Страница:
Мелькор искусно привлекал к себе многих. В его умных речах почти все было истинно, почти... Он умел говорить так, что слушатели потом считали его мысли своими собственными. Он смущал Нолдоров видениями бескрайних земель на востоке, которыми они, сильные и свободные, могли бы править по собственному усмотрению. И вот уже поползли слухи, что Валары из зависти привели Квэнди в Аман, они боятся, как бы красота и творческая сила, данная Илуватаром своим Детям, не возвысила эльфов над Валарами, как бы не расселились эльфы по всему лику Арды...
Валарам ведом был грядущий приход людей, но эльфы ничего не знали об этом. Манвэ не спешил посвящать их в планы Эру. Тогда Мелькор под большим секретом поведал Перворожденным о приходе Смертных. Правда, он и сам почти ничего не знал о людях, ведь тогда, в Довременье, он был слишком увлечен своей музыкой и не вслушивался в Третью Тему Илуватара. И вот эльфы уже говорят, что Манвэ специально держит их в плену, дабы позволить людям прийти и беспрепятственно занять Среднеземье. Валарам-де, легче покорить и держать в подчинении этот недолговечный народ, а эльфы, по милости людей, лишатся земель, дарованных Илуватаром. Правдой тут и не пахло. Валары не думали подчинять себе людей, однако многие Нолдоры поверили злобным наветам, а те, кто не поверил, все же внимательно прислушивались к этой клевете.
Прежде чем Валары заподозрили неладное, мир Валинора был отравлен. Нолдоры начали роптать, гордыня заставляла их забыть, кто дал им знания, от кого получили они в дар искусство высокого труда.
Но сильнее других зажглось жаждой свободы и новых земель неукротимое сердце Феанора. Мелькор был доволен: к этому он и стремился, больше всего ненавидя старшего сына Финвэ и подбираясь к Сильмариллам. Но пока они были недостижимы для него. Феанор выносил камни только по праздникам. Тогда они сияли в легком обруче, охватывавшем его высокий лоб. Остальное время Сильмариллы были скрыты в глубокой сокровищнице Тириона. Ревнивой стала любовь Феанора к камням, он уже прятал их от чужих взоров, позволяя смотреть на них только отцу и сыновьям. Теперь он все реже вспоминал, что свет, заключенный в Сильмариллах, не его собственность...
Немалым почетом пользовались старшие сыновья Финвэ — Феанор и Финголфин, но возгордились они и, возгордившись, стали оспаривать друг у друга право первенства. Этого случая не мог упустить Мелькор. И вот до Феанора стали доходить слухи о том, что Финголфин с сыновьями задумал лишить власти Финвэ и род Феанора и с ведома Валаров, стать владыкой Нолдоров. Валары якобы недовольны тем, что Сильмариллы упрятаны в подвалах Тириона, они хотят завладеть ими. А до Финголфина дошли такие слова: «Будь настороже! Не жалует сын Мириэль сыновей Индис. Влияние Феанора растет, отца он уже прибрал к рукам и скоро прогонит вас из Тириона».
Эта двойная ложь особенно удалась Мелькору. Гордость и гнев поднимались в душах Нолдоров, ослепляя их. Тут, опять вовремя, Мелькор завел речь об оружии, и Нолдоры бросились ковать мечи, топоры, копья. Много было изготовлено в то время щитов, украшенных гербами соперничавших родов. Про мечи помалкивали пока, и каждый считал, что об опасности ведомо лишь ему одному.
Феанор в своей тайной кузнице (о ней не знал даже Мелькор) выковал и дивно закалил мечи для себя и сыновей, сделал он и высокие шлемы с алыми гребнями. Не раз пожалел Махтан о том дне, когда он открыл зятю секреты кузнечного дела, полученные от Аулэ.
Вот так, слухами, ложью и коварными советами Мелькор разжег междоусобицу в народе Нолдоров. Благоденствию Валинора пришел конец. Феанор открыто роптал, грозился покинуть Валинор и увести Нолдоров из рабства в свободный внешний мир.
Тирион полнился слухами и глухим недовольством. Встревоженный Финвэ собрал родичей на Совет. Еще до начала Совета вышел вперед Финголфин и сказал:
— Отец! Ты владыка Нолдоров! Ужели не смиришь гордыню нашего брата? Не напрасно прозвали его Пламенным Духом, но это не дает ему права говорить так, будто он правит народом. Ты, отец, призывал Квэнди покинуть свои земли и отправиться за море. Ты вел Нолдоров к свету Эльдамара. Скажи, что ты не раскаиваешься в этом, и мы, твои сыновья, поклянемся в верности тебе.
В это время в зал Совета вошел Феанор. Сияющий доспех облекал его, у пояса висел длинный меч, а голову покрывал боевой шлем.
— Так я и знал, — зловеще произнес он, — мой сводный братец решил опередить меня и здесь! — С этими словами он обнажил меч и громко приказал Финголфину. — Прочь! Убирайся, и впредь знай свое место!
Финголфин даже не взглянул на брата, молча поклонился Финвэ и направился к выходу. Но у самых дверей Феанор заступил ему дорогу и, приставив к груди сверкающий меч, заносчиво сказал:
— Смотри, братец! Он поострее твоего языка. Если ты еще раз попробуешь возводить на меня напраслину перед отцом, клянусь, мой меч избавит Нолдоров от того, кто так жаждет править рабами!
Дом Финвэ стоял на большой площади под маяком, и многие собравшиеся слышали слова Феанора. Финголфин и тут ничего не ответил, молча прошел сквозь толпу и отправился искать младшего брата.
Валары не могли не заметить волнений, но подлинной причины не знали. Поэтому, раз Феанор первым возвысил голос против них, они сочли его зачинщиком, решив, что причиной послужила его надменность и своеволие, хотя и остальных Нолдоров обуяла гордыня. Манвэ был удручен, но до поры лишь молча наблюдал за происходящим. Ведь Эльдары сами пришли в земли Амана и вольны уйти, когда захотят. Если бы они решились на такую глупость, Валары не стали бы им препятствовать. Однако то, что произошло на Совете у Финвэ, не могло остаться безнаказанным. Слова и поступки Феанора возмутили и огорчили Валаров. Его призвали в Круг Судеб и потребовали ответа. Множество Нолдоров собралось там же. Феанор стоял перед Мандосом и отвечал на вопросы Валаров. Только здесь тайное стало явным, только теперь раскрылись козни Мелькора. Тулкас немедленно отправился за злодеем. Но какова бы ни была роль Мелькора в происшедшем, Феанор все равно оставался виновным в нарушении мира Валинора и в том, что осмелился поднять руку на брата. Мандос изрек:
— Ты говоришь о рабстве. Тогда и ты раб и будешь им везде. Манвэ — повелитель всей Арды, а не одного только Амана. Ты нарушил закон, выслушай приговор: ты покинешь Тирион на двенадцать лет. Обратись к себе, вспомни, кто ты и как пришел сюда. По истечении двенадцати лет дело твое будет предано забвению, если обиженные тобой простят тебя.
Тогда сказал Финголфин:
— Я прощаю брату моему. — Но молча стоял Феанор перед Валарами. Потом он повернулся, покинул место Совета и ушел из Валмара. Его сопровождали сыновья. На севере Валинора, высоко в горах, возвели они гордый дворец-крепость Форменос. Там хранились их сокровища и оружие, там, в глубокой кладовой, окованной металлом, заперты были Сильмариллы. Спустя время пришел к любимому сыну и Финвэ. Правление Нолдорами он передал Финголфину. Так ложь Мелькора обрела видимость правды, и случилось это по вине самого Феанора; раздор же, посеянный Мелькором, остался надолго и спустя многие годы все еще жил меж сыновьями Финголфина и Феанора.
Мелькор, узнав о том, что его намерения раскрыты, прикинулся облаком, медленно плывущим над горными вершинами, и так ускользнул от Тулкаса. Многим показалось, что свет Дерев с тех пор померк, а тени вытянулись и потемнели.
Долго не показывался Мелькор в Валиноре. Даже вестей о нем не было слышно. Но однажды, неожиданно, он возник перед воротами горного дома Феанора и вызвал его для беседы. Используя весь свой ум и хитрость, заверял он гордого сына Финвэ в дружбе и убеждал бежать из-под власти Валаров.
— Видишь, насколько я был прав, — говорил он. — Тебя несправедливо изгнали, а Нолдорами правит Финголфин. Но если твой дух не утратил стремления к свободе, я готов помочь. Я могу унести тебя с этого маленького клочка земли. Разве перед тобой не Валар? Да, я такой же, как и те, кто восседает в Креслах Совета Валинора, разве что сильнее многих из них. Но я всегда был другом Нолдоров, самых умелых и доблестных на Арде.
Молча слушал Феанор речи Мелькора. Ожесточенный и оскорбленный изгнанием, он не мог решить, принять ли помощь Мелькора, довериться ли ему? А Мелькор, видя сомнения Феанора и зная, что он давно стал рабом Сильмариллов, решил подлить масла в огонь.
— Вижу, надежный оплот ты возвел. Только не надейся, что в пределах владений Валаров какая-нибудь сокровищница будет достаточно крепка, чтобы уберечь Сильмариллы!
Здесь Мелькор перестарался. Упоминание о Камнях разбудило дремавшее пламя. Феанор словно прожег взглядом прекрасную оболочку Мелькора, проник в его помыслы и узрел страстную жажду обладания Сильмариллами. В гневе проклял он Мелькора страшными словами и выгнал вон, захлопнув ворота перед одним из самых могучих духов Эа.
И Мелькор с позором удалился. Отовсюду грозила ему опасность, не время было мстить, но черный огонь мести кипел в нем. Финвэ, узнав о случившемся, в великом страхе поспешил отправить гонцов в Валмар.
Гонцы застали Валаров в Креслах Совета. С беспокойством взирали Стихии Арды на удлинившиеся тени.
Едва прозвучали первые слова, Оромэ и Тулкас вскочили и собрались в погоню, но в это время прибыли вестники из Эльдамара. Они сообщили, что Мелькор объявился. С вершины Туны видели эльфы, как он разгневанным смерчем несся через Калакирью, а потом повернул на север. Тень его накрыла Альквалондэ и умчалась к границам Арамана.
Да, Мелькор покинул Благословенный Край. Валары напрасно ждали вестей о нем. Все было спокойно, и незамутненным светом сияли Два Древа. Но черная туча сомнений словно бы наползла с севера и к радости обитателей Амана отныне примешивалась тревога и предчувствие близкой беды.
Глава 8 ЗАТМЕНИЕ ВАЛИНОРА
Глава 9 ИСХОД НОЛДОРОВ
Валарам ведом был грядущий приход людей, но эльфы ничего не знали об этом. Манвэ не спешил посвящать их в планы Эру. Тогда Мелькор под большим секретом поведал Перворожденным о приходе Смертных. Правда, он и сам почти ничего не знал о людях, ведь тогда, в Довременье, он был слишком увлечен своей музыкой и не вслушивался в Третью Тему Илуватара. И вот эльфы уже говорят, что Манвэ специально держит их в плену, дабы позволить людям прийти и беспрепятственно занять Среднеземье. Валарам-де, легче покорить и держать в подчинении этот недолговечный народ, а эльфы, по милости людей, лишатся земель, дарованных Илуватаром. Правдой тут и не пахло. Валары не думали подчинять себе людей, однако многие Нолдоры поверили злобным наветам, а те, кто не поверил, все же внимательно прислушивались к этой клевете.
Прежде чем Валары заподозрили неладное, мир Валинора был отравлен. Нолдоры начали роптать, гордыня заставляла их забыть, кто дал им знания, от кого получили они в дар искусство высокого труда.
Но сильнее других зажглось жаждой свободы и новых земель неукротимое сердце Феанора. Мелькор был доволен: к этому он и стремился, больше всего ненавидя старшего сына Финвэ и подбираясь к Сильмариллам. Но пока они были недостижимы для него. Феанор выносил камни только по праздникам. Тогда они сияли в легком обруче, охватывавшем его высокий лоб. Остальное время Сильмариллы были скрыты в глубокой сокровищнице Тириона. Ревнивой стала любовь Феанора к камням, он уже прятал их от чужих взоров, позволяя смотреть на них только отцу и сыновьям. Теперь он все реже вспоминал, что свет, заключенный в Сильмариллах, не его собственность...
Немалым почетом пользовались старшие сыновья Финвэ — Феанор и Финголфин, но возгордились они и, возгордившись, стали оспаривать друг у друга право первенства. Этого случая не мог упустить Мелькор. И вот до Феанора стали доходить слухи о том, что Финголфин с сыновьями задумал лишить власти Финвэ и род Феанора и с ведома Валаров, стать владыкой Нолдоров. Валары якобы недовольны тем, что Сильмариллы упрятаны в подвалах Тириона, они хотят завладеть ими. А до Финголфина дошли такие слова: «Будь настороже! Не жалует сын Мириэль сыновей Индис. Влияние Феанора растет, отца он уже прибрал к рукам и скоро прогонит вас из Тириона».
Эта двойная ложь особенно удалась Мелькору. Гордость и гнев поднимались в душах Нолдоров, ослепляя их. Тут, опять вовремя, Мелькор завел речь об оружии, и Нолдоры бросились ковать мечи, топоры, копья. Много было изготовлено в то время щитов, украшенных гербами соперничавших родов. Про мечи помалкивали пока, и каждый считал, что об опасности ведомо лишь ему одному.
Феанор в своей тайной кузнице (о ней не знал даже Мелькор) выковал и дивно закалил мечи для себя и сыновей, сделал он и высокие шлемы с алыми гребнями. Не раз пожалел Махтан о том дне, когда он открыл зятю секреты кузнечного дела, полученные от Аулэ.
Вот так, слухами, ложью и коварными советами Мелькор разжег междоусобицу в народе Нолдоров. Благоденствию Валинора пришел конец. Феанор открыто роптал, грозился покинуть Валинор и увести Нолдоров из рабства в свободный внешний мир.
Тирион полнился слухами и глухим недовольством. Встревоженный Финвэ собрал родичей на Совет. Еще до начала Совета вышел вперед Финголфин и сказал:
— Отец! Ты владыка Нолдоров! Ужели не смиришь гордыню нашего брата? Не напрасно прозвали его Пламенным Духом, но это не дает ему права говорить так, будто он правит народом. Ты, отец, призывал Квэнди покинуть свои земли и отправиться за море. Ты вел Нолдоров к свету Эльдамара. Скажи, что ты не раскаиваешься в этом, и мы, твои сыновья, поклянемся в верности тебе.
В это время в зал Совета вошел Феанор. Сияющий доспех облекал его, у пояса висел длинный меч, а голову покрывал боевой шлем.
— Так я и знал, — зловеще произнес он, — мой сводный братец решил опередить меня и здесь! — С этими словами он обнажил меч и громко приказал Финголфину. — Прочь! Убирайся, и впредь знай свое место!
Финголфин даже не взглянул на брата, молча поклонился Финвэ и направился к выходу. Но у самых дверей Феанор заступил ему дорогу и, приставив к груди сверкающий меч, заносчиво сказал:
— Смотри, братец! Он поострее твоего языка. Если ты еще раз попробуешь возводить на меня напраслину перед отцом, клянусь, мой меч избавит Нолдоров от того, кто так жаждет править рабами!
Дом Финвэ стоял на большой площади под маяком, и многие собравшиеся слышали слова Феанора. Финголфин и тут ничего не ответил, молча прошел сквозь толпу и отправился искать младшего брата.
Валары не могли не заметить волнений, но подлинной причины не знали. Поэтому, раз Феанор первым возвысил голос против них, они сочли его зачинщиком, решив, что причиной послужила его надменность и своеволие, хотя и остальных Нолдоров обуяла гордыня. Манвэ был удручен, но до поры лишь молча наблюдал за происходящим. Ведь Эльдары сами пришли в земли Амана и вольны уйти, когда захотят. Если бы они решились на такую глупость, Валары не стали бы им препятствовать. Однако то, что произошло на Совете у Финвэ, не могло остаться безнаказанным. Слова и поступки Феанора возмутили и огорчили Валаров. Его призвали в Круг Судеб и потребовали ответа. Множество Нолдоров собралось там же. Феанор стоял перед Мандосом и отвечал на вопросы Валаров. Только здесь тайное стало явным, только теперь раскрылись козни Мелькора. Тулкас немедленно отправился за злодеем. Но какова бы ни была роль Мелькора в происшедшем, Феанор все равно оставался виновным в нарушении мира Валинора и в том, что осмелился поднять руку на брата. Мандос изрек:
— Ты говоришь о рабстве. Тогда и ты раб и будешь им везде. Манвэ — повелитель всей Арды, а не одного только Амана. Ты нарушил закон, выслушай приговор: ты покинешь Тирион на двенадцать лет. Обратись к себе, вспомни, кто ты и как пришел сюда. По истечении двенадцати лет дело твое будет предано забвению, если обиженные тобой простят тебя.
Тогда сказал Финголфин:
— Я прощаю брату моему. — Но молча стоял Феанор перед Валарами. Потом он повернулся, покинул место Совета и ушел из Валмара. Его сопровождали сыновья. На севере Валинора, высоко в горах, возвели они гордый дворец-крепость Форменос. Там хранились их сокровища и оружие, там, в глубокой кладовой, окованной металлом, заперты были Сильмариллы. Спустя время пришел к любимому сыну и Финвэ. Правление Нолдорами он передал Финголфину. Так ложь Мелькора обрела видимость правды, и случилось это по вине самого Феанора; раздор же, посеянный Мелькором, остался надолго и спустя многие годы все еще жил меж сыновьями Финголфина и Феанора.
Мелькор, узнав о том, что его намерения раскрыты, прикинулся облаком, медленно плывущим над горными вершинами, и так ускользнул от Тулкаса. Многим показалось, что свет Дерев с тех пор померк, а тени вытянулись и потемнели.
Долго не показывался Мелькор в Валиноре. Даже вестей о нем не было слышно. Но однажды, неожиданно, он возник перед воротами горного дома Феанора и вызвал его для беседы. Используя весь свой ум и хитрость, заверял он гордого сына Финвэ в дружбе и убеждал бежать из-под власти Валаров.
— Видишь, насколько я был прав, — говорил он. — Тебя несправедливо изгнали, а Нолдорами правит Финголфин. Но если твой дух не утратил стремления к свободе, я готов помочь. Я могу унести тебя с этого маленького клочка земли. Разве перед тобой не Валар? Да, я такой же, как и те, кто восседает в Креслах Совета Валинора, разве что сильнее многих из них. Но я всегда был другом Нолдоров, самых умелых и доблестных на Арде.
Молча слушал Феанор речи Мелькора. Ожесточенный и оскорбленный изгнанием, он не мог решить, принять ли помощь Мелькора, довериться ли ему? А Мелькор, видя сомнения Феанора и зная, что он давно стал рабом Сильмариллов, решил подлить масла в огонь.
— Вижу, надежный оплот ты возвел. Только не надейся, что в пределах владений Валаров какая-нибудь сокровищница будет достаточно крепка, чтобы уберечь Сильмариллы!
Здесь Мелькор перестарался. Упоминание о Камнях разбудило дремавшее пламя. Феанор словно прожег взглядом прекрасную оболочку Мелькора, проник в его помыслы и узрел страстную жажду обладания Сильмариллами. В гневе проклял он Мелькора страшными словами и выгнал вон, захлопнув ворота перед одним из самых могучих духов Эа.
И Мелькор с позором удалился. Отовсюду грозила ему опасность, не время было мстить, но черный огонь мести кипел в нем. Финвэ, узнав о случившемся, в великом страхе поспешил отправить гонцов в Валмар.
Гонцы застали Валаров в Креслах Совета. С беспокойством взирали Стихии Арды на удлинившиеся тени.
Едва прозвучали первые слова, Оромэ и Тулкас вскочили и собрались в погоню, но в это время прибыли вестники из Эльдамара. Они сообщили, что Мелькор объявился. С вершины Туны видели эльфы, как он разгневанным смерчем несся через Калакирью, а потом повернул на север. Тень его накрыла Альквалондэ и умчалась к границам Арамана.
Да, Мелькор покинул Благословенный Край. Валары напрасно ждали вестей о нем. Все было спокойно, и незамутненным светом сияли Два Древа. Но черная туча сомнений словно бы наползла с севера и к радости обитателей Амана отныне примешивалась тревога и предчувствие близкой беды.
Глава 8 ЗАТМЕНИЕ ВАЛИНОРА
Mанвэ считал, что Мелькор укрылся в своих старых владениях на севере Среднеземья. Оромэ и Тулкас обыскали весь север от берегов Тэлери до ледяных пустошей, но не обнаружили даже следов Врага. Мелькор исчез. Валары усилили охрану северных границ, но и она оказалась втуне, ибо на самом деле Мелькор, миновав земли Тэлери, повернул назад и незримым перенесся далеко на юг. Он все еще продолжал оставаться Валаром и мог менять облик и бродить невидимым, хотя уже близилось для него время утраты этой способности.
Так безвидным и прибыл Мелькор в мглистый Аватар. Далеко к югу от Эльдамара, у подножия Пелоров, тянулись мрачные берега этого темного, неизведанного края. Там между черным холодным морем и отвесными кручами гор лежали самые непроглядные темени в мире. Там, в Аватаре, никому неведомо, жила Унголианта.
Эльдары не знают, откуда она пришла в мир, но, говорят задолго до того, как Мелькор поднял руку на владения Манвэ, она выступила из тьмы, окружающей Арду, а родом была из первых сильных духов, чью сущность исказил Мелькор. Унголианта не знала и знать не хотела никаких хозяев, никаких условий и договоров, ничто не существовало для нее, кроме собственного вожделения, кроме жажды насытить свою пустоту. Когда Оромэ очищал север от всякой нечисти, Унголианта перебралась на юг, а потом прокралась обратно, к границам Благословенного Края. Дело было в том, что она больше всего в мире ненавидела свет и одновременно больше всего жаждала света как самой лакомой пищи.
В облике чудовищного паука жила она в горах, заплетая ущелья черной паутиной, улавливающей даже малую толику света. Им питалась Унголианта, извергая смрадную мглу, расползавшуюся вокруг ее логова. Давно сидела она здесь, все вокруг пропиталось ее тлетворными миазмами, и ни единый луч света не проникал сквозь них. Унголианта голодала.
И вот в Аватар явился Мелькор. Здесь он снова принял облик грозного тирана, внушающего ужас Владыки Тьмы. Отныне и навеки облик этот стал его единственной и настоящей формой. Здесь, среди черных теней, непроницаемых даже для всевидящего Манвэ, Мелькор нашел Унголианту и посвятил в планы своей мести. Унголианта страшилась мощи Владык, но голод терзал ее невыносимо. Тогда Мелькор пообещал: «Если ты будешь послушна моей воле, я сумею унять твой голод. Сделай, как я велю, и, клянусь, ты получишь все, что будет в моих руках». Он легко клялся, этот Мелькор, легко, потому что смеялся над любой клятвой.
Унголианта согласилась. Она окутала себя и Мелькора в Ничто, потом стала быстро плести сеть, перебрасывая нити с утеса на утес, через пропасти и трещины, все выше и выше, пока не дотянулись они до вершины Хиарментира, высочайшей горы на всем юге.
Валары не интересовались этим бесплодным, позабытым краем, но, если бы теперь, они устремили взор на юг, там, на далекой вершине они заметили бы стоявших рядом Мелькора и Унголианту.
Перед ними расстилались леса Оромэ, западнее — золотились высокой пшеницей поля Йаванны, а еще дальше к северу в дивном свете Телпериона и Лаурелина сверкали серебром дворцы Валмара. Расхохотался Мелькор, сорвался вниз и вихрем понесся на север. Рядом бесшумно струилась Унголианта, прикрывая их обоих завесой тьмы.
Мелькор остался верен себе и снова выбрал время праздника. Конечно, подвластны времена года могучим Валарам, конечно, не знает Благословенный Край мертвящей зимней стужи, но и Валары, и Майа, и Эльдары живут на Арде, маленьком царстве на просторах безграничной Эа, а жизнь Эа — это Время, вечно длящееся от первой ноты Музыки Айнуров до последнего звука Великого Хора Илуватара. С тех пор как Валары приняли зримый облик, они старались походить на Детей Эру: так же ели и пили, собирали плоды, выращенные Йаванной на земле, сотворенной ими по воле Единого.
Время цветения и сбора урожая установлено Йаванной. Когда поспевали первые плоды, Манвэ устраивал великое пиршество во славу Эру. Тогда все народы, населявшие Валинор, собирались на склонах Таниквэтил, пели и веселились.
И вот Манвэ повелел объявить, что предстоящий праздник будет особенно торжественным и пышным. Бегство Мелькора сулило в будущем многие труды и беды, никто не мог предвидеть, какие раны нанесут земле грядущие битвы и когда удастся сломить супостата. А пока Манвэ решил, не откладывая, исцелить Нолдоров от гордыни и распрей. Он пригласил всех собраться в чертогах Таниквэтил, чтобы покончить с враждой, разделившей славнейших среди Нолдоров, и предать забвению козни Врага.
На праздник пришли Ваниары, Нолдоры и многие Майа. Валары являли подлинную красоту и величие. На зеленых склонах Таниквэтил было много песен и танцев. Опустели в тот день улицы Валмара, затихли лестницы Тириона и земли покоились в мире. Только Тэлери распевали песни у себя на побережье. Их мало заботили времена года, они не думали о бремени Владык Арды и об угрозе, нависшей над Валинором.
К сожалению, Манвэ не удалось полностью осуществить свой замысел. Хотя Феанор и пришел на праздник (единственный, кому повелели прийти), но ни Финвэ, ни Нолдоры Форменоса не явились. Передавали слова Финвэ: «Пока Феанору запрещено появляться на Туне, я не считаю себя правителем и не хочу встречаться с моим народом». Феанор пришел, но пришел в повседневном платье, без украшений и без Сильмариллов, скрыв их в железной кладовой Форменоса и от Валаров, и от Эльдаров. Перед троном Манвэ он встретился с Финголфином и даже выказал ему на словах дружелюбие, а Финголфин поклялся забыть о мече, приставленном к его груди.
— Я держу обещание, — громко сказал он, — прощаю тебя и не помню обиды.
С этими словами Финголфин протянул руку Феанор молча пожал ее, а Финголфин пылко воскликнул:
— Мы только наполовину братья по крови, но по духу я — твой истинный брат! Веди, я последую за тобой. Да не разделят нас впредь никакие обиды!
— Я слышал твое слово. Быть посему, — сдержанно ответил Феанор. Никто тогда не предполагал, каким смыслом наполнятся вскоре его слова.
Говорят, это было в час слияния света Дерев. Тихий Валмар тонул в золотом и серебряном блеске, когда над Валинором, подобно гонимой ветром черной туче, пронеслись две зловещие тени — Унголианта и Мелькор. Они опустились у подножия Эзеллохара и мгла Унголианты тотчас стала расползаться вокруг, сгущаясь у подножия Дерев. Мелькор вступил на холм и черным копьем прошил оба Светлых Древа. Сок их заструился подобно крови из глубоких ран, и тяжелые светоносные капли упали наземь. Унголианта приникла к стволам, высосала соки, яд смерти проник в корни, ветви и крону, и на глазах Деревья иссохли и умерли. Но страшная тварь еще не насытилась. Она подползла к светящимся родникам Варды и вылакала их до дна. Она пила свет, а мгла вокруг становилась угольно-черной, и сама Унголианта росла и росла, пока не превратилась в исполинское чудовище, устрашившее даже Мелькора.
Великая тьма пала на Валинор. Элеммирэ из Ваниаров сложил песню о том дне, и все Эльдары знают ее. Но даже песне самого искусного певца не дано передать скорбь и отчаяние, охватившее Валинор, когда угас Дивный Свет. Тьма, пришедшая на смену ему, уже не была просто отсутствием света, теперь она стала одушевленной. Злоба создала эту Тьму из Света; она ослепляла, угнетала душу, тисками сжимала сердце и подавляла волю.
Варда с высоты Таниквэтил увидела огромную Тень, бастионами черноты высилась она над онемевшим Валмаром. Казалось, весь мир канул в пучину непроглядной ночи и только вершина Горы последним оплотом стоит во мраке. Смолкли песни. Тишина окутала Валинор, только издали, сквозь брешь в Пелорах, ветер доносил плач Тэлери, похожий на крик чаек. С востока пахнуло холодом, а из морских далей начали подниматься, наплывая на берег, промозглые туманы.
Один только Манвэ пристально всматривался вдаль, и только его взор смог уловить далеко на севере быстро удалявшийся сгусток истинной Тьмы. Так понял Манвэ, что Мелькор приходил и ушел.
Валары снарядили погоню. Кони Оромэ сотрясали землю, снопы искр летели из-под копыт Нахара — они были единственными проблесками света в новой ночи Валинора. Грозным, неотвратимым возмездием мчались они, но, достигнув тьмы Унголианты, ослепли вдруг Валары, растерялись и сбились со следа. Смолк могучий глас Валаромы, Тулкас напрасно поражал копьем темноту вокруг, и его могучие руки наливались незнакомой усталостью. Наконец Тьма отхлынула, но теперь нигде не было ни следа Мелькора. Он отомстил и ушел, скрылся неизвестно где, затаился, и никто не знал -надолго ли.
Так безвидным и прибыл Мелькор в мглистый Аватар. Далеко к югу от Эльдамара, у подножия Пелоров, тянулись мрачные берега этого темного, неизведанного края. Там между черным холодным морем и отвесными кручами гор лежали самые непроглядные темени в мире. Там, в Аватаре, никому неведомо, жила Унголианта.
Эльдары не знают, откуда она пришла в мир, но, говорят задолго до того, как Мелькор поднял руку на владения Манвэ, она выступила из тьмы, окружающей Арду, а родом была из первых сильных духов, чью сущность исказил Мелькор. Унголианта не знала и знать не хотела никаких хозяев, никаких условий и договоров, ничто не существовало для нее, кроме собственного вожделения, кроме жажды насытить свою пустоту. Когда Оромэ очищал север от всякой нечисти, Унголианта перебралась на юг, а потом прокралась обратно, к границам Благословенного Края. Дело было в том, что она больше всего в мире ненавидела свет и одновременно больше всего жаждала света как самой лакомой пищи.
В облике чудовищного паука жила она в горах, заплетая ущелья черной паутиной, улавливающей даже малую толику света. Им питалась Унголианта, извергая смрадную мглу, расползавшуюся вокруг ее логова. Давно сидела она здесь, все вокруг пропиталось ее тлетворными миазмами, и ни единый луч света не проникал сквозь них. Унголианта голодала.
И вот в Аватар явился Мелькор. Здесь он снова принял облик грозного тирана, внушающего ужас Владыки Тьмы. Отныне и навеки облик этот стал его единственной и настоящей формой. Здесь, среди черных теней, непроницаемых даже для всевидящего Манвэ, Мелькор нашел Унголианту и посвятил в планы своей мести. Унголианта страшилась мощи Владык, но голод терзал ее невыносимо. Тогда Мелькор пообещал: «Если ты будешь послушна моей воле, я сумею унять твой голод. Сделай, как я велю, и, клянусь, ты получишь все, что будет в моих руках». Он легко клялся, этот Мелькор, легко, потому что смеялся над любой клятвой.
Унголианта согласилась. Она окутала себя и Мелькора в Ничто, потом стала быстро плести сеть, перебрасывая нити с утеса на утес, через пропасти и трещины, все выше и выше, пока не дотянулись они до вершины Хиарментира, высочайшей горы на всем юге.
Валары не интересовались этим бесплодным, позабытым краем, но, если бы теперь, они устремили взор на юг, там, на далекой вершине они заметили бы стоявших рядом Мелькора и Унголианту.
Перед ними расстилались леса Оромэ, западнее — золотились высокой пшеницей поля Йаванны, а еще дальше к северу в дивном свете Телпериона и Лаурелина сверкали серебром дворцы Валмара. Расхохотался Мелькор, сорвался вниз и вихрем понесся на север. Рядом бесшумно струилась Унголианта, прикрывая их обоих завесой тьмы.
Мелькор остался верен себе и снова выбрал время праздника. Конечно, подвластны времена года могучим Валарам, конечно, не знает Благословенный Край мертвящей зимней стужи, но и Валары, и Майа, и Эльдары живут на Арде, маленьком царстве на просторах безграничной Эа, а жизнь Эа — это Время, вечно длящееся от первой ноты Музыки Айнуров до последнего звука Великого Хора Илуватара. С тех пор как Валары приняли зримый облик, они старались походить на Детей Эру: так же ели и пили, собирали плоды, выращенные Йаванной на земле, сотворенной ими по воле Единого.
Время цветения и сбора урожая установлено Йаванной. Когда поспевали первые плоды, Манвэ устраивал великое пиршество во славу Эру. Тогда все народы, населявшие Валинор, собирались на склонах Таниквэтил, пели и веселились.
И вот Манвэ повелел объявить, что предстоящий праздник будет особенно торжественным и пышным. Бегство Мелькора сулило в будущем многие труды и беды, никто не мог предвидеть, какие раны нанесут земле грядущие битвы и когда удастся сломить супостата. А пока Манвэ решил, не откладывая, исцелить Нолдоров от гордыни и распрей. Он пригласил всех собраться в чертогах Таниквэтил, чтобы покончить с враждой, разделившей славнейших среди Нолдоров, и предать забвению козни Врага.
На праздник пришли Ваниары, Нолдоры и многие Майа. Валары являли подлинную красоту и величие. На зеленых склонах Таниквэтил было много песен и танцев. Опустели в тот день улицы Валмара, затихли лестницы Тириона и земли покоились в мире. Только Тэлери распевали песни у себя на побережье. Их мало заботили времена года, они не думали о бремени Владык Арды и об угрозе, нависшей над Валинором.
К сожалению, Манвэ не удалось полностью осуществить свой замысел. Хотя Феанор и пришел на праздник (единственный, кому повелели прийти), но ни Финвэ, ни Нолдоры Форменоса не явились. Передавали слова Финвэ: «Пока Феанору запрещено появляться на Туне, я не считаю себя правителем и не хочу встречаться с моим народом». Феанор пришел, но пришел в повседневном платье, без украшений и без Сильмариллов, скрыв их в железной кладовой Форменоса и от Валаров, и от Эльдаров. Перед троном Манвэ он встретился с Финголфином и даже выказал ему на словах дружелюбие, а Финголфин поклялся забыть о мече, приставленном к его груди.
— Я держу обещание, — громко сказал он, — прощаю тебя и не помню обиды.
С этими словами Финголфин протянул руку Феанор молча пожал ее, а Финголфин пылко воскликнул:
— Мы только наполовину братья по крови, но по духу я — твой истинный брат! Веди, я последую за тобой. Да не разделят нас впредь никакие обиды!
— Я слышал твое слово. Быть посему, — сдержанно ответил Феанор. Никто тогда не предполагал, каким смыслом наполнятся вскоре его слова.
Говорят, это было в час слияния света Дерев. Тихий Валмар тонул в золотом и серебряном блеске, когда над Валинором, подобно гонимой ветром черной туче, пронеслись две зловещие тени — Унголианта и Мелькор. Они опустились у подножия Эзеллохара и мгла Унголианты тотчас стала расползаться вокруг, сгущаясь у подножия Дерев. Мелькор вступил на холм и черным копьем прошил оба Светлых Древа. Сок их заструился подобно крови из глубоких ран, и тяжелые светоносные капли упали наземь. Унголианта приникла к стволам, высосала соки, яд смерти проник в корни, ветви и крону, и на глазах Деревья иссохли и умерли. Но страшная тварь еще не насытилась. Она подползла к светящимся родникам Варды и вылакала их до дна. Она пила свет, а мгла вокруг становилась угольно-черной, и сама Унголианта росла и росла, пока не превратилась в исполинское чудовище, устрашившее даже Мелькора.
Великая тьма пала на Валинор. Элеммирэ из Ваниаров сложил песню о том дне, и все Эльдары знают ее. Но даже песне самого искусного певца не дано передать скорбь и отчаяние, охватившее Валинор, когда угас Дивный Свет. Тьма, пришедшая на смену ему, уже не была просто отсутствием света, теперь она стала одушевленной. Злоба создала эту Тьму из Света; она ослепляла, угнетала душу, тисками сжимала сердце и подавляла волю.
Варда с высоты Таниквэтил увидела огромную Тень, бастионами черноты высилась она над онемевшим Валмаром. Казалось, весь мир канул в пучину непроглядной ночи и только вершина Горы последним оплотом стоит во мраке. Смолкли песни. Тишина окутала Валинор, только издали, сквозь брешь в Пелорах, ветер доносил плач Тэлери, похожий на крик чаек. С востока пахнуло холодом, а из морских далей начали подниматься, наплывая на берег, промозглые туманы.
Один только Манвэ пристально всматривался вдаль, и только его взор смог уловить далеко на севере быстро удалявшийся сгусток истинной Тьмы. Так понял Манвэ, что Мелькор приходил и ушел.
Валары снарядили погоню. Кони Оромэ сотрясали землю, снопы искр летели из-под копыт Нахара — они были единственными проблесками света в новой ночи Валинора. Грозным, неотвратимым возмездием мчались они, но, достигнув тьмы Унголианты, ослепли вдруг Валары, растерялись и сбились со следа. Смолк могучий глас Валаромы, Тулкас напрасно поражал копьем темноту вокруг, и его могучие руки наливались незнакомой усталостью. Наконец Тьма отхлынула, но теперь нигде не было ни следа Мелькора. Он отомстил и ушел, скрылся неизвестно где, затаился, и никто не знал -надолго ли.
Глава 9 ИСХОД НОЛДОРОВ
Hепроглядная ночь окружала Круг Судеб. Валары сидели в Креслах Совета, и высоко в небе горели над ними чистые звезды Варды. Ветры Манвэ разогнали мертвящую мглу, развеяли промозглые морские туманы.
На темную вершину Эзеллохара поднялась Иаванна. Она возложила руки на стволы Дерев, но темными и мертвыми оставались стволы, она трогала ветви — ветви ломались и падали к ее ногам. Велика была скорбь Валаров. Но еще не до дна осушили они чашу горя, поднесенную Мелькором.
Вот что сказала Йаванна Валарам:
— Свет Дерев погас и живет теперь только в Сильмариллах Феанора. Провидцем оказался сын Финвэ... Даже самым могучим из нас лишь единожды выпадает в жизни Час Творения. Он не повторяется на просторах Эа. Мне не создать Света Дерев вновь, но будь у меня хоть капля Света, я вернула бы их к жизни. Корни еще можно исцелить, тогда раны затянутся и зло Мелькора будет забыто.
Тогда зазвучал голос Манвэ:
— Феанор, сын Финвэ! Ты слышал слова Йаванны. Готов ли ты выполнить ее просьбу?
Тишина повисла над Кругом Судеб. Молчал Феанор. Пылкий Тулкас вскричал:
— Говори, о Нолдор! Да или нет? Кто откажет Йаванне? Разве не ею создан свет, заключенный в Сильмариллах? Аулэ-мастер остановил его:
— Не спеши! Мы просим о большем, чем ты думаешь. Пусть решает сам.
Долго молчали все. Наконец Феанор с горечью произнес
— Не только могучим Валарам выпадает Час Творения. Для малых сих он тоже наступает однажды, и тогда они способны на дела, в которых успокаивается их сердце. Да, я могу отдать вам Сильмариллы, но никогда не сотворить мне подобных им. Чтобы вернуть Свет, придется разрушить Камни, но тогда погибну и я — первым из Эльдаров Амана.
— Нет, не первым, — подал голос Мандос, и многие удивленно посмотрели на него.
Снова стало тихо. Феанор напряженно думал. Ему казалось: он окружен врагами; вспоминались речи Мелькора о том, что Валары хотят завладеть чудесными Камнями. «Ведь и Мелькор Валар, — думал он, — разве не доступны ему их замыслы? Как видно, вор выдает вора!» И тогда вскричал он:
— Нет! Не отдам я по своей воле Сильмариллов! А если меня принудят — что ж, это только докажет, что и Мелькор из рода Валаров!
— Ты сказал, — бесстрастно произнес Мандос. Ниэнна поднялась на вершину Эзеллохара, отбросила серый капюшон и слезы полились у нее из глаз. Слезами смыла она грязь, оставленную Унголиантой. Плакала Ниэнна и пела о жестокости, пришедшей в Мир, пела о прекрасной Арде, оскверненной злом.
Но беды злосчастного дня еще не кончились. Плач Ниэнны звучал над Кругом Судеб, когда явились гонцы из Форменоса, неся новые страшные вести. Они поведали о том, как на северные земли хлынула тьма, в сердце тьмы крылась неведомая сила. Укрытый Тьмой, Мелькор подступил к дому Феанора. Он убил Финвэ, не отступившего перед темным ужасом, разрушил Форменос, опустошил сокровищницы и похитил Сильмариллы. Так в Благословенном Краю пролилась первая кровь.
При этих горьких словах встал Феанор перед Манвэ и проклял Мелькора, впервые назвав его Морготом, Черным Врагом Мира. Он проклял день и час, когда откликнулся на призыв Манвэ и пришел сюда, на склоны Таниквэтил. Видно, в ослеплении подумалось Феанору, что, останься он в Форменосе, Сильмариллы удалось бы отстоять и предотвратить убийство. Выбежал Феанор из Круга Судеб и исчез в ночи. Дороже света Валинора, дороже ненаглядных Камней был для него отец...
Все собравшиеся разделяли горе Феанора. Йаванна плакала — на ее глазах гас во тьме Свет Валинора. Еще не полностью осознали Валары случившееся, ясно было лишь, что Мелькор призвал на помощь силу, пришедшую на Арду извне. Исчезли Сильмариллы, и теперь казалось неважным, как ответил Феанор на просьбу Йаванны. Но если бы он сказал «да» до прибытия гонцов, его собственная судьба была бы иной. Теперь же рок навис над народом Нолдоров.
Тем временем Моргот, уйдя от погони, явился в пустыне Арамана. Бесплодный этот край лежал далеко на севере, между Пелорами и Великим Морем. Холод сковывал здешние земли. Моргот и Унголианта вихрем пронеслись над туманами и льдами пролива, разделяющего Араман и Среднеземье, и двинулись дальше на север. Моргот никак не мог избавиться от Унголианты. Опутанный ее тьмой, он чувствовал на себе пристальный немигающий взгляд множества глаз. Так они достигли залива Дренгист, неподалеку отсюда лежали развалины Ангбанда, давней твердыни Мелькора. Но Унголианту нелегко было провести. Она поняла, что ее соучастник пытается удрать, воспользовавшись знакомыми местами, и тогда она потребовала от Мелькора исполнения обещанного.
— Эй, злосердечный! Я исполнила твою просьбу. Но мой голод не утолен.
— Чего же ты хочешь?! — воскликнул Мелькор. — Неужели ты способна сожрать весь мир? Ну, так я не обещал скормить его тебе. Я ведь владею им.
— Мне и не надо так много, — ухмыльнулась Унголианта. — Отдай мне сокровища, прихваченные тобой в Форменосе, отдай сполна, как обещал.
Пришлось Морготу скормить ей сокровища Форменоса. С великой неохотой, по одному, отдавал он жемчуга и алмазы. Все пожирала ненасытная утроба. Унголианта росла как на дрожжах. Мрак, окружавший ее, становился все непроглядней, но не слабел мучительный голод.
— Не очень-то щедра твоя левая длань, — укорила она Мелькора. — Давай-ка теперь то, что в правой.
В правой руке Враг держал Сильмариллы. Даже заключенные в хрустальном ларце, они страшно жгли ему ладонь, но он терпел и ни за что не хотел отдавать чуда.
— Хватит с тебя! — надменно воскликнул он. — Ты свое получила. Если бы не моя сила, не видать бы тебе и этого. Ты не нужна мне больше. И не зарься на то, что у меня в руке. Оно навеки принадлежит мне и только мне.
Мелькор не учел, что Унголианта уже переросла его самого, он же, наоборот, уменьшился, потеряв часть своей силы. И тут Унголианта бросилась на него, накрыла темной тучей, и вмиг сдавила толстыми, как канат, плетями. В этот момент и исторг Мелькор вопль, отзвуки которого навсегда вросли в окрестные скалы. С тех пор край этот зовется Ламмот, и любой громкий звук пробуждает здесь странные стенания, полные ярости и муки. Страшен был вопль, сотрясший горы, заставивший потрескаться землю. Далеко раз несся он окрест, достиг развалин Ангбанда, и там, в развалинах, под которые не удосужились заглянуть когда-то Валары, его услышали Барлоги, все это время ожидавшие возвращения хозяина. Крик пробудил их. Подобно огненным смерчам перенеслись они к месту жуткой схватки, багровыми мечами разрубили сети, опутавшие Мелькора, и обратили Унголианту в бегство. Выпустив огромное черное облако, помчалась Унголианта на юг, в Белерианд, и затаилась у подножия Эред Горгората, в темной долине, получившей позднее имя Нан Дунгорфеб, Долина Ужасной Смерти. Еще когда Мелькор строил Ангбанд, долину эту населяла нечисть в паучьем обличье. Здесь и поселилась Унголианта. Она выбирала самцов, спаривалась с ними, а после — пожирала. Спустя много лет, когда сама Унголианта затерялась в неведомых краях на юге, ее многочисленное потомство все еще населяло долину, плетя свои мерзкие сети. Ни одно предание не сохранило сведений о судьбе Унголианты, однако кое-кто полагает, что сгинула она давным-давно, сожрав в неутолимом голоде самое себя.
На темную вершину Эзеллохара поднялась Иаванна. Она возложила руки на стволы Дерев, но темными и мертвыми оставались стволы, она трогала ветви — ветви ломались и падали к ее ногам. Велика была скорбь Валаров. Но еще не до дна осушили они чашу горя, поднесенную Мелькором.
Вот что сказала Йаванна Валарам:
— Свет Дерев погас и живет теперь только в Сильмариллах Феанора. Провидцем оказался сын Финвэ... Даже самым могучим из нас лишь единожды выпадает в жизни Час Творения. Он не повторяется на просторах Эа. Мне не создать Света Дерев вновь, но будь у меня хоть капля Света, я вернула бы их к жизни. Корни еще можно исцелить, тогда раны затянутся и зло Мелькора будет забыто.
Тогда зазвучал голос Манвэ:
— Феанор, сын Финвэ! Ты слышал слова Йаванны. Готов ли ты выполнить ее просьбу?
Тишина повисла над Кругом Судеб. Молчал Феанор. Пылкий Тулкас вскричал:
— Говори, о Нолдор! Да или нет? Кто откажет Йаванне? Разве не ею создан свет, заключенный в Сильмариллах? Аулэ-мастер остановил его:
— Не спеши! Мы просим о большем, чем ты думаешь. Пусть решает сам.
Долго молчали все. Наконец Феанор с горечью произнес
— Не только могучим Валарам выпадает Час Творения. Для малых сих он тоже наступает однажды, и тогда они способны на дела, в которых успокаивается их сердце. Да, я могу отдать вам Сильмариллы, но никогда не сотворить мне подобных им. Чтобы вернуть Свет, придется разрушить Камни, но тогда погибну и я — первым из Эльдаров Амана.
— Нет, не первым, — подал голос Мандос, и многие удивленно посмотрели на него.
Снова стало тихо. Феанор напряженно думал. Ему казалось: он окружен врагами; вспоминались речи Мелькора о том, что Валары хотят завладеть чудесными Камнями. «Ведь и Мелькор Валар, — думал он, — разве не доступны ему их замыслы? Как видно, вор выдает вора!» И тогда вскричал он:
— Нет! Не отдам я по своей воле Сильмариллов! А если меня принудят — что ж, это только докажет, что и Мелькор из рода Валаров!
— Ты сказал, — бесстрастно произнес Мандос. Ниэнна поднялась на вершину Эзеллохара, отбросила серый капюшон и слезы полились у нее из глаз. Слезами смыла она грязь, оставленную Унголиантой. Плакала Ниэнна и пела о жестокости, пришедшей в Мир, пела о прекрасной Арде, оскверненной злом.
Но беды злосчастного дня еще не кончились. Плач Ниэнны звучал над Кругом Судеб, когда явились гонцы из Форменоса, неся новые страшные вести. Они поведали о том, как на северные земли хлынула тьма, в сердце тьмы крылась неведомая сила. Укрытый Тьмой, Мелькор подступил к дому Феанора. Он убил Финвэ, не отступившего перед темным ужасом, разрушил Форменос, опустошил сокровищницы и похитил Сильмариллы. Так в Благословенном Краю пролилась первая кровь.
При этих горьких словах встал Феанор перед Манвэ и проклял Мелькора, впервые назвав его Морготом, Черным Врагом Мира. Он проклял день и час, когда откликнулся на призыв Манвэ и пришел сюда, на склоны Таниквэтил. Видно, в ослеплении подумалось Феанору, что, останься он в Форменосе, Сильмариллы удалось бы отстоять и предотвратить убийство. Выбежал Феанор из Круга Судеб и исчез в ночи. Дороже света Валинора, дороже ненаглядных Камней был для него отец...
Все собравшиеся разделяли горе Феанора. Йаванна плакала — на ее глазах гас во тьме Свет Валинора. Еще не полностью осознали Валары случившееся, ясно было лишь, что Мелькор призвал на помощь силу, пришедшую на Арду извне. Исчезли Сильмариллы, и теперь казалось неважным, как ответил Феанор на просьбу Йаванны. Но если бы он сказал «да» до прибытия гонцов, его собственная судьба была бы иной. Теперь же рок навис над народом Нолдоров.
Тем временем Моргот, уйдя от погони, явился в пустыне Арамана. Бесплодный этот край лежал далеко на севере, между Пелорами и Великим Морем. Холод сковывал здешние земли. Моргот и Унголианта вихрем пронеслись над туманами и льдами пролива, разделяющего Араман и Среднеземье, и двинулись дальше на север. Моргот никак не мог избавиться от Унголианты. Опутанный ее тьмой, он чувствовал на себе пристальный немигающий взгляд множества глаз. Так они достигли залива Дренгист, неподалеку отсюда лежали развалины Ангбанда, давней твердыни Мелькора. Но Унголианту нелегко было провести. Она поняла, что ее соучастник пытается удрать, воспользовавшись знакомыми местами, и тогда она потребовала от Мелькора исполнения обещанного.
— Эй, злосердечный! Я исполнила твою просьбу. Но мой голод не утолен.
— Чего же ты хочешь?! — воскликнул Мелькор. — Неужели ты способна сожрать весь мир? Ну, так я не обещал скормить его тебе. Я ведь владею им.
— Мне и не надо так много, — ухмыльнулась Унголианта. — Отдай мне сокровища, прихваченные тобой в Форменосе, отдай сполна, как обещал.
Пришлось Морготу скормить ей сокровища Форменоса. С великой неохотой, по одному, отдавал он жемчуга и алмазы. Все пожирала ненасытная утроба. Унголианта росла как на дрожжах. Мрак, окружавший ее, становился все непроглядней, но не слабел мучительный голод.
— Не очень-то щедра твоя левая длань, — укорила она Мелькора. — Давай-ка теперь то, что в правой.
В правой руке Враг держал Сильмариллы. Даже заключенные в хрустальном ларце, они страшно жгли ему ладонь, но он терпел и ни за что не хотел отдавать чуда.
— Хватит с тебя! — надменно воскликнул он. — Ты свое получила. Если бы не моя сила, не видать бы тебе и этого. Ты не нужна мне больше. И не зарься на то, что у меня в руке. Оно навеки принадлежит мне и только мне.
Мелькор не учел, что Унголианта уже переросла его самого, он же, наоборот, уменьшился, потеряв часть своей силы. И тут Унголианта бросилась на него, накрыла темной тучей, и вмиг сдавила толстыми, как канат, плетями. В этот момент и исторг Мелькор вопль, отзвуки которого навсегда вросли в окрестные скалы. С тех пор край этот зовется Ламмот, и любой громкий звук пробуждает здесь странные стенания, полные ярости и муки. Страшен был вопль, сотрясший горы, заставивший потрескаться землю. Далеко раз несся он окрест, достиг развалин Ангбанда, и там, в развалинах, под которые не удосужились заглянуть когда-то Валары, его услышали Барлоги, все это время ожидавшие возвращения хозяина. Крик пробудил их. Подобно огненным смерчам перенеслись они к месту жуткой схватки, багровыми мечами разрубили сети, опутавшие Мелькора, и обратили Унголианту в бегство. Выпустив огромное черное облако, помчалась Унголианта на юг, в Белерианд, и затаилась у подножия Эред Горгората, в темной долине, получившей позднее имя Нан Дунгорфеб, Долина Ужасной Смерти. Еще когда Мелькор строил Ангбанд, долину эту населяла нечисть в паучьем обличье. Здесь и поселилась Унголианта. Она выбирала самцов, спаривалась с ними, а после — пожирала. Спустя много лет, когда сама Унголианта затерялась в неведомых краях на юге, ее многочисленное потомство все еще населяло долину, плетя свои мерзкие сети. Ни одно предание не сохранило сведений о судьбе Унголианты, однако кое-кто полагает, что сгинула она давным-давно, сожрав в неутолимом голоде самое себя.