Страница:
– Роза побежала вперед меня, – начала она, – и играла с догом. Она подбежала к реке, дог за нею и неосторожно толкнул ее, так что она упала в реку. Я боюсь, что наша мать не станет больше пускать нас гулять на Ярру-Ярру, а я так люблю эту реку. Нам теперь идти недалеко, – прибавила она, – дом сейчас же за этим холмом. Вы его сейчас увидите. Он не больше мили отсюда.
Прежде чем мы дошли до дому, я узнал всю простую историю ее жизни. Она была дочерью того самого скваттера, к которому мы с Канноном и Вэном направлялись.
Я узнал, что ее зовут Джесси. Жизнь скваттера и его семьи была очень однообразная, и появление нового лица было для них необыкновенным событием. Джесси сказала также, что они ждут посещения друга отца с двумя своими приятелями.
– Этот друг – мистер Каннон? – спросил я.
– Да, и вы один из его приятелей, который должен был приехать с ним?
– сказала она весело, женским чутьем сразу определив причину моего появления. – Мы будем очень счастливы видеть вас у себя.
Еще до прихода в дом мы сделались с Джесси большими приятелями. Когда мы вошли в дом, последовала трогательная сцена, виновницей которой была маленькая Роза. Джесси, казалось, решила выставить меня настоящим героем и описала событие такими красками, что я сразу попал в знаменитости и сделался центром всеобщего внимания.
Маленькая Роза была общей любимицей семьи. В доме скваттера я застал своих товарищей по путешествию, которые прибыли за час до меня.
Скваттер занимался скотоводством и специально разводил овец для шерсти. Дело у него было поставлено на широкую ногу, и он получал большие барыши от своих предприятий. Он был прямодушный человек, лет пятидесяти; колонистом в Австралии он был уже более двадцати лет.
Нас всех приняли с большим радушием и старались время нашего пребывания разнообразить различными доступными удовольствиями, чтобы мы не почувствовали скуки. На следующий же день по прибытии была устроена охота на кенгуру. Во время охоты я очень удивил своих спутников, Вэна и Каннона, умением прекрасно ездить верхом на лошади. Они знали, что я моряк, а моряки редко умеют ездить верхом. Но я ведь недаром служил в американской кавалерии. Им, впрочем, это обстоятельство не было известно.
Прежде чем мы дошли до дому, я узнал всю простую историю ее жизни. Она была дочерью того самого скваттера, к которому мы с Канноном и Вэном направлялись.
Я узнал, что ее зовут Джесси. Жизнь скваттера и его семьи была очень однообразная, и появление нового лица было для них необыкновенным событием. Джесси сказала также, что они ждут посещения друга отца с двумя своими приятелями.
– Этот друг – мистер Каннон? – спросил я.
– Да, и вы один из его приятелей, который должен был приехать с ним?
– сказала она весело, женским чутьем сразу определив причину моего появления. – Мы будем очень счастливы видеть вас у себя.
Еще до прихода в дом мы сделались с Джесси большими приятелями. Когда мы вошли в дом, последовала трогательная сцена, виновницей которой была маленькая Роза. Джесси, казалось, решила выставить меня настоящим героем и описала событие такими красками, что я сразу попал в знаменитости и сделался центром всеобщего внимания.
Маленькая Роза была общей любимицей семьи. В доме скваттера я застал своих товарищей по путешествию, которые прибыли за час до меня.
Скваттер занимался скотоводством и специально разводил овец для шерсти. Дело у него было поставлено на широкую ногу, и он получал большие барыши от своих предприятий. Он был прямодушный человек, лет пятидесяти; колонистом в Австралии он был уже более двадцати лет.
Нас всех приняли с большим радушием и старались время нашего пребывания разнообразить различными доступными удовольствиями, чтобы мы не почувствовали скуки. На следующий же день по прибытии была устроена охота на кенгуру. Во время охоты я очень удивил своих спутников, Вэна и Каннона, умением прекрасно ездить верхом на лошади. Они знали, что я моряк, а моряки редко умеют ездить верхом. Но я ведь недаром служил в американской кавалерии. Им, впрочем, это обстоятельство не было известно.
25. ДЖЕССИ
Возвращаясь домой, мы каждый вечер проводили в обществе красавицы Джесси.
Редко случалось встретить такую благовоспитанную девушку, хотя ее единственным воспитателем была природа. Она умела поддерживать беседу с каждым из нас на самые разнообразные темы, и в этих беседах проявляла много ума и такта.
Вэн влюбился в Джесси с первого же взгляда, но его любовь не встретила никакого сочувствия со стороны девушки. Я кое-что понимал в любовных делах и видел, что Вэн не может рассчитывать на ответное чувство.
Я стал замечать, что она почувствовала особенную склонность ко мне. Без сомнения, тут сыграло известную роль и мое первое внезапное появление в роли спасителя маленькой Розы.
Леонора была для меня потеряна. Я стал размышлять, не постараться ли мне полюбить эту молодую, красивую, милую девушку, относившуюся ко мне с таким обожанием. Но после долгого размышления и тщательного разбора своих чувств, я понял, что полюбить Джесси не могу, что я все еще продолжаю любить одну только Леонору, несмотря на всю безнадежность моей любви. Придя к такому заключению, я осознал, что дальнейшее мое пребывание у скваттера будет неудобно, и что мне необходимо как можно скорее уехать ради полюбившей меня Джесси.
– Мисс Джесси, – сказал я, – я должен вас покинуть.
– Вы нас покидаете! – воскликнула она, и голос ее дрогнул.
– Да, я должен вернуться в Мельбурн завтра утром.
В продолжение нескольких минут она молчала; я видел, что Джесси побледнела.
– Очень жаль, – тихо сказала она, – очень жаль слышать это.
– Очень жаль! – повторил я, не зная, что сказать. – Почему это вас огорчает? – Я не желал задавать подобного вопроса и сразу почувствовал, что сделал большую ошибку, задав его.
Я увидел на глазах ее слезы и почувствовал, что эта девушка меня любит.
– Мисс Джесси, – сказал я, – можно ли так волноваться при отъезде просто хорошего знакомого?
– Ах, – ответила она, – я думаю о вас, как о друге, но только о таком, какого раньше у меня никогда не было. Моя жизнь очень замкнута. Мы здесь, как вам известно, отдалены от всего света. Друзей у нас очень мало. Ваша дружба внесла неведомую прежде радость в мою жизнь. Вы постоянно в моих мыслях, с тех пор, как я в первый раз увидела вас.
– Вы должны постараться забыть меня, забыть, что мы когда-либо встречались. Я буду помнить вас только, как друга.
Она положила свою руку на мое плечо и дрожащим голосом спросила:
– Вы любите другую?
– Да, я люблю другую, хотя безнадежно. Она никогда не может быть моею и я, вероятно, никогда ее не увижу. Мы выросли вместе. Я воображал, что она меня любит. Но я ошибался. Она не любила меня. Она вышла замуж за другого.
– Как это странно! Для меня это было бы невозможно!
Вся ее невинность и чистота души сказались в этом восклицании.
– И несмотря на то, что она с вами так поступила, вы все еще продолжаете ее любить? – продолжала она.
– Увы! Такая уж моя несчастная судьба!
– О, сэр, если бы вы знали только, какое сердце вы отталкиваете от себя, какую преданность и постоянство, вы никогда бы не покинули бы меня, остались бы здесь и были бы счастливы. Вы научились бы меня любить. Вы не найдете ни одной женщины, которая полюбила вас так, как я. И это уже будет до конца моей жизни!
Я ничего не мог ответить, так как, несмотря на безнадежность моего чувства, все-таки любил Леонору.
Мы пришли домой. Вечером я объявил всем, что завтра утром уезжаю в Мельбурн. Несмотря на все уговоры, я твердо стоял на своем и с рассветом уехал.
Редко случалось встретить такую благовоспитанную девушку, хотя ее единственным воспитателем была природа. Она умела поддерживать беседу с каждым из нас на самые разнообразные темы, и в этих беседах проявляла много ума и такта.
Вэн влюбился в Джесси с первого же взгляда, но его любовь не встретила никакого сочувствия со стороны девушки. Я кое-что понимал в любовных делах и видел, что Вэн не может рассчитывать на ответное чувство.
Я стал замечать, что она почувствовала особенную склонность ко мне. Без сомнения, тут сыграло известную роль и мое первое внезапное появление в роли спасителя маленькой Розы.
Леонора была для меня потеряна. Я стал размышлять, не постараться ли мне полюбить эту молодую, красивую, милую девушку, относившуюся ко мне с таким обожанием. Но после долгого размышления и тщательного разбора своих чувств, я понял, что полюбить Джесси не могу, что я все еще продолжаю любить одну только Леонору, несмотря на всю безнадежность моей любви. Придя к такому заключению, я осознал, что дальнейшее мое пребывание у скваттера будет неудобно, и что мне необходимо как можно скорее уехать ради полюбившей меня Джесси.
– Мисс Джесси, – сказал я, – я должен вас покинуть.
– Вы нас покидаете! – воскликнула она, и голос ее дрогнул.
– Да, я должен вернуться в Мельбурн завтра утром.
В продолжение нескольких минут она молчала; я видел, что Джесси побледнела.
– Очень жаль, – тихо сказала она, – очень жаль слышать это.
– Очень жаль! – повторил я, не зная, что сказать. – Почему это вас огорчает? – Я не желал задавать подобного вопроса и сразу почувствовал, что сделал большую ошибку, задав его.
Я увидел на глазах ее слезы и почувствовал, что эта девушка меня любит.
– Мисс Джесси, – сказал я, – можно ли так волноваться при отъезде просто хорошего знакомого?
– Ах, – ответила она, – я думаю о вас, как о друге, но только о таком, какого раньше у меня никогда не было. Моя жизнь очень замкнута. Мы здесь, как вам известно, отдалены от всего света. Друзей у нас очень мало. Ваша дружба внесла неведомую прежде радость в мою жизнь. Вы постоянно в моих мыслях, с тех пор, как я в первый раз увидела вас.
– Вы должны постараться забыть меня, забыть, что мы когда-либо встречались. Я буду помнить вас только, как друга.
Она положила свою руку на мое плечо и дрожащим голосом спросила:
– Вы любите другую?
– Да, я люблю другую, хотя безнадежно. Она никогда не может быть моею и я, вероятно, никогда ее не увижу. Мы выросли вместе. Я воображал, что она меня любит. Но я ошибался. Она не любила меня. Она вышла замуж за другого.
– Как это странно! Для меня это было бы невозможно!
Вся ее невинность и чистота души сказались в этом восклицании.
– И несмотря на то, что она с вами так поступила, вы все еще продолжаете ее любить? – продолжала она.
– Увы! Такая уж моя несчастная судьба!
– О, сэр, если бы вы знали только, какое сердце вы отталкиваете от себя, какую преданность и постоянство, вы никогда бы не покинули бы меня, остались бы здесь и были бы счастливы. Вы научились бы меня любить. Вы не найдете ни одной женщины, которая полюбила вас так, как я. И это уже будет до конца моей жизни!
Я ничего не мог ответить, так как, несмотря на безнадежность моего чувства, все-таки любил Леонору.
Мы пришли домой. Вечером я объявил всем, что завтра утром уезжаю в Мельбурн. Несмотря на все уговоры, я твердо стоял на своем и с рассветом уехал.
26. ФАРРЕЛЬ И ЕГО РОМАН
В сущности, с Вэном и Канноном у меня было очень мало общего. Я им совсем не подходил. Оба они любили прожигать жизнь и были охотниками до легкой наживы, оба были совершенно не способны к труду. Поэтому, когда они вслед за мною прибыли в Мельбурн, я решил как можно скорее от них отделаться и уехать из Мельбурна.
Я направился к золотым приискам, находившимся близ Балларата. Первым, кого я там встретил по прибытии на место, был мой старый знакомый по Калифорнии, Фаррель, которого я в последний раз видел в Сан-Франциско. Само собою разумеется, что мы отправились в ближайшую гостиницу и потребовали бутылку виски.
– Я думаю, – сказал Фаррель, – что вы знаете, чем окончился мой маленький роман, о котором я вам рассказывал в Сан-Франциско.
– Даже и не представляю себе, – ответил я, – хотя и был очень опечален случившимся. Сознаюсь, что я был очень тронут вашей откровенностью со мной. Наиболее интересная часть вашего романа, как вы его назвали, мне неизвестна. Я буду очень рад, если вы расскажите.
– Хорошо, – ответил Фаррель, – я вам расскажу. Как я говорил вам, мой друг Фостер и жена моя бежали в Калифорнию, и я рассчитывал их встретить в Сан-Франциско. Но они скрывались так удачно, что я не мог найти и следов их в этом городе, хотя они, как я потом узнал, уже жили в Сан-Франциско девять дней. Наконец следы беглецов были найдены. Фостер снял на Сакраментской улице квартиру, обставил ее хорошо и накупил большой запас различных напитков. Он намеревался открыть большой ресторан, и открытие как раз должно было произойти в то время, когда я их нашел.
Как только я узнал его адрес, я немедленно отправился к нему. Фостера и моей жены я не застал. Они отправились за покупками – тратить остатки моих денег. В помещении я застал молодого человека, нанятого в качестве управляющего.
Я немедленно вступил во владение всем делом и молодого человека нанял уже на службу к себе. Я оставался в этом доме около девяти недель и вел дело, которым намеревался воспользоваться Фостер, а затем продал все это дело за пять тысяч долларов.
Ни Фостер, ни моя жена, хотя они находились все это время поблизости, не показывались. Они, конечно, знали, что я вступил во владение всем делом, а затем продал его, но с их стороны никакого протеста не последовало.
Продав дело, я почувствовал опять желание отомстить преступной паре, и осведомился относительно их местопребывания. Я узнал, что они уехали в город Сакраменто, где оба поступили в услужение в гостиницу. Денег у них уже не было и, следовательно, самостоятельного дела открыть они не могли.
Я решил поймать их, и отправился в Сакраменто.
Но они, вероятно, тоже через кого-нибудь следили за мною. Когда я приехал в Сакраменто, то узнал, что они уехали из города только два часа тому назад. Гнев мой постепенно испарялся, и у меня уже не было особого желания преследовать их.
Я вернулся в Сан-Франциско и в скором времени уехал в Мельбурн.
Мой гнев, теперь почти окончательно растаял. И притом я убедился, что они не могут быть счастливы. Вечная мысль о том, что каждое мгновение могу появиться я, должна была отравлять им жизнь и делать их очень несчастными. Всякое преступление в себе самом несет наказание. Вот, к каким выводам я пришел.
Так закончился рассказ Фарреля.
Я направился к золотым приискам, находившимся близ Балларата. Первым, кого я там встретил по прибытии на место, был мой старый знакомый по Калифорнии, Фаррель, которого я в последний раз видел в Сан-Франциско. Само собою разумеется, что мы отправились в ближайшую гостиницу и потребовали бутылку виски.
– Я думаю, – сказал Фаррель, – что вы знаете, чем окончился мой маленький роман, о котором я вам рассказывал в Сан-Франциско.
– Даже и не представляю себе, – ответил я, – хотя и был очень опечален случившимся. Сознаюсь, что я был очень тронут вашей откровенностью со мной. Наиболее интересная часть вашего романа, как вы его назвали, мне неизвестна. Я буду очень рад, если вы расскажите.
– Хорошо, – ответил Фаррель, – я вам расскажу. Как я говорил вам, мой друг Фостер и жена моя бежали в Калифорнию, и я рассчитывал их встретить в Сан-Франциско. Но они скрывались так удачно, что я не мог найти и следов их в этом городе, хотя они, как я потом узнал, уже жили в Сан-Франциско девять дней. Наконец следы беглецов были найдены. Фостер снял на Сакраментской улице квартиру, обставил ее хорошо и накупил большой запас различных напитков. Он намеревался открыть большой ресторан, и открытие как раз должно было произойти в то время, когда я их нашел.
Как только я узнал его адрес, я немедленно отправился к нему. Фостера и моей жены я не застал. Они отправились за покупками – тратить остатки моих денег. В помещении я застал молодого человека, нанятого в качестве управляющего.
Я немедленно вступил во владение всем делом и молодого человека нанял уже на службу к себе. Я оставался в этом доме около девяти недель и вел дело, которым намеревался воспользоваться Фостер, а затем продал все это дело за пять тысяч долларов.
Ни Фостер, ни моя жена, хотя они находились все это время поблизости, не показывались. Они, конечно, знали, что я вступил во владение всем делом, а затем продал его, но с их стороны никакого протеста не последовало.
Продав дело, я почувствовал опять желание отомстить преступной паре, и осведомился относительно их местопребывания. Я узнал, что они уехали в город Сакраменто, где оба поступили в услужение в гостиницу. Денег у них уже не было и, следовательно, самостоятельного дела открыть они не могли.
Я решил поймать их, и отправился в Сакраменто.
Но они, вероятно, тоже через кого-нибудь следили за мною. Когда я приехал в Сакраменто, то узнал, что они уехали из города только два часа тому назад. Гнев мой постепенно испарялся, и у меня уже не было особого желания преследовать их.
Я вернулся в Сан-Франциско и в скором времени уехал в Мельбурн.
Мой гнев, теперь почти окончательно растаял. И притом я убедился, что они не могут быть счастливы. Вечная мысль о том, что каждое мгновение могу появиться я, должна была отравлять им жизнь и делать их очень несчастными. Всякое преступление в себе самом несет наказание. Вот, к каким выводам я пришел.
Так закончился рассказ Фарреля.
27. НЕПРИЯТНОЕ ТОВАРИЩЕСТВО
На прииске Эврика я по необходимости вступил в компанию, которая мне совершенно не нравилась. Но выбора у меня никакого не было, так как все лучшие места уже были заняты.
Все мои новые товарищи казались мне неподходящими работниками. Ни один из них не был похож на человека, привыкшего к тяжелой работе диггера. Они были бы больше на своем месте за конторкой или прилавком. Когда мы принялись за работу, я увидел, что никакого толку с моими новыми товарищами у меня не выйдет. Каждый из них старался возможно меньше работать и возможно больше времени проводить в разных увеселительных заведениях.
У меня уже не единожды являлась мысль продать свой пай и выйти из этого товарищества.
Во время этого кризиса в нашу компанию вступил еще один новый человек, но совершенно другого типа, чем остальные мои товарищи. Этот был настоящим работником.
У нас еще оставался один пай. Я его выкупил, чтобы он не достался человеку вроде моих товарищей.
Передать этот пай я предполагал одному молодому человеку, с которым я недавно познакомился. Этот молодой человек, по имени Джон Окс, несмотря на все свои старания, работал несчастливо.
По профессии он был моряком. Прежде чем предложить Оксу свой пай, я поближе с ним познакомился и, только хорошенько узнав его, предложил ему вступить восьмым компаньоном в наше товарищество.
– Для меня ничего лучшего не может быть в настоящее время, – сказал Окс, – как войти в товарищество вместе с вами. Вам всегда везет. Но, к несчастью, я не могу принять вашего предложения, так как не имею денег для покупки пая.
– Не думайте об этом, – возразил я, – вы заплатите мне когда выработаете достаточно золота. Прииск очень хорош так что вы скоро отработаете стоимость пая.
– В таком случае я принимаю ваше предложение, – сказал Окс, – и принимаю с глубочайшей благодарностью. Я ведь раньше не был в таком безвыходном положении, как теперь. Я заработал порядочное количество золота, только меня потом ограбили. Я вам не рассказывал об этом?
– Не помню; кажется, нет, не рассказывали.
– В таком случае я вам расскажу теперь. Я работал на приисках по реке Гилли, где вступил в компанию с двумя другими диггерами. Мы добыли около сорока восьми фунтов золота. Золото мы сдавали на хранение в сберегательную кассу. Когда мы полностью окончили разработку нашего прииска, мы все вместе отправились в кассу и взяли наше золото. Мои два товарища жили в одной палатке и предложили мне отправиться к ним и там произвести дележ. По дороге мы зашли в таверну, с хозяином которой мои товарищи были хорошо знакомы: они попросили у него весы и гири. Купили они также и бутылку бренди – для бодрости как они выразились, – чтобы приятнее и успешнее разрешить нашу задачу. Потом мы пошли домой. Когда мы зашли в палатку, то заперли дверь и занавесили окно, чтобы никто не помешал нам. Прежде чем приступить к дележке, каждый из моих товарищей выпил по доброму стакану бренди; мне не хотелось пить, но, не желая ссориться со своими товарищами на прощанье, я взял стакан и тоже выпил. Сейчас же вслед за этим я потерял сознание и не помню, что происходило вокруг меня. Я пришел в себя только на следующее утро. Мои товарищи исчезли, и в палатке никого не было кроме меня. Они взяли все золото, в том числе мою долю, и скрылись. Больше я никогда не встречал никого из них. Это событие послужило для меня хорошим уроком. Я теперь всегда стараюсь избегать работать с людьми подозрительными и пьющими. Вы теперь вполне понимаете, что мне хотелось бы знать, какого сорта будут товарищи в нашей компании.
– На этот счет я ничего утешительного сказать вам не могу, – ответил я. – Для нашей работы они люди неподходящие. Один из них старый бездельник, другой в том же роде. Третий еще хуже первых двух. Двое остальных – пьяницы. Только один, который недавно вошел в наше товарищество, может быть назван настоящим работником.
– Это просто беда, – сказал Окс, – но, к сожалению, у меня в настоящее время нет никаких видов на будущее. Я выйду на работу завтра утром вместе с вами. Может быть, когда наш прииск будет приносить хороший доход, эти люди сделаются более трудолюбивыми.
На следующее утро в семь часов Окс был уже на работе. Джордж, один из наших товарищей, пришел немного позже. А еще позже пришел мистер Джон Дарби. Последний считал себя истинным джентльменом и презирал всякий труд. Только крайняя необходимость заставила его взяться за суровый труд рудокопа. При таких условиях работа его была, разумеется, ничтожна по своим результатам. К тому же и физически он был слаб для такой работы.
Когда Окс и Дарби встретились, они оказались старыми знакомыми. Дарби сейчас же начал свою болтовню, как будто для этого только и пришел. Но так как не было налицо двух товарищей, которых мы ждали с нетерпением, чтобы приступить к работе, то мы и не прерывали болтуна.
Я обратился к членам нашего товарищества с предложением приступить к более энергичной работе, а теперь дождаться остальных двух и с ними также поговорить об этом.
Наконец, показались давно ожидаемые товарищи. Но как только они подошли немного ближе, случилось нечто совершенно неожиданное. Увидев нового товарища, оба они быстро повернули обратно и пустились бежать с невероятной быстротой. В течение нескольких секунд Окс стоял в недоумении, но затем их поведение, очевидно, для него сделалось понятным, и, крикнув мне идти за ним, он побежал преследовать убегающих.
Но оба беглеца с такою быстротою удирали от нас, что скоро скрылись из виду. Дальнейшее преследование было бесполезно. Когда мы остановились, Окс пояснил мне, что эти люди и есть те товарищи, которые его ограбили.
Мы отправились в полицию и сделали заявление о случившемся. Затем мы поспешили к палатке беглецов. Само собой разумеется, нам осталось только констатировать факт, что «птички улетели». Так мы их потом и не нашли.
Когда Окс и я вернулись назад после преследования воров, то выяснилось, что за время нашего отсутствия случилось другое событие. Мистер Дарби успел в это время продать свой пай другому человеку, который вместо Дарби и явился на работу. Такая перемена была нам на руку. Вместо бесполезного и ленивого члена товарищества мы приобрели настоящего трудолюбивого работника.
Работа наша шла теперь очень успешно. Когда наш прииск был окончательно разработан и мы поделили добытое золото, ко мне пришел Окс и отдал мне за купленный у меня пай пятьдесят фунтов стерлингов.
– Вы устроили мое счастье, – сказал он, – и я завтра уезжаю. Я добыл то, что мне было необходимо. Я теперь могу сказать вам, что я намерен сделать с деньгами, которые заработал. У меня старик отец вот уже семь лет сидит в тюрьме за долги. Вся сумма его долгов – сто пятьдесят фунтов стерлингов. Шесть лет тому назад я ушел из дому и сделался моряком. Я задался целью заработать эти сто пятьдесят фунтов, чтобы взять отца из тюрьмы. Для молодого юноши эта сумма была очень велика. Проплавав немного, я увидел, что, оставаясь моряком, я никогда не заработаю нужной мне суммы. В это время в Австралии открыли золото. Я поехал в Мельбурн, а оттуда отправился на прииски. Я вступил в компанию с двумя диггерами. Счастье мне благоприятствовало. Казалось, что уже скоро наступит день, когда я обниму своего дорогого отца. Но когда я уже был у цели, мои компаньоны меня обокрали. Вы себе и представить не можете мое отчаяние. Я был близок к самоубийству. В это время вы сделали мне предложение вступить с вами в компанию. Я никогда не забуду того, что вы сделали для меня.
Прощаясь Окс обещал написать мне из Мельбурна и известить, на каком корабле он уедет.
Свое обещание он исполнил. Через неделю я получил от него письмо, в котором он извещал, что уезжает в Лондон на корабле «Кент».
Я мысленно пожелал ему попутного ветра.
Все мои новые товарищи казались мне неподходящими работниками. Ни один из них не был похож на человека, привыкшего к тяжелой работе диггера. Они были бы больше на своем месте за конторкой или прилавком. Когда мы принялись за работу, я увидел, что никакого толку с моими новыми товарищами у меня не выйдет. Каждый из них старался возможно меньше работать и возможно больше времени проводить в разных увеселительных заведениях.
У меня уже не единожды являлась мысль продать свой пай и выйти из этого товарищества.
Во время этого кризиса в нашу компанию вступил еще один новый человек, но совершенно другого типа, чем остальные мои товарищи. Этот был настоящим работником.
У нас еще оставался один пай. Я его выкупил, чтобы он не достался человеку вроде моих товарищей.
Передать этот пай я предполагал одному молодому человеку, с которым я недавно познакомился. Этот молодой человек, по имени Джон Окс, несмотря на все свои старания, работал несчастливо.
По профессии он был моряком. Прежде чем предложить Оксу свой пай, я поближе с ним познакомился и, только хорошенько узнав его, предложил ему вступить восьмым компаньоном в наше товарищество.
– Для меня ничего лучшего не может быть в настоящее время, – сказал Окс, – как войти в товарищество вместе с вами. Вам всегда везет. Но, к несчастью, я не могу принять вашего предложения, так как не имею денег для покупки пая.
– Не думайте об этом, – возразил я, – вы заплатите мне когда выработаете достаточно золота. Прииск очень хорош так что вы скоро отработаете стоимость пая.
– В таком случае я принимаю ваше предложение, – сказал Окс, – и принимаю с глубочайшей благодарностью. Я ведь раньше не был в таком безвыходном положении, как теперь. Я заработал порядочное количество золота, только меня потом ограбили. Я вам не рассказывал об этом?
– Не помню; кажется, нет, не рассказывали.
– В таком случае я вам расскажу теперь. Я работал на приисках по реке Гилли, где вступил в компанию с двумя другими диггерами. Мы добыли около сорока восьми фунтов золота. Золото мы сдавали на хранение в сберегательную кассу. Когда мы полностью окончили разработку нашего прииска, мы все вместе отправились в кассу и взяли наше золото. Мои два товарища жили в одной палатке и предложили мне отправиться к ним и там произвести дележ. По дороге мы зашли в таверну, с хозяином которой мои товарищи были хорошо знакомы: они попросили у него весы и гири. Купили они также и бутылку бренди – для бодрости как они выразились, – чтобы приятнее и успешнее разрешить нашу задачу. Потом мы пошли домой. Когда мы зашли в палатку, то заперли дверь и занавесили окно, чтобы никто не помешал нам. Прежде чем приступить к дележке, каждый из моих товарищей выпил по доброму стакану бренди; мне не хотелось пить, но, не желая ссориться со своими товарищами на прощанье, я взял стакан и тоже выпил. Сейчас же вслед за этим я потерял сознание и не помню, что происходило вокруг меня. Я пришел в себя только на следующее утро. Мои товарищи исчезли, и в палатке никого не было кроме меня. Они взяли все золото, в том числе мою долю, и скрылись. Больше я никогда не встречал никого из них. Это событие послужило для меня хорошим уроком. Я теперь всегда стараюсь избегать работать с людьми подозрительными и пьющими. Вы теперь вполне понимаете, что мне хотелось бы знать, какого сорта будут товарищи в нашей компании.
– На этот счет я ничего утешительного сказать вам не могу, – ответил я. – Для нашей работы они люди неподходящие. Один из них старый бездельник, другой в том же роде. Третий еще хуже первых двух. Двое остальных – пьяницы. Только один, который недавно вошел в наше товарищество, может быть назван настоящим работником.
– Это просто беда, – сказал Окс, – но, к сожалению, у меня в настоящее время нет никаких видов на будущее. Я выйду на работу завтра утром вместе с вами. Может быть, когда наш прииск будет приносить хороший доход, эти люди сделаются более трудолюбивыми.
На следующее утро в семь часов Окс был уже на работе. Джордж, один из наших товарищей, пришел немного позже. А еще позже пришел мистер Джон Дарби. Последний считал себя истинным джентльменом и презирал всякий труд. Только крайняя необходимость заставила его взяться за суровый труд рудокопа. При таких условиях работа его была, разумеется, ничтожна по своим результатам. К тому же и физически он был слаб для такой работы.
Когда Окс и Дарби встретились, они оказались старыми знакомыми. Дарби сейчас же начал свою болтовню, как будто для этого только и пришел. Но так как не было налицо двух товарищей, которых мы ждали с нетерпением, чтобы приступить к работе, то мы и не прерывали болтуна.
Я обратился к членам нашего товарищества с предложением приступить к более энергичной работе, а теперь дождаться остальных двух и с ними также поговорить об этом.
Наконец, показались давно ожидаемые товарищи. Но как только они подошли немного ближе, случилось нечто совершенно неожиданное. Увидев нового товарища, оба они быстро повернули обратно и пустились бежать с невероятной быстротой. В течение нескольких секунд Окс стоял в недоумении, но затем их поведение, очевидно, для него сделалось понятным, и, крикнув мне идти за ним, он побежал преследовать убегающих.
Но оба беглеца с такою быстротою удирали от нас, что скоро скрылись из виду. Дальнейшее преследование было бесполезно. Когда мы остановились, Окс пояснил мне, что эти люди и есть те товарищи, которые его ограбили.
Мы отправились в полицию и сделали заявление о случившемся. Затем мы поспешили к палатке беглецов. Само собой разумеется, нам осталось только констатировать факт, что «птички улетели». Так мы их потом и не нашли.
Когда Окс и я вернулись назад после преследования воров, то выяснилось, что за время нашего отсутствия случилось другое событие. Мистер Дарби успел в это время продать свой пай другому человеку, который вместо Дарби и явился на работу. Такая перемена была нам на руку. Вместо бесполезного и ленивого члена товарищества мы приобрели настоящего трудолюбивого работника.
Работа наша шла теперь очень успешно. Когда наш прииск был окончательно разработан и мы поделили добытое золото, ко мне пришел Окс и отдал мне за купленный у меня пай пятьдесят фунтов стерлингов.
– Вы устроили мое счастье, – сказал он, – и я завтра уезжаю. Я добыл то, что мне было необходимо. Я теперь могу сказать вам, что я намерен сделать с деньгами, которые заработал. У меня старик отец вот уже семь лет сидит в тюрьме за долги. Вся сумма его долгов – сто пятьдесят фунтов стерлингов. Шесть лет тому назад я ушел из дому и сделался моряком. Я задался целью заработать эти сто пятьдесят фунтов, чтобы взять отца из тюрьмы. Для молодого юноши эта сумма была очень велика. Проплавав немного, я увидел, что, оставаясь моряком, я никогда не заработаю нужной мне суммы. В это время в Австралии открыли золото. Я поехал в Мельбурн, а оттуда отправился на прииски. Я вступил в компанию с двумя диггерами. Счастье мне благоприятствовало. Казалось, что уже скоро наступит день, когда я обниму своего дорогого отца. Но когда я уже был у цели, мои компаньоны меня обокрали. Вы себе и представить не можете мое отчаяние. Я был близок к самоубийству. В это время вы сделали мне предложение вступить с вами в компанию. Я никогда не забуду того, что вы сделали для меня.
Прощаясь Окс обещал написать мне из Мельбурна и известить, на каком корабле он уедет.
Свое обещание он исполнил. Через неделю я получил от него письмо, в котором он извещал, что уезжает в Лондон на корабле «Кент».
Я мысленно пожелал ему попутного ветра.
28. ФАРРЕЛЬ И ЕГО ЖЕНА
Вскоре после отъезда Окса я перебрался на другой прииск, Кресвикский, в тридцати милях от Балларата.
Я вступил в компанию с двумя другими золотоискателями. Мы заняли прииск и начали работу. Почва была камениста, и наши кирки не годились для работы на такой почве. Необходимо было приобрести лом. Мы искали во всех приисковых лавках, но ни в одной из них лома не оказалось.
Тогда, с согласия товарищей, я отправился за покупкой лома в город. На обратном пути я свернул с дороги, чтобы не проходить через деревню чернокожих, и пошел лесом.
Я уже подходил к дому, как вдруг увидел дикаря, шедшего мне навстречу и размахивавшего большей дубиной. Я хотел уклониться от встречи с ним и повернул в другую сторону. Но он последовал за мной, проявляя враждебные намерения. Хотя, по-видимому, он был пьян, но это нисколько не мешало свободе его действий. Я пытался бежать, но он сделал невозможным для меня отступление. Я понял, что единственная надежда на спасение – остановиться и защищаться.
Дикарь дважды делал на меня нападение. Но я, хотя и с большим трудом, успел увернуться от него и отразить удар его страшной дубины купленным ломом.
Наконец он сделал третью попытку, и хотя я увернулся, но получил все-таки сильный удар дубиной.
Рассерженный, я не мог уже больше сдерживаться. Я поднял обеими руками лом, нацелился прямо в голову дикаря и опустил лом быстрым и сильным движением руки. Дикарь упал, как подкошенный. Я не могу и теперь хладнокровно вспоминать звук треснувшего черепа дикаря. После этого я постоянно избегал ходить этим местом. Слишком было тяжело.
Вскоре я опять встретился со своим калифорнийским знакомым Фареллем. Он очень обрадовался мне и на мой вопрос, что слышно о беглецах, рассказал следующее:
– Я видел Фостера и мою жену. Оказывается, что я в продолжение четырех месяцев жил вблизи них и не догадывался об этом.
– Что же вы с ними сделали?
– Ничего. Судьба отомстила им за меня. Скажу лишь, что Фостер – самый несчастный человек, какого я только встречал на этом свете. Он уже в продолжение шести недель лежит в ужаснейшей лихорадке и еще не скоро окончательно поправился. Я расскажу вам, как я с ним встретился.
Я был в своей палатке, когда услышал голос женщины, разговаривавшей с моим компаньоном перед палаткой. Женщина просила отдавать ей в стирку белье. Она говорила, что ее муж уже давно болен, и она не имеет ни копейки денег, чтобы купить хлеба. Голос показался мне очень знакомым. Я встал, осторожно выглянул из палаты и увидел свою беглую жену! Я дождался, пока она закончила разговаривать с товарищем и пошла домой. Я тоже, стараясь быть незамеченным, шел за нею до ее собственной палатки. Она вошла в нее, не заметив меня. Я вошел вслед за нею и совершенно неожиданно предстал перед преступной парочкой.
Моя жена сделалась бледною, как мел. Фостер же весь задрожал от страха. Они каждую минуту ожидали, что я их убью. «Не бойтесь, – сказал я,
– я не трону вас. Сама судьба позаботилась отомстить за меня. Вам придется испытать еще более тяжелые бедствия, и я пальцем о палец не ударю, чтобы хоть немного облегчить вашу участь».
Затем я обратился к своей жене и поблагодарил ее за то, что она была так добра, что оставила меня. Сказав им «прощайте», я ушел, оставив их размышлять о случившемся.
На следующий день я опять посетил их. Бедность их была прямо поражающая. В палатке не было ни крошки хлеба, и в продолжение нескольких дней они голодали. Я не почувствовал на этот раз никакого удовольствия при виде их ужасной бедности. Мне даже стало жаль их. Потрясенный до глубины души их несчастьем, я ушел. И больше не рассчитывал встречаться с ними.
Когда я вышел из палатки, жена моя последовала за мною. Она стала передо мною на колени и просила меня помочь ей вернуться к ее родителям. Она сказала, что узнала мне настоящую цену, когда лишилась меня, что она теперь любит меня больше всех на свете. Она сознает свою вину и не просит меня взять ее обратно. Единственно, о чем она просит, как о милости, это дать ей немного денег на дорогу к ее родителям.
Мне стало ее жаль, и я отправил ее домой. Я еще продолжаю любить ее и думаю, что этот урок послужит ей на пользу. Я тоже скоро уезжаю на родину и надеюсь еще быть счастливым.
Фостеру, которого подтачивает злой недуг, я также оставил немного денег, чтобы он не умер с голоду и скорее поправился.
Так окончился «роман» Фарреля, как он это называл. Вскоре после этого он уехал в Нью-Йорк, и о дальнейшей жизни его я ничего не слышал.
Я вступил в компанию с двумя другими золотоискателями. Мы заняли прииск и начали работу. Почва была камениста, и наши кирки не годились для работы на такой почве. Необходимо было приобрести лом. Мы искали во всех приисковых лавках, но ни в одной из них лома не оказалось.
Тогда, с согласия товарищей, я отправился за покупкой лома в город. На обратном пути я свернул с дороги, чтобы не проходить через деревню чернокожих, и пошел лесом.
Я уже подходил к дому, как вдруг увидел дикаря, шедшего мне навстречу и размахивавшего большей дубиной. Я хотел уклониться от встречи с ним и повернул в другую сторону. Но он последовал за мной, проявляя враждебные намерения. Хотя, по-видимому, он был пьян, но это нисколько не мешало свободе его действий. Я пытался бежать, но он сделал невозможным для меня отступление. Я понял, что единственная надежда на спасение – остановиться и защищаться.
Дикарь дважды делал на меня нападение. Но я, хотя и с большим трудом, успел увернуться от него и отразить удар его страшной дубины купленным ломом.
Наконец он сделал третью попытку, и хотя я увернулся, но получил все-таки сильный удар дубиной.
Рассерженный, я не мог уже больше сдерживаться. Я поднял обеими руками лом, нацелился прямо в голову дикаря и опустил лом быстрым и сильным движением руки. Дикарь упал, как подкошенный. Я не могу и теперь хладнокровно вспоминать звук треснувшего черепа дикаря. После этого я постоянно избегал ходить этим местом. Слишком было тяжело.
Вскоре я опять встретился со своим калифорнийским знакомым Фареллем. Он очень обрадовался мне и на мой вопрос, что слышно о беглецах, рассказал следующее:
– Я видел Фостера и мою жену. Оказывается, что я в продолжение четырех месяцев жил вблизи них и не догадывался об этом.
– Что же вы с ними сделали?
– Ничего. Судьба отомстила им за меня. Скажу лишь, что Фостер – самый несчастный человек, какого я только встречал на этом свете. Он уже в продолжение шести недель лежит в ужаснейшей лихорадке и еще не скоро окончательно поправился. Я расскажу вам, как я с ним встретился.
Я был в своей палатке, когда услышал голос женщины, разговаривавшей с моим компаньоном перед палаткой. Женщина просила отдавать ей в стирку белье. Она говорила, что ее муж уже давно болен, и она не имеет ни копейки денег, чтобы купить хлеба. Голос показался мне очень знакомым. Я встал, осторожно выглянул из палаты и увидел свою беглую жену! Я дождался, пока она закончила разговаривать с товарищем и пошла домой. Я тоже, стараясь быть незамеченным, шел за нею до ее собственной палатки. Она вошла в нее, не заметив меня. Я вошел вслед за нею и совершенно неожиданно предстал перед преступной парочкой.
Моя жена сделалась бледною, как мел. Фостер же весь задрожал от страха. Они каждую минуту ожидали, что я их убью. «Не бойтесь, – сказал я,
– я не трону вас. Сама судьба позаботилась отомстить за меня. Вам придется испытать еще более тяжелые бедствия, и я пальцем о палец не ударю, чтобы хоть немного облегчить вашу участь».
Затем я обратился к своей жене и поблагодарил ее за то, что она была так добра, что оставила меня. Сказав им «прощайте», я ушел, оставив их размышлять о случившемся.
На следующий день я опять посетил их. Бедность их была прямо поражающая. В палатке не было ни крошки хлеба, и в продолжение нескольких дней они голодали. Я не почувствовал на этот раз никакого удовольствия при виде их ужасной бедности. Мне даже стало жаль их. Потрясенный до глубины души их несчастьем, я ушел. И больше не рассчитывал встречаться с ними.
Когда я вышел из палатки, жена моя последовала за мною. Она стала передо мною на колени и просила меня помочь ей вернуться к ее родителям. Она сказала, что узнала мне настоящую цену, когда лишилась меня, что она теперь любит меня больше всех на свете. Она сознает свою вину и не просит меня взять ее обратно. Единственно, о чем она просит, как о милости, это дать ей немного денег на дорогу к ее родителям.
Мне стало ее жаль, и я отправил ее домой. Я еще продолжаю любить ее и думаю, что этот урок послужит ей на пользу. Я тоже скоро уезжаю на родину и надеюсь еще быть счастливым.
Фостеру, которого подтачивает злой недуг, я также оставил немного денег, чтобы он не умер с голоду и скорее поправился.
Так окончился «роман» Фарреля, как он это называл. Вскоре после этого он уехал в Нью-Йорк, и о дальнейшей жизни его я ничего не слышал.
29. ИСПОВЕДЬ КАТОРЖНИКА
Прошло еще несколько времени. Я работал на приисках около Авоки. Моим компаньоном был на этот раз «бывший преступник». Таких людей было в то время очень много в Австралии, особенно в Южном Уэльсе. После отбытия каторги все эти люди устремлялись на золотые прииски, рассчитывая на быстрое обогащение.
Мой новый товарищ был человек скромный, задумчивый. Как-то мы с ним разговорились, и я выразил желание узнать историю его жизни.
– Вы хотите узнать мою жизнь, – сказал он. – Извольте, я доставлю вам это удовольствие. В моей жизни нет ничего такого, о чем бы мне стыдно было рассказывать. Я никогда не сделал ничего дурного, то есть никого не ограбил, никого не обворовал, никого не обманул. Я уроженец Бирмингема и в этом городе до двадцати лет. Мой отец был форменный пьяница, и те несчастные деньги, которые зарабатывал, он сейчас же относил в кабак. Его самого и четырех маленьких детей содержали мы втроем – моя мать, я и мой брат, который был на один год моложе меня. В Бирмингеме не было детей, которые любили бы своих родителей больше, чем я и мой брат. Мы с необычайной нежностью относились к нашим маленьким братьям и сестрам. Всеми силами мы старались, насколько возможно, помогали нашей матери в ее трудах. Однажды вечером мой младший брат и я возвращались с работы. На улице, на небольшом расстоянии от нас, мы увидели нашего отца. Он был совершенно пьян. Его окружали три полисмена – двое из них держали его под руки. В пьяном виде мой отец был очень задорен. Полицейские старались успокоить его своими кулаками. Один из них ударил его палкой по голове с такой силой, что по лицу потекла кровь. Мой брат и я подбежали и попросили позволить нам отвести его спокойно домой. Но в это время мой отец набросился на полицейских и стал рвать на них одежду. Они отказались отпускать его с нами домой и решили доставить его на полицейский пост. Мы просили, чтобы они поручили это сделать нам, и я, взяв отца за руку, стал уговаривать его идти спокойно вместе с нами. Полицейский грубо оттолкнул меня в сторону и схватил отца за шиворот. Он пытался потащить его вперед силой, подталкивая кулаками. Еще раз мы вмешались и обратились к полицейским с просьбой не бить отца и отпустить его с нами.
В это мгновение один из полицейских крикнул: «А, вы отбивать» и все трое набросились на меня и на моего брата. Один из них схватил меня за горло и ударил меня несколько раз палкой по голове. Я вступил с ним в борьбу, и скоро мы оба лежали на земле. Пытаясь подняться, я повернул голову и увидел своего брата лежащим на мостовой, все лицо его было залито кровью. Полицейский, который упал вместе со мною, снова схватил меня за горло и начал бить меня палкой, как только мы оба встали на ноги. На мостовой лежал камень, фунтов девяти весу. Я, не помня себя, схватил этот камень и бросил его в голову моего противника. Полицейский упал, точно подкошенный. Когда я оглянулся вокруг, то увидел, что мой брат, который был очень силен, справился с двумя остальными полицейскими. Он скоро пришел в себя и помог мне поднять и отнести упавшего полицейского в ближайшую гостиницу. Там раненный мною человек умер несколько часов спустя после схватки.
Меня судили и приговорили к каторжным работам на девять лет. Вскоре меня отправили в Новый Южный Уэльс. Я не буду вам рассказывать о тех мучениях, которые мне пришлось испытать в остроге. Скажу только, что по моим наблюдениям люди, попадавшие на каторгу за сравнительно легкие проступки, всегда выходили из острога вконец испорченными и преступными.
По отбытии срока наказания я вышел на свободу. Я искал работы и нанялся работником к одному скваттеру на ферму. При расчете он меня обманул. Я жаловался, но разве судья поверит бывшему каторжнику! Вскоре этот скваттер погорел. И хотя я в этом пожаре был совершенно невиновен, меня все-таки судили по обвинению в поджоге, и, несмотря на то, что против меня не было никаких улик, я был приговорен к тюремному заключению на пять лет.
Мой новый товарищ был человек скромный, задумчивый. Как-то мы с ним разговорились, и я выразил желание узнать историю его жизни.
– Вы хотите узнать мою жизнь, – сказал он. – Извольте, я доставлю вам это удовольствие. В моей жизни нет ничего такого, о чем бы мне стыдно было рассказывать. Я никогда не сделал ничего дурного, то есть никого не ограбил, никого не обворовал, никого не обманул. Я уроженец Бирмингема и в этом городе до двадцати лет. Мой отец был форменный пьяница, и те несчастные деньги, которые зарабатывал, он сейчас же относил в кабак. Его самого и четырех маленьких детей содержали мы втроем – моя мать, я и мой брат, который был на один год моложе меня. В Бирмингеме не было детей, которые любили бы своих родителей больше, чем я и мой брат. Мы с необычайной нежностью относились к нашим маленьким братьям и сестрам. Всеми силами мы старались, насколько возможно, помогали нашей матери в ее трудах. Однажды вечером мой младший брат и я возвращались с работы. На улице, на небольшом расстоянии от нас, мы увидели нашего отца. Он был совершенно пьян. Его окружали три полисмена – двое из них держали его под руки. В пьяном виде мой отец был очень задорен. Полицейские старались успокоить его своими кулаками. Один из них ударил его палкой по голове с такой силой, что по лицу потекла кровь. Мой брат и я подбежали и попросили позволить нам отвести его спокойно домой. Но в это время мой отец набросился на полицейских и стал рвать на них одежду. Они отказались отпускать его с нами домой и решили доставить его на полицейский пост. Мы просили, чтобы они поручили это сделать нам, и я, взяв отца за руку, стал уговаривать его идти спокойно вместе с нами. Полицейский грубо оттолкнул меня в сторону и схватил отца за шиворот. Он пытался потащить его вперед силой, подталкивая кулаками. Еще раз мы вмешались и обратились к полицейским с просьбой не бить отца и отпустить его с нами.
В это мгновение один из полицейских крикнул: «А, вы отбивать» и все трое набросились на меня и на моего брата. Один из них схватил меня за горло и ударил меня несколько раз палкой по голове. Я вступил с ним в борьбу, и скоро мы оба лежали на земле. Пытаясь подняться, я повернул голову и увидел своего брата лежащим на мостовой, все лицо его было залито кровью. Полицейский, который упал вместе со мною, снова схватил меня за горло и начал бить меня палкой, как только мы оба встали на ноги. На мостовой лежал камень, фунтов девяти весу. Я, не помня себя, схватил этот камень и бросил его в голову моего противника. Полицейский упал, точно подкошенный. Когда я оглянулся вокруг, то увидел, что мой брат, который был очень силен, справился с двумя остальными полицейскими. Он скоро пришел в себя и помог мне поднять и отнести упавшего полицейского в ближайшую гостиницу. Там раненный мною человек умер несколько часов спустя после схватки.
Меня судили и приговорили к каторжным работам на девять лет. Вскоре меня отправили в Новый Южный Уэльс. Я не буду вам рассказывать о тех мучениях, которые мне пришлось испытать в остроге. Скажу только, что по моим наблюдениям люди, попадавшие на каторгу за сравнительно легкие проступки, всегда выходили из острога вконец испорченными и преступными.
По отбытии срока наказания я вышел на свободу. Я искал работы и нанялся работником к одному скваттеру на ферму. При расчете он меня обманул. Я жаловался, но разве судья поверит бывшему каторжнику! Вскоре этот скваттер погорел. И хотя я в этом пожаре был совершенно невиновен, меня все-таки судили по обвинению в поджоге, и, несмотря на то, что против меня не было никаких улик, я был приговорен к тюремному заключению на пять лет.