Страница:
Файнберг, уже привыкший к оперативной дальновидности подруги, согласно кивнул и шагнул за бесстрашной женщиной внутрь.
В небольшом холле, освещенном экономной сороковаттной лампочкой, над небольшим квадратным окошком, красовалась надпись «РегистраДура». И чуть ниже — «Обр. в 10 каб.». Виктория Борисовна подошла вплотную к проему и громко произнесла:
— Прошу прощения...
Не получив никакого ответа из окна, она просунула туда голову и позвала еще раз:
— Есть тут кто-нибудь?
— Это у тебя дома — «кто-нибудь», а здесь — медицинская сестра высшей категории! Чего орешь? — донеслось откуда-то из-за полок с амбулаторными картами. Вслед за голосом возникло лицо, покрытое толстым слоем косметики. Безвкусные золотые серьги оттягивали уши до самых плеч.
— Неплохо сказано. Знаете, милочка, последнее время мне крупно везет на юмористов. Мой друг не даст соврать... Так вот, я не поняла, регистраДура — это вы? Или мне нужно обратиться в десятый «каб.»? — уточнила Виктория Борисовна. — И потом, почему вы обращаетесь ко мне на «ты»? По-моему, приличные люди должны обращаться к незнакомым на «Вы».
Вслед за покрытым химией лицом из-за полок появилось остальное. Тщедушное тельце на коротких тонких ножках, облаченное в белый халат, быстро перемещалось в тесном пространстве, отведенном ему для работы. Маневрируя между тумбочками, столами и полками, оно приближалось, обильно источая кошмарно-навязчивый запах духов. Складывалось впечатление, будто женщина впопыхах пролила на себя целый флакон. Она подступила вплотную к окошку и отработанным движением приблизила лицо. Густой аромат буквально выдавил посетительницу наружу Регистраторша оперлась о стойку руками. Каждый палец был украшен золотыми кольцами с камнями и без.
— Я тебе, старая, ничего не должна. Ты мне в долг не давала. Я за свои семьсот рэ выкать всем не собираюсь. Дохромала со своим старпером до нас — и ладушки. Теперь стой и жди.
— Долго?
— Сколько надо, столько и будешь ждать. Ясно?
Не дожидаясь ответа, медсестра победоносно захлопнула окошко и счастливо помахала перед ним оттопыренным средним пальцем. И вдруг раздался страшный хруст. Фанерная створка дрогнула и брызнула щепками внутрь. Сестра оцепенела от ужаса. Пробив дыру в толстой фанере ей в лицо уставился длинный палец с безупречным маникюром. Женщина моргнула. Палец дважды призывно согнулся и исчез. А дыра осталась.
Медицинская сестра высшей категории дрожащей рукой послушно открыла окно регистратуры. В проеме снова появилось лицо посетительницы.
— Ты меня уже боишься? — страшно улыбаясь, спросила она.
— Ногти у ВАС крепкие, — робко ответили из окна.
— Ну вот, совсем другое дело. Ты иди, открой дверь. Разговор есть. А я своего спутника успокою, пока он стрелять не начал. Старпер, нервы ни к черту.
Виктор Робертович пропустил эту милую женскую болтовню. Он спокойно ждал у дверей в длинный коридор, изучая надписи, сделанные на стенах дегенеративной молодежью. Некоторые представлялись относительно нормальными в физиологическом смысле: «Хочу бабу!» или «Отдамся за баян!» Но вот заявление: «Хочу сена!», — казалось довольно странным.
— Витя, можно тебя на минуту? — окликнул его знакомый голос. — Мне надо заглянуть в регистратуру, уточнить кое-что. Подождешь?
Но профессор взмахнул руками и с жаром заговорил:
— Витя, я хирург, врач, как-никак! Здесь я на своей территории.
— Опять — дежа вю. — Виктория Борисовна закатила глаза. — Что сегодня такое? Ты уже как-то был на своей территории. Я помню, что из этого получилось.
— Ты не поняла. Мне достаточно поговорить с заведующим, и вся информация у нас в кармане, — он с мольбой посмотрел на руководителя операции.
Хана согласилась на удивление быстро.
— Иди добудь языка. Только не оставляй свидетелей! — Профессор с ужасом уставился на собеседницу
— Шучу, шучу. — Дверь регистратуры щелкнула замками. — Встречаемся на выходе через двадцать минут.
Как опытные шпионы они сверили часы. Виктория Борисовна посмотрела вслед напарнику.
По загаженному помещению, широко расправив плечи и гордо подняв голову, уверенной походкой шел ПРОФЕССОР!
Старпером и не пахло.
Хана удовлетворенно кивнула и скрылась за дверью регистратуры...
— Прошу, прошу
Файнберг уверенно зашел в кабинет, с удивлением отмечая наличие плохой мебели, отсутствие каких бы то ни было признаков ремонта и жуткий холод.
— Профессор Файнберг, Виктор Робертович. — Он подал руку для приветствия. В другой протянул визитку с золотым тиснением.
Заведующий внимательно изучил бумажку, затем взглянул на посетителя и несколько виновато, но с достоинством произнес:
— Вам бы, профессор, лучше полечиться где-нибудь в другом месте. Наше искусство рассчитано, так сказать, на массового читателя.
— Ценю вашу откровенность, коллега, но врачебную помощь я еще в силах оказать себе сам, — Файнберг присел на край стула.
Из груди Пряного непроизвольно вырвался вздох облегчения.
— В таком случае, чем могу?..
Тем временем Виктория Борисовна закрыла за собой дверь регистратуры, повернула ключ на два оборота и пристально посмотрела в глаза медсестре.
— Помнишь меня?
— Нет, — проскулила женщина-регистратор.
— Давай знакомиться. Ханина Виктория Борисовна, — она протянула руку.
Услышав знакомое имя, сестра округлила глаза.
— Никифорова Анна Олеговна, — обреченно отозвались в ответ. Тонкая кисть легла в холеную длань Ханы.
— Ч-ч-ч-ч, — послышался неизвестно откуда шепоток.
Дамские пальцы все сильнее сжимали окольцованную руку. Золотые украшения постепенно впивались в кожу. Будто подчиняясь гипнотизирующим звукам, Никифорова тихонько завыла, стараясь не привлекать внимания. Боль усиливалась.
— Когда обо мне спрашивали? — с трудом преодолевая отвращение от резкого запаха, Виктория Борисовна приблизила лицо вплотную.
Боль становилась нестерпимой, но кричать все равно было страшно. Легкое изменение положения кисти заставило медсестру неуклюже усесться на стул.
— Два дня назад, — послышалось сквозь вой. — Двое... в кашемировых пальто из «Пактора»... каждое — по две триста зелеными-и-и...
— Молодец! — Виктория Борисовна несколько ослабила хватку.
На лице Анны Олеговны отразилось почти рабская благодарность.
— Сколько взяла?
— Пятьдесят долларов.
— Нормально, хотя можно было и поторговаться. Так кто работал в тот день, когда я приходила? Полистай-ка свои бумажки, — Хана совсем отпустила руку, и Никифорова полезла за журналами.
— Доктор Рыжов Игорь Николаевич и сестра.
— Они сегодня здесь?
— Рыжова нету точно. А медсестра здесь.
— Иди позови ее. Ты баба умная, лишнего не сделаешь, правда? — Виктория Борисовна посмотрела так, что собеседнице сразу захотелось в туалет.
— Давай, иди, пописай, и сестру вашу — ко мне. Я пока зарегистрирую кого-нибудь вместо тебя.
Через пять минут Анна Олеговна постучалась в свой кабинет. Страшная посетительница была на месте, наглядно подтверждая, что это был не кошмар. Никифорова подтолкнула девушку, с удовольствием бросив в след:
— Это к тебе.
По всему было видно, что коллеги недолюбливали друг друга.
— Не буду вам мешать, — быстро выпалила регистраторша и прикрыла дверь.
Медсестра стояла в дверях и с интересом разглядывала посетительницу. Девушка была молода, красива и неглупа.
— Я вас где-то уже видела, — утвердительно произнесла она.
— С негром, две недели назад, — Хана внимательно посмотрела на выражение приятного лица, но не обнаружила ничего подозрительного.
— Точно, точно! — девушка обрадованно всплеснула руками. — Ну, как он? Хороший парень, только терпит плохо. Знаете, я почему-то вспоминаю его иногда. И потом, его Рыжов лечил... Я старалась сделать гипс полегче, но у нас... сами знаете.
Виктория Борисовна посадила девушку напротив и внимательно посмотрела в глаза.
— Не знаешь, мой парень ничего здесь не оставил?
— Он что-то потерял?...
Через десять минут Виктория Борисовна вышла из регистратуры, резко открыв дверь. Никифорова вкатилась в помещение, чуть не сбив высокую стопку с документами.
— Если девочка мне на тебя пожалуется, я сделаю так, что у тебя во рту вырастут волосы. И мне придется выдирать их по одному. Помни. Я за тобой наблюдаю. — Она вышла, но через секунду вернулась и добавила:
— Старость надо уважать.
Файнберг замерз еще в кабинете заведующего. Он уже десять минут стоял, как договаривались, на улице, переминаясь с ноги на ногу. Когда Виктория Борисовна появилась, он был почти счастлив. Виктор Робертович добыл адрес врача, принимавшего Манангу, и теперь чрезвычайно гордился собой. Вскинув голову, он сообщил об этом подруге и замер в ожиданий проявлений восхищения его оперативными навыками.
— Молодец, — суховато, по его мнению, похвалила Хана и продолжила:
— Медсестра фетиш не брала. Остается доктор, но он помешался на чародействе, и болезнь, судя по всему, прогрессирует.
«Лохи» нашли меня через местную регистраторшу за пятьдесят баксов. Так дешево меня еще не продавали! Видимо, возраст... — она жестом прервала не успевший начаться поток комплиментов.
Файнберг и не предполагал, что в регистратуре можно узнать так много интересного.
— На сегодня, пожалуй, все. Поехали по домам. Мне нужна ванна. Я опять руки испачкала.
Файнберг поднял брови.
— Все нормально. Все живы, — хохотнула Хана. — Поехали, Витя, домой.
Глава 16
Глава 17
В небольшом холле, освещенном экономной сороковаттной лампочкой, над небольшим квадратным окошком, красовалась надпись «РегистраДура». И чуть ниже — «Обр. в 10 каб.». Виктория Борисовна подошла вплотную к проему и громко произнесла:
— Прошу прощения...
Не получив никакого ответа из окна, она просунула туда голову и позвала еще раз:
— Есть тут кто-нибудь?
— Это у тебя дома — «кто-нибудь», а здесь — медицинская сестра высшей категории! Чего орешь? — донеслось откуда-то из-за полок с амбулаторными картами. Вслед за голосом возникло лицо, покрытое толстым слоем косметики. Безвкусные золотые серьги оттягивали уши до самых плеч.
— Неплохо сказано. Знаете, милочка, последнее время мне крупно везет на юмористов. Мой друг не даст соврать... Так вот, я не поняла, регистраДура — это вы? Или мне нужно обратиться в десятый «каб.»? — уточнила Виктория Борисовна. — И потом, почему вы обращаетесь ко мне на «ты»? По-моему, приличные люди должны обращаться к незнакомым на «Вы».
Вслед за покрытым химией лицом из-за полок появилось остальное. Тщедушное тельце на коротких тонких ножках, облаченное в белый халат, быстро перемещалось в тесном пространстве, отведенном ему для работы. Маневрируя между тумбочками, столами и полками, оно приближалось, обильно источая кошмарно-навязчивый запах духов. Складывалось впечатление, будто женщина впопыхах пролила на себя целый флакон. Она подступила вплотную к окошку и отработанным движением приблизила лицо. Густой аромат буквально выдавил посетительницу наружу Регистраторша оперлась о стойку руками. Каждый палец был украшен золотыми кольцами с камнями и без.
— Я тебе, старая, ничего не должна. Ты мне в долг не давала. Я за свои семьсот рэ выкать всем не собираюсь. Дохромала со своим старпером до нас — и ладушки. Теперь стой и жди.
— Долго?
— Сколько надо, столько и будешь ждать. Ясно?
Не дожидаясь ответа, медсестра победоносно захлопнула окошко и счастливо помахала перед ним оттопыренным средним пальцем. И вдруг раздался страшный хруст. Фанерная створка дрогнула и брызнула щепками внутрь. Сестра оцепенела от ужаса. Пробив дыру в толстой фанере ей в лицо уставился длинный палец с безупречным маникюром. Женщина моргнула. Палец дважды призывно согнулся и исчез. А дыра осталась.
Медицинская сестра высшей категории дрожащей рукой послушно открыла окно регистратуры. В проеме снова появилось лицо посетительницы.
— Ты меня уже боишься? — страшно улыбаясь, спросила она.
— Ногти у ВАС крепкие, — робко ответили из окна.
— Ну вот, совсем другое дело. Ты иди, открой дверь. Разговор есть. А я своего спутника успокою, пока он стрелять не начал. Старпер, нервы ни к черту.
Виктор Робертович пропустил эту милую женскую болтовню. Он спокойно ждал у дверей в длинный коридор, изучая надписи, сделанные на стенах дегенеративной молодежью. Некоторые представлялись относительно нормальными в физиологическом смысле: «Хочу бабу!» или «Отдамся за баян!» Но вот заявление: «Хочу сена!», — казалось довольно странным.
— Витя, можно тебя на минуту? — окликнул его знакомый голос. — Мне надо заглянуть в регистратуру, уточнить кое-что. Подождешь?
Но профессор взмахнул руками и с жаром заговорил:
— Витя, я хирург, врач, как-никак! Здесь я на своей территории.
— Опять — дежа вю. — Виктория Борисовна закатила глаза. — Что сегодня такое? Ты уже как-то был на своей территории. Я помню, что из этого получилось.
— Ты не поняла. Мне достаточно поговорить с заведующим, и вся информация у нас в кармане, — он с мольбой посмотрел на руководителя операции.
Хана согласилась на удивление быстро.
— Иди добудь языка. Только не оставляй свидетелей! — Профессор с ужасом уставился на собеседницу
— Шучу, шучу. — Дверь регистратуры щелкнула замками. — Встречаемся на выходе через двадцать минут.
Как опытные шпионы они сверили часы. Виктория Борисовна посмотрела вслед напарнику.
По загаженному помещению, широко расправив плечи и гордо подняв голову, уверенной походкой шел ПРОФЕССОР!
Старпером и не пахло.
Хана удовлетворенно кивнула и скрылась за дверью регистратуры...
* * *
С момента посещения травмпункта Потрошиловым ничего не изменилось. По кабинету заведующего гулял ветер. Услышав стук в дверь, Андрей Васильевич Пряный неохотно убрал в стол «Собачье сердце».— Прошу, прошу
Файнберг уверенно зашел в кабинет, с удивлением отмечая наличие плохой мебели, отсутствие каких бы то ни было признаков ремонта и жуткий холод.
— Профессор Файнберг, Виктор Робертович. — Он подал руку для приветствия. В другой протянул визитку с золотым тиснением.
Заведующий внимательно изучил бумажку, затем взглянул на посетителя и несколько виновато, но с достоинством произнес:
— Вам бы, профессор, лучше полечиться где-нибудь в другом месте. Наше искусство рассчитано, так сказать, на массового читателя.
— Ценю вашу откровенность, коллега, но врачебную помощь я еще в силах оказать себе сам, — Файнберг присел на край стула.
Из груди Пряного непроизвольно вырвался вздох облегчения.
— В таком случае, чем могу?..
Тем временем Виктория Борисовна закрыла за собой дверь регистратуры, повернула ключ на два оборота и пристально посмотрела в глаза медсестре.
— Помнишь меня?
— Нет, — проскулила женщина-регистратор.
— Давай знакомиться. Ханина Виктория Борисовна, — она протянула руку.
Услышав знакомое имя, сестра округлила глаза.
— Никифорова Анна Олеговна, — обреченно отозвались в ответ. Тонкая кисть легла в холеную длань Ханы.
— Ч-ч-ч-ч, — послышался неизвестно откуда шепоток.
Дамские пальцы все сильнее сжимали окольцованную руку. Золотые украшения постепенно впивались в кожу. Будто подчиняясь гипнотизирующим звукам, Никифорова тихонько завыла, стараясь не привлекать внимания. Боль усиливалась.
— Когда обо мне спрашивали? — с трудом преодолевая отвращение от резкого запаха, Виктория Борисовна приблизила лицо вплотную.
Боль становилась нестерпимой, но кричать все равно было страшно. Легкое изменение положения кисти заставило медсестру неуклюже усесться на стул.
— Два дня назад, — послышалось сквозь вой. — Двое... в кашемировых пальто из «Пактора»... каждое — по две триста зелеными-и-и...
— Молодец! — Виктория Борисовна несколько ослабила хватку.
На лице Анны Олеговны отразилось почти рабская благодарность.
— Сколько взяла?
— Пятьдесят долларов.
— Нормально, хотя можно было и поторговаться. Так кто работал в тот день, когда я приходила? Полистай-ка свои бумажки, — Хана совсем отпустила руку, и Никифорова полезла за журналами.
— Доктор Рыжов Игорь Николаевич и сестра.
— Они сегодня здесь?
— Рыжова нету точно. А медсестра здесь.
— Иди позови ее. Ты баба умная, лишнего не сделаешь, правда? — Виктория Борисовна посмотрела так, что собеседнице сразу захотелось в туалет.
— Давай, иди, пописай, и сестру вашу — ко мне. Я пока зарегистрирую кого-нибудь вместо тебя.
Через пять минут Анна Олеговна постучалась в свой кабинет. Страшная посетительница была на месте, наглядно подтверждая, что это был не кошмар. Никифорова подтолкнула девушку, с удовольствием бросив в след:
— Это к тебе.
По всему было видно, что коллеги недолюбливали друг друга.
— Не буду вам мешать, — быстро выпалила регистраторша и прикрыла дверь.
Медсестра стояла в дверях и с интересом разглядывала посетительницу. Девушка была молода, красива и неглупа.
— Я вас где-то уже видела, — утвердительно произнесла она.
— С негром, две недели назад, — Хана внимательно посмотрела на выражение приятного лица, но не обнаружила ничего подозрительного.
— Точно, точно! — девушка обрадованно всплеснула руками. — Ну, как он? Хороший парень, только терпит плохо. Знаете, я почему-то вспоминаю его иногда. И потом, его Рыжов лечил... Я старалась сделать гипс полегче, но у нас... сами знаете.
Виктория Борисовна посадила девушку напротив и внимательно посмотрела в глаза.
— Не знаешь, мой парень ничего здесь не оставил?
— Он что-то потерял?...
Через десять минут Виктория Борисовна вышла из регистратуры, резко открыв дверь. Никифорова вкатилась в помещение, чуть не сбив высокую стопку с документами.
— Если девочка мне на тебя пожалуется, я сделаю так, что у тебя во рту вырастут волосы. И мне придется выдирать их по одному. Помни. Я за тобой наблюдаю. — Она вышла, но через секунду вернулась и добавила:
— Старость надо уважать.
Файнберг замерз еще в кабинете заведующего. Он уже десять минут стоял, как договаривались, на улице, переминаясь с ноги на ногу. Когда Виктория Борисовна появилась, он был почти счастлив. Виктор Робертович добыл адрес врача, принимавшего Манангу, и теперь чрезвычайно гордился собой. Вскинув голову, он сообщил об этом подруге и замер в ожиданий проявлений восхищения его оперативными навыками.
— Молодец, — суховато, по его мнению, похвалила Хана и продолжила:
— Медсестра фетиш не брала. Остается доктор, но он помешался на чародействе, и болезнь, судя по всему, прогрессирует.
«Лохи» нашли меня через местную регистраторшу за пятьдесят баксов. Так дешево меня еще не продавали! Видимо, возраст... — она жестом прервала не успевший начаться поток комплиментов.
Файнберг и не предполагал, что в регистратуре можно узнать так много интересного.
— На сегодня, пожалуй, все. Поехали по домам. Мне нужна ванна. Я опять руки испачкала.
Файнберг поднял брови.
— Все нормально. Все живы, — хохотнула Хана. — Поехали, Витя, домой.
Глава 16
«ЯВИСЬ ЧЕЛОВЕЦЕ ТВОРЯХИ МЯ ПРЕПОН!»
Очередную неудачу Альберт Степанович Потрошилов воспринял со стоическим недоумением. Неуловимый наркотик отсутствовал во всех шестнадцати пробах из травмпункта. Телеведущая на экране его мечты, вместо сообщения о героическом сотруднике, презрительно улыбнулась и зачитала по бумажке:
— Продолжаются поиски крупной партии героина из Африки, — потом подняла голову и сказала, глядя на Алика в упор, — потому что башкой надо думать!!!
Потрошилов тряхнул головой. Тесный, заваленный бумагами кабинет к полету мысли не располагал. В душе опера родилось чувство тоскливо-безнадежного бешенства. Он рывком выхватил из ящика стола заветный томик Конан Дойла. На двадцать восьмой странице «Собаки Баскервилей» ему полегчало. На смену отхлынувшим эмоциям вернулась способность к дедукции. И решение тут же нашлось. Раз в травмпункте наркотика нет — значит, унес его дежурный доктор!
Алик аккуратно положил книгу на место и с благодарностью провел ладонью по обложке. Он посмотрел на часы. До конца рабочего дня оставалось сорок минут. Нужно было торопиться...
Игорь Николаевич Рыжов потряхивал бубном, купленным в «Детском мире», и пытался камлать в соответствии с девятой главой книги «Шаманство — путь к духам». На его груди болталась резная фигурка человека с огромным фаллосом. Оберег, хотя и подвергшийся необходимому ритуалу, пока не помогал. Оказалось неважно.
Потусторонний мир оставался глух, уворачиваясь от общения с чародеем. Мысли Рыжова путались в поисках причины. Прижав фигурку к сердцу, он взмолился, пытаясь изъясняться на старославянском:
— Явись человеце творяхи мя препон!
В полной тишине вдруг стали слышны тяжелые шаги. В безотчетном страхе Игорь Николаевич медленно повернул голову в сторону прихожей. Как бы в ответ на его мольбу звонок залился непрерывной трелью взбесившегося соловья. Отбросив бубен, снова ставший безобидной детской игрушкой, Рыжов подкрался к двери. Повинуясь какому-то импульсу извне, рука сама повернула в замке ключ. На пороге стояли они. Чародей узнал их сразу. От напряжения на лбу Рыжова выступил пот, давление подскочило, и поврежденная сетчатка тут же выдала соответствующее изображение. Аура у гостей была абсолютно черной! Настолько, что даже потолок лестничной клетки терялся в беспорядочных чернильных кляксах. В ушах зашумело, перестали слушаться руки. Последнее лицо, вынырнувшее из сгущающейся тьмы, гневно сверкнуло раскосыми азиатскими глазами. «Черный лама!» — пронеслось в мозгу, и Рыжов напрочь отключился от реальности. Они что-то говорили, усадив доктора на диван, что-то искали по квартире, заглядывая во все углы, но слова в затуманенное сознание не проникали...
Утомленный длинным рабочим днем следователь особого энтузиазма не проявлял. Милицейский капитан действовал уверенно, являя собой разительный контраст с подозреваемым. Подумав про энергичного мента: «Хваткий — сам справится», — следователь устроился в уголке и принялся добросовестно выполнять установку начальства: «Ну... это... посмотришь там с капитаном, чтобы... одним словом — понимаешь!» От усердия он даже немного вздремнул в ходе обыска. Но протокол и прочие бумаги заполнил подробно. По большей части — со слов Потрошилова.
Алик постарался на славу. Все, что хотя бы отдаленно напоминало белый порошок, оказалось изъято. В обширный список вошли: пачка «Тайда», питьевая сода, соль, сахар, мука. И, по неизвестной причине, банка майонеза «Провансаль».
Понятые оказались людьми покладистыми. Они положили с прибором на оперативно-следственные мероприятия, чуждые им до глубины души. Закончив обыск, Алик обнаружил их на кухне за распитием трофейного рыжовского кагора. На высказанное Потрошиловым возмущение один из красноносых гегемонов виновато пробормотал:
— Так ить, начальник, пропадет продукт. Ты ж его, небось, засадишь?
— Временно задержу, — сурово поправил Альберт Степанович, — до выяснения обстоятельств.
— Во, видишь! — обрадовались мужики и допили кагор из горла.
Простучав напоследок стены, дабы не пропустить тайника, Потрошилов подошел к дивану. Игорь Николаевич восседал как истукан, прижав к груди руки. Понимая тщетность усилий, он все равно пытался спрятать оберег от людей с черной аурой. Алик пристально уставился в бледное отрешенное лицо.
— Негр раскололся! Мы все знаем!
Взгляд он перенял у мамы. Под таким рентгеновским взором даже сам Потрошилов-старший открывал Валентине Петровне все секреты. Вплоть до тех, которых не знал. Испытанное средство подействовало безотказно. По лицу преступного травматолога рябью пробежали отголоски внутренней бури. «Боится», — подумал Алик и решил дожать «клиента» по горячим следам:
— Где то, что вы забрали у негра?! — повысил он голос.
«Бесполезно», — подумал Рыжов и безвольно уронил руки, открывая оберег. Игорь Николаевич никак не рассчитывал на такой эффект. Как будто в недоброе очкастое лицо плеснули стакан святой воды. Злость и разочарование отшатнувшегося человека ярким огнем полыхнули на щеках. «Действует!» — обрадовался чародей. Часть фигурки вылезла в щель между пуговицами рубахи. Сам человечек остался невидим. Зато огромный фаллос, натуралистично вырезанный древними мастерами, оказался направлен в сторону Алика.
«Издевается!» — решил Потрошилов и раздраженно крикнул:
— Сулейманов, грузи все в машину! Этого, — он кивнул в сторону наглеца, тоже.
На всякий случай начальник лаборатории бросил взгляд на дверь. Та была заперта. Перед тем как нырнуть в сладострастные объятия юной коллеги, он налил себе стопку коньяка из наполовину опорожненной бутылки.
— В Приморском крае ожидаются обильные снегопады... — прозвучал душевный голос диктора.
Их губы соприкоснулись, упругая девичья грудь вынырнула из тесного плена бюстгальтера. Темный сосок ткнулся начлабу куда-то в область сердца. Георгий Викентьевич вздрогнул, будто пронзенный стрелой.
— ...Но к концу недели снова засияет солнце... — успокоил ведущий.
Людочка томно провела языком по губам и нежно коснулась уха руководителя стажировки. Крупное мужское тело покрылось мурашками, особенно в районе плеч и бедер.
— ...Вместе с тем температура воздуха понизится до минус двадцати четырех — двадцати шести градусов... — опечалили жителей многострадального Приморья.
Отвечая на ласку, он, почти не касаясь кожи, провел ладонью по внутренней поверхности бедра девушки. Пальцы скользнули под кружевной край трусиков и на мгновение замерли.
— ...Весь север Дальнего Востока будет находиться в области высокого давления... — честно предупредили из динамиков.
Нежные наманикюренные пальчики крепко обхватили очаг наивысшего напряжения партнера и, не разжимаясь, двинулись вверх — вниз.
— ...Циклон обрушится на южную часть Восточной Сибири... — хорошо поставленный голос под плавную музыку призывал к осторожности,
Трусики диковинной ажурной бабочкой перепорхнули на стул. Из одежды на двоих осталась только пара черных носков начлаба, предусмотрительно не снятых на случай экстренной эвакуации. Он вошел в нее медленно и нежно, как пишут в «дамских» романах. Вести о снежных бурях в Республике Коми остались неуслышанными из-за протяжного глухого стона. Грубо нарушая ритм мелодии и внутреннюю структуру узенького диванчика, переплетение тел билось черноморским штормом.
— ...В Санкт-Петербурге — мокрый снег, временами возможен дождь. Столбик термометра будет падать... — радостно забубнил диктор погромче.
С негромким хлюпающим звуком единение нехотя распалось на составляющие. В блаженной истоме Людочка, не открывая глаз, улыбнулась. Начальник лаборатории непонимающе огляделся, возвращаясь из заоблачных высей наслаждения. Он нежно прижался к горячей, полыхающей румянцем щеке.
— ...Прогноз погоды подошел к концу. Всего вам доброго, — прозвучало под финальные аккорды, переходящие в ритмичную дробь барабанов.
Через несколько секунд до Георгия Викентьевича дошло, что стучат не в приемнике, а в дверь.
— Тревога! — взмыл он к стулу, еще в полете хватая халат.
Опыт есть опыт. Именно оставленные на ногах носки подарили драгоценные мгновения, отделяющие объективную задержку от неприличного затягивания.
Распахнув дверь, озабоченный научными изысканиями ответственный сотрудник обреченно застонал. Перед ним стоял Потрошилов. Рядом с капитаном горкой возвышались пакетики, пакеты и пакетищи.
Очередное пополнение загруженного стеллажа, посвященного оперативной работе Альберта Степановича, было воспринято стоически. Храня Олимпийское спокойствие, Георгий Викентьевич изучил сопроводительные документы, светски порадовался отсутствию в образцах гипса или цемента и на прощание помахал рукой:
— Непременно в срочном порядке! К вечеру будет готово! — дверь хлопнула громче, чем обычно.
Людочка вышла из соседней комнаты при полном параде. Даже реснички были свежеподкрашены, придавая блестящим распахнутым глазкам выражение абсолютной невинности.
— Что здесь? — она с любопытством ткнула пальцем в направлении ряда новых образцов.
— Героин, — серьезно ответил опытный эксперт. — Чайку, Людочка? Присоединяйтесь!
На глазах изумленной зрительницы щепотка из пакета номер три осыпала нарезанный огурец, а две ложки из номера шестого были размешаны в чае. Недоверчиво покачивая головой, девушка смотрела, как, хрумкнув огурчиком, начальник лаборатории отхлебнул изрядный глоток «Липтона», смешанного с вещдоками.
— Вот так, голубушка, — по-профессорски закряхтел Георгий Викентьевич, реактивов не хвастает. Приходится по старинке — испытывать на себе. Как Пастеру...
Начав для раскрытия глубины образа покашливать, он все больше клонил голову вниз. Руки обессилено скользнули со стола и смяли халат, в последнем усилии сжавшись на груди. Кашель перешел в хрип, и начлаб, падая, склонился набок. Людочка в панике метнулась к нему. В последний момент она успела смягчить падение, подтолкнув жертву эксперимента к дивану. Сноровисто переместив руководителя в горизонталь, девушка наклонилась над бездыханным телом. Робко, двумя пальцами она раздвинула сомкнутые веки. Неожиданно руки Георгия Викентьевича сомкнулись у нее на талии. Его лицо из посмертной маски превратилось в лукаво улыбающуюся физиономию:
— Не дождетесь! Опять повезло!
С хохотом они чуть не опрокинули диван. Тихонько повизгивая с притворным возмущением, Людочка попыталась что-то сказать, но поцелуй пресек попытку на корню. Спустя несколько секунд раздался тихий стон.
— ...Предлагаем вашему вниманию обзор текущих событий... — под бодрый маршевый аккорд сказало радио.
Вечером Алик дозвонился в лабораторию. Нежный девичий голос, бодро перекрикивая новости спорта, огорчил его отрицательным результатом.
— Продолжаются поиски крупной партии героина из Африки, — потом подняла голову и сказала, глядя на Алика в упор, — потому что башкой надо думать!!!
Потрошилов тряхнул головой. Тесный, заваленный бумагами кабинет к полету мысли не располагал. В душе опера родилось чувство тоскливо-безнадежного бешенства. Он рывком выхватил из ящика стола заветный томик Конан Дойла. На двадцать восьмой странице «Собаки Баскервилей» ему полегчало. На смену отхлынувшим эмоциям вернулась способность к дедукции. И решение тут же нашлось. Раз в травмпункте наркотика нет — значит, унес его дежурный доктор!
Алик аккуратно положил книгу на место и с благодарностью провел ладонью по обложке. Он посмотрел на часы. До конца рабочего дня оставалось сорок минут. Нужно было торопиться...
* * *
Дежурный следователь встретил Алика у подъезда с ордером на обыск. Сопровождал Потрошилова рядовой милиции Сулейманов, отдаленно напоминающий Чингисхана без лошади. Образовавшаяся бригада поднялась на третий этаж. За обшарпанной дверью слышалось ритмичное позвякивание, чередующееся с негромкими глухими ударами.Игорь Николаевич Рыжов потряхивал бубном, купленным в «Детском мире», и пытался камлать в соответствии с девятой главой книги «Шаманство — путь к духам». На его груди болталась резная фигурка человека с огромным фаллосом. Оберег, хотя и подвергшийся необходимому ритуалу, пока не помогал. Оказалось неважно.
Потусторонний мир оставался глух, уворачиваясь от общения с чародеем. Мысли Рыжова путались в поисках причины. Прижав фигурку к сердцу, он взмолился, пытаясь изъясняться на старославянском:
— Явись человеце творяхи мя препон!
В полной тишине вдруг стали слышны тяжелые шаги. В безотчетном страхе Игорь Николаевич медленно повернул голову в сторону прихожей. Как бы в ответ на его мольбу звонок залился непрерывной трелью взбесившегося соловья. Отбросив бубен, снова ставший безобидной детской игрушкой, Рыжов подкрался к двери. Повинуясь какому-то импульсу извне, рука сама повернула в замке ключ. На пороге стояли они. Чародей узнал их сразу. От напряжения на лбу Рыжова выступил пот, давление подскочило, и поврежденная сетчатка тут же выдала соответствующее изображение. Аура у гостей была абсолютно черной! Настолько, что даже потолок лестничной клетки терялся в беспорядочных чернильных кляксах. В ушах зашумело, перестали слушаться руки. Последнее лицо, вынырнувшее из сгущающейся тьмы, гневно сверкнуло раскосыми азиатскими глазами. «Черный лама!» — пронеслось в мозгу, и Рыжов напрочь отключился от реальности. Они что-то говорили, усадив доктора на диван, что-то искали по квартире, заглядывая во все углы, но слова в затуманенное сознание не проникали...
Утомленный длинным рабочим днем следователь особого энтузиазма не проявлял. Милицейский капитан действовал уверенно, являя собой разительный контраст с подозреваемым. Подумав про энергичного мента: «Хваткий — сам справится», — следователь устроился в уголке и принялся добросовестно выполнять установку начальства: «Ну... это... посмотришь там с капитаном, чтобы... одним словом — понимаешь!» От усердия он даже немного вздремнул в ходе обыска. Но протокол и прочие бумаги заполнил подробно. По большей части — со слов Потрошилова.
Алик постарался на славу. Все, что хотя бы отдаленно напоминало белый порошок, оказалось изъято. В обширный список вошли: пачка «Тайда», питьевая сода, соль, сахар, мука. И, по неизвестной причине, банка майонеза «Провансаль».
Понятые оказались людьми покладистыми. Они положили с прибором на оперативно-следственные мероприятия, чуждые им до глубины души. Закончив обыск, Алик обнаружил их на кухне за распитием трофейного рыжовского кагора. На высказанное Потрошиловым возмущение один из красноносых гегемонов виновато пробормотал:
— Так ить, начальник, пропадет продукт. Ты ж его, небось, засадишь?
— Временно задержу, — сурово поправил Альберт Степанович, — до выяснения обстоятельств.
— Во, видишь! — обрадовались мужики и допили кагор из горла.
Простучав напоследок стены, дабы не пропустить тайника, Потрошилов подошел к дивану. Игорь Николаевич восседал как истукан, прижав к груди руки. Понимая тщетность усилий, он все равно пытался спрятать оберег от людей с черной аурой. Алик пристально уставился в бледное отрешенное лицо.
— Негр раскололся! Мы все знаем!
Взгляд он перенял у мамы. Под таким рентгеновским взором даже сам Потрошилов-старший открывал Валентине Петровне все секреты. Вплоть до тех, которых не знал. Испытанное средство подействовало безотказно. По лицу преступного травматолога рябью пробежали отголоски внутренней бури. «Боится», — подумал Алик и решил дожать «клиента» по горячим следам:
— Где то, что вы забрали у негра?! — повысил он голос.
«Бесполезно», — подумал Рыжов и безвольно уронил руки, открывая оберег. Игорь Николаевич никак не рассчитывал на такой эффект. Как будто в недоброе очкастое лицо плеснули стакан святой воды. Злость и разочарование отшатнувшегося человека ярким огнем полыхнули на щеках. «Действует!» — обрадовался чародей. Часть фигурки вылезла в щель между пуговицами рубахи. Сам человечек остался невидим. Зато огромный фаллос, натуралистично вырезанный древними мастерами, оказался направлен в сторону Алика.
«Издевается!» — решил Потрошилов и раздраженно крикнул:
— Сулейманов, грузи все в машину! Этого, — он кивнул в сторону наглеца, тоже.
* * *
Перед тем как повесить брюки, Георгий Викентьевич аккуратно обтер спинку стула. Стажировка Людочки подходила к концу. Завершался и краткий служебный роман. Окончательное слияние родственных душ в единое целое разгоряченных тел наступало под негромкую мелодию из прогноза погоды. Практикантка, соблазнительно изогнувшись на казенном диванчике, призывно улыбнулась.На всякий случай начальник лаборатории бросил взгляд на дверь. Та была заперта. Перед тем как нырнуть в сладострастные объятия юной коллеги, он налил себе стопку коньяка из наполовину опорожненной бутылки.
— В Приморском крае ожидаются обильные снегопады... — прозвучал душевный голос диктора.
Их губы соприкоснулись, упругая девичья грудь вынырнула из тесного плена бюстгальтера. Темный сосок ткнулся начлабу куда-то в область сердца. Георгий Викентьевич вздрогнул, будто пронзенный стрелой.
— ...Но к концу недели снова засияет солнце... — успокоил ведущий.
Людочка томно провела языком по губам и нежно коснулась уха руководителя стажировки. Крупное мужское тело покрылось мурашками, особенно в районе плеч и бедер.
— ...Вместе с тем температура воздуха понизится до минус двадцати четырех — двадцати шести градусов... — опечалили жителей многострадального Приморья.
Отвечая на ласку, он, почти не касаясь кожи, провел ладонью по внутренней поверхности бедра девушки. Пальцы скользнули под кружевной край трусиков и на мгновение замерли.
— ...Весь север Дальнего Востока будет находиться в области высокого давления... — честно предупредили из динамиков.
Нежные наманикюренные пальчики крепко обхватили очаг наивысшего напряжения партнера и, не разжимаясь, двинулись вверх — вниз.
— ...Циклон обрушится на южную часть Восточной Сибири... — хорошо поставленный голос под плавную музыку призывал к осторожности,
Трусики диковинной ажурной бабочкой перепорхнули на стул. Из одежды на двоих осталась только пара черных носков начлаба, предусмотрительно не снятых на случай экстренной эвакуации. Он вошел в нее медленно и нежно, как пишут в «дамских» романах. Вести о снежных бурях в Республике Коми остались неуслышанными из-за протяжного глухого стона. Грубо нарушая ритм мелодии и внутреннюю структуру узенького диванчика, переплетение тел билось черноморским штормом.
— ...В Санкт-Петербурге — мокрый снег, временами возможен дождь. Столбик термометра будет падать... — радостно забубнил диктор погромче.
С негромким хлюпающим звуком единение нехотя распалось на составляющие. В блаженной истоме Людочка, не открывая глаз, улыбнулась. Начальник лаборатории непонимающе огляделся, возвращаясь из заоблачных высей наслаждения. Он нежно прижался к горячей, полыхающей румянцем щеке.
— ...Прогноз погоды подошел к концу. Всего вам доброго, — прозвучало под финальные аккорды, переходящие в ритмичную дробь барабанов.
Через несколько секунд до Георгия Викентьевича дошло, что стучат не в приемнике, а в дверь.
— Тревога! — взмыл он к стулу, еще в полете хватая халат.
Опыт есть опыт. Именно оставленные на ногах носки подарили драгоценные мгновения, отделяющие объективную задержку от неприличного затягивания.
Распахнув дверь, озабоченный научными изысканиями ответственный сотрудник обреченно застонал. Перед ним стоял Потрошилов. Рядом с капитаном горкой возвышались пакетики, пакеты и пакетищи.
Очередное пополнение загруженного стеллажа, посвященного оперативной работе Альберта Степановича, было воспринято стоически. Храня Олимпийское спокойствие, Георгий Викентьевич изучил сопроводительные документы, светски порадовался отсутствию в образцах гипса или цемента и на прощание помахал рукой:
— Непременно в срочном порядке! К вечеру будет готово! — дверь хлопнула громче, чем обычно.
Людочка вышла из соседней комнаты при полном параде. Даже реснички были свежеподкрашены, придавая блестящим распахнутым глазкам выражение абсолютной невинности.
— Что здесь? — она с любопытством ткнула пальцем в направлении ряда новых образцов.
— Героин, — серьезно ответил опытный эксперт. — Чайку, Людочка? Присоединяйтесь!
На глазах изумленной зрительницы щепотка из пакета номер три осыпала нарезанный огурец, а две ложки из номера шестого были размешаны в чае. Недоверчиво покачивая головой, девушка смотрела, как, хрумкнув огурчиком, начальник лаборатории отхлебнул изрядный глоток «Липтона», смешанного с вещдоками.
— Вот так, голубушка, — по-профессорски закряхтел Георгий Викентьевич, реактивов не хвастает. Приходится по старинке — испытывать на себе. Как Пастеру...
Начав для раскрытия глубины образа покашливать, он все больше клонил голову вниз. Руки обессилено скользнули со стола и смяли халат, в последнем усилии сжавшись на груди. Кашель перешел в хрип, и начлаб, падая, склонился набок. Людочка в панике метнулась к нему. В последний момент она успела смягчить падение, подтолкнув жертву эксперимента к дивану. Сноровисто переместив руководителя в горизонталь, девушка наклонилась над бездыханным телом. Робко, двумя пальцами она раздвинула сомкнутые веки. Неожиданно руки Георгия Викентьевича сомкнулись у нее на талии. Его лицо из посмертной маски превратилось в лукаво улыбающуюся физиономию:
— Не дождетесь! Опять повезло!
С хохотом они чуть не опрокинули диван. Тихонько повизгивая с притворным возмущением, Людочка попыталась что-то сказать, но поцелуй пресек попытку на корню. Спустя несколько секунд раздался тихий стон.
— ...Предлагаем вашему вниманию обзор текущих событий... — под бодрый маршевый аккорд сказало радио.
Вечером Алик дозвонился в лабораторию. Нежный девичий голос, бодро перекрикивая новости спорта, огорчил его отрицательным результатом.
Глава 17
ДА ЗДРАВСТВУЕТ ГЕМОРРОЙ!
Голоса возле кровати стихли, но Паук не спешил открывать глаза. В ушах звенело, но проклятая слабость, донимавшая его последний месяц, немного отступила. Почему он до сих пор жив, было не ясно. Как он оказался в одной палате с негром, на поиски которого были посланы Бай и Мозг, тоже оставалось загадкой. Осмысление стольких непонятных явлений заняло больше часа. Попутно вспомнилось, что теперь в нем течет африканская кровь. Паук решил взглянуть на своего «братана» и приоткрыл веки. Кровник спал, блаженно распустив по подушке пухлые губы. Паук удивленно вздрогнул. Надежда, что он ошибся и парень окажется просто похож на того, из аэропорта, растаяла как дым.
— Прости, браток, — прошептал он, напрягая волю.
Извиняться было непривычно. Но в целом — терпимо. От такого морального и физического усилия закружилась голова. Его предупреждали, что конец близок. И вот теперь, похоже, время пришло. По всей видимости, операция оказалась безуспешной. В очередной раз его — самого Паука! — «опустили всей шоблой»! Да еще и с помощью разных железок и ватных тампонов! А потом, куражась, разрезали и зашили. О таких делах он слышал не раз.
При мысли о смерти рассудок взбунтовался. Сначала перед глазами промелькнули ненавистные рожи преемников. Подумалось, что теперь они смогут без борьбы поделить власть. Просто потому, что не будет повода сцепиться за «общак». Банковский код Паук помнил наизусть и называть его никому не собирался. При мысли о деньгах вдруг с обидой подумалось, что, располагая такими средствами и возможностями, он, «вор в законе», обязан был жить «по понятиям». А ведь жизнь менялась, проносясь мимо нарядным перроном, мельком увиденным из «столыпинского» вагона. Но Паук, отвергая новое время, по-прежнему вел аскетический образ жизни, презирая роскошь, отказываясь от шикарных тачек, домов и женщин. При воспоминании о слабом поле в паху что-то шевельнулось. Память насмешливо подсунула картинку из прошлого — обнаженная грудастая блондинка в черных чулках медленно кружилась в танце... Ну были, конечно, моменты. Вот только мало, до обидного мало.
Шевеление в паху настырно продолжалось и в конце концов переросло в давно забытую упругость. «Вот она — черная кровь! Как зараза!» Паук снова посмотрел на негра. Даже во сне тот улыбался и жизнерадостно причмокивал. «Вот уж этот точно пялил всех подряд. У них в Африке с этим просто», — с неожиданной завистью подумал Паук.
Однако зависть, вопреки обыкновению, в злобу не переросла. Наоборот, на память пришло, как улыбался негр, отдавая свою кровь. Перед глазами все затуманилось и поплыло. «Отхожу», — отрешенно подумал Паук, вяло пытаясь побороть головокружение. Изображение окружающих предметов совсем расплылось, и он моргнул. По щекам побежало что-то теплое, и зрение вернулось. Оказалось, пахан одной из крупнейших группировок города пустил банальную слезу благодарности...
Дверь палаты открылась. В проеме стояла девушка в васильковом халатике с белой отделкой.
— Есть будете? — спросила она, с любопытством рассматривая необычных пациентов.
— Тики-так, — сказал Паук. «Может, последний раз», — подумалось ему.
— Как уаше доровье? — вежливо спросил Мананга, мгновенно проснувшись от женского голоса.
— Отлично, а ваше? — улыбнулась сестра.
Нигериец немного подумал, прислушиваясь к себе. Рана на животе болела, нога под гипсом чесалась. А еще хотелось есть и спать.
— Отлично доровье! — бодро резюмировал он, как настоящий мужчина предпочитая не жаловаться попусту.
«Еще бы...» — меланхолично подумал его сосед по палате.
— Ну тогда — кушать подано! — девушка вкатила в палату два накрытых салфетками столика. Не выдержав взгляда чернокожего молодого человека, приобретающего почти рентгеновский характер, она поспешно эвакуировалась из люкса.
Паук потянулся к еде — и сморщился от боли. Характер ощущений как-то изменился, но место, где жила боль, оставалось прежним. Он скорбно вздохнул. Последние месяцы диеты без соли и сахара, а заодно и без белков-жиров-углеводов, напрочь отучили его от вкусной, то есть нездоровой пищи. Но запахи от столика рядом с кроватью будили аппетит. Салфетка медленно сползла, открывая принесенный ужин. Паук нерешительно потянулся к ближайшей тарелке, мысленно плюнув на все запреты, бессмысленные накануне смерти.
— Прости, браток, — прошептал он, напрягая волю.
Извиняться было непривычно. Но в целом — терпимо. От такого морального и физического усилия закружилась голова. Его предупреждали, что конец близок. И вот теперь, похоже, время пришло. По всей видимости, операция оказалась безуспешной. В очередной раз его — самого Паука! — «опустили всей шоблой»! Да еще и с помощью разных железок и ватных тампонов! А потом, куражась, разрезали и зашили. О таких делах он слышал не раз.
При мысли о смерти рассудок взбунтовался. Сначала перед глазами промелькнули ненавистные рожи преемников. Подумалось, что теперь они смогут без борьбы поделить власть. Просто потому, что не будет повода сцепиться за «общак». Банковский код Паук помнил наизусть и называть его никому не собирался. При мысли о деньгах вдруг с обидой подумалось, что, располагая такими средствами и возможностями, он, «вор в законе», обязан был жить «по понятиям». А ведь жизнь менялась, проносясь мимо нарядным перроном, мельком увиденным из «столыпинского» вагона. Но Паук, отвергая новое время, по-прежнему вел аскетический образ жизни, презирая роскошь, отказываясь от шикарных тачек, домов и женщин. При воспоминании о слабом поле в паху что-то шевельнулось. Память насмешливо подсунула картинку из прошлого — обнаженная грудастая блондинка в черных чулках медленно кружилась в танце... Ну были, конечно, моменты. Вот только мало, до обидного мало.
Шевеление в паху настырно продолжалось и в конце концов переросло в давно забытую упругость. «Вот она — черная кровь! Как зараза!» Паук снова посмотрел на негра. Даже во сне тот улыбался и жизнерадостно причмокивал. «Вот уж этот точно пялил всех подряд. У них в Африке с этим просто», — с неожиданной завистью подумал Паук.
Однако зависть, вопреки обыкновению, в злобу не переросла. Наоборот, на память пришло, как улыбался негр, отдавая свою кровь. Перед глазами все затуманилось и поплыло. «Отхожу», — отрешенно подумал Паук, вяло пытаясь побороть головокружение. Изображение окружающих предметов совсем расплылось, и он моргнул. По щекам побежало что-то теплое, и зрение вернулось. Оказалось, пахан одной из крупнейших группировок города пустил банальную слезу благодарности...
Дверь палаты открылась. В проеме стояла девушка в васильковом халатике с белой отделкой.
— Есть будете? — спросила она, с любопытством рассматривая необычных пациентов.
— Тики-так, — сказал Паук. «Может, последний раз», — подумалось ему.
— Как уаше доровье? — вежливо спросил Мананга, мгновенно проснувшись от женского голоса.
— Отлично, а ваше? — улыбнулась сестра.
Нигериец немного подумал, прислушиваясь к себе. Рана на животе болела, нога под гипсом чесалась. А еще хотелось есть и спать.
— Отлично доровье! — бодро резюмировал он, как настоящий мужчина предпочитая не жаловаться попусту.
«Еще бы...» — меланхолично подумал его сосед по палате.
— Ну тогда — кушать подано! — девушка вкатила в палату два накрытых салфетками столика. Не выдержав взгляда чернокожего молодого человека, приобретающего почти рентгеновский характер, она поспешно эвакуировалась из люкса.
Паук потянулся к еде — и сморщился от боли. Характер ощущений как-то изменился, но место, где жила боль, оставалось прежним. Он скорбно вздохнул. Последние месяцы диеты без соли и сахара, а заодно и без белков-жиров-углеводов, напрочь отучили его от вкусной, то есть нездоровой пищи. Но запахи от столика рядом с кроватью будили аппетит. Салфетка медленно сползла, открывая принесенный ужин. Паук нерешительно потянулся к ближайшей тарелке, мысленно плюнув на все запреты, бессмысленные накануне смерти.