Сиё возвышение предполагалось украсить, естественно, монументом В.И.Ленину, как символом обретенного суверенитета. Поэтому неудивительно, что когда в три часа одного прекрасного дня по Парме пролетел слух, что памятник уже доставили и уже везут устанавливать, на главную улицу высыпала немалая толпа желающих поиметь Ильича жителей.
3. Пигмалион
   Действительность не обманула великих ожиданий. По улице очень медленно, осторожно, едет пятитонный ЗИЛок, можно даже сказать ползет, а не едет. В кузове пятеро стройотрядовцев в спецовках осторожно придерживают с пяти сторон закутанный в брезент предмет, в котором без труда угадывается водруженная на постамент фигура. Следом за машиной идут, о чем то переговариваясь, еще десятка полтора студентов. Набежавшие зеваки пристраиваются вслед колонне, растянувшись еще на сотню метров. Настроение у всех самое радужное, разговоры веселые: собирающаяся через неделю расписаться парочка планирует уже возложение цветов к вождю и учителю; молодая мамаша радостно предрекает открытие в Парме еще до зимы своей поликлиники (повозите-ка больное чадо в минус сорок пять к врачу на попутке!); какой-то глазастый пацан клянется, что видит в прорехе брезента знаменитый ильичев поношенный ботинок...
   Неизвестно, до каких еще высот воспарила бы пармская фантазия, но тут колесо грузовика угодило в довольно глубокую выбоину на дороге, и кузов встряхнуло. Монумент незамедлительно издал пронзительный вопль и задергался под брезентовыми складками... Публика замерла и оцепенела, потрясенная внезапным оживлением, а злонравная статуя, добавляя впечатления, разразилась длинной и несвязной матерной тирадой. Ерунда эти ваши шаги командора, господа классики...
   Но любой шок когда-то проходит, и до участников шествия начинает доходить суть гнусного розыгрыша. Жизнь приполярная трудна, без чувства юмора пропадешь. Пармцы уважали шутки, розыгрыши, приколы, но здесь смеялись над святым и выстраданным, и мужская половина процессии, темнея лицом и сжимая кулаки, надвинулась на студентов.
   Те, страшась незаслуженной расправы, торопливыми словами и жестами объясняют ситуацию, и настроение толпы вновь кардинально меняется, от праведного гнева к самому истеричному веселью. Хохочут все, иные от смеха не могут передвигаться, и отсмеявшись до икоты на обочине, трусцой догоняют колонну, чтобы вновь выпасть в осадок от очередной визгливой тирады псевдостатуи. Давясь от смеха, торопливо пересказывают эпопею вновь присоединяющимся, причем от многочисленных пересказов фантастических деталей явно добавляется, и получается уже, что взгромоздился придурок на бочку не из упрямства и тупости, а от яростной тоски по женскому обществу... И молодые аборигенки, из тех, кто побойчее, вслух пеняют экс-монументу за странноватый выбор, намекая на наличие в Парме более приятных и удобных точек приложения мужской силы... Пикантная тема вызывает поток анекдотов, забавных случаев и малоцензурных частушек, веселящаяся процессия все сильнее напоминает карнавал в Рио-де-Жанейро, правда без полуголых мулаток и наяривающего самбу оркестра.
   На пике веселья грузовик сворачивает в гараж мехколонны и железные ворота захлопываются перед носом любопытствующих. Идите домой, граждане, заседание продолжается в узком кругу...
4. Не суйся в нашу дырочку, не суйся в нашу щелочку...
   Казалось бы, чего проще: разъединить механический и органический объекты с минимальным ущербом для последнего, имея под рукой полный комплект всех необходимых инструментов. Минутное вроде дело. Но выясняется, что бензиновые бочки имеют еще ряд интересных особенностей. Досуха бензин из них не слить, остаток обычно испаряется, а бензиновые пары, как известно, от малейшей искры взрываются... Так что молоток с зубилом пришлось отложить в сторону, электродрель тоже забраковали, ну а автоген отсеялся еще в первом туре.
   Пришлось пилить. Бочку, естественно.
   Очень медленно (чтоб не нагревалось) и по большому радиусу (чтоб не отхватить чего лишнего). А клиент уже четвертый час, как в капкане, воет и извивается непрерывно, да ещё ко всему прочему ему и по нужде приспичило, ничего, браток, потерпишь, недолго осталось.
   Через двадцать минут напряженной работы в чьей-то мудрой голове возникает вопрос: а почему, собственно, не пилить с двух сторон, двумя ножовками? Ещё через двадцать минут вдвойне напряженной работы встаёт вопрос номер два: а что, собственно, будет с клиентом, когда уже практически выпиленное и шатающееся тяжеленное донце бочки внутрь этой бочки провалится? Оторвет ли всё напрочь или только вытянет до размеров, достойных книги Гиннеса?
   Пришлось оторваться от спасательных работ, отыскивать подходящую проволоку, сгибать из неё крючки и страховать это самое донце, лишив Гиннеса довольно оригинального рекорда...
   А закончилось всё банально: бригадир неторопливо подошел к зануде (крепко прижимавшему к низу живота неровно выпиленный железный круг), с крайне брезгливым лицом легко, двумя пальцами, пропихнул на волю плененную часть тела, слегка изменившую цвет и размер, и иезуитски сообщил, что половину проспоренного он благородно прощает. За перенесенные страдания. Остальные спасатели пытались в это время вынуть дно бочки из сведенных судорогой пальцев...
* * * *
   А из ЛИАПа пришлось таки зануде уйти, слишком велика стала его нездоровая популярность. Прервала человеку карьеру какая-то гнусная ржавая бочка. Жаль. Жаль, что всем таким деятелям не попались свои бочки. А то ведь выросли, и выучились, и многие наверх поднялись, кое-кто и до самого верху. И экспериментируют теперь эти, поднявшиеся, что характерно, не со своими, а с нашими яйцами...
* * * *
   Сидит себе наш персонаж, довольный собой и жизнью, уже не на бочке, а в университетской читалке. Перевёлся, зачтя сданные экзамены, от греха подальше. Физические кондиции в норме, да и моральный ущерб не пошел впрок – занудствует парень по-прежнему. И не знает, каким непревзойденным хитом сезона стала в студенческих общагах его история. А город у нас большой, да тесный, и студенты вузов разных весьма активно общаются...
   Сидит зануда, ничего кроме книжки своей не замечает: ни зашептавшихся за спиной сокурсников, ни любопытствующих взглядов, ни округлившихся внезапно глаз новой своей университетской подружки. А спустя минут десять вопрос был поставлен прямо:
   – Дружище, ты всё у нас знаешь, мне тут вот слово непонятное встретилось...
   – Какое?
   – Да вот, б о ч к о ф и л и я...

Кое-что из жизни маньяков

   Поганая история с одним нашим доцентом вышла. Не повезло.
   Хотя никакой он был, если честно, не доцент. Звали его Александр Александрович, носил он звание кандидата технических наук, а по должности – заместитель заведующего кафедрой. А фамилию я не скажу, почему – поймете позже.
   Но слово “доцент” стараниями сатириков стало уже нарицательным для обозначения целого подвида гомо сапиенсов, посему на нем и остановимся. Да звучит оно, согласитесь, короче, чем заместитель заведующего.
   Так вот, этот заместитель с женой разошелся. И не так что: поссорились – ушла к маме. Все по полной программе: и разошлись, и развелись, и имущество поделили, и, наконец, разъехались.
   Александр Александрович, как истинный интеллигент, был весьма далек от всяких исков и судебных разделов имущества. Потому весьма удивился, узнав что жена, десять лет просидевшая домохозяйкой после рождения сына (теперь – семнадцатилетнего бездельника) имеет, с учетом интересов ребенка, на заработанные доцентом в те годы машину, квартиру и прочее имущество больше прав, чем сам доцент. Не то чтобы был он жаден, даже наоборот, хотел оставить им большую часть нажитого. Но – сам, красивым и благородным жестом.
   Но разошлись достаточно мирно, чему способствовали немалые заработки жены, нашедшей себя в набиравшем в те годы обороты кооперативном движении. Впрочем, Сан Саныч, занимавший неплохое место под солнцем в пока еще щедро финансируемом институте, был уверен, что в недалеком будущем кооперативы повторят печальную судьбу НЭПа... Но разошлись, повторяю, вполне благородно.
   Это все была присказка. История начинается с переезда доцента на новую квартиру в результате размена совместной жилплощади. Квартирка была так себе – однокомнатная, на шестом этаже точечной двенадцатиэтажки....
* * *
   ...Шаги и веселый мат грузчиков затихали на узкой лестничной клетке. Вечерело. Доцент уныло осмотрел в беспорядке заваленные мебелью, узлами и коробками хоромы, влез в старые тренировочные штаны и принялся за созидательную деятельность.
   А теперь вопрос: с чего начнет обживать помещение интеллигент в пятом поколении, чей дед заканчивал еще Императорский Университет? Правильно, начнет он с размещения ненаглядных своих книжек.
   Но это процесс долгий и вдумчивый. Это вам не впопыхах полки прибить и напихать туда детективов вперемешку с дамскими романами, тут подход нужен: чтобы все под рукой, и все по темам и авторам, а не по цвету обложек. Да еще порой какая-либо любимая доцентова книжка провокационно раскрывалась на интересном месте – тогда Сан Саныч вообще на четверть часа выпадал из окружающей действительности.
   Короче говоря, когда последняя книжица заняла подобающее ей место, новосел очень удивился, обнаружив, что часы показывают половину третьего ночи. И решил покурить перед сном. Хотя жил он теперь один, но по въевшейся намертво привычке вышел с сигаретами на лестницу, к шахте лифта.
   Стоит, курит...
   И слышит: хлопнула дверь парадной, зазвучали негромкие голоса, проехал вниз лифт, постоял, загрузился – и снова вверх. К доценту, значит. Обычные для подъездов звуки, ничего особенного, не совсем правда ко времени, ну да ладно.
   Но дальше началось странное.
   Лифт до этажа Сан Саныча не доехал. Он вообще ни до какого этажа не доехал. Застрял чуть ниже доцента, так что в шахте хорошо была видна его украшенная кабелями крыша. Призывы спасти застрявшие души из-под этой крыши не доносились. Напротив, раздавались звуки на редкость подозрительные: возня, приглушенное рычание и неразборчивые вскрикивания высоким женским голосом. Некоторые слова доцент разобрал таки: “Нет, нет, не-е..”. Полное впечатление, что кричавшей заткнули рот грязной ладонью. А потом: “Уберите нож, а-а...!”, – и грязная ладонь снова пошла в ход. И мужское хрипение: “Молчи, убью, с-сука!”
   Сан Саныч с ужасом понял, что в лифте, в трех метрах от него, происходит изнасилование с применением угроз и оружия. Маньяк орудует, питерский Чикатило. Не повезло, называется – вышел покурить.
   Доцент, отдадим должное, ни на секунду не подумал о том, что можно счесть услышанное звуковой галлюцинацией и мирно отправиться спать. Но и вплотную знакомиться с вооруженным ножом маньяком совсем не хотелось, не одобрял доцент скоропалительных знакомств с асоциальными личностями.
   И рванул он, на бегу роняя шлепанцы, в квартиру – вызывать по знакомому с раннего детства телефону “02” подмогу...
   Томительно долгие секунды вспоминал, в какой из коробок запакован телефон, отрыл ее, аккуратно заклеенную и перевязанную, в куче привезенных вещей. Пометался, отыскивая в царящем бедламе ножницы, и, не найдя, стал рвать веревку и картон пальцами, ломая ногти и поскуливая от бессильного нетерпения. Снова заметался, уже с аппаратом в руках, пытаясь разыскать телефонную розетку в пока незнакомой квартире. Не находя, выругался матом (четвертый или пятый раз в жизни!), запнулся, падая сбил прислоненное к стене зеркало. Розетка была за ним. С третьей попытки воткнул дрожащими пальцами штепсель, лихорадочно схватил трубку...
   Трубка молчала. Мертво.
   Зря Сан Саныч грешил на аппарат, якобы поврежденный при переезде или недавнем падении, зря тряс его, стучал по рычагу и совсем уж бессмысленно дул в безмолвный микрофон. Все было гораздо проще – линию отключили съехавшие жильцы для последующего перевода номера на новую квартиру, о чем доцент знал, но впопыхах совершенно забыл.
   Снова выскочил на лестницу, втайне надеясь, что все решилось и без его участия, что помощь пришла, пока он возился с телефоном. Помощь не пришла. Гнусное действо в кабине лифта продолжалось, причем, судя по звуковому сопровождению, вступило в новую фазу. В полный рост встал извечный вопрос русской интеллигенции: “Что делать?”
   В остановленную кабину без специальных инструментов не попасть, да и кто помешает спугнутому насильнику нажать кнопку первого этажа и исчезнуть, ткнув жертву ножом на прощание? На самом деле эта мелькнувшая у доцента мысль прикрывала его категорическое нежелание очутиться в непосредственной близости от маньяка.
   Любая бабулька, не отягощенная интеллигентскими генами, высшими образованиями и учеными степенями, решила бы эту смешную проблему легко и просто. Завопила бы старушка истошным голосом, во всю мощь старческих легких. Может, никто из жильцов и не вышел бы, не тот сейчас народ, но потенцию супостату подпортила бы, это точно. А то просто начала бы звонить без разбора в двери всех квартир, требуя вызвать милицию.
   А вот Сан Саныч не мог завопить истошным голосом. Не мог и все тут, воспитание не позволяло. Тем более не мог представить, как он возникнет в три часа ночи на пороге незнакомых людей, встрепанный, в запыленной майке и одном шлепанце. Извините, мол, я сосед ваш новый. Тут у нас в лифте насилуют кого-то, не будете ли вы любезны вызвать по телефону милицию? Сунуться под нож было для этого потомственного интеллигента проще, честное слово.
   Ничего не придумав, метнулся доцент снова в квартиру, решив прихватить для дальнейших действий хоть что-то, способное заменить оружие. И сразу у двери наткнулся на весьма разрушительные орудия в количестве четырех штук. Это были отвинченные для удобства перевозки от старинного дубового стола ножки – восьмигранные, толстые на верхнем конце, очень тяжелые, напоминающие размером и формой не то средневековую палицу, не то просто пещерную дубину.
   Когда потная ладонь Сан Саныча стиснула рукоять обретенного оружия, с ним произошла странная, но объяснимая метаморфоза.
   Оружие, оно вообще ведь на мужиков действует довольно возбуждающе – атавизм древнейших времен, когда пацифисты истреблялись и поедались первыми. Ерунда, что висящие на стенках ружья раз в год сами стреляют. Они просто гипнотизируют мужчин взять их в руки, а взятые – нажать на курок.
   Так что на площадку доцент возвращался стремительной и упругой походкой охотника на мамонтов – сутулые плечи расправлены, животик втянулся, руки уже не дрожат, мускулы напряжены и взгляд какой-то странный. От такого взгляда темные личности в пустынных переулках гораздо быстрее теряют желание попросить закурить, чем от вида, скажем, газового баллончика.
   Неизвестно, что предпринял бы Сан Саныч, поколения интеллигентнейших предков которого трусливо ретировались от неукротимого напора далекого пещерного пращура. Может, стал бы с молодецким ревом вышибать двери лифтовой шахты своей неандертальской дубиной.
   Но тут лифт пришел в движение.
   Движение было недолгим и завершилось ровнехонько на шестом этаже. Пока двери медленно раздвигались, доцент, подняв дубину, затаился сбоку в засаде. Ну прямо Робин Гуд, гроза Шервудского леса, мститель за униженных, оскорбленных и изнасилованных.
   Выходящий из лифта тип смотрел вниз, приводя в порядок нижнюю часть туалета. Поэтому, инстинктивно обернувшись на легкий шорох и движение воздуха, сначала увидел синие, пузырящиеся на коленях тренировочные штаны. Подняв взгляд, успел заметить огромную ножку от стола, взметнувшуюся над оскаленным лицом питекантропа.
   Больше маньяк не успел ничего...
   ...Дворничихе повезло. Два обстоятельства спасли ее на следующий день от отскребывания со всей лестничной площадки извращенных маньяческих мозгов. Во-первых, Сан Саныч был довольно высок ростом. Во-вторых, потолки в доме были на высоте ровно два метра пятьдесят сантиметров. Верхний конец оружия возмездия перед столкновением с черепом насильника пропахал глубокую борозду в потолочной штукатурке, потеряв при этом большую часть сокрушительной энергии. Но и оставшейся части вполне хватило – местный Чикатило рухнул и остался лежать без малейших попыток шевельнуться.
   Из лифта показалась несчастная, слишком поздно спасенная жертва.
   Трудно сказать, какой реакции ждал от нее мститель, стоявший с видом Геракла, завалившего очередного великана. Только в романах и фильмах избавленные красотки бросаются на шею и в постель к благородному спасителю, но на банальную благодарность доцент явно рассчитывал.
   Но жертва, миловидная и растрепанная девушка, оглядела поле боя и поступила явно неадекватно. С маху полоснула по щеке не ждавшего такого демарша Сан Саныча четырьмя бритвенно-острыми когтями. Затем пустила в ход все отпущенные природой децибеллы (а природа-мать была к ней щедра), и, не выключая звук, примерилась к другой щеке, одновременно пнув острым носком нарядной туфельки в коленную чашечку.
   Тут уже завопил и доцент.
   Никто из разбуженных их дуэтом жильцов не стал покидать безопасную квартиру. И тревожить телефонными звонками дрему дежурного по городу тоже никто не стал. Но нашлась добрая душа, нажавшая тревожную кнопку квартирной сигнализации.
   Выездные группы вневедомственной охраны, работающие по вызовам сигнализации, всегда почему-то приезжают быстрее, чем вызванные по “02” ПМГ. Работа у них такая – идущий по наводке домушник-профессионал шмотки в узлы вязать не станет, возьмет за десяток минут деньги с драгоценностями и ищи ветра в поле.
   Эта быстрота избавила выронившего дубину и загнанного в угол между лифтом и мусоропроводом незадачливого спасителя по меньшей мере от инвалидности. Два дюжих парня в форме с трудом локализовали взбесившуюся спасенную, тыкавшую скрюченными пальцами в сторону доцента и требовавшую задержать убийцу.
   Тот, в свою очередь, показывал на валяющееся под ногами безжизненное тело и призывал немедленно вязать маньяка-насильника. Командовавший прибывшими старший сержант тяжело вздохнул и стал вызывать по рации медиков и следственную группу...
* * *
   У фурий тоже бывают имена.
   Имя этой, например, было Юля. Год назад она по любви вышла замуж за сокурсника и жила в доме, куда переехал доцент, на той же площадке.
   Брак был счастливым.
   Муж, которого звали Миша, только к пятому курсу университета обнаружил массу достоинств в одногруппнице, до этого как-то примелькавшейся и, как женщина, не вызывавшей особых эмоций. И – страстный и красивый роман через несколько месяцев завершился браком.
   Родители, и те, и другие – из вполне приличных семей (приличных более в смысле воспитания и традиций, а не доходов), тоже сразу понравились друг другу. А тут еще случилось событие, избавившие их от постоянной проблемы молодых семей: либо жить с кем-то из родителей, либо мыкаться по семейным общагам и съемным квартирам. За два месяца до свадьбы, почти совпавшей с выпуском, умерла престарелая Юлина родственница, доживавшая в двухкомнатной кооперативной квартире. На семейном совете площадь решили отдать молодым.
   Им бы жить да радоваться.
   Они и жили. Они и радовались – до роковой встречи с доцентом.
   Но к исходу первого года брака радость эта не сказать чтоб совсем исчезла, но как-то слегка потеряла новизну и прелесть. И интимная жизнь, превратившись из волнующих не слишком частых встреч в регулярное развлечение, тоже несколько сбавила прежнюю остроту ощущений. Все это супругов начинало маленько тревожить. Конечно, рождение первенца мигом сняло бы эти проблемы, но пока немного хотелось пожить для себя...
   А в злосчастный вечер доцентова новоселья они в гостях были, тоже у молодой пары, живущей по соседству, в паре-тройке кварталов. Очень приличная вечеринка получилась, никакой особой пьянки, никаких, упаси господи, наркотиков и групповухи.
   Так, хорошее вино в умеренных количествах, легкий ужин, негромкая музыка, умные разговоры. И в качестве финала вечера – просмотр фильма по видеомагнитофону, аппарату, в те годы в быту относительно редкому.
   Смотрели итальянскую эротическую комедию. Суть там состояла в том, что супружеская пара, прожившая вместе изрядно, почти до полной потери потенции, сумела придать новый импульс интимной своей жизни, занимаясь сексом в самых неожиданных и неудобных закоулках. Особо бурно и восторженно протекали эти утехи в местах общественных, где неистощимых на выдумку супругов могли в любую секунду обнаружить удивленные сограждане. Не меньшее удовольствие доставляли киносупругам всяческие ролевые игры с переодеваниями.
   Юлю с Мишей фильм этот заставил слегка призадуматься.
   В дружной компании на часы смотрят редко, и возвращалась наша парочка поздно, по темным и безлюдным улицам. Зашли в безмолвный до эха подъезд, вызвали лифт и поехали на свой шестой этаж. Освещение в подъезде тускленькое, углы тонут в загадочно-зловещем полумраке. А в лифте вообще свет умирающей лампочки едва позволяет разглядеть кнопки на панели управления...
   Не лифт, а мечта сексуального маньяка.
   В этом-то освещении одновременно и спонтанно, под влиянием выпитого вина и просмотренного фильма, приходит в супружеские головы странное желание сыграть в ролевую эротическую игру. Роли простые: она – невинная старшеклассница, он – вернувшийся с зоны матерый уголовник, десять лет не видавший женского общества.
   Начавшись с шутливого диалога в ожидании лифта, игра все более захватывала молодоженов. В лифте “урка” перешел от слов к действиям, в ход пошли руки и даже маленький перочинный ножик, долженствующий изображать грозную финку. Юля, войдя в роль, слегка сопротивлялась и даже попыталась нажать кнопку “Вызов”, но почему-то нажала “Стоп”. Промахнулась, видать, от волнения.
   Продолжить действо в квартире, как поначалу хотелось приличненькому Мише, было невозможно, не сбив нарастающего в геометрической прогрессии возбуждения. Ну а Юля вообще была девчонка более разбитная и отчаянная...
   Заграничные советчики не соврали: финал представления получился коротким, но крайне бурным, доставив парочке невиданное даже в медовый месяц удовольствие.
   Но у нас, господа, не Италия. У нас за дверьми лифта стоял народный мститель – доцент с огромной дубиной.
   Доигрались.
* * *
   Доставленные в райотдел Сан Саныч и Юля (оглушенного и не приходящего в себя Мишу срочненько отвезли в клинику Джанелидзе) показания давали самые противоречивые.
   Доцент настаивал, что он задержал у своей квартиры опаснейшего вооруженного преступника, но стал затем жертвой неспровоцированного нападения. Чуть успокоившаяся Юля утверждала, что мирно и тихо возвращалась из гостей с законным мужем, ни о каком изнасиловании не слыхивала, действовала в пределах необходимой обороны и маньяк здесь один – сам доцент, который, кстати в их доме вообще не живет.
   Документы и факты подтверждали Юлину версию: в паспорте имелась соответствующая прописка и штамп о браке; разбуженные ночным звонком приятели все подтвердили; никакого оружия у “маньяка” не обнаружили – ножичек-брелок проводившие осмотр даже не стали включать в протокол. У доцента же не было ничего, кроме дубины, съехавших на сторону очков и одного шлепанца.
   Так что пути наших героев вновь разошлись: Сан Саныч в КПЗ, ждать предъявления обвинения, Юля, написав заявление о покушении на убийство, – на такси в больницу, выхаживать пострадавшего.
   Если доцент рассчитывал, что поутру все проясниться и он вернется домой, то сильно ошибся. Статью ему утром предъявили серьезную, до восьми лет – правоохранительная машина радостно завертелась. Взять преступника на горячем всегда приятно, это вам не “глухаря” распутывать.
   Характеристики с работы, на которые сильно надеялся доцент, тоже пришли весьма двусмысленные – вроде бы ни в чем не замечен, но весьма подозрителен. С тяжелой статьей других и не дают.
   А с пришедшим в себя Мишей, который мог, в принципе, спасти доцента чистосердечным признанием в эротических шалостях, приключилась травматическая амнезия. Ничего не помнил про тот вечер. Ну а потом, пообщавшись с женой, полностью подтвердил ее показания. Так что переехал доцент в Кресты, сидит неделю, сидит другую, в тысячный раз думает: эх, лучше бы я спать тогда пошел...
   Бывшая супруга доцента, не в пример институтскому начальству, повела себя на редкость благородно. В Сибирь бы она за ним не пошла, не княгиня Трубецкая, но быстро наняла с кооператорских своих барышей хорошего и дорогого адвоката. Бесплатный назначенный адвокат, как известно, это лишь еще одно лицо в толпе провожающих на Колыму.
   Адвокат быстро все понял и принялся обхаживать Юлечку: отзовите, мол, заявление, не ломайте человеку судьбу. А о компенсации договоримся.