Страница:
[5/17 июля.] Утром проводил брата, убрался (Зачеркнуто: После обеда работал на покосе, но уже чувствовал, что отстал). (После обеда), т. е. завтрака послал Василия возить. Спал до 5 часов. Вечером отдал сено и ходил по лесу и обдумывал. Вечером разговор о жизни, но уже слабее. Стали сводить на нет.
[6/18 июля.] Дурной день. Встал в 8-м, убрался, хотел идти в Тулу, но почувствовал себя столь слабым, что поехал верхом. Перед отъездом приехал Артемов об земле. Я ему грубо и зло сказал: завидущие глаза. И поехал убитый. В Туле духота. В банках чистенькие, щелкают счетами и моча о губку, считают, постукивая, бумажки; а по дороге бабы навивают, мужики косят, скородят. Нищие и странники слабые, голодные идут. Приехал растертый и измученный, послал деньги на почту. Дорогой я ехал и мечтал о том, что, устроив правильно жизнь, т. е. отдавая другим хоть какую-нибудь долю, я должен прежде всего взяться за хозяйство. Я надеюсь, что мог бы теперь делать, не увлека[ясь] и всегда зная, что отношения с человеком дороже всего. В Туле Урусов. Очень много разговора. Дома попытки отношений -- как будто мы всё разрешили и, вместе с тем, ничего изменять не надо.
[7/19 июля). 1 Встал в 7. Напился кофе, поговорил с M-me Seuron. Она рассказала, что Таня прибила Устюшу. Потел к Артемову просить прощения. Но, к счастью или несчастью -- не застал его. -- Вернулся домой и имел несчастье сказать о неугасаемом чае. Сцена. Я ушел. -- Она начинает плотски соблазнять меня. Я хотел бы удержаться, но чувствую, что не удержусь в настоящ[их] условиях. А сожитие с чужой по духу женщиной, т. с. с ней -- ужасно гадко.
Книга, привез Ур[усов], Manuel [Руководство]. Очень важно. -- Хорошо. Только что я написал это, она пришла ко мне и начала истерическую сцену, -смысл тот, что ничего переменить нельзя, и она несчастна, и ей надо куда-то убежать. Мне было жалко ее; но вместе с тем я сознавал, что безнадежно. Она до моей смерти останется жерновом на шее моей и детей. Должно быть, так надо. Выучиться не тонуть с жерновом на шее. Но дети? Это, видно, должно быть. И мне больно только пот[ому], ч[то] я близорук. Я успокоил, как больную. Приехали Урусов и Обамелик. Урусов очень слаб. Обамелик -- дикий человек, научившийся всей внешности цивилизации. Не мог пойти работать.
[8/20 июля.]. Встал рано, убрал при Урусове. Ходил гулять (мне стыдно стало гулять) с Ур[усовым] и Об[амеликом], и дикость выразилась особенно ясно. Девочки сварили обед нищим, но потом нарядились к обеду с цветами и, разумеется, всё пропало.
Вечером Головина. Раевский. Разговор за ужином с Таней. Но вес это уже не радует меня. Всё игрушки. И игрушкой делают святыню. Опять не мог пойти работать. -
[9/21 июля.] Очень жарко, и мне очень нездоровится: чесотка и тоска, и бессонница. Сидел дома, читал Meadows о Китае. Он весь предан кит[айской] цивилизации, как всякий умный, искренний человек, знающий кит[айскую] жизнь. -- Ни на чем лучше не видно, как на Китае, значение насмешки. Когда человек не в силах понять вещь, он над ней смеется. Китай -- 360 миллионов жителей, самый богатый, древний, счастливый, мирный народ живет какими-то основами. Мы подняли на смех эти основы, и нам кажется, что мы распорядились Китаем.
Пошел в баню. Приехала Оболенская. Ее семейство. Менгдены, стерли с лица земли сыновей и устроили жизнь с китайской посудой -- вот образцы богатой образованной жизни. Мне хуже -- живот болит. Ночь не спал.
[10/22 июля.] Целый день хворал. Но служил все-таки сам себе. Это можно и не трудно. Читал Meadows. Прекрасно. Образование китайцев, как он говорит, по качеству выше нашего, хотя и ниже по количеству. Образование там главное в этике; а у нас этики совсем нет. Семейная жизнь та же. Таня дочь как будто поднимается.
[11/23 июля.] Встал в 7. Немного лучше, голова свежа, читаю Meadows и хочу писать письма.
Написал Черткову, Юрьеву, Ге. Походил немного. Хотел косить Титу, но и слаб и совестно. Нет работы. Сережа сын приехал. Мне неловко с ним, но виноват не я. Ему страшно неловко, и это сообщается мне. Все поехали к Головиным. Дома я разговаривал с Seuron и Кашевской. Она пришла и изливала злобы. А я желал. Не спал до 5 часа от тоски.
[12/24 июля.] Встаю все-таки не позже 8. Читаю Meadows и по-еврейски Евангелие. Всё нездоров и слаб, слаб во всех отношениях. Целый день прошел без событий. Разговоры и интерес к ним затихли. Объявил, что пойду в Киев. Ночью вошел наверх. Объяснение. Не понимаю, как избавить себя от страданий, а ее от погибели, в к[оторую] она с стремительностью летит. Молился вчера, значит, слаб. Молитва к богам и святым -- чаще к святым -- от того, что нужна помощь. И если бы мы жили христианской жизнью, была бы помощь от людей, от церкви. Всё, о чем мы разумно молимся, могут сделать нам люди -помочь трудом, умом, любовью. Два письма от Черткова. -- Мать его, как и следует, ненавидит меня. Видел сон о Черткове. Он вдруг заплясал, сам худой, и я вижу, что он сошел с ума.
[13/25 июля.] Встал рано, убрал. Вчера заснул-таки. Читал Meadows о цивилизации. Прекрасно он делит на 4 степени: 1) материальная, 2) физическая, 3) умственная, 4) нравственная. Цивилизация же есть замена физических факторов умственными и умственных моральными. Это запутано; но есть правда. Цивилизация есть слово, и его вовсе определять не нужно. Правда же в том, что наибольшее благо людей достигается применением к жизни тех факторов, которыми получается благо наилегчайшим путем. И как нелепо поднимать руками то, что можно поднять рычагом, так же нелепо поддерживать отношения и защищать свою независимость войной, когда эта же цель достигается нравственной жизнью. -- Нынче лучше, но слаб во всех отношениях.
[14/26 июля.] Пропустил несколько дней и записывал на память в середу. Кажется, что в этот день я звал жену, и она, с холодной злостью и желанием сделать больно, отказала. Я не спал всю ночь. И ночью собрался уехать, уложился и пошел разбудить ее. Не знаю, что со мной было: желчь, похоть, нравственная измученность, но я страдал ужасно. Она встала, я всё ей высказал, высказал, что она перестала быть женой. Помощница мужу? Она уже давно не помогает, а мешает. Мать детей? Она не хочет ей быть. Кормилица? Она не хочет. Подруга ночей. И из этого она делает заманку и игрушку. Ужасно тяжело было, и я чувствовал, что праздно и слабо. Напрасно я не уехал. Кажется, этого не миную. Хотя ужасно жаль детей. Я всё больше и больше люблю и жалею их.
[15/27 июля.] Проснулся в 10. Разговор с Сережей. Он без причины сделал грубость. Я огорчился и выговорил ему всё. И буржуазность, и тупость, и злость, и самодовольство. Он вдруг заговорил о том, что его не любят, и заплакал. Боже, как мне больно стало. Целый день ходил и после обеда поймал Сережу и сказал ему: "Мне совестно..." Он вдруг зарыдал, стал целовать и говорить: "Прости, прости меня". Давно я не испытывал ничего подобного. Вот счастье.
[16/28 июля.] Встаю не поздно. Целое утро работал над переводом. Ходил в Ясенки. Зачем-то приехали Свечины и Урусов. Ужасно скучно. Не спал до 12.
[17/29 июля.] Встал поздно. Но кофе с детьми. Всё поправляю по утрам немецкий перевод и читаю с удивлением о том, как не трогает это людей. Вечером пошел с детьми за грибами и остался с бабуринскими косцами косить. Они пьяные. Мне хорошо было с ними. Дома отношения опять натягиваются и натягиваются только с женою. Те все любят меня.
[18/30 июля.] Встал в 8. Утро работал над переводом с M-me Seuron. После завтрака пошел с Андрюшей за грибами. Он очень мил. Какие бы вышли люди, если бы их не портили! -- Целый день хочу спать. Письмо от Ге. Книги от Черткова. Теперь поеду к Леониду и в Ник[ольское]. Как будто еще натянутое.
[Июль. Повторение.] Борьба с семьей. Работа. Слабость физическая. Движение вперед.
[21 июля/2 августа.] Приехал Кузм[инский].
[22 июля/З августа.] Целый день празднество Маши Кузм[инский.] Мне очень тяжело и нездоровится. Урусов, боюсь, болен. Говорил с ним о филос[офии] и религии, он заспорил.
[23 июля/4 августа.] Перечитывал статью о переписи. И пересматривал другое. Вечером враждебное настроение жены. Какая тяжесть!
[24 июля/5 августа.] Первый день выспался. Приехал Ге. Письма прекрасные от Черткова. Написал ему длиннейшее письмо.
Ге очень хорош, ощущение, что слишком уже мы понимаем др[уг) др[уга].
[25 июля/6 августа.] С Ге пошел в Тулу к Урусову. Там Борисов. Тип жуира, окрасившегося социализмом 70-х годов. Вернулись домой с Ге. Прелестное, чистое существо.
Он, Чертков, Вас[илий] Ив[анович], Урусов, Орлов. Соня раскаялась во вчерашнем не в духе. Много, хорошо говорила с Ге.
[26 мюля/7 августа.] Целый день с Ге. Тоскую без физической работы. Соня хороша и Сережа, и Таня, и Маша, Илья -- хуже всех, грубеет -- зол и эгоистичен. Прелестное еще письмо от Черткова, с выпиской из Mathew Arnold. Чтение для народа и для нас. Но Чертков настаивает, что надо прежде всего объяснить народу Евангелие, он прав.
Проводил Ге и поздно заснул наверху.
[27 июля/8 августа.] Нынче встал поздно, свежо. Говорил наверху о Ге. О том, что у (Зачеркнуто: честного) нравственного человека семейные отношения сложны, у безнравственного всё гладко. Читал Cround Ash. Это revival'ское [евангелическое] сочинение--жалко, но хорошо. Пош[ел] на посадку и купаться. Дома друж[но]. Думал: мы упрекаем Бога, горюем, что встречаем препятствия в осуществлении учения Христа. -- Ну, а что, если бы мы все были без семей несогласных. Мы бы сошлись и жи[ли] счастливо и fad'но [от fade (франи.)--тускло]. Ну, а другие. Другие бы и не знали. Мы хотим собрать огонь в кучу, чтоб легче горел. Но Бог раскидал огонь в дрова. Они занимаются, а мы тоскуем, что они не горят.
Еще думал о книге для народа, опять в форме признания -- хоро[шо]. Покосил немного. Пошел потом к Павлу и учителю. Поздно приехали Люб[овь] Ал[ексапдровна] с Вячеславом].
[28 июля/9 августа.] Проснулся, а тут уже Сухотин. Что за жалкое и ничтожное существо. Особенно поразительно, п[отому] ч[то] внешне даровитое. Купались, ходили все за грибами. Большой обед. Не помню вечера. Всё праздно. Есть пищу и не выставлять работу, получать знания и не передавать -- это онанизм настоящий. Всё чаще и чаще будешь выпускать, и всё гаже будешь себе и другим. Я онанист всяческий. Надо не быть.
[29 июля/10 августа.] Всё Лазарев давил. Он приехал утром. Мы шли гулять, встретили Урусова. Обедали все, вечером еще Серб. Мне понравился.
[30 июля/11 августа.] Помню, что был Лазарев и давил меня, т. е. я был в неясности относительно его. И что была Люб[овь] Алекс[андровна]. Да, вечером с ней б[ыл] разговор. Она только что начала понимать. Праздные дни! Ушаков приезжал. Неприятно.
[31 июля/12 августа.] Поздно же встал. Лазарев томит меня. Предложил ему прочесть свое. Он стал читать. Хорошо, но много нелепого и несвязного. Я пробовал указать, но он не видит. Вечером пошли к Настасье, лежащей 14 лет. Горб вырос. Она говорит: слава Богу и крестится левой рукой. Приехал Владимир Александрович с сыном. (Да, утром) я был агрес[с]ивен. Я был желчен. С женой держится. Я боюсь и напрягаю все силы.
[1/13 августа.) 1 Я был агрессивен с Владимиром Александровичем и стал говорить Лазареву мои замечания на его выражения мысли. Он не может переносить этого и злится. Он показал мне этим свою неискренность. Журнальное образование и тщеславие. Христианство тронуло его только внешней стороной. Я измучился ужасно. Ушел носить. Он туда пришел ко мне и начал меня пилить моей жизнью. Я разгорячился. Ходил усмирять себя и его. Но тщетно. Дело выяснилось. Он, как Rads'токисты, только приводит к учению Хр[иста], а то, в чем оно, он и не думал. -- Много я узнал от этого странного человека. Главное, как ложно учение любви. Это не шутка, что я ненавижу любовь, как учение. Это прямо qui pro quo. Любовь есть сама жизнь, цель, закон, а они и Павел, и непонимающие учения Хр[иста] выставляют ее правилом. Как правило, это величайшая ложь.
[2/14 августа.] Встал поздно. Капуя. Ходил купаться в очень холодной воде. Думал о постепенности требовании природы: пищи и труда, собирания семени и отдачи его и (мне кажется) собирания и передачи его. Любовь же не входит в этот ряд, потому что любовь есть сама жизнь, к[оторая] достигается естественными удовлетворениями этих требований. Влад[имир]Алекс(андрович] и Любовь А[лександровна] стесняли меня. Я покосил перед обедом. После обеда пошел в Ясенки, всё думал о том же. С женой тихо и дружно, но боюсь всякую минуту.
[3/15 августа.] Прошла неделя, и записываю назад. Почти целый день косил.
[4/16 августа.] Поздно, возился с травой. Саша пошел в Тулу за сломанной косой. Приехал с Урусовым Борисов. Я начал шить сапоги, но Борисов, гости и нездоровье помешали. Тягость пустоты.
[5/17 августа.] Поздно. Нездоровится. Флюс. Пустая болтовня и утром, и вечер[ом]. Почтов[ый] ящик, не совсем пусто. Камень долбит. Урусов стал отдаляться от меня. Мало в нем жизненного.
[6/18 августа.] Опять 3 дня прошло, и не помню. Нынче поздно встал. Лихорадочное состояние. И тревога, и заботы и о переводе, и о лошадях, и даже о прогулке за грибами. Желаю умереть, и когда физически плохо, и еще больше, когда в душе сумбур. Перечел опять статью о переписи. Всё не хочется бросить, поправил кое-что. Странно, что невольно выступает то, что неожиданно я нашел их лучше себя. Должно быть так. Утром разговор с Таней. И я себе уяснил, что в числе ряда дел, наполняющих жизнь, есть дела настоящие и пустые. Знать настоящие и пустые -- в этом всё знание жизни. Вечером глупая шарада и потом почтовый ящик. Стихи Сони тронули (Зачеркнуто: дочь) Таню. Они втроем -- две Маши и она -- заплакали. Сознание своего ложного положения проникает в детей. Вячеслав спорил с Сережей и С[ережа] говорил моими словами.
[7/19 августа.] Спокойное утро. Начал шить -- неохотно -- сапоги. Косил. Не помню.
Делал планы поездки. -- Нездоровится.
Два прелестные письма: от Чертко[ва] и Ге.
[8/20 августа.] Поздно. Целый день сгребал сено. За обедом взрыв на мис[с] Лэк. Сознание добра и мира мало[?], но вошло в семью. Все убиты. Я ходил с Мишей Куз[минским] гулять и говорил с ним -- как с большим, только лучше, о Боге, о добре... Дома тяжелый разговор. Соня, чувствуя, что виновата, старалась оправдаться злом. -
Но мне б[ыло] жалко ее.
[9/21 августа.] Утром начали разговор и горячо, но хорошо. Я сказал, что должно. Приехал Армфельд. Я целый день болтался и болтал с ним. Произведения науки, как учреждение вроде церкви, пустая важность. И умен, и знающ, но пуст. Пришел домой, Соня помирилась. Как я был рад. Именно, если бы она взялась быть хорошей, она была бы очень хороша.
[11/23 августа.] Ездил в Тулу. Мальцов. Ему совестно за то, что он в лакейском мундире. Он занят делами и Great Expectation [большое ожидание].
[12/24 августа.] Суетливый день. Huenen чтение. Урусов. Шарада.
[17/29 августа.] Верочка К[узминская] решила, что ходить без Mad (emoiselle) в гимназию нельзя, п[отому] ч[то] все засмеют. И я понял в первый раз всю страшную силу влияния среды. Всё можно сделать в школе и п[отому], как же строго надо относиться к тому, что делаешь в школе.
[18/30 августа.] Я ездил в Тулу.
[19/31 августа.] Урусов, Бестужевы, Абамелик. Грибы, ходьба. Не помню.
[Август. Повторение.] Праздно, слабо. Но дурного очень нет. Кроме пох[оти].
[20 августа/1 сентября.] Леля огорчил меня. Я говорил с ним, думаю, что не бесполез(но].
[21 августа/2 сентября.] Грибы и готовящееся нездоровье. Перечел статью, и вдруг вся выяснилась. Я лгал, выставляя себя. Только перестать лгать и всё выйдет.
Читаю Huenen. Что за болтовня, казенно-профессорская.
Нынче думал, что всякая наука хороша, но только наверно не та, к[оторая] в данную минуту считается большинством самой настоящей и важной. Так вся наша университетская наука.
(22 августа/З сентября.] Имянины жены. Почтовый ящик. Шаховской. Я написал о больных Ясно-пол[янского] гошпиталя. Хорошо было. Что-то трогает как-то их. Я не знаю как.
[23 августа/4 сентября.] Шаховской приехал. Он шалун, animal spirits [пылкий, жизнерадостный] и честный. Только прямой ли? Смех сомнительный.
[24 августа/5 сентября.] Приехал Ге. Он тих и не совсем ясеy сам для себя, т. е. как он поставит свою жизнь, соответственно своим убеждениям. Ему это кажется легче, чем есть. Всякий день ходил за грибами.
[25 августа/6 сентября.] Приехал Сережа, Шаховской, Ге. Много народа, не-помню подробно. Слушаю: спорят за картами: "я видел туза". -- "Нет, вы не могли видеть" и т. д. Им тяжело и другим тяжело, зачем они это делают? Я думаю, что скоро выучатся этого не делать, т. е. не настаивать на том, что я прав.-
Не помню, нынче или вчера говорил с Шаховским и весь дрожал, показывая ему правду: что делая дела дьявола -- войну, суд, присягу, нельзя говорить о Христе. Уже нездоровится.
[26 августа/7 сентября.] Народу бездна. Сереже бр[ату] сказал неприятное о том, что он не знает англ[ийской] литературы] Напрасно. Спор о свете. Жена раздразнила, сказав, что Орж[евский] лучше Громеки, лучше молчать. Ходил за грибами. Урусов. Жена не пошла за мной, и пошла, сама не зная куда, только не за мной, вся наша жизнь.
Почтовый ящик. Очень милый.
[27 августа/8 сентября.] Утром уехал Сережа. Я не спорил, но он б[ыл] сердит. Ходил за грибами с Ге и Голов[иным]. С Ге читал Евангелие -- 24 главу Матфея. Как ясно и хорошо, за исключением предсказания о Данииле. Вечером Ге уехал.
Я нездоров, пошел спать.
[28 августа/9 сентября.] Мне 2 х 28 лет. Наши уеха[ли] в Тулу провожать Вер[у] Ш[идловскую]. Я рад, что один, читал о древних Персах Michelet. Хорошие мысли. Нездоровится. Приятно, дружно с женой. Говорил ей истины неприятные, и она не сердилась. Вечером читал Maupassant. Забирает мастерст[во] красок; но нечего ему, бедному, писать.
[29 августа/10 сентября.] Две недели пропустил. Последнюю неделю я всю нездоров. Жар. Голова, печень болят. Нынче как будто лучше. Это относится к середе.
Встал поздно, ночью жар. Соня убрала мою комнату, а потом гадко кричала на Власа. Я приучаюсь не негодовать и видеть в этом нравственный горб, к[оторый] надо признать фактом и действовать при его существовании. Ходил по солнцу. Пропасть мыслей, просящихся на бумагу,
[30 августа/11 сентября.] Всё еще нездоровится. Читал. Писать не могу. Походил. Обедал. Приехал Урусов. Вечером играли они долго в винт, а я сидел и устал. Провожали Соню. Она не уехала, разбудила ночью.
[31 августа/12 сентября.] Читал Michelet немного; проводил жену. Ходил за грибами. Хорошо думалось: умереть? Ну что ж. Износить свою личность так, что она ненужна, т. е. Неразумна. Мне противно неразумно, с[тало] б[ыть] -противна моя жизнь. Мне нужно и радостно разумн[ое], стало быть, нужна и радостна смерть. Пообедал один и зашел к Кузмин[ским]. Они собирались ссориться. Утром он, одеваясь, спросил о Соне. Она отвечала: "не могу кричать". Он оскорбился, всплыло всё старое, и он стал говорить о том, что они ненавидят друг друга, и что так нельзя жить. Она смолчала. Но вечером подняла этот разговор, упрекая его в раздражительности, доходящей до сумашествия. Он оправдывался, но б[ыл] мрачен. Она при мне стала говорить ему, что она по любви вышла за него замуж. А я. знаю, что она не то говорила Соне. И мне вдруг стало ясно, как и чем сильны женщины: холодностью и невменяемой, по слабости их мысли, лживости, хитрости, льстивости. Вечером шил сапоги, весело болтали -- две Т[ани], Сережа и я.
[1/13 сентября.] Встал поздно, почитал Michelet. Геркулес обоготворение труда, подвига. -- Разговор с Таней о том, что женщины никогда или редко любят -- т. е. отдают свое миросозерцание любимому человеку. Они всегда холодны. Она истинно сконфузилась, что я подсмотрел их truc [уловку.]
Пошел за грибами и целый день ходил. Рыжики -- пахнут еловым молоком -нежные. Пришел поздно -- князь. Я шил сапоги и засиделся. Приезжали просить кольев три воза от Марьи Ивановны, и я отказал. Я стараюсь объяснить, что я хорошо сделал; но, судя по тому, как это отозвалось во мне, я сделал дурно.
[2/14 сентября.] Встал пораньше, я здоров. Убрал всё, походил и пил со всеми чай. Разговор: Сила женщин -- лесть -- что они любят. Мы так уверены, что мы стоим любви, что мы верим. Напрасно я свожу это на Соню. Мысль общая и очень для меня новая и важная.
Приятно прошел день. Говорил с Таней очень хорошо. Она согласилась, что надо жить хорошо.
(3/15 сентября.] Ходил за грибами. Тосковал. Шил. Читаю Michelet
[4/16 сентября.] Целый день шил и работал муштуки и липы рубил. Был в бане и ждал Соню. Она приехала. Я устал.
[5/17 сентября.) Утром разговор и неожиданная злость. Потом сошла ко мне и пилила до тех пор, пока вывела из себя. Я ничего не сказал, не сделал, но мне было тяжело. Она убежала в истерике. Я бегал за ней. Измучен страшно.
[8/20 сентября.] Кажется, немного поработа[л].
[9/21 сентября.] Был Урусов. Я хотел писать и но мог.
[10/22 сентября.] Будизм и еврейское. Очень много читал. Писать не мог. (Зачеркнуто: Рубил и устал слишком). И ездил в Колпенку к бедному. Проехал всеми полями. Очень хорошо. Слушал чтение -- пустяков.
[11/23 сентября.] Будизм читал. Рубил. Гулял один. -
[12/24 сентября.] Читал Будизм -- учение. Удивительно. Всё то же учение. Ошибка только в том, чтобы спастись от жизни -- совсем. Будда не спасается, а спасает людей. Это он забыл. Если бы некого был[о] спасать -не б[ыло] бы жизни. Учен[ие] о том, что вопросы о вечности не даны -прелестны. Сравнен[ие] с раненным стрелою, к[оторый] не хочет лечиться прежде, чем не узнал, кто его ранил.
Рубил. Гулял с Соней по лес[у]. После обеда гулял со всеми, шил сапоги -- плохо. Читал с детьми, вместо дрянного Пасынкова -- Полесье. И успех.
[13/25 сентября.] Опять прошло больше недели, и я не писал. Нынче был эксес... Мне стыдно. Утром девочки пришли делать задачи. Было очень весело. Потом читал Некрасова, чтоб читать детям. Пошел гулять со всем народом. Зашел к Федоту. Он -- умирающий изнурительной болезнью -- ест огурцы и грибы. Нельзя так жить.
Заснул после обеда. Читал с детьми Некрасова, Щедрина и Тургенева Полесье. Всё прекрасно. Приехал Леля, веселый. Письмо от Черткова и Мадикова.
[ДНЕВНИКОВАЯ ЗАПИСЬ 1884 г.]
Жить в Ясной. (Зачеркнуто: Первое время пользоваться доходами с Ясной Поляны) Самарский доход отдать на бедных и школы в Самаре по (Зач.: учреждению) распоряжению и наблюдению самих плательщиков. Никольский доход (передав землю мужикам) точно так же. Себе, (Зач.: оставить) т. е. нам с женой и малыми детьми, оставить пока доход Ясн[ой] Пол[яны], от 2 до 3-х тысяч. (Оставить на время, но с единственным] желанием отдать и его весь другим, а самим удовлетворять самим себе, т.е. ограничить как можно свои потребности и больше давать, чем брать, к чему и направлять все силы и в чем видеть цель и радость жизни.) Взрослым троим предоставить на волю: брать себе от бедных следующую часть Самарских или Никольских денег, или, живя там, содействовать тому, чтобы деньги эти шли на добро или, живя с нами, помогать нам. Меньших воспитывать так, чтобы они привыкали меньше требовать от жизни. Учить их тому, к чему у них охота, но не одним наукам, а наукам и работе. Прислуги держать только столько, сколько нужно, чтобы помочь нам переделать и научить нас и то на время, приучаясь обходиться без них. Жить всем вместе: мущинам в одной, женщинам и девочкам в другой комнате. Комната, чтоб была библиотека для умственных занятий, и комната рабочая, общая. По баловству нашему и комната отдельная для слабых. (Зач.: И) Кроме кормления себя и детей и учения, работа, хозяйство, помощь хлебом, лечением, учением. По воскресениям обеды для нищих и бедных и чтение и беседы. Жизнь, пища, одежда. (Зачеркнуто: искусство, науки, все такое) все самое простое. (Зач.: и близкое) Все лишнее: (Зач.: про[дать])фортепьяно, мебель, экипажи -продать, раздать. Наукой и искусством заниматься только такими, 4 котор[ыми] бы можно делиться со всеми. Обращение со всеми, от губернатора до нищего одинакое. Цель одна -- счастье, свое и семьи -- зная, что счастье это в том, чтобы довольствоваться малым и делать добро другим. -
[ДНЕВНИКОВАЯ ЗАПИСЬ 1885 г.]
1885. Кажется 5 Апреля. -- Всё занятие моей жизни есть (к сожалению моему, п[отому] ч[то] это скользкий обманчивый путь жизни) сознание и выражение истины. Часто мне приходят ясно выраженные мысли, радостные и полезные для меня, но, не найдя им места, я забываю их. Буду записывать. Кому-нибудь пригодятся. -
Нынче. Думал о своем несчастном семействе: жене, сыновьях, дочери, к[оторые] живут рядом со мной и старательно ставят между мной и собой ширмы, чтобы не видать истины и блага, к[оторое] обличит ложь их жизни, но и избавит их от страданий.
Хоть бы они-то поняли, что их праздная, трудами других поддерживаемая жизнь, только одно может иметь оправдание: то, что употребить свой досуг на то, чтобы одуматься, чтоб думать. Они же старательно наполняют этот досуг суетой, так что им еще меньше времени одуматься, чем задавленным работой.
Еще думал: об Усове, о профессорах: Отчего они, такие умные и иногда хорошие люди, так глупо и дурно живут? От власти на них женщин. Они отдаются течению жизни, п[отому] ч[то] этого хотят их жены или любовницы. Всё дело решается ночью. Виноваты они только в том, что подчиняют свое сознание своей слабости. -
Еще думал: Творить волю пославшего меня -- это моя пища. Какое глубокое и простое значение. Спокойным, всегда удовлетворенным можно быть только, когда целью своей ставишь не что-либо внешнее, но исполнение воли пославшего. Я не хочу печатать своего портрета в сочинениях, -- мне противно, неприятно. Но если я буду делать свою волю, я не соглашусь, оскорблю, огорчу. Если же я исполню не свою волю, я попрошу не делать этого. А если сделают, буду спокоен, п[отому] ч[то] исполнил волю пославшего.
Еще какое ясно[е] выражение: это -- моя пища. Большинство людей делают для себя только то, что нужно для тела: пищу, и половое, и забавы, а то всё для людей. Так вот про всю ту область, к[оторую] люди делают не для себя, а для славы людской, Хр[истос] говорит, что в ней надо работать, исполняя волю пославшего -- не для людей. И про эту-то деятельность он говорит, что она для него, как пища, так же необходима и не зависима от мнения людского. -Творить волю пославшего так же, как есть и пить, не для людей, а для своего удовлетворения. Вот это-то нужно, и это-то можно, и это-то единственный путь жизни, дающий благо всегда, везде.
[6/18 июля.] Дурной день. Встал в 8-м, убрался, хотел идти в Тулу, но почувствовал себя столь слабым, что поехал верхом. Перед отъездом приехал Артемов об земле. Я ему грубо и зло сказал: завидущие глаза. И поехал убитый. В Туле духота. В банках чистенькие, щелкают счетами и моча о губку, считают, постукивая, бумажки; а по дороге бабы навивают, мужики косят, скородят. Нищие и странники слабые, голодные идут. Приехал растертый и измученный, послал деньги на почту. Дорогой я ехал и мечтал о том, что, устроив правильно жизнь, т. е. отдавая другим хоть какую-нибудь долю, я должен прежде всего взяться за хозяйство. Я надеюсь, что мог бы теперь делать, не увлека[ясь] и всегда зная, что отношения с человеком дороже всего. В Туле Урусов. Очень много разговора. Дома попытки отношений -- как будто мы всё разрешили и, вместе с тем, ничего изменять не надо.
[7/19 июля). 1 Встал в 7. Напился кофе, поговорил с M-me Seuron. Она рассказала, что Таня прибила Устюшу. Потел к Артемову просить прощения. Но, к счастью или несчастью -- не застал его. -- Вернулся домой и имел несчастье сказать о неугасаемом чае. Сцена. Я ушел. -- Она начинает плотски соблазнять меня. Я хотел бы удержаться, но чувствую, что не удержусь в настоящ[их] условиях. А сожитие с чужой по духу женщиной, т. с. с ней -- ужасно гадко.
Книга, привез Ур[усов], Manuel [Руководство]. Очень важно. -- Хорошо. Только что я написал это, она пришла ко мне и начала истерическую сцену, -смысл тот, что ничего переменить нельзя, и она несчастна, и ей надо куда-то убежать. Мне было жалко ее; но вместе с тем я сознавал, что безнадежно. Она до моей смерти останется жерновом на шее моей и детей. Должно быть, так надо. Выучиться не тонуть с жерновом на шее. Но дети? Это, видно, должно быть. И мне больно только пот[ому], ч[то] я близорук. Я успокоил, как больную. Приехали Урусов и Обамелик. Урусов очень слаб. Обамелик -- дикий человек, научившийся всей внешности цивилизации. Не мог пойти работать.
[8/20 июля.]. Встал рано, убрал при Урусове. Ходил гулять (мне стыдно стало гулять) с Ур[усовым] и Об[амеликом], и дикость выразилась особенно ясно. Девочки сварили обед нищим, но потом нарядились к обеду с цветами и, разумеется, всё пропало.
Вечером Головина. Раевский. Разговор за ужином с Таней. Но вес это уже не радует меня. Всё игрушки. И игрушкой делают святыню. Опять не мог пойти работать. -
[9/21 июля.] Очень жарко, и мне очень нездоровится: чесотка и тоска, и бессонница. Сидел дома, читал Meadows о Китае. Он весь предан кит[айской] цивилизации, как всякий умный, искренний человек, знающий кит[айскую] жизнь. -- Ни на чем лучше не видно, как на Китае, значение насмешки. Когда человек не в силах понять вещь, он над ней смеется. Китай -- 360 миллионов жителей, самый богатый, древний, счастливый, мирный народ живет какими-то основами. Мы подняли на смех эти основы, и нам кажется, что мы распорядились Китаем.
Пошел в баню. Приехала Оболенская. Ее семейство. Менгдены, стерли с лица земли сыновей и устроили жизнь с китайской посудой -- вот образцы богатой образованной жизни. Мне хуже -- живот болит. Ночь не спал.
[10/22 июля.] Целый день хворал. Но служил все-таки сам себе. Это можно и не трудно. Читал Meadows. Прекрасно. Образование китайцев, как он говорит, по качеству выше нашего, хотя и ниже по количеству. Образование там главное в этике; а у нас этики совсем нет. Семейная жизнь та же. Таня дочь как будто поднимается.
[11/23 июля.] Встал в 7. Немного лучше, голова свежа, читаю Meadows и хочу писать письма.
Написал Черткову, Юрьеву, Ге. Походил немного. Хотел косить Титу, но и слаб и совестно. Нет работы. Сережа сын приехал. Мне неловко с ним, но виноват не я. Ему страшно неловко, и это сообщается мне. Все поехали к Головиным. Дома я разговаривал с Seuron и Кашевской. Она пришла и изливала злобы. А я желал. Не спал до 5 часа от тоски.
[12/24 июля.] Встаю все-таки не позже 8. Читаю Meadows и по-еврейски Евангелие. Всё нездоров и слаб, слаб во всех отношениях. Целый день прошел без событий. Разговоры и интерес к ним затихли. Объявил, что пойду в Киев. Ночью вошел наверх. Объяснение. Не понимаю, как избавить себя от страданий, а ее от погибели, в к[оторую] она с стремительностью летит. Молился вчера, значит, слаб. Молитва к богам и святым -- чаще к святым -- от того, что нужна помощь. И если бы мы жили христианской жизнью, была бы помощь от людей, от церкви. Всё, о чем мы разумно молимся, могут сделать нам люди -помочь трудом, умом, любовью. Два письма от Черткова. -- Мать его, как и следует, ненавидит меня. Видел сон о Черткове. Он вдруг заплясал, сам худой, и я вижу, что он сошел с ума.
[13/25 июля.] Встал рано, убрал. Вчера заснул-таки. Читал Meadows о цивилизации. Прекрасно он делит на 4 степени: 1) материальная, 2) физическая, 3) умственная, 4) нравственная. Цивилизация же есть замена физических факторов умственными и умственных моральными. Это запутано; но есть правда. Цивилизация есть слово, и его вовсе определять не нужно. Правда же в том, что наибольшее благо людей достигается применением к жизни тех факторов, которыми получается благо наилегчайшим путем. И как нелепо поднимать руками то, что можно поднять рычагом, так же нелепо поддерживать отношения и защищать свою независимость войной, когда эта же цель достигается нравственной жизнью. -- Нынче лучше, но слаб во всех отношениях.
[14/26 июля.] Пропустил несколько дней и записывал на память в середу. Кажется, что в этот день я звал жену, и она, с холодной злостью и желанием сделать больно, отказала. Я не спал всю ночь. И ночью собрался уехать, уложился и пошел разбудить ее. Не знаю, что со мной было: желчь, похоть, нравственная измученность, но я страдал ужасно. Она встала, я всё ей высказал, высказал, что она перестала быть женой. Помощница мужу? Она уже давно не помогает, а мешает. Мать детей? Она не хочет ей быть. Кормилица? Она не хочет. Подруга ночей. И из этого она делает заманку и игрушку. Ужасно тяжело было, и я чувствовал, что праздно и слабо. Напрасно я не уехал. Кажется, этого не миную. Хотя ужасно жаль детей. Я всё больше и больше люблю и жалею их.
[15/27 июля.] Проснулся в 10. Разговор с Сережей. Он без причины сделал грубость. Я огорчился и выговорил ему всё. И буржуазность, и тупость, и злость, и самодовольство. Он вдруг заговорил о том, что его не любят, и заплакал. Боже, как мне больно стало. Целый день ходил и после обеда поймал Сережу и сказал ему: "Мне совестно..." Он вдруг зарыдал, стал целовать и говорить: "Прости, прости меня". Давно я не испытывал ничего подобного. Вот счастье.
[16/28 июля.] Встаю не поздно. Целое утро работал над переводом. Ходил в Ясенки. Зачем-то приехали Свечины и Урусов. Ужасно скучно. Не спал до 12.
[17/29 июля.] Встал поздно. Но кофе с детьми. Всё поправляю по утрам немецкий перевод и читаю с удивлением о том, как не трогает это людей. Вечером пошел с детьми за грибами и остался с бабуринскими косцами косить. Они пьяные. Мне хорошо было с ними. Дома отношения опять натягиваются и натягиваются только с женою. Те все любят меня.
[18/30 июля.] Встал в 8. Утро работал над переводом с M-me Seuron. После завтрака пошел с Андрюшей за грибами. Он очень мил. Какие бы вышли люди, если бы их не портили! -- Целый день хочу спать. Письмо от Ге. Книги от Черткова. Теперь поеду к Леониду и в Ник[ольское]. Как будто еще натянутое.
[Июль. Повторение.] Борьба с семьей. Работа. Слабость физическая. Движение вперед.
[21 июля/2 августа.] Приехал Кузм[инский].
[22 июля/З августа.] Целый день празднество Маши Кузм[инский.] Мне очень тяжело и нездоровится. Урусов, боюсь, болен. Говорил с ним о филос[офии] и религии, он заспорил.
[23 июля/4 августа.] Перечитывал статью о переписи. И пересматривал другое. Вечером враждебное настроение жены. Какая тяжесть!
[24 июля/5 августа.] Первый день выспался. Приехал Ге. Письма прекрасные от Черткова. Написал ему длиннейшее письмо.
Ге очень хорош, ощущение, что слишком уже мы понимаем др[уг) др[уга].
[25 июля/6 августа.] С Ге пошел в Тулу к Урусову. Там Борисов. Тип жуира, окрасившегося социализмом 70-х годов. Вернулись домой с Ге. Прелестное, чистое существо.
Он, Чертков, Вас[илий] Ив[анович], Урусов, Орлов. Соня раскаялась во вчерашнем не в духе. Много, хорошо говорила с Ге.
[26 мюля/7 августа.] Целый день с Ге. Тоскую без физической работы. Соня хороша и Сережа, и Таня, и Маша, Илья -- хуже всех, грубеет -- зол и эгоистичен. Прелестное еще письмо от Черткова, с выпиской из Mathew Arnold. Чтение для народа и для нас. Но Чертков настаивает, что надо прежде всего объяснить народу Евангелие, он прав.
Проводил Ге и поздно заснул наверху.
[27 июля/8 августа.] Нынче встал поздно, свежо. Говорил наверху о Ге. О том, что у (Зачеркнуто: честного) нравственного человека семейные отношения сложны, у безнравственного всё гладко. Читал Cround Ash. Это revival'ское [евангелическое] сочинение--жалко, но хорошо. Пош[ел] на посадку и купаться. Дома друж[но]. Думал: мы упрекаем Бога, горюем, что встречаем препятствия в осуществлении учения Христа. -- Ну, а что, если бы мы все были без семей несогласных. Мы бы сошлись и жи[ли] счастливо и fad'но [от fade (франи.)--тускло]. Ну, а другие. Другие бы и не знали. Мы хотим собрать огонь в кучу, чтоб легче горел. Но Бог раскидал огонь в дрова. Они занимаются, а мы тоскуем, что они не горят.
Еще думал о книге для народа, опять в форме признания -- хоро[шо]. Покосил немного. Пошел потом к Павлу и учителю. Поздно приехали Люб[овь] Ал[ексапдровна] с Вячеславом].
[28 июля/9 августа.] Проснулся, а тут уже Сухотин. Что за жалкое и ничтожное существо. Особенно поразительно, п[отому] ч[то] внешне даровитое. Купались, ходили все за грибами. Большой обед. Не помню вечера. Всё праздно. Есть пищу и не выставлять работу, получать знания и не передавать -- это онанизм настоящий. Всё чаще и чаще будешь выпускать, и всё гаже будешь себе и другим. Я онанист всяческий. Надо не быть.
[29 июля/10 августа.] Всё Лазарев давил. Он приехал утром. Мы шли гулять, встретили Урусова. Обедали все, вечером еще Серб. Мне понравился.
[30 июля/11 августа.] Помню, что был Лазарев и давил меня, т. е. я был в неясности относительно его. И что была Люб[овь] Алекс[андровна]. Да, вечером с ней б[ыл] разговор. Она только что начала понимать. Праздные дни! Ушаков приезжал. Неприятно.
[31 июля/12 августа.] Поздно же встал. Лазарев томит меня. Предложил ему прочесть свое. Он стал читать. Хорошо, но много нелепого и несвязного. Я пробовал указать, но он не видит. Вечером пошли к Настасье, лежащей 14 лет. Горб вырос. Она говорит: слава Богу и крестится левой рукой. Приехал Владимир Александрович с сыном. (Да, утром) я был агрес[с]ивен. Я был желчен. С женой держится. Я боюсь и напрягаю все силы.
[1/13 августа.) 1 Я был агрессивен с Владимиром Александровичем и стал говорить Лазареву мои замечания на его выражения мысли. Он не может переносить этого и злится. Он показал мне этим свою неискренность. Журнальное образование и тщеславие. Христианство тронуло его только внешней стороной. Я измучился ужасно. Ушел носить. Он туда пришел ко мне и начал меня пилить моей жизнью. Я разгорячился. Ходил усмирять себя и его. Но тщетно. Дело выяснилось. Он, как Rads'токисты, только приводит к учению Хр[иста], а то, в чем оно, он и не думал. -- Много я узнал от этого странного человека. Главное, как ложно учение любви. Это не шутка, что я ненавижу любовь, как учение. Это прямо qui pro quo. Любовь есть сама жизнь, цель, закон, а они и Павел, и непонимающие учения Хр[иста] выставляют ее правилом. Как правило, это величайшая ложь.
[2/14 августа.] Встал поздно. Капуя. Ходил купаться в очень холодной воде. Думал о постепенности требовании природы: пищи и труда, собирания семени и отдачи его и (мне кажется) собирания и передачи его. Любовь же не входит в этот ряд, потому что любовь есть сама жизнь, к[оторая] достигается естественными удовлетворениями этих требований. Влад[имир]Алекс(андрович] и Любовь А[лександровна] стесняли меня. Я покосил перед обедом. После обеда пошел в Ясенки, всё думал о том же. С женой тихо и дружно, но боюсь всякую минуту.
[3/15 августа.] Прошла неделя, и записываю назад. Почти целый день косил.
[4/16 августа.] Поздно, возился с травой. Саша пошел в Тулу за сломанной косой. Приехал с Урусовым Борисов. Я начал шить сапоги, но Борисов, гости и нездоровье помешали. Тягость пустоты.
[5/17 августа.] Поздно. Нездоровится. Флюс. Пустая болтовня и утром, и вечер[ом]. Почтов[ый] ящик, не совсем пусто. Камень долбит. Урусов стал отдаляться от меня. Мало в нем жизненного.
[6/18 августа.] Опять 3 дня прошло, и не помню. Нынче поздно встал. Лихорадочное состояние. И тревога, и заботы и о переводе, и о лошадях, и даже о прогулке за грибами. Желаю умереть, и когда физически плохо, и еще больше, когда в душе сумбур. Перечел опять статью о переписи. Всё не хочется бросить, поправил кое-что. Странно, что невольно выступает то, что неожиданно я нашел их лучше себя. Должно быть так. Утром разговор с Таней. И я себе уяснил, что в числе ряда дел, наполняющих жизнь, есть дела настоящие и пустые. Знать настоящие и пустые -- в этом всё знание жизни. Вечером глупая шарада и потом почтовый ящик. Стихи Сони тронули (Зачеркнуто: дочь) Таню. Они втроем -- две Маши и она -- заплакали. Сознание своего ложного положения проникает в детей. Вячеслав спорил с Сережей и С[ережа] говорил моими словами.
[7/19 августа.] Спокойное утро. Начал шить -- неохотно -- сапоги. Косил. Не помню.
Делал планы поездки. -- Нездоровится.
Два прелестные письма: от Чертко[ва] и Ге.
[8/20 августа.] Поздно. Целый день сгребал сено. За обедом взрыв на мис[с] Лэк. Сознание добра и мира мало[?], но вошло в семью. Все убиты. Я ходил с Мишей Куз[минским] гулять и говорил с ним -- как с большим, только лучше, о Боге, о добре... Дома тяжелый разговор. Соня, чувствуя, что виновата, старалась оправдаться злом. -
Но мне б[ыло] жалко ее.
[9/21 августа.] Утром начали разговор и горячо, но хорошо. Я сказал, что должно. Приехал Армфельд. Я целый день болтался и болтал с ним. Произведения науки, как учреждение вроде церкви, пустая важность. И умен, и знающ, но пуст. Пришел домой, Соня помирилась. Как я был рад. Именно, если бы она взялась быть хорошей, она была бы очень хороша.
[11/23 августа.] Ездил в Тулу. Мальцов. Ему совестно за то, что он в лакейском мундире. Он занят делами и Great Expectation [большое ожидание].
[12/24 августа.] Суетливый день. Huenen чтение. Урусов. Шарада.
[17/29 августа.] Верочка К[узминская] решила, что ходить без Mad (emoiselle) в гимназию нельзя, п[отому] ч[то] все засмеют. И я понял в первый раз всю страшную силу влияния среды. Всё можно сделать в школе и п[отому], как же строго надо относиться к тому, что делаешь в школе.
[18/30 августа.] Я ездил в Тулу.
[19/31 августа.] Урусов, Бестужевы, Абамелик. Грибы, ходьба. Не помню.
[Август. Повторение.] Праздно, слабо. Но дурного очень нет. Кроме пох[оти].
[20 августа/1 сентября.] Леля огорчил меня. Я говорил с ним, думаю, что не бесполез(но].
[21 августа/2 сентября.] Грибы и готовящееся нездоровье. Перечел статью, и вдруг вся выяснилась. Я лгал, выставляя себя. Только перестать лгать и всё выйдет.
Читаю Huenen. Что за болтовня, казенно-профессорская.
Нынче думал, что всякая наука хороша, но только наверно не та, к[оторая] в данную минуту считается большинством самой настоящей и важной. Так вся наша университетская наука.
(22 августа/З сентября.] Имянины жены. Почтовый ящик. Шаховской. Я написал о больных Ясно-пол[янского] гошпиталя. Хорошо было. Что-то трогает как-то их. Я не знаю как.
[23 августа/4 сентября.] Шаховской приехал. Он шалун, animal spirits [пылкий, жизнерадостный] и честный. Только прямой ли? Смех сомнительный.
[24 августа/5 сентября.] Приехал Ге. Он тих и не совсем ясеy сам для себя, т. е. как он поставит свою жизнь, соответственно своим убеждениям. Ему это кажется легче, чем есть. Всякий день ходил за грибами.
[25 августа/6 сентября.] Приехал Сережа, Шаховской, Ге. Много народа, не-помню подробно. Слушаю: спорят за картами: "я видел туза". -- "Нет, вы не могли видеть" и т. д. Им тяжело и другим тяжело, зачем они это делают? Я думаю, что скоро выучатся этого не делать, т. е. не настаивать на том, что я прав.-
Не помню, нынче или вчера говорил с Шаховским и весь дрожал, показывая ему правду: что делая дела дьявола -- войну, суд, присягу, нельзя говорить о Христе. Уже нездоровится.
[26 августа/7 сентября.] Народу бездна. Сереже бр[ату] сказал неприятное о том, что он не знает англ[ийской] литературы] Напрасно. Спор о свете. Жена раздразнила, сказав, что Орж[евский] лучше Громеки, лучше молчать. Ходил за грибами. Урусов. Жена не пошла за мной, и пошла, сама не зная куда, только не за мной, вся наша жизнь.
Почтовый ящик. Очень милый.
[27 августа/8 сентября.] Утром уехал Сережа. Я не спорил, но он б[ыл] сердит. Ходил за грибами с Ге и Голов[иным]. С Ге читал Евангелие -- 24 главу Матфея. Как ясно и хорошо, за исключением предсказания о Данииле. Вечером Ге уехал.
Я нездоров, пошел спать.
[28 августа/9 сентября.] Мне 2 х 28 лет. Наши уеха[ли] в Тулу провожать Вер[у] Ш[идловскую]. Я рад, что один, читал о древних Персах Michelet. Хорошие мысли. Нездоровится. Приятно, дружно с женой. Говорил ей истины неприятные, и она не сердилась. Вечером читал Maupassant. Забирает мастерст[во] красок; но нечего ему, бедному, писать.
[29 августа/10 сентября.] Две недели пропустил. Последнюю неделю я всю нездоров. Жар. Голова, печень болят. Нынче как будто лучше. Это относится к середе.
Встал поздно, ночью жар. Соня убрала мою комнату, а потом гадко кричала на Власа. Я приучаюсь не негодовать и видеть в этом нравственный горб, к[оторый] надо признать фактом и действовать при его существовании. Ходил по солнцу. Пропасть мыслей, просящихся на бумагу,
[30 августа/11 сентября.] Всё еще нездоровится. Читал. Писать не могу. Походил. Обедал. Приехал Урусов. Вечером играли они долго в винт, а я сидел и устал. Провожали Соню. Она не уехала, разбудила ночью.
[31 августа/12 сентября.] Читал Michelet немного; проводил жену. Ходил за грибами. Хорошо думалось: умереть? Ну что ж. Износить свою личность так, что она ненужна, т. е. Неразумна. Мне противно неразумно, с[тало] б[ыть] -противна моя жизнь. Мне нужно и радостно разумн[ое], стало быть, нужна и радостна смерть. Пообедал один и зашел к Кузмин[ским]. Они собирались ссориться. Утром он, одеваясь, спросил о Соне. Она отвечала: "не могу кричать". Он оскорбился, всплыло всё старое, и он стал говорить о том, что они ненавидят друг друга, и что так нельзя жить. Она смолчала. Но вечером подняла этот разговор, упрекая его в раздражительности, доходящей до сумашествия. Он оправдывался, но б[ыл] мрачен. Она при мне стала говорить ему, что она по любви вышла за него замуж. А я. знаю, что она не то говорила Соне. И мне вдруг стало ясно, как и чем сильны женщины: холодностью и невменяемой, по слабости их мысли, лживости, хитрости, льстивости. Вечером шил сапоги, весело болтали -- две Т[ани], Сережа и я.
[1/13 сентября.] Встал поздно, почитал Michelet. Геркулес обоготворение труда, подвига. -- Разговор с Таней о том, что женщины никогда или редко любят -- т. е. отдают свое миросозерцание любимому человеку. Они всегда холодны. Она истинно сконфузилась, что я подсмотрел их truc [уловку.]
Пошел за грибами и целый день ходил. Рыжики -- пахнут еловым молоком -нежные. Пришел поздно -- князь. Я шил сапоги и засиделся. Приезжали просить кольев три воза от Марьи Ивановны, и я отказал. Я стараюсь объяснить, что я хорошо сделал; но, судя по тому, как это отозвалось во мне, я сделал дурно.
[2/14 сентября.] Встал пораньше, я здоров. Убрал всё, походил и пил со всеми чай. Разговор: Сила женщин -- лесть -- что они любят. Мы так уверены, что мы стоим любви, что мы верим. Напрасно я свожу это на Соню. Мысль общая и очень для меня новая и важная.
Приятно прошел день. Говорил с Таней очень хорошо. Она согласилась, что надо жить хорошо.
(3/15 сентября.] Ходил за грибами. Тосковал. Шил. Читаю Michelet
[4/16 сентября.] Целый день шил и работал муштуки и липы рубил. Был в бане и ждал Соню. Она приехала. Я устал.
[5/17 сентября.) Утром разговор и неожиданная злость. Потом сошла ко мне и пилила до тех пор, пока вывела из себя. Я ничего не сказал, не сделал, но мне было тяжело. Она убежала в истерике. Я бегал за ней. Измучен страшно.
[8/20 сентября.] Кажется, немного поработа[л].
[9/21 сентября.] Был Урусов. Я хотел писать и но мог.
[10/22 сентября.] Будизм и еврейское. Очень много читал. Писать не мог. (Зачеркнуто: Рубил и устал слишком). И ездил в Колпенку к бедному. Проехал всеми полями. Очень хорошо. Слушал чтение -- пустяков.
[11/23 сентября.] Будизм читал. Рубил. Гулял один. -
[12/24 сентября.] Читал Будизм -- учение. Удивительно. Всё то же учение. Ошибка только в том, чтобы спастись от жизни -- совсем. Будда не спасается, а спасает людей. Это он забыл. Если бы некого был[о] спасать -не б[ыло] бы жизни. Учен[ие] о том, что вопросы о вечности не даны -прелестны. Сравнен[ие] с раненным стрелою, к[оторый] не хочет лечиться прежде, чем не узнал, кто его ранил.
Рубил. Гулял с Соней по лес[у]. После обеда гулял со всеми, шил сапоги -- плохо. Читал с детьми, вместо дрянного Пасынкова -- Полесье. И успех.
[13/25 сентября.] Опять прошло больше недели, и я не писал. Нынче был эксес... Мне стыдно. Утром девочки пришли делать задачи. Было очень весело. Потом читал Некрасова, чтоб читать детям. Пошел гулять со всем народом. Зашел к Федоту. Он -- умирающий изнурительной болезнью -- ест огурцы и грибы. Нельзя так жить.
Заснул после обеда. Читал с детьми Некрасова, Щедрина и Тургенева Полесье. Всё прекрасно. Приехал Леля, веселый. Письмо от Черткова и Мадикова.
[ДНЕВНИКОВАЯ ЗАПИСЬ 1884 г.]
Жить в Ясной. (Зачеркнуто: Первое время пользоваться доходами с Ясной Поляны) Самарский доход отдать на бедных и школы в Самаре по (Зач.: учреждению) распоряжению и наблюдению самих плательщиков. Никольский доход (передав землю мужикам) точно так же. Себе, (Зач.: оставить) т. е. нам с женой и малыми детьми, оставить пока доход Ясн[ой] Пол[яны], от 2 до 3-х тысяч. (Оставить на время, но с единственным] желанием отдать и его весь другим, а самим удовлетворять самим себе, т.е. ограничить как можно свои потребности и больше давать, чем брать, к чему и направлять все силы и в чем видеть цель и радость жизни.) Взрослым троим предоставить на волю: брать себе от бедных следующую часть Самарских или Никольских денег, или, живя там, содействовать тому, чтобы деньги эти шли на добро или, живя с нами, помогать нам. Меньших воспитывать так, чтобы они привыкали меньше требовать от жизни. Учить их тому, к чему у них охота, но не одним наукам, а наукам и работе. Прислуги держать только столько, сколько нужно, чтобы помочь нам переделать и научить нас и то на время, приучаясь обходиться без них. Жить всем вместе: мущинам в одной, женщинам и девочкам в другой комнате. Комната, чтоб была библиотека для умственных занятий, и комната рабочая, общая. По баловству нашему и комната отдельная для слабых. (Зач.: И) Кроме кормления себя и детей и учения, работа, хозяйство, помощь хлебом, лечением, учением. По воскресениям обеды для нищих и бедных и чтение и беседы. Жизнь, пища, одежда. (Зачеркнуто: искусство, науки, все такое) все самое простое. (Зач.: и близкое) Все лишнее: (Зач.: про[дать])фортепьяно, мебель, экипажи -продать, раздать. Наукой и искусством заниматься только такими, 4 котор[ыми] бы можно делиться со всеми. Обращение со всеми, от губернатора до нищего одинакое. Цель одна -- счастье, свое и семьи -- зная, что счастье это в том, чтобы довольствоваться малым и делать добро другим. -
[ДНЕВНИКОВАЯ ЗАПИСЬ 1885 г.]
1885. Кажется 5 Апреля. -- Всё занятие моей жизни есть (к сожалению моему, п[отому] ч[то] это скользкий обманчивый путь жизни) сознание и выражение истины. Часто мне приходят ясно выраженные мысли, радостные и полезные для меня, но, не найдя им места, я забываю их. Буду записывать. Кому-нибудь пригодятся. -
Нынче. Думал о своем несчастном семействе: жене, сыновьях, дочери, к[оторые] живут рядом со мной и старательно ставят между мной и собой ширмы, чтобы не видать истины и блага, к[оторое] обличит ложь их жизни, но и избавит их от страданий.
Хоть бы они-то поняли, что их праздная, трудами других поддерживаемая жизнь, только одно может иметь оправдание: то, что употребить свой досуг на то, чтобы одуматься, чтоб думать. Они же старательно наполняют этот досуг суетой, так что им еще меньше времени одуматься, чем задавленным работой.
Еще думал: об Усове, о профессорах: Отчего они, такие умные и иногда хорошие люди, так глупо и дурно живут? От власти на них женщин. Они отдаются течению жизни, п[отому] ч[то] этого хотят их жены или любовницы. Всё дело решается ночью. Виноваты они только в том, что подчиняют свое сознание своей слабости. -
Еще думал: Творить волю пославшего меня -- это моя пища. Какое глубокое и простое значение. Спокойным, всегда удовлетворенным можно быть только, когда целью своей ставишь не что-либо внешнее, но исполнение воли пославшего. Я не хочу печатать своего портрета в сочинениях, -- мне противно, неприятно. Но если я буду делать свою волю, я не соглашусь, оскорблю, огорчу. Если же я исполню не свою волю, я попрошу не делать этого. А если сделают, буду спокоен, п[отому] ч[то] исполнил волю пославшего.
Еще какое ясно[е] выражение: это -- моя пища. Большинство людей делают для себя только то, что нужно для тела: пищу, и половое, и забавы, а то всё для людей. Так вот про всю ту область, к[оторую] люди делают не для себя, а для славы людской, Хр[истос] говорит, что в ней надо работать, исполняя волю пославшего -- не для людей. И про эту-то деятельность он говорит, что она для него, как пища, так же необходима и не зависима от мнения людского. -Творить волю пославшего так же, как есть и пить, не для людей, а для своего удовлетворения. Вот это-то нужно, и это-то можно, и это-то единственный путь жизни, дающий благо всегда, везде.