XV.
Сказать "завтра" и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно. Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой-дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение "Волшебница", к которому он пытался найти музыку. Волшебница, скажи, какая сила Влечет меня к покинутым струнам; Какой огонь ты в сердце заронила, Какой восторг разлился по перстам! Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами. - Прекрасно! отлично! - кричала Наташа. - Еще другой куплет, - говорила она, не замечая Николая. "У них всё то же" - подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой. - А! вот и Николенька! - Наташа подбежала к нему. - Папенька дома? - спросил он. - Как я рада, что ты приехал! - не отвечая, сказала Наташа, - нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь? - Нет, еще не приезжал папа, - сказала Соня. - Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! - сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу. - Ну, хорошо, хорошо, - закричал Денисов, - теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас. Графиня оглянулась на молчаливого сына. - Что с тобой? - спросила мать у Николая. - Ах, ничего, - сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос. - Папенька скоро приедет? - Я думаю. "У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?", подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды. Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее. Николай стал ходить взад и вперед по комнате. "И вот охота заставлять ее петь? - что она может петь? И ничего тут нет веселого", думал Николай. Соня взяла первый аккорд прелюдии. "Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!" Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов. "Николенька, что с вами?" - спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что-нибудь случилось с ним. Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе: "Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я". Ну, Соня, сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно-повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась. "Вот она я!" как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней. "И чему она радуется! - подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!" Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать. Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по-детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки-судьи, которые ее слушали. "Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать", говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки-судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его. "Что ж это такое? - подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. - Что с ней сделалось? Как она поет нынче?" - подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: "Oh mio crudele affetto... 24 Раз, два, три... раз, два... три... раз... Oh mio crudele affetto... Раз, два, три... раз. Эх, жизнь наша дурацкая! - думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь - всё это вздор... а вот оно настоящее... Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!... как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!" - и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. "Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!" подумал он. О! как задрожала эта терция, и как тронулось что-то лучшее, что было в душе Ростова. И это что-то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!... Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё-таки быть счастливым...
XVI.
Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему. - Ну что, повеселился? - сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что "да", но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына. "Эх, неизбежно!" - подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу. - Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно. - Вот как, - сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. - Я тебе говорил, что не достанет. Много ли? - Очень много, - краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. - Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи. - Что? Кому?... Шутишь! - крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди. - Я обещал заплатить завтра, - сказал Николай. - Ну!... - сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван. - Что же делать! С кем это не случалось! - сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается. Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что-то. - Да, да, - проговорил он, - трудно, я боюсь, трудно достать...с кем не бывало! да, с кем не бывало... - И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты... Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого. - Папенька! па...пенька! - закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! - И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал. --В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери. - Мама!... Мама!... он мне сделал... - Что сделал? - Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! - кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки. - Наташа, полно, глупости! - сказала она, еще надеясь, что это была шутка. - Ну вот, глупости! - Я вам дело говорю, - сердито сказала Наташа. - Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: "глупости"... Графиня пожала плечами. - Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё. - Нет, он не дурак, - обиженно и серьезно сказала Наташа. - Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! - сердито смеясь, проговорила графиня. - С Богом! - Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него. - Ну, так так и скажи ему. - Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата? - Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, - сказала графиня, улыбаясь. - Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, - прибавила она, отвечая на ее улыбку. - А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал. - Ну всё-таки надо отказать. - Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый. - Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, - сердито и насмешливо сказала мать. - Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу. - Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, - сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу. - Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, - и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов. - Натали, - сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, - решайте мою судьбу. Она в ваших руках! - Василий Дмитрич, мне вас так жалко!... Нет, но вы такой славный... но не надо... это... а так я вас всегда буду любить. Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним. - Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, - сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, - но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа. - Г'афиня, - сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что-то еще и запнулся. Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
- Г'афиня, я виноват перед вами, - продолжал Денисов прерывающимся голосом, но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам... - Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо... - Ну п'ощайте, г'афиня, - сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты. --На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции. После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень. Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее. Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.
(сноска 1) надо бы изобрести его. (сноска 2) До завтра, мой милый! (сноска 3) [Я вас люблю.] (сноска 4) [убирайся,] (сноска 5) [Я вас люблю?] (сноска 6) [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] (сноска 7) [в виде диадемы] (сноска 8) [что вы дурак,] (сноска 9) [Отец! Андрей?] (сноска 10) [Отец,] (сноска 11) [Мой добрый друг,] (сноска 12) Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно. (сноска 13) Не бойся, мой ангел. (сноска 14) Нет это желудок... скажи, Маша, что это желудок... (сноска 15) Боже мой! Боже мой! (сноска 16) [Иди, мой друг,] (сноска 17) [подростков] (сноска 18) [танец с шалью] (сноска 19) [самонадеянность] (сноска 20) [девушек,] (сноска 21) [девушки и юноши,] (сноска 22) Любезный граф, вы один из лучших моих учеников. Вам надо танцовать. Посмотрите, сколько хорошеньких девушек! (сноска 23) Нет, мой милый, я посижу у стенки, (сноска 24) [О моя жестокая любовь...]
Сказать "завтра" и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно. Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой-дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение "Волшебница", к которому он пытался найти музыку. Волшебница, скажи, какая сила Влечет меня к покинутым струнам; Какой огонь ты в сердце заронила, Какой восторг разлился по перстам! Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами. - Прекрасно! отлично! - кричала Наташа. - Еще другой куплет, - говорила она, не замечая Николая. "У них всё то же" - подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой. - А! вот и Николенька! - Наташа подбежала к нему. - Папенька дома? - спросил он. - Как я рада, что ты приехал! - не отвечая, сказала Наташа, - нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь? - Нет, еще не приезжал папа, - сказала Соня. - Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! - сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу. - Ну, хорошо, хорошо, - закричал Денисов, - теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас. Графиня оглянулась на молчаливого сына. - Что с тобой? - спросила мать у Николая. - Ах, ничего, - сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос. - Папенька скоро приедет? - Я думаю. "У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?", подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды. Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее. Николай стал ходить взад и вперед по комнате. "И вот охота заставлять ее петь? - что она может петь? И ничего тут нет веселого", думал Николай. Соня взяла первый аккорд прелюдии. "Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!" Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов. "Николенька, что с вами?" - спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что-нибудь случилось с ним. Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе: "Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я". Ну, Соня, сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно-повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась. "Вот она я!" как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней. "И чему она радуется! - подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!" Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать. Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по-детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки-судьи, которые ее слушали. "Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать", говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки-судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его. "Что ж это такое? - подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. - Что с ней сделалось? Как она поет нынче?" - подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: "Oh mio crudele affetto... 24 Раз, два, три... раз, два... три... раз... Oh mio crudele affetto... Раз, два, три... раз. Эх, жизнь наша дурацкая! - думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь - всё это вздор... а вот оно настоящее... Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!... как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!" - и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. "Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!" подумал он. О! как задрожала эта терция, и как тронулось что-то лучшее, что было в душе Ростова. И это что-то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!... Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё-таки быть счастливым...
XVI.
Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему. - Ну что, повеселился? - сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что "да", но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына. "Эх, неизбежно!" - подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу. - Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно. - Вот как, - сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. - Я тебе говорил, что не достанет. Много ли? - Очень много, - краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. - Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи. - Что? Кому?... Шутишь! - крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди. - Я обещал заплатить завтра, - сказал Николай. - Ну!... - сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван. - Что же делать! С кем это не случалось! - сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается. Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что-то. - Да, да, - проговорил он, - трудно, я боюсь, трудно достать...с кем не бывало! да, с кем не бывало... - И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты... Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого. - Папенька! па...пенька! - закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! - И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал. --В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери. - Мама!... Мама!... он мне сделал... - Что сделал? - Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! - кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки. - Наташа, полно, глупости! - сказала она, еще надеясь, что это была шутка. - Ну вот, глупости! - Я вам дело говорю, - сердито сказала Наташа. - Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: "глупости"... Графиня пожала плечами. - Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё. - Нет, он не дурак, - обиженно и серьезно сказала Наташа. - Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! - сердито смеясь, проговорила графиня. - С Богом! - Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него. - Ну, так так и скажи ему. - Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата? - Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, - сказала графиня, улыбаясь. - Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, - прибавила она, отвечая на ее улыбку. - А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал. - Ну всё-таки надо отказать. - Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый. - Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, - сердито и насмешливо сказала мать. - Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу. - Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, - сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу. - Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, - и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов. - Натали, - сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, - решайте мою судьбу. Она в ваших руках! - Василий Дмитрич, мне вас так жалко!... Нет, но вы такой славный... но не надо... это... а так я вас всегда буду любить. Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним. - Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, - сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, - но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа. - Г'афиня, - сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что-то еще и запнулся. Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
- Г'афиня, я виноват перед вами, - продолжал Денисов прерывающимся голосом, но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам... - Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо... - Ну п'ощайте, г'афиня, - сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты. --На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции. После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень. Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее. Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.
(сноска 1) надо бы изобрести его. (сноска 2) До завтра, мой милый! (сноска 3) [Я вас люблю.] (сноска 4) [убирайся,] (сноска 5) [Я вас люблю?] (сноска 6) [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] (сноска 7) [в виде диадемы] (сноска 8) [что вы дурак,] (сноска 9) [Отец! Андрей?] (сноска 10) [Отец,] (сноска 11) [Мой добрый друг,] (сноска 12) Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно. (сноска 13) Не бойся, мой ангел. (сноска 14) Нет это желудок... скажи, Маша, что это желудок... (сноска 15) Боже мой! Боже мой! (сноска 16) [Иди, мой друг,] (сноска 17) [подростков] (сноска 18) [танец с шалью] (сноска 19) [самонадеянность] (сноска 20) [девушек,] (сноска 21) [девушки и юноши,] (сноска 22) Любезный граф, вы один из лучших моих учеников. Вам надо танцовать. Посмотрите, сколько хорошеньких девушек! (сноска 23) Нет, мой милый, я посижу у стенки, (сноска 24) [О моя жестокая любовь...]