Страница:
К.С. Льюис описывал этот переход к пониманию нового языка (вспоминая о том, как он изучал древнегреческий) такими запоминающимися словами:
Тут мне хочется напомнить об одной важной вещи. Мы можем освоить новый язык, а потом его забыть. В молодости я выучил несколько языков. Один из них, сирийский, с его плавучими звуками и поразительной древней поэтичностью, был для меня источником особого наслаждения. Но после тридцати лет я им не пользовался до того момента, пока мне не стукнуло пятьдесят с небольшим. И вот я открыл сирийскую Библию, чтобы кое-что проверить, – и с горечью понял, что не могу вспомнить даже алфавита. С добродетелью может произойти нечто подобное. Скажем, человек в детстве научился быть по-настоящему щедрым, но суровый мир взрослых вытеснил из его жизни эту привычку. Тогда ему придется потратить немало сил, чтобы освоить этот навык снова. К сожалению, с подобной проблемой постоянно сталкиваются те люди, которые решили жить по-христиански. Если сделать остановку в практике этой жизни – позволить себе забыть о конечной цели, – ты можешь навсегда потерять этот новый язык.
Изучение второго языка служит прекрасной иллюстрацией формирования добродетели и еще по одной причине: вы занимаетесь языком, потому что хотите себя чувствовать «дома» в том месте, где на нем говорят, или, по крайней мере, читать и ценить литературу этой страны (а в случае древних языков – литературу того времени). Таким образом, изучая язык, мы стремимся к определенной цели – мы хотим сформировать такие привычки мозга и тела, которые позволят нам стать уже здесь и сейчас компетентными в сфере языка гражданами этой страны. Мы хотим легко говорить на ином языке. Самую большую радость человек, изучивший другой язык, чувствует тогда, когда его по ошибке принимают за местного жителя в чужой стране. Это снова «награда» за труд – и не внешняя награда, как в случае ребенка, которому купили велосипед за успешную сдачу экзаменов, но награда, составляющая подлинный telos, подлинную цель наших усилий.
Что стоит за правилами, по которым мы должны жить
Опасный «путь к себе»
Тот, для кого греческое слово живет только в словаре, кто должен непременно подменить это слово словом родного языка, по-гречески не читает – он просто разгадывает головоломку. Сама формулировка «naus означает корабль» неверна. И naus, и корабль нечто значат, но они указывают на разные вещи. За словом naus (как и за словами navis или nаса) кроется образ темного и узкого судна с парусом или гребцами на волнах, и никакое английское слово не указывает на такую картину[3].И здесь второй язык показывает нам, как действует добродетель: она становится второй природой. В итоге, если занятия идут должным образом, вы совершаете переход от изнурительного усилия к совершенно новой «естественности».
Тут мне хочется напомнить об одной важной вещи. Мы можем освоить новый язык, а потом его забыть. В молодости я выучил несколько языков. Один из них, сирийский, с его плавучими звуками и поразительной древней поэтичностью, был для меня источником особого наслаждения. Но после тридцати лет я им не пользовался до того момента, пока мне не стукнуло пятьдесят с небольшим. И вот я открыл сирийскую Библию, чтобы кое-что проверить, – и с горечью понял, что не могу вспомнить даже алфавита. С добродетелью может произойти нечто подобное. Скажем, человек в детстве научился быть по-настоящему щедрым, но суровый мир взрослых вытеснил из его жизни эту привычку. Тогда ему придется потратить немало сил, чтобы освоить этот навык снова. К сожалению, с подобной проблемой постоянно сталкиваются те люди, которые решили жить по-христиански. Если сделать остановку в практике этой жизни – позволить себе забыть о конечной цели, – ты можешь навсегда потерять этот новый язык.
Изучение второго языка служит прекрасной иллюстрацией формирования добродетели и еще по одной причине: вы занимаетесь языком, потому что хотите себя чувствовать «дома» в том месте, где на нем говорят, или, по крайней мере, читать и ценить литературу этой страны (а в случае древних языков – литературу того времени). Таким образом, изучая язык, мы стремимся к определенной цели – мы хотим сформировать такие привычки мозга и тела, которые позволят нам стать уже здесь и сейчас компетентными в сфере языка гражданами этой страны. Мы хотим легко говорить на ином языке. Самую большую радость человек, изучивший другой язык, чувствует тогда, когда его по ошибке принимают за местного жителя в чужой стране. Это снова «награда» за труд – и не внешняя награда, как в случае ребенка, которому купили велосипед за успешную сдачу экзаменов, но награда, составляющая подлинный telos, подлинную цель наших усилий.
Мы можем освоитьИменно так Аристотель понимал смысл формирования добродетелей, именно это – если мы только усвоим, чем Аристотель отличается от Иисуса! – происходит в жизни христианина. Как мы уже говорили, Аристотель называл цель словом eudaimonia, процветание. Добродетели – четыре «кардинальные» добродетели и другие, которые висят на этих «петлях», – можно назвать грамматикой и словарем языка «процветания» человека. Ни для кого из людей этот язык не родной. Но иногда мы можем на миг увидеть эту иную страну и можем хотя бы отчасти понять, как работает этот язык, какие привычки ума и тела нам следует развивать, чтобы стать гражданами этой страны, умеющими говорить на местном языке. И чем больше мы занимаемся этим языком – иными словами, чем больше мы учимся действовать с мужеством, умеренностью, мудростью и справедливостью, – тем ближе мы к образу жизни человека, который «процветает» в подлинном смысле этого слова. Кто знает, может быть, однажды меня примут за местного жителя той страны? Если формирование подобно изучению иностранного языка, оно также похоже на развитие вкуса или на обучение игре на музыкальном инструменте. Прежде всего, ни один из этих навыков не появляется у нас «естественным образом». Но если ты над ними трудишься, они становятся все более и более «естественными», пока не станут характером, после чего ты обретаешь долгожданную свободу – можешь непринужденно говорить, обладаешь изысканным вкусом или легко исполняешь музыку.
новый язык, а потом его
забыть. C добродетелью
может произойти нечто
подобное. Скажем, человек
в детстве научился быть
по-настоящему щедрым,
но суровый мир взрослых
вытеснил из его жизни
эту привычку. Тогда ему
придется потратить немало
сил, чтобы освоить этот
навык снова
Чем больше мы учимсяЕсли именно таково формирование «характера» и «добродетели», то как они вписывается в рамки двух представлений о нравственности, которые сегодня присущи большинству людей Запада?
действовать с мужеством,
умеренностью, мудростью
и справедливостью, —
тем ближе мы к образу
жизни человека,
который «процветает»
в подлинном смысле
этого слова
Что стоит за правилами, по которым мы должны жить
Вернемся к спору – быть может, к несостоявшемуся спору – между Дженни и Филиппом. Дженни считает, что надо верно определить правила и следовать им; Филипп думает, что важнее всего открыть, «кто я есть» и быть верным себе (ведь Иисус принимал любого человека без исключений). Две эти позиции в большей или меньшей степени соответствуют двум представлениям о нравственности, между которыми современному человеку приходится делать выбор – хотя бы косвенным образом. Оппоненты с легкостью могут высмеивать противоположную точку зрения, и во времена нравственной неопределенности во многих сферах нам следует с уважением относиться к сопутствующей этому тревоге наших современников. Тем не менее нам следует разобраться с этими двумя представлениями. Если, как я это понимаю, формирование характера и превращение добродетели в привычку позволяют нам лучше понять наши моральные дилеммы, нам надо понять, в чем заключается спор между сторонниками двух подходов к нравственности.
Начнем с правил поведения. Многие люди моего поколения получили в детстве представление о том, что существует правильное и неправильное, что эти вещи достаточно универсальны и устойчивы и что их следует знать и поступать соответствующим образом. В самом деле, нам это вдолбили в головы. (Интересное выражение, не правда ли? Что вы себе представляете, когда слышите эти слова? Как кто-то долбит кусок дерева? Или «долбежку» взвода солдат, которых хотят научить выполнять приказы автоматически?) Иногда эти правила довольно просты, но глубоки, если их применять на практике, например: «поступай с другими так, как ты хотел бы, чтобы поступали с тобой» или «люди важнее вещей».
Во многих культурах эти правила включают в себя запрет на убийство, воровство и прелюбодеяние – либо (если говорить позитивно) внушают уважение к жизни, собственности и браку. Многие человеческие сообщества большую часть времени придерживались этих простых правил, которые со временем могли превратиться в писаные законы. Все мы знаем такой пример этих законов, как Десять заповедей, но этот пример далеко не единственный. Многие из нас усвоили не только Десять заповедей, но и многочисленные их производные, так что (и это может порождать путаницу в голове ребенка) запреты красть, убивать, лгать и тому подобные смешиваются у нас с не менее важными «заповедями»: веди себя за столом надлежащим образом, говори «спасибо», будь вежливым со старенькой тетушкой, правильно произноси слова, не входи в комнату в грязных ботинках и тому подобное. Но важно, что многие из нас выросли в мире правил, в упорядоченном обществе, где эти правила действовали и где – хотя отдельные частности можно было ставить под сомнение – если ты их усваивал, ты вел себя правильно, а если не усваивал, с тобою не все в порядке. Каждый чувствовал себя обязанным соблюдать эти правила, даже если ему это не было выгодно. И люди часто думали или молчаливо предполагали, что Иисус пришел именно для того, чтобы уточнить эти правила и показать нам удивительный пример их выполнения…
…И это сразу создавало проблемы, поскольку люди могли убедиться в том, что они не в состоянии соблюдать такие правила, и это порождало новые настроения ума: Иисус пришел даровать прощение нам, нарушителям правил, но как только мы это поймем, нам надо снова стараться выполнять их. Сегодня в западном мире многие люди мыслят о Благой вести Иисуса Христа именно в таких рамках.
Как я думаю, главная проблема заключается не в самих правилах (хотя и они порождают иные проблемы), но в мышлении, основанном на соблюдении правил, – то есть не в том, «что делать», но в том, «как делать». Начиная с середины XX века в Западной Европе и Северной Америке представление об «обязанностях» начало вызывать у многих людей чувство протеста. Можно предположить, что за этим стоит протест двух поколений людей, которым говорили, что они «обязаны» умирать на войне. В результате многие забыли об универсальном значении правил, которые строят надежные рамки и помогают ориентироваться в тысячах аспектов повседневной жизни, и стали воспринимать сами эти правила как проблему: правила мешают нам жить так, как мы хотим, и вынуждают людей вести себя не так, как им свойственно. Это, разумеется, неверное понимание самой идеи «правил», но, я думаю, это отражает умонастроение многих людей в современном мире, включая западных христиан. И недостаточно, как то пыталась сделать Дженни из предыдущей главы, просто напомнить людям, что нужные правила существуют и их необходимо выполнять, нравится вам это или нет. Нам нужно найти более широкие рамки, в которых нужные правила выполняют свою важную, хотя в итоге и подчиненную роль. И мы должны понимать, что, делая это в контексте современной западной культуры, мы будем двигаться против сильного ветра.
С подобной проблемой мы столкнемся сегодня, если начнем более общий разговор о «принципах» или «ценностях». На самом деле это две разные вещи. Принцип – это общее представление о надлежащем порядке вещей, из которого следуют отдельные конкретные правила; ценность – это какой-то аспект жизни человека, который важен сам по себе и на основании которого можно создавать принципы и правила. Допустим, вы утверждаете ценность человеческой жизни. Вы действуете на основании принципа – согласно которому надо всегда («принципиально», как мы говорим) поддерживать жизнь и не допускать ее прерывания. Вы соблюдаете правило – «не убий». Но, конечно, в повседневной жизни люди пользуются этими словами куда более расплывчато, почти как синонимами. И я подозреваю, что некоторые говорят о «ценностях» и «принципах» отчасти потому, что «правила» для многих кажутся чем-то крайне неприятным, порабощающим, насильственным или даже случайным. Люди понимают, что нам надо достичь каких-то утраченных «стандартов». Но разговор о «правилах» рискует оттолкнуть слушателей, и потому вместо этого они предпочитают говорить о «принципах» и «ценностях».
Быть может, нам также стоит задуматься о христианских «принципах» и «ценностях»? Ведь не так сложно выделить важнейшие общие темы из Нового Завета и писаний первых поколений христиан: нам легко приходят в голову такие темы, как мир, справедливость, свобода, любовь и некоторые другие. Но каково точное значение этих абстрактных и богатых смысловыми оттенками слов? Кто может об этом судить? Как мы можем их приложить к конкретным ситуациям? Вправе ли мы, выделив эти темы из конкретных мест Писания и исторического контекста, противопоставлять их другим аспектам того же Писания? И если да, то на что нам следует опираться? А если нет, то зачем вообще нам понадобилось их выделять? Принципы и ценности важны на своем месте, но это не самые важные вещи. По существу эти Великие правила порождают те же самые проблемы, что и повседневные маленькие правила. Когда политики призывают нас, как они это нередко делают, восстановить ценности в обществе, они обычно говорят крайне расплывчато. Чьи это ценности? Кто вправе о них судить? Как мы собираемся их восстанавливать, не решив другой вопрос: если эти ценности настолько важны, почему люди не придают им значения? Некоторые люди говорят даже о «христианских ценностях» или «иудео-христианских ценностях», хотя эти ценности крайне трудно сформулировать и уж тем более применять в жизни общества. А если ты придерживаешься принципа «наибольшее счастье для наибольшего числа людей» – этот принцип, который называют утилитаризмом, пользовался огромной популярностью на протяжении последних двух столетий, – ты столкнешься с самыми разными интересными вопросами: что такое подлинное счастье, что делать, если другие люди неверно его себе представляют, как определить пути к достижению счастья и что нам делать с меньшинством людей, которые не желают счастливо мириться с мерами, необходимыми для достижения счастья. Утилитаризм заслуживает отдельного обсуждения, но мы ограничимся этим кратким замечанием.
Самая большая проблема с правилами заключается не в том, что мы их слишком часто не соблюдаем, хотя это и правда. И не в том, что мы натыкаемся на исключения из правил: скажем, если мы стремимся говорить правду, что мы скажем потенциальному убийце, который спросит нас, где прячется его жертва? И эта проблема не в том, что наборы правил в разных культурах расходятся: где-то ты связан обязательством убить человека, изнасиловавшего твою дочь, а где-то ты обязан этого не делать. Да, это тоже реальные проблемы. Но главная проблема заключается не в этом.
Настоящая проблема состоит в том, что правила всегда кажутся нам принуждением, и именно для принуждения они и предназначены. Но в глубине нашего существа мы знаем, что быть человеком значит творить, радоваться жизни, красоте и любви и смеяться. Законы не могут дать нам все это. Правила важны, но их нельзя ставить в центр всего. Вы можете сказать людям, что надо, повинуясь правилу, всегда проявлять щедрость. Но когда кто-то дарит вам подарок просто потому, что он повинуется правилу или чувству долга, вся красота щедрости моментально испаряется. Если нет ничего важнее правил, мы теряем нечто действительно важное. Какое место тогда бы занимал характер?
Когда я редактировал эту главу, я наткнулся на яркую иллюстрацию этой проблемы. Выяснилось, что один чиновник, занимавший ответственный пост в правительстве, посылал сообщения коллеге с предложением развязать грязную и лживую кампанию против руководителей оппозиции. В ответ на это премьер-министр сказал, что будут введены новые правила, которые предотвратят подобные явления, – хотя на самом деле здесь существуют жесткие правила, которые высокопоставленный чиновник нарушил самым вопиющим образом. Лидер оппозиции предложил нечто противоположное: по его мнению, надо изменить культуру. Правда, он не сказал, каким образом это следует осуществить.
На самом деле, вопросы морали или этики – это часть более широкого вопроса: для чего существуют люди? Если мы отвечаем на этот вопрос с точки зрения правил, человеческая жизнь становится чем-то вроде непрерывной подготовки к великому экзамену, успешная сдача которого позволяет тебе получить хорошую работу, или стипендию, или что-то еще. Но правда ли это, что человеческая жизнь – это постоянная подготовка к экзамену, где ставят отметки? Неужели самое главное здесь – «не провалиться» благодаря соблюдению самых трудных правил (преимущественно запретов)? Или же правила – это просто указатели, которые напоминают нам о существовании более важной цели и о том, что мы рискуем пойти не в ту сторону? Но если это так, в чем же заключается та важнейшая цель и как ее отыскать? А кроме того, это порождает бесконечные вопросы, которые обсуждали и обсуждают христиане, о том, как поведение человека в целом соотносится с безграничной благодатью Бога.
Похоже, мы найдем ответ на этот вопрос в сцене разговора богатого юноши с Иисусом и в других эпизодах десятой главы Евангелия от Марка. Нет, говорит Евангелие, исполнение набора правил не слишком важно, куда важнее характер. И это не любой знакомый тип характера, но особый его тип – тот, о котором говорил Иисус и который он показал в своей жизни. Это терпение, смирение и, прежде всего, щедрая самоотдача любви. И, как можно понять, Марк говорит, что такой характер формируется не в процессе тренировки. Его обретает тот, кто следует за Иисусом.
Начнем с правил поведения. Многие люди моего поколения получили в детстве представление о том, что существует правильное и неправильное, что эти вещи достаточно универсальны и устойчивы и что их следует знать и поступать соответствующим образом. В самом деле, нам это вдолбили в головы. (Интересное выражение, не правда ли? Что вы себе представляете, когда слышите эти слова? Как кто-то долбит кусок дерева? Или «долбежку» взвода солдат, которых хотят научить выполнять приказы автоматически?) Иногда эти правила довольно просты, но глубоки, если их применять на практике, например: «поступай с другими так, как ты хотел бы, чтобы поступали с тобой» или «люди важнее вещей».
Во многих культурах эти правила включают в себя запрет на убийство, воровство и прелюбодеяние – либо (если говорить позитивно) внушают уважение к жизни, собственности и браку. Многие человеческие сообщества большую часть времени придерживались этих простых правил, которые со временем могли превратиться в писаные законы. Все мы знаем такой пример этих законов, как Десять заповедей, но этот пример далеко не единственный. Многие из нас усвоили не только Десять заповедей, но и многочисленные их производные, так что (и это может порождать путаницу в голове ребенка) запреты красть, убивать, лгать и тому подобные смешиваются у нас с не менее важными «заповедями»: веди себя за столом надлежащим образом, говори «спасибо», будь вежливым со старенькой тетушкой, правильно произноси слова, не входи в комнату в грязных ботинках и тому подобное. Но важно, что многие из нас выросли в мире правил, в упорядоченном обществе, где эти правила действовали и где – хотя отдельные частности можно было ставить под сомнение – если ты их усваивал, ты вел себя правильно, а если не усваивал, с тобою не все в порядке. Каждый чувствовал себя обязанным соблюдать эти правила, даже если ему это не было выгодно. И люди часто думали или молчаливо предполагали, что Иисус пришел именно для того, чтобы уточнить эти правила и показать нам удивительный пример их выполнения…
…И это сразу создавало проблемы, поскольку люди могли убедиться в том, что они не в состоянии соблюдать такие правила, и это порождало новые настроения ума: Иисус пришел даровать прощение нам, нарушителям правил, но как только мы это поймем, нам надо снова стараться выполнять их. Сегодня в западном мире многие люди мыслят о Благой вести Иисуса Христа именно в таких рамках.
Нам нужно старатьсяОднако на самом деле эти рамки дал нам не Иисус и Евангелия, но одно философское направление. Специалисты скажут нам, что эти нынешние умонастроения тесно связаны с трудами мыслителя XVIII века Иммануила Канта. Если люди знали правила, но их нарушали, они могли положиться на Благую весть о Божьем прощении – однако после этого им следовало вернуться к соблюдению правил, потому что добрые христиане должны их хранить. Люди ломали головы над тем, как соединить эти противоречивые вещи: как можно говорить о правилах, не забывая при этом о Божьем милосердии и благодати прощения. Но в целом люди предполагали, что христианин должен знать эти правила и изо всех сил стремиться их выполнять. И, разумеется, в каком-то смысле это представление недалеко от истины. Никто не думал, что христианское поведение – или даже человеческое поведение вообще – составляет исключительно предмет личного выбора, так что здесь нет никакого общего ориентира. По иронии судьбы, люди, которые презрительно относятся к старым правилам, скажем, к правилам сексуального поведения, часто горячее всех настаивают на соблюдении новых правил, например связанных с заботой о нашей планете и экологией. И во многих сферах жизни мы опираемся на общепризнанные правила – скажем, о том, по какой стороне дороги должна ехать машина. Мы не можем с легкостью противопоставить «добродетель» или «характер» «соблюдению правил». Когда капитан Салленберджер стремительно принял решение о посадке на реке Гудзон, он на самом деле инстинктивно поступил именно так, как ему бы посоветовали поступить соответствующие инструкции, хотя на изучение их у него тогда не было времени.
выполнять правила, которые
были нам даны, но мы
их нарушали, пока Иисус
не простил нас. Сегодня
многие мыслят о Благой
вести Иисуса Христа
именно в таких рамках.
Однако эти рамки дал нам
не Иисус и Евангелия,
но одно философское
направление
Как я думаю, главная проблема заключается не в самих правилах (хотя и они порождают иные проблемы), но в мышлении, основанном на соблюдении правил, – то есть не в том, «что делать», но в том, «как делать». Начиная с середины XX века в Западной Европе и Северной Америке представление об «обязанностях» начало вызывать у многих людей чувство протеста. Можно предположить, что за этим стоит протест двух поколений людей, которым говорили, что они «обязаны» умирать на войне. В результате многие забыли об универсальном значении правил, которые строят надежные рамки и помогают ориентироваться в тысячах аспектов повседневной жизни, и стали воспринимать сами эти правила как проблему: правила мешают нам жить так, как мы хотим, и вынуждают людей вести себя не так, как им свойственно. Это, разумеется, неверное понимание самой идеи «правил», но, я думаю, это отражает умонастроение многих людей в современном мире, включая западных христиан. И недостаточно, как то пыталась сделать Дженни из предыдущей главы, просто напомнить людям, что нужные правила существуют и их необходимо выполнять, нравится вам это или нет. Нам нужно найти более широкие рамки, в которых нужные правила выполняют свою важную, хотя в итоге и подчиненную роль. И мы должны понимать, что, делая это в контексте современной западной культуры, мы будем двигаться против сильного ветра.
С подобной проблемой мы столкнемся сегодня, если начнем более общий разговор о «принципах» или «ценностях». На самом деле это две разные вещи. Принцип – это общее представление о надлежащем порядке вещей, из которого следуют отдельные конкретные правила; ценность – это какой-то аспект жизни человека, который важен сам по себе и на основании которого можно создавать принципы и правила. Допустим, вы утверждаете ценность человеческой жизни. Вы действуете на основании принципа – согласно которому надо всегда («принципиально», как мы говорим) поддерживать жизнь и не допускать ее прерывания. Вы соблюдаете правило – «не убий». Но, конечно, в повседневной жизни люди пользуются этими словами куда более расплывчато, почти как синонимами. И я подозреваю, что некоторые говорят о «ценностях» и «принципах» отчасти потому, что «правила» для многих кажутся чем-то крайне неприятным, порабощающим, насильственным или даже случайным. Люди понимают, что нам надо достичь каких-то утраченных «стандартов». Но разговор о «правилах» рискует оттолкнуть слушателей, и потому вместо этого они предпочитают говорить о «принципах» и «ценностях».
Быть может, нам также стоит задуматься о христианских «принципах» и «ценностях»? Ведь не так сложно выделить важнейшие общие темы из Нового Завета и писаний первых поколений христиан: нам легко приходят в голову такие темы, как мир, справедливость, свобода, любовь и некоторые другие. Но каково точное значение этих абстрактных и богатых смысловыми оттенками слов? Кто может об этом судить? Как мы можем их приложить к конкретным ситуациям? Вправе ли мы, выделив эти темы из конкретных мест Писания и исторического контекста, противопоставлять их другим аспектам того же Писания? И если да, то на что нам следует опираться? А если нет, то зачем вообще нам понадобилось их выделять? Принципы и ценности важны на своем месте, но это не самые важные вещи. По существу эти Великие правила порождают те же самые проблемы, что и повседневные маленькие правила. Когда политики призывают нас, как они это нередко делают, восстановить ценности в обществе, они обычно говорят крайне расплывчато. Чьи это ценности? Кто вправе о них судить? Как мы собираемся их восстанавливать, не решив другой вопрос: если эти ценности настолько важны, почему люди не придают им значения? Некоторые люди говорят даже о «христианских ценностях» или «иудео-христианских ценностях», хотя эти ценности крайне трудно сформулировать и уж тем более применять в жизни общества. А если ты придерживаешься принципа «наибольшее счастье для наибольшего числа людей» – этот принцип, который называют утилитаризмом, пользовался огромной популярностью на протяжении последних двух столетий, – ты столкнешься с самыми разными интересными вопросами: что такое подлинное счастье, что делать, если другие люди неверно его себе представляют, как определить пути к достижению счастья и что нам делать с меньшинством людей, которые не желают счастливо мириться с мерами, необходимыми для достижения счастья. Утилитаризм заслуживает отдельного обсуждения, но мы ограничимся этим кратким замечанием.
Самая большая проблема с правилами заключается не в том, что мы их слишком часто не соблюдаем, хотя это и правда. И не в том, что мы натыкаемся на исключения из правил: скажем, если мы стремимся говорить правду, что мы скажем потенциальному убийце, который спросит нас, где прячется его жертва? И эта проблема не в том, что наборы правил в разных культурах расходятся: где-то ты связан обязательством убить человека, изнасиловавшего твою дочь, а где-то ты обязан этого не делать. Да, это тоже реальные проблемы. Но главная проблема заключается не в этом.
Настоящая проблема состоит в том, что правила всегда кажутся нам принуждением, и именно для принуждения они и предназначены. Но в глубине нашего существа мы знаем, что быть человеком значит творить, радоваться жизни, красоте и любви и смеяться. Законы не могут дать нам все это. Правила важны, но их нельзя ставить в центр всего. Вы можете сказать людям, что надо, повинуясь правилу, всегда проявлять щедрость. Но когда кто-то дарит вам подарок просто потому, что он повинуется правилу или чувству долга, вся красота щедрости моментально испаряется. Если нет ничего важнее правил, мы теряем нечто действительно важное. Какое место тогда бы занимал характер?
Когда я редактировал эту главу, я наткнулся на яркую иллюстрацию этой проблемы. Выяснилось, что один чиновник, занимавший ответственный пост в правительстве, посылал сообщения коллеге с предложением развязать грязную и лживую кампанию против руководителей оппозиции. В ответ на это премьер-министр сказал, что будут введены новые правила, которые предотвратят подобные явления, – хотя на самом деле здесь существуют жесткие правила, которые высокопоставленный чиновник нарушил самым вопиющим образом. Лидер оппозиции предложил нечто противоположное: по его мнению, надо изменить культуру. Правда, он не сказал, каким образом это следует осуществить.
Когда кто-то дарит вамДругой пример я взял из недавнего прошлого. Время от времени я все еще встречаю человека, который был директором школы, когда я там учился подростком. И он рассказал мне, что когда в середине 1950-х он только занял должность директора, один из сотрудников школьной администрации поставил его в сложное положение. Прежний директор, сказал администратор, практически каждый день вводил какое-нибудь новое правило. Почему новый директор не следует этой традиции? Разве он не должен следить за поведением в школе? Чтобы выиграть время для размышлений, директор быстро подумал и создал новое правило: «Ни при каких обстоятельствах ученик не должен…» и т. д. Но после этого случая он уже никогда не вводил новых правил. Разумеется, правила существовали и они были важны. Но еще важнее было другое – формирование характера учеников, которое позволило бы им поступать разумно и осмотрительно в тысяче ситуаций, не предусмотренных официальными правилами.
подарок просто потому,
что он повинуется
правилу или чувству долга,
вся красота щедрости
моментально испаряется
На самом деле, вопросы морали или этики – это часть более широкого вопроса: для чего существуют люди? Если мы отвечаем на этот вопрос с точки зрения правил, человеческая жизнь становится чем-то вроде непрерывной подготовки к великому экзамену, успешная сдача которого позволяет тебе получить хорошую работу, или стипендию, или что-то еще. Но правда ли это, что человеческая жизнь – это постоянная подготовка к экзамену, где ставят отметки? Неужели самое главное здесь – «не провалиться» благодаря соблюдению самых трудных правил (преимущественно запретов)? Или же правила – это просто указатели, которые напоминают нам о существовании более важной цели и о том, что мы рискуем пойти не в ту сторону? Но если это так, в чем же заключается та важнейшая цель и как ее отыскать? А кроме того, это порождает бесконечные вопросы, которые обсуждали и обсуждают христиане, о том, как поведение человека в целом соотносится с безграничной благодатью Бога.
Похоже, мы найдем ответ на этот вопрос в сцене разговора богатого юноши с Иисусом и в других эпизодах десятой главы Евангелия от Марка. Нет, говорит Евангелие, исполнение набора правил не слишком важно, куда важнее характер. И это не любой знакомый тип характера, но особый его тип – тот, о котором говорил Иисус и который он показал в своей жизни. Это терпение, смирение и, прежде всего, щедрая самоотдача любви. И, как можно понять, Марк говорит, что такой характер формируется не в процессе тренировки. Его обретает тот, кто следует за Иисусом.
Опасный «путь к себе»
Похоже, правила важны, однако характер еще важнее – именно он создает такие условия, где правила, когда они нужны, оказывают надлежащее действие. Но в течение двух последних столетий люди понимали Иисуса и христианство совершенно в ином ключе.
Если вы спросите обычного западного человека, в том числе христианина, о том, как Иисус понимал проблему поведения человека, вы вряд ли услышите ответ о тонком равновесии между характером и правилами. Да, скажут вам, Иисус обличал законников, которые гордились своей праведностью и пытались навязать свою мораль окружающим. Но, говоря это, люди обычно не думают, что вместо этого Иисус предлагал формировать характер, но скорее они скажут, что он предложил людям радикальную свободу. Многие христиане сегодня занимают ту же позицию, что и Филипп в предыдущей главе книги: Иисус принимал людей такими, какие они есть, и призывал их искать свое подлинное «Я» и быть верными самим себе. Он хотел, чтобы люди вынесли старые правила на свалку и начали жить спонтанно и аутентично в свободе духа, а не в рабстве буквы. Эти представления настолько глубоко проникли в мышление всего западного мира и западной церкви, что вам стоит только намекнуть – и перед вами открывается вся картина, которую люди по умолчанию и без размышлений считают верной.
Эти представления настолько значимы, что нам стоит разобрать их подробнее. Если, как я думаю, Новый Завет призывает нас идти путем добродетелей, нам нужно яснее понять альтернативную точку зрения, которая сегодня является одним из самых сильных его соперников. Как это часто бывает с соперниками, эта точка зрения представляет собой пародию, карикатуру на реальность.
На протяжении двух последних столетий в западной мысли существовало три влиятельных направления, которые заставили людей отвернуться от идеи добродетели как от чего-то привлекательного или осуществимого. Вероятно, большинство людей не знает об этих трех исторических и культурных влияниях, они просто впитали соответствующие представления от окружающей культуры – созданной этими силами, – хотя Иисус и его первые последователи никак не могли бы с ними согласиться.
Что же это за три направления мысли? Приведем их краткое и достаточно общее описание. Для нас важнее понять, как они влияют на воображение современного человека, чем узнать подробности их происхождения и развития.
1. Движение романтизма в XIX веке было реакцией на холодный и рациональный формализм (вот правила; соблюдай их; таков твой долг; не задавай лишних вопросов). Романтики заговорили о значимости внутренних чувств и основанных на них поступков. По словам одного современного автора, они стояли за «спонтанность, свободу от ограничений, субъективность, воображение, эмоциональность, а также за вдохновение и героизм» и не желали, чтобы им что-то навязывали извне другие люди либо философские или политические системы[4]. Нам не нужны системы, нам нужна жизнь, любовь и горячие души!
2. Экзистенциализм начала XX века подчеркивал значимость «аутентичности». Жить аутентично, говорили экзистенциалисты, означает принять опасное и трудное решение отказаться от структур и систем, которые ограничивают и подавляют человеческую свободу, и начать жить в соответствии со своим подлинным «Я». Это дорога к полноте жизни, к реализации своего потенциала.
3. Эмотивизм, дитя романтизма и экзистенциализма, обретшее сильное влияние на умы, утверждает, что нравственный дискурс в любом случае можно свести к категории «нравится – не нравится». «Убивать неправильно» здесь просто означает «я не люблю убийства». «Тратить деньги на милосердие хорошо» значит «мне нравится, когда люди жертвуют деньги на добрые дела». С этой точки зрения следовать нравственным правилам и следовать собственным желаниям – это практически одно и то же. Сегодня, рассуждая о нравственных вопросах, люди часто говорят, что этот человек «предпочитает» такой-то подход, а другой «одобряет» иной путь, как будто бы нравственный выбор – это дело человеческих склонностей или вкусов. Иногда они говорят о «нравственных установках», как если бы представления человека о том, хорошо или дурно такое-то действие, были просто его «установкой», врожденным предрассудком, который не стоит того, чтобы о нем размышлять.
Каждое из этих трех направлений – а в популярной культуре романтизм, экзистенциализм и эмотивизм тесно переплетаются между собой, порождая запутанный мир впечатлений и риторики, – в принципе питает одно и то же определенное представление об учении Иисуса и христианской жизни. Многие люди, не особенно задумываясь, занимают именно такую позицию. Будь собой; не позволяй никому ставить тебе условия; системы, созданные другими людьми, или твои страхи не должны мешать тебе жить так, как ты хочешь; будь честным по отношению к твоим подлинным чувствам и желаниям. Будь в контакте со своим подлинным «Я», которое ты открываешь; дружи с ним и будь ему верен. Любые другие пути в жизни только ослабят твое истинное, уникальное и неповторимое «Я».
Если вы спросите обычного западного человека, в том числе христианина, о том, как Иисус понимал проблему поведения человека, вы вряд ли услышите ответ о тонком равновесии между характером и правилами. Да, скажут вам, Иисус обличал законников, которые гордились своей праведностью и пытались навязать свою мораль окружающим. Но, говоря это, люди обычно не думают, что вместо этого Иисус предлагал формировать характер, но скорее они скажут, что он предложил людям радикальную свободу. Многие христиане сегодня занимают ту же позицию, что и Филипп в предыдущей главе книги: Иисус принимал людей такими, какие они есть, и призывал их искать свое подлинное «Я» и быть верными самим себе. Он хотел, чтобы люди вынесли старые правила на свалку и начали жить спонтанно и аутентично в свободе духа, а не в рабстве буквы. Эти представления настолько глубоко проникли в мышление всего западного мира и западной церкви, что вам стоит только намекнуть – и перед вами открывается вся картина, которую люди по умолчанию и без размышлений считают верной.
Эти представления настолько значимы, что нам стоит разобрать их подробнее. Если, как я думаю, Новый Завет призывает нас идти путем добродетелей, нам нужно яснее понять альтернативную точку зрения, которая сегодня является одним из самых сильных его соперников. Как это часто бывает с соперниками, эта точка зрения представляет собой пародию, карикатуру на реальность.
На протяжении двух последних столетий в западной мысли существовало три влиятельных направления, которые заставили людей отвернуться от идеи добродетели как от чего-то привлекательного или осуществимого. Вероятно, большинство людей не знает об этих трех исторических и культурных влияниях, они просто впитали соответствующие представления от окружающей культуры – созданной этими силами, – хотя Иисус и его первые последователи никак не могли бы с ними согласиться.
Что же это за три направления мысли? Приведем их краткое и достаточно общее описание. Для нас важнее понять, как они влияют на воображение современного человека, чем узнать подробности их происхождения и развития.
1. Движение романтизма в XIX веке было реакцией на холодный и рациональный формализм (вот правила; соблюдай их; таков твой долг; не задавай лишних вопросов). Романтики заговорили о значимости внутренних чувств и основанных на них поступков. По словам одного современного автора, они стояли за «спонтанность, свободу от ограничений, субъективность, воображение, эмоциональность, а также за вдохновение и героизм» и не желали, чтобы им что-то навязывали извне другие люди либо философские или политические системы[4]. Нам не нужны системы, нам нужна жизнь, любовь и горячие души!
2. Экзистенциализм начала XX века подчеркивал значимость «аутентичности». Жить аутентично, говорили экзистенциалисты, означает принять опасное и трудное решение отказаться от структур и систем, которые ограничивают и подавляют человеческую свободу, и начать жить в соответствии со своим подлинным «Я». Это дорога к полноте жизни, к реализации своего потенциала.
3. Эмотивизм, дитя романтизма и экзистенциализма, обретшее сильное влияние на умы, утверждает, что нравственный дискурс в любом случае можно свести к категории «нравится – не нравится». «Убивать неправильно» здесь просто означает «я не люблю убийства». «Тратить деньги на милосердие хорошо» значит «мне нравится, когда люди жертвуют деньги на добрые дела». С этой точки зрения следовать нравственным правилам и следовать собственным желаниям – это практически одно и то же. Сегодня, рассуждая о нравственных вопросах, люди часто говорят, что этот человек «предпочитает» такой-то подход, а другой «одобряет» иной путь, как будто бы нравственный выбор – это дело человеческих склонностей или вкусов. Иногда они говорят о «нравственных установках», как если бы представления человека о том, хорошо или дурно такое-то действие, были просто его «установкой», врожденным предрассудком, который не стоит того, чтобы о нем размышлять.
Каждое из этих трех направлений – а в популярной культуре романтизм, экзистенциализм и эмотивизм тесно переплетаются между собой, порождая запутанный мир впечатлений и риторики, – в принципе питает одно и то же определенное представление об учении Иисуса и христианской жизни. Многие люди, не особенно задумываясь, занимают именно такую позицию. Будь собой; не позволяй никому ставить тебе условия; системы, созданные другими людьми, или твои страхи не должны мешать тебе жить так, как ты хочешь; будь честным по отношению к твоим подлинным чувствам и желаниям. Будь в контакте со своим подлинным «Я», которое ты открываешь; дружи с ним и будь ему верен. Любые другие пути в жизни только ослабят твое истинное, уникальное и неповторимое «Я».