Физика процесса ясна и понятна — старое дерево нагрелось за день, а сейчас остывает, поскрипывая. Но отчего же так гнетут эти ночные звуки?..
Затем к поскрипыванию добавилось тихое-тихое шуршание… Мышь? Наверное… Надо будет купить пару мышеловок и какой-нибудь отравы, мало приятного в таком соседстве…
Шуршание смолкло и больше не возобновлялось. Зато на грани слышимости возник новый звук, природу и происхождение которого Кирилл поначалу определить затруднился.
Что-то связанное с влагой, одна из составляющих звука — не то еле слышное журчание, не то побулькивание… Мышка описалась? — попытался он мысленно пошутить. Получилось не смешно.
Что же там, черт возьми, такое?
Наконец он понял. И облегченно вздохнул. Труба! Конечно же, фановая труба, ведущая от стока раковины к сливной яме. Марина после готовки наверняка не плотно завернула кран, водится за ней такой грешок в городской квартире. Тонюсенькая струйка падает в сток практически бесшумно. Но на внутренних стенках фановых труб вечно хватает всякой налипшей гадости, — и, преодолевая эти препятствия, вода издает еле слышные звуки.
Надо бы встать и затянуть кран… Сольется бак — придется с утра первым делом осваивать процесс его накачивания.
Вставать не хотелось, Кирилл буквально заставил себя… Постоял, всматриваясь в серой полумгле, где расположены предметы меблировки — надо пройти на кухню бесшумно, ни на что не натолкнувшись… Просчитал оптимальную траекторию, двинулся…
Внезапно там, в кухне-столовой, затикали настенные часы. Еле слышимое днем «тик-так» показалось громовым набатом.
Он застыл на самом пороге.
Что за…
Ведь Маринка их днем остановила, сказала, что раздражают…
А эта система сама собой никоим образом заработать не может, кто-то должен толкнуть маятник…
Не может — но заработала.
Мышка пробегала, хвостиком вильнула… Шустрая такая мышка, запросто шныряющая по вертикальным стенкам… Вообще-то и такое случается, как-то раз на их той, давней даче мыши попортили продукты в сумке, подвешенной на вбитый в стену гвоздь… Но все равно сомнительно. Нет в часах ничего для грызунов интересного.
Он почувствовал сильный озноб. Хотя с вечера казалось — в доме достаточно тепло…
Ну и что? Так и стоять теперь, ломая голову: отчего же вдруг пошли старые часы? Он разозлился сам на себя, решительно шагнул вперед. Нет, лишь хотел шагнуть именно так — но получилось не очень… Трудно решительно шагать абсолютно голому человеку — когда мужские причиндалы при каждом шаге болтаются и шлепают по ляжкам…
…Ходики он увидел сразу. Всматриваться не пришлось — часы светились тусклым желто-зеленоватым светом. Не целиком, разумеется, — лишь стрелки и цифры, нанесенные на циферблат.
Ух-х-х… Так и кондратий хватить может, от неожиданности… Идея неплохая: фосфорная краска издалека и в полной темноте позволяет понять, который час. Но лучше о таком предупреждать загодя…
Спустя несколько секунд он понял, что с механизмом ходиков не всё ладно… Вернее, всё неладно. Стрелки вращались! Им, собственно, надлежит именно тем и заниматься, — но не с такой же скоростью… Минутная стрелка крутилась примерно втрое быстрее, чем могла бы крутиться секундная, окажись она на этих часах. Часовая ускорилась пропорционально — проходила одну двенадцатую циферблата за полный оборот минутной.
Казалось бы, тиканье при таких делах тоже должно было раздаваться гораздо чаще. Однако нет — неторопливый, размеренный звук не сочетался с бегом обезумевших стрелок.
Но самое главное он осознал еще позже — стрелки вращались в обратную сторону!!
И что-то еще не так было на кухне, какая-то странная мелочь, совсем сейчас не важная — в сравнении со свихнувшимися ходиками.
Кириллу пришла дикая мысль — и со временем, и с часами все в порядке. Не в порядке он сам… Что-то с ним случилось, что-то неправильное, — и он проваливается в глубь времен. Назад, в прошлое — затягивающее, как бездонные трясины Сычьего Мха…
На-зад, на-зад, на-зад, — ехидно отстукивали часы. — Ты-наш, ты-наш, ты-наш… Ты не вернешься! Ты утонул в волнах времени, — тик-так-у-та-нул, тик-так-у-та-нул, тик-так-у-та-нул! — и не выплывешь, к ногам привязаны свинцовые гири в форме сосновых шишек…
Ни хрена! — хотел крикнуть Кирилл, а может и в самом деле крикнул, но не услышал себя. Ни хрена, ничего у вас не получится, сейчас я выйду в сени, возьму лихоедовский колун и разнесу вас к бениной матери!!! Он был убежден: Трофим принес сюда свой знаменитый колун, конечно же, принес и оставил в сенях, Кирилл даже зримо представлял, где именно тот стоит — прислоненный к стене рукоятью, обмотанной синей изолентой…
Взбесившиеся часы, похоже, испугались его решимости — обе стрелки сошлись на двенадцати и замерли. Тиканье смолкло — и прозвучал не то скрип, не то скрежет… Распахнулись дверцы? Так и есть, сейчас выскочит кукушка… Птичка, птичка, сколько мне жить на свете?! Лучше не говори, гнида, лучше молчи, проклятая тварь…
Кукушка не выскочила. И ничего не сказала… Но что-то вывалилось из распахнутых дверец, вывалилось не с бодрым «ку-ку!» — с мерзким утробным звуком, напоминающим те, что издавал Кирилл, пытаясь удержаться от рвоты над трупом лисицы… Вывалилось и безвольно свесилось, пересекая циферблат — и обе стрелки, и цифра «6», и цифра «12» теперь были закрыты.
Кириллу показалось, что ЭТО — вывалившееся-повисшее — несколько раз дернулось, пытаясь не то втянуться обратно, не то окончательно освободиться… А потом часы рухнули со стены.
Рухнули с грохотом, способным разбудить мертвого, — да что там, разбудить всех мертвецов мира, сколько ни скопилось их в земле с начала веков… Рухнули и разбились, шестереночки раскатились по полу, обе стрелки отлетели от циферблата и тускло светились чуть в стороне…
Туда тебе и дорога, проклятый призрак проклятого дома, мы здесь, и мы живы, а призракам не место рядом с живыми…
Он стоял — голый, в нелепой позе — и ждал, что сейчас прозвучит недовольный, хриплый со сна Маринкин голос: «Ты спятил, милый? Энурез мучает? Или эротические сновидения?» И что он ей скажет? «Да, любимая, ты права, я спятил, еще как спятил, а за кампанию спятили часы на стене, и хотели уволочь меня в прошлое, да не рассчитали силенки, надорвались…»
Голос не прозвучал.
Тишина. Мертвая тишина. Гробовая.
Хотя нет… Тот звук, что Кирилл услышал еще в кровати, никуда не исчез. Наоборот, здесь, на кухне, стал даже громче. Вот только доносился он не от раковины — ровно из противоположного угла. Прямоугольник обеденного стола, одним торцом примыкавшего к окну, слабо виднелся. Но рядом, в углу, в промежутке между столом, окном и печкой, затаилась непроглядная тьма. Именно оттуда доносилось не то побулькивание, не то журчание…
В этот момент Кирилл понял, какую странность он отметил краем сознания — за несколько мгновений до того, как часы начали свою свистопляску. Запах! Нет, не запах… «Запах» — достаточно нейтральное слово…
Зловоние — так будет вернее.
Не слишком сильное, не бьющее наповал, не заставляющее зажимать нос и искать пути к отступлению. Однако вполне отчетливая вонь — какую случается порой вдохнуть над растревоженным болотом.
И, ему показалось, — запах доносится из того же угла, что и звук… Воображение нарисовало нелепую картинку: кальян, как тот, что был у Калиши, только внутрь вместо ароматизированной жидкости налита мерзкая болотная жижа. И всё это побулькивает. И всё это пахнет…
А курит тот кальян…
Идиот! Слепец! Мог бы сразу разглядеть… И сообразить.
В темном углу, помнил Кирилл, стоял стул — самодельный, деревянный — с высокой резной спинкой. Напротив, с другой стороны стола, — точно такой же! И ЕГО СПИНКУ КИРИЛЛ ВИДЕЛ! А у того, что в углу — нет! При той же степени освещенности…
На стуле кто-то сидел.
Нет, там могло лежать что-то темное на сиденье, могло что-то темное висеть, прикрывая спинку…
Но Кирилл не обольщался. ОН ЗНАЛ.
Все просто и ясно, стоит чуть напрячь извилины…
На стуле сидит Викентий. Мертвый хозяин дома. Пришел и сидит на своем любимом месте. Где еще сидеть ЖИВОМУ старику, как не рядом с окном и печкой… Мертвый не изменил привычек.
Мертвецы не возвращаются? Ха-ха, еще как возвращаются, когда время начинает бежать вспять…
Викентий… Это его зловоние наполняет кухню. Это слышн<О> его дыхание — воздух протискивается сквозь гнилостную слизь в разложившиеся легкие, и выходит обратно…
Темное бесформенное пятно изменило очертания, стало выше, больше — всё без малейшего звука, лишь прежнее натужное клокотание: вдох-выдох, вдох-выдох…
«Встал, идет сюда, — понял Кирилл с каким-то тупым равнодушием. — Надо бежать. Надо заорать, разбудить Марину…»
И не сделал ничего. Не заорал — рот открывался и закрывался беззвучно, словно в немом кино. Не побежал — ноги как будто приклеились к холодным доскам пола.
Бесформенное черное нечто надвигалось. Вдохи-выдохи забулькали прямо в лицо. Зловоние стало невыносимым.
Кирилл рванулся, в последний раз пытаясь разорвать невидимые путы, и…
В глаза ему ударил свет: яркий, ослепляющий, обжигающий.
Ключ третий НЕ ВЕДАЕТ ДУША, ЧТО СТЯЖАЕТ ЗАВТРА…
Триада девятая Дивизия-призрак
Сердце колотилось бешено, твердо решив: или оно разобьется о грудную клетку, или проломит-таки путь на волю. Казалось, ноздри до сих пор терзает зловоние черного призрака, в ушах раздается его шумное клокочущее дыхание. Кирилл несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул, пытаясь избавиться от последствий ночного кошмара.
Помогло… Относительно. Звуки-запахи постепенно улетучились, но сердце продолжало свои попытки с упорством, достойным знаменитого узника замка Иф…
Да-а-а… Бывают неприятные сны. Бывают ОЧЕНЬ неприятные сны. Случаются настоящие кошмары… Но такой… В любой самой гнетущей бредятине, что грезилась порой Кириллу, всегда присутствовала некая палочка-выручалочка, некая дверь в нормальную, здоровую реальность — осознание, пусть подспудное, пусть неявное: сон, кошмар, бред… Не взаправду. Не всерьез. Не бывает. Проснусь — и все кончится.
Иногда помянутая дверь маячила на переднем плане, иногда оказывалась надежно замаскирована… Но была. Всегда.
А вот сегодня… Никакой грани, никакого разделительного барьера между действительностью и кошмаром. И, соответственно, никакой двери в том барьере. Только что ты лежал, прислушивался к реальным звукам в реальном мире, и тут же, без перехода: добро пожаловать в кошмар!
«Если бы не солнечный луч, я бы попросту не выкарабкался, — понял Кирилл. — Сдох бы во сне от страха… И Маринка проснулась бы рядом с трупом…»
Он повернул голову, бросил взгляд на мерно посапывающую жену. И понял, что лежит на мокром . Пощупал: так и есть, наволочку хоть выжимай. Голова тоже сырая, волосы слиплись от пота…
Судя по тому, под каким углом падали солнечные лучи, — рассвело совсем недавно. Однако придется вставать. Валяться без сна — глупо, а пытаться снова заснуть… нет уж, ни за какие коврижки!
Кирилл выскользнул из постели, отобрал из валяющихся на полу одежек свои, направился с ними в руках в сторону кухни… И вновь — дежа вю какое-то! — застыл на пороге. Переступать порог не хотелось. Не хотелось, и точка. Призрак, до сих пор сидящий у окна на стуле с высокой резной спинкой? Фи, не смешите, какие еще призраки при ярком солнечном свете? Не положено-с.
Часы. Часы-ходики — вот что останавливало Кирилла.
Типичный штамп для романов-ужастиков: в ночном кошмаре с тобой происходят разные гнусные вещи; просыпаешься — уф-ф-ф, всего лишь сон! И тогда, чтобы жизнь медом не казалась: опаньки! некая деталь из кошмара — перед тобой наяву. Хотя оказаться той детали здесь, в реальности, ну никак невозможно…
Короче говоря, стоя на пороге кухни-столовой, Кирилл заподозрил: часы-ходики отнюдь не висят на стене, целые и невредимые. Они валяются на полу в виде разрозненных деталей: шестеренки раскатились повсюду, и стрелки лежат отдельно от погнутого циферблата… Добро пожаловать в кошмар, Кирилл Владимирович!
Через порог он шагнул, крепко зажмурившись.
Щелка между веками увеличивалась медленно, половицы оказывались в поле зрения одна за одной… Ничего. Пусто. Ни раскатившихся шестеренок, ни прочих деталей… Лишь потом Кирилл поднял взгляд на стену.
Ходики висели на своем законном месте. Маятник повис неподвижно, стрелки не вращались…
Кирилл не успокоился: кухонным ножом попытался открыть дверцы, из которых в кошмаре с мерзким звуком вывалилось нечто ; дверцы не поддавались, наконец что-то хрустнуло — отворились… Внутри ничего непонятного и неприятного: кукушка — условная, стилизованная, больше похожая на чижика-пыжика. Механизм, выталкивающий птичку, сломался: сидела она боком, уставясь на Кирилла одним глазом, пыльная и понурая. Безобидная.
Ну и ладно. Можно поставить точку: сон, ничего общего с реальностью не имеющий. НИ-ЧЕ-ГО.
Теперь стоит одеться. А то картинка сюрреалистичная: часовщик с кухонным ножом и в костюме Адама. Одеться, и… — Кирилл невзначай опустил взгляд и закончил мысленную фразу чуть по-другому: и как следует помыться, ликвидировав следы ночных развлечений.
Холодной водой… б-р-р-р… Ничего, сэр, пора заново привыкать к прелестям сельской жизни.
Закурил, проигнорировав установленное Мариной правило: только вместе и только в определенные часы. Спать по утрам она любит долго, как минимум часа три-четыре в запасе есть, не учует… А утренний кофе и первая сигарета — сочетание идеальное, плевать на врачей с их факторами риска.
Раннее июньское утро в Загривье являло собой великолепное зрелище. Особенно отсюда, с высоченного крыльца. Солнце разгоняло с полей последние клочья тумана, росистая трава изумрудно сверкала… Деревня, вчера казавшаяся вымершей далеко не поздним вечером, уже проснулась и жила активной жизнью.
Профыркал куда-то знакомый ЗИЛ.
Неподалеку, в соседнем дворе, жизнерадостно горланил петух. Там же пропитой мужской тенорок вторил ему жизнерадостным матом.
Бойкая старушка гнала по улице стайку из десятка коз, среди которых отчего-то затесались две овцы с грязно-бурой свалявшейся шерстью; козы шли неохотно и все норовили остановиться, пощипать листья с придорожных кустов, — старушка подгоняла их, причем использовала в качестве хворостинки не что-нибудь, а тонконогую табуретку, которую волокла с собой. Прямо-таки пастораль, буколика: Хлоя, Хлоя, где твой Дафнис?..
Кирилл не любовался идиллическими картинками. Вглядывался в гриву — где, по словам Рябцева, добивали ополченцев из третьей дивизии… Из ДНО-3…
Из дивизии, которой здесь быть НЕ МОГЛО.
Рябцев мог перепутать номер, пусть и не производил впечатление человека, способного ошибаться и путать. Но мог.
В конце концов, какие у здешнего электрика источники информации? Рассказы отцов и дедов? Ага, так вот и сообщали все проходящие мимо красноармейцы и ополченцы местным жителям: номер части, фамилии командира, начштаба и комиссара, район дислокации и поставленные задачи. Вытягивались по стойке смирно и рапортовали. Бодрым голосом.
Однако главная-то деталь не могла укрыться от острого глаза местных: штатская одежда. Значит, добровольцы-ополченцы: пусть не дивизия, пусть истребительно-партизанский полк, пусть истребительный батальон, пусть батальон артиллерийско-пулеметный… Но в любом случае — ополченцы. Красноармейцы сорок первого года без шинелей и гимнастерок — нонсенс.
Беда в том, что дивизия и батальон несколько различаются численностью личного состава, раз так в пятнадцать… Трудно принять батальон за дивизию, даже малосведущему в военных делах человеку. Да и не останется после разгрома всего лишь батальона такой долгой народной памяти… И двадцать тысяч трупов по лесам-болотам не останется, даже для дивизии — многовато. Пусть цифра и преувеличена, все равно перебор…
Так что же за люди в штатском угодили в «Загривский котел»?
Не третья фрунзенская дивизия народного ополчения, ее боевой путь хорошо известен.
Но и никаких других дивизий, входивших в ЛАНО — Ленинградскую армию народного ополчения — здесь не было!
Равным образом никак не могли попасть под Загривье ополченцы Москвы — их дивизии носили свою, отдельную нумерацию, и использовались исключительно на московском направлении. И следы казаков-добровольцев, сведенных в Ростове кавалерийскую ополченскую дивизию, искать тут не стоит…
На левом берегу Луги, в предполье Лужского оборонительного рубежа ДНО вообще не действовали (по крайней мере официально) — лишь регулярные части Красной Армии.
Парадокс — не могли быть, но были. И погибли: неизвестно кто, вынырнувшая как из-под земли дивизия-призрак… Вынырнувшая и легшая обратно в землю.
Кирилл подозревал, что эта призрачная дивизия все-таки носила именно третий номер. Потому что знал: в хорошо известной истории третьей фрунзенской дивизии народного ополчения есть немало сомнительных моментов.
А называя вещи своими именами — необъяснимых.
Есть в нашей стране узкий круг историков-любителей, не отягощенных дипломами исторических вузов, но знаниями по избранной теме способных заткнуть за пояс любого профессионала. И Кирилл был в том кругу достаточно известен.
Немало довелось ему поколесить по местам былых боев на линии Маннергейма, приходилось бывать и в северной Карелии… Лазал по остаткам оборонительных сооружений, занимался самочинными раскопками. Перелопатил огромную кучу документов тех лет, и даже самостоятельно изучил финский язык! Не живой, разумеется — болтать на житейские темы с жителями Суоми не смог бы. Однако свидетельства людей, участвовавших в давних боях с той стороны, читал в подлинниках свободно, все реже заглядывая в словарь…
Публиковал статьи, и в бумажных изданиях, и в интернете… Но главным результатом трудов стала изданная два года назад небольшая, скромно оформленная книжка под названием «Суванто-ярви» — почти неизвестная история ста дней кровопролитнейших и бесплодных для советской стороны боев на берегах озера, ныне именующегося Суходольским. Книга вызвала яростные споры (все в том же узком кругу) — а это ли не свидетельство успеха?
Конечно, финансовому благополучию напечатанный за свой счет опус не способствовал — большая часть мизерного тиража раздарена, пара не распакованных пачек все еще пылится на антресолях…
Как ни удивительно, Марина, более чем скептично относящаяся к увлечению мужа, — затею с книгой лишь приветствовала. Неужели статус супруги писателя показался столь привлекательным?..
Интересовался Кирилл и затянувшимся эпилогом к Зимней войне — боевыми действиями между советскими и финскими войсками в 1941-44 годах. В документах, касающихся тех событий, он и обнаружил первую странность, касающуюся третьей дивизии народного ополчения…
Два полка из помянутой дивизии появились в конце лета под Олонцом — держали оборону против финнов, наступавших к Свири. Почему лишь два? — удивился Кирилл. Где третий? Третий на финском участке фронта не обнаружился, следы его отыскались в сотнях километров южнее, на Гатчинском направлении.
Чудеса…
Расчленить дивизию подобным образом — фактически ликвидировать ее. Как прикажете штабу дивизии управлять разбросанными на таком удалении частями? Как работать службе тыла и транспорта? Единый организм боевого соединения попросту прекращает существование…
Заинтригованный Кирилл занялся историей третьей дивизии — и удивился еще больше.
Во-первых, недоумение вызвало время формирования.
Все ДНО с первыми номерами создавались в дикой спешке, экспромтом, в обстановке неразберихи и грозящего полного разгрома.
Но спешка спешке рознь.
Решение о создании трех первых дивизий ленинградского ополчения принято в один день, и, соответственно, одновременно началась работа по формированию. Однако завершена она была далеко не одновременно: именно третья, фрунзенская, дивизия, задержалась с отправкой на фронт, и задержалась существенно…
Конкретные цифры Кирилла поразили. Первая ДНО одиннадцатого июля уже занимает позиции у станции Батецкая. Третья — в Ленинграде, и занята боевой подготовкой, и лишь неделю спустя оказывается на фронте под Кингисеппом.
Скажете, неделя, — пустяк, совершенно незначительный срок? Может быть… Но только не в июле сорок первого… Создание первой ДНО и отправка ее на фронт, целиком и полностью, от решения горкома партии до окопов под Батецкой, — две недели. ДВЕ!!! Из них боевая подготовка — пять дней. ПЯТЬ!!!
Недельное опоздание при таких условиях — срок невообразимо долгий… Громадный.
В чем причина?
В нерасторопности и медлительности партаппаратчиков Фрунзенского района?
Из такой причины автоматически вытекали бы и определенные последствия для проштрафившихся партийных боссов: трибунал, приговор, расстрел. Время было суровое… Однако: ни расстрелов, ни снятий с должностей.
Может быть, не хватало людей, личного состава?
Непохоже… Хоть дивизия и именовалась формально фрунзенской, база ее создания оказалась куда шире одноименного городского района: Выборгский и Ждановский тоже активно поставляли туда людей. И населения, и предприятий на охваченной территории с избытком — можно сформировать и две, и три дивизии. Сформировали одну. Опоздав по срокам в полтора раза. ПОЧЕМУ?
И еще одна странность: в военно-исторических трудах, посвященных ленинградскому ополчению, расписано подробно, какая конкретно часть на каком предприятии создавалась. Например: первый стрелковый полк 2-й ДНО — сплошь рабочие завода «Электросила». Нет вопросов, всё ясно и понятно…
И лишь про третью дивизию скороговоркой: на предприятиях Фрунзенского района. И всё. Никакой конкретики…
Кирилл двинулся привычным путем: засел за мемуары ополченцев-фрунзенцев — ну-ка, кто из вас откуда призывался?
Выборгский район, Ждановский, Выборгский, снова Выборгский, Красногвардейск (ныне Гатчина)… Стоп! Гатчина-то тут при чем?
Выяснилось — вполне таки при чем. Не один, не два — семь с половиной сотен гатчинских рабочих-добровольцев (почти батальон!) отправлены в Питер, в дивизию народного ополчения… — угадаете с трех раз, в какую? Правильно, в третью фрунзенскую.
Дальше — хуже. В других областных городках выявилась та же картина — в третью, в третью, в третью…
Чудеса в решете.
Какая-то черная дыра во Фрунзенском районе… Гиперпространственный туннель в иные измерения, пожирающий людей. Гонят добровольцев со всей области и чуть ли не из половины города — при этом с трудом, со скрипом, с огромным опозданием наскребают одну дивизию… В которой, вопреки названию, жителей одноименного района — раз, два, и обчелся. И которую, вообще-то, куда правильней назвать выборгско-ждановской…
Но все документы твердят и твердят: фрунзенская, фрунзенская, фрунзенская…
Зачем?
Не для того ли, чтобы вдовы и сироты района не задавали лишних вопросов: а где, собственно, сложили головы наши отцы и мужья? Где, где… В третьей фрунзенской дивизии народного ополчения! Вопрос закрыт.
Версия у Кирилла сложилась простая. ДНО-3 сформировали не с опозданием — по меньшей мере не позже 1-й и 2-й. Возможно, учитывая благоприятную ситуацию с людскими ресурсами, — даже чуть раньше.
Сформировали, и… И где-то угробили самым бездарным и позорным образом.
Бездарным и позорным — никак не иначе. О героически павших трубили бы все газеты, и никто бы не озаботился созданием дивизии-двойника.
Причем, очевидно, двойник неспроста просуществовал столь недолго — расчленили, раскидали людей по разным фронтам, а в сентябре и вовсе ликвидировали. Не переименовали в стрелковую, как прочие ДНО, — попросту расформировали. Нет дивизии — нет проблемы. И не задавайте глупых вопросов.
Прецеденты известны: погубленная в волховских болотах вторая ударная армия реинкарнировалась с тем же названием и номером, много лет историки живописали ее славный боевой путь, а про погибшую — молчок, словно и не было такой… В хрущевскую оттепель правда всплыла, все-таки армия, куда больше людей, куда больше уцелевших свидетелей…
Оставался открытым вопрос: где и как нашли свой конец добровольцы-фрунзенцы из настоящей, первоначальной третьей дивизии?
Ответ прост: здесь. Под Загривьем.
Поневоле заподозришь, что не слепой случай направляет наши жизненные пути… Неужели и в самом деле случайно попалось Марине объявление о продаже этого дома?..
Однако Загривье на ЛЕВОМ берегу Луги — значит, наступали?! Ополченцы — наступали???!!!
Вот это уже не просто глупость — преступление. Хладнокровное убийство пятнадцати тысяч человек. НИКТО и НИКОГДА не посылает людей с пятидневной военной подготовкой наступать . Оборона, и только оборона, — желательно на хорошо подготовленных к ней рубежах. А они — наступали. Не обмундированные, не у всех даже есть винтовки, пулеметов вдвое-втрое меньше, чем положено по штату кадровой дивизии… Командный состав — с нулевым военным опытом, запасники, — а профессиональные военные лишь от командиров полков и выше… У человека, бросающегося грудью на амбразуру, шансов уцелеть больше — как раз в тот момент может заклинить затвор у пулемета.
Затем к поскрипыванию добавилось тихое-тихое шуршание… Мышь? Наверное… Надо будет купить пару мышеловок и какой-нибудь отравы, мало приятного в таком соседстве…
Шуршание смолкло и больше не возобновлялось. Зато на грани слышимости возник новый звук, природу и происхождение которого Кирилл поначалу определить затруднился.
Что-то связанное с влагой, одна из составляющих звука — не то еле слышное журчание, не то побулькивание… Мышка описалась? — попытался он мысленно пошутить. Получилось не смешно.
Что же там, черт возьми, такое?
Наконец он понял. И облегченно вздохнул. Труба! Конечно же, фановая труба, ведущая от стока раковины к сливной яме. Марина после готовки наверняка не плотно завернула кран, водится за ней такой грешок в городской квартире. Тонюсенькая струйка падает в сток практически бесшумно. Но на внутренних стенках фановых труб вечно хватает всякой налипшей гадости, — и, преодолевая эти препятствия, вода издает еле слышные звуки.
Надо бы встать и затянуть кран… Сольется бак — придется с утра первым делом осваивать процесс его накачивания.
Вставать не хотелось, Кирилл буквально заставил себя… Постоял, всматриваясь в серой полумгле, где расположены предметы меблировки — надо пройти на кухню бесшумно, ни на что не натолкнувшись… Просчитал оптимальную траекторию, двинулся…
Внезапно там, в кухне-столовой, затикали настенные часы. Еле слышимое днем «тик-так» показалось громовым набатом.
Он застыл на самом пороге.
Что за…
Ведь Маринка их днем остановила, сказала, что раздражают…
А эта система сама собой никоим образом заработать не может, кто-то должен толкнуть маятник…
Не может — но заработала.
Мышка пробегала, хвостиком вильнула… Шустрая такая мышка, запросто шныряющая по вертикальным стенкам… Вообще-то и такое случается, как-то раз на их той, давней даче мыши попортили продукты в сумке, подвешенной на вбитый в стену гвоздь… Но все равно сомнительно. Нет в часах ничего для грызунов интересного.
Он почувствовал сильный озноб. Хотя с вечера казалось — в доме достаточно тепло…
Ну и что? Так и стоять теперь, ломая голову: отчего же вдруг пошли старые часы? Он разозлился сам на себя, решительно шагнул вперед. Нет, лишь хотел шагнуть именно так — но получилось не очень… Трудно решительно шагать абсолютно голому человеку — когда мужские причиндалы при каждом шаге болтаются и шлепают по ляжкам…
…Ходики он увидел сразу. Всматриваться не пришлось — часы светились тусклым желто-зеленоватым светом. Не целиком, разумеется, — лишь стрелки и цифры, нанесенные на циферблат.
Ух-х-х… Так и кондратий хватить может, от неожиданности… Идея неплохая: фосфорная краска издалека и в полной темноте позволяет понять, который час. Но лучше о таком предупреждать загодя…
Спустя несколько секунд он понял, что с механизмом ходиков не всё ладно… Вернее, всё неладно. Стрелки вращались! Им, собственно, надлежит именно тем и заниматься, — но не с такой же скоростью… Минутная стрелка крутилась примерно втрое быстрее, чем могла бы крутиться секундная, окажись она на этих часах. Часовая ускорилась пропорционально — проходила одну двенадцатую циферблата за полный оборот минутной.
Казалось бы, тиканье при таких делах тоже должно было раздаваться гораздо чаще. Однако нет — неторопливый, размеренный звук не сочетался с бегом обезумевших стрелок.
Но самое главное он осознал еще позже — стрелки вращались в обратную сторону!!
И что-то еще не так было на кухне, какая-то странная мелочь, совсем сейчас не важная — в сравнении со свихнувшимися ходиками.
Кириллу пришла дикая мысль — и со временем, и с часами все в порядке. Не в порядке он сам… Что-то с ним случилось, что-то неправильное, — и он проваливается в глубь времен. Назад, в прошлое — затягивающее, как бездонные трясины Сычьего Мха…
На-зад, на-зад, на-зад, — ехидно отстукивали часы. — Ты-наш, ты-наш, ты-наш… Ты не вернешься! Ты утонул в волнах времени, — тик-так-у-та-нул, тик-так-у-та-нул, тик-так-у-та-нул! — и не выплывешь, к ногам привязаны свинцовые гири в форме сосновых шишек…
Ни хрена! — хотел крикнуть Кирилл, а может и в самом деле крикнул, но не услышал себя. Ни хрена, ничего у вас не получится, сейчас я выйду в сени, возьму лихоедовский колун и разнесу вас к бениной матери!!! Он был убежден: Трофим принес сюда свой знаменитый колун, конечно же, принес и оставил в сенях, Кирилл даже зримо представлял, где именно тот стоит — прислоненный к стене рукоятью, обмотанной синей изолентой…
Взбесившиеся часы, похоже, испугались его решимости — обе стрелки сошлись на двенадцати и замерли. Тиканье смолкло — и прозвучал не то скрип, не то скрежет… Распахнулись дверцы? Так и есть, сейчас выскочит кукушка… Птичка, птичка, сколько мне жить на свете?! Лучше не говори, гнида, лучше молчи, проклятая тварь…
Кукушка не выскочила. И ничего не сказала… Но что-то вывалилось из распахнутых дверец, вывалилось не с бодрым «ку-ку!» — с мерзким утробным звуком, напоминающим те, что издавал Кирилл, пытаясь удержаться от рвоты над трупом лисицы… Вывалилось и безвольно свесилось, пересекая циферблат — и обе стрелки, и цифра «6», и цифра «12» теперь были закрыты.
Кириллу показалось, что ЭТО — вывалившееся-повисшее — несколько раз дернулось, пытаясь не то втянуться обратно, не то окончательно освободиться… А потом часы рухнули со стены.
Рухнули с грохотом, способным разбудить мертвого, — да что там, разбудить всех мертвецов мира, сколько ни скопилось их в земле с начала веков… Рухнули и разбились, шестереночки раскатились по полу, обе стрелки отлетели от циферблата и тускло светились чуть в стороне…
Туда тебе и дорога, проклятый призрак проклятого дома, мы здесь, и мы живы, а призракам не место рядом с живыми…
Он стоял — голый, в нелепой позе — и ждал, что сейчас прозвучит недовольный, хриплый со сна Маринкин голос: «Ты спятил, милый? Энурез мучает? Или эротические сновидения?» И что он ей скажет? «Да, любимая, ты права, я спятил, еще как спятил, а за кампанию спятили часы на стене, и хотели уволочь меня в прошлое, да не рассчитали силенки, надорвались…»
Голос не прозвучал.
Тишина. Мертвая тишина. Гробовая.
Хотя нет… Тот звук, что Кирилл услышал еще в кровати, никуда не исчез. Наоборот, здесь, на кухне, стал даже громче. Вот только доносился он не от раковины — ровно из противоположного угла. Прямоугольник обеденного стола, одним торцом примыкавшего к окну, слабо виднелся. Но рядом, в углу, в промежутке между столом, окном и печкой, затаилась непроглядная тьма. Именно оттуда доносилось не то побулькивание, не то журчание…
В этот момент Кирилл понял, какую странность он отметил краем сознания — за несколько мгновений до того, как часы начали свою свистопляску. Запах! Нет, не запах… «Запах» — достаточно нейтральное слово…
Зловоние — так будет вернее.
Не слишком сильное, не бьющее наповал, не заставляющее зажимать нос и искать пути к отступлению. Однако вполне отчетливая вонь — какую случается порой вдохнуть над растревоженным болотом.
И, ему показалось, — запах доносится из того же угла, что и звук… Воображение нарисовало нелепую картинку: кальян, как тот, что был у Калиши, только внутрь вместо ароматизированной жидкости налита мерзкая болотная жижа. И всё это побулькивает. И всё это пахнет…
А курит тот кальян…
Идиот! Слепец! Мог бы сразу разглядеть… И сообразить.
В темном углу, помнил Кирилл, стоял стул — самодельный, деревянный — с высокой резной спинкой. Напротив, с другой стороны стола, — точно такой же! И ЕГО СПИНКУ КИРИЛЛ ВИДЕЛ! А у того, что в углу — нет! При той же степени освещенности…
На стуле кто-то сидел.
Нет, там могло лежать что-то темное на сиденье, могло что-то темное висеть, прикрывая спинку…
Но Кирилл не обольщался. ОН ЗНАЛ.
Все просто и ясно, стоит чуть напрячь извилины…
На стуле сидит Викентий. Мертвый хозяин дома. Пришел и сидит на своем любимом месте. Где еще сидеть ЖИВОМУ старику, как не рядом с окном и печкой… Мертвый не изменил привычек.
Мертвецы не возвращаются? Ха-ха, еще как возвращаются, когда время начинает бежать вспять…
Викентий… Это его зловоние наполняет кухню. Это слышн<О> его дыхание — воздух протискивается сквозь гнилостную слизь в разложившиеся легкие, и выходит обратно…
Темное бесформенное пятно изменило очертания, стало выше, больше — всё без малейшего звука, лишь прежнее натужное клокотание: вдох-выдох, вдох-выдох…
«Встал, идет сюда, — понял Кирилл с каким-то тупым равнодушием. — Надо бежать. Надо заорать, разбудить Марину…»
И не сделал ничего. Не заорал — рот открывался и закрывался беззвучно, словно в немом кино. Не побежал — ноги как будто приклеились к холодным доскам пола.
Бесформенное черное нечто надвигалось. Вдохи-выдохи забулькали прямо в лицо. Зловоние стало невыносимым.
Кирилл рванулся, в последний раз пытаясь разорвать невидимые путы, и…
В глаза ему ударил свет: яркий, ослепляющий, обжигающий.
Ключ третий НЕ ВЕДАЕТ ДУША, ЧТО СТЯЖАЕТ ЗАВТРА…
Триада девятая Дивизия-призрак
1
Он зажмурился, ослепленный. Солнечный луч прорвался в щель между занавесками — ветхими, застиранными — и разбудил Кирилла.Сердце колотилось бешено, твердо решив: или оно разобьется о грудную клетку, или проломит-таки путь на волю. Казалось, ноздри до сих пор терзает зловоние черного призрака, в ушах раздается его шумное клокочущее дыхание. Кирилл несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул, пытаясь избавиться от последствий ночного кошмара.
Помогло… Относительно. Звуки-запахи постепенно улетучились, но сердце продолжало свои попытки с упорством, достойным знаменитого узника замка Иф…
Да-а-а… Бывают неприятные сны. Бывают ОЧЕНЬ неприятные сны. Случаются настоящие кошмары… Но такой… В любой самой гнетущей бредятине, что грезилась порой Кириллу, всегда присутствовала некая палочка-выручалочка, некая дверь в нормальную, здоровую реальность — осознание, пусть подспудное, пусть неявное: сон, кошмар, бред… Не взаправду. Не всерьез. Не бывает. Проснусь — и все кончится.
Иногда помянутая дверь маячила на переднем плане, иногда оказывалась надежно замаскирована… Но была. Всегда.
А вот сегодня… Никакой грани, никакого разделительного барьера между действительностью и кошмаром. И, соответственно, никакой двери в том барьере. Только что ты лежал, прислушивался к реальным звукам в реальном мире, и тут же, без перехода: добро пожаловать в кошмар!
«Если бы не солнечный луч, я бы попросту не выкарабкался, — понял Кирилл. — Сдох бы во сне от страха… И Маринка проснулась бы рядом с трупом…»
Он повернул голову, бросил взгляд на мерно посапывающую жену. И понял, что лежит на мокром . Пощупал: так и есть, наволочку хоть выжимай. Голова тоже сырая, волосы слиплись от пота…
Судя по тому, под каким углом падали солнечные лучи, — рассвело совсем недавно. Однако придется вставать. Валяться без сна — глупо, а пытаться снова заснуть… нет уж, ни за какие коврижки!
Кирилл выскользнул из постели, отобрал из валяющихся на полу одежек свои, направился с ними в руках в сторону кухни… И вновь — дежа вю какое-то! — застыл на пороге. Переступать порог не хотелось. Не хотелось, и точка. Призрак, до сих пор сидящий у окна на стуле с высокой резной спинкой? Фи, не смешите, какие еще призраки при ярком солнечном свете? Не положено-с.
Часы. Часы-ходики — вот что останавливало Кирилла.
Типичный штамп для романов-ужастиков: в ночном кошмаре с тобой происходят разные гнусные вещи; просыпаешься — уф-ф-ф, всего лишь сон! И тогда, чтобы жизнь медом не казалась: опаньки! некая деталь из кошмара — перед тобой наяву. Хотя оказаться той детали здесь, в реальности, ну никак невозможно…
Короче говоря, стоя на пороге кухни-столовой, Кирилл заподозрил: часы-ходики отнюдь не висят на стене, целые и невредимые. Они валяются на полу в виде разрозненных деталей: шестеренки раскатились повсюду, и стрелки лежат отдельно от погнутого циферблата… Добро пожаловать в кошмар, Кирилл Владимирович!
Через порог он шагнул, крепко зажмурившись.
Щелка между веками увеличивалась медленно, половицы оказывались в поле зрения одна за одной… Ничего. Пусто. Ни раскатившихся шестеренок, ни прочих деталей… Лишь потом Кирилл поднял взгляд на стену.
Ходики висели на своем законном месте. Маятник повис неподвижно, стрелки не вращались…
Кирилл не успокоился: кухонным ножом попытался открыть дверцы, из которых в кошмаре с мерзким звуком вывалилось нечто ; дверцы не поддавались, наконец что-то хрустнуло — отворились… Внутри ничего непонятного и неприятного: кукушка — условная, стилизованная, больше похожая на чижика-пыжика. Механизм, выталкивающий птичку, сломался: сидела она боком, уставясь на Кирилла одним глазом, пыльная и понурая. Безобидная.
Ну и ладно. Можно поставить точку: сон, ничего общего с реальностью не имеющий. НИ-ЧЕ-ГО.
Теперь стоит одеться. А то картинка сюрреалистичная: часовщик с кухонным ножом и в костюме Адама. Одеться, и… — Кирилл невзначай опустил взгляд и закончил мысленную фразу чуть по-другому: и как следует помыться, ликвидировав следы ночных развлечений.
Холодной водой… б-р-р-р… Ничего, сэр, пора заново привыкать к прелестям сельской жизни.
2
Попить кофе (завтракать не хотелось) Кирилл вышел на крыльцо. Присел на лавочку, поставил рядом чашку — розовую в крупных белых горошинах, со слегка оббитыми краями.Закурил, проигнорировав установленное Мариной правило: только вместе и только в определенные часы. Спать по утрам она любит долго, как минимум часа три-четыре в запасе есть, не учует… А утренний кофе и первая сигарета — сочетание идеальное, плевать на врачей с их факторами риска.
Раннее июньское утро в Загривье являло собой великолепное зрелище. Особенно отсюда, с высоченного крыльца. Солнце разгоняло с полей последние клочья тумана, росистая трава изумрудно сверкала… Деревня, вчера казавшаяся вымершей далеко не поздним вечером, уже проснулась и жила активной жизнью.
Профыркал куда-то знакомый ЗИЛ.
Неподалеку, в соседнем дворе, жизнерадостно горланил петух. Там же пропитой мужской тенорок вторил ему жизнерадостным матом.
Бойкая старушка гнала по улице стайку из десятка коз, среди которых отчего-то затесались две овцы с грязно-бурой свалявшейся шерстью; козы шли неохотно и все норовили остановиться, пощипать листья с придорожных кустов, — старушка подгоняла их, причем использовала в качестве хворостинки не что-нибудь, а тонконогую табуретку, которую волокла с собой. Прямо-таки пастораль, буколика: Хлоя, Хлоя, где твой Дафнис?..
Кирилл не любовался идиллическими картинками. Вглядывался в гриву — где, по словам Рябцева, добивали ополченцев из третьей дивизии… Из ДНО-3…
Из дивизии, которой здесь быть НЕ МОГЛО.
Рябцев мог перепутать номер, пусть и не производил впечатление человека, способного ошибаться и путать. Но мог.
В конце концов, какие у здешнего электрика источники информации? Рассказы отцов и дедов? Ага, так вот и сообщали все проходящие мимо красноармейцы и ополченцы местным жителям: номер части, фамилии командира, начштаба и комиссара, район дислокации и поставленные задачи. Вытягивались по стойке смирно и рапортовали. Бодрым голосом.
Однако главная-то деталь не могла укрыться от острого глаза местных: штатская одежда. Значит, добровольцы-ополченцы: пусть не дивизия, пусть истребительно-партизанский полк, пусть истребительный батальон, пусть батальон артиллерийско-пулеметный… Но в любом случае — ополченцы. Красноармейцы сорок первого года без шинелей и гимнастерок — нонсенс.
Беда в том, что дивизия и батальон несколько различаются численностью личного состава, раз так в пятнадцать… Трудно принять батальон за дивизию, даже малосведущему в военных делах человеку. Да и не останется после разгрома всего лишь батальона такой долгой народной памяти… И двадцать тысяч трупов по лесам-болотам не останется, даже для дивизии — многовато. Пусть цифра и преувеличена, все равно перебор…
Так что же за люди в штатском угодили в «Загривский котел»?
Не третья фрунзенская дивизия народного ополчения, ее боевой путь хорошо известен.
Но и никаких других дивизий, входивших в ЛАНО — Ленинградскую армию народного ополчения — здесь не было!
Равным образом никак не могли попасть под Загривье ополченцы Москвы — их дивизии носили свою, отдельную нумерацию, и использовались исключительно на московском направлении. И следы казаков-добровольцев, сведенных в Ростове кавалерийскую ополченскую дивизию, искать тут не стоит…
На левом берегу Луги, в предполье Лужского оборонительного рубежа ДНО вообще не действовали (по крайней мере официально) — лишь регулярные части Красной Армии.
Парадокс — не могли быть, но были. И погибли: неизвестно кто, вынырнувшая как из-под земли дивизия-призрак… Вынырнувшая и легшая обратно в землю.
Кирилл подозревал, что эта призрачная дивизия все-таки носила именно третий номер. Потому что знал: в хорошо известной истории третьей фрунзенской дивизии народного ополчения есть немало сомнительных моментов.
А называя вещи своими именами — необъяснимых.
3
Вообще-то главным увлечением Кирилла стала Зимняя война 1939–1940 годов.Есть в нашей стране узкий круг историков-любителей, не отягощенных дипломами исторических вузов, но знаниями по избранной теме способных заткнуть за пояс любого профессионала. И Кирилл был в том кругу достаточно известен.
Немало довелось ему поколесить по местам былых боев на линии Маннергейма, приходилось бывать и в северной Карелии… Лазал по остаткам оборонительных сооружений, занимался самочинными раскопками. Перелопатил огромную кучу документов тех лет, и даже самостоятельно изучил финский язык! Не живой, разумеется — болтать на житейские темы с жителями Суоми не смог бы. Однако свидетельства людей, участвовавших в давних боях с той стороны, читал в подлинниках свободно, все реже заглядывая в словарь…
Публиковал статьи, и в бумажных изданиях, и в интернете… Но главным результатом трудов стала изданная два года назад небольшая, скромно оформленная книжка под названием «Суванто-ярви» — почти неизвестная история ста дней кровопролитнейших и бесплодных для советской стороны боев на берегах озера, ныне именующегося Суходольским. Книга вызвала яростные споры (все в том же узком кругу) — а это ли не свидетельство успеха?
Конечно, финансовому благополучию напечатанный за свой счет опус не способствовал — большая часть мизерного тиража раздарена, пара не распакованных пачек все еще пылится на антресолях…
Как ни удивительно, Марина, более чем скептично относящаяся к увлечению мужа, — затею с книгой лишь приветствовала. Неужели статус супруги писателя показался столь привлекательным?..
Интересовался Кирилл и затянувшимся эпилогом к Зимней войне — боевыми действиями между советскими и финскими войсками в 1941-44 годах. В документах, касающихся тех событий, он и обнаружил первую странность, касающуюся третьей дивизии народного ополчения…
Два полка из помянутой дивизии появились в конце лета под Олонцом — держали оборону против финнов, наступавших к Свири. Почему лишь два? — удивился Кирилл. Где третий? Третий на финском участке фронта не обнаружился, следы его отыскались в сотнях километров южнее, на Гатчинском направлении.
Чудеса…
Расчленить дивизию подобным образом — фактически ликвидировать ее. Как прикажете штабу дивизии управлять разбросанными на таком удалении частями? Как работать службе тыла и транспорта? Единый организм боевого соединения попросту прекращает существование…
Заинтригованный Кирилл занялся историей третьей дивизии — и удивился еще больше.
Во-первых, недоумение вызвало время формирования.
Все ДНО с первыми номерами создавались в дикой спешке, экспромтом, в обстановке неразберихи и грозящего полного разгрома.
Но спешка спешке рознь.
Решение о создании трех первых дивизий ленинградского ополчения принято в один день, и, соответственно, одновременно началась работа по формированию. Однако завершена она была далеко не одновременно: именно третья, фрунзенская, дивизия, задержалась с отправкой на фронт, и задержалась существенно…
Конкретные цифры Кирилла поразили. Первая ДНО одиннадцатого июля уже занимает позиции у станции Батецкая. Третья — в Ленинграде, и занята боевой подготовкой, и лишь неделю спустя оказывается на фронте под Кингисеппом.
Скажете, неделя, — пустяк, совершенно незначительный срок? Может быть… Но только не в июле сорок первого… Создание первой ДНО и отправка ее на фронт, целиком и полностью, от решения горкома партии до окопов под Батецкой, — две недели. ДВЕ!!! Из них боевая подготовка — пять дней. ПЯТЬ!!!
Недельное опоздание при таких условиях — срок невообразимо долгий… Громадный.
В чем причина?
В нерасторопности и медлительности партаппаратчиков Фрунзенского района?
Из такой причины автоматически вытекали бы и определенные последствия для проштрафившихся партийных боссов: трибунал, приговор, расстрел. Время было суровое… Однако: ни расстрелов, ни снятий с должностей.
Может быть, не хватало людей, личного состава?
Непохоже… Хоть дивизия и именовалась формально фрунзенской, база ее создания оказалась куда шире одноименного городского района: Выборгский и Ждановский тоже активно поставляли туда людей. И населения, и предприятий на охваченной территории с избытком — можно сформировать и две, и три дивизии. Сформировали одну. Опоздав по срокам в полтора раза. ПОЧЕМУ?
И еще одна странность: в военно-исторических трудах, посвященных ленинградскому ополчению, расписано подробно, какая конкретно часть на каком предприятии создавалась. Например: первый стрелковый полк 2-й ДНО — сплошь рабочие завода «Электросила». Нет вопросов, всё ясно и понятно…
И лишь про третью дивизию скороговоркой: на предприятиях Фрунзенского района. И всё. Никакой конкретики…
Кирилл двинулся привычным путем: засел за мемуары ополченцев-фрунзенцев — ну-ка, кто из вас откуда призывался?
Выборгский район, Ждановский, Выборгский, снова Выборгский, Красногвардейск (ныне Гатчина)… Стоп! Гатчина-то тут при чем?
Выяснилось — вполне таки при чем. Не один, не два — семь с половиной сотен гатчинских рабочих-добровольцев (почти батальон!) отправлены в Питер, в дивизию народного ополчения… — угадаете с трех раз, в какую? Правильно, в третью фрунзенскую.
Дальше — хуже. В других областных городках выявилась та же картина — в третью, в третью, в третью…
Чудеса в решете.
Какая-то черная дыра во Фрунзенском районе… Гиперпространственный туннель в иные измерения, пожирающий людей. Гонят добровольцев со всей области и чуть ли не из половины города — при этом с трудом, со скрипом, с огромным опозданием наскребают одну дивизию… В которой, вопреки названию, жителей одноименного района — раз, два, и обчелся. И которую, вообще-то, куда правильней назвать выборгско-ждановской…
Но все документы твердят и твердят: фрунзенская, фрунзенская, фрунзенская…
Зачем?
Не для того ли, чтобы вдовы и сироты района не задавали лишних вопросов: а где, собственно, сложили головы наши отцы и мужья? Где, где… В третьей фрунзенской дивизии народного ополчения! Вопрос закрыт.
Версия у Кирилла сложилась простая. ДНО-3 сформировали не с опозданием — по меньшей мере не позже 1-й и 2-й. Возможно, учитывая благоприятную ситуацию с людскими ресурсами, — даже чуть раньше.
Сформировали, и… И где-то угробили самым бездарным и позорным образом.
Бездарным и позорным — никак не иначе. О героически павших трубили бы все газеты, и никто бы не озаботился созданием дивизии-двойника.
Причем, очевидно, двойник неспроста просуществовал столь недолго — расчленили, раскидали людей по разным фронтам, а в сентябре и вовсе ликвидировали. Не переименовали в стрелковую, как прочие ДНО, — попросту расформировали. Нет дивизии — нет проблемы. И не задавайте глупых вопросов.
Прецеденты известны: погубленная в волховских болотах вторая ударная армия реинкарнировалась с тем же названием и номером, много лет историки живописали ее славный боевой путь, а про погибшую — молчок, словно и не было такой… В хрущевскую оттепель правда всплыла, все-таки армия, куда больше людей, куда больше уцелевших свидетелей…
Оставался открытым вопрос: где и как нашли свой конец добровольцы-фрунзенцы из настоящей, первоначальной третьей дивизии?
Ответ прост: здесь. Под Загривьем.
Поневоле заподозришь, что не слепой случай направляет наши жизненные пути… Неужели и в самом деле случайно попалось Марине объявление о продаже этого дома?..
Однако Загривье на ЛЕВОМ берегу Луги — значит, наступали?! Ополченцы — наступали???!!!
Вот это уже не просто глупость — преступление. Хладнокровное убийство пятнадцати тысяч человек. НИКТО и НИКОГДА не посылает людей с пятидневной военной подготовкой наступать . Оборона, и только оборона, — желательно на хорошо подготовленных к ней рубежах. А они — наступали. Не обмундированные, не у всех даже есть винтовки, пулеметов вдвое-втрое меньше, чем положено по штату кадровой дивизии… Командный состав — с нулевым военным опытом, запасники, — а профессиональные военные лишь от командиров полков и выше… У человека, бросающегося грудью на амбразуру, шансов уцелеть больше — как раз в тот момент может заклинить затвор у пулемета.