Толмачева Мария Львовна. Как жила Тася

   И Тася опрометью бросилась из комнаты, крича:
   – Няня! Нянечка! Не бей Гектора! Я уж не сержусь, не бей!

СТАРЫЙ ДРУГ ЛУЧШЕ НОВЫХ ДВУХ

   Была глухая осень на дворе. Давно уж облетели с деревьев последние листочки, размокли дорожки в садах, и все вернулись в город на зимние квартиры.
   Раз, в скверную погоду, Тася шла торопливо с мамой домой. Сеял мелкий дождь, и, как ни жалась Тася под мамин зонтик, все же холодные брызги залетали ей всюду. Это было особенно неприятно из-за корзиночки с пирожными, что Тася несла в руках: того и гляди, размокнет бумага сверху, и тогда что станется с пирожками с шоколадной верхушкой?
   Но вдруг, у самого подъезда, Тася остановилась.
   – Иди же скорее, детка, – торопила ее мама. – Что же ты стала?
   – Да кто-то пищит, мамочка, – ответила та, прислушиваясь, и вдруг вскрикнула: – Вот это кто! Смотри, какая киска!
   И, забыв о пирожных и обо всем на свете, Тася вдруг присела к зеленой кадочке, в которую журча стекала вода из водосточной трубы.
   Тут и мама увидала у самой стены дома маленького серого котеночка. Шерстка его отсырела, он весь дрожал, сжавшись в комочек, и, пятясь задом, все глубже старался забиться за кадочку. Но Тася поймала его за лапку, потянула к себе и взяла на руки.
   – Тася! Тася! – ужаснулась мама. – А пирожные-то? Зачем же ты их на землю поставила?
   – Ах, мамочка, возьми их скорее, я не могу. Смотри, какая несчастная киска!
   – Ну, брось ее, не стой же под дождем! Входи скорей в подъезд!
   Тася вошла, но не выпустила из рук котенка.
   – Я его себе возьму, мамочка, позволь, пожалуйста. Он такой бедненький, как же его бросить?
   – Да он, верно, чей-нибудь, смотри, у него на шее ленточка навязана, как же ты его возьмешь?
   – А может быть, его обижали, и он ушел.
   Маме и самой жалко стало зверька, и она больше не возражала.
   Стрелой влетела Тася на лестницу и, запыхавшись, вбежала в детскую.
   – Няня! няня! – звала она. – Где ты? Неси скорее молочка на блюдечке! Смотри, какая хорошая киска!
   – Ну, добро какое нашли! – ворчливо ответила старушка, вовсе не приходя в восторг. – Только пачкать везде будет!
   Но Тася не унывала: достала молока со стола, накрытого к завтраку в столовой, ухватила кусочек холодного мяса и с этой добычей вернулась в свою комнату.

   Котенок жадно набросился на еду, щурясь и ворча, а Тася, как была в пальто и калошах, присела на корточки перед ним.
   – Да ты хоть разденься, бесстыдница! Смотри, с калош вода течет, снимай их скорей! – теребила ее няня.
   И Тася, все не спуская глаз с котенка, покорно далась раздеться.
   А тот наелся и повеселел. Очистив досуха молоко с блюдечка, он выпрямился, потянулся, сгорбив спинку, потом сел и начал умываться.
   – Няня, няня, – восхищалась девочка, – смотри, как он моется! Вот дуся! Гляди – лапкой за ухо… Сейчас я с ним играть буду!

   Привязала Тася на нитку бумажку, побежала, котенок за ней, и такое у них веселье пошло, что насилу дозвались Тасю к завтраку. А когда она вернулась в детскую, ее гость сладко спал на няниной кровати.
   – Надо ему собственную кроватку устроить! – решила Тася и подошла к игрушкам.
   Тут ее точно что-то кольнуло немножко в сердце.
   Каждое утро она «будила» всех кукол и зверей и рассаживала по стульям и диванам. Еще других иногда забывала, но старого, любимого Мишу никогда. А сегодня она проспала утром, потом мама взяла ее с собой в Гостиный двор, а когда вернулась, ей не до того было.
   И вот в углу для игрушек было сонное царство: куклы крепко спали на своих кроватках, белый Миша прикорнул на ящике с кирпичиками, а старый Миша важно лежал под красивым пестрым одеяльцем, что связала ему недавно няня.
   Тася постояла минутку в нерешимости, потом быстро взяла Мишку и торопливо посадила его на диванчик.
   – Ты побудь пока тут, Миша, – сказала она, твоя кроватка лучше всех, так ты отдай ее киске. Она ведь маленькая, а тебе все равно – ты не живой!
   С упреком взглянул на нее старый Миша, грустно свесил на бок шершавую головку. Тася покраснела немножко, но тряхнула волосами и побежала за котенком.
   Но на того нашел каприз: как ни укутывала его Тася теплым одеяльцем, он упорно вылезал и соскакивал на пол. Тасе даже жарко стало, но котенок все-таки переупрямил и убежал в столовую, а она за ним, прижимая к губам оцарапанную руку, из которой сочилась кровь.
   Хлопотливый день выдался для Таси! Хоть и невелик был зверь, но переполоха наделал страшного, когда вздумал поближе полюбоваться на канареечку сестры Мани.
   А час спустя досталось Тасе от мамы за то, что нашли котенка в столовой, бесцеремонно лакавшего сливки прямо из сливочника на столе.
   – Уж если хочешь его держать, так сама и смотри за ним! – сказала мама.
   А Тася и отлучилась-то всего на минутку взглянуть на диковинную марку, что принес брат Коля из гимназии.
   Хуже же всего вышло вечером, когда озорной котенок забрался к папе на письменный стол.
   – Выкиньте куда-нибудь эту гадость, – сердито говорил папа, он мне нужную бумагу испачкал!
   Тася испуганно схватила своего питомца. В эту минуту в комнату заглянула горничная.
   – Барышня, – сказала она улыбаясь, – за киской за вашей пришли!
   – Кто? – удивилась девочка.
   – Да горничная из восьмого номера: это над нами как раз квартира! Спрашивает, не забежал ли к нам котенок серенький, у них пропал!
   – Да это, может быть, совсем другой! – нерешительно отозвалась Тася.
   – А вот мы покажем!
   Горничная подхватила мигом котенка и унесла его, а Тася побежала за ними. В кухне стояла незнакомая девушка. Увидев котенка, она быстро взяла его на руки.
   – Ишь ты, куда забрался! А мы-то ищем! – сказала она. – Барышня весь день плачет!
   – Это ваш? – спросила Тася.
   – Конечно же наш! Вон и ленточку ему барышня навязала. Ну, благодарствуйте, до свидания! – и горничная исчезла за дверью.
   Тася медленно вернулась в детскую, ей хотелось плакать. Хоть и шалун, а такой он был веселый и хорошенький, ее недолгий гость!
   По привычке прошла она в свой уголок и ахнула: все там было сдвинуто, составлено в кучу, одна вещь на другую.
   Тася вспомнила, что сегодня суббота, значит, Даша мыла пол, а уж она при этом вечно все в беспорядок приведет, всегда Тася с ней из-за этого воевала.
   – Где же Миша? – спохватилась Тася.
   И она заметила торчавшую из-под игрушечного столика знакомую лапку.
   – Бедный, бедный Мишенька! Старый друг! Значит, он весь день под столом пролежал!
   Вспыхнула Тася, вытащила Мишу, взяла его на руки и нежно стала ласкать. Ужасно стыдно ей почему-то было! Вспоминалось, как стащила она его с кроватки, как за весь день не вспомнила о нем, а какой-то голос явственно шептал внутри: «А, вот ты какая! А приятно бы тебе было, если б пришла чужая девочка, и твоя мама сразу разлюбила бы тебя и только на ту бы и смотрела?! Вот ты подумай-ка!»
   И в ответ на эти мысли Тася только крепче прижимала к себе старого верного Мишу и целовала его в облезлое ушко.

МИШИНА ЕЛКА

   – Мама, дай мне тряпочек, мне надо Мишке новую рубашку сшить! – говорила Тася, подходя к маме, которая усердно шила что-то на машинке.
   – На тебе! – ответила мама, на минуту останавливая свою работу и придвигая к Тасе несколько лоскутков.
   Тася недовольно повертела их в руках.
   – Мамочка, они некрасивые: серые! Нет ли у тебя других?
   Но мамина машинка уже поспешно отбивала свое «тук-тук-тук!», и мама только отрицательно головой помотала. Но от Таси не так-то просто было отделаться.
   Она подумала минутку и опять спросила:
   – А если я сама найду, тогда можно? Хорошо, мамочка?
   Неизвестно, расслышала ли хорошенько мама Тасин вопрос, но только она торопливо ответила:
   – Хорошо! хорошо! Не мешай, пожалуйста!
   Тася медленно вернулась в детскую, обдумывая, с чего начать поиски. Заглянула в комнату сестры, под папин письменный стол, в мамин рабочий ящик нигде ничего не было. Няня сидела штопала чулки, и у нее тоже ничего не было.
   Девочка совсем уж теряла надежду, как вдруг ей бросился в глаза пестрый ситцевый фартучек, который она сняла перед завтраком, потому что разорвала его нечаянно, зацепившись за нянин сундук.
   – Ведь хорошо бы из него сделать рубашечку? – промелькнуло у нее в голове.
   Тася нерешительно взяла и стала рассматривать фартучек.
   Вон какая дыра и прямо спереди! Ну, как его теперь носить? А рубашка бы вышла очень хорошая и нарядная! Как раз к елке! Ведь мама же позволила взять, если я сама найду что-нибудь!
   Хоть Тася и не совсем была уверена в своей правоте, но, чтоб не раздумывать дольше, быстро распластала фартучек на полу, взяла ножницы и принялась за дело.
   Кроить эти рубашки ее выучила мама. Это было очень просто: сложить материю пополам, вырезать с боков по куску и готово.

   Скроив, Тася достала нитку с иголкой и солидно уселась шить в уголке. Шила, а сама обдумывала, кого позвать и как устроить елку для Мишек и кукол.
   Каждый год после большой елки бывала и крошечная – для игрушек. Тася ее сама украшала, сама созывала гостей и угощала их. Куклы, наряженные в лучшие платья, сидели тут же.
   – Не буду звать мальчиков! – соображала Тася.
   В прошлом году были Володя и Петя, все время шумели и толкались, Мишку как мячик кидали, все конфеты съели, мне даже ни одной шоколадинки с картинкой не досталось! Нет, позову лучше одну Сонечку. Пусть возьмет свою обезьянку Томку, и мы будем играть!
   – Ты что же это, матушка моя, наделала? А? – вдруг прервал ее мечты нянин голос над самой головой. – Хороший передничек изрезала! Вот я сейчас пойду мамаше пожалуюсь!
   Мама вошла в комнату и ахнула.
   – Тася, как же это ты смела сделать не спросясь?
   Тася вспыхнула.
   – Ты же мне сама позволила, мамочка, взять, если я найду что-нибудь! – невинным голоском ответила она.
   – Когда же это я позволила?
   – А ты шила тогда…
   Тася подняла осторожно глаза на мамино лицо и увидала, что ее губы дрожат, сдерживая улыбку. Она радостно запрыгала.
   – А! Ты не сердишься, не сердишься!
   Мамино лицо вдруг стало серьезным.
   – Нет, сержусь! На то, что ты хитришь: терпеть этого не могу! Скажи по правде: разве ты не знала, что нельзя резать фартучек? Почему ты меня не спросила?
   Тася потупилась.
   – Потому что ты бы не позволила! – едва слышно ответила она.
   – Ага! Вот видишь! Значит, ты отлично знала, что нельзя!
   Тасе стало очень неловко. Она заморгала глазами и низко опустила голову.
   – Ну, будет! – услышала она мамин голос. – Вперед так не делай! Иди всегда прямым путем! Ну, покажи, что у тебя тут выходит. Молодец, скроила-то ты совсем верно. Ну, пойдем уж, я тебе дам золотые пуговки для застежки!
   Тася улыбнулась, провела кулаком по затуманившимся глазам и вприпрыжку побежала за мамой. На душе у нее стало легко и свободно.
   Когда подошло Рождество, и то папа, то мама стали приносить заманчивые пакеты, и дети с живейшим любопытством кидались развертывать их. Тася, словно маленький мышонок, зорко присматривалась и ловила удобную минуту.
   – Папочка, можно мне эти шоколадные лепешечки для моей собственной елки взять? – умоляюще заглядывала она отцу в глаза. И вот этих пряничков тоже, хоть немножко!
   И, получив разрешение, стремглав убегала в детскую и прятала добытые сокровища в потайное местечко.
   – Таська всю елку перетаскает, право! Вот жадная-то! – ворчал брат Коля.
   – Не беспокойся, я и тебя приглашу! – утешала его девочка.
   – Ну, еще бы!
   Но вот и Рождество пришло. Празднично запахло хвоей в комнатах. Тася в новом платьице тихонько прохаживалась по гостиной и сияющими глазами посматривала на темную, пушистую елку, которую должны были зажечь вечером, всю разубранную, красовавшуюся посреди комнаты.
   – На елочке – иголочки: боюсь – уколюсь! – напевала она тоненьким голоском, и так у нее было хорошо на сердце, что ко всем хотелось приласкаться и сделать что-нибудь приятное.
   Вечером собрались гости, зажгли елку, все веселились, играли и танцевали. Улучив минутку, вбежала Тася в детскую и положила перед Мишкой, что смирно сидел в своем уголке, большой медовый пряник.
   – Подожди, Миша, завтра и у тебя елка будет!
   И в самом деле, на другой день с утра взялась Тася устраивать праздник для кукол и зверей.
   Маленькая елочка, чуть повыше самой Таси, была уже заранее припасена, и цепи наклеены из золотой бумаги, и орехи золоченые, и всякие конфеты, что удалось припрятать понемножку.
   После завтрака пришла подруга Сонечка и принесла с собой обезьянку Томку, почти такую же старую, как Миша, и тоже с протертыми лапками, в зеленой кофте и красной шапочке.
   Девочки сразу взялись за дело и первым делом накрепко заперли двери детской. Коля сейчас же начал стучаться и кричать, что ему очень нужно войти. Но Сонечка была непреклонна
   – Мальчики всегда мешают, уж я знаю! – твердила она.
   Так Коля и ушел ни с чем.
   А девочки начали украшать елку, то и дело отбегая в сторону, чтоб полюбоваться на эффект издали. Все было очень хорошо, и когда время подошло к обеду, осталось только нарядить кукол.
   Тут не обошлось дело без некоторых затруднений.
   У главной куклы, Нины, пропала куда-то туфля и, как ни искали ее, так туфля и не нашлась, а так как босой на елку идти неприлично, то пришлось ногу завязать тряпочкой, будто болит.
   У другой куклы, Верочки, не было рубашки, но это оказалось кстати, потому что платье было такое узкое, что не наделось бы, пожалуй, иначе.
   Для бедного белого Миши не нашлось чистой рубашки: совсем забыла о нем нерадивая мамаша.
   В конце концов, все все-таки были одеты, причесаны и рассажены по стульям вокруг елки.
   Решено было зажечь елку сразу после обеда, но тут оказалось, что гости не все в сборе. Коля-то давно ждал приглашенья, но не пришел Степа, нянин племянник.
   Тася очень его любила; это был бледный худенький мальчик на целый год старше ее, а ростом как раз такой же. Когда он изредка приходил к няне в гости, Тася всегда уводила его к себе в детскую. Он прекрасно умел изображать лошадку и никогда не спорил. Еще давно, с месяц тому назад, Тася приглашала его, а он вот и не пришел.
   – Захворал Степа-то наш! – сказала няня. – Давеча кума заходила, говорит, кашель замучил, вторую неделю в постели лежит мальчишка!
   Бедный Степа! У всех елка, а он лежит. Ну, делать нечего, придется без него зажигать, а то Коля уж очень близко к деревцу подобрался и что-то там высматривает.
   Вышла елочка на славу. Полюбовавшись, срезали девочки на подносик разных сластей, угостили Колю, оделили кукол и зверей и уселись сами на диванчик отдохнуть и полакомиться.
   – Мишка еще шоколаду просит! – вдруг закричал Коля.
   – Я же ему дала!
   Вскочила Тася, посмотрела: что за чудо! ни у кукол, ни у зверей ни кусочка ничего не осталось! А Коля стоит в сторонке и смеется.
   – Это ты! Ты все съел! – сердито закричала Тася. – Больше я тебе не дам!
   – Я и сам возьму! – спокойно ответил мальчик, направляясь к деревцу.
   Пожалуй, вышла бы здесь пренеприятная история, если бы, очень кстати, не вошла горничная и не сказала бы, что пришел его друг, Петя Прохоров.
   Коля стремглав убежал, чтоб не застали его в детской: все-таки гимназист 2-го класса и вдруг с маленькими девочками.
   Тогда, на свободе, Тася с Сонечкой стали кукол вокруг елки водить, песенки петь и между собой разговаривать.
   Тем временем свечечки стали догорать, пора было их тушить, скоро и за Сонечкой должны прийти.
   – Ну, что же ты хочешь себе взять? – спрашивала Тася подругу. – Все что хочешь бери, только вот этого воскового ангелочка оставь: я его очень люблю!
   Сонечка покосилась на ангелочка: он и ей нравился. Но, взвесив в уме, она решила, что из-за него все-таки ссориться, пожалуй, не стоит.
   – Ну, хорошо! А ты мне дашь этого слоника? И серебряную птичку тоже дашь? – испытующе поглядела она на Тасю.
   – Да, да! Бери, что хочешь!
   Проводив Сонечку, Тася тихонько вернулась в потемневшую детскую. Сейчас принесет няня молочка, а потом и спать: устала она, по правде сказать…
   И вдруг новая мысль мелькнула у нее в голове, сонные глазки оживились.
   «Скорее, скорее! пока не пришла няня… Степа, бедный, ведь он больной, надо ему послать чего-нибудь!»
   И, схватив ножницы, Тася принялась срезать яблоки, орехи, хлопушки все, что попадалось под руку. Взяла пустую коробку и все туда осторожно сложила. Завтра надо будет попросить няню все это ему снести. Вот-то рад будет!
   Хотела захлопнуть крышку и вдруг задумалась. И стояла так долго, неподвижно, глядя перед собой и что-то соображая. Наконец тряхнула головкой, решительно подошла к елке и сняла воскового ангельчика.
   В последний раз с нежностью посмотрела на него, потом бережно положила в коробку, захлопнула крышку и обернулась к входившей няне.
   – Нянечка, вот, снеси завтра эту коробку Степе, пожалуйста.

ПЕРВЫЙ УРОК

   Тася лежала на ковре в детской животом вниз, подперев голову руками, и, напряженно нахмурившись, глядела на подобранный у папы в кабинете лоскуток старой газеты. Там были буквы, большие и маленькие, и многие она уже знала.
   Вот эта, кругленькая – «о», палочки с перекладинкой «н», а если палочки наверху вместе, как шалаш, то «а».
   Все это ей Коля сказал; иногда, в то время, как он готовил уроки, ей удавалось пробраться к нему в комнату.
   Учить было гораздо веселее, чем учиться самому, и Коля становился необыкновенно любезен: усаживал ее на свое место, писал ей в тетради разные буквы, рассказывал смешные истории, пока мама, заслышав их болтовню, не выпроваживала Тасю в детскую. Та уходила покорно, но и одна нет-нет, да возьмет книгу и ищет знакомые буквы. Очень ей хотелось научиться читать.
   Эта охота пришла к ней после того, как она недавно у Сонечки в гостях подобрала в углу детской толстую растрепанную книгу с картинками и стала ее рассматривать.
   – Брось, Тася! – сказала небрежно маленькая хозяйка. – Это старая книга, я ее давно уже прочитала и подарила Томке, потому что там про разных зверей.
   – Ты разве умеешь читать? – с почтением спросила Тася.
   – Ну да! Еще осенью выучилась. Ты и не знала? – гордо ответила Сонечка.
   «А мы с Мишей не умеем!», – подумала про себя Тася и тут же решила, что надо выучиться.
   Ей почему-то не захотелось об этом говорить маме.
   Но сама, как пчелка по цветкам, усердно стала собирать знания: то у брата спросит, то у сестры, а то, как бы невзначай, и у папы. Жаль, няня была неграмотная.
   И все, что запоминала, рассказывала Мишке. Так что, когда подошло Рождество, она уж почти все буквы знала.
   Вот и сейчас на клочке газеты одно слово покрупнее несколько раз повторялось, и все буквы в нем знала Тася, кроме одной. Такая смешная буква: две палочки накрест.
   Прочитала она в начале слова «к-у» и в конце «арка», но средняя буква мешала, и не выходило слова! Уж она подбирала, подбирала: кумарка, кубарка все что-то плохо выходило.
   А добиться своего хочется. И, как на грех, никого дома нет, одна мама: слышно, как она на машинке шьет. Вдруг раздался звонок. «Наверно, Коля!», подумала Тася и бросилась открывать дверь.
   Но оказалось, что пришел какой-то господин.
   «Спросить разве у него?» – мелькнуло у нее в голове. – «Наверное, он знает!»
   Надо было торопиться: вдали уж раздавались шаги горничной. Тася испытующе подняла глаза на гостя и поспешно сказала:
   – Послушайте, вы, наверно, умеете читать? Да? Вот скажите мне пожалуйста, что это за буква так пишется? – и она подняла ручки и скрестила два указательных пальца.
   Господин удивленно посмотрел на нее, потом рассмеялся:
   – Я так полагаю, что это будет «х»! – сказал он. – А на что это вам нужно, прилежная барышня?
   Но Тася уже не слушала и мчалась назад в детскую. Еще на бегу она вставила мысленно эту букву куда следует, и получилось «кухарка»; отличное, совершенно ясное слово «кухарка».
   – Нянечка, – радостно бросилась она к старушке, у меня «кухарка» вышла! Право, вышла!
   – Какая кухарка вышла? – изумленно поглядела на нее сверх очков няня. – Никуда наша Даша не вышла, сейчас я на кухне была!
   – Да нет, няня! Какая бестолковая! Вот тут в газете написано слово «кухарка», и вот еще и еще, смотри пять раз! – водила Тася пальчиком по строчкам газетного листа.
   – Мало ли народа без места ходит, вот и объявляются! – равнодушно ответила та, отстраняя легонько девочку. А ты не мешай-ка мне сударыня: вон я мамашино платье распарываю, еще разрежу где из-за тебя!
   Но Тася была очень довольна своим новым успехом и, взяв Мишку на руки, села к столу и заставила его писать карандашом много «х», больших и маленьких.
   А после святок, когда Коля и Маня снова с утра стали уходить в свои гимназии, мама как-то позвала к себе Тасю.
   – Знаешь, детка моя, сказала она, – ты теперь уж большая, пора тебе за ученье приниматься. Вырастешь большая, будешь много знать и понимать, интересно будет на свете жить. Хочешь учиться?
   – Хочу! А как это делать-то? – неуверенно спросила Тася.
   – Что делать? Да учиться.
   – Учиться?
   – Ну вот, прежде всего, я тебя читать научу!
   – Читать? – переспросила Тася и спокойно прибавила: – Ну, читать-то я умею!
   – Как умеешь? удивилась мама. – Кто же тебя научил?
   – Сама… и Коля, и все…
   – Да быть не может! Вот смотри какую я тебе красивую азбуку купила. Дай-ка, я открою, прочитай-ка тут!
   Тася с любопытством взглянула на хорошенькую картинку, буквы были крупные и понятные.
   – Вот к-о-т! – протяжно прочитала она.
   – А тут? – мама показала на другую строчку.
   – Н-а-ш-а к-а-ш-а! – опять прочитала Тася.
   Мама даже книгу опустила от изумления.
   – Детка моя, вот сюрприз! – едва выговорила она.
   Тася взглянула на радостное лицо матери, вдруг застыдилась, покраснела и бросилась ей на шею. А потом она рассказала, как ей неприятно показалось, что Сонечка с Томкой читают, а они с Мишей не умеют, и решила выучиться.
   Мама ее крепко поцеловала, подарила красивую азбуку, а когда вернулся папа, и ему рассказала, как порадовала ее Тася.
   На радостях папа за обедом велел принести бутылку шипучего кваса, громко хлопнула пробка, красивыми пузырьками заиграл напиток в стаканах, Коля громко прокричал:
   – За Тасины успехи! Ура! – и все потянулись к ней со стаканом, чтобы чокнуться.
   А Тася широко улыбалась и чувствовала себя именинницей.

ТАСИНА ПАСХА

   В эту зиму минуло Тасе семь лет, и она собиралась в первый раз в жизни говеть. Она очень гордилась этим, учила молитвы и очень огорчилась, когда не удалось.
   Дня за два до Страстной промочила Тася на «вербах» ножки, заболело горлышко, сделался жар, и о том, чтобы в церковь идти, нечего было и думать.
   И только в Страстной четверг, когда все собрались яйца красить, позволила мама и Тасе одеться и выйти в столовую.
   В доме уже пахло праздником: горничная, высоко подоткнув платье, домывала окна, няня усердно терла мелом образа, а мама в сторонке мелко резала миндаль и цукаты, и Коля то и дело подбегал к ней полюбоваться.
   Еще немножко слабенькая, Тася присела к столу, на котором Маня, в большом переднике, разводила в стаканах разные краски. А вот и Даша с усилием тащила большую кастрюлю только что сваренных, дымящихся яиц.
   – Мне эту! Эту дай краску! Я хочу, чтоб у меня яичко синенькое вышло! – кричит Тася.
   Что за интересное дело! Яички выходят одно лучше другого. Тася сосредоточенно поливает их ложкой, чтоб они вышли ровные, без пятен, но Коле скоро надоедает делать свое дело, как все: он то обмакнет свое яйцо сперва в один цвет, а потом в другой, а то один конец оставит белым и красит только наполовину; и на чистом месте выведет ХЕ.
   – Мамочка, ты подари мне несколько яичек, я хочу всем сделать сама по яичку, чтобы христосоваться! – просит Тася.
   И когда мама позволила, отобрала себе на тарелочку самых чистеньких и красивых и принялась за дело. Папе сделала желтенькое, а Коля пририсовал красную звезду и буквы ХЕ. Для мамочки в пестренькой бумажке с бабочкой посредине. Мане и Коле по одинаковому красненькому, чтоб никому не завидно было, няне – лиловенькое. И вдруг вспомнила:
   – А Мише-то? – и задумалась на минутку. Потом соскочила с места и подбежала к маме.
   – Мамочка, не грех, если я и с Мишей похристосуюсь?
   Мама задумчиво посмотрела на нее и улыбнулась легонько.
   – Не грех, детка!
   Так Тася для всех яиц наготовила и стала с нетерпением праздника ждать.
   Самый это большой, самый радостный день, одно слово Светлое Воскресение! – говорила ей няня. – Всякая тварь радуется, солнышко играет!
   – А ты что это, нянечка, делаешь? – спросила Тася, следя, как ловкими руками делала что-то няня над Маниным белым платьицем.
   – А вот оборочки плохи! К заутрене Христовой готовлю!
   Тася вдруг вспомнила, как в прошлом году перед Пасхой мама рано укладывала Маню с Колей спать, приговаривая:
   – Не ляжете, не разбужу вас к заутрене!
   И как потом рассказывали дети, как весело было ночью идти в церковь. Вспомнила, тряхнула решительно головкой и побежала к маме.