Страница:
– Теперь туда! -Пиппин махнул рукой в сторону берега. - Когда согреемся, наверное, сможем идти. Но пока лучше ползти.
И они поползли. Почва была мягкой, но способ передвижения, не отличался быстротой. Хоббиты обогнули костер и добрались до реки, журчавшей в тени высокого берега. Только тогда они оглянулись. Похоже, с Мэйхуром и его «парнями» было покончено. Всадники продолжали молчаливый зловещий дозор. Ночь близилась к концу. Небо на востоке начинало светлеть.
– Надо спрятаться, - заявил Пиппин, - а то нас могут увидеть. Мало радости, если Всадники сначала убьют нас, а потом обнаружат, что ошиблись.
Он поднялся на ноги.
– Похоже, согреваются. Я могу идти. А ты как?
Мерри встал.
– Да, - удивился он, - и я тоже. Лембас согревает сердце! И на вкус поприятнее, чем орочье питье. Из чего только его делают? Впрочем, лучше не знать. Выпьем водички, смоем мысли об этой дряни!
– Здесь слишком круто, - произнес Пиппин, - пойдем дальше.
Они неторопливо пошли рядом вдоль реки. Небо впереди светлело. Они болтали, как умеют одни лишь хоббиты, обо всем, что с ними приключилось. Ни один невольный слушатель не поверил бы, что эти двое только что чудом избежали пыток и мучительной смерти; и даже сейчас, как они хорошо понимали, им вряд ли удастся встретить друзей или избежать новых опасностей.
– Вы неплохо держались, доблестный Тук, - говорил Мерри, - вам отведут целую главу в книге Бильбо, если когда-нибудь мне доведется ему обо всем рассказать. Здорово ты обставил этого волосатого Гришнака, да еще в игру, которую он сам и затеял… Однако я не уверен, что кто-нибудь пойдет по той тропе и наткнется на твою застежку. Я бы ни за что не расстался со своей, но твоя, кажется, пропала навсегда. Ладно, вот причешу пятки, и сравняюсь с тобой, любезный Перегрин. Ручаюсь, ты плохо представляешь, где мы оказались. А я в Дольне даром времени не терял. Так вот: мы идем на Запад, вдоль реки Энтов, а впереди - отроги Мглистых Гор и Лес Фангорна.
Лес темнел прямо перед ними. Казалось, ночь уползала в него от надвигающегося рассвета.
– Ведите, уважаемый Мериадок! - сказал Пиппин. - Туда… или обратно. Нас предупреждали насчет Фангорна. Но столь сведущий проводник, конечно, и сам помнит об этом.
– Я помню, - кивнул Мерри, - но в лесу, по-моему, лучше, чем на поле боя.
Хоббиты вошли в лес. Деревья вокруг казались очень древними. Мох покрывал огромные ветви и свисал клочьями, шевелясь от ветра. В тусклом свете утренних сумерек карабкающиеся по склону хоббиты походили на эльфийских детей из давно ушедших времен, встречающих на краю девственного леса свой первый рассвет.
Вдали, за Великой Рекой и Бурыми Землями, разгоралась заря, алая, как пламя. Приветствуя ее, запели боевые рога Всадников, и их звуки далеко разнеслись в чистом холодном воздухе. Пиппин и Мерри слышали ржание коней, перекличку рогов, а потом неожиданно - пение воинов. Огненный диск солнца показался из-за края земли. Тогда с грозным кличем Всадники ударили с востока. Красными искрами вспыхивали их кольчуги и копья. Орки с визгом выпускали по ним оставшиеся стрелы. Хоббиты видели, как упали несколько Всадников, но сомкнутый строй их прошел по вершине холма, обогнул ее и атаковал орков снова. Чудом уцелевшие враги бросились врассыпную, но смерть настигала их одного за другим. Лишь одна свора, сбившись черным клином, отчаянно пробивалась к лесу. Они бежали прямо на хоббитов и, казалось, могли пробиться - трех Всадников, преграждавших им путь, они просто смели.
– Мы слишком засмотрелись, - сказал Мерри, - это Углук! Я вовсе не хочу снова встретиться с ним.
Хоббиты повернулись и бросились в глубь леса.
Так случилось, что они не видели конца сражения. Углука настигли у самой опушки. Сам Йомер, спешившись, сразил его мечом. А на широкой равнине остроглазые Всадники уничтожили остальных.
С погребальными песнями воины возвели курган над павшими товарищами; затем, разложив огромный костер, развеяли по ветру пепел своих врагов.
Так кончился набег, слух о котором не достиг ни Изенгарда, ни Мордора. Но дым пожарища еще долго поднимался к небесам, и его видели многие внимательные глаза…
Глава 4 Фангорн
И они поползли. Почва была мягкой, но способ передвижения, не отличался быстротой. Хоббиты обогнули костер и добрались до реки, журчавшей в тени высокого берега. Только тогда они оглянулись. Похоже, с Мэйхуром и его «парнями» было покончено. Всадники продолжали молчаливый зловещий дозор. Ночь близилась к концу. Небо на востоке начинало светлеть.
– Надо спрятаться, - заявил Пиппин, - а то нас могут увидеть. Мало радости, если Всадники сначала убьют нас, а потом обнаружат, что ошиблись.
Он поднялся на ноги.
– Похоже, согреваются. Я могу идти. А ты как?
Мерри встал.
– Да, - удивился он, - и я тоже. Лембас согревает сердце! И на вкус поприятнее, чем орочье питье. Из чего только его делают? Впрочем, лучше не знать. Выпьем водички, смоем мысли об этой дряни!
– Здесь слишком круто, - произнес Пиппин, - пойдем дальше.
Они неторопливо пошли рядом вдоль реки. Небо впереди светлело. Они болтали, как умеют одни лишь хоббиты, обо всем, что с ними приключилось. Ни один невольный слушатель не поверил бы, что эти двое только что чудом избежали пыток и мучительной смерти; и даже сейчас, как они хорошо понимали, им вряд ли удастся встретить друзей или избежать новых опасностей.
– Вы неплохо держались, доблестный Тук, - говорил Мерри, - вам отведут целую главу в книге Бильбо, если когда-нибудь мне доведется ему обо всем рассказать. Здорово ты обставил этого волосатого Гришнака, да еще в игру, которую он сам и затеял… Однако я не уверен, что кто-нибудь пойдет по той тропе и наткнется на твою застежку. Я бы ни за что не расстался со своей, но твоя, кажется, пропала навсегда. Ладно, вот причешу пятки, и сравняюсь с тобой, любезный Перегрин. Ручаюсь, ты плохо представляешь, где мы оказались. А я в Дольне даром времени не терял. Так вот: мы идем на Запад, вдоль реки Энтов, а впереди - отроги Мглистых Гор и Лес Фангорна.
Лес темнел прямо перед ними. Казалось, ночь уползала в него от надвигающегося рассвета.
– Ведите, уважаемый Мериадок! - сказал Пиппин. - Туда… или обратно. Нас предупреждали насчет Фангорна. Но столь сведущий проводник, конечно, и сам помнит об этом.
– Я помню, - кивнул Мерри, - но в лесу, по-моему, лучше, чем на поле боя.
Хоббиты вошли в лес. Деревья вокруг казались очень древними. Мох покрывал огромные ветви и свисал клочьями, шевелясь от ветра. В тусклом свете утренних сумерек карабкающиеся по склону хоббиты походили на эльфийских детей из давно ушедших времен, встречающих на краю девственного леса свой первый рассвет.
Вдали, за Великой Рекой и Бурыми Землями, разгоралась заря, алая, как пламя. Приветствуя ее, запели боевые рога Всадников, и их звуки далеко разнеслись в чистом холодном воздухе. Пиппин и Мерри слышали ржание коней, перекличку рогов, а потом неожиданно - пение воинов. Огненный диск солнца показался из-за края земли. Тогда с грозным кличем Всадники ударили с востока. Красными искрами вспыхивали их кольчуги и копья. Орки с визгом выпускали по ним оставшиеся стрелы. Хоббиты видели, как упали несколько Всадников, но сомкнутый строй их прошел по вершине холма, обогнул ее и атаковал орков снова. Чудом уцелевшие враги бросились врассыпную, но смерть настигала их одного за другим. Лишь одна свора, сбившись черным клином, отчаянно пробивалась к лесу. Они бежали прямо на хоббитов и, казалось, могли пробиться - трех Всадников, преграждавших им путь, они просто смели.
– Мы слишком засмотрелись, - сказал Мерри, - это Углук! Я вовсе не хочу снова встретиться с ним.
Хоббиты повернулись и бросились в глубь леса.
Так случилось, что они не видели конца сражения. Углука настигли у самой опушки. Сам Йомер, спешившись, сразил его мечом. А на широкой равнине остроглазые Всадники уничтожили остальных.
С погребальными песнями воины возвели курган над павшими товарищами; затем, разложив огромный костер, развеяли по ветру пепел своих врагов.
Так кончился набег, слух о котором не достиг ни Изенгарда, ни Мордора. Но дым пожарища еще долго поднимался к небесам, и его видели многие внимательные глаза…
Глава 4 Фангорн
Пиппин и Мерри пробирались невесть куда через чащобу. Берег ручья вёл их на запад, вверх по горным склонам, все дальше в Лес Фангорна. Постепенно страх перед орками отступил, они пошли медленнее и тут обратили внимание на странное удушье. Воздух как будто растаял и перестал питать легкие. Мерри остановился.
– Больше не могу, - пропыхтел он. - Я совсем задыхаюсь.
– Давай хотя бы попьем, - сказал Пиппин. - У меня во рту все пересохло.
Он вскарабкался на огромный древесный корень, спускавшийся в воду и, нагнувшись, зачерпнул сложенными ладонями. Вода была холодной и чистой, и он пил долго. Мерри последовал его примеру. Вода освежила их и, казалось, вселила бодрость в сердца. Хоббиты с удобством расположились на берегу ручья, опустив израненные ноги в поток и разглядывая деревья, сплошной стеной обступившие их со всех сторон. Между стволами стоял серый полумрак.
– Как ты думаешь, мы не заблудились? - спросил Пиппин, устраиваясь поудобнее у подножия огромного древесного ствола. - Я думаю, надо идти вдоль ручья, тогда хоть назад можно будет вернуться.
– Пойти-то можно, вот только ноги не идут, - вздохнул Мерри. - Ты чувствуешь, какой здесь воздух?
– Душно очень, и туман какой-то… - отозвался Пиппин. - Мне вспомнилась старая комната в Большой Усадьбе Туков: огромная, знаешь, такая усадьба, мебель там не меняли и не двигали много поколений. Говорят, Старый Тук жил очень долго, а комната старела и дряхлела вместе с ним. Потом он помер, лет сто назад, но там все равно ничего не изменилось. Ну, так это пустяки по сравнению с древностью этого леса. Посмотри, как ветки обросли лишайником! А на деревьях полно старой листвы, похоже, она никогда и не опадает. Странно. Не могу представить, как здесь будет весной - если она когда-нибудь сюда придет.
– Но солнце-то должно иногда появляться, - сказал Мерри. - Я помню, как у Бильбо описано Сумеречье. Там была сплошная темень, скрывавшая страшные вещи. А здесь просто душно. Деревья, что ли, очень густо растут? По-моему, здесь никакой зверь долго не выживет.
– Да и хоббит, пожалуй, тоже, - проворчал Пиппин. - Как подумаю, что придется тащиться через этот лес, так тошно становится. К тому же едой здесь и не пахнет. Сколько у нас припасов?
– Маловато.
Они посмотрели, что осталось от эльфийских лепешек: раскрошенные кусочки, которых хватит не больше чем на четыре-пять полуголодных дней, вот и все.
– И у нас нет ни одного одеяла, - сказал Мерри. - Куда бы мы ни пошли, ночью все одно замерзнем.
– Насчет дороги лучше решать сейчас, - подумав, произнес Пиппин. - Должно быть, наступает утро.
В этот миг они заметили слабый желтоватый свет, проглядывающий сквозь деревья; казалось, солнечные стрелы там внезапно пробили крышу леса.
– Привет! - воскликнул Мерри. - Похоже, пока мы сидели здесь, солнце забежало за тучку, а теперь опять выбежало, а может, просто поднялось повыше, чтобы выглянуть сквозь какой-нибудь просвет. Он, должно быть, недалеко. Пойдем посмотрим.
Оказалось, это дальше, чем они предполагали. Местность постепенно поднималась и становилась более каменистой. Свет разливался все шире, и скоро они оказались у скальной стены: не то перед склоном холма, не то перед отрогом дальнего хребта. Здесь не росло ни одного деревца, и солнце ярко освещало вершину. Насколько запущенным и серым выглядело все раньше, настолько теперь лес светился коричневыми и темно-серыми оттенками коры, гладкой, как полированная кожа. Ветви подёрнулись зеленоватой дымкой - первый признак весны.
На крутом каменистом склоне обнаружилось нечто похожее на лестницу. Её грубые и неровные ступени проточили, скорее всего, вода и ветер. Высоко, почти вровень с вершинами деревьев, виднелся уступ, над ним нависала отвесная стена. Уступ порос травой, его украшал огромный корявый пень с двумя изогнутыми ветвями; в неверном утреннем свете он напоминал фигуру какого-то старика.
– Айда наверх! - радостно воскликнул Мерри. - Подышим вволю и осмотримся!
Они полезли вверх. Если лестницу и делал кто-то, то явно рассчитывая на ноги побольше и подлиннее, чем у хоббитов. Они были слишком возбуждены, чтобы заметить и удивиться, как необыкновенно быстро зажили рубцы и язвы, оставшиеся после плена, как быстро вернулись силы. Они забрались на край уступа, почти у подножия старого пня; став спиной к холму и глубоко дыша, посмотрели на восток. Оказалось, что в глубь леса они прошли всего три-четыре лиги. Вершины деревьев спускались по склонам к долине. Там, у самого края леса, очень далеко, поднимались клубящиеся столбы черного дыма, волнами плывшего по направлению к ним.
– Ветер меняется, - сказал Мерри, - и опять с востока… Чувствуешь, как холодает?
– Да. Боюсь, что солнце проглянуло ненадолго и скоро все опять затянет тучами. Как жаль! Этот старый запущенный лес при солнечном свете совсем другой. Я почти полюбил его!
– Почти полюбил лес! Вот это славно! Очень любезно с вашей стороны, - произнес странный голос. - Повернитесь-ка, дайте взглянуть на ваши лица. Похоже, вы мне не очень-то нравитесь, однако не будем спешить. Повернитесь!
Большие узловатые ладони легли на их плечи, и их повернули, мягко, но настойчиво; затем две огромные руки подняли их.
Перед хоббитами было совершенно необычное существо. Оно походило не то на человека, не то на тролля, футов четырнадцати ростом, с длинной головой и почти без шеи. Гладкая коричневая кожа рук мало походила на грубую серо-зелёную кору, покрывавшую остальное тело. На огромных ногах было по семь пальцев. Нижняя часть длинного лица заросла широкой седой бородой, кустистой, у основания напоминавшей тонкие прутья, а на концах похожей на мох. Но в первый момент хоббиты не заметили ничего, кроме глаз. Эти глубокие глаза теперь разглядывали их, сосредоточенно, очень проницательно. Они были коричневыми, в их глубине то и дело вспыхивал зеленый огонек. Потом Пиппин часто пытался рассказать о своем первом впечатлении от этих удивительных глаз. Казалось, их наполняет вековая память и долгие, медленные, размеренные размышления, а поверхность их искрится настоящим: так бывает, когда солнце играет в кроне гигантского дерева или на волнах очень глубокого озера. «Не знаю, но мне почудилось - говорил он, - будто что-то, что росло в земле - сонное вроде как - вдруг пробудилось и изучает нас так же медленно, как жило на протяжении бесконечных лет».
– Грумм, хумм, - пробормотал голос, низкий, как у какого-нибудь деревянного духового инструмента. - Очень странно! Не спешить - вот мое правило! Если бы я увидел вас прежде, чем услышал голоса, - а мне они понравились, приятные голоски, они напомнили мне что-то, но что, я не могу вспомнить, - если бы я увидел вас прежде, чем услышал, я бы попросту раздавил вас, приняв за маленьких орков, и лишь потом обнаружил бы ошибку. Очень вы странные в самом деле. Корни и ветви! Очень странные!
Пиппин хотя и не оправился от удивления, но больше не боялся. Под взглядом этих глаз он чувствовал скорее любопытство, чем страх.
– Простите, - осведомился он, - вы кто? Или… что?
Подозрительность и настороженность промелькнула в старых глазах; глубина их как-то изменилась.
– Грумм… - ответил голос. - Ну, я - энт. Во всяком случае, так меня называют. Да, энт, вот это самое слово. Некоторые называют меня Фангорн, другие - Древобород. Пусть будет Фангорн.
– Энт?- переспросил Мерри. - Я такого и не слыхал. А вы-то сами как себя зовете? Как ваше настоящее имя?
– Ух! - вздохнул Фангорн. - Ух! Не надо спешить. Я и сам собираюсь задавать вопросы. Вы в моей стране. Кто вы такие, вот что интересно знать. Я не могу найти вам места. Похоже, вас нет в старых списках, которые я учил в молодости. Правда, это было так давно… Могли появиться новые списки. Посмотрим, посмотрим! Как это там…
– Ох! Мы всегда не вмещаемся в старые списки и в старые истории, - вздохнул Мерри, - хотя и существуем уже довольно давно. Мы - хоббиты.
– Почему бы не придумать новую строку? - предложил Пиппин.
– Хм! Неплохо, неплохо, - задумчиво произнес Фангорн, - сойдет. Так вы живете в норках, а? Звучит вполне правдоподобно. Кто же это вас так называет: «хоббиты»? На эльфийский непохоже. Все старые слова ведь эльфы придумали; с них все началось.
– Никто больше нас так не называет. Мы сами так себя зовем, - сказал Пиппин.
– Хум, хмм… Не торопиться! Никакой спешки! Вы, стало быть, называете себя хоббитами? Но об этом не стоит говорить каждому встречному. Так, чего доброго, свое настоящее имя выболтаешь, если вовремя не спохватишься.
– А чего спохватываться? - удивился Мерри. - Вот я, например, Брендискок, Мериадок Брендискок, хотя многие зовут меня просто Мерри.
– А я - Тук, Перегрин Тук, хотя вообще-то меня называют Пиппин.
– Хм. Ну, вы все-таки торопливый народ, как я погляжу, - сказал Фангорн. - Я польщен вашим доверием, но, пожалуй, не стоит предоставлять вам слишком много свободы сразу. Знаете ли, есть энты и есть энты; иными словами, есть энты, а есть кое-что похожее на энтов, как вы могли бы сказать. Я буду звать вас Мерри и Пиппин, если вы не возражаете, - славные имена. А я пока подожду говорить вам свое имя, да, пока подожду. - Странный, сочувственный и насмешливый огонек засветился в его глазах. - Да, ни в коем случае! Во-первых, это заняло бы слишком много времени: мое имя ведь росло вместе со мной, а я жил долго, очень долго; так что мое имя - это, считай, история. Настоящие имена рассказывают историю вещей, которым принадлежат, - так это в моем языке, старом энтском, как вы бы сказали. Это замечательный язык, но нужно очень много времени, чтобы сказать на нем что-нибудь. Поэтому мы не говорим на нем ничего, кроме достойных долгих речей для долгого слушания. А теперь, - и глаза стали яркими, «сегодняшними», казалось, они даже уменьшились и заострились, - расскажите-ка мне, что происходит? Что вы здесь делаете? Я многое вижу и чую с этого… с этого… с этого а-лалла-лалла-румба-каманда-линд-ор-араме. Да, вы уж извините меня, я не знаю нужного слова на внешних языках: знаете, та вещь, на которой мы находимся, где я стою, любуясь прекрасным утром, думаю о солнце, о лесной траве, о лошадях, облаках, о цветении мира… Да, что происходит? Что там замышляет Гэндальф? И эти - барарум, - он издал рокочущий звук, как большой расстроенный орган, - эти орки; и молодой Саруман в своем Изенгарде? Я люблю новости. Только помедленнее.
– Многое происходит, - сказал Мерри, - даже если быстро рассказывать - это надолго. Но вы велите не спешить. Может, тогда лучше ничего не рассказывать? Вам не покажется невежливым с нашей стороны, если мы спросим, что вы собираетесь с нами делать? На чьей вы стороне? И откуда знаете Гэндальфа?
– Да вот уж знаю. Он единственный мудрец, который заботится о деревьях, - ответил старый энт. - А вы его тоже знаете?
– Да, - печально произнес Пиппин. - Он был нашим самым большим другом и предводителем.
– О, тогда я могу ответить на ваши вопросы. Я ничего не собираюсь делать с вами. Но мы могли бы кое-что сделать вместе. Я ничего не знаю и знать не хочу ни о каких сторонах. Я иду своей дорогой и думаю, что ваш путь на некоторое время может совпасть с ней. Но вы говорите о Гэндальфе так, будто его история подошла к концу?
– Да, - вздохнул Пиппин. - История-то продолжается, а вот Гэндальфа и ней уже не будет.
Фангорн долго молчал, внимательно глядя на хоббитов.
– Хумм, о, не знаю, что и сказать, - молвил он наконец. - Продолжайте.
– Если вы хотите знать больше, - проникновенно сказал Мерри, - мы расскажем. Но это займет некоторое время. Вы не опустите нас? Мы бы посидели тут вместе на солнышке, пока оно еще есть… Вы, должно быть, устали держать нас на весу?…
– Хм, устал? Нет, я не устал. Я так быстро не устаю. И не сажусь. Я не очень, хм, гибкий. Но солнце уходит. Давайте уйдем с этого… как, вы сказали, оно называется?
– Холм? - предположил Мерри. - Уступ, ступенька?
Энт тщательно повторил слова, словно попробовал их на вкус.
– Холм. Да, это так. Но это слишком поспешное слово для вещи, которая стоит здесь с тех пор, как эта часть мира обрела свой вид. Ну, ничего. Пойдемте отсюда.
– А куда? - спросил Мерри.
– В мой дом, или в один из моих домов, - степенно ответил Фангорн.
– Это далеко?
– Не знаю. Может - далеко, может - нет. Какая разница?
– Да в общем-то никакой. Но, понимаете, у нас почти ничего не осталось, мы все потеряли, - сказал Мерри. - И у нас очень мало еды.
– О! Хм! Об этом не надо беспокоиться. Я дам вам питья, от которого вы долго-долго будете зелеными и растущими. Но если вы решите отпочковаться, я могу высадить вас где угодно. Вперед!
Осторожно, но уверенно держа хоббитов на сгибах рук, Фангорн поднял одну большую ногу, затем другую и направился к краю уступа. Корнеподобные пальцы ног вцепились в скалы. Он торжественно спустился по ступеням и вошел в лес.
Там он сразу направился сквозь заросли, все глубже и глубже, не удаляясь от ручья и все время поднимаясь по горному склону. Многие деревья, казалось, спали или обращали на Фангорна не больше внимания, чем на любого другого случайного прохожего; иные вздрагивали, а некоторые поднимали ветви над его головой. Он шел и разговаривал сам с собой - как будто бежал долгий поток мелодичных низких звуков.
Некоторое время хоббиты молчали. Как ни странно, они чувствовали себя уютно и в безопасности, и у них было о чем подумать и чему поудивляться. Наконец Пиппин решился снова заговорить.
– Извините, пожалуйста, - сказал он, - могу я спросить вас кое о чем? Почему Келеберн предупреждал нас против вашего леса? Он уговаривал нас не рисковать и говорил, что здесь кроется западня.
– Хм, он так и сказал? - пророкотал Фангорн. - И я мог бы сказать то же самое, если бы вы шли другим путем. Бойся попасть в западню в лесах Лаурелиндоренана! Так обычно его называли эльфы, но теперь они нашли более короткое имя: Лотлориен. Возможно, они правы: может быть, он увядает, а не растет. Земля долины Поющего Золота - вот что там было в древние времена. Теперь это Цветок Грез. О, это странное место, и не всякий рискнет появиться там. Я поражен, что вам удалось самим выбраться оттуда. Но меня еще больше удивляет, как вы туда попали. Путников там не бывало уже много лет. Да, странное место… Место печали и скорби. Лаурелиндоренан линделорендор малинорнелион орнемалин, - медленным речитативом проговорил он. - Только за пределами Лаурелиндоренана, по-моему, листья падают чаще… И эта страна, и все прочие, кроме Золотого Леса, стали иными с тех пор, когда Келеберн был молодым. Только… хум, хм, Таурелиломеатумбалеморна Тумбалетауреа Ломеаноркак они говорили. Конечно, многое изменилось, но не везде же, так что это верно.
– Что верно? - поинтересовался обескураженный Пиппин.
– Да про деревья и про энтов. Я не все понимаю из того, что происходит, так что не могу объяснить. Некоторые из нас все еще настоящие энты, но вот многие засыпают, деревенеют, как вы бы сказали. Большинство деревьев - деревья и есть, но некоторые наполовину пробудились, а некоторые пробудились уже совсем… а кое-кто становится энтами. Так всегда было.
Когда это случается с деревьями, оказывается, что у некоторых плохие сердца. Сердцевина здесь ни при чем, я не это имею в виду. О, я знавал несколько славных старых ив в нижнем течении Энтовой Купели; они были сплошь в дуплах, разваливались на куски, но были тихи и ласковы, как юный лист. А есть деревья в долинах, у подножия гор, они громогласны, как колокол, но насквозь испорчены. Такое теперь всё чаще случается. Здесь появилось много опасных мест. Есть совсем черные пятна…
– Как Сумеречье на севере? - спросил Мерри.
– Вот, вот, что-то вроде этого, но гораздо хуже. Я знаю, что север затемнен, а на этой земле есть такие глубокие долины, где тьма никогда и не поднималась и где деревья еще старше меня. Мы делаем что можем, не пускаем безрассудных путников, воспитываем, учим, расчищаем.
Мы, старые энты, - пастыри деревьев. Нас теперь немного осталось. Говорят, что со временем овцы становятся похожи на пастухов, а пастухи ни овец. Это, конечно, не сразу; а потом, овцы - они недолговечны. У деревьев и у энтов все быстрее и ближе, они вместе идут сквозь века. Энты кое в чем похожи на эльфов: они меньше заняты собой, чем люди, лучше вникают в суть вещей. В то же время энты похожи и на людей: быстрее меняются, чем эльфы, и быстрее приспосабливаются, можно сказать. Энты лучше, чем те и другие, потому что они последовательны и дольше размышляют над тем, что происходит.
Кое-кто из моей семьи теперь совсем одеревенел и едва шепчет. Нужно что-нибудь из ряда вон выходящее, чтобы пробудить их. Зато некоторые из моих деревьев очень подвижны, многие могут говорить со мной. Конечно, начали все эльфы. Это они пробуждали деревья, учили их разговаривать и слушали их. Первые эльфы всегда хотели со всеми разговаривать. А потом наступила Великая Тьма, и они уплыли за море, разлетелись по дальним долинам и сложили песни о днях, которые никогда не вернутся. Никогда… Эх, эх, эх, в былое время отсюда и до Синих Гор тянулся один лес, и все это называлось Восточным Краем. То были просторные дни! Бывало, я мог идти и петь весь день, и не слышать ничего, кроме эха в холмистых ущельях. Здешние леса были похожи на леса Лотлориена, только гуще, сильнее, моложе. А какой аромат! Бывало, я целые недели дышал и больше ничего не делал.
Фангорн умолк, бесшумно шагая на своих огромных ногах. Затем он опять захмыкал, хмыканье перешло в бормотанье. Хоббиты не сразу поняли, что старый энт поет какую-то древнюю песню…
День шел на убыль и сумерки окутывали стволы деревьев. Наконец хоббиты увидели вздымающиеся перед ними неясные темные тени; они пришли к подножию гор. Навстречу, со склонов холма, каскадами сбегал поток - юная Энтова Купель. На правом берегу виднелся длинный склон, одетый травой, в сумерках казавшейся серой. Деревья там не росли, склон был открыт небу; звезды сияли в небесных озерах, окруженных берегами облаков.
Тем же размеренным шагом Фангорн направился вверх по склону. Внезапно хоббиты увидели впереди широкий вход. Два больших дерева стояли по сторонам, как живые столбы ворот, и переплетенные ветви поднялись при их приближении. То были вечнозеленые деревья, их гладкие и темные листья таинственно мерцали в полумраке. За ними открывалось широкое ровное пространство, как будто в склоне холма вырезали большой грот. По обе стороны на высоту более пятидесяти футов вздымались стены; вдоль каждой стены стояли деревья, и чем глубже, тем выше. Дальний конец грота замыкала отвесная скала, но у подножия была неглубокая ниша со сводчатым потолком - единственная крыша этого удивительного жилища, если не считать ветвей, заплетавших грот снизу доверху, оставляя лишь широкий проход в середине. Маленький поток падал сверху и, звеня разбивался на серебряные брызги, образуя возле ниши подобие чудесного занавеса. Вода собиралась в каменный бассейн между деревьями и бежала оттуда вдоль тропы, чтобы присоединиться к Энтовой Купели в ее странствиях по лесу.
– Хм! Вот мы и тут! - сказал Фангорн, нарушая долгое молчание. - Мы прошли примерно семьдесят тысяч энтовых шагов, а сколько это по-вашему - не знаю. Как бы то ни было, мы теперь у подножия Последней Горы. Мне здесь нравится. Заночуем здесь.
Он опустил их на траву между деревьями, и они пошли за ним к большой арке. Хоббиты заметили теперь, что колени энта не сгибались при ходьбе, но ноги ступали широко, причем прежде всего в землю впивались пальцы ног, очень большие и широкие.
– Больше не могу, - пропыхтел он. - Я совсем задыхаюсь.
– Давай хотя бы попьем, - сказал Пиппин. - У меня во рту все пересохло.
Он вскарабкался на огромный древесный корень, спускавшийся в воду и, нагнувшись, зачерпнул сложенными ладонями. Вода была холодной и чистой, и он пил долго. Мерри последовал его примеру. Вода освежила их и, казалось, вселила бодрость в сердца. Хоббиты с удобством расположились на берегу ручья, опустив израненные ноги в поток и разглядывая деревья, сплошной стеной обступившие их со всех сторон. Между стволами стоял серый полумрак.
– Как ты думаешь, мы не заблудились? - спросил Пиппин, устраиваясь поудобнее у подножия огромного древесного ствола. - Я думаю, надо идти вдоль ручья, тогда хоть назад можно будет вернуться.
– Пойти-то можно, вот только ноги не идут, - вздохнул Мерри. - Ты чувствуешь, какой здесь воздух?
– Душно очень, и туман какой-то… - отозвался Пиппин. - Мне вспомнилась старая комната в Большой Усадьбе Туков: огромная, знаешь, такая усадьба, мебель там не меняли и не двигали много поколений. Говорят, Старый Тук жил очень долго, а комната старела и дряхлела вместе с ним. Потом он помер, лет сто назад, но там все равно ничего не изменилось. Ну, так это пустяки по сравнению с древностью этого леса. Посмотри, как ветки обросли лишайником! А на деревьях полно старой листвы, похоже, она никогда и не опадает. Странно. Не могу представить, как здесь будет весной - если она когда-нибудь сюда придет.
– Но солнце-то должно иногда появляться, - сказал Мерри. - Я помню, как у Бильбо описано Сумеречье. Там была сплошная темень, скрывавшая страшные вещи. А здесь просто душно. Деревья, что ли, очень густо растут? По-моему, здесь никакой зверь долго не выживет.
– Да и хоббит, пожалуй, тоже, - проворчал Пиппин. - Как подумаю, что придется тащиться через этот лес, так тошно становится. К тому же едой здесь и не пахнет. Сколько у нас припасов?
– Маловато.
Они посмотрели, что осталось от эльфийских лепешек: раскрошенные кусочки, которых хватит не больше чем на четыре-пять полуголодных дней, вот и все.
– И у нас нет ни одного одеяла, - сказал Мерри. - Куда бы мы ни пошли, ночью все одно замерзнем.
– Насчет дороги лучше решать сейчас, - подумав, произнес Пиппин. - Должно быть, наступает утро.
В этот миг они заметили слабый желтоватый свет, проглядывающий сквозь деревья; казалось, солнечные стрелы там внезапно пробили крышу леса.
– Привет! - воскликнул Мерри. - Похоже, пока мы сидели здесь, солнце забежало за тучку, а теперь опять выбежало, а может, просто поднялось повыше, чтобы выглянуть сквозь какой-нибудь просвет. Он, должно быть, недалеко. Пойдем посмотрим.
Оказалось, это дальше, чем они предполагали. Местность постепенно поднималась и становилась более каменистой. Свет разливался все шире, и скоро они оказались у скальной стены: не то перед склоном холма, не то перед отрогом дальнего хребта. Здесь не росло ни одного деревца, и солнце ярко освещало вершину. Насколько запущенным и серым выглядело все раньше, настолько теперь лес светился коричневыми и темно-серыми оттенками коры, гладкой, как полированная кожа. Ветви подёрнулись зеленоватой дымкой - первый признак весны.
На крутом каменистом склоне обнаружилось нечто похожее на лестницу. Её грубые и неровные ступени проточили, скорее всего, вода и ветер. Высоко, почти вровень с вершинами деревьев, виднелся уступ, над ним нависала отвесная стена. Уступ порос травой, его украшал огромный корявый пень с двумя изогнутыми ветвями; в неверном утреннем свете он напоминал фигуру какого-то старика.
– Айда наверх! - радостно воскликнул Мерри. - Подышим вволю и осмотримся!
Они полезли вверх. Если лестницу и делал кто-то, то явно рассчитывая на ноги побольше и подлиннее, чем у хоббитов. Они были слишком возбуждены, чтобы заметить и удивиться, как необыкновенно быстро зажили рубцы и язвы, оставшиеся после плена, как быстро вернулись силы. Они забрались на край уступа, почти у подножия старого пня; став спиной к холму и глубоко дыша, посмотрели на восток. Оказалось, что в глубь леса они прошли всего три-четыре лиги. Вершины деревьев спускались по склонам к долине. Там, у самого края леса, очень далеко, поднимались клубящиеся столбы черного дыма, волнами плывшего по направлению к ним.
– Ветер меняется, - сказал Мерри, - и опять с востока… Чувствуешь, как холодает?
– Да. Боюсь, что солнце проглянуло ненадолго и скоро все опять затянет тучами. Как жаль! Этот старый запущенный лес при солнечном свете совсем другой. Я почти полюбил его!
– Почти полюбил лес! Вот это славно! Очень любезно с вашей стороны, - произнес странный голос. - Повернитесь-ка, дайте взглянуть на ваши лица. Похоже, вы мне не очень-то нравитесь, однако не будем спешить. Повернитесь!
Большие узловатые ладони легли на их плечи, и их повернули, мягко, но настойчиво; затем две огромные руки подняли их.
Перед хоббитами было совершенно необычное существо. Оно походило не то на человека, не то на тролля, футов четырнадцати ростом, с длинной головой и почти без шеи. Гладкая коричневая кожа рук мало походила на грубую серо-зелёную кору, покрывавшую остальное тело. На огромных ногах было по семь пальцев. Нижняя часть длинного лица заросла широкой седой бородой, кустистой, у основания напоминавшей тонкие прутья, а на концах похожей на мох. Но в первый момент хоббиты не заметили ничего, кроме глаз. Эти глубокие глаза теперь разглядывали их, сосредоточенно, очень проницательно. Они были коричневыми, в их глубине то и дело вспыхивал зеленый огонек. Потом Пиппин часто пытался рассказать о своем первом впечатлении от этих удивительных глаз. Казалось, их наполняет вековая память и долгие, медленные, размеренные размышления, а поверхность их искрится настоящим: так бывает, когда солнце играет в кроне гигантского дерева или на волнах очень глубокого озера. «Не знаю, но мне почудилось - говорил он, - будто что-то, что росло в земле - сонное вроде как - вдруг пробудилось и изучает нас так же медленно, как жило на протяжении бесконечных лет».
– Грумм, хумм, - пробормотал голос, низкий, как у какого-нибудь деревянного духового инструмента. - Очень странно! Не спешить - вот мое правило! Если бы я увидел вас прежде, чем услышал голоса, - а мне они понравились, приятные голоски, они напомнили мне что-то, но что, я не могу вспомнить, - если бы я увидел вас прежде, чем услышал, я бы попросту раздавил вас, приняв за маленьких орков, и лишь потом обнаружил бы ошибку. Очень вы странные в самом деле. Корни и ветви! Очень странные!
Пиппин хотя и не оправился от удивления, но больше не боялся. Под взглядом этих глаз он чувствовал скорее любопытство, чем страх.
– Простите, - осведомился он, - вы кто? Или… что?
Подозрительность и настороженность промелькнула в старых глазах; глубина их как-то изменилась.
– Грумм… - ответил голос. - Ну, я - энт. Во всяком случае, так меня называют. Да, энт, вот это самое слово. Некоторые называют меня Фангорн, другие - Древобород. Пусть будет Фангорн.
– Энт?- переспросил Мерри. - Я такого и не слыхал. А вы-то сами как себя зовете? Как ваше настоящее имя?
– Ух! - вздохнул Фангорн. - Ух! Не надо спешить. Я и сам собираюсь задавать вопросы. Вы в моей стране. Кто вы такие, вот что интересно знать. Я не могу найти вам места. Похоже, вас нет в старых списках, которые я учил в молодости. Правда, это было так давно… Могли появиться новые списки. Посмотрим, посмотрим! Как это там…
Хм, хм, хм…
Помни о всех обитателях мира!
Знай: есть четыре свободных народа:
Эльфы, пришедшие в древнее время;
Гномы, живущие в темных пещерах;
Энты, рожденные дикой землею;
Люди - им гордые кони послушны…
Хм, хм…
Мощные лоси, коварные лисы,
Пчелы звенящие, совы ночные,
Зайцы пугливые, злобные волки…
Хум, хм, хум, хм, как там дальше? Трам-пам-пам, там-там, тарам-пам-пам, там-там… Длинный этот список. Но как бы там ни было, вы, похоже, в него все равно не вмещаетесь!
Буйволы в поле, орлы в поднебесье,
Быстрые ястребы, юркие белки,
Белые чайки, холодные змеи…
– Ох! Мы всегда не вмещаемся в старые списки и в старые истории, - вздохнул Мерри, - хотя и существуем уже довольно давно. Мы - хоббиты.
– Почему бы не придумать новую строку? - предложил Пиппин.
Помести нас среди тех четырех, следом за людьми - мы зовем их Верзилами, - и все будет в порядке.
Хоббиты малые в норках уютных…
– Хм! Неплохо, неплохо, - задумчиво произнес Фангорн, - сойдет. Так вы живете в норках, а? Звучит вполне правдоподобно. Кто же это вас так называет: «хоббиты»? На эльфийский непохоже. Все старые слова ведь эльфы придумали; с них все началось.
– Никто больше нас так не называет. Мы сами так себя зовем, - сказал Пиппин.
– Хум, хмм… Не торопиться! Никакой спешки! Вы, стало быть, называете себя хоббитами? Но об этом не стоит говорить каждому встречному. Так, чего доброго, свое настоящее имя выболтаешь, если вовремя не спохватишься.
– А чего спохватываться? - удивился Мерри. - Вот я, например, Брендискок, Мериадок Брендискок, хотя многие зовут меня просто Мерри.
– А я - Тук, Перегрин Тук, хотя вообще-то меня называют Пиппин.
– Хм. Ну, вы все-таки торопливый народ, как я погляжу, - сказал Фангорн. - Я польщен вашим доверием, но, пожалуй, не стоит предоставлять вам слишком много свободы сразу. Знаете ли, есть энты и есть энты; иными словами, есть энты, а есть кое-что похожее на энтов, как вы могли бы сказать. Я буду звать вас Мерри и Пиппин, если вы не возражаете, - славные имена. А я пока подожду говорить вам свое имя, да, пока подожду. - Странный, сочувственный и насмешливый огонек засветился в его глазах. - Да, ни в коем случае! Во-первых, это заняло бы слишком много времени: мое имя ведь росло вместе со мной, а я жил долго, очень долго; так что мое имя - это, считай, история. Настоящие имена рассказывают историю вещей, которым принадлежат, - так это в моем языке, старом энтском, как вы бы сказали. Это замечательный язык, но нужно очень много времени, чтобы сказать на нем что-нибудь. Поэтому мы не говорим на нем ничего, кроме достойных долгих речей для долгого слушания. А теперь, - и глаза стали яркими, «сегодняшними», казалось, они даже уменьшились и заострились, - расскажите-ка мне, что происходит? Что вы здесь делаете? Я многое вижу и чую с этого… с этого… с этого а-лалла-лалла-румба-каманда-линд-ор-араме. Да, вы уж извините меня, я не знаю нужного слова на внешних языках: знаете, та вещь, на которой мы находимся, где я стою, любуясь прекрасным утром, думаю о солнце, о лесной траве, о лошадях, облаках, о цветении мира… Да, что происходит? Что там замышляет Гэндальф? И эти - барарум, - он издал рокочущий звук, как большой расстроенный орган, - эти орки; и молодой Саруман в своем Изенгарде? Я люблю новости. Только помедленнее.
– Многое происходит, - сказал Мерри, - даже если быстро рассказывать - это надолго. Но вы велите не спешить. Может, тогда лучше ничего не рассказывать? Вам не покажется невежливым с нашей стороны, если мы спросим, что вы собираетесь с нами делать? На чьей вы стороне? И откуда знаете Гэндальфа?
– Да вот уж знаю. Он единственный мудрец, который заботится о деревьях, - ответил старый энт. - А вы его тоже знаете?
– Да, - печально произнес Пиппин. - Он был нашим самым большим другом и предводителем.
– О, тогда я могу ответить на ваши вопросы. Я ничего не собираюсь делать с вами. Но мы могли бы кое-что сделать вместе. Я ничего не знаю и знать не хочу ни о каких сторонах. Я иду своей дорогой и думаю, что ваш путь на некоторое время может совпасть с ней. Но вы говорите о Гэндальфе так, будто его история подошла к концу?
– Да, - вздохнул Пиппин. - История-то продолжается, а вот Гэндальфа и ней уже не будет.
Фангорн долго молчал, внимательно глядя на хоббитов.
– Хумм, о, не знаю, что и сказать, - молвил он наконец. - Продолжайте.
– Если вы хотите знать больше, - проникновенно сказал Мерри, - мы расскажем. Но это займет некоторое время. Вы не опустите нас? Мы бы посидели тут вместе на солнышке, пока оно еще есть… Вы, должно быть, устали держать нас на весу?…
– Хм, устал? Нет, я не устал. Я так быстро не устаю. И не сажусь. Я не очень, хм, гибкий. Но солнце уходит. Давайте уйдем с этого… как, вы сказали, оно называется?
– Холм? - предположил Мерри. - Уступ, ступенька?
Энт тщательно повторил слова, словно попробовал их на вкус.
– Холм. Да, это так. Но это слишком поспешное слово для вещи, которая стоит здесь с тех пор, как эта часть мира обрела свой вид. Ну, ничего. Пойдемте отсюда.
– А куда? - спросил Мерри.
– В мой дом, или в один из моих домов, - степенно ответил Фангорн.
– Это далеко?
– Не знаю. Может - далеко, может - нет. Какая разница?
– Да в общем-то никакой. Но, понимаете, у нас почти ничего не осталось, мы все потеряли, - сказал Мерри. - И у нас очень мало еды.
– О! Хм! Об этом не надо беспокоиться. Я дам вам питья, от которого вы долго-долго будете зелеными и растущими. Но если вы решите отпочковаться, я могу высадить вас где угодно. Вперед!
Осторожно, но уверенно держа хоббитов на сгибах рук, Фангорн поднял одну большую ногу, затем другую и направился к краю уступа. Корнеподобные пальцы ног вцепились в скалы. Он торжественно спустился по ступеням и вошел в лес.
Там он сразу направился сквозь заросли, все глубже и глубже, не удаляясь от ручья и все время поднимаясь по горному склону. Многие деревья, казалось, спали или обращали на Фангорна не больше внимания, чем на любого другого случайного прохожего; иные вздрагивали, а некоторые поднимали ветви над его головой. Он шел и разговаривал сам с собой - как будто бежал долгий поток мелодичных низких звуков.
Некоторое время хоббиты молчали. Как ни странно, они чувствовали себя уютно и в безопасности, и у них было о чем подумать и чему поудивляться. Наконец Пиппин решился снова заговорить.
– Извините, пожалуйста, - сказал он, - могу я спросить вас кое о чем? Почему Келеберн предупреждал нас против вашего леса? Он уговаривал нас не рисковать и говорил, что здесь кроется западня.
– Хм, он так и сказал? - пророкотал Фангорн. - И я мог бы сказать то же самое, если бы вы шли другим путем. Бойся попасть в западню в лесах Лаурелиндоренана! Так обычно его называли эльфы, но теперь они нашли более короткое имя: Лотлориен. Возможно, они правы: может быть, он увядает, а не растет. Земля долины Поющего Золота - вот что там было в древние времена. Теперь это Цветок Грез. О, это странное место, и не всякий рискнет появиться там. Я поражен, что вам удалось самим выбраться оттуда. Но меня еще больше удивляет, как вы туда попали. Путников там не бывало уже много лет. Да, странное место… Место печали и скорби. Лаурелиндоренан линделорендор малинорнелион орнемалин, - медленным речитативом проговорил он. - Только за пределами Лаурелиндоренана, по-моему, листья падают чаще… И эта страна, и все прочие, кроме Золотого Леса, стали иными с тех пор, когда Келеберн был молодым. Только… хум, хм, Таурелиломеатумбалеморна Тумбалетауреа Ломеаноркак они говорили. Конечно, многое изменилось, но не везде же, так что это верно.
– Что верно? - поинтересовался обескураженный Пиппин.
– Да про деревья и про энтов. Я не все понимаю из того, что происходит, так что не могу объяснить. Некоторые из нас все еще настоящие энты, но вот многие засыпают, деревенеют, как вы бы сказали. Большинство деревьев - деревья и есть, но некоторые наполовину пробудились, а некоторые пробудились уже совсем… а кое-кто становится энтами. Так всегда было.
Когда это случается с деревьями, оказывается, что у некоторых плохие сердца. Сердцевина здесь ни при чем, я не это имею в виду. О, я знавал несколько славных старых ив в нижнем течении Энтовой Купели; они были сплошь в дуплах, разваливались на куски, но были тихи и ласковы, как юный лист. А есть деревья в долинах, у подножия гор, они громогласны, как колокол, но насквозь испорчены. Такое теперь всё чаще случается. Здесь появилось много опасных мест. Есть совсем черные пятна…
– Как Сумеречье на севере? - спросил Мерри.
– Вот, вот, что-то вроде этого, но гораздо хуже. Я знаю, что север затемнен, а на этой земле есть такие глубокие долины, где тьма никогда и не поднималась и где деревья еще старше меня. Мы делаем что можем, не пускаем безрассудных путников, воспитываем, учим, расчищаем.
Мы, старые энты, - пастыри деревьев. Нас теперь немного осталось. Говорят, что со временем овцы становятся похожи на пастухов, а пастухи ни овец. Это, конечно, не сразу; а потом, овцы - они недолговечны. У деревьев и у энтов все быстрее и ближе, они вместе идут сквозь века. Энты кое в чем похожи на эльфов: они меньше заняты собой, чем люди, лучше вникают в суть вещей. В то же время энты похожи и на людей: быстрее меняются, чем эльфы, и быстрее приспосабливаются, можно сказать. Энты лучше, чем те и другие, потому что они последовательны и дольше размышляют над тем, что происходит.
Кое-кто из моей семьи теперь совсем одеревенел и едва шепчет. Нужно что-нибудь из ряда вон выходящее, чтобы пробудить их. Зато некоторые из моих деревьев очень подвижны, многие могут говорить со мной. Конечно, начали все эльфы. Это они пробуждали деревья, учили их разговаривать и слушали их. Первые эльфы всегда хотели со всеми разговаривать. А потом наступила Великая Тьма, и они уплыли за море, разлетелись по дальним долинам и сложили песни о днях, которые никогда не вернутся. Никогда… Эх, эх, эх, в былое время отсюда и до Синих Гор тянулся один лес, и все это называлось Восточным Краем. То были просторные дни! Бывало, я мог идти и петь весь день, и не слышать ничего, кроме эха в холмистых ущельях. Здешние леса были похожи на леса Лотлориена, только гуще, сильнее, моложе. А какой аромат! Бывало, я целые недели дышал и больше ничего не делал.
Фангорн умолк, бесшумно шагая на своих огромных ногах. Затем он опять захмыкал, хмыканье перешло в бормотанье. Хоббиты не сразу поняли, что старый энт поет какую-то древнюю песню…
Потом их спутник замолчал и шествовал дальше в полной тишине. Во всем лесу не было ни звука.
К ивовым кущам Тазаринана я приходил по весне.
О краски, о ароматы весны в Нан-Тазарионе!
– Здесь хорошо! - говорил я.
У вязов Оссирианда скитался я летом.
О свет, о мелодии лета у Семиречья Оссира!
Здесь лучше - думалось мне.
По осени буки Нэлдорета принимали меня.
О алое золото, о шёпоты осени в Таур-на-Нэлдор!
– Здесь лучше всего, - я думал.
К соснам в нагорьях Дортониона я приходил зимой.
О, белые ветры меж черных ветвей в Ород-на-Тоне!
И мой голос летел в небеса.
Ныне эти земли укрыты волнами,
А со мной остались - Амбарона, Тауреморна, Альдаломэ,
Да моя земля, Лес мой Фангорн,
Чьи корни ушли в глубины земли,
А лет миновало гуще, чем опало листвы
В Тауреморналомэ.
День шел на убыль и сумерки окутывали стволы деревьев. Наконец хоббиты увидели вздымающиеся перед ними неясные темные тени; они пришли к подножию гор. Навстречу, со склонов холма, каскадами сбегал поток - юная Энтова Купель. На правом берегу виднелся длинный склон, одетый травой, в сумерках казавшейся серой. Деревья там не росли, склон был открыт небу; звезды сияли в небесных озерах, окруженных берегами облаков.
Тем же размеренным шагом Фангорн направился вверх по склону. Внезапно хоббиты увидели впереди широкий вход. Два больших дерева стояли по сторонам, как живые столбы ворот, и переплетенные ветви поднялись при их приближении. То были вечнозеленые деревья, их гладкие и темные листья таинственно мерцали в полумраке. За ними открывалось широкое ровное пространство, как будто в склоне холма вырезали большой грот. По обе стороны на высоту более пятидесяти футов вздымались стены; вдоль каждой стены стояли деревья, и чем глубже, тем выше. Дальний конец грота замыкала отвесная скала, но у подножия была неглубокая ниша со сводчатым потолком - единственная крыша этого удивительного жилища, если не считать ветвей, заплетавших грот снизу доверху, оставляя лишь широкий проход в середине. Маленький поток падал сверху и, звеня разбивался на серебряные брызги, образуя возле ниши подобие чудесного занавеса. Вода собиралась в каменный бассейн между деревьями и бежала оттуда вдоль тропы, чтобы присоединиться к Энтовой Купели в ее странствиях по лесу.
– Хм! Вот мы и тут! - сказал Фангорн, нарушая долгое молчание. - Мы прошли примерно семьдесят тысяч энтовых шагов, а сколько это по-вашему - не знаю. Как бы то ни было, мы теперь у подножия Последней Горы. Мне здесь нравится. Заночуем здесь.
Он опустил их на траву между деревьями, и они пошли за ним к большой арке. Хоббиты заметили теперь, что колени энта не сгибались при ходьбе, но ноги ступали широко, причем прежде всего в землю впивались пальцы ног, очень большие и широкие.