Страница:
Сейчас 10-й час. Хочется работать.
Много писал для учителей и поправ[ил] разговор проезжего с крестьянином. Приехали Саламахины с женами, Линева с мужем, завтракал - иду гулять. 3-ий час.
Приходили дети с учительницами из Хамовни[ков]. С[оне] получше. Спал много. После ужина песни Линевой. Потом Вяземские два крестьянина. Потом учителя, хорошая, серьезная беседа с ними до поздн[ей] ночи. - Да, еще б[ыл] Клечковский. И с ним, несмотря на его доброту, не добрый с моей стороны разговор.
15 Сент.
Спал хорошо. Оч[ень] яркие, последовательные сны. Аксаков, его жена Тютчева, франц[узские] разговоры, потом хожден[ие] по Москве, извощики на санях. А я не помню имени той улицы, в к[оторой] живу, и еще многое живо, ясно. Проснулся с осо- бенно свежей головой и радостным чувством жизни, lebensfroh. Всё чаще и чаще ловлю себя на забвении себя - Бога и памятования себя - Л[ьва] Н(иколаевича]. Пришла к голову ясная мысль о значении сновидений; самое же главное и лучшее то, что испытал никогда до такой степени ясности не испытанное сознание своей внепростран[ственности], вневременности, духовности, главное, неподвижности, сознал всей душой обманчивость, воображаемость всего того, что считается действительной, настоящей жизнью. Записать:
1) Вся наша жизнь есть подготовление к пробуждению - радость пробуждения.
2) Все знают и все замечали те странные сны, к[отор]ые кончаются пробуждением от какого-нибудь внешнего воздействия на сонного: или стук, шум, или прикосновение, или падение,- при чем это[т] в действительности случившийся шум, толчок или еще что получает во сне [характер] заключительного впечатления после многих, как будто подготавливавших к нему. Так что сон я вспоминаю, напр[имер), так: я приезжаю к брату и встречаю его на крыльце с ружьем и собакой. Он зовет меня итти с собой на охоту, я говорю, ч[то] у меня ружья нет. Он говорит, что можно вместо ружья взять, почему-то, кларнет. Я не удивляюсь и иду с ним по знакомым местам на охоту, но по знакомым местам этим мы приходим к морю (я тоже не удивляюсь). По морю плывут корабли, они же и лебеди. Брат говорит: стреляй. Я исполняю его желание, беру кларнет в рот, но никак не могу дуть. Тогда он говорит: ну, так я, - и стреляет. И выстрел так громок, что я просыпаюсь в постели и вижу, что то, что б[ыл] выстрел, это стук от упавших ширм, стоявших против окна и поваленных ветром. Мы все знаем такие сны и удивляемся, как это сейчас совершившееся дело, разбудившее меня, могло во сне подготовляться всем тем, что я до этого видел во сне и что привело к этому только что совершившемуся мгновенному событию?
Этот обман времени имеет, по моему мнению, оч[ень] важное значение. А именно то, что времени нет, а что нам представляется всё во времени только п[отому], ч[то] таково свойство нашего ума. Точно тот же обман происходит и в том, что мы называем действительной жизнью. Только с той разницей, что от того сновидения мы проснулись, а от жизни проснемся только при смерти. Только тогда мы узнаем и убедимся, что реально было в этой жизни то, что спало и что проснулось при смерти.
То же, что случалось с тобой и что тебе казалось, что ты делал в этой жизни, было то же самое, что человек спящий, видящий сны. От этого происходит и то, что как во время сна для человека нет времени, т. е. спит ли он час или сто, одинаково для спящего, также и для человека, живущего в этом мире, времени нет. Он всегда в настоящем.
Очень всё это трудно выразить, но что-то тут есть, и оч[ень] важное.
3) Да, жизнь есть радость пробуждения. Иногда кажется, что проснулся, и тогда ясна сновиденность всего того, что представляется действительной, настоящей жизнью. И так хорошо, легко тогда. (Всё большая чепуха, а влечет к себе.)
Теперь 12-й час. Возьмусь за работу, сам не знаю, какую.
16 Сент.
Рождение есть пробуждение от сна. Сновидения того сна почти все забыты, остается соединенной, слагается в одно вся жизнь та в виде реального характера в этой жизни, точно так же, как при пробуждении от сновидения всё виденное во сне сходится в одно. То же, надо предполагать, будет при смерти, всё пережитое сложится в одно, с чем вступишь в ту жизнь. Наши ежедневные засыпания и пробуждения - образцы перехода от одних жизней к другим.
Но все переходы?
Должно быть, так складываются в одно, непостижимое одно.
Нет ли при таком понимании такой же бессмыслицы признавания бесконечного?
Есть полное пробуждение - смерть, и есть неполные пробуждения в самой жизни. Я проживаю такое. Пробуждение выводит из себя, а выводя из себя, вводит в жизнь всего, а жизнь всего познается любовью.
Любовь не есть начало жизни, а только признание сознания начала жизни, Бога.
(Как выражение словами ослабляет сознание.) (До сих пор зались 16 сентября вписана в тетрадь Дневника рукою В. Г. Черткова.)
Утром походил. На душе оч[ень] хорошо, пока один. Всё думал о том, что жизнь личная - сон. И так хорошо, любовно ко всему чувствуешь себя от этого. Дома попытался писать о том, что нельзя не быть анархистом, и не пошло. И ничего не хотелось, и ничего не делал. Решила С[офья] А[ндреевна] ехать завтра. Ей получше. Посетитель кроткий, с вопросами, и кажется, я б[ыл] полезен ему, потом Королёва, этой ненужен. Ездил с Ч[ертковым] верхом. Хорошо говорили. Обед, музыка. И оч[ень] хорошая 2-я лекция с волшебным] фонарем. Крестьянин из Вязём. Немного натянуто. Хорошие письма.
1) Помнить о Боге значит перестать помнить о себе, Л[ьве] Н(иколаевиче].
17 Сент.
Встал бодро. Встретился фотогр[аф] и кинематографщик. Неприятно и то, ч[то] вызывает сознание себя не божественного, а пакостного Л[ьва] Николаевича]. Дорогой записал кое-что. Говорил с Ч[ертковым] о намерении детей присвоить сочин[ения], отданные всем. Не хочется верить. Записал:
1) Жизнь это желание блага. Если понять, что жизнь личности сон, то нельзя уже желать блага мечте, сну, и желание блага направляется на всё любовь.
2) Сон (Дальнейшее, до окончания записи под Л- 2, внесено в тетрадь Дневника переписчиком.) с своими периодами полной бессознательности и полупробуждениями сознания, дающими материал для запоминаемых сновидений, и наконец полным пробуждением - совершенное подобие жизни с бессознательным периодом, проявлениями сознания запоминаемыми, всё более и более ясными, и наконец смертью - полным пробуждением. Хотелось бы сказать, что жизнь до рождения, может быть, была такая же, что тот характер, который я вношу в жизнь, есть плод прежних пробуждений, и что такая же будет будущая жизнь, хотелось бы сказать это, но не имею права, потому что я вне времени не могу мыслить. Для истинной же жизни времени нет, она только представляется мне во времени. Одно могу сказать - то, что она есть, и смерть не только не уничтожает, но только больше раскрывает ее. Сказать же, что было до жизни и будет после смерти, значило бы прием мысли, свойственной только в этой жизни, употреблять для объяснения других, неизвестных мне форм жизни.
Дома неприятные известия, что С[оня] взволновалась предложением ехать до Моск[вы] врозь. Пошел к ней. Оч[ень] жаль ее, она, бедная, больна и слаба. Успокоил не совсем, но потом она так добро, хорошо сказала, пожалела, сказала: прости меня. Я радостно растрогался. Опять ничего не писал. Пошел ходить, забрел далеко. Ч[ертков] выручил, приехал на лошади. Сон, обед. Музыканты. Музыка не удовлетворила.
18.
Спал мало. Пошел гулять. Не хоте[л] проститься с музыкантами, совестно стало, вернулся и глупо, неловко сказал, и стыдно стало, и ушел. Опять чуть не заблудился. Опять пришел Ч[ертков]. Сейчас дома прибавил к 1-му разговору и хочу переделать 2-й.
Суета отъезда. Хочется домой. Как мне ни хорошо здесь, хочется спокойствия. Записать или ничего, или оч[ень] многое.
[20 сентября. Ясная Поляна.]
Ехали хорошо. Я прошел пешком. Кинематографщик и фотографы преследовали. В Москве узнали и приветствовали - и приятно, и неприятно, п[отому] ч[то] вызывает дурное чувство самомнения. Обед, вечер спокойно. Дунаев, (Зачеркнуто: Конисси) Семенов, Маклаков. Пошел в кинематограф. Оч[ень] нехорошо.
19 Сент. Спал мало. И слаб. Походил. Написал письма Нажив[ину] и Иконникову. Анучин, еще кто-то, Конисси. Поехали. Толпа огромная, чуть не задавила. Ч[ертков] выручал, я боялся за Соню и Сашу. Чувство опять то же, и неприятное сильнее, п[отому] ч[то] явно, что это уже чувство толпы. Ехал хорошо. Интересно Ольга Фредерике сказала, ч[то] ей важно и нравится в теософии то, ч [то] отвратительно, именно то, что несправедливость этого мира уравнивается, устраняется жизнью в других мирах. Искушение тоже. Какая наивность. Приехали в Ясенки. Я помню, как мы сели в коляску, но ч[то] б[ыло] дальше до 10 ч[асов] утра 20-го - ничего не помню. Рассказывали, что я сначала заговаривался, потом совсем потерял сознание. Как просто и хорошо умереть так.
20 Сент. Сегодня проснулся в 10 очень слабый. Много писем. Два оч[ень] ругательн[ых]. Написал о руг[ательных] письмах письмо в газеты. Два раза ходил гулять. Слаб. Всё думается - и хорошо - о письме г[осударю] и свидании с ним, думаю, ч[то] напишу. Теперь 5 часов, сделаю операцию и лягу в постель.
Заснул, обедал неохотно. Вечером Ив[ан] Ив[анович] и не помню кто.
21 Сент.
Спал лучше. Приятно ходил гулять. Много писем, статью о руг[ательных] и письма отвечал и читал. Были Александри, Попов, Димочка. Скучно. Ездил верхом, наслаждался. На душе что-то странное, новое, радостное, спокойное, близк[ое] к смерти. А сейчас ложусь спать, и что-то грустно, оч[ень] грустно. Помоги, Бог, исполнять Твою волю, жить Тобою. Когда вспомню - и хорошо. Но вспоминаю только, когда один. Ложусь, 12-й час.
22 Сент.
Спал хорошо. На душе хорошо, но всё что-то новое - близкое, боюсь сказать -к Б[огу], но к (Зачеркнуто: искан[ию]) памятованию о Нем, и грустно. Ходил далеко гулять. Занялся поправлением статьи о ругательных письмах и прочел и написал письма. Радостное чтение Кр[уга] Чт[ения]. Ездил в Телят[инки]. Тяжело особенное внимание ко мне. Далеко ездил. Вечером ничего не делал. Надо много записать, но сейчас 12-й час - ложусь спать.
23 Сент.
Здоров. Ходил. Встретил посетителей. Один, Ерофеев, умный, но, очевидно, славолюбивый и даровитый. Дома не неприятно, просто. Письма мало интересные. Ничего не могу делать. На душе недурно. Не принуждаю себя. Ездил верхом на Рвы, встретил Андр[ея] с женой. С ним тяжело. Обед с шампанским, дорогие блюда. Тяжело. Утром просители, тоже оч[ень] тяжело. И не совсем хорошо себя вел. Сейчас вечер, ложусь спать, не берусь за запись из книжки. Не хочется писать.
24 Сен.
Мало спал. Гулял. Писал письмо индусу и получил приятное письмо от индуса из Трансвааля. Письмо индусу оч[ень] слабо. Приехал Моод. Тяжело это занятие людей мною. Кинематографщики. Вчера поразительны по своей наивной бесчувственности рассуждения Андрюши о том, как выгодно стало владение имениями: хлеб, рожь стал[а] вдвое дороже, работа стала на 20% дешев[ле]. Прекрасно. Чего же желать? - Нынче письмо от бати. Хорошее. Сейчас ложусь спать и опять не дописываю из книжечки. Очевидно, поднялась желчь, и от этого грустно и отчасти мрачно, но не поддаюсь.
25 и 26 Сент.
Пойду назад. Сейчас 8 часов вечера 26-го. Ходил приятно, спокойно по елочкам. Перед этим беседова[л] с милым приехавшим П. И. Бирюковым, а перед этим писал довольно много: анархизм. Не знаю, выйдет ли и буду ли издавать. В первый раз нынче после нескольких дней охотно писал. Перед этим читал письма. Первое же пробуждение б[ыло] неприятно известие[м], сообщенным Беркенг[еймом], что приш[ел] беглый человек от Гусева. Берк[енгейм] сам распорядился им, и когда я искал его, его уже не было. Утром погулял по саду. 25-го вечером хорошо говорил с Моодом. Он жалеет о своем разрыве с Ч[ертковым] и, вероятно, чувствует себя не совсем правым, но хорошо, что Ч[ертко]ва ни в чем не обвиняет. - Ездил далеко-в Горюшино верхом. Утро ничего не делал. Написал письмо индусу. Начал было разговор, но бросил. Моод переводит письма к индусам. Вот и всё. Теперь записать:
1) Как бы хорошо ни б[ыло] выражено то, что сознаешь о значении и смысле своей жизни, самое выражение ослабляет значение того, что выражено.
2) Помоги мне Тот, Кого знаю, но не могу ни назвать, ни понять, помоги мне жить не по воле Л[ьва] Н[иколаевич]а, а по воле Того, по воле Кого живет Л[ев] Н(иколаевич].
3) Человек плачется на то, ч[то] он лишен того блага, к[отор]ого жаждет, и ищет его везде, только не там, где оно есть, а между тем ему надо только не искать ничего, ничего не делать, и благо это будет его достоянием. На эту тему была какая-то притча. Теперь забыл ее.
4) Человеку для его ненарушимого блага нужна только одна вера: вера в то, что благо его только в исполнении не своей воли, а Его воли. Его же воля всегда и тотчас же ясна, как только человек отрешился от своей.
5) Прекрасное у Платона сравнение Симплия души с гармонией лиры, а тела - с самой лирой. "Уничтожь лиру - и уничтожится гармония".
Еще лучше возражение Сократа то, ч[то] так как он нынче же на суде своей душой, т. е. гармонией, по сравне[нию] Симплия, отказав[шись] отречься от своих убеждений, разрушил самую лиру, то очевидно, что сущность жизни не в лире, а в том, что представляется Симплию гармонией, т. е. в чем-то нетелесном. (Что-то и об этом оч[ень] хорошее думал, а теперь забыл. Надо записывать.)
27 и 28 Сент.
27-го вчера. Не выходил. Ноге хуже, посидел на балконе. Прочел и ответил письма и потом оч[ень] много писал и охотно анархизм. Мож[ет] б[ыть], и годится. Не ходил и перед сном. Вечером Клечк[овский], и с Пошей, как всегда, хорош[ая] беседа. Нынче, 28. Вышел в сад. Трудно хожу. Три молодых человека просители. Письма: одно письмо Шустовой. Я длинно отвечал и больше ничего не делал. Димочка б[ыл], уезжа[ет]. Разговор с Клечковским об учении детей. Ходил по саду через силу. На душе хорошо, спокойно, радостно. Благодарю и радуюсь. Теперь 6 часов, только проснулся от сна и жду обеда.
Записать:
1) Обдумываю письмо государю о земле, самой, кажется, первой важности, и в это время приходит мысль о том, что сказать С[офье] А[ндреевне] о желании Ильи В[асиль]евича получить прибавку жалованья. Одно дело - благо русского народа, обсуждаемое с царем, другое: прибавка жалованья лакею. Но второе важнее первого, п[отому] ч[то] это второе требует моего участия и решения, первое же я сам предпринимаю.
2) В обществе людей, живущих духовной жизнью, во главе их, влияя на них, естественно станет человек высший по нравственным качествам. В обществе же людей, живущих одной телесной, мирской жизнью, неизбежно всегда во главе их с властью над ними станет человек самый низкий по нравственным свойствам.
3) Человек родился в доме отца, воспитался и мог продолжать жить, работая на отца, но такая жизнь показалась ему и тяжелой, и бессмысленной, и он бросил дом и пошел искать другой жизни, другой работы. Он менял места, то ему не нравилось, то его не принимали, то принимали и прогоняли, и он измучился и вспомнил о доме. И только тогда нашел благо, когда вернулся, от чего ушел - к отцу.
То же и с жизнью людей, оставляющих свойственную им жизнь по воле Отца Бога и служение Ему. Также страдают, выходя из Его воли, и так же находят покой и радость, возвращаясь домой, к Нему, к исполнению Его воли.
Вечером б[ыл] Клечковский и играл очень не дурно. Но рассуждает оч[ень] тяжело.
29 и 30 Сент.
29-го не сходил вниз, писал и оч[ень] много написал к Анарх[изму]. Кажется, недурно. Но тяжело осуждение. Но как-то само собой выливается. Опять разговор с Клеч[ковским]. Поехал кататься с Пошей. Оч[ень] мне хорошо с ним. Я его всего понимаю и люблю. Был у М[арьи] А[лександровны]. Видел Буланже, и мне тяжело с ним. Нет того, [что] с Пошей: полного общения без задержки. Как всегда, спал, обедал. Просмотрел Конфуция Буланже. Опять хорошо говор[ил] с Пошей. - Простился с Д. В. Никитиным. Он совещался. Неестественно. Он уехал. Мало оч[ень] спал.
30-го. Проснулся рано. 8 оборванцев. Чувствовал в них людей, но не мог обойтись с ними по-человечески. - Тарас, с ним хорошо поговорил. Потом сел за работу, за Разговор и много и, кажется, порядочно писал. Был Буланже, говорил с ним о Конфуции. Ездил кататься с Пошей. Приятно. Дома Веточка, дочь Лизы. Оч[ень] уж чуждая, я не добро говорил с ней. Одно хорошо, что я так приучил себя, что как только согрешу против любви с человеком, так сейчас больно чувствую. И входя в общение с людьми, помню. Это прогресс. И я не могу не радоваться.
Сейчас вечер, 10-й час. Прочел пись[ма], ответил. Записать нечего. Нешто ту странную мысль, к[оторая] мне вчера пришла в голову о том, что все наши восприятия чувствами совершаются через осязание, для к[оторого] нужна материя - вещество. Через вещество же мы и отделены от Всего. Для нашего отделения нужно вещество. Но почему не вообразить себе совсем другие существа, к[отор]ые могут получать впечатления и быть отделены не веществом, а чем-либо другим. Так что мы, живя в иллюзии вещества, не знаем, не можем знать эти нематерьяльные существа, так как не знаем того, что отделяет их от Всего, так же, как они не могут знать нас и того, что нас отделяет вещество, к[отор]ое не существует для них. Всё это чепуха, но меня занимала тем, что как-то особенно живо показывала мне то, что не только наш мир есть один из бесчисленного количества миров (опять количество). Ну хоть то, что наш мир иллюзия, и что реально только то, что воспринимает.
В зале Веточка, иду помогать Соне.
2 Окт.
Совсем не записал вчерашний день. День б[ыл] мало содержательный. Ничего не работал, только ответил недлинно, но не дурно на письма. Ездил в шараб[ане] в Судаково. Мысль о старой жизни отца с Телятин[ками] и Судаковым. Разумеется не напишу - некогда. Здоровье хорошо, но умственно вял. За обедом оч[ень] тяжело переносил разговоры с Веточкой. Как тип, оч[ень] характерный.
Вечером читал о (Зачеркнуто: антро[пофагах]) людоедах в Африке и думал об отношении с ними христиан, разумеется, непротивляющихся. И сначала смутился, но потом одумался и понял, что, во 1-х, если и побьют многих, неизбежно будут удивлены и пожелают пользоваться их добротой и самоотречением, а потом и поймут, глядя на их всегдашнее довольство, преимущество их понимания жизни. Ну да это может и не быть; одно несомненно, что никогда род человеческий или общества людей не разделятся на два лагеря: одних - диких зверей, а других -святых. В действительности везде, как было, так и есть: весь род человеческ[ий] стоит на постепенных в духовном совершенстве состояниях, и между дикими и святыми много промежуточных ступеней, всё приближающихся к совершенству любви.
Сегодня, 2 Окт[ября]. Прекрасно спал, гулял и думал:
1) О художественном (Зач.: произведении) писании, в к[отор]ом относиться с радикальным недоумением, т. е. с разумным христианским мировоззрением, к описываемой современности. Могло бы быть оч[ень] сильно и оч[ень] заманчиво. Слава Богу, не имею своей воли. Захочет Он - сделаю.
2) Думал сейчас, при чтении прекрас[ных] дней Н[а] К[аждый] Д[ень], о том, что то, что я сознаю своим "я", есть сознание Богом самого себя через весь мир, в том числе и через меня. От этого-то Б[ог] есть любовь. Может казаться неясно, но мне и ясно, и умиленно радостно.
Кончил записывать, сажусь за работу Разговора, к к[отор]ому уяснилось важное.
3 и 4 Окт.
Вчера видел кошмарный сон о герц[огине] Ольденб[ургской] и как меня бросили "под сводами", и как я жалуюсь и сержусь на всех тревожащих меня. Письма мало интересные. Немного поправил Разговор. Ходил до Козл[овки]. Соня и Андрей с женой приехали за мной. Андр[ей] и она оч[ень] жалки мне и, слава Богу, нет к ним недоброго чувства. Простился с Пошей милым. Сегодня, 4 Ок[тября]. Много писал. Одно письмо серьезное, и поправил окончательно Разговор и Анар[хизм]. Ездил верхом. Сейчас ложусь на предобеденный сон.
5, 6, 7, нынче 8 Окт.
Вчера. 7. Оче[нь] дурно себя чувствовал. Утром ходил к лесничему, говорил с Голд[енблатом] о Телят[инских] мужиках. Дома ничего не делал. Читал Андр[еева] и Чел[ышева], к[оторые] оба приезжают. Вечер тоскливо. Хочется умереть. Спрашивают: что же тебе дурно? Не дурно, а там лучше.
Ночью от живота не спал.
Третьего дня, 6-го. Плохо поправил Разговор, и несколько писем. Ездил с Душ[аном] к Звегинц[евой]; неприятный стражни[к]. Трудно, но тем нужнее удержать любовн[ое], братское отношение. Вечером ничего особенного. 5-го. Вероятно, то же самое. Тоже нездоровилось. Нынче немного, оч[ень] немного получше. На душе хорошо. Записать:
1) Забыл всё. Одно помню: ч[то] надо бы ответить тому, кто меня осуждает за то, что я не беден, как Иоан Кр[еститель], - ответить, ч[то] Иоан святой, а я отставной офицер, жил дурной жизнью и только к старости начавший думать о Боге и кое-как добираться до того, как бы служить Ему.
2) Ученый определил 7000 видов мух.
9 Окт.
Вчера б[ыл] Челышев. Соединение ума, тщеславия, актерства, и мужицко[го] здравого смысла, и самобытности, и подчинения. Не умею описать, но оч[ень] интересный. Много говори[л]. Его мысль о влиянии на Европу регулированием вывоза и вместе передачи крестьянам тех торговых выгод, к[оторые] теперь в руках купцов - оч[ень] умна. Она груба, антирелигиозна, патриотична, но может связаться с Ед[иным] налогом. Я дал ему письмо к Николаеву.
Нынче здоровье лучше, но все то же желчно мрачное настроение.
Написал письмо Картушину и поправил Разговор. Ездил верхом. Спал перед обедом и иду к обеду. Несмотря на мрачность, держусь. То забываю, то запоминаю при общении с людьми сказать себе: "Помоги мне быть с Тобою или Тобою",- и помогает.
[10 октября.]
Вечер провел не помню как. Вечером б[ыл] Илья. То же отсутствие высших интересов, как у всех сыновей. Но ничего. (От слова: Вечером до конца записи - позднейшая приписка.)
10 Окт.
Душан болен. Я ходил к нему. Как всегда, кроткий, спокойный. Ничего не делал, кроме писем неважных. Ходил Саше навстречу. Бил камни и хорошо поговорил с отцом и сыном ясенецкими. Вечером читал Андр[еева]. То же впечатление очень определенное. Ранние рассказы хороши, позднейшие ниже всякой критики. Записать, кажется, нечего. Был тяжелый проситель. Я сначала дурно обошелся, но потом справился. Вообще не могу приучить себя вспоминать о Боге при общении. Вспоминаю после. Буду учиться.
11 Окт.
Вторую ночь хорошо сплю, но слаб. Только вышел - 4 безработных. Потом 4 от Чер[ткова]: Гусаров, С. Попов, Перевозников и Беленький. Пошел ходить, но надо с ними поговорить.
Ничего не писал, кроме ничтожных писем. Ездил с Дунканом в Казначеевку. Мучительно положение живущего в достатке среди нищеты. Все просят, и все жалки, и сам гадок. Опять забывал молитву. Был Буланже. Кое-что приписать к разговору и к Штокг[ольмскому] докладу. Оч[ень] слаб и не переставая хочется смерти.
14 Окт.
Два дня пропустил и совсем не заметил этого: так был слаб последние дни. Нынче как будто посвежее, но утром ничего не делал, кроме изменения ответа Струве и нескольких писем. Чтение Андреева живее заставило меня думать о художественной работе. Хочется, но нет неудержимой потребности. Третьего дня, 10-го, кажется, поправлял окончательно Разговор, написал несколько писем, ходил пешком. Захолодало. Никто не приезжал. Читал Андреева, и ничего, стоющего внимания, не помню. Был мальчик, сначала ничего не просил, я навязал ему рубль, на другой день пришел просить 14 р. Больших отступлений не помню. Начинаю привыкать: быть настороже при общении с людьми. Вчера 13-го. Встал всё слабый, написал ядовитую заметку на статью Струве и письма. Ходил пешком. Очень слаб. Кончил Андр[еева]. Знаменат[ель] несоразмерно велик с числителем. Записать надо:
1) Всякая просительная молитва есть признак неверия в Бога. Бог высший разум, высшая любовь. Всё на благо. Что мне не нравится, это только признак моего неизбежного непонимания. (Как это мне казалось нынче ночью, когда я записал это, а как пошло вышло теперь.)
2) Произведение искусства только тогда настоящее, когда воспринимающий не может себе представить ничего иного, как именно то самое, что он видит, или слышит, или понимает. Когда воспри[нимаю]щий испы[ты]вает чувство, подобное воспоминанию, - что это, мол, уже было и много раз, что он знал это давно, только не умел сказать, а вот ему и высказали его самого. Главное, когда он чувствует, что это, что он слышит, видит, понимает, не может быть иначе, а должно быть именно такое, как он его воспринимает. Если же воспринимающий чувствует, что то, что ему показывает художник, могло бы быть и иначе, видит художника, видит произвол его, тогда уже нет искусства.
3) Есть искусства двойные: музыка, драма, отчасти живопись, в кот[орых] мысль - задача искусства-и исполнение разделяются: в музыке композиция и исполнение, также и в драме - сочинение пьесы и исполнение, отчасти и в живописи, вообше в пластич[еском] искусстве, замысел и исполнение, и уже вполне - иллюстрация. И в этих двойных искусствах чаще всего встречается фальшивое искусство: ложная, пустая мысль и прекрасное исполнение музыкантами, или актерами, или живописцами. Особенно в драме и музыке. Есть драматурги (Андр[еев] принадлежит к ним) и композиторы, к[оторые], не заботясь о содержании, о значительности, новизне, правдивости драмы, музыкального сочинения, рассчитывают на исполнение и к удобству, эфектам исполнения
подгоняют свои произведения.
Сейчас иду завтракать, 2-й час.
Ездил верхом оч[ень] приятно. После обеда читал Vedic Magazine. Надо бы написать индусу благодарность за его прекрасное изложение о Майа. Ма - это мера, майа - изме
ренное, ограниченное. Всё это иллюзорно. - Поздно вечером играл в 4 руки с С[офьей] Ан[дреевной]. Руки не ходят.
15 Окт.
Много спал. Ходил и ясно понял, как я плох, желая отвечать Струве, как далек от божеской, для души, жизни. Бросил.
Много писал для учителей и поправ[ил] разговор проезжего с крестьянином. Приехали Саламахины с женами, Линева с мужем, завтракал - иду гулять. 3-ий час.
Приходили дети с учительницами из Хамовни[ков]. С[оне] получше. Спал много. После ужина песни Линевой. Потом Вяземские два крестьянина. Потом учителя, хорошая, серьезная беседа с ними до поздн[ей] ночи. - Да, еще б[ыл] Клечковский. И с ним, несмотря на его доброту, не добрый с моей стороны разговор.
15 Сент.
Спал хорошо. Оч[ень] яркие, последовательные сны. Аксаков, его жена Тютчева, франц[узские] разговоры, потом хожден[ие] по Москве, извощики на санях. А я не помню имени той улицы, в к[оторой] живу, и еще многое живо, ясно. Проснулся с осо- бенно свежей головой и радостным чувством жизни, lebensfroh. Всё чаще и чаще ловлю себя на забвении себя - Бога и памятования себя - Л[ьва] Н(иколаевича]. Пришла к голову ясная мысль о значении сновидений; самое же главное и лучшее то, что испытал никогда до такой степени ясности не испытанное сознание своей внепростран[ственности], вневременности, духовности, главное, неподвижности, сознал всей душой обманчивость, воображаемость всего того, что считается действительной, настоящей жизнью. Записать:
1) Вся наша жизнь есть подготовление к пробуждению - радость пробуждения.
2) Все знают и все замечали те странные сны, к[отор]ые кончаются пробуждением от какого-нибудь внешнего воздействия на сонного: или стук, шум, или прикосновение, или падение,- при чем это[т] в действительности случившийся шум, толчок или еще что получает во сне [характер] заключительного впечатления после многих, как будто подготавливавших к нему. Так что сон я вспоминаю, напр[имер), так: я приезжаю к брату и встречаю его на крыльце с ружьем и собакой. Он зовет меня итти с собой на охоту, я говорю, ч[то] у меня ружья нет. Он говорит, что можно вместо ружья взять, почему-то, кларнет. Я не удивляюсь и иду с ним по знакомым местам на охоту, но по знакомым местам этим мы приходим к морю (я тоже не удивляюсь). По морю плывут корабли, они же и лебеди. Брат говорит: стреляй. Я исполняю его желание, беру кларнет в рот, но никак не могу дуть. Тогда он говорит: ну, так я, - и стреляет. И выстрел так громок, что я просыпаюсь в постели и вижу, что то, что б[ыл] выстрел, это стук от упавших ширм, стоявших против окна и поваленных ветром. Мы все знаем такие сны и удивляемся, как это сейчас совершившееся дело, разбудившее меня, могло во сне подготовляться всем тем, что я до этого видел во сне и что привело к этому только что совершившемуся мгновенному событию?
Этот обман времени имеет, по моему мнению, оч[ень] важное значение. А именно то, что времени нет, а что нам представляется всё во времени только п[отому], ч[то] таково свойство нашего ума. Точно тот же обман происходит и в том, что мы называем действительной жизнью. Только с той разницей, что от того сновидения мы проснулись, а от жизни проснемся только при смерти. Только тогда мы узнаем и убедимся, что реально было в этой жизни то, что спало и что проснулось при смерти.
То же, что случалось с тобой и что тебе казалось, что ты делал в этой жизни, было то же самое, что человек спящий, видящий сны. От этого происходит и то, что как во время сна для человека нет времени, т. е. спит ли он час или сто, одинаково для спящего, также и для человека, живущего в этом мире, времени нет. Он всегда в настоящем.
Очень всё это трудно выразить, но что-то тут есть, и оч[ень] важное.
3) Да, жизнь есть радость пробуждения. Иногда кажется, что проснулся, и тогда ясна сновиденность всего того, что представляется действительной, настоящей жизнью. И так хорошо, легко тогда. (Всё большая чепуха, а влечет к себе.)
Теперь 12-й час. Возьмусь за работу, сам не знаю, какую.
16 Сент.
Рождение есть пробуждение от сна. Сновидения того сна почти все забыты, остается соединенной, слагается в одно вся жизнь та в виде реального характера в этой жизни, точно так же, как при пробуждении от сновидения всё виденное во сне сходится в одно. То же, надо предполагать, будет при смерти, всё пережитое сложится в одно, с чем вступишь в ту жизнь. Наши ежедневные засыпания и пробуждения - образцы перехода от одних жизней к другим.
Но все переходы?
Должно быть, так складываются в одно, непостижимое одно.
Нет ли при таком понимании такой же бессмыслицы признавания бесконечного?
Есть полное пробуждение - смерть, и есть неполные пробуждения в самой жизни. Я проживаю такое. Пробуждение выводит из себя, а выводя из себя, вводит в жизнь всего, а жизнь всего познается любовью.
Любовь не есть начало жизни, а только признание сознания начала жизни, Бога.
(Как выражение словами ослабляет сознание.) (До сих пор зались 16 сентября вписана в тетрадь Дневника рукою В. Г. Черткова.)
Утром походил. На душе оч[ень] хорошо, пока один. Всё думал о том, что жизнь личная - сон. И так хорошо, любовно ко всему чувствуешь себя от этого. Дома попытался писать о том, что нельзя не быть анархистом, и не пошло. И ничего не хотелось, и ничего не делал. Решила С[офья] А[ндреевна] ехать завтра. Ей получше. Посетитель кроткий, с вопросами, и кажется, я б[ыл] полезен ему, потом Королёва, этой ненужен. Ездил с Ч[ертковым] верхом. Хорошо говорили. Обед, музыка. И оч[ень] хорошая 2-я лекция с волшебным] фонарем. Крестьянин из Вязём. Немного натянуто. Хорошие письма.
1) Помнить о Боге значит перестать помнить о себе, Л[ьве] Н(иколаевиче].
17 Сент.
Встал бодро. Встретился фотогр[аф] и кинематографщик. Неприятно и то, ч[то] вызывает сознание себя не божественного, а пакостного Л[ьва] Николаевича]. Дорогой записал кое-что. Говорил с Ч[ертковым] о намерении детей присвоить сочин[ения], отданные всем. Не хочется верить. Записал:
1) Жизнь это желание блага. Если понять, что жизнь личности сон, то нельзя уже желать блага мечте, сну, и желание блага направляется на всё любовь.
2) Сон (Дальнейшее, до окончания записи под Л- 2, внесено в тетрадь Дневника переписчиком.) с своими периодами полной бессознательности и полупробуждениями сознания, дающими материал для запоминаемых сновидений, и наконец полным пробуждением - совершенное подобие жизни с бессознательным периодом, проявлениями сознания запоминаемыми, всё более и более ясными, и наконец смертью - полным пробуждением. Хотелось бы сказать, что жизнь до рождения, может быть, была такая же, что тот характер, который я вношу в жизнь, есть плод прежних пробуждений, и что такая же будет будущая жизнь, хотелось бы сказать это, но не имею права, потому что я вне времени не могу мыслить. Для истинной же жизни времени нет, она только представляется мне во времени. Одно могу сказать - то, что она есть, и смерть не только не уничтожает, но только больше раскрывает ее. Сказать же, что было до жизни и будет после смерти, значило бы прием мысли, свойственной только в этой жизни, употреблять для объяснения других, неизвестных мне форм жизни.
Дома неприятные известия, что С[оня] взволновалась предложением ехать до Моск[вы] врозь. Пошел к ней. Оч[ень] жаль ее, она, бедная, больна и слаба. Успокоил не совсем, но потом она так добро, хорошо сказала, пожалела, сказала: прости меня. Я радостно растрогался. Опять ничего не писал. Пошел ходить, забрел далеко. Ч[ертков] выручил, приехал на лошади. Сон, обед. Музыканты. Музыка не удовлетворила.
18.
Спал мало. Пошел гулять. Не хоте[л] проститься с музыкантами, совестно стало, вернулся и глупо, неловко сказал, и стыдно стало, и ушел. Опять чуть не заблудился. Опять пришел Ч[ертков]. Сейчас дома прибавил к 1-му разговору и хочу переделать 2-й.
Суета отъезда. Хочется домой. Как мне ни хорошо здесь, хочется спокойствия. Записать или ничего, или оч[ень] многое.
[20 сентября. Ясная Поляна.]
Ехали хорошо. Я прошел пешком. Кинематографщик и фотографы преследовали. В Москве узнали и приветствовали - и приятно, и неприятно, п[отому] ч[то] вызывает дурное чувство самомнения. Обед, вечер спокойно. Дунаев, (Зачеркнуто: Конисси) Семенов, Маклаков. Пошел в кинематограф. Оч[ень] нехорошо.
19 Сент. Спал мало. И слаб. Походил. Написал письма Нажив[ину] и Иконникову. Анучин, еще кто-то, Конисси. Поехали. Толпа огромная, чуть не задавила. Ч[ертков] выручал, я боялся за Соню и Сашу. Чувство опять то же, и неприятное сильнее, п[отому] ч[то] явно, что это уже чувство толпы. Ехал хорошо. Интересно Ольга Фредерике сказала, ч[то] ей важно и нравится в теософии то, ч [то] отвратительно, именно то, что несправедливость этого мира уравнивается, устраняется жизнью в других мирах. Искушение тоже. Какая наивность. Приехали в Ясенки. Я помню, как мы сели в коляску, но ч[то] б[ыло] дальше до 10 ч[асов] утра 20-го - ничего не помню. Рассказывали, что я сначала заговаривался, потом совсем потерял сознание. Как просто и хорошо умереть так.
20 Сент. Сегодня проснулся в 10 очень слабый. Много писем. Два оч[ень] ругательн[ых]. Написал о руг[ательных] письмах письмо в газеты. Два раза ходил гулять. Слаб. Всё думается - и хорошо - о письме г[осударю] и свидании с ним, думаю, ч[то] напишу. Теперь 5 часов, сделаю операцию и лягу в постель.
Заснул, обедал неохотно. Вечером Ив[ан] Ив[анович] и не помню кто.
21 Сент.
Спал лучше. Приятно ходил гулять. Много писем, статью о руг[ательных] и письма отвечал и читал. Были Александри, Попов, Димочка. Скучно. Ездил верхом, наслаждался. На душе что-то странное, новое, радостное, спокойное, близк[ое] к смерти. А сейчас ложусь спать, и что-то грустно, оч[ень] грустно. Помоги, Бог, исполнять Твою волю, жить Тобою. Когда вспомню - и хорошо. Но вспоминаю только, когда один. Ложусь, 12-й час.
22 Сент.
Спал хорошо. На душе хорошо, но всё что-то новое - близкое, боюсь сказать -к Б[огу], но к (Зачеркнуто: искан[ию]) памятованию о Нем, и грустно. Ходил далеко гулять. Занялся поправлением статьи о ругательных письмах и прочел и написал письма. Радостное чтение Кр[уга] Чт[ения]. Ездил в Телят[инки]. Тяжело особенное внимание ко мне. Далеко ездил. Вечером ничего не делал. Надо много записать, но сейчас 12-й час - ложусь спать.
23 Сент.
Здоров. Ходил. Встретил посетителей. Один, Ерофеев, умный, но, очевидно, славолюбивый и даровитый. Дома не неприятно, просто. Письма мало интересные. Ничего не могу делать. На душе недурно. Не принуждаю себя. Ездил верхом на Рвы, встретил Андр[ея] с женой. С ним тяжело. Обед с шампанским, дорогие блюда. Тяжело. Утром просители, тоже оч[ень] тяжело. И не совсем хорошо себя вел. Сейчас вечер, ложусь спать, не берусь за запись из книжки. Не хочется писать.
24 Сен.
Мало спал. Гулял. Писал письмо индусу и получил приятное письмо от индуса из Трансвааля. Письмо индусу оч[ень] слабо. Приехал Моод. Тяжело это занятие людей мною. Кинематографщики. Вчера поразительны по своей наивной бесчувственности рассуждения Андрюши о том, как выгодно стало владение имениями: хлеб, рожь стал[а] вдвое дороже, работа стала на 20% дешев[ле]. Прекрасно. Чего же желать? - Нынче письмо от бати. Хорошее. Сейчас ложусь спать и опять не дописываю из книжечки. Очевидно, поднялась желчь, и от этого грустно и отчасти мрачно, но не поддаюсь.
25 и 26 Сент.
Пойду назад. Сейчас 8 часов вечера 26-го. Ходил приятно, спокойно по елочкам. Перед этим беседова[л] с милым приехавшим П. И. Бирюковым, а перед этим писал довольно много: анархизм. Не знаю, выйдет ли и буду ли издавать. В первый раз нынче после нескольких дней охотно писал. Перед этим читал письма. Первое же пробуждение б[ыло] неприятно известие[м], сообщенным Беркенг[еймом], что приш[ел] беглый человек от Гусева. Берк[енгейм] сам распорядился им, и когда я искал его, его уже не было. Утром погулял по саду. 25-го вечером хорошо говорил с Моодом. Он жалеет о своем разрыве с Ч[ертковым] и, вероятно, чувствует себя не совсем правым, но хорошо, что Ч[ертко]ва ни в чем не обвиняет. - Ездил далеко-в Горюшино верхом. Утро ничего не делал. Написал письмо индусу. Начал было разговор, но бросил. Моод переводит письма к индусам. Вот и всё. Теперь записать:
1) Как бы хорошо ни б[ыло] выражено то, что сознаешь о значении и смысле своей жизни, самое выражение ослабляет значение того, что выражено.
2) Помоги мне Тот, Кого знаю, но не могу ни назвать, ни понять, помоги мне жить не по воле Л[ьва] Н[иколаевич]а, а по воле Того, по воле Кого живет Л[ев] Н(иколаевич].
3) Человек плачется на то, ч[то] он лишен того блага, к[отор]ого жаждет, и ищет его везде, только не там, где оно есть, а между тем ему надо только не искать ничего, ничего не делать, и благо это будет его достоянием. На эту тему была какая-то притча. Теперь забыл ее.
4) Человеку для его ненарушимого блага нужна только одна вера: вера в то, что благо его только в исполнении не своей воли, а Его воли. Его же воля всегда и тотчас же ясна, как только человек отрешился от своей.
5) Прекрасное у Платона сравнение Симплия души с гармонией лиры, а тела - с самой лирой. "Уничтожь лиру - и уничтожится гармония".
Еще лучше возражение Сократа то, ч[то] так как он нынче же на суде своей душой, т. е. гармонией, по сравне[нию] Симплия, отказав[шись] отречься от своих убеждений, разрушил самую лиру, то очевидно, что сущность жизни не в лире, а в том, что представляется Симплию гармонией, т. е. в чем-то нетелесном. (Что-то и об этом оч[ень] хорошее думал, а теперь забыл. Надо записывать.)
27 и 28 Сент.
27-го вчера. Не выходил. Ноге хуже, посидел на балконе. Прочел и ответил письма и потом оч[ень] много писал и охотно анархизм. Мож[ет] б[ыть], и годится. Не ходил и перед сном. Вечером Клечк[овский], и с Пошей, как всегда, хорош[ая] беседа. Нынче, 28. Вышел в сад. Трудно хожу. Три молодых человека просители. Письма: одно письмо Шустовой. Я длинно отвечал и больше ничего не делал. Димочка б[ыл], уезжа[ет]. Разговор с Клечковским об учении детей. Ходил по саду через силу. На душе хорошо, спокойно, радостно. Благодарю и радуюсь. Теперь 6 часов, только проснулся от сна и жду обеда.
Записать:
1) Обдумываю письмо государю о земле, самой, кажется, первой важности, и в это время приходит мысль о том, что сказать С[офье] А[ндреевне] о желании Ильи В[асиль]евича получить прибавку жалованья. Одно дело - благо русского народа, обсуждаемое с царем, другое: прибавка жалованья лакею. Но второе важнее первого, п[отому] ч[то] это второе требует моего участия и решения, первое же я сам предпринимаю.
2) В обществе людей, живущих духовной жизнью, во главе их, влияя на них, естественно станет человек высший по нравственным качествам. В обществе же людей, живущих одной телесной, мирской жизнью, неизбежно всегда во главе их с властью над ними станет человек самый низкий по нравственным свойствам.
3) Человек родился в доме отца, воспитался и мог продолжать жить, работая на отца, но такая жизнь показалась ему и тяжелой, и бессмысленной, и он бросил дом и пошел искать другой жизни, другой работы. Он менял места, то ему не нравилось, то его не принимали, то принимали и прогоняли, и он измучился и вспомнил о доме. И только тогда нашел благо, когда вернулся, от чего ушел - к отцу.
То же и с жизнью людей, оставляющих свойственную им жизнь по воле Отца Бога и служение Ему. Также страдают, выходя из Его воли, и так же находят покой и радость, возвращаясь домой, к Нему, к исполнению Его воли.
Вечером б[ыл] Клечковский и играл очень не дурно. Но рассуждает оч[ень] тяжело.
29 и 30 Сент.
29-го не сходил вниз, писал и оч[ень] много написал к Анарх[изму]. Кажется, недурно. Но тяжело осуждение. Но как-то само собой выливается. Опять разговор с Клеч[ковским]. Поехал кататься с Пошей. Оч[ень] мне хорошо с ним. Я его всего понимаю и люблю. Был у М[арьи] А[лександровны]. Видел Буланже, и мне тяжело с ним. Нет того, [что] с Пошей: полного общения без задержки. Как всегда, спал, обедал. Просмотрел Конфуция Буланже. Опять хорошо говор[ил] с Пошей. - Простился с Д. В. Никитиным. Он совещался. Неестественно. Он уехал. Мало оч[ень] спал.
30-го. Проснулся рано. 8 оборванцев. Чувствовал в них людей, но не мог обойтись с ними по-человечески. - Тарас, с ним хорошо поговорил. Потом сел за работу, за Разговор и много и, кажется, порядочно писал. Был Буланже, говорил с ним о Конфуции. Ездил кататься с Пошей. Приятно. Дома Веточка, дочь Лизы. Оч[ень] уж чуждая, я не добро говорил с ней. Одно хорошо, что я так приучил себя, что как только согрешу против любви с человеком, так сейчас больно чувствую. И входя в общение с людьми, помню. Это прогресс. И я не могу не радоваться.
Сейчас вечер, 10-й час. Прочел пись[ма], ответил. Записать нечего. Нешто ту странную мысль, к[оторая] мне вчера пришла в голову о том, что все наши восприятия чувствами совершаются через осязание, для к[оторого] нужна материя - вещество. Через вещество же мы и отделены от Всего. Для нашего отделения нужно вещество. Но почему не вообразить себе совсем другие существа, к[отор]ые могут получать впечатления и быть отделены не веществом, а чем-либо другим. Так что мы, живя в иллюзии вещества, не знаем, не можем знать эти нематерьяльные существа, так как не знаем того, что отделяет их от Всего, так же, как они не могут знать нас и того, что нас отделяет вещество, к[отор]ое не существует для них. Всё это чепуха, но меня занимала тем, что как-то особенно живо показывала мне то, что не только наш мир есть один из бесчисленного количества миров (опять количество). Ну хоть то, что наш мир иллюзия, и что реально только то, что воспринимает.
В зале Веточка, иду помогать Соне.
2 Окт.
Совсем не записал вчерашний день. День б[ыл] мало содержательный. Ничего не работал, только ответил недлинно, но не дурно на письма. Ездил в шараб[ане] в Судаково. Мысль о старой жизни отца с Телятин[ками] и Судаковым. Разумеется не напишу - некогда. Здоровье хорошо, но умственно вял. За обедом оч[ень] тяжело переносил разговоры с Веточкой. Как тип, оч[ень] характерный.
Вечером читал о (Зачеркнуто: антро[пофагах]) людоедах в Африке и думал об отношении с ними христиан, разумеется, непротивляющихся. И сначала смутился, но потом одумался и понял, что, во 1-х, если и побьют многих, неизбежно будут удивлены и пожелают пользоваться их добротой и самоотречением, а потом и поймут, глядя на их всегдашнее довольство, преимущество их понимания жизни. Ну да это может и не быть; одно несомненно, что никогда род человеческий или общества людей не разделятся на два лагеря: одних - диких зверей, а других -святых. В действительности везде, как было, так и есть: весь род человеческ[ий] стоит на постепенных в духовном совершенстве состояниях, и между дикими и святыми много промежуточных ступеней, всё приближающихся к совершенству любви.
Сегодня, 2 Окт[ября]. Прекрасно спал, гулял и думал:
1) О художественном (Зач.: произведении) писании, в к[отор]ом относиться с радикальным недоумением, т. е. с разумным христианским мировоззрением, к описываемой современности. Могло бы быть оч[ень] сильно и оч[ень] заманчиво. Слава Богу, не имею своей воли. Захочет Он - сделаю.
2) Думал сейчас, при чтении прекрас[ных] дней Н[а] К[аждый] Д[ень], о том, что то, что я сознаю своим "я", есть сознание Богом самого себя через весь мир, в том числе и через меня. От этого-то Б[ог] есть любовь. Может казаться неясно, но мне и ясно, и умиленно радостно.
Кончил записывать, сажусь за работу Разговора, к к[отор]ому уяснилось важное.
3 и 4 Окт.
Вчера видел кошмарный сон о герц[огине] Ольденб[ургской] и как меня бросили "под сводами", и как я жалуюсь и сержусь на всех тревожащих меня. Письма мало интересные. Немного поправил Разговор. Ходил до Козл[овки]. Соня и Андрей с женой приехали за мной. Андр[ей] и она оч[ень] жалки мне и, слава Богу, нет к ним недоброго чувства. Простился с Пошей милым. Сегодня, 4 Ок[тября]. Много писал. Одно письмо серьезное, и поправил окончательно Разговор и Анар[хизм]. Ездил верхом. Сейчас ложусь на предобеденный сон.
5, 6, 7, нынче 8 Окт.
Вчера. 7. Оче[нь] дурно себя чувствовал. Утром ходил к лесничему, говорил с Голд[енблатом] о Телят[инских] мужиках. Дома ничего не делал. Читал Андр[еева] и Чел[ышева], к[оторые] оба приезжают. Вечер тоскливо. Хочется умереть. Спрашивают: что же тебе дурно? Не дурно, а там лучше.
Ночью от живота не спал.
Третьего дня, 6-го. Плохо поправил Разговор, и несколько писем. Ездил с Душ[аном] к Звегинц[евой]; неприятный стражни[к]. Трудно, но тем нужнее удержать любовн[ое], братское отношение. Вечером ничего особенного. 5-го. Вероятно, то же самое. Тоже нездоровилось. Нынче немного, оч[ень] немного получше. На душе хорошо. Записать:
1) Забыл всё. Одно помню: ч[то] надо бы ответить тому, кто меня осуждает за то, что я не беден, как Иоан Кр[еститель], - ответить, ч[то] Иоан святой, а я отставной офицер, жил дурной жизнью и только к старости начавший думать о Боге и кое-как добираться до того, как бы служить Ему.
2) Ученый определил 7000 видов мух.
9 Окт.
Вчера б[ыл] Челышев. Соединение ума, тщеславия, актерства, и мужицко[го] здравого смысла, и самобытности, и подчинения. Не умею описать, но оч[ень] интересный. Много говори[л]. Его мысль о влиянии на Европу регулированием вывоза и вместе передачи крестьянам тех торговых выгод, к[оторые] теперь в руках купцов - оч[ень] умна. Она груба, антирелигиозна, патриотична, но может связаться с Ед[иным] налогом. Я дал ему письмо к Николаеву.
Нынче здоровье лучше, но все то же желчно мрачное настроение.
Написал письмо Картушину и поправил Разговор. Ездил верхом. Спал перед обедом и иду к обеду. Несмотря на мрачность, держусь. То забываю, то запоминаю при общении с людьми сказать себе: "Помоги мне быть с Тобою или Тобою",- и помогает.
[10 октября.]
Вечер провел не помню как. Вечером б[ыл] Илья. То же отсутствие высших интересов, как у всех сыновей. Но ничего. (От слова: Вечером до конца записи - позднейшая приписка.)
10 Окт.
Душан болен. Я ходил к нему. Как всегда, кроткий, спокойный. Ничего не делал, кроме писем неважных. Ходил Саше навстречу. Бил камни и хорошо поговорил с отцом и сыном ясенецкими. Вечером читал Андр[еева]. То же впечатление очень определенное. Ранние рассказы хороши, позднейшие ниже всякой критики. Записать, кажется, нечего. Был тяжелый проситель. Я сначала дурно обошелся, но потом справился. Вообще не могу приучить себя вспоминать о Боге при общении. Вспоминаю после. Буду учиться.
11 Окт.
Вторую ночь хорошо сплю, но слаб. Только вышел - 4 безработных. Потом 4 от Чер[ткова]: Гусаров, С. Попов, Перевозников и Беленький. Пошел ходить, но надо с ними поговорить.
Ничего не писал, кроме ничтожных писем. Ездил с Дунканом в Казначеевку. Мучительно положение живущего в достатке среди нищеты. Все просят, и все жалки, и сам гадок. Опять забывал молитву. Был Буланже. Кое-что приписать к разговору и к Штокг[ольмскому] докладу. Оч[ень] слаб и не переставая хочется смерти.
14 Окт.
Два дня пропустил и совсем не заметил этого: так был слаб последние дни. Нынче как будто посвежее, но утром ничего не делал, кроме изменения ответа Струве и нескольких писем. Чтение Андреева живее заставило меня думать о художественной работе. Хочется, но нет неудержимой потребности. Третьего дня, 10-го, кажется, поправлял окончательно Разговор, написал несколько писем, ходил пешком. Захолодало. Никто не приезжал. Читал Андреева, и ничего, стоющего внимания, не помню. Был мальчик, сначала ничего не просил, я навязал ему рубль, на другой день пришел просить 14 р. Больших отступлений не помню. Начинаю привыкать: быть настороже при общении с людьми. Вчера 13-го. Встал всё слабый, написал ядовитую заметку на статью Струве и письма. Ходил пешком. Очень слаб. Кончил Андр[еева]. Знаменат[ель] несоразмерно велик с числителем. Записать надо:
1) Всякая просительная молитва есть признак неверия в Бога. Бог высший разум, высшая любовь. Всё на благо. Что мне не нравится, это только признак моего неизбежного непонимания. (Как это мне казалось нынче ночью, когда я записал это, а как пошло вышло теперь.)
2) Произведение искусства только тогда настоящее, когда воспринимающий не может себе представить ничего иного, как именно то самое, что он видит, или слышит, или понимает. Когда воспри[нимаю]щий испы[ты]вает чувство, подобное воспоминанию, - что это, мол, уже было и много раз, что он знал это давно, только не умел сказать, а вот ему и высказали его самого. Главное, когда он чувствует, что это, что он слышит, видит, понимает, не может быть иначе, а должно быть именно такое, как он его воспринимает. Если же воспринимающий чувствует, что то, что ему показывает художник, могло бы быть и иначе, видит художника, видит произвол его, тогда уже нет искусства.
3) Есть искусства двойные: музыка, драма, отчасти живопись, в кот[орых] мысль - задача искусства-и исполнение разделяются: в музыке композиция и исполнение, также и в драме - сочинение пьесы и исполнение, отчасти и в живописи, вообше в пластич[еском] искусстве, замысел и исполнение, и уже вполне - иллюстрация. И в этих двойных искусствах чаще всего встречается фальшивое искусство: ложная, пустая мысль и прекрасное исполнение музыкантами, или актерами, или живописцами. Особенно в драме и музыке. Есть драматурги (Андр[еев] принадлежит к ним) и композиторы, к[оторые], не заботясь о содержании, о значительности, новизне, правдивости драмы, музыкального сочинения, рассчитывают на исполнение и к удобству, эфектам исполнения
подгоняют свои произведения.
Сейчас иду завтракать, 2-й час.
Ездил верхом оч[ень] приятно. После обеда читал Vedic Magazine. Надо бы написать индусу благодарность за его прекрасное изложение о Майа. Ма - это мера, майа - изме
ренное, ограниченное. Всё это иллюзорно. - Поздно вечером играл в 4 руки с С[офьей] Ан[дреевной]. Руки не ходят.
15 Окт.
Много спал. Ходил и ясно понял, как я плох, желая отвечать Струве, как далек от божеской, для души, жизни. Бросил.