Страница:
— Так выберите нового главаря! — сказал Турин, появившись перед ними. — Форвег больше не главарь — он мертв.
— Откуда ты знаешь? — спросил Улрад. — Вы что, полезли за медом в один улей, а его пчелки покусали?
— Нет, — ответил Турин. — Пчелок не было. Это я его убил. Но Андрога я не тронул, он скоро придет.
И Турин рассказал разбойникам все, что произошло, и назвал подлецами тех, кто творит такие дела. Он еще не кончил рассказа, как из леса появился Андрог. Он нес оружие Форвега.
— Эй, Нейтан! — крикнул он. — Никто за нами не гонится. Она, верно, надеется снова повидаться с тобой.
— Если будешь издеваться надо мной, — пригрозил Турин, — я, пожалуй, пожалею, что не отдал ей твою голову. Рассказывай все, да покороче.
И Андрог рассказал все как было.
— Не знаю, что там понадобилось Нейтану. Во всяком случае, не то, что нам. Когда я прибежал, Форвег был уже мертв. Девчонке это понравилось, иона позвала его с собой, и попросила наши головы вместо свадебного подарка. Но он отказался и отправил ее к отцу. Не могу понять, что он не поделил с начальником. Однако он оставил мне мою голову, и за это я ему очень признателен.
— Значит, это ложь, что ты из народа Хадора, — сказал Турин. — Ты, должно быть, из рода Улдора Проклятого, тебе бы в Ангбанде служить. Слушайте все! — воскликнул он. — Выбирайте: или я стану вашим главарем вместо Форвега, или уйду из шайки. А хотите убить меня — попробуйте! Будем драться, пока вы меня не убьете — или пока я вас не перебью.
Тут многие схватились за оружие, но Андрог воскликнул:
— Стойте! В голове, что он оставил на плечах, есть капелька ума. Если мы станем драться с ним, многие погибнут зря, а добьемся мы только того, что прикончим лучшего среди нас, — Андрог рассмеялся: — Все повторяется, теперь, как тогда, когда он пришел к нам. Он убивает, чтобы расчистить себе место. В тот раз это пошло нам на пользу — думаю, что и теперь выйдет не хуже: может, с ним мы добьемся лучшей участи, чем рыться по чужим помойкам.
А старый Алгунд добавил:
— Лучший среди нас… Было время, когда любой из нас сделал бы то же самое, если бы духу хватило. Но мы многое забыли. Может, в конце концов он сумеет привести нас домой…
И тут пришло Турину на ум, что этот маленький отряд мог бы помочь ему создать собственное свободное владение. И взглянул он на Алгунда с Андрогом, и молвил:
— Домой, говорите? Высоки и холодны Тенистые горы, что преграждают нам путь туда. А за ними — народ Улдора, а вокруг — орды Ангбанда. Если такие преграды не страшат вас, семижды семь воинов, то я могу повести вас к дому. Только далеко ли мы уйдем, прежде чем повстречаем свою смерть?
Все молчали. Турин заговорил снова.
— Так согласны вы, чтобы я был вашим вождем? Для начала я уведу вас в глушь, туда, где никто не живет. Может, там нам повезет, а может и нет — но нас хотя бы не будут так ненавидеть свои же сородичи.
И тогда все люди из народа Хадора собрались вокруг него и провозгласили его вождем; и прочие согласились, хотя и не столь охотно. И Турин тотчас увел их из тех мест. [9]
Многих посланцев разослал Тингол на поиски Турина по Дориату и в земли вокруг него; но в тот год, когда он бежал, напрасно искали его, ибо никто не знал и не подозревал, что он среди изгоев, врагов людей. Когда наступила зима, все они вернулись к королю — все, кроме Белега. Все прочие ушли, но он в одиночку продолжал поиски.
А тем временем в Димбаре и на северных границах Дориата стало неспокойно. Драконий Шлем не являлся более в битвах, и Могучий Лук тоже исчез; прислужники Моргота осмелели и умножились. Зима наступила и прошла, а по весне натиск возобновился: Димбар был захвачен, и люди Бретиля были в страхе, ибо враги бродили вдоль всех их границ, только на юге их не было.
Минул почти год с тех пор, как Турин бежал из Дориата, а Белег все искал его, начиная терять надежду. В своих скитаниях он забрел на север до самых Перекрестий Тейглина. Там до Белега дошли дурные вести о набегах орков из Таур-ну-Фуина, и он повернул назад; и вышло так, что он набрел на дома лесных жителей вскоре после того, как Турин ушел из тех мест. И там услышал он странную историю. Появился в лесах высокий, благородный воин — эльфийский воин, говорили иные, — и убил одного из гаурвайт, и спас дочь Ларнаха, за которой они гнались.
— Он был очень гордый, — говорила Белегу дочь Ларнаха, — глаза такие светлые, на меня и не взглянул. Но он назвал Волков своими товарищами, и не захотел убить того, что стоял рядом — и тот человек знал, как его зовут. Он назвал его Нейтаном.
— Можешь ли ты разгадать эту загадку? — спросил Ларнах у эльфа.
— Увы, да, — ответил Белег. — Этот человек, о котором вы рассказываете — тот самый, кого я ищу.
Он больше ничего не сказал лесным жителям о Турине, но предупредил их, что на севере собираются тучи.
— Скоро в этот край явятся банды орков, — сказал он, — и вам с ними не справиться, их будет слишком много. В этом году вам придется наконец выбирать между своей вольностью и своей жизнью. Уходите в Бретиль, пока не поздно!
И Белег поспешно отправился разыскивать логово изгоев и следы, по которым их можно было бы найти. Он скоро нашел их; но Турин опередил его на несколько дней, и шел он очень быстро, боясь, что лесные жители станут преследовать их; и он пустил в ход все свое искусство, чтобы замести следы и запутать любого, кто попытался бы их догнать. Они редко проводили две ночи на одном месте, и почти не оставляли следов. Так и вышло, что даже сам Белег напрасно пытался отыскать их. Иногда он находил едва приметные знаки или узнавал о прошедших людях от лесных тварей, с которыми ему удавалось поговорить, и тогда он почти настигал их, но, придя на место их становища, неизменно находил его опустевшим: они день и ночь были начеку и, едва заметив, что кто-то приближается к ним, сразу снимались и уходили.
— Увы! — говорил Белег. — Слишком хорошо научил я этого сына людей искусству следопыта! Можно подумать, здесь прошел отряд эльфов.
Но и изгои заметили, что их преследует какой-то неутомимый охотник, который ни разу не попался им на глаза, но оторваться от него было невозможно; и они забеспокоились. [10]
Вскоре, как и опасался Белег, орки перешли Бритиах. Хандир из Бретиля встретил их со всем войском, какое мог собрать, и потому они ушли на юг, за Перекрестья Тейглина, ища добычи. Многие из лесных жителей послушались совета Белега и отослали своих женщин и детей в Бретиль, прося убежища. Этим удалось спастись, ибо они перешли Перекрестья вовремя; но вооруженные воины, которые вышли позднее, встретились с орками и потерпели поражение. Некоторым удалось пробиться в Бретиль, но многие погибли или попали в плен; а орки напали на хутора, разграбили и сожгли их. После этого они сразу же повернули на запад, к Дороге, ибо теперь они хотели как можно скорее вернуться на Север с награбленным добром и пленными.
Но разведчики изгоев скоро заметили их; им было мало дела до пленных, но добыча орков, что они награбили у лесных жителей, разожгла их алчность. Турину казалось опасным выдавать оркам свое присутствие, пока не стало известно, сколько их; но изгои не хотели его слушать: в глуши они терпели нужду во многом, и уже начали жалеть, что выбрали Турина главарем. Поэтому Турин взял себе в напарники некого Орлега, и отправился вдвоем с ним на разведку; он передал начальство над шайкой Андрогу и велел затаиться и сидеть тихо, пока он не вернется.
Надо сказать, что орков было гораздо больше, чем изгоев, но они находились в тех краях, куда орки редко осмеливались забредать, и к тому же им было известно, что за Дорогой лежит Талат Дирнен, Хранимая Равнина, которую стерегут разведчики и соглядатаи из Нарготронда; поэтому орки боялись нападения и держались начеку, и в лесах вдоль дороги по обеим сторонам движущегося войска крались разведчики. Так и вышло, что Турина и Орлога заметили: три разведчика наткнулись на них в кустах. Двоих они убили; но третий вырвался и бросился бежать, вопя: "Голуг! Голуг!" — так они называли нолдоров. И орки тотчас принялись бесшумно прочесывать лес. Тогда Турин, видя, что ускользнуть вряд ли удастся, решил хотя бы сбить их со следа и увести подальше от своих людей. Услышав крики "Голуг!", он понял, что орки боялись соглядатаев из Нарготронда, и бросился на запад вместе с Орлогом. За ними тотчас погнались, и, как они ни петляли, их в конце концов выгнали из леса; тут их заметили и, когда они пытались пересечь дорогу, Орлога подстрелили. Но Турина спасла эльфийская кольчуга, и он скрылся в пустынных землях за дорогой; он был быстроног и ловок, и ему удалось оторваться от врагов, хотя пришлось забраться далеко в незнакомые земли. Тогда орки, боясь, что их заметят эльфы из Нарготронда, перебили пленных и поспешно ушли на север.
Прошло три дня, а Турина и Орлога все не было. Некоторые из изгоев стали говорить, что пора уйти из пещеры, где они прячутся; но Андрог был против. Спор был в разгаре, как вдруг перед ними появилась серая фигура. Белег наконец нашел их. Он приблизился к ним безоружным, протянув пустые руки; но они в страхе вскочили, и Андрог, подкравшись сзади, накинул на эльфа петлю и стянул ему руки.
— Стеречь надо лучше, если не любите гостей, — сказал Белег. — Что вы на меня набросились? Я пришел как друг, и ищу друга. Я слышал, что вы зовете его Нейтаном.
— Его нет, — сказал Улрад. — А откуда ты знаешь, как мы его зовем? Должно быть, давно следил за нами?
— Он за нами давно следил, — подтвердил Андрог. — Так вот кто нас преследовал все это время! Ну что ж, теперь-то мы, должно быть, узнаем, что ему надо.
И он велел привязать Белега к дереву у пещеры; эльфа связали по рукам и ногам и стали допрашивать. Но Белег на все вопросы отвечал лишь одно:
— Я был другом этому Нейтану с тех пор, как мы впервые встретились в лесу — он тогда был еще ребенком. Я пришел к нему с добром, и принес ему добрые вести.
— Давайте убьем его, и избавимся от этого соглядатая, — сказал разгневанный Андрог. Андрог с завистью поглядывал на большой лук Белега: он сам был стрелком. Но некоторые изгои, более милосердные, воспротивились этому, и Алгунд сказал:
— Может, вождь еще вернется; и когда он узнает, что лишился и друга, и добрых вестей, ты об этом сильно пожалеешь.
— Не верю я этому эльфу, — сказал Андрог. — Это лазутчик дориатского короля. А если ему в самом деле есть что сказать, пусть скажет нам; а мы посмотрим, стоят ли эти вести того, чтобы оставлять его в живых.
— Я дождусь вашего главаря, — ответил Белег.
— Тогда стой тут, пока у тебя язык не развяжется, — сказал Андрог.
И по наущению Андрога они оставили Белега стоять у дерева без пищи и воды, а сами сидели перед ним, пили и ели; но Белег молчал. Так прошло два дня и две ночи. Разбойники забеспокоились и разозлились. Они решили уйти; и теперь большинство было за то, чтобы убить эльфа. Когда стемнело, все разбойники собрались вокруг дерева, и Улрад принес головню из костерка, что горел у входа в пещеру. Но тут вернулся Турин. Он подошел неслышно, как всегда, остановился в тени за спиной у разбойников, и увидел при свете факела изможденное лицо Белега.
Его словно громом поразило, и его глаза, давно уже сухие, наполнились слезами, словно в его сердце вдруг растаял лед. Турин бросился к дереву.
— Белег! Белег! Как ты попал сюда? Кто посмел связать тебя?
Он в мгновение ока рассек веревки, и Белег рухнул ему на руки.
Когда Турину рассказали, как было дело, он разгневался на своих людей; но поначалу он думал только о Белеге. Хлопоча над другом, он вспоминал свою жизнь в лесу, и готов был сгореть от стыда. Сколько раз разбойники убивали чужаков, пойманных вблизи стоянки или на дороге — а он не препятствовал им! И сам он не раз дурно отзывался о Тинголе и о Серых эльфах — и если с ними обращаются как с врагами, в этом есть и его вина. И он повернулся к своим людям и с горечью сказал:
— Как же вы жестоки! И жестоки без нужды. Не случалось раньше, чтобы мы мучили пленных. Живем мы, как орки — что ж удивляться, если и ведем мы себя по-орочьи? Беззаконны и бессмысленны были все дела наши, ибо служили мы лишь самим себе, и разжигали ненависть в сердце своем.
Но Андрог возразил:
— Кому же нам и служить, как не самим себе? И почему мы должны кого-то любить, если все ненавидят нас?
— Пo крайней мере, я больше не подниму руки ни на эльфа, ни на человека, — ответил Турин. — У Ангбанда и без меня довольно прислужников. Если другие не согласны дать такую же клятву, я стану жить один.
Тут Белег открыл глаза и приподнял голову.
— Не один! — сказал он. — Выслушай наконец мои вести. Ты не изгнанник, и напрасно носишь ты имя Нейтан. Все твои вины прощены. Тебя искали целый год, чтобы с честью призвать тебя вернуться на службу к королю. Нам очень не хватает Драконьего Шлема.
Но Турин не очень обрадовался этим вестям, и долго сидел молча: когда он услышал слова Белега, на него снова пала тень.
— Подождем до завтра, — вымолвил он наконец. — Тогда я решу. Как бы то ни было, завтра надо уходить отсюда — не все, кто ищет нас, желают нам добра.
— Добра нам никто не желает, — проворчал Андрог, и косо глянул на Белега.
К утру Белег уже пришел в себя — в те времена эльфы выздоравливали быстро. Он отвел Турина в сторону.
— Я думал, ты обрадуешься, — сказал он. — Ты ведь вернешься в Дориат?
И Белег принялся уговаривать Турина вернуться. Но чем больше он настаивал, тем больше упрямился Турин. Тем не менее он подробно расспросил Белега обо всем, что было на суде. Белег рассказал все, что знал. Наконец Турин спросил:
— Значит, я не ошибался, считая Маблунга своим другом?
— Скажи лучше, другом истины, — ответил Белег, — и это вышло к лучшему. Но почему же ты не сказал ему, что Саэрос первым напал на тебя? Все могло бы выйти по-другому. И теперь ты бы с честью носил свой шлем, а то опустился до такого, — добавил он, покосившись на разбойников, развалившихся у входа в пещеру.
— Быть может — если для тебя это значит "опуститься", — сказал Турин. — Быть может. Но вышло так. У меня слова застряли на губах. Он еще ни о чем меня не спросил, а в глазах у него был укор за то, чего я не совершал. Да, прав был король эльфов — я высоко возомнил о себе. И не откажусь от этого. И гордость не позволит мне вернуться в Менегрот, где все будут смотреть на меня с жалостью, как на нашалившего и повинившегося мальчишку. Меня прощать не за что, это мне подобает прощать. И я уже не мальчик, я мужчина, для человека я уже взрослый; а судьба сделала меня твердым.
Белег смутился.
— Чего же ты хочешь? — спросил он.
— Быть свободным, — ответил Турин. — "Будь свободен", — пожелал мне Маблунг на прощанье. Думается мне, что Тингол не будет настолько великодушен, чтобы принять моих товарищей по несчастью; а я с ними теперь не расстанусь, пока они не пожелают расстаться со мной. Я люблю их по-своему, даже самых отпетых, и то люблю. Они мои сородичи, и в каждом есть семя добра, которое может прорасти. Я думаю, они останутся со мной.
— Значит, твоим глазам доступно то, чего я не вижу, — заметил Белег. — Если ты попытаешься отвратить их от зла, они предадут тебя. Не доверяю я им, особенно одному.
— Как может эльф судить о людях?
— Как и обо всех остальных — по делам, — ответил Белег. Больше он ничего не сказал. Он не стал рассказывать Турину о том, что с ним так дурно обошлись из-за Андрога. Он боялся, что Турин не поверит ему, и порвется их былая дружба, боялся снова толкнуть Турина на недобрый путь.
— Ты говоришь, "быть свободным", друг мой Турин, — сказал он. — Что ты имеешь в виду?
— Я хочу править своим народом, и вести собственную войну, — ответил Турин. — Если я раскаиваюсь, то лишь в одном: что сражался не только с Врагом людей и эльфов. И больше всего на свете я хотел бы, чтобы ты был рядом со мной. Останься!
— Если я останусь, я послушаюсь любви, а не мудрости, — возразил Белег. — Сердце говорит мне, что нам нужно вернуться в Дориат.
— И все-таки я не вернусь, — ответил Турин.
Белег снова принялся уговаривать его возвратиться на службу к Тинголу. Он говорил, что на северных границах Дориата не хватает воинов, что орки снова не дают покоя — они приходят из Димбара или из Таур-ну-Фуина через Анахский перевал. Но все его уговоры были напрасны. И тогда он сказал:
— Ты назвал себя твердым, Турин. Ты не просто тверд, ты упрям. Что ж, буду и я упрямым. Если хочешь быть рядом с Могучим Луком6 ищи меня в Димбаре — я возвращаюсь туда.
Турин долго сидел молча, борясь с гордыней, что не позволяла ему вернуться; и перед взором его проходили былые годы. Внезапно он очнулся от задумчивости, и спросил Белега:
— Послушай, та девушка, о которой ты говорил, — я ей очень обязан, но я совершенно ее не помню. Почему она следила за мной?
Белег странно посмотрел на него.
— Почему? — переспросил он. — Турни, неужели ты так всю жизнь и прожил, как во сне, не замечая ничего вокруг себя? Когда ты был мальчиком, Неллас бродила с тобой по лесам Дориата.
— Это было так давно… — сказал Турин. — По крайней мере, мне кажется, что мое детство было давным-давно, и все такое смутное… я отчетливо помню только отцовский дом в Дор-ломине. А почему я бродил по лесам с эльфийской девой?
— Наверно, она учила тебя тому, что знала сама, — ответил Белег. — Ах, сын человеческий! Много в Средиземье печалей, кроме твоих собственных, и не только оружие наносит раны. Знаешь, я начинаю думать, что эльфам и людям лучше бы никогда не встречаться.
Турин ничего не ответил. Он только долго смотрел в глаза Белегу, словно пытался разгадать, что означают его слова. Но Неллас из Дориата больше ни разу не встречалась с Турином, и в конце концов его тень оставила ее. [11]
О гноме Миме
— Откуда ты знаешь? — спросил Улрад. — Вы что, полезли за медом в один улей, а его пчелки покусали?
— Нет, — ответил Турин. — Пчелок не было. Это я его убил. Но Андрога я не тронул, он скоро придет.
И Турин рассказал разбойникам все, что произошло, и назвал подлецами тех, кто творит такие дела. Он еще не кончил рассказа, как из леса появился Андрог. Он нес оружие Форвега.
— Эй, Нейтан! — крикнул он. — Никто за нами не гонится. Она, верно, надеется снова повидаться с тобой.
— Если будешь издеваться надо мной, — пригрозил Турин, — я, пожалуй, пожалею, что не отдал ей твою голову. Рассказывай все, да покороче.
И Андрог рассказал все как было.
— Не знаю, что там понадобилось Нейтану. Во всяком случае, не то, что нам. Когда я прибежал, Форвег был уже мертв. Девчонке это понравилось, иона позвала его с собой, и попросила наши головы вместо свадебного подарка. Но он отказался и отправил ее к отцу. Не могу понять, что он не поделил с начальником. Однако он оставил мне мою голову, и за это я ему очень признателен.
— Значит, это ложь, что ты из народа Хадора, — сказал Турин. — Ты, должно быть, из рода Улдора Проклятого, тебе бы в Ангбанде служить. Слушайте все! — воскликнул он. — Выбирайте: или я стану вашим главарем вместо Форвега, или уйду из шайки. А хотите убить меня — попробуйте! Будем драться, пока вы меня не убьете — или пока я вас не перебью.
Тут многие схватились за оружие, но Андрог воскликнул:
— Стойте! В голове, что он оставил на плечах, есть капелька ума. Если мы станем драться с ним, многие погибнут зря, а добьемся мы только того, что прикончим лучшего среди нас, — Андрог рассмеялся: — Все повторяется, теперь, как тогда, когда он пришел к нам. Он убивает, чтобы расчистить себе место. В тот раз это пошло нам на пользу — думаю, что и теперь выйдет не хуже: может, с ним мы добьемся лучшей участи, чем рыться по чужим помойкам.
А старый Алгунд добавил:
— Лучший среди нас… Было время, когда любой из нас сделал бы то же самое, если бы духу хватило. Но мы многое забыли. Может, в конце концов он сумеет привести нас домой…
И тут пришло Турину на ум, что этот маленький отряд мог бы помочь ему создать собственное свободное владение. И взглянул он на Алгунда с Андрогом, и молвил:
— Домой, говорите? Высоки и холодны Тенистые горы, что преграждают нам путь туда. А за ними — народ Улдора, а вокруг — орды Ангбанда. Если такие преграды не страшат вас, семижды семь воинов, то я могу повести вас к дому. Только далеко ли мы уйдем, прежде чем повстречаем свою смерть?
Все молчали. Турин заговорил снова.
— Так согласны вы, чтобы я был вашим вождем? Для начала я уведу вас в глушь, туда, где никто не живет. Может, там нам повезет, а может и нет — но нас хотя бы не будут так ненавидеть свои же сородичи.
И тогда все люди из народа Хадора собрались вокруг него и провозгласили его вождем; и прочие согласились, хотя и не столь охотно. И Турин тотчас увел их из тех мест. [9]
Многих посланцев разослал Тингол на поиски Турина по Дориату и в земли вокруг него; но в тот год, когда он бежал, напрасно искали его, ибо никто не знал и не подозревал, что он среди изгоев, врагов людей. Когда наступила зима, все они вернулись к королю — все, кроме Белега. Все прочие ушли, но он в одиночку продолжал поиски.
А тем временем в Димбаре и на северных границах Дориата стало неспокойно. Драконий Шлем не являлся более в битвах, и Могучий Лук тоже исчез; прислужники Моргота осмелели и умножились. Зима наступила и прошла, а по весне натиск возобновился: Димбар был захвачен, и люди Бретиля были в страхе, ибо враги бродили вдоль всех их границ, только на юге их не было.
Минул почти год с тех пор, как Турин бежал из Дориата, а Белег все искал его, начиная терять надежду. В своих скитаниях он забрел на север до самых Перекрестий Тейглина. Там до Белега дошли дурные вести о набегах орков из Таур-ну-Фуина, и он повернул назад; и вышло так, что он набрел на дома лесных жителей вскоре после того, как Турин ушел из тех мест. И там услышал он странную историю. Появился в лесах высокий, благородный воин — эльфийский воин, говорили иные, — и убил одного из гаурвайт, и спас дочь Ларнаха, за которой они гнались.
— Он был очень гордый, — говорила Белегу дочь Ларнаха, — глаза такие светлые, на меня и не взглянул. Но он назвал Волков своими товарищами, и не захотел убить того, что стоял рядом — и тот человек знал, как его зовут. Он назвал его Нейтаном.
— Можешь ли ты разгадать эту загадку? — спросил Ларнах у эльфа.
— Увы, да, — ответил Белег. — Этот человек, о котором вы рассказываете — тот самый, кого я ищу.
Он больше ничего не сказал лесным жителям о Турине, но предупредил их, что на севере собираются тучи.
— Скоро в этот край явятся банды орков, — сказал он, — и вам с ними не справиться, их будет слишком много. В этом году вам придется наконец выбирать между своей вольностью и своей жизнью. Уходите в Бретиль, пока не поздно!
И Белег поспешно отправился разыскивать логово изгоев и следы, по которым их можно было бы найти. Он скоро нашел их; но Турин опередил его на несколько дней, и шел он очень быстро, боясь, что лесные жители станут преследовать их; и он пустил в ход все свое искусство, чтобы замести следы и запутать любого, кто попытался бы их догнать. Они редко проводили две ночи на одном месте, и почти не оставляли следов. Так и вышло, что даже сам Белег напрасно пытался отыскать их. Иногда он находил едва приметные знаки или узнавал о прошедших людях от лесных тварей, с которыми ему удавалось поговорить, и тогда он почти настигал их, но, придя на место их становища, неизменно находил его опустевшим: они день и ночь были начеку и, едва заметив, что кто-то приближается к ним, сразу снимались и уходили.
— Увы! — говорил Белег. — Слишком хорошо научил я этого сына людей искусству следопыта! Можно подумать, здесь прошел отряд эльфов.
Но и изгои заметили, что их преследует какой-то неутомимый охотник, который ни разу не попался им на глаза, но оторваться от него было невозможно; и они забеспокоились. [10]
Вскоре, как и опасался Белег, орки перешли Бритиах. Хандир из Бретиля встретил их со всем войском, какое мог собрать, и потому они ушли на юг, за Перекрестья Тейглина, ища добычи. Многие из лесных жителей послушались совета Белега и отослали своих женщин и детей в Бретиль, прося убежища. Этим удалось спастись, ибо они перешли Перекрестья вовремя; но вооруженные воины, которые вышли позднее, встретились с орками и потерпели поражение. Некоторым удалось пробиться в Бретиль, но многие погибли или попали в плен; а орки напали на хутора, разграбили и сожгли их. После этого они сразу же повернули на запад, к Дороге, ибо теперь они хотели как можно скорее вернуться на Север с награбленным добром и пленными.
Но разведчики изгоев скоро заметили их; им было мало дела до пленных, но добыча орков, что они награбили у лесных жителей, разожгла их алчность. Турину казалось опасным выдавать оркам свое присутствие, пока не стало известно, сколько их; но изгои не хотели его слушать: в глуши они терпели нужду во многом, и уже начали жалеть, что выбрали Турина главарем. Поэтому Турин взял себе в напарники некого Орлега, и отправился вдвоем с ним на разведку; он передал начальство над шайкой Андрогу и велел затаиться и сидеть тихо, пока он не вернется.
Надо сказать, что орков было гораздо больше, чем изгоев, но они находились в тех краях, куда орки редко осмеливались забредать, и к тому же им было известно, что за Дорогой лежит Талат Дирнен, Хранимая Равнина, которую стерегут разведчики и соглядатаи из Нарготронда; поэтому орки боялись нападения и держались начеку, и в лесах вдоль дороги по обеим сторонам движущегося войска крались разведчики. Так и вышло, что Турина и Орлога заметили: три разведчика наткнулись на них в кустах. Двоих они убили; но третий вырвался и бросился бежать, вопя: "Голуг! Голуг!" — так они называли нолдоров. И орки тотчас принялись бесшумно прочесывать лес. Тогда Турин, видя, что ускользнуть вряд ли удастся, решил хотя бы сбить их со следа и увести подальше от своих людей. Услышав крики "Голуг!", он понял, что орки боялись соглядатаев из Нарготронда, и бросился на запад вместе с Орлогом. За ними тотчас погнались, и, как они ни петляли, их в конце концов выгнали из леса; тут их заметили и, когда они пытались пересечь дорогу, Орлога подстрелили. Но Турина спасла эльфийская кольчуга, и он скрылся в пустынных землях за дорогой; он был быстроног и ловок, и ему удалось оторваться от врагов, хотя пришлось забраться далеко в незнакомые земли. Тогда орки, боясь, что их заметят эльфы из Нарготронда, перебили пленных и поспешно ушли на север.
Прошло три дня, а Турина и Орлога все не было. Некоторые из изгоев стали говорить, что пора уйти из пещеры, где они прячутся; но Андрог был против. Спор был в разгаре, как вдруг перед ними появилась серая фигура. Белег наконец нашел их. Он приблизился к ним безоружным, протянув пустые руки; но они в страхе вскочили, и Андрог, подкравшись сзади, накинул на эльфа петлю и стянул ему руки.
— Стеречь надо лучше, если не любите гостей, — сказал Белег. — Что вы на меня набросились? Я пришел как друг, и ищу друга. Я слышал, что вы зовете его Нейтаном.
— Его нет, — сказал Улрад. — А откуда ты знаешь, как мы его зовем? Должно быть, давно следил за нами?
— Он за нами давно следил, — подтвердил Андрог. — Так вот кто нас преследовал все это время! Ну что ж, теперь-то мы, должно быть, узнаем, что ему надо.
И он велел привязать Белега к дереву у пещеры; эльфа связали по рукам и ногам и стали допрашивать. Но Белег на все вопросы отвечал лишь одно:
— Я был другом этому Нейтану с тех пор, как мы впервые встретились в лесу — он тогда был еще ребенком. Я пришел к нему с добром, и принес ему добрые вести.
— Давайте убьем его, и избавимся от этого соглядатая, — сказал разгневанный Андрог. Андрог с завистью поглядывал на большой лук Белега: он сам был стрелком. Но некоторые изгои, более милосердные, воспротивились этому, и Алгунд сказал:
— Может, вождь еще вернется; и когда он узнает, что лишился и друга, и добрых вестей, ты об этом сильно пожалеешь.
— Не верю я этому эльфу, — сказал Андрог. — Это лазутчик дориатского короля. А если ему в самом деле есть что сказать, пусть скажет нам; а мы посмотрим, стоят ли эти вести того, чтобы оставлять его в живых.
— Я дождусь вашего главаря, — ответил Белег.
— Тогда стой тут, пока у тебя язык не развяжется, — сказал Андрог.
И по наущению Андрога они оставили Белега стоять у дерева без пищи и воды, а сами сидели перед ним, пили и ели; но Белег молчал. Так прошло два дня и две ночи. Разбойники забеспокоились и разозлились. Они решили уйти; и теперь большинство было за то, чтобы убить эльфа. Когда стемнело, все разбойники собрались вокруг дерева, и Улрад принес головню из костерка, что горел у входа в пещеру. Но тут вернулся Турин. Он подошел неслышно, как всегда, остановился в тени за спиной у разбойников, и увидел при свете факела изможденное лицо Белега.
Его словно громом поразило, и его глаза, давно уже сухие, наполнились слезами, словно в его сердце вдруг растаял лед. Турин бросился к дереву.
— Белег! Белег! Как ты попал сюда? Кто посмел связать тебя?
Он в мгновение ока рассек веревки, и Белег рухнул ему на руки.
Когда Турину рассказали, как было дело, он разгневался на своих людей; но поначалу он думал только о Белеге. Хлопоча над другом, он вспоминал свою жизнь в лесу, и готов был сгореть от стыда. Сколько раз разбойники убивали чужаков, пойманных вблизи стоянки или на дороге — а он не препятствовал им! И сам он не раз дурно отзывался о Тинголе и о Серых эльфах — и если с ними обращаются как с врагами, в этом есть и его вина. И он повернулся к своим людям и с горечью сказал:
— Как же вы жестоки! И жестоки без нужды. Не случалось раньше, чтобы мы мучили пленных. Живем мы, как орки — что ж удивляться, если и ведем мы себя по-орочьи? Беззаконны и бессмысленны были все дела наши, ибо служили мы лишь самим себе, и разжигали ненависть в сердце своем.
Но Андрог возразил:
— Кому же нам и служить, как не самим себе? И почему мы должны кого-то любить, если все ненавидят нас?
— Пo крайней мере, я больше не подниму руки ни на эльфа, ни на человека, — ответил Турин. — У Ангбанда и без меня довольно прислужников. Если другие не согласны дать такую же клятву, я стану жить один.
Тут Белег открыл глаза и приподнял голову.
— Не один! — сказал он. — Выслушай наконец мои вести. Ты не изгнанник, и напрасно носишь ты имя Нейтан. Все твои вины прощены. Тебя искали целый год, чтобы с честью призвать тебя вернуться на службу к королю. Нам очень не хватает Драконьего Шлема.
Но Турин не очень обрадовался этим вестям, и долго сидел молча: когда он услышал слова Белега, на него снова пала тень.
— Подождем до завтра, — вымолвил он наконец. — Тогда я решу. Как бы то ни было, завтра надо уходить отсюда — не все, кто ищет нас, желают нам добра.
— Добра нам никто не желает, — проворчал Андрог, и косо глянул на Белега.
К утру Белег уже пришел в себя — в те времена эльфы выздоравливали быстро. Он отвел Турина в сторону.
— Я думал, ты обрадуешься, — сказал он. — Ты ведь вернешься в Дориат?
И Белег принялся уговаривать Турина вернуться. Но чем больше он настаивал, тем больше упрямился Турин. Тем не менее он подробно расспросил Белега обо всем, что было на суде. Белег рассказал все, что знал. Наконец Турин спросил:
— Значит, я не ошибался, считая Маблунга своим другом?
— Скажи лучше, другом истины, — ответил Белег, — и это вышло к лучшему. Но почему же ты не сказал ему, что Саэрос первым напал на тебя? Все могло бы выйти по-другому. И теперь ты бы с честью носил свой шлем, а то опустился до такого, — добавил он, покосившись на разбойников, развалившихся у входа в пещеру.
— Быть может — если для тебя это значит "опуститься", — сказал Турин. — Быть может. Но вышло так. У меня слова застряли на губах. Он еще ни о чем меня не спросил, а в глазах у него был укор за то, чего я не совершал. Да, прав был король эльфов — я высоко возомнил о себе. И не откажусь от этого. И гордость не позволит мне вернуться в Менегрот, где все будут смотреть на меня с жалостью, как на нашалившего и повинившегося мальчишку. Меня прощать не за что, это мне подобает прощать. И я уже не мальчик, я мужчина, для человека я уже взрослый; а судьба сделала меня твердым.
Белег смутился.
— Чего же ты хочешь? — спросил он.
— Быть свободным, — ответил Турин. — "Будь свободен", — пожелал мне Маблунг на прощанье. Думается мне, что Тингол не будет настолько великодушен, чтобы принять моих товарищей по несчастью; а я с ними теперь не расстанусь, пока они не пожелают расстаться со мной. Я люблю их по-своему, даже самых отпетых, и то люблю. Они мои сородичи, и в каждом есть семя добра, которое может прорасти. Я думаю, они останутся со мной.
— Значит, твоим глазам доступно то, чего я не вижу, — заметил Белег. — Если ты попытаешься отвратить их от зла, они предадут тебя. Не доверяю я им, особенно одному.
— Как может эльф судить о людях?
— Как и обо всех остальных — по делам, — ответил Белег. Больше он ничего не сказал. Он не стал рассказывать Турину о том, что с ним так дурно обошлись из-за Андрога. Он боялся, что Турин не поверит ему, и порвется их былая дружба, боялся снова толкнуть Турина на недобрый путь.
— Ты говоришь, "быть свободным", друг мой Турин, — сказал он. — Что ты имеешь в виду?
— Я хочу править своим народом, и вести собственную войну, — ответил Турин. — Если я раскаиваюсь, то лишь в одном: что сражался не только с Врагом людей и эльфов. И больше всего на свете я хотел бы, чтобы ты был рядом со мной. Останься!
— Если я останусь, я послушаюсь любви, а не мудрости, — возразил Белег. — Сердце говорит мне, что нам нужно вернуться в Дориат.
— И все-таки я не вернусь, — ответил Турин.
Белег снова принялся уговаривать его возвратиться на службу к Тинголу. Он говорил, что на северных границах Дориата не хватает воинов, что орки снова не дают покоя — они приходят из Димбара или из Таур-ну-Фуина через Анахский перевал. Но все его уговоры были напрасны. И тогда он сказал:
— Ты назвал себя твердым, Турин. Ты не просто тверд, ты упрям. Что ж, буду и я упрямым. Если хочешь быть рядом с Могучим Луком6 ищи меня в Димбаре — я возвращаюсь туда.
Турин долго сидел молча, борясь с гордыней, что не позволяла ему вернуться; и перед взором его проходили былые годы. Внезапно он очнулся от задумчивости, и спросил Белега:
— Послушай, та девушка, о которой ты говорил, — я ей очень обязан, но я совершенно ее не помню. Почему она следила за мной?
Белег странно посмотрел на него.
— Почему? — переспросил он. — Турни, неужели ты так всю жизнь и прожил, как во сне, не замечая ничего вокруг себя? Когда ты был мальчиком, Неллас бродила с тобой по лесам Дориата.
— Это было так давно… — сказал Турин. — По крайней мере, мне кажется, что мое детство было давным-давно, и все такое смутное… я отчетливо помню только отцовский дом в Дор-ломине. А почему я бродил по лесам с эльфийской девой?
— Наверно, она учила тебя тому, что знала сама, — ответил Белег. — Ах, сын человеческий! Много в Средиземье печалей, кроме твоих собственных, и не только оружие наносит раны. Знаешь, я начинаю думать, что эльфам и людям лучше бы никогда не встречаться.
Турин ничего не ответил. Он только долго смотрел в глаза Белегу, словно пытался разгадать, что означают его слова. Но Неллас из Дориата больше ни разу не встречалась с Турином, и в конце концов его тень оставила ее. [11]
О гноме Миме
Когда Белег ушел (а было это на второе лето после бегства Турина из Дориата)
[12], для изгоев наступили дурные времена. Дожди лили не по-летнему, и с Севера и из-за Тейглина, по старому Южному тракту, приходили все новые и новые орки, наводнявшие леса вдоль западных границ Дориата. Отряд не ведал ни покоя, ни отдыха — им чаще приходилось быть преследуемыми, чем преследователями.
Однажды ночью, когда изгои прикорнули во тьме, не разводя костров, Турин лежал и думал о своей жизни, и пришло ему на ум, что могла бы она быть и получше. "Надо поискать какое-нибудь надежное убежище, — думал он, — и запастись едой на зиму, на голодное время". И на следующий день он повел своих людей далеко, дальше, чем им до тех пор приходилось уходить от Тейглина и границ Дориата. После трехдневного перехода они остановились на западной окраине лесов долины Сириона. Земля там была суше и каменистее — местность поднималась вверх, к вересковым пустошам.
Вскоре случилось так, что в сумерках дождливого серого дня Турин и его люди укрылись в роще падуба, а перед рощей была пустошь, усеянная множеством стоячих и поваленных камней. Все было тихо, только с листьев капало. Вдруг часовой вскрикнул, все вскочили и увидели три фигурки в серых капюшонах, осторожно пробиравшиеся меж камнями. Каждый тащил большой мешок, но шли они быстро.
Турин крикнул им: "Стой!", и его люди бросились за ними, как борзые, но те не остановились; Андрог выпустил им вслед две стрелы, но двое все же скрылись в сумерках. Один отстал — то ли он был не атким расторопным, то ли мешок его был тяжелее прочих. Его догнали, повалили на землю, в него вцепилось множество крепких рук, хотя пойманный отбивался изо всех сил и кусался как звереныш. Но Турин, подойдя, прикрикнул на своих людей.
— Вы что, озверели? Можно бы и поосторожнее. Он же старый, и маленький. Что он нам сделает?
— Он кусается, — сказал Андрог, показав окровавленную руку. — Это орк, или орочье отродье. Убить его надо!
— Точно, только что убить — взять то с него нечего, зря ловили, — сказал другой, успевший порыться в мешке. — Тут одни корешки и камушки.
— Нет, — сказал Турин. — У него борода. По-моему, это всего-навсего гном. Дайте ему подняться, и пусть говорит.
Вот так в Повести о детях Хурина появился Мим. Он на коленях подполз к Турину, и принялся умолять пощадить его жизнь.
— Я старый, я бедный, — хныкал он. — Всего лишь гном, как ты изволил сказать, а вовсе не орк. Мое имя Мим. Не дай им убить меня ни за что ни про что, господин, ведь вы же не орки.
Тогда В душе Турина проснулась жалость к гному, но он сказал:
— Ты, Мим, и в самом деле кажешься бедным, хоть это и странно для гнома; но мы еще беднее: нет у нас ни дома, ни друзей. Если я скажу, что мы в великой нужде и не щадим никого из одной только жалости, что ты предложишь в выкуп?
— Я не знаю, чего ты желаешь, господин, — осторожно ответил Мим.
— Сейчас — совсем немного! — горько воскликнул Турин, оглядываясь и вытирая капли дождя, заливавшие глаза. — Спать в тепле, в безопасном месте, а не в сыром лесу. У тебя-то, наверно, есть такое местечко?
— Есть, — ответил Мим, — но я не могу отдать его в выкуп. Я слишком стар, чтобы жить под открытым небом.
— А тебе не обязательно становиться старше, — проворчал Андрог, подступая к гному с ножом в здоровой руке. — Я тебя охотно избавлю от этого.
— Господин! — возопил Мим в великом страхе. — Если я лишусь жизни, ты лишишься убежища — без Мима ты его не найдешь. Я не могу отдать его тебе, но могу разделить его с тобой. Там теперь просторнее, чем в былые годы: слишком многие ушли навсегда, — и он заплакал.
— Твоя жизнь в безопасности, Мим, — сказал Турин.
— По крайней мере, пока не доберемся до его логова, — хмыкнул Андрог.
Но Турин обернулся к нему и сказал:
— Если Мим без обмана приведет нас в свой дом, и дом окажется хорошим, его жизнь выкуплена; и никто из моих людей не убьет его. Я клянусь в этом.
Тогда Мим обнял колени Турина, говоря:
— Мим будет тебе другом, господин. Сперва я по твоей речи и голосу принял тебя за эльфа; но ты человек, это лучше. Мим не любит эльфов.
— Где этот твой дом? — перебил Андрог. — Он должен быть очень хорошим, чтобы Андрог согласился делить его с гномом. Потому что Андрог не любит гномов. На востоке, откуда пришел его народ, об этой породе рассказывают мало хорошего.
— Суди о моем доме, когда увидишь его, — ответил Мим. — Но вы, неуклюжие люди, сможете пробраться туда только при дневном свете. Когда можно будет отправиться в путь, я вернусь и отведу вас.
— Ну уж нет! — воскликнул Андрог. — Ведь ты не позволишь этого, начальник? А то мы этого старого плута больше не увидим.
— Темнеет уже, — сказал Турин. — Пусть оставит какой-нибудь залог. Что ты скажешь, Мим, если твоя ноша останется у нас?
Но гном снова упал на колени — он казался ужасно обеспокоенным.
— Если бы Мим решил не возвращаться, разве вернется он из-за какого-то мешка с кореньями? — сказал он. — Я вернусь, вернусь! Отпустите меня!
— Не отпущу, — сказал Турин. — Не хочешь расставаться с мешком — оставайся вместе с ним. Просидишь ночь в мокром лесу — может, пожалеешь нас.
Но он, как и прочие, заметил, что Мим гораздо больше дорожит мешком, чем тот стоит на вид.
Они отвели старого гнома в свое унылое становище. По дороге он что-то бормотал на непонятном языке, в котором слышались отзвуки застарелой ненависти; но когда ему связали ноги, он внезапно притих. Часовые видели, что он всю ночь просидел молча, неподвижно, как камень, и лишь бессонные глаза сверкали в темноте.
К утру дождь перестал, и в вершинах зашумел ветер. Рассвет был ясный, впервые за много дней, и легкий южный ветерок расчистил светлое небо. Мим все сидел неподвижно и казался мертвым, ибо теперь он прикрыл тяжелые веки, и в утреннем свете выглядел дряхлым и иссохшим. Турин встал и взглянул на него.
— Уже светло, — сказал он.
Мим открыл глаза и указал на путы; когда его освободили, он яростно выпалил:
— Запомните, глупцы: не смейте связывать гнома! Он этого не простит. Мне не хочется умирать, но из-за того, что вы сделали, сердце мое горит. Теперь я жалею о своем обещании.
— А я нет, — сказал Турин. — Ты отведешь меня в свой дом. И до тех пор не будем говорит о смерти. Это не моя воля.
Он смотрел прямо в глаза гному, и Мим не выдержал: немногие могли вынести взгляд Турина, когда он хотел утвердить свою волю или был в гневе. Скоро гном отвернулся и встал.
— Следуй за мной, господин, — сказал он.
— Отлично! — сказал Турин. — А теперь выслушай вот что: я понимаю твою гордость. Может быть, ты умрешь; но связывать тебя больше не станут.
Мим отвел их к тому месту, где его схватили, и указал на запад.
— Вон мой дом! — сказал он. — Я думаю, вы часто его видели, он ведь высокий. Шарбхунд звали мы его, пока эльфы не переделали все имена.
Он показывал на Амон Руд, Лысый холм — его обнаженная вершина была видна на пустошах за много лиг.
— Видели мы ее, но близко не подходили, — сказал Ангрод. — Где же там укрыться? Ни воды, ничего. Я так и думал, что он нас надуть хочет. Кто же на вершине прячется?
— Зато с Амон Руд видно далеко, — возразил Турин. — Так может быть безопаснее, чем сидеть в лесу. Ладно, Мим, я пойду посмотреть, что ты хочешь предложить нам. Долго ли придется идти туда нам, неуклюжим людям?
— Весь день до вечера, — ответил Мим.
Отряд отправился на запад. Турин шел впереди вместе с Мимом. Выйдя из леса, они шли очень осторожно, но кругом было тихо и пусто. Они прошли через россыпи камней, и путь пошел наверх — Амон Руд стояла на восточном краю нагорья, поросшего вереском, что разделяло долины Сириона и Нарога; более чем на тысячу футов вздымалась ее вершина над каменистыми верещатниками у ее подножия. С востока к ее отрогам вел неровный склон, по которому там и сям росли купы берез и рябин и старые могучие боярышники, цеплявшиеся за камень. Нижние склоны Амон Руд были покрыты зарослями аэглоса но высокая серая вершина была голой — камень был одет лишь алым серегоном.
Однажды ночью, когда изгои прикорнули во тьме, не разводя костров, Турин лежал и думал о своей жизни, и пришло ему на ум, что могла бы она быть и получше. "Надо поискать какое-нибудь надежное убежище, — думал он, — и запастись едой на зиму, на голодное время". И на следующий день он повел своих людей далеко, дальше, чем им до тех пор приходилось уходить от Тейглина и границ Дориата. После трехдневного перехода они остановились на западной окраине лесов долины Сириона. Земля там была суше и каменистее — местность поднималась вверх, к вересковым пустошам.
Вскоре случилось так, что в сумерках дождливого серого дня Турин и его люди укрылись в роще падуба, а перед рощей была пустошь, усеянная множеством стоячих и поваленных камней. Все было тихо, только с листьев капало. Вдруг часовой вскрикнул, все вскочили и увидели три фигурки в серых капюшонах, осторожно пробиравшиеся меж камнями. Каждый тащил большой мешок, но шли они быстро.
Турин крикнул им: "Стой!", и его люди бросились за ними, как борзые, но те не остановились; Андрог выпустил им вслед две стрелы, но двое все же скрылись в сумерках. Один отстал — то ли он был не атким расторопным, то ли мешок его был тяжелее прочих. Его догнали, повалили на землю, в него вцепилось множество крепких рук, хотя пойманный отбивался изо всех сил и кусался как звереныш. Но Турин, подойдя, прикрикнул на своих людей.
— Вы что, озверели? Можно бы и поосторожнее. Он же старый, и маленький. Что он нам сделает?
— Он кусается, — сказал Андрог, показав окровавленную руку. — Это орк, или орочье отродье. Убить его надо!
— Точно, только что убить — взять то с него нечего, зря ловили, — сказал другой, успевший порыться в мешке. — Тут одни корешки и камушки.
— Нет, — сказал Турин. — У него борода. По-моему, это всего-навсего гном. Дайте ему подняться, и пусть говорит.
Вот так в Повести о детях Хурина появился Мим. Он на коленях подполз к Турину, и принялся умолять пощадить его жизнь.
— Я старый, я бедный, — хныкал он. — Всего лишь гном, как ты изволил сказать, а вовсе не орк. Мое имя Мим. Не дай им убить меня ни за что ни про что, господин, ведь вы же не орки.
Тогда В душе Турина проснулась жалость к гному, но он сказал:
— Ты, Мим, и в самом деле кажешься бедным, хоть это и странно для гнома; но мы еще беднее: нет у нас ни дома, ни друзей. Если я скажу, что мы в великой нужде и не щадим никого из одной только жалости, что ты предложишь в выкуп?
— Я не знаю, чего ты желаешь, господин, — осторожно ответил Мим.
— Сейчас — совсем немного! — горько воскликнул Турин, оглядываясь и вытирая капли дождя, заливавшие глаза. — Спать в тепле, в безопасном месте, а не в сыром лесу. У тебя-то, наверно, есть такое местечко?
— Есть, — ответил Мим, — но я не могу отдать его в выкуп. Я слишком стар, чтобы жить под открытым небом.
— А тебе не обязательно становиться старше, — проворчал Андрог, подступая к гному с ножом в здоровой руке. — Я тебя охотно избавлю от этого.
— Господин! — возопил Мим в великом страхе. — Если я лишусь жизни, ты лишишься убежища — без Мима ты его не найдешь. Я не могу отдать его тебе, но могу разделить его с тобой. Там теперь просторнее, чем в былые годы: слишком многие ушли навсегда, — и он заплакал.
— Твоя жизнь в безопасности, Мим, — сказал Турин.
— По крайней мере, пока не доберемся до его логова, — хмыкнул Андрог.
Но Турин обернулся к нему и сказал:
— Если Мим без обмана приведет нас в свой дом, и дом окажется хорошим, его жизнь выкуплена; и никто из моих людей не убьет его. Я клянусь в этом.
Тогда Мим обнял колени Турина, говоря:
— Мим будет тебе другом, господин. Сперва я по твоей речи и голосу принял тебя за эльфа; но ты человек, это лучше. Мим не любит эльфов.
— Где этот твой дом? — перебил Андрог. — Он должен быть очень хорошим, чтобы Андрог согласился делить его с гномом. Потому что Андрог не любит гномов. На востоке, откуда пришел его народ, об этой породе рассказывают мало хорошего.
— Суди о моем доме, когда увидишь его, — ответил Мим. — Но вы, неуклюжие люди, сможете пробраться туда только при дневном свете. Когда можно будет отправиться в путь, я вернусь и отведу вас.
— Ну уж нет! — воскликнул Андрог. — Ведь ты не позволишь этого, начальник? А то мы этого старого плута больше не увидим.
— Темнеет уже, — сказал Турин. — Пусть оставит какой-нибудь залог. Что ты скажешь, Мим, если твоя ноша останется у нас?
Но гном снова упал на колени — он казался ужасно обеспокоенным.
— Если бы Мим решил не возвращаться, разве вернется он из-за какого-то мешка с кореньями? — сказал он. — Я вернусь, вернусь! Отпустите меня!
— Не отпущу, — сказал Турин. — Не хочешь расставаться с мешком — оставайся вместе с ним. Просидишь ночь в мокром лесу — может, пожалеешь нас.
Но он, как и прочие, заметил, что Мим гораздо больше дорожит мешком, чем тот стоит на вид.
Они отвели старого гнома в свое унылое становище. По дороге он что-то бормотал на непонятном языке, в котором слышались отзвуки застарелой ненависти; но когда ему связали ноги, он внезапно притих. Часовые видели, что он всю ночь просидел молча, неподвижно, как камень, и лишь бессонные глаза сверкали в темноте.
К утру дождь перестал, и в вершинах зашумел ветер. Рассвет был ясный, впервые за много дней, и легкий южный ветерок расчистил светлое небо. Мим все сидел неподвижно и казался мертвым, ибо теперь он прикрыл тяжелые веки, и в утреннем свете выглядел дряхлым и иссохшим. Турин встал и взглянул на него.
— Уже светло, — сказал он.
Мим открыл глаза и указал на путы; когда его освободили, он яростно выпалил:
— Запомните, глупцы: не смейте связывать гнома! Он этого не простит. Мне не хочется умирать, но из-за того, что вы сделали, сердце мое горит. Теперь я жалею о своем обещании.
— А я нет, — сказал Турин. — Ты отведешь меня в свой дом. И до тех пор не будем говорит о смерти. Это не моя воля.
Он смотрел прямо в глаза гному, и Мим не выдержал: немногие могли вынести взгляд Турина, когда он хотел утвердить свою волю или был в гневе. Скоро гном отвернулся и встал.
— Следуй за мной, господин, — сказал он.
— Отлично! — сказал Турин. — А теперь выслушай вот что: я понимаю твою гордость. Может быть, ты умрешь; но связывать тебя больше не станут.
Мим отвел их к тому месту, где его схватили, и указал на запад.
— Вон мой дом! — сказал он. — Я думаю, вы часто его видели, он ведь высокий. Шарбхунд звали мы его, пока эльфы не переделали все имена.
Он показывал на Амон Руд, Лысый холм — его обнаженная вершина была видна на пустошах за много лиг.
— Видели мы ее, но близко не подходили, — сказал Ангрод. — Где же там укрыться? Ни воды, ничего. Я так и думал, что он нас надуть хочет. Кто же на вершине прячется?
— Зато с Амон Руд видно далеко, — возразил Турин. — Так может быть безопаснее, чем сидеть в лесу. Ладно, Мим, я пойду посмотреть, что ты хочешь предложить нам. Долго ли придется идти туда нам, неуклюжим людям?
— Весь день до вечера, — ответил Мим.
Отряд отправился на запад. Турин шел впереди вместе с Мимом. Выйдя из леса, они шли очень осторожно, но кругом было тихо и пусто. Они прошли через россыпи камней, и путь пошел наверх — Амон Руд стояла на восточном краю нагорья, поросшего вереском, что разделяло долины Сириона и Нарога; более чем на тысячу футов вздымалась ее вершина над каменистыми верещатниками у ее подножия. С востока к ее отрогам вел неровный склон, по которому там и сям росли купы берез и рябин и старые могучие боярышники, цеплявшиеся за камень. Нижние склоны Амон Руд были покрыты зарослями аэглоса но высокая серая вершина была голой — камень был одет лишь алым серегоном.