Томан Николай
Загадка чертежей инженера Гурова

   Николай Томан
   ЗАГАДКА ЧЕРТЕЖЕЙ ИНЖЕНЕРА ГУРОВА
   Неудавшееся похищение
   Машину за инженером Гуровым прислали в загородную лабораторию Научно-исследовательского института ровно к часу дня. Гуров был уже наготове и, как только машина подошла к главному подъезду, тотчас же вышел из лаборатории вместе с сотрудником Комитета государственной безопасности Евсеевым, сопровождавшим его в тех случаях, когда он возил с собой секретные чертежи. Изобретение Гурова было теперь окончательно завершено, и он должен был сегодня доложить об этом директору своего института.
   Шофер не раз уже возил Гурова из лаборатории в институт, и у него не было никаких оснований опасаться опоздать к назначенному директором времени. Хотя дорога от лаборатории до шоссе, идущего на Москву, была грейдерная, она находилась в отличном состоянии, и машина неслась по ней с не меньшей скоростью, чем по асфальту. До шоссе было к тому же недалеко- всего два километра до леса да километра полтора по лесу.
   ...Гуров со вздохом облегчения откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза и расслабил мышцы тела. Теперь только он почувствовал, как устал за все эти последние дни напряженной работы. Никогда еще, кажется, не мечтал он так об отпуске. Даст его наконец директор или снова потребует поправок и доработок чертежей изобретения?
   В машине было душно. Гуров опустил пониже боковое стекло. В лицо пахнуло ароматом луга, свежестью близкого леса. В зеленом массиве его, казавшемся издали сплошной стеной, теперь различались уже и отдельные деревья. Еще каких-нибудь сто метров - и машина въедет в его прохладную тень. И вдруг из лесу, навстречу "Победе", с такой стремительностью выскочил груженный камнем трехтонный самосвал, что шофер Гурова не успел еще ничего сообразить, как обе машины столкнулись, и легковая, перевернувшись несколько раз, отлетела в сторону.
   Из кустов, росших у обочины дороги, тотчас же вышел высокий, худощавый человек в сером костюме. Он поспешно подбежал к лежавшей вверх колесами "Победе" и заглянул, внутрь. Убедившись, что шофер и оба пассажира или мертвы, или в бессознательном состоянии, человек с силой рванул на себя дверцу. Кузов машины покоробился при столкновении с самосвалом, и дверца не открывалась. Тогда человек просунул руку в машину через разбитое стекло и, нащупав под телом инженера Гурова портфель, торопливо вытащил его, отстегнул застежки, посмотрел содержимое и снова побежал в лес, пригибаясь к земле, как при перебежке под огнем противника.
   *
   Полковник Никитин почувствовал, как рука его, сжимавшая телефонную трубку, стала вдруг влажной.
   - Плохо слышу вас, Евсеев! - торопливо проговорил он, стараясь сохранить спокойствие. - Погромче, пожалуйста... Ранены? А Гуров?.. Все еще без сознания? Да, да, понятно. А портфель исчез?.. Полагаете, что это дело рук Счастливчика? Да, да, ясно. Немедленно высылаем машину с врачом... Майора Киреева! -приказал полковник дежурному, спокойно опуская трубку на рычажки телефонного аппарата. Теперь уж он вполне овладел собой и внешне ничем не выдавал своего волнения.
   Майор Киреев явился спустя несколько минут. Никитин коротко сообщил ему о своем разговоре с Евсеевым, не сводя пристального взгляда с настороженного лица майора.
   - Это дело рук Иглицкого, товарищ полковник, - убежденно заявил Киреев.
   - Похоже, - согласился Никитин. - Евсеев тоже так думает. Неужели Счастливчик теперь улизнет? Он достиг своей цели - и делать ему тут вроде нечего.
   - Не думаю, товарищ полковник, чтобы он исчез сразу, - задумчиво проговорил Киреев, щурясь, будто всматриваясь в даль. - Он знает, что мы теперь поднимем на ноги всех наших работников, и постарается переждать денек-другой в укромном местечке. Тем более, что местечко такое у него имеется.
   - Дача Лопухова?
   - Так точно, товарищ полковник. По всему чувствовалось, что местечко это он держал про запас.
   - Ну, а если он им не воспользуется?
   - Примем другие меры. А пока разрешите выслать на место происшествия капитана Кречетова с оперативной группой?
   - Не возражаю. Дайте также указания Акулову, Клюеву и Ямщикову. Пусть они возьмут под наблюдение и другие явки Иглицкого.
   ...Спустя полчаса майор Киреев снова явился к полковнику Никитину.
   - Оправдалось наше предположение, товарищ полковник,-оживленно проговорил он.-Только что доложили, что Иглицкий появился на даче Лопухова.
   Никитин порывисто схватил трубку телефона, попросил номер генерала Сомова и коротко доложил:
   - Счастливчик у Лопухова.
   Генерал, видимо, отдал ему какое-то очень короткое распоряжение, так как Никитин почти тотчас же положил трубку со словами:
   - Слушаюсь, товарищ генерал.
   - Надежные ли там люди, товарищ Киреев? - обратился он к майору.
   - Там старший лейтенант Адамов со своей группой. Разрешите выехать туда и мне лично?
   - Приказываю вам выехать туда лично! - проговорил полковник и дружески протянул Кирееву руку.
   ...Спустя еще полчаса машина Киреева остановилась неподалеку от дачи Лопухова.
   - Он все еще тут? - спросил майор встретившего его старшего лейтенанта.
   - Тут, - коротко ответил Адамов.
   - Не уйдет?
   - Дача оцеплена почти сплошным кольцом.
   - И он ничего не подозревает?
   - Похоже на то. Мои люди хорошо замаскированы. Майор расстегнул кобуру и решительно произнес:
   - Идемте!
   И они направились к даче. Крылечко ее было невысоким, и офицеры единым махом вскочили на него. На стук майора сначала никто не отзывался, затем внезапно прогремел выстрел. Пуля, пробив доску двери, просвистела у самого уха майора.
   - Сдавайтесь, Иглицкий! - крикнул Киреев. - Вы окружены. Сопротивление бессмысленно.
   В ответ раздался еще один выстрел, но майор и старший лейтенант прижались к стене дачи с разных сторон Двери. Затем по знаку Киреева они одновременно ударили в дверь ногами. Непрочные доски ее дрогнули...
   Снова грянул выстрел. Но дверь теперь уже трещала под ударами ног офицеров. А когда она рухнула на пол, послышался хрипловатый голос Иглицкого:
   - Ладно, сдаюсь...
   Под ноги офицерам полетел полуразряженный пистолет, затем показался и сам Иглицкий с портфелем Гурова в руках.
   - Вот, пожалуйста, - проговорил он почти равнодушно и, подняв руки вверх, стал медленно поворачиваться перед контрразведчиками, давая им возможность обыскать себя.
   Когда полковник Никитин доложил генералу Сомову о "капитуляции" Иглицкого, генерал даже руками развел.
   - Чудеса, да и только! - проговорил он в крайнем удивлении. - Вот уж никак не ожидал, что удастся поймать так просто этого международного волка, у которого даже кличка Счастливчик.
   Беглец
   В одном из помещений советской военной администрации в Берлине сидел бледный молодой человек в сером пыльнике с разорванной полой и оторванными пуговицами. Черная помятая шляпа его лежала на столе. Светлые, влажные от пота волосы были взлохмачены. При каждом громком звуке, раздававшемся в соседнем помещении, посетитель испуганно вздрагивал и резко поворачивался к дверям. Постепенно, однако, он успокоился и стал осторожно осматриваться.
   Взгляд его задержался на письменном столе, но ненадолго - ровно настолько, чтобы заметить чернильный прибор, несколько книг и небольшую стопку газет.
   Задумавшись о чем-то, молодой человек не услышал, вероятно, как позади него открылась дверь. В комнату вошел высокий, широкоплечий старший лейтенант с двумя рядами орденских планок на ладно сидевшей на нем гимнастерке.
   - Ну как, успокоились? - почти весело спросил он, направляясь к письменному столу.
   Молодой человек вздрогнул и, торопливо обернувшись, поспешно вскочил со своего места.
   - Сидите, сидите, пожалуйста! -замахал на него руками старший лейтенант и опустился в кресло за письменным столом.
   Перелистав какие-то бумаги в папке, которую он принес с собой, старший лейтенант спросил:
   - Так вы говорите, что ваша фамилия Голубев?
   - Так точно,-ответил молодой человек, снова пытаясь подняться с места. Голубев Степан Александрович.
   - Вас в сорок третьем году увезли из Киева в Германию, и вы работали затем на верфях в Гамбурге. Правильно я записал? - продолжал расспрашивать старший лейтенант, заглядывая в папку.
   - Так точно, товарищ старший лейтенант, - поспешно подтвердил Голубев, заметно волнуясь. - Только не увезли, а угнали. В Гамбурге я работал на судостроительных верфях "Блом и Фосс", а затем на "Дейче верфт".
   - Ну, а потом?
   Голубев тяжело вздохнул и вытер платком потный лоб:
   - Потом нас, то есть меня и других русских, кто был помоложе и покрепче здоровьем, увезли за океан. Это было уже после войны...
   Внезапно Голубев нервно обернулся к окну: до него донеслись приглушенные звуки радио.
   - Что это?.. - испуганно воскликнул он. - Что они там передают? Я слышу их радиопередачу...
   - Успокойтесь, - сказал старший лейтенант. - Это из демократического сектора Берлина.
   - Не может быть, чтобы они меня оставили... - все еще нервно вздрагивая, проговорил Голубев. - Им не удалось настичь меня, пока я добирался до восточного сектора, но они ни за что не оставят меня в покое. Они уже протрубили, наверно, что я какой-нибудь беглый уголовный преступник...
   Старший лейтенант придвинул поближе к Голубеву графин с водой.
   - Выпейте и успокойтесь, - строго произнес он. - Они действительно передали нечто подобное по своему радио, но нам ведь известны их трюки... Продолжайте, пожалуйста.
   Голубев выпил несколько глотков воды и осторожно поставил стакан на стеклянный поднос. Рука его при этом заметно дрожала.
   - Как только кончилась война,-продолжал он, расстегивая воротник своей давно не стиранной рубашки, - нас всех согнали в лагери так называемых перемещенных лиц. Ведала нами созданная западными державами Международная организация по делам беженцев. Справедливее, впрочем, было бы назвать ее компанией по торговле "живым товаром".
   Голубев поморщился, как от физической боли, и тяжело вздохнул.
   - Да, скверная это штука - почувствовать себя рабом, как во времена Бичер-Стоу! В курортном городке Бад-Киссинген нас без особой проволочки погрузили на пароход и переправили через океан. Было среди нас не мало простых, честных людей - дешевой рабочей силы, но еще более, пожалуй, военных преступников, предателей всех мастей, эсэсовцев, гестаповцев и агентов фашистских разведок...
   - Расскажите, пожалуйста, поподробнее о себе лично, - прервал его старший лейтенант.
   - Извините, - смутился Голубев и снова протянул руку за стаканом.-Такого довелось насмотреться... Ну, а о себе что же еще? За океаном нами, русскими парнями, сразу же заинтересовалась одна белоэмигрантская контора по вербовке агентуры для разведки, и нас тотчас же принялись обрабатывать сначала подкупом, потом угрозами. Мы к тому времени успели уже во всем разочароваться и, как говорится, хватить лиха. Вот мне и предложил тогда мой приятель Василь Кравец: "Давай, говорит, пойдем к ним на службу. Пусть они забрасывают нас на родину своими агентами, а мы там сами во всем признаемся. Расскажем, с какой жизни пошли на это... Нет, видно, другой возможности вырваться отсюда. Не подыхать же нам на чужбине".
   Голубев достал платок и долго тер покрасневшие глаза. Старший лейтенант терпеливо ждал.
   Спустя некоторое время Голубев продолжал свой рассказ уже совсем тихо, почти шепотом:
   - Страшно было решиться на это, но другого выхода у нас действительно не было. Как только мы дали свое согласие, нас снова переправили через океан, в Западную Германию. Подержали некоторое время на сборном пункте в Оберферинге, пригороде Мюнхена, а затем зачислили в шпионскую школу в Обераммергау, тоже близ Мюнхена. Когда же мы наконец окончили школу, нам выдали "Записные книжки парашютистов".
   С этими словами Голубев протянул старшему лейтенанту небольшую, чуть побольше спичечной коробки, желтую книжицу со штампом военного ведомства одной из стран Северо-атлантического блока.
   Старший лейтенант раскрыл ее и прочел на первой странице:
   "Эта форма введена для всех парашютистов. Она служит для учета выданных средств и должна храниться в потайном кармане парашютиста, пока он состоит на службе".
   - Из выданных средств, - заметил Голубев, - осталось у меня только вот это. - Он протянул старшему лейтенанту стеклянную ампулу с каким-то порошком и добавил:-Цианистый калий. Рекомендуется в качестве диверсионного средства. Специальная инструкция предписывает также в случае провала с помощью этого же яда кончать самоубийством...
   Голубев хотел добавить еще что-то, но в это время раздался резкий телефонный звонок, и он остановился на полуслове.
   Старший лейтенант снял трубку.
   - Товарищ Лунин?-услышал он голос своего начальника.
   - Так точно.
   - Ну, мы всё выяснили. Киевский инженер Александр Андреевич Голубев действительно делал в свое время запрос о сыне Степане Голубеве, 1925 года рождения, в 1943 году угнанном в Германию. Последнее письмо от сына пришло в декабре 1944 года из города Гамбурга. Старики Голубевы погибли в конце войны, поэтому точных примет их сына не удалось пока узнать. Спросите-ка у него домашний адрес его родителей.
   - Скажите, а вы не забыли еще вашего киевского адреса? - обратился старший лейтенант к Голубеву.
   - Как же можно забыть! - оживленно воскликнул Голубев. - Киев, улица Котовского, дом номер тридцать, квартира двадцать семь, третий этаж. Прекрасно все помню! Окна выходят во двор. Во дворе под окнами три дерева: два тополя и один ясень.
   - Не повторяйте его ответа, - раздался в трубке голос начальника. - Я все слышал. Адрес совпадает, хотя в тот дом угодила фашистская бомба, и на его месте выстроено теперь новое здание. Ну, у меня пока всё. Продолжайте допрос.
   Старший лейтенант положил трубку на аппарат и хотел поинтересоваться еще чем-то, но Голубев торопливо перебил его:
   - Я понимаю, товарищ старший лейтенант, всего этого, конечно, очень мало, чтобы поверить мне... Но у меня есть еще и другие доказательства.
   Он помедлил несколько мгновении, переводя дух, и заговорил вдруг быстро, будто опасаясь, что ему могут помешать:
   - Я потому и решился бежать к вам, чтобы сообщить это. Мой друг, Василий Кравец, о котором я уже говорил вам, вчера ночью неожиданно разбудил меня. "Знаешь, Степан, - сказал он, - мне не доверяют". - "Как не доверяют?-удивился я.-Откуда тебе известно это?" - "Сам посуди, - ответил Василий. - Они вывели меня из состава диверсионной группы и даже, кажется, установили слежку. Кто-то им донес, видно, о моем настроении". - "И меня, значит, могут теперь заподозрить?" - испугался я. "Вне всяких сомнений", - "утешил" меня мой приятель. Вот тогда-то и решились мы немедленно бежать в восточную зону Берлина разными путями, чтобы запутать следы. Мне повезло, а Василь, как видно, попался им в лапы...
   - И это всё?-удивленно спросил старший лейтенант.
   - Нет, что вы, товарищ старший лейтенант! Главное вот что: один из участников диверсионной группы, в которую входил и Василь Кравец, прошлой ночью должен был сесть в десантный самолет и вылететь в Грецию. Дальнейший маршрут его лежал в Западную Украину. Диверсанта этого предполагалось сбросить неподалеку от местечка Лужково. Это где-то юго-восточнее Хуста. Диверсант, так же как и Василь Кравец, - уроженец Закарпатья и хорошо знает эту местность.
   Старший лейтенант быстро записывал, изредка бросая испытующие взгляды на Голубева, а когда тот остановился, чтобы немного перевести дух, торопливо спросил его:
   - Когда же именно должны сбросить этого диверсанта над территорией Закарпатской области?
   - Этого я не знаю! - вздохнул Голубев. - Василю удалось узнать только, что в Лужкове есть местный житель Пенчо Вереш, который должен подать сигнал самолету и организовать приемку диверсанта... Вот и все, что мне известно, - с облегчением закончил Голубев и жадно допил оставшуюся в стакане воду.
   - Еще один вопрос, - проговорил старший лейтенант. - Вам известна фамилия диверсанта?
   - Зенон Туреница. С ним Василь еще до войны был знаком.
   - У вас есть еще какие-нибудь сообщения? - спросил старший лейтенант.
   - Это, пожалуй, самое важное, - ответил Голубев. - И потом это совершенно точно, а все остальное, к сожалению, не очень определенно...
   - Ну, тогда продолжим наш разговор несколько позже, - заключил старший лейтенант и поспешил сообщить своему начальнику только что полученные сведения.
   Сомнения майора Киреева
   Майор Киреев, хмуро всматриваясь в отражение своего намыленного густой пеной лица, перебирал в памяти события последних дней.
   Внешне все как будто обстояло благополучно. Последняя операция удалась блестяще: иностранный агент Иглицкий, более известный под кличкой Счастливчик, не только сдался майору, но еще и вернул ему чертежи, похищенные у инженера Гурова.
   Киреев, однако, все еще не хотел верить в эту слишком уж легкую, как казалось ему, победу. Конечно, положение у Иглицкого было почти безвыходным. Контрразведчики обложили его, как дикого зверя. Он почти не отстреливался: выстрелил всего три раза, да и то, видимо, для того только, чтобы сдержать осаждающих, выиграть время.
   Зачем, однако, понадобилось ему это время? Связаться по радио со своим резидентом? Может быть. У него ведь нашли рацию (он и ее сдал при капитуляции).
   Но что же он мог сообщить по радио своему резиденту? О безвыходности положения и намерении сдаться советской контрразведке? Едва ли...
   А между тем Счастливчик совсем не выглядел побежденным, когда он с поднятыми руками вышел из дачи..
   Киреев провел безопасной бритвой по намыленной щеке и поморщился - лезвие издавало какой-то дребезжащий звук, из чего следовало, что оно "не берет". Киреев плотнее закрепил его и принялся за другую щеку.
   Отвлеченный на несколько секунд неполадкой с бритвой, майор снова вернулся к прежним мыслям. Он никак не мог избавиться от ощущения, что Иглицкий провел его, обманул. У Счастливчика за плечами был не один год агентурной работы чуть ли не во всех европейских государствах. Такие хищники не сдаются так просто...
   Но что же делать со своими сомнениями? Пойти к полковнику Никитину и высказать все? С ним можно, конечно, поговорить откровенно - он чуткий, поймет, пожалуй, причину сомнений, но потребует и более убедительных фактов. А где возьмешь их?
   Майор Киреев был человеком деятельным. Он не мог долго предаваться раздумьям. Кончив бритье и критически осмотрев в зеркало свое похудевшее за последние дни лицо, он тщательно протер его тройным одеколоном, надел китель и направился на работу, решив сегодня же еще раз побывать на даче Иглицкого.
   ...Полковника Никитина тоже весь день беспокоили тревожные мысли о "деле Иглицкого". "Интересно, что думает обо всей этой истории майор Киреев?"-не раз задавал он себе вопрос.
   Полковник знал Киреева уже довольно давно. Однажды им пришлось вместе выполнять серьезное задание генерала Сомова. Работа была напряженная, нервная. Полковник Никитин в таких случаях был неразговорчив. Он требовал от своих подчиненных, чтобы его понимали с полуслова, по скупому жесту, по мимике, по выражению глаз. Киреев в такой обстановке был идеальным помощником. Но главное его достоинство заключалось в том, что он умел предугадать очередной ход врага. Это не было, однако, лишь утонченной интуицией, сверхчутьем, которым так любят похвастаться некоторые разведчики. Киреев больше полагался на рассудок, на точные законы логики. К тому же, как истинный контрразведчик, он обладал не только трезвым умом, но и фантазией, дающей возможность предвидеть самый невероятный маневр противника.
   Размышления полковника Никитина прервал дежурный офицер, доложивший, что майор Киреев просит принять его по срочному делу.
   - Легки же вы на помине, - проговорил Никитин, протягивая руку Кирееву, когда тот вошел в его кабинет. - Я только что подумал о вас и хотел было посылать за вами.
   Пристально посмотрев в глаза майору, он добавил:
   - Пожалуй, не ошибусь, если скажу, что вы зашли ко мне в связи с делом Иглицкого?
   - Так точно, товарищ полковник, в связи с этим мне кое-что... - начал было Киреев.
   Но Никитин замахал на него руками:
   - Только не выкладывайте пока ничего! Дайте-ка я прежде выскажу свои соображения. Проверю, так сказать, свои способности в области логики.
   Никитин был очень нервным человеком, но мало кто замечал это, так как он умел скрывать свои чувства. Полковник мог шутить и посмеиваться даже тогда, когда ему было вовсе не до шуток. Майор Киреев, однако, знал Никитина лучше других, и его не обманывал этот шутливый тон. Да и сам Никитин недолго скрывал свое беспокойство. Походив в задумчивости по кабинету, он проговорил совершенно серьезно:
   - Смущает меня в этом деле легкость нашей удачи, Антон Иванович. А когда имеешь дело с таким противником, как Счастливчик, легкая удача не может не показаться подозрительной... Достаточно ли хорошо знаете вы, кто такой Иглицкий?
   Киреев попросил разрешения закурить. Глубоко затянувшись и медленно выпуская дым через нос, ответил неторопливо:
   - Прежде всего, он очень опытный агент международной категории и, конечно, такой же Иглицкий, как я Хмельницкий.
   - А то, что он племянник одного из крупных промышленников Западного полушария, - прищурясь, спросил Никитин,-и то, что у него диплом воспитанника Колумбийского университета, вам известно?
   - Нет, это мне не было известно, но я и без того все время чувствовал, что он враг матерый.
   - А раз так - значит, он не мог сдаться нам так просто, даже попав в ловушку, - заключил Никитин и, встав из-за стола, медленно стал ходить по комнате.-Посмотрим, однако, что он мог предпринять в создавшейся обстановке. И Иглицкий, и его начальство, конечно, хорошо знали цену чертежам Гурова. Знали они и о том, что Гуров и его сотрудники в одно только изготовление их вложили почти полугодовой труд. Обстоятельство это я подчеркиваю потому, что в случае исчезновения чертежей или уничтожения их пришлось бы немало потрудиться, прежде чем восстановить все в первоначальном виде. А для этого достаточно было бы только чиркнуть спичкой. Почему же он не сделал этого?
   Никитин снова сел за стол и молчал так долго, что Кирееву показалось, будто он ждет от него ответа.
   - Иглицкому, видимо, нужно было вернуть нам эти чертежи, чтобы усыпить нашу бдительность! - убежденно заключил полковник. - Создать впечатление полной капитуляции, тогда как на самом деле он, возможно, нашел какой-то иной путь похищения чертежей... Но какой? Рация, конечно, отпадает.
   - Рация отпадает только частично, товарищ полковник, - осторожно заметил Киреев. - Только лишь в смысле невозможности передачи чертежей с ее помощью. Но рация тут играет все же какую-то роль: Иглицкий пользовался ею незадолго до того, как сдался нам. Лампы ее не успели еще остыть, когда я их ощупал.
   - Какой же вывод делаете вы из этого?
   - Иглицкий, наверно, связывался с резидентом, для того чтобы сообщить ему о новом плане похищения чертежей Гурова.
   - Что ж, с этой догадкой можно согласиться,-подумав немного, проговорил Никитин. - Но каков же все-таки этот новый план?
   Майор Киреев молча достал из кармана фотографию и положил на стол перед Никитиным. Полковник взял ее и с любопытством стал разглядывать.
   - Если не ошибаюсь,-заметил он,-это внешний вид дачи Иглицкого?
   - Так точно, товарищ полковник. Обратите внимание на окна. Видите, как они прикрыты диким виноградом? В комнатах дачи всегда царил полумрак. Вначале мы как-то не учли этого обстоятельства. Но, побывав там сегодня еще раз, я понял, почему над одним из окон оборваны виноградные лозы. По той же причине, конечно, и гардина сорвана
   - Но как же вы сразу-то не обратили на это внимания? - недовольно прервал Киреева Никитин. - Нет, мы этого не оставили без внимания, товарищ полковник, - спокойно ответил Киреев. - Но тогда мы решили, что Иглицкий потому сорвал гардину и оборвал виноградные лозы, что собирался бежать через окно.
   - А теперь? - нетерпеливо спросил Никитин.
   - А теперь напрашивается другой вывод - Иглицкому, видимо, нужен был свет...
   Никитин решительно хлопнул ладонью по столу:
   - Да, это так! А свет ему, видимо, нужен был для того, чтобы сфотографировать чертежи.
   - Я тоже так полагаю, товарищ полковник, - кивнул головой Киреев.
   Но Никитин уже не слушал майора. Мысли его были заняты новой догадкой. Он вышел из-за стола и снова стал торопливо ходить по кабинету, изредка, по давней своей привычке, пощелкивая пальцами.
   - Значит, чертежи Гурова теперь на фотопленке...- задумчиво говорил он, ни к кому не обращаясь. - Куда же, однако, он мог спрятать эту пленку?.. - И, остановившись перед Киреевым, спросил: - Вы обыскивали его?
   - Конечно, товарищ полковник. И его обыскали, и на Даче ничего не оставили без внимания. А сегодня я снова все обследовал там самым тщательным образом.
   - Что же он, проглотил ее, что ли?
   - Думаю, что он ухитрился все-таки спрятать ее куда-то. И можно не сомневаться, что вскоре кто-нибудь из-за рубежа обязательно пожалует к нам за этой пленкой.
   - Значит, надо поставить к даче Иглицкого секретную охрану. Вы не догадались сделать этого, Антон Иванович?
   - Догадался, товарищ полковник.
   Отпустив майора, Никитин еще некоторое время ходил в задумчивости по кабинету. Потом уселся за стол и рассеянно стал просматривать бумаги, принесенные дежурным офицером. Чертежи Гурова, однако, все еще не давали ему покоя. Но вот одна из бумаг, подчеркнутая карандашом генерала Сомова, привлекла его внимание. Это было сообщение из Берлина о признании, сделанном Голубевым, бежавшим из западногерманской шпионской организации.