стала более отлогой. Еще две веревки, и мы на гребке. Можно начинать собственно восхождение.
Как я и ожидал, дальше идти было довольно легко, и, сами того не заметив, как-то вдруг мы оказались на вершине. Два часа дня. Альтиметр показывает 6200 метров.
Отсюда хорошо различались Сисне Химал и вершина, возле которой на моей карте стояла пометка «7000». А где же озеро? Да нет, здесь, между горами, настолько тесно, что озеру такой величины, как обозначенное на карте, просто негде было бы поместиться.
Было очень холодно, я не испытывал никакого желания фотографировать, и мы почти сразу пошли обратно.
Не доходя палатки, я услышал голоса наших друзей:
— Будем снимать лагерь? Устроим ночевку ниже?
Я утвердительно кивнул. В несколько секунд все было собрано. Никого из нас не прельщала еще одна ночевка в этом месте.
Теперь мы разбили лагерь на краю морены. Не возобновляя поединка с примусом, пожевали меда со снегом, жареной крупы, холодной баранины и легли. Ночь прошла спокойно, хотя грохот на леднике почти не дал нам уснуть.
Утром мы продолжали спуск, даже не позавтракав. Лишь дойдя до ручья, сварили болтушку из воды и цамбы и наелись досыта.
В полдень отряд достиг главного лагеря. Здесь оказалось еще достаточно хвороста и продуктов, чтобы сварить настоящий обед.
Мы с Пазангом, как следует поработав три дня подряд, повалились отдыхать на согретую солнцем траву. Ведь на следующий день нам предстояло попытаться взять мою красавицу «Гору между двумя озерами»!
Сам я ни за что не заикнулся бы об этом первый, зная, что наш примус испорчен, а продукты на исходе. Но, пока мы спускались, вершина так и манила своим чарующим видом.
— Красивая гора, — произнес, наконец, Аджиба.
— Да, — отозвался я настороженно.
— Очень красивая гора, — подтвердил Пазанг.
— Жаль, — заметил я не очень твердо. — Примуса нет, еды мало… Жаль…
Шерпы помолчали.
— Очень красивая гора, — снова сказал Пазанг. — Можно разжечь костер из хвороста и масла. Будем есть мало. Может, попробуем? Уж очень жаль…
— Да, очень жаль, — откликнулся Аджиба.
Я готов был обнять их обоих, однако ограничился сухим:
— Хорошо. Пусть мало еды, пусть маленький костер, но зато мы возьмем вершину!
Это было на десятый день после нашей первой ночевки в пещере. Согласно договоренности, в этот день пришли четверо каигонцев, но, ожидая, что мы сразу же с ними вернемся, они принесли очень мало продовольствия. Только топлива было у нас вдоволь.
Я посовещался с Пазангом, и мы решили растянуть имеющиеся продукты на четыре дня, чтобы хватило и нам всем и каигонцам.
После этого я сообщил друзьям из Кантона, что им, возможно, несколько дней придется поголодать. Они согласились: пожалуйста, лишь бы им за все заплатили.
Я мысленно подвел итог: времени мало, запасы не ахти какие, но при удачной организации все же можно взять вершину.
И вот мы идем тем же самым путем, который я проделал в одиночку, несколькими днями раньше. Возле маленького озерка возвышалось много каменных чортенов. Пастух объяснил нам, что летом сюда приходят молиться паломники. Лучше всего было бы пересечь озеро напрямик, но оно замерзло не полностью, и лед был слишком тонок. По берегу тоже невозможно пробиться. Наконец мы обнаружили слева проход и поднялись по нему к нижнему краю ледника. Здесь, под защитой каменных глыб, разбили лагерь и отправили каигонцев обратно в пещеру, посоветовав идти медленно, чтобы не слишком проголодаться.
Нам нельзя было тратить время ни на длительные разведки, ни на ожидание хорошей погоды. Предстояло предельно напрячь силы и расходовать их наиболее разумным образом. И едва мы выбрали место для лагеря, как Пазанг, Аджиба и я пошли дальше, чтобы определить подходы к гребню.
Оказалось, что есть две возможности. Крутой, но не очень рискованный снежный склон подводил к самому предвершинному гребню. Второй путь вел через лед; он выглядел сложнее, но зато выводил ближе к вершине. Трудно было решиться. Я голосовал за более легкий путь — по фирну: если гребень окажется несложным, мы выиграем время. Пазанг стоял за второй вариант: если гребень над фирновым склоном окажется непроходимым, получится, что его путь короче.
Я продолжал стоять на своем. В дальнейшем оказалось, что гребень и в самом деле очень легкий, но Пазанг все равно остался недоволен, твердил, что надо было идти более красивым путем. Я отнес это за счет его извращенного пристрастия к опасным выступам и к таким углам подъема, которые максимально приближаются к отвесу.
Не буду, однако, опережать события. Итак, мы вернулись в лагерь и разработали план. План был, на мой взгляд, очень разумный. Завтрак — затемно. С рассветом мы с Пазангом выходим из лагеря. Трое шерпов снимают палатки и идут по нашим следам до гребня, где ставят большую, трехместную палатку. Оттуда они смогут просматривать весь путь до вершины. Если мы не достигнем ее к двум часам, они берут маленькую палатку, наши спальные мешки, продукты на одну ночь и— идут за нами. Поднимаются возможно выше, ставят для нас палатку и спешат обратно к месту своей ночевки. Таким образом, мы с Пазангом в случае нужды сможем переночевать неподалеку от вершины. Весь этот распорядок основывался на опыте наших предыдущих восхождений.
На деле оказалось, что можно было и не стараться так. Мы поднимались очень быстро — по фирну, затем вдоль скального гребня. Конечно, на гребне нам попадались участки льда, но настолько легкие, что мы обошлись даже без страховки.
«Гора между двумя озерами» оказалась безупречной красавицей. С каждым метром нам открывались все новые изумительные виды. Я так увлекся ими, что чуть не забыл поглядеть на альтиметр. Он показывал 6100 метров.
Далеко в долине, внизу, мы обнаружили изумрудно-зеленое озеро, очень похожее на то, которое наш отряд миновал накануне. Вот и готово название для горы: Дуи Тал Чули — «Гора меж двух озер»!
Несмотря на утомительное восхождение, мы с Пазангом счастлиаы тем, что целый день провели в поднебесье (слева — Герберт Тихи)
Спуск тоже оказался легким, скоро мы смогли прекратить страховку. Я дал Пазангу уйти вперед — хотелось побыть немного одному.
Сверху я видел, как он медленно карабкается на крутой горб, муравей на белой стене.
У самого лагеря нас встретил Пемба с горячим кофе. На этот раз я почти не ощущал усталости, а потому охотно вытащил из рюкзака фотоаппарат и сделал несколько снимков.
Еще ночь в палатках, и на следующий вечер мы встречаемся в пещере с нашими носильщиками, а через два дня возвращаемся в Каигон.
У нас были все основания считать удачными дни, проведенные в этом краю. Мы взяли четыре вершины, из них две выше 6000 метров, я смог внести поправку в карту горной системы, а самое главное — мы работали в замечательной обстановке товарищества и сплоченности.
Несколько раз мне приходилось видеть, как шерпы собирают на лугах растения, которые затем употребляют при готовке или как заварку вместо чая. И на обратном пути в Каигон мои спутники с величайшим усердием собирали какие-то бурые корешки.
Пока в деревне шли приготовления к пиру, я решил разглядеть эти корешки поближе, воспользовавшись тем, что шерпы разложили их для просушки. Под бурой кожурой оказалась белоснежная мякоть с очень соблазнительным запахом. Я посмотрел-посмотрел, потом очистил себе один корешок и принялся его уписывать.
Стоявшие поблизости каигонцы долго с недоумением глядели на меня, потом вдруг дружно расхохотались. «Должно быть, зелень тут не в почете, — подумал я. — Ладно, пусть их посмеются, не так уж много развлечений в Кантоне».
В это время пришел очень довольный Пазанг: ему удалось купить по дешевке два десятка яиц. Взглянув на меня, он воскликнул:
— Зачем ты ешь мыло?
Пазанг объяснил, что высушенные корешки растирают камнями, а полученный порошок кладут в воду при стирке, и он не уступает европейским стиральным порошкам. А поскольку мыло у нас кончилось, шерпы очень обрадовались, встретив в горах этот корень. Только зачем же его есть?..
Старая нелепая басня о туземцах, поедающих мыло путешественника, вдруг обернулась совершенно неожиданной стороной…
Мы идем обратно в долину, в наш пещерный лагерь, чтобы оттуда направиться к другой вершине, которую высмотрели сверху.
Приходится страховать друг друга, преодолевая коварные расщелины. Но вот можно снять и кошки. По скудной травке мы подошли к двум скалам, возле них разбили лагерь.
Весь следующий день мы посвятили разведке. Гьялсен и Пемба вернулись в пещеру за дровами. Пастух, согласно договоренности, продолжал носить хворост в наш «базовый» лагерь. Пазанга и Аджибу я попросил изучить ледяное поле, которое производило впечатление довольно серьезного препятствия, а сам пошел в южном направлении, где возвышалась на редкость соблазнительная вершина. Палатки оставались без присмотра.
Мы выступили рано утром. Я подошел совсем близко к облюбованной горе — впоследствии мы окрестили ее «Гора между двумя озерами» — и подумал, любуясь классическим совершенством ее форм, что эту вершину надо взять хотя бы из эстетических соображений!
Я высмотрел вполне подходящий, на мой взгляд, путь. Конечно, он сулил некоторые трудности, но не такие, чтобы мы не справились.
Итак, гора выбрана, маршрут намечен!
Когда я вернулся, лагерь был еще пуст — маленькие палатки среди пустынного ландшафта. Я разжег костер, чтобы вскипятить чай для шерпов, и в обществе костра сразу почувствовал себя веселее.
Пришли Гьялсен и Пемба с огромными связками хвороста. В пещере все оказалось в порядке, пастух был аккуратен.
Стемнело. Последний отблеск дневного света вспыхнул и погас на ледяном поле, которое должны были исследовать Пасанг и Аджиба. А они все не шли.
Гьялсен и Пемба готовили ужин. Казалось, они ничуть не обеспокоены отсутствием наших друзей, не вернувшихся из неизведанного океана льда и камня. Но я начал тревожиться и, надев пуховую куртку, вышел.
Я увидел их, не дойдя до ледника. Они двигались без веревки, на довольно большом расстоянии друг от друга. Я ускорил шаг. Первым шел Пазанг. Я постарался не показать, как волновался, вести себя так, словно мы встретились случайно.
— Все в порядке? Раста хеи? (Путь есть?)
— Все в порядке, — ответил он. — Раста хеи!
И тяжело зашагал дальше, измотанный поединком с ледяными глыбами и коварными ловушками.
Я сел на траву и стал ждать. Десять минут спустя подошел Аджиба. Он нес веревку и кошки, выглядел еще более усталым, чем Пазанг, но остановился возле меня и улыбнулся. Я улыбнулся в ответ.
Не нужно было никаких слов, чтобы понять, что Аджиба доволен прошедшим днем.
Он побрел к палаткам.
На следующее утро мы обменялись впечатлениями. Пазанг и Аджиба разведали путь через ледник и рассмотрели за ним много больших легких вершин.
Я нашел гору, красота которой превосходила все, что я видел раньше.
Увы, открытие Пазанга было важнее моего. С одной из обнаруженных им вершин можно было хорошенько рассмотреть всю эту неизученную горную систему. Пусть моя гора красивее, но она расположена на краю массива и лишена всякого значения, с географической точки зрения. Она просто красива — и все!
С большой неохотой я решил сначала попытаться взять гору Пазанга. Но перед этим требовалось как следует отдохнуть.
Мы отдыхали весь день. Гьялсен и Пемба массировали мне и Пазангу ноги, за завтраком и обедом нам доставались лучшие куски.
Пришел пастух. Он принес еще дров. Этот молчаливый, сдержанный человек доказал, что на него можно положиться.
Рано утром мы выступили впятером в поход. Гьялсен и Пемба несли больше других; им предстояло возвращаться в тот же день. Пазанг, Аджиба и я должны были возможно выше поставить палатку и после ночевки пойти на штурм.
Пазанг и Аджиба разведали отличный путь, и наш отряд двигался быстро. После обеденного привала мы поделили ноши Гьялсена и Пембы — по десяти килограммов на человека в дополнение к тому, что уже было.
Лагерь разбили в большом котловане на леднике. Сильно припекали солнечные лучи, отражаясь от ледяных стенок. Отчетливые следы говорили о том, что по соседству проходили мощные лавины.
Пазанг выбирал место с тщательностью, которая показалась мне чрезмерной. Я подумал даже, что он нарочно старается блеснуть познаниями, которые именно сейчас не так-то уж нужны. Но ночью мне пришлось в корне переменить этот взгляд.
Палатка стояла между двумя огромными трещинами. До конца дня все было тихо, зато с наступлением темноты и мороза поднялся страшный грохот. То и дело по склонам катились тяжелые глыбы льда. Могучий ледяной купол непрерывно сотрясался.
Осенние ночи особенно опасны для альпинистов. Резкие колебания температуры — в нашем котловане днем было значительно выше нуля, а два часа спустя градусник показал 20 градусов мороза — влекут за собой такое сжатие льда, что целые ледяные утесы отрываются и летят в бездну.
Несколько дней спустя мы разбили лагерь метрах в десяти от ледяной стенки. Весь день она вела себя совершенно спокойно, но, едва зашло солнце, стала бомбардировать нас кусками льда величиной в кулак.
Пазанг рассказал, что трагический конец немецкой экспедиции на Нанга-Парбат в 1937 году был следствием нежелания немцев прислушаться к советам шерпов, которые предупреждали об угрозе ночных лавин. Лагерь 4 они разбили возле ледника, казавшегося им совершенно безопасным. В ночь на 15 июня в этом лагере ночевали семеро немцев и девять шерпов. В двадцать минут первого на лагерь обрушилась огромная лавина и погребла всех. Часы погибших остановились одновременно, и это позволило установить момент катастрофы.
Я спросил Пазанга, откуда он может знать такие подробности, если все погибли. Он ответил, что один из шерпов в лагере 4 заболел и еще вечером спустился ниже. Он-то и рассказал, как было дело.
Да, у шерпов есть чему поучиться…
Утром я встал пораньше, чтобы разжечь примус и вскипятить чай. Было так холодно, что поминутно приходилось отогревать закоченевшие пальцы. Но примус не слушался. В конце концов Пазанг и Аджиба вылезли из спальных мешков, посмотрели с упреком на меня и мой примус, решительно взяли большой сухарь, облили его бензином и подожгли. Теперь можно было хоть растопить немного снега.
Хотя мне отлично известно пристрастие шерпов к чаю, я полагал, что в данном случае мы ограничимся одной пиалой на двоих. Однако я ошибся. Они непрерывно поливали сухарь бензином и добавляли в кастрюлю снега.
Я заметил Пазангу, что надо бы поторопиться, если мы хотим сегодня взять вершину.
— Без чая?
Его лицо выражало искреннее недоумение.
Шерпы продолжали греть воду. Просто чудо, как не сгорела палатка, а вместе с нею и мы. Наконец они добились своего — вода закипела. Мы насыпали и чай и кофе сразу, потом положили меду.
Подкрепившись этим «бульоном», приступили к сборам. Солнце уже осветило палатку. Ледник утихомирился, ночным тревогам пришел конец.
И вот мы с Пазангом выходим на штурм. Ветер и холод отбили у меня почти всякую охоту совершать восхождение, но Пазанг, которого до завтрака невозможно было сдвинуть с места, теперь пылал энтузиазмом. Я стал на страховку возле скального выступа, и он осторожно, но уверенно стал подниматься по ледяной стенке. Каждое его движение было продумано, он работал не торопясь, спокойно и методично. Первоклассный альпинист!
Настала моя очередь. Пазанг вырубил во льду ступеньки, не очень большие и не слишком часто — как раз в самых нужных местах. Скоро стенка стала более отлогой. Еще две веревки, и мы на гребке. Можно начинать собственно восхождение.
Как я и ожидал, дальше идти было довольно легко, и, сами того не заметив, как-то вдруг мы оказались на вершине. Два часа дня. Альтиметр показывает 6200 метров.
Отсюда хорошо различались Сисне Химал и вершина, возле которой на моей карте стояла пометка «7000». А где же озеро? Да нет, здесь, между горами, настолько тесно, что озеру такой величины, как обозначенное на карте, просто негде было бы поместиться.
Было очень холодно, я не испытывал никакого желания фотографировать, и мы почти сразу пошли обратно.
Не доходя палатки, я услышал голоса наших друзей:
— Будем снимать лагерь? Устроим ночевку ниже?
Я утвердительно кивнул. В несколько секунд все было собрано. Никого из нас не прельщала еще одна ночевка в этом месте.
Теперь мы разбили лагерь на краю морены. Не возобновляя поединка с примусом, пожевали меда со снегом, жареной крупы, холодной баранины и легли. Ночь прошла спокойно, хотя грохот на леднике почти не дал нам уснуть.
Утром мы продолжали спуск, даже не позавтракав. Лишь дойдя до ручья, сварили болтушку из воды и цамбы и наелись досыта.
В полдень отряд достиг главного лагеря. Здесь оказалось еще достаточно хвороста и продуктов, чтобы сварить настоящий обед.
Мы с Пазангом, как следует поработав три дня подряд, повалились отдыхать на согретую солнцем траву. Ведь на следующий день нам предстояло попытаться взять мою красавицу «Гору между двумя озерами»!
Сам я ни за что не заикнулся бы об этом первый, зная, что наш примус испорчен, а продукты на исходе. Но, пока мы спускались, вершина так и манила своим чарующим видом.
— Красивая гора, — произнес, наконец, Аджиба.
— Да, — отозвался я настороженно.
— Очень красивая гора, — подтвердил Пазанг.
— Жаль, — заметил я не очень твердо. — Примуса нет, еды мало… Жаль…
Шерпы помолчали.
— Очень красивая гора, — снова сказал Пазанг. — Можно разжечь костер из хвороста и масла. Будем есть мало. Может, попробуем? Уж очень жаль…
— Да, очень жаль, — откликнулся Аджиба.
Я готов был обнять их обоих, однако ограничился сухим:
— Хорошо. Пусть мало еды, пусть маленький костер, но зато мы возьмем вершину!
Это было на десятый день после нашей первой ночевки в пещере. Согласно договоренности, в этот день пришли четверо каигонцев, но, ожидая, что мы сразу же с ними вернемся, они принесли очень мало продовольствия. Только топлива было у нас вдоволь.
Я посовещался с Пазангом, и мы решили растянуть имеющиеся продукты на четыре дня, чтобы хватило и нам всем и каигонцам.
После этого я сообщил друзьям из Кантона, что им, возможно, несколько дней придется поголодать. Они согласились: пожалуйста, лишь бы им за все заплатили.
Я мысленно подвел итог: времени мало, запасы не ахти какие, но при удачной организации все же можно взять вершину.
И вот мы идем тем же самым путем, который я проделал в одиночку, несколькими днями раньше. Возле маленького озерка возвышалось много каменных чортенов. Пастух объяснил нам, что летом сюда приходят молиться паломники. Лучше всего было бы пересечь озеро напрямик, но оно замерзло не полностью, и лед был слишком тонок. По берегу тоже невозможно пробиться. Наконец мы обнаружили слева проход и поднялись по нему к нижнему краю ледника. Здесь, под защитой каменных глыб, разбили лагерь и отправили каигонцев обратно в пещеру, посоветовав идти медленно, чтобы не слишком проголодаться.
Нам нельзя было тратить время ни на длительные разведки, ни на ожидание хорошей погоды. Предстояло предельно напрячь силы и расходовать их наиболее разумным образом. И едва мы выбрали место для лагеря, как Пазанг, Аджиба и я пошли дальше, чтобы определить подходы к гребню.
Оказалось, что есть две возможности. Крутой, но не очень рискованный снежный склон подводил к самому предвершинному гребню. Второй путь вел через лед; он выглядел сложнее, но зато выводил ближе к вершине. Трудно было решиться. Я голосовал за более легкий путь — по фирну: если гребень окажется несложным, мы выиграем время. Пазанг стоял за второй вариант: если гребень над фирновым склоном окажется непроходимым, получится, что его путь короче.
Я продолжал стоять на своем. В дальнейшем оказалось, что гребень и в самом деле очень легкий, но Пазанг все равно остался недоволен, твердил, что надо было идти более красивым путем. Я отнес это за счет его извращенного пристрастия к опасным выступам и к таким углам подъема, которые максимально приближаются к отвесу.
Не буду, однако, опережать события. Итак, мы вернулись в лагерь и разработали план. План был, на мой взгляд, очень разумный. Завтрак — затемно. С рассветом мы с Пазангом выходим из лагеря. Трое шерпов снимают палатки и идут по нашим следам до гребня, где ставят большую, трехместную палатку. Оттуда они смогут просматривать весь путь до вершины. Если мы не достигнем ее к двум часам, они берут маленькую палатку, наши спальные мешки, продукты на одну ночь и— идут за нами. Поднимаются возможно выше, ставят для нас палатку и спешат обратно к месту своей ночевки. Таким образом, мы с Пазангом в случае нужды сможем переночевать неподалеку от вершины. Весь этот распорядок основывался на опыте наших предыдущих восхождений.
На деле оказалось, что можно было и не стараться так. Мы поднимались очень быстро — по фирну, затем вдоль скального гребня. Конечно, на гребне нам попадались участки льда, но настолько легкие, что мы обошлись даже без страховки.
«Гора между двумя озерами» оказалась безупречной красавицей. С каждым метром нам открывались все новые изумительные виды. Я так увлекся ими, что чуть не забыл поглядеть на альтиметр. Он показывал 6100 метров.
Далеко в долине, внизу, мы обнаружили изумрудно-зеленое озеро, очень похожее на то, которое наш отряд миновал накануне. Вот и готово название для горы: Дуи Тал Чули — «Гора меж двух озер»!
Спуск тоже оказался легким, скоро мы смогли прекратить страховку. Я дал Пазангу уйти вперед — хотелось побыть немного одному.
Сверху я видел, как он медленно карабкается на крутой горб, муравей на белой стене.
У самого лагеря нас встретил Пемба с горячим кофе. На этот раз я почти не ощущал усталости, а потому охотно вытащил из рюкзака фотоаппарат и сделал несколько снимков.
Еще ночь в палатках, и на следующий вечер мы встречаемся в пещере с нашими носильщиками, а через два дня возвращаемся в Каигон.
У нас были все основания считать удачными дни, проведенные в этом краю. Мы взяли четыре вершины, из них две выше 6000 метров, я смог внести поправку в карту горной системы, а самое главное — мы работали в замечательной обстановке товарищества и сплоченности.
Несколько раз мне приходилось видеть, как шерпы собирают на лугах растения, которые затем употребляют при готовке или как заварку вместо чая. И на обратном пути в Каигон мои спутники с величайшим усердием собирали какие-то бурые корешки.
Пока в деревне шли приготовления к пиру, я решил разглядеть эти корешки поближе, воспользовавшись тем, что шерпы разложили их для просушки. Под бурой кожурой оказалась белоснежная мякоть с очень соблазнительным запахом. Я посмотрел-посмотрел, потом очистил себе один корешок и принялся его уписывать.
Стоявшие поблизости каигонцы долго с недоумением глядели на меня, потом вдруг дружно расхохотались. «Должно быть, зелень тут не в почете, — подумал я. — Ладно, пусть их посмеются, не так уж много развлечений в Кантоне».
В это время пришел очень довольный Пазанг: ему удалось купить по дешевке два десятка яиц. Взглянув на меня, он воскликнул:
— Зачем ты ешь мыло?
Пазанг объяснил, что высушенные корешки растирают камнями, а полученный порошок кладут в воду при стирке, и он не уступает европейским стиральным порошкам. А поскольку мыло у нас кончилось, шерпы очень обрадовались, встретив в горах этот корень. Только зачем же его есть?..
Старая нелепая басня о туземцах, поедающих мыло путешественника, вдруг обернулась совершенно неожиданной стороной…