– Погодите! – крикнул он. – За мной пока не надо!
   Он кинулся в сторону, завидев следы маленьких босых ног. Далеко они его не увели: кованые подошвы явились следом и по кривой выводили обратно, теряясь в общей грязной неразберихе. Арагорн прошел до обратного поворота, наклонился, выудил что-то из травы и поспешил назад.
   – Ага, – сказал он, – дело ясное: хоббитские это следы. Должно быть, Пина; Мерри повыше будет. А вот на что поглядите!
   И на ладони его заблистал под солнцем как будто кленовый лист, неожиданно прекрасный здесь, на безлесной равнине.
   – Застежка эльфийского плаща! – наперебой воскликнули Леголас и Гимли.
   – Листы Кветлориэна падают со звоном, – усмехнулся Арагорн. – И этот упал не просто так: обронен, чтобы найтись. То-то, я думаю, Пин и отбежал в сторону, рискнув жизнью.
   – Живой, значит, – заметил Гимли. – И голова на плечах, и ноги на месте. Спасибо и на том: не зря, стало быть, бежим.
   – Лишь бы он не очень поплатился за свою смелость, – сказал Леголас. – Скорее, скорее! А то я как подумаю, что наши веселые малыши в лапах у этой сволочи, так у меня сердце не на месте.
 
   Солнце поднялось в зенит и медленно катилось по небосклону. Облака приплыли с моря, и ветер их рассеял. Незаметно приблизилась закатная пора. Сзади, с востока, наползали длинные цепкие тени. Погоня бежала ровно и быстро. Сутки прошли с тех пор, как они схоронили Боромира, а до орков было еще далеко. Невесть сколько: в степи не разберешь.
   В густых сумерках Арагорн остановился. За день у них было две передышки, и двенадцать лиг отделяли их от того обрыва, где они встречали рассвет.
   – Трудный у нас выбор, – сказал он. – Заночуем или поспешим дальше, пока хватит сил и упорства?
   – Вряд ли орки сделают привал, а тогда мы от них и вовсе отстанем, – отозвался Леголас.
   – Как это не сделают, им отдохнуть-то надо? – возразил Гимли.
   – Где это слыхано, чтобы орки бежали степью средь бела дня? А эти бегут, – сказал Леголас. – Стало быть, и ночью не остановятся.
   – Мы же в темноте, чего доброго, со следа собьемся, – заметил Гимли.
   – С такого следа не собьешься, он и в темноте виден, и никуда не сворачивает, – посмотрел вдаль Леголас.
   – Идти по следу напрямик немудрено и впотьмах, – подтвердил Арагорн. – Но почем знать, вдруг они все-таки свернут куда-нибудь, а мы пробежим мимо? Попадем впросак, и волей-неволей придется ждать рассвета.
   – Тут еще вот что, – добавил Гимли. – Следы в сторону заметны только днем. А может, хоть один из хоббитов да сбежит или кого-нибудь из них потащат на восток, к Великой Реке – ну, в Мордор; как бы нам не проворонить такое дело.
   – Тоже верно, – согласился Арагорн. – Правда, если я там, на месте распри, не ошибся в догадках, то одолели орки с белой дланью на щите, и теперь вся свора бежит к Изенгарду. А я, видимо, не ошибся.
   – Пес их, орков, знает, – сказал Гимли. – Ну а если Пин или Мерри все-таки сбежит? В темноте мы бы давешнюю застежку не нашли.
   – Вдвойне теперь будут орки настороже, а пленники устали вдвое пуще прежнего, – заметил Леголас. – Вряд ли кому из хоббитов удастся снова сбежать, разве что с нашей помощью. Догоним – как-нибудь выручим, и догонять надо не мешкая.
   – Однако даже я, бывалый странник и не самый слабосильный гном, не добегу до Изенгарда без передышки, – сказал Гимли. – У меня тоже сердце не на месте, и я первый призывал не мешкать; но теперь хорошо бы отдохнуть, а потом прибавить ходу. И уж если отдыхать, то в глухие ночные часы.
   – Я же сказал, что у нас трудный выбор, – повторил Арагорн. – Так на чем порешим?
   – Ты наш вожатый, – сказал Гимли, – и к тому же опытный ловчий. Тебе и решать.
   – Я бы не стал задерживаться, – вздохнул Леголас, – но и перечить не стану. Как скажешь, так и будет.
   – Не в добрый час выпало мне принимать решение, – горько молвил Арагорн. – С тех пор как миновали мы Каменных Гигантов, я делаю промах за промахом.
   Он помолчал, вглядываясь в ночную темень, охватывающую северо-запад.
   – Пожалуй, заночуем, – наконец проговорил он. – Тьма будет непроглядная: беда, коли и вправду потеряем след или не заметим чего-нибудь важного. Если б хоть луна светила – но она же едва народилась, тусклая и заходит рано.
   – Какая луна – небо-то сплошь затянуто, – проворчал Гимли. – Нам бы волшебный светильник, каким Владычица одарила Фродо!
   – Ей было ведомо, кому светильник нужнее, – возразил Арагорн. – Фродо взял на себя самое тяжкое бремя. А мы – что наша погоня по нынешним грозным временам! И бежим-то мы, может статься, без толку, и выбор мой ничего не изменит. Но будь что будет – выбор сделан. Ладно, утро вечера мудренее!
 
   Растянувшись на траве, Арагорн уснул мертвым сном – двое суток, от самого Тол-Брандира, ему глаз не привелось сомкнуть; да и там не спалось. Пробудился он в предрассветную пору – и мигом вскочил на ноги. Гимли спал как сурок, а Леголас стоял, впиваясь глазами в северный сумрак, стоял задумчиво и неподвижно, точно стройное деревце безветренной ночью.
   – Они от нас за тридевять лиг, – хмуро сказал он, обернувшись к Арагорну. – Чует мое сердце, что уж они-то прыти не сбавили. Теперь только орлу их под силу догнать.
   – Мы тоже попробуем, – сказал Арагорн и, наклонившись, пошевелил гнома. – Вставай! Пора в погоню! А то и гнаться не за кем будет!
   – Темно же еще, – разлепив веки, выговорил Гимли. – Небось, пока солнце не взошло, Леголас их тогда и с горы не углядел.
   – Теперь гляди не гляди, с горы не с горы, при луне или под солнцем – все равно никого не высмотришь, – отозвался Леголас.
   – Чего не увидят глаза, то, может, услышат уши, – улыбнулся Арагорн. – Земля-то, наверно, стонет под их ненавистной поступью.
   И он приник ухом к земле, приник надолго и накрепко, так что Гимли даже подумал, уж не обморок ли это – или он просто снова заснул?
   Мало-помалу забрезжил рассвет, разливаясь неверным сиянием. Наконец Арагорн поднялся, и лицо его было серое и жесткое, угрюмое и озабоченное.
   – Доносятся только глухие, смутные отзвуки, – сказал он. – На много миль вокруг совсем никого нет. Еле-еле слышен топот наших уходящих врагов. Однако же громко стучат лошадиные копыта. И я вспоминаю, что я их заслышал, еще когда лег спать: кони галопом мчались на запад. Скачут они и теперь, и еще дальше от нас, скачут на север. Что тут творится, в этих краях?
   – Поспешим же! – сказал Леголас.
   Так начался третий день погони. Тянулись долгие часы под облачным покровом и под вспыхивающим солнцем, а они мчались почти без продыху, сменяя бег на быстрый шаг, не ведая усталости. Редко-редко обменивались они немногими словами. Их путь пролегал по широкой степи, эльфийские плащи сливались с серо-зелеными травами: только эльф различил бы зорким глазом в холодном полуденном свете бесшумных бегунов, и то вблизи. Много раз возблагодарили они в сердце своем Владычицу Лориэна за путлибы, съеденные на бегу и несказанно укреплявшие их силы.
   Весь день вражеский след вел напрямик на северо-запад, без единого витка или поворота. Когда дневной свет пошел на убыль, они очутились перед долгими, пологими, безлесными склонами бугристого всхолмья. Туда, круто свернув к северу, бежали орки, и след их стал почти незаметен: земля здесь была тверже, трава – реже. В дальней дали слева вилась Онтава, серебряной лентой прорезая степную зелень. И сколько ни гляди, нигде ни признака жизни. Арагорн дивился, почему бы это не видать ни зверя, ни человека. Правда, ристанийские селенья располагались большей частью в густом подлесье Белых гор, невидимом за туманами; однако прежде коневоды пасли свои несметные стада на пышных лугах юго-восточной окраины Мустангрима и всюду было полным-полно пастухов, обитавших в шалашах и палатках, даже и в зимнее время. А теперь почему-то луга пустовали и в здешнем крае царило безмолвие, недоброе и немирное.
 
   Остановились в сумерках. Дважды двенадцать лиг пробежали они по ристанийским лугам, и откосы Приречного взгорья давно уж сокрыла восточная мгла. Бледно мерцала в туманных небесах юная луна, и мутью подернулись тусклые звезды.
   – Будь сто раз прокляты все наши заминки и промедленья! – сказал в сердцах Леголас. – Орки далеко опередили нас: мчатся как ошалелые, точно сам Саурон их подстегивает. Наверно, они уже в лесу, бегут по темным взгорьям, поди сыщи их в тамошней чащобе!
   – Зря мы, значит, надеялись и зря из сил выбивались, – сквозь зубы проскрежетал Гимли.
   – Надеялись, может, и зря, а из сил выбиваться рано, – отозвался Арагорн. – Впереди долгий путь. Но я и вправду устал. – Он обернулся и взглянул назад, на восток, тонущий в исчерна-сизом мраке. – Неладно в здешних землях: чересчур уж тихо, луна совсем тусклая, звезды еле светят. Такой усталости я почти и не припомню, а ведь негоже Следопыту падать с ног в разгар погони. Чья-то злая воля придает сил нашим врагам и дает нам незримый отпор: не так тело тяготит, как гнетет сердце.
   – Еще бы! – подтвердил Леголас. – Я это почуял, лишь только мы спустились с Привражья. Нас не сзади оттягивают, а теснят спереди. – Он кивком указал на запад, где над замутненными просторами Ристании поблескивал тонкий лунный серп.
   – Саруманово чародейство, – проговорил Арагорн. – Ну, вспять-то он нас не обратит, но заночевать придется, а то вон уже и месяц тучи проглотили. Путь наш лежит между холмами и болотом; выступим на рассвете.
* * *
   Первым, как всегда, поднялся Леголас; да он едва ли и ложился.
   – Проснитесь! Проснитесь! – воскликнул он. – Уже алеет рассвет. Диковинные вести ждут нас у опушки Фангорна. Добрые или дурные, не знаю, но медлить нельзя. Проснитесь!
   Витязь и гном вскочили на ноги; погоня ринулась с места в карьер. Всхолмье виделось все отчетливее, и еще до полудня они подбежали к зеленеющим склонам голых хребтов, напрямую устремленных к северу. Суховатая земля у подошвы поросла травяной щетиной; слева, миль за десять, источали холодный туман камышовые плесы и перекаты Онтавы. Возле крайнего южного холма орки вытоптали огромную черную проплешину. Оттуда след опять вел на север, вдоль сохлых подножий. Арагорн обошел истоптанную землю.
   – Тут у них был долгий привал, – сказал он, – однако же изрядно они нас опередили. Боюсь, что ты прав, Леголас: трижды двенадцать часов, не меньше, прошло с тех пор. Если они прыти не поубавили, то еще вчера под вечер добежали до опушки Фангорна.
   – И на севере, и на западе только и видать, что траву в дымке, – пожаловался Гимли. – Может, заберемся на холмы – вдруг оттуда хоть лес покажется?
   – Не покажется, – возразил Арагорн. – Холмы тянутся к северу лиг на восемь, а там еще степью все пятнадцать до истоков Онтавы.
   – Тогда вперед, – сказал Гимли. – Лишь бы ноги не подвели, а то что-то на сердце так и давит.
 
   Бежали без роздыху, и к закату достигли наконец северной окраины всхолмья. Но теперь они уж не бежали, а брели, и Гимли тяжело ссутулился. Гномы не ведают устали ни в труде, ни в пути, но нескончаемая и безнадежная погоня изнурила его. Угрюмый и безмолвный Арагорн шел за ним следом, иногда пытливо склоняясь к черным отметинам. Один Леголас шагал, как всегда, легко, едва будоража траву, словно летучий ветерок: лориэнские дорожные хлебцы питали его сытней и надежней, чем других, а к тому же он умел на ходу, с открытыми глазами забываться сном, недоступным людям или гномам, – эльфийским мечтанием о нездешних краях.
   – Взойдемте-ка на тот вон зеленый холм, оглядимся! – позвал он усталых друзей и повел их наискось к лысому темени последней вершины, высившейся особняком.
   Тем временем солнце зашло, и пал вечерний сумрак. Густая серая мгла плотно окутала зримый мир. Лишь на дальнем северо-западе чернелись горы в лесной оправе.
   – Вот тебе и огляделись, – проворчал Гимли. – Зато уж здесь как-никак, а заночуем. Крепко что-то похолодало!
   – Северный ветер дует, от снеговых вершин, – сказал Арагорн.
   – К утру подует восточный, – пообещал Леголас. – Отдохните, раз такое дело. Только ты, Гимли, с надеждой зря расстался. Мало ли что завтра случится. Говорят, поутру солнце путь яснит.
   – Яснило уж три раза кряду, а толку-то? – сказал Гимли.
 
   Холод пробирал до костей. Арагорн и Гимли засыпали, просыпались – и всякий раз видели неизменного Леголаса, который то стоял недвижно, то расхаживал взад-вперед, тихо напевая что-то на своем древнем языке, и звезды вдруг разгорались в черной небесной бездне. Так проплыла ночь, а рассвет они встретили вместе: бледная денница озарила мертвенно-безоблачное небо; наконец взошло солнце. Ветер дул с востока, туманы он разогнал и обнажил угрюмую равнину в жестком утреннем свете.
   Перед ними далеко на восток простерлось ветреное раздолье Ристании. Эти степи они мельком видели много дней назад, еще плывучи по Андуину. На северо-западе темнел Великий Лес Фангорн; до его неприветных опушек было не меньше десяти лиг, а там холмами и низинами стояло в мутно-голубой дымке несметное древесное воинство. Дальше взблескивала, точно поверх серой тучи, высокая вершина Метхедраса, последней из Мглистых гор. Из лесу, между крутыми берегами, струила ключевые воды еще узкая и быстрая Онтава. К ней сворачивал след орков от всхолмья.
   Арагорн пригляделся к следу до самой реки, потом проводил взглядом реку к истокам и вдруг заметил вдали какое-то пятно, смутное перекати-поле на бескрайней зеленой равнине. Он кинулся на землю, прижался к ней ухом и вслушался. Но рядом стоял Леголас: из-под узкой, длинной ладони он увидел зорким эльфийским оком не тень и не пятно, а маленьких всадников, много-много всадников, и копья их поблескивали в рассветных лучах, точно мелкие звезды, сокрытые от смертных взоров. Далеко позади за ними вздымался и расхлестывался черный дым.
   Пустая степь хранила безмолвие, и Гимли слышал, как ветер ворошит траву.
   – Всадники! – воскликнул Арагорн, вскочив на ноги. – Большой отряд быстроконных всадников близится к нам.
   – Да, – подтвердил Леголас, – всадники. Числом сто пять. У них желтые волосы, и ярко блещут их копья. Вожатый их очень высок.
   – Далеко же видят эльфы, – с улыбкой сказал Арагорн.
   – Тоже мне далеко, – отмахнулся Леголас. – Они от нас не дальше чем за пять лиг.
   – За пять лиг или за сто саженей, – сказал Гимли, – все равно нам от них в степи не укрыться. Как, будем их ждать или пойдем своим путем?
   – Ждать будем, – сказал Арагорн. – Я устал, и орков мы не нагоним. Вернее, их нагнали раньше нашего: всадники-то возвращаются вражеским следом. Может, они встретят нас новостями.
   – Или копьями, – сказал Гимли.
   – Три пустых седла, но хоббитов что-то не видать, – заметил Леголас.
   – А я не сказал – добрыми новостями, – обернулся к нему Арагорн. – Добрые или дурные – подождем, узнаем.
   Слишком были бы заметны и подозрительны их черные силуэты на палевом небе; и они неспешно спустились северным склоном, облюбовали у подножия блеклый травянистый бугорок, укутались в плащи, сели потеснее. Налетал пронизывающий ветер. Гимли было не по себе.
   – А что ты про них знаешь, Арагорн, про этих коневодов? – спросил он. – Может, мы здесь сидим и ждем, пока нас убьют?
   – Народ мне знакомый, – отвечал Арагорн. – Заносчивые они, своевольные; однако ж твердые и великодушные, слово у них никогда не расходится с делом; в бою неистовы, но не кровожадны, смышленые и простоватые: книг у них нет, лишь песни помнит каждый, как помнили их в седой древности сыны и дочери человеческие. Давно я здесь, правда, не был и не знаю: может, их подкупили посулы предателя Сарумана или подкосили угрозы Саурона. С гондорцами они искони в дружбе, хоть и не в родстве – некогда их привел с севера Отрок Эорл, и они, наверно, сродни обитателям краев приозерных, подвластных Барду, и лесных, подвластных Беорну. Там, как и здесь, тоже много высоких и белокурых. И с орками тамошние и здешние враждуют.
   – А Гэндальф говорил, есть слух, будто они здесь данники Мордора, – заметил Гимли.
   – Боромир этому не поверил, я тоже не верю, – отозвался Арагорн.
   – Сейчас разберетесь, чья правда, – сказал Леголас. – Их вон уже слышно.
 
   Вскоре даже Гимли заслышал, как близится топот копыт. Всадники свернули от реки к всхолмью и мчались по черному следу наперегонки с ветром.
   Издалека звенели сильные, юные голоса. Вдруг они общим громом грянули из-за холма, и показался передовой: он вел отряд на юг, мимо западных склонов. Длинной серебристой вереницей мчались за ним кольчужные конники, витязи как на подбор.
   Высокие, стройные кони с расчесанной гривой, в жемчужно-серых чепраках, помахивали хвостами. И всадники были под стать им, крепкие и горделивые; их соломенно-желтые волосы взлетали из-под шлемов и развевались по ветру; светло и сурово глядели их лица. Ясеневое копье было в руках у каждого, расписной щит за спиной, длинный меч у пояса, узорчатые кольчуги прикрывали колени.
   В строю по двое мчались они мимо, и хотя иной из них то и дело привставал в стременах, озирая окрестность по обеим сторонам пути, однако же безмолвные чужаки, следившие за ними, остались незамеченными. Дружина почти что миновала их, когда Арагорн внезапно поднялся и громко спросил:
   – Конники Ристании, нет ли вестей с севера?
* * *
   Всадники мигом осадили своих скакунов и рассыпались вкруговую. Трое охотников оказались в кольце копий, надвигавшихся сверху и снизу. Арагорн стоял молча, и оба его спутника замерли в напряженном ожидании.
   Конники остановились разом, точно по команде: копья наперевес, стрелы на тетивах. Самый высокий, с белым конским хвостом на гребне шлема, выехал вперед; жало его копья едва не коснулось груди Арагорна. Тот не шелохнулся.
   – Кто вы такие, зачем сюда забрели? – спросил всадник на всеобщем языке Средиземья, и выговор его был гортанный и жесткий, точь-в-точь как у Боромира, у гордого гондорского витязя.
   – Я зовусь Бродяжником, – отвечал Арагорн. – Я пришел с севера. Охочусь на орков.
   Всадник соскочил с седла. Другой выдвинулся и спешился рядом; он отдал ему копье, обнажил меч и встал лицом к лицу с Арагорном, изумленно и пристально разглядывая его.
   – Поначалу я вас самих принял за орков, – сказал он. – Теперь вижу, что вы не из них. Но худые из вас охотники, ваше счастье, что вы их не догнали. Бежали они быстро, оружием их не обидели, и ватага была изрядная. Догони вы их ненароком, живо превратились бы из охотников в добычу. Однако, знаешь ли, Бродяжник, что-то с тобой не так. – И он снова смерил усталого Следопыта зорким, внимательным глазом. – Не подходит тебе это имя. И одет ты диковинно. Вы что, исхитрились спрятаться в траве? Как это мы вас не заметили? Может, вы эльфы?
   – Есть среди нас и эльф, – сказал Арагорн. – Вот он: Леголас из Северного Лихолесья. А путь наш лежал через Кветлориэн, и Владычица Цветущего Края обласкала и одарила нас.
   Еще изумленнее оглядел их всадник и недобро сощурился.
   – Не врут, значит, старые сказки про Чародейку Золотого Леса! – промолвил он. – От нее, говорят, живым не уйдешь. Но коли она вас обласкала и одарила, стало быть, вы тоже волхвы и чернокнижники? – Он холодно обратился к Леголасу и Гимли: – А вас что не слышно, молчуны?
   Гимли поднялся, крепко расставил ноги и стиснул рукоять боевого топора; черные глаза его сверкнули гневом.
   – Назови свое имя, коневод, – сказал он, – тогда услышишь мое и еще кое-что в придачу.
   Высокий воин насмешливо посмотрел на гнома сверху вниз.
   – Вернее было бы тебе, чужаку, назваться сначала, – сказал он, – но так и быть… Имя мое – Эомер, сын Эомунда, а звание – Третий Сенешаль Мустангрима.
   – Послушай же, Эомер, сын Эомунда, Третий Сенешаль Мустангрима, что скажет тебе Гимли, сын Глоина: вперед остерегайся глупых речей и не берись судить о том, до чего тебе как до звезды небесной, ибо лишь скудоумие твое может оправдать тебя на этот раз.
   Взгляд Эомера потемнел, глухим ропотом отозвались ристанийцы на слова Гимли, и вновь надвинулись со всех сторон острия копий.
   – Я бы одним махом снес тебе голову вместе с бородищей, о достопочтенный гном, – процедил Эомер, – да только вот ее от земли-то едва видать.
   – А ты приглядись получше, – посоветовал Леголас, в мгновение ока наложив стрелу и натянув лук, – это последнее, что ты видишь в жизни.
   Эомер занес меч, и худо могло бы все это кончиться, когда б не Арагорн: он встал между ними, воздев руку.
   – Не взыщи, Эомер! – воскликнул он. – Узнаешь побольше – поймешь, за что так разгневались на тебя мои спутники. Мы ристанийцам вреда не замышляем: ни людям, ниже коням. Может, выслушаешь, прежде чем разить?
   – Выслушаю, – сказал Эомер, опуская меч. – Но все же лучше бы мирным чужестранцам, забредшим в Ристанию в наши смутные дни, быть поучтивее. И сперва назови мне свое подлинное имя.
   – Сперва ты скажи мне, кому вы служите, – возразил Арагорн. – В дружбе или во вражде вы с Сауроном, с Черным Властелином Мордора?
   – Я служу лишь своему властителю, конунгу Теодену, сыну Тенгела, – отвечал Эомер. – С тем, за дальней Завесой Мрака, мы не в дружбе, но мы с ним и не воюем; если ты бежишь от него, то скорее покидай здешние края. Границы наши небезопасны, отовсюду нависла угроза; а мы всего и хотим жить по своей воле и оставить свое при себе – нам не нужно чужих хозяев, ни злых, ни добрых. В былые дни мы привечали странников, а теперь с непрошеными гостями велено быстро управляться. Так кто же ты такой? Ты-то кому служишь? По чьему веленью преследуешь орков на нашей земле?
   – Я не служу никому, – сказал Арагорн, – но прислужников Саурона преследую повсюду, не разбирая границ. Вряд ли кому из людей повадки орков знакомы лучше меня, и гонюсь я за ними не по собственной прихоти. Те, кого мы преследуем, захватили в плен двух моих друзей. В такой нужде мчишься без оглядки, конный ты или пеший, и ни у кого на это не спрашиваешь дозволения. И врагам заранее счет не ведешь – разве что потом по отсеченным головам. Я ведь не безоружен.
   Арагорн сбросил плащ. Блеснули самоцветные эльфийские ножны, и яркий клинок Андрила взвился могучим пламенем.
   – Элендил! – воскликнул он. – Я Арагорн, сын Арахорна, и меня именуют Элессар, Эльфийский Берилл, Дунадан; я – наследник великого князя гондорского Исилдура, сына Элендила. Вот он, его сломанный и заново скованный меч! Кто вы – подмога мне или помеха? Выбор за вами!
   Гимли и Леголас не верили глазам – таким своего сотоварища они еще не видели: Эомер словно бы умалился, а он точно вырос, лицо его просияло отблеском власти и величия древних изваяний. Леголасу на миг почудилось, будто чело Арагорна увенчала белая огненная корона.
   Эомер отступил и почтительно потупил гордый взор.
   – Небывалые настали времена, – проговорил он. – Сказанья и были вырастают навстречу тебе из травы. Скажи мне, о господин, – обратился он к Арагорну, – что привело тебя сюда? Речи твои суровы и темны. Давно уж Боромир, сын Денэтора, поехал за ответом на прорицанье, и конь, ему отданный, вернулся назад без всадника. Ты – северный вестник рока: что же он велит нам?
   – Велит выбирать, – ответствовал Арагорн. – Скажи Теодену, сыну Тенгела, что войны не минуешь, в союзе с Сауроном или против него. Жить по-прежнему никому больше не дано, и оставить при себе то, что мнишь своим, – тоже. Но об этом потом, если мне приведется – а надо, чтоб привелось, – говорить с самим конунгом. Теперь же время не терпит, и мне нужна твоя помощь, хотя бы твои вести. Ты слышал уже, мы гнались за ватагой орков, чтобы освободить друзей. Каков твой совет?
   – Мой совет – оставить погоню, – сказал Эомер. – Орки перебиты все до единого.
   – А наши друзья?
   – Были одни лишь трупы орков.
   – Да, что-то непонятно, – сказал Арагорн. – А вы хорошо искали? Точно ли не было других мертвецов, только орки? Наши друзья – маленькие, на ваш взгляд почти что дети, босые, в серой одежде.
   – Ни детей, ни гномов не было среди мертвых, – сказал Эомер. – Мы пересчитали убитых и, как велит наш обычай, свалили падаль грудою и подожгли ее. Останки, наверно, еще дымятся.
   – Они не дети и не гномы, – сказал Гимли. – Друзья наши были хоббиты.
   – Хоббиты? – удивился Эомер. – Какие такие хоббиты? Чудно вы их называете.
   – Они и народец-то чудной, – сказал Гимли. – Но с этими двумя мы очень сдружились. А про хоббитов вы слыхали в том прорицании, которое встревожило Минас-Тирит. Там сказано было: «…невысоклик отважится взять…» Хоббиты и есть невысоклики.
   – Невысоклики! – расхохотался спешенный всадник рядом с Эомером. – Ох, невысоклики! Это коротышки-то из детских песенок и северных побасенок? Ой-ой-ой! Мы что, заехали в сказку или все-таки ходим средь бела дня по зеленой траве?
   – Бывает, что не различишь, – сказал Арагорн. – Ведь сказки о нашем времени будут слагаться потом. Ты говоришь – по зеленой траве? Вот тебе и сказка средь бела дня!
   – Замешкались мы, – сказал всадник Эомеру, не обращая внимания на Арагорна. – Надо нам торопиться на юг, Сенешаль. А они пусть тешатся выдумками, эти дикари. Или, может, связать их и доставить конунгу?
   – Спокойствие, Эотан! – распорядился Эомер на здешнем наречии. – Оставь меня с ними. И выстрой эоред на дороге, сейчас пойдем к Онтаве.
 
   Эотан что-то буркнул под нос, потом отдал команду, всадники отъехали и построились поодаль. На склоне остались лишь трое путников с Эомером.