Томан Николай Владимирович. Что происходит в тишине

Томан Николай
Что происходит в тишине

   Николай Томан
   ЧТО ПРОИСХОДИТ В ТИШИНЕ
   Автор опубликованных в этом сборнике приключенческих повестей и рассказов Николай Владимирович Томан родился в 1911 году в городе Орле.
   В 1929 году он окончил железнодорожное техническое училище. Работал сначала техником, а затем инженером в железнодорожном депо станции Москва-пассажирская. С 1933 по 1935 год служил в армии.
   В 1939-1940 годах Н. В. Томан строевым офицером участвует в освобождении Западной Белоруссии и в войне с белофиннами на Карельском перешейке. Затем служит в частях Закавказского военного округа.
   Во время Великой Отечественной войны Н.В. Томан принимал активное участие в разгроме гитлеровских войск под Сталинградом, на Белгородско-Харьковском направлении, в Прибалтике. Награжден орденами и медалями. В дни героической обороты Сталинграда писатель подает заявление о приеме его в ряды Коммунистической партии.
   Литературная деятельность Томана началась в 1929 году. В 1933 году вышла его первая повесть - "Машинист Громов" - о железнодорожниках.
   В этом сборнике представлены наиболее популярные произведения Томана, написанные им в послевоенные годы: "Что происходит в тишине", "Взрыв произойдет сегодня", "По светлому следу", "Когда утихла буря", "Загадка чертежей инженера Гурова", "В погоне за Призраком".
   ЧТО ПРОИСХОДИТ В ТИШИНЕ
   Командарм анализирует обстановку
   Шел дождь, обычный в Прибалтике: мелкий, надоедливый. Ветровое стекло машины покрылось мельчайшим бисером брызг. Беспрерывно двигавшиеся по стеклу щетки уже не в состоянии были сделать его прозрачным. Командарм поднял воротник кожаного пальто и надвинул на глаза генеральскую фуражку. Казалось, он погрузился в дремоту, забыв о генерале Погодине, которого специально взял в свою машину. Погодин догадывался, что предстоит серьезный, скорее всего, неприятный разговор, и терпеливо ждал.
   Командарм, пожилой, полный, даже, пожалуй, несколько тучный человек; всегда удивительно бодрый и не по годам подвижной, всей своей крупной, ссутулившейся теперь фигурой выражал крайнюю степень усталости. Погодин знал до мельчайших подробностей распорядок его дня, из которого совершенно исключалось время на отдых. "Наверно, лишь в эти часы переездов из одной дивизии в другую, с одного фланга армии на другой ухитряется он отдыхать", подумал Погодин.
   Но едва мелькнула эта мысль, как командарм, не поворачиваясь к Погодину, сказал густым, низким голосом:
   - Думаешь, наверно, что заснул старик? Нет, я не сплю... Неважный выдался денек сегодня. Что ты на это скажешь?
   И опять последовала пауза, длинная, томительная, Погодин знал характер командарма и не спешил с ответом.
   Машина, подпрыгивая на стыках щитов, катилась лесной просекой по узкой колее дощатого настила. По бокам мелькали, будто отлитые из бронзы, мощные стволы сосен. Впереди двигалась автоколонна с реактивными снарядами. Сзади наседали три тяжело нагруженных "ЗИСа". Машина генерала была зажата между ними и не имела возможности выскочить вперед даже на разъездах.
   Командарм, всегда требовавший от своего шофера непременного обгона попутных автомашин, сегодня, казалось, даже не замечал, что его машина не может вырваться на свободную дорогу.
   -Так вот,-после долгого молчания сказал наконец командарм,-любопытно мне, генерал, твое мнение о причине неуспеха нашей сегодняшней операции.
   Погодин по-прежнему молчал. Он знал, что командарм не станет выслушивать его мнение, прежде чем не выскажет своего. Погодин давно привык к такой манере командарма развивать свою мысль.
   - Не кажется ли тебе странной быстрота, с которой противник успевает подтягивать свои резервы в направлении нашего главного удара? - снова спросил командарм.
   Замолчав, будто ожидая ответа, он принялся старательно протирать потное ветровое стекло. Потом решительно повернулся к Погодину и продолжал, понизив голос:
   - А теперь слушай меня внимательно. Если искать объяснение нашему сегодняшнему неуспеху, его нетрудно найти. Мы начали стремительную атаку, но не смогли выдержать ее темпа. В результате наметившийся у нас прорыв тактической глубины обороны противника так и не получил развития.
   Машина дрогнула и остановилась, но командарм даже не обратил на это внимания. Он продолжал все тем же негромким, спокойным голосом развивать свою мысль:
   - Тут, конечно, возникает вопрос: почему? А потому, что противник успел подтянуть имевшиеся у него резервы. Вот тебе и объяснение. Оно формально вполне приемлемо и достаточно убедительно. Однако если мы посмотрим глубже, генерал, если постараемся не только оправдаться перед начальством, но и самим себе объяснить создавшееся положение, то дело примет несколько иной оборот. Так ведь?
   - Так, - отозвался Погодин, глядя через плечо шофера, как впереди трогаются с места застрявшие было машины.
   - Да, дело примет иной оборот...-задумчиво повторил командарм. - Окажется, например, что противник чересчур уж ретиво ринулся на парирование нашего удара. Скажу более: он ринулся с такой поспешностью, будто заранее знал об этом ударе. И знаешь, что во всем этом самое удивительное?.. - Командарм опять повернулся в сторону Погодина. Прищурившись, испытующе посмотрел ему в глаза и добавил, снова понизив голос: -Самое удивительное заключается в том, что заслон противника был рассчитан на парирование удара по меньшей мере трех корпусов, тогда как мы действовали всего лишь одним корпусом. Странно это, генерал?
   - Странно, - согласился Погодин. - А почему странно? Да потому, что мы первоначально в самом деле намеревались действовать тремя корпусами и лишь в самый последний момент изменили это решение. Не кажется ли тебе, что противник каким-то образом узнал о наших первоначальных планах?
   - Да, кажется.
   Щитовая колея дороги кончилась, начался жердевой настил. Машина сразу вдруг запрыгала, затряслась мелкой дрожью. Разговаривать стало трудно, но командарм продолжал:
   - И это не может не казаться подозрительным, ибо все крупные действия на фронте подчинены строгой закономерности. Как бы ни хитрил противник, что бы ни предпринимал в масштабе армии, я всегда найду этому объяснение. Мелкая часть, до батальона включительно, может менять дислокацию, перегруппировываться, наступать, отступать или обороняться - этому не сразу найдешь причину. Тут может быть много случайного. Но когда шевелятся дивизии, когда противник перемещает корпуса, я не могу не догадаться о причинах, которые вызвали подобные действия.
   Машина подошла к штабу гвардейской дивизии и остановилась. Пока начальник штаба, предупрежденный дежурным, шел встречать командарма, тот закончил свой разговор с Погодиным.
   - Короче говоря, генерал, - сказал он, - я подозреваю, что на сей раз противник располагал точной информацией о наших намерениях. Твоя задача-выяснить источник этой информации. Чем скорее ты это сделаешь, тем лучше.
   В маленьком домике
   Капитан Астахов подошел к окну. По узкой, протоптанной через запущенные огороды тропинке шла Наташа Кедрова. Она пересекла уже небольшую полянку перед окнами дома, из которого наблюдал за ней капитан, и остановилась возле доски, где вывешивались свежие сводки Совинформбюро.
   - Похоже, капитан, что вы неравнодушны к Кедровой, - усмехнулся стоявший позади капитана майор Гришин, начальник Астахова.
   - Неужели похоже? - удивился Астахов.
   - Да, очень.
   - Она и в самом деле меня интересует. В ней есть что-то такое... и в характере и во внешности. Обратили вы внимание на ее лицо? Я не художник, но 1чне кажется, что в нем есть удивительная четкость и законченность линий.
   - Ого, как вы ее разрисовываете! - засмеялся Гришин. - Уж не влюблены ли?
   Астахов сдвинул брови, поморщился и заметил холодно:
   - Положительно не понимаю, почему нужно быть обязательно влюбленным в женщину, которая вас чем-нибудь интересует. Может быть, вы объясните?
   - Мне нравится, товарищ Астахов, ваше серьезное отношение ко всему, но то, что вы не понимаете шуток, право, досадно, - по-прежнему продолжая улыбаться, заметил Гришин.
   - Таких шуток я действительно не понимаю, - упрямо повторил Астахов.
   - Ну хорошо! - Резким движением мускулов согнав с лица улыбку, майор сказал уже совершенно серьезно, почти официальным тоном: - Не будем больше говорить об этом. Однако любопытно, чем же заинтересовала вас Кедрова?
   Астахов видел, как Наташа, прочитав сводку, быстрой, легкой походкой прошла мимо домика, в котором он жил и работал вместе с майором Гришиным. Когда она скрылась за углом соседнего сарая, капитан отошел от окна и сел за стол против Гришина.
   - Вы хотите знать, чем заинтересовала меня Кедрова? - спросил он. - У меня к ней, видите ли, профессиональный интерес.
   Майор удивленно поднял брови.
   - В ее поведении, да, пожалуй, и в характере много непонятного для меня, продолжал Астахов. - И вот я хочу понять, разгадать, вернее, даже решить это непонятное, как решил бы математик неожиданно попавшуюся ему сложную алгебраическую задачу.
   Майору стоило больших усилий сдержать улыбку, но он сдержал ее и сказал наставительно:
   - Математика - слишком абстрактная наука, нам же приходится иметь дело с явлениями очень конкретными.
   - Это так,-согласился Астахов, - но и в нашем труде и в труде математика есть много общего. Как ему, так и нам приходится иметь дело с неизвестными величинами.
   Гришин не любил теоретических споров. Он не имел такого образования, как Астахов, пришедший в армию с последнего курса физико-математического факультета, и ему нелегко было тягаться с ним. Майору казалось даже, что широкая образованность Астахова толкает его на поиски отвлеченных сравнений, отрывает от жизни. Математика же и физика, которые изучал Астахов в университете, представлялись Гришину не применимыми в их практике. Во всяком случае, до сих пор он лично вполне без них обходился.
   "Вот если бы Астахов работал шифровальщиком, тогда познания его в математике пригодились бы, конечно..."-уже не в первый раз подумал Гришин о своем помощнике, но раздавшийся телефонный звонок прервал его мысли. Майор снял трубку.
   Офицеры штаба армии обычно избегали в телефонных разговорах называть фамилии и звания старших начальников, однако по тону голоса Гришина, по тому, как он невольно выпрямился, Астахов догадался, что майор разговаривает с генералом. Ответы Гришина были предельно лаконичны.
   Разговор длился не более нескольких секунд.
   Положив трубку на рычажок телефонного аппарата, майор набросил на плечи шинель.
   - Собирайтесь, товарищ Астахов, - сказал он. - Генерал вызывает.
   - Что взять с собой?-спросил капитан.-Какие сведения? Он ведь не любит, когда к нему являются с пустыми руками.
   - Как мне кажется, -заметил майор, - на этот раз ему понадобятся такие сведения, которых у нас с вами нет и добыть которые будет нелегко.
   Генерал ставит задачу
   Разговор с командиром долго не давал покоя генералу Погодину. Он и сам все эти дни был встревожен положением на фронте, теперь же обстановка казалась ему почти угрожающей.
   Из опыта боев Погодину было известно, что пехотные дивизии неприятеля, снятые с других участков обороны, появлялись в районе прорыва через один-два дня. Более быстрое появление их не могло не вызвать подозрений. При такой значительности масштаба операций случайность действий противника исключалась. В этом командарм был прав.
   Приходилось допустить, что противник получал откуда-то информацию о намерениях армейского командования.
   Генерал Погодин много лет боролся с разведкой противника и в совершенстве изучил повадки ее агентуры. Он знал, что многое в приемах врага повторялось, но никогда не подходил к решению той или иной задачи с предвзятым мнением. Напротив, он твердо был уверен-и всякий раз убеждался в этом,-что даже самый шаблонный ход неприятельского агента неизбежно заключал в себе элементы нового, типичного для создавшейся обстановки. Это умение угадывать новые детали в старых приемах вражеских разведчиков почти всегда обеспечивало ему победу.
   Погруженный в размышления, задумчиво прохаживался генерал Погодин по небольшой комнате сельского здания, приспособленного для его штаба, когда адъютант доложил ему:
   - Майор Гришин и капитан Астахов.
   - Пусть войдут.
   Разрешив вошедшим офицерам сесть, генерал, очень дороживший временем, тотчас же приступил к существу дела.
   - Вы знаете,-сказал он,-что система работы штаба армии построена так, что штабные офицеры разных отделов обмениваются информацией только по крайне необходимым вопросам. Когда же командованием ставится серьезная оперативная задача, в разработке ее участвует еще более ограниченный круг лиц. К числу их относятся лишь немногие старшие офицеры управления армии.
   Погодин внимательно посмотрел на своих подчиненных. Они слушали его сосредоточенно, но генерал хорошо понимал, что на каждого из них слова его оказывают различное воздействие. Гришин, например, прямолинеен, его аналитические способности невелики, однако он незаменим в проведении операций. Вряд ли предложит он оригинальное решение, зато выполнит уже готовый план безукоризненно. Капитан Астахов неуравновешен и слишком доверчив, не обладает выдержкой Гришина, но зато имеет четкую логику мышления и отличается большой самостоятельностью.
   - И вот однако ж,-продолжал Погодин, - несмотря на все принятые меры секретности, противник каким-то образом получил информацию о разработке последней нашей операции. Как он это сделал, я не знаю, но мы обязаны узнать источник его осведомленности в самое кратчайшее время. За всю нашу работу это первый случай, и он должен стать последним.
   Генерал достал из стола ящик с папиросами, предложил закурить.
   - Достаточно ли хорошо знаете вы офицеров и вообще весь личный состав, имеющий доступ к оперативным документам штаба?-спросил он после непродолжительной паузы.
   - Полагаю, что достаточно, - ответил Гришин.
   - А я бы не осмелился на вашем месте отвечать так уверенно,-строго заметил генерал,-ибо самые обстоятельные знания о любом предмете, а тем более о человеке никогда не бывают исчерпывающими. Короче говоря, нужно еще раз присмотреться к людям, присмотреться, отбросив предвзятое мнение, будто вам все о них известно.
   Логика капитана Астахова
   Капитан Астахов долго не ложился спать в эту ночь. Он сидел за своим маленьким, шатким столиком и чертил на листе бумаги какие-то замысловатые геометрические фигуры. Он делал это совершенно бессознательно, по давнишней привычке чертить или рисовать что-нибудь в часы напряженных раздумий. Ему всегда казалось, что такое занятие способствует плавному ходу мыслей, но сегодня и это не помогало.
   Генерал предлагал еще раз присмотреться к штабным офицерам, вместе с которыми Астахов воевал вот уже четвертый год. Капитан наблюдал их изо дня в день и знал достаточно хорошо. Он был глубоко уверен, что здесь, на фронте, все познается быстрее и глубже, чем в любых других условиях. Астахов знал не только служебные качества каждого из этих людей, но и черты их характера. Не все они были достаточно хорошо образованны, не все одинаково талантливы, но все были подлинно советскими людьми. В этом у капитана не было никаких сомнении.
   Прикидывал он и так и этак, но вера его в людей оставалась непоколебимой, а задачу все-таки нужно было решить. От ее решения зависела не только судьба этих людей, но может быть, и судьба армии.
   Бесплодно просидев до двух часов ночи, Астахов в начале третьего решил лечь спать. Он потушил свет и долго лежал с открытыми глазами. Ночь была тихая. Лишь изредка рокотали ночные бомбардировщики "По-2", направляясь к переднему краю, да с нудным гудом рыскал где-то неподалеку фашистский ночной охотник, высматривая машины с зажженными фарами. Иногда в районе железнодорожной станции глухо ухали тяжелые зенитки.
   А сон все не шел. Голова продолжала лихорадочно работать. Лишь несколько успокоившись, Астахов стал рассуждать хладнокровнее. Отбросив все случайное, мешающее сосредоточиться, он решил несколько сузить свою задачу. Для него все время было бесспорно, что никто из офицеров штаба армии не мог быть прямым или косвенным источником информации врага. Исчезновение подлинников было маловероятным. Оставалось предположить, что каким-то образом исчезали из штабов и попадали к противнику оперативные документы в виде черновиков или копий.
   Прежде чем ломать голову над тем, как могли черновики или копии документов исчезать из штабов, Астахов решил установить, какой из оперативных документов был особенно важным, может быть, даже собирательным, заключающим в себе весь замысел командования.
   Капитан хорошо знал порядок работы штабов и имел ясное представление обо всех основных документах, изготовляющихся при разработке операции. Из всего многообразия этих документов он выделил два основных вида: письменный и графический. В первом противника могло интересовать далеко не все, ибо в нем было много зашифрованных сведений, разобраться в которых было нелегко. Зато второй вид документации - карты и схемы - был более ценен, ибо в них перечислялись части, участвующие в операции, районы их сосредоточения и маршруты следования. Графический язык карт был лаконичен, ясен и прост. Он мог бы открыть врагу почти исчерпывающие данные. К тому же карта большей частью являлась первым, а иногда и единственным документом, на котором запечатлевался замысел командования.
   Остановившись на том, что именно оперативная карта представляла основной интерес для противника, капитан стал размышлять, каким же образом она могла попасть к нему. Он слишком хорошо знал, как строго учитывается каждый изготовленный экземпляр оперативного документа, как уничтожаются черновики секретных бумаг. Оперативные же карты, вообще не имеющие черновиков, немедленно нумеруются и регистрируются как совершенно секретные, так что незаметное исчезновение их просто немыслимо.
   Капитан Астахов дошел в своих размышлениях до этого пункта, но дальше так и не смог продвинуться.
   В пятом часу утра пришел откуда-то майор Гришин. Не зажигая света, он быстро разделся и лег спать. Капитан Астахов не имел обыкновения расспрашивать своего начальника о том, куда он ходил, но, зная круг его обязанностей, всегда догадывался об этом.
   Взбив соломенную подушку, Астахов натянул на себя одеяло и, закрывшись с головой, попытался заснуть.
   Зябко дрогнули стекла от гула артиллерийского налета на участок переднего края. Грохнул где-то совсем недалеко разрыв снаряда дальнобойного орудия противника. И снова наступила тишина, а сон все еще не шел к капитану.
   Наверно, движение мысли имеет такую же инерцию, как и движение физического тела, потому, видимо, Астахов не мог переключить свои мысли на что-либо иное, кроме штабной оперативной карты. И чем больше он о ней думал, тем очевиднее для него становилось, что именно за этой картой охотился противник, ибо она давала ему не только исчерпывающие, но и наглядные сведения о наших замыслах.
   Рождение замысла
   Утром капитан Астахов явился к генералу Погодину. Генерал принял его довольно холодно и всем своим необычно официальным видом, слегка приподнятыми бровями и вопросительным взглядом, казалось, говорил: "Не поторопились ли вы с визитом, молодой человек?"
   Он жестом разрешил капитану сесть и принялся записывать что-то в блокнот. На Астахова это молчание подействовало удручающе, и он невольно подумал: "Не поторопился ли я в самом деле, не слишком ли быстро принял решение?"
   Окончив довольно длинную и, как показалось Астахову, не очень срочную запись, генерал сказал коротко:
   - Ну-с, слушаю вас.
   Несмотря на невольное волнение и некоторую неуверенность, вызванную холодным приемом, капитан все же довольно твердо и четко изложил свою мысль.
   Генерал выслушал его внимательно, не перебивая и не отвлекаясь ничем. И хотя мысль Астахова, видимо, показалась генералу несколько наивной, он не позволил себе улыбнуться, а, напротив, отнесся к словам капитана с должным вниманием и серьезностью, что, впрочем, не помешало ему заметить:
   - Все это так, товарищ капитан, но этим вы не открываете ничего нового. Ценность карты для противника совершенно очевидна, однако получить ее не очень просто, тогда как короткое устное или письменное сообщение о том, что мы тогда-то такими-то силами и в таком-то направлении собираемся наступать, противника вполне бы удовлетворило. Это ведь гораздо проще и естественнее.
   - Да, конечно, это проще,- согласился Астахов, - но это общее положение, а я беру частный случай. Если бы дело шло о широкой разработке операции с привлечением к этому большого количества исполнителей, то, конечно, правильнее было бы сделать ваше допущение, но ведь тут речь идет об очень ограниченном круге лиц, честность которых вне подозрений. Иными словами, я хочу сказать, что люди в данном случае не могли явиться источником информации.
   - Вы имеете в виду больших начальников?
   - Да.
   - Но ведь, кроме них, могли иметь некоторое отношение к этому и другие работники штабов, - возразил генерал. - Насколько мне известно, в штабе инженерных войск чертежница не такой уж большой начальник. Если мне не изменяет память, она всего лишь старший сержант.
   - Так точно, товарищ генерал, старший сержант, но на этот раз она не имела отношения к карте. Это мне известно совершенно достоверно. К тому же, товарищ генерал, чертежница Кедрова работает в штабе инженерных войск вот уже около двух лет, и мы не имеем основания ей не доверять.
   Генерал промолчал, хотя он и не был согласен с Астаховым. Капитан продолжал:
   - Я все-таки уверен, товарищ генерал, что противник использует наши оперативные карты, каким-то образом проникающие за пределы штаба.
   - Что же вы предлагаете?
   - Я предлагаю эксперимент. Нужно срочно произвести разработку очень серьезной, но фиктивной операции. Нужно также, чтобы о фиктивности ее знали только два человека: вы и командарм. Все остальные должны принимать ее всерьез. И еще одно непременное условие: к разработке этой операции должно быть привлечено строго ограниченное количество лиц. Лучше всего, если вы сами составите список и предложите его командарму.
   - Да, пожалуй, - согласился генерал после некоторого раздумья.
   В тот же день генерал Погодин предложил идею Астахова командарму, и командарм, вопреки опасениям Погодина, одобрил ее.
   - Это любопытно,-сказал он.-У нас сейчас оперативная пауза. Народ ничем особенным не занят, так что, пожалуй, можно попробовать.
   Командарм перелистал настольный календарь, подумал и спросил:
   - Когда лучше, по-твоему?
   - Да хотя бы завтра,-ответил Погодин.
   - Ну что ж, завтра так завтра.
   И вот утром следующего дня командарм собрал у себя командующих и начальников родов войск армии и приказал им начать разработку плана крупной наступательной операции.
   В штабе инженерных войск
   Поздно ночью в просторной штабной землянке инженерных войск армии помощник начальника секретной части старший сержант Яценко укладывал в обитые железом ящики секретные дела и карты.
   В штабе, кроме Яценко да чертежницы Кедровой, никого не было. Генерал Тихомиров и полковник Белов с утра засели в землянке полковника и никого туда не пускали. Старший помощник Белова, майор Рахманов, и два младших помощника ушли ужинать. Похоже было, что они еще не скоро лягут спать, ибо, по установившейся традиции, офицеры штаба раньше генерала и полковника спать не ложились.
   Уставший, вечно недосыпающий старший сержант Яценко ворчал:
   - Нет ничего тяжелее штабной работы! Сидишь, как проклятый, день и ночь и никакой видимости!
   - Что ты имеешь в виду под видимостью? - спросила Кедрова. - У тебя очень замысловатый слог, Остап.
   - Никакой продуктивной работы не видно, вот что я имею в виду. Одна неосязаемая писанина.
   - Неужели все эти ящики с "писаниной" неосязаемы?-засмеялась Кедрова.
   - Ты все шутишь, Наташа, а я чертовски спать хочу!
   Старший сержант Яценко, веселый, добродушный человек, действительно смертельно хотел спать. Вздремнуть хотя бы только три - четыре часа, но так, чтобы никто не потревожил, не разбудил и не спросил ключей от ящиков и шкафов или очередного исходящего номера, казалось ему верхом блаженства.
   - Знаешь, Наташа,-сказал он,-я вот дождусь майора Рахманова и буду проситься на отдых, все равно я уже не работник. У меня один глаз только смотрит, а другой давным-давно спит. И тебе советую проситься. Чует мое сердце, будет у нас завтра работенка. Неспроста генерал с полковником заседают - похоже, что к новой операции будем готовиться.
   - Что ж проситься, - вздохнула Кедрова, - начальство само знает, когда отпустить.
   - Но ведь ты тоже вторые сутки не спишь и вообще все время недосыпаешь. Тебе ведь вредно...
   - Э, брось ты это, Остап!
   Яценко тяжело вздохнул и, помолчав немного, продолжал:
   - Чертежная работа очень уж беспокойная. Ты бы на работу полегче попросилась...
   Кедрова нахмурилась и сказала строго:
   - Оставь, Остап, не люблю я этих соболезнований! Яценко улегся на сдвинутые железные сундуки, подложив под голову пухлую папку, и хотя имел обыкновение засыпать почти мгновенно, на этот раз долго ворочался - все не мог успокоиться.
   -Мне, знаешь ли, Наташа,-продолжал он,- очень нравится, что ты такая серьезная, рассудительная и строгая.
   - Что это ты сегодня слишком разоткровенничался, Остап? - удивилась Кедрова. - Никак, еще в любви начнешь объясняться?