Тем не менее у меня оставалась крохотная надежда. Бен Брас обещал, что как только он получит разрешение поехать на берег, он попросит капитана отпустить меня с ним. Перспектива этой поездки приводила меня в восторг, хотя я и не надеялся на успех.
Тем временем я старался развлечь себя, чем-нибудь разнообразить дни, внимательно наблюдая за всем окружающим. Все, что я видел с палубы "Пандоры", было ново для меня и потому интересно. Мы находились в стране, совсем необитаемой. Расположенные на берегу бараки и хижины были жилищем временным. Дворец его величества находился внутри страны, в более возвышенной местности. Климат там был здоровый; западный же берег Африки, куда мы приплыли, отличается очень плохим климатом. Король являлся сюда один только раз в году, когда приезжали суда, покупающие негров. Он пригонял с собой собранное им стадо, стадо людей, и это составляло ему главный доход. Во время этой поездки его сопровождали телохранители, министры, жены и все придворные женщины, потому что суда привозили ром и водку, и тут же, на месте, устраивались празднества или, вернее, грубые оргии, доставлявшие громадное наслаждение придворным его величества.
Все остальное время бараки и хижины короля стояли пустыми. Дикие звери, менее жестокие и страшные, чем люди, занимали их место, и только их голоса раздавались среди лесной тишины.
Вот почему я находил столько прелести в окружающем меня лесу, который производил на меня могучее, чарующее впечатление. Я видел гиппопотамов, плавающих по реке и затем медленно вылезающих на берег. Их было два вида: одни больше, а другие поменьше - об этих очень мало известно. Не проходило и часа, чтобы я не увидел громадных крокодилов, точно древесные стволы, лежащих неподвижно на берегу реки и преследующих в воде какую-нибудь рыбу. Большие морские свиньи выскакивали из воды и так близко подплывали к нашему судну, что я мог ударить их гандшпугом. Они живут в океане, но иногда заходят в реку и плывут вверх по течению до того места, где могут найти себе корм ("Пандора", к моему удовольствию, стояла как раз в том месте, где было много любимых морскими свиньями растений).
Я видел также амфибий разных видов, большую ящерицу, которая по своим размерам могла бы поспорить с некоторыми крокодилами, мне встретилось и одно очень редкое красновато-рыжее животное - речная свинья из Камеруна, от которого мы были недалеко.
По берегу проходили сухопутные животные. Я заметил льва, мелькавшего между деревьями, больших обезьян, черных и красновато-рыжих, крики, вой и болтовня которых не умолкали даже ночью. Бесчисленное множество диких голубей, попугаи, разные необычные птицы перелетали над рекой с одного берега на другой, сидели на верхушках деревьев, откуда доносилось к нам самое разнообразное пение...
Будь я свободен, я никогда не устал бы смотреть на эту полную жизни картину, все эти голоса, поражавшие мой слух, все эти животные, проходившие мимо моих глаз, еще больше увеличивали мое желание посетить эти места.
Какова же была моя радость, когда Бен объявил мне, что на следующий день он получает отпуск, и я буду сопровождать его! Милость эта была оказана мне не ради моего удовольствия: Бен заявил, что я ему необходим, так как он хочет поохотиться, и ему нужен помощник, чтобы нести дичь, а потому меня отпустили из одной только любезности к нему. Мне, впрочем, были совершенно безразличны мотивы, заставившие капитана дать мне несколько часов отдыха. Я был слишком счастлив, чтобы думать о таких пустяках, и готовился следовать за Беном с таким чувством радости, какого я впоследствии никогда больше не испытывал.
Х
На рассвете следующего дня мы покинули "Пандору". Два приятеля Бена Браса отвезли нас на берег на лодке и вернулись на судно. Я не успокоился до тех пор, пока не ступил ногой на землю, мне все время казалось, что мои мучители раскаются в своем великодушии, крикнут гребцам остановиться и прикажут мне вернуться обратно. Я вздохнул с облегчением только после того, как углубился в чащу леса, скрывшую меня от взора моих врагов.
Я почувствовал себя вполне счастливым! Я прыгал от радости, бегал, как безумный, танцевал, размахивал руками, смеялся и плакал, я вел себя так, что Бен Брас подумал, что я сошел с ума. Нет слов, чтобы выразить чувства, испытанные мной в ту минуту. Я снова был на земле, ноги мои отдыхали на мягкой траве, после того, как в течение двух месяцев они ходили по твердой палубе судна. Вместо леса мачт, шестов рангоута и просмоленных канатов, окружавших меня на борту, передо мной высились огромные деревья, раскачивавшие над моей головой гибкие ветви с зелеными листьями. Ветер, вместо того чтобы свистеть между снастями или гудеть, ударяясь о паруса, слегка шептал, шелестя листвой деревьев, и доносил до меня пение птиц. Но главное - я был свободен, я мог думать, говорить, двигаться, - и это в первый раз с тех пор, как я ступил на "Пандору"!
Передо мной не было гнусных лиц, в моих ушах не раздавались плоские шутки и ужасные проклятия, выкрикиваемые хриплыми голосами, глаза отдыхали на прекрасном и добром лице моего мужественного друга, веселые слова которого находили себе отзвук в моем сердце; и он сам был счастлив возможности провести несколько часов на свободе.
Мы собирались охотиться, а потому запаслись необходимым количеством оружия, которое, собственно говоря, ничего не имело общего с обыкновенным охотничьим оружием. Бен нес большой мушкет времен королевы Анны, который был так тяжел, что мог отдавить плечо любому гренадеру, но возьми Бен Брас даже пушку, он и тогда бы не почувствовал, какую тяжесть тащит на себе. Я же был вооружен громадным пистолетом, которым можно было пользоваться разве что при взятии судна на абордаж, но никак не для охоты. Кроме этого, у нас был с собой фунт дроби в кисете для табаку и небольшое количество пороху, который мы несли в бутылке из-под имбирного пива - любимого напитка англичан. Для пыжей мы взяли пакли, которой конопатят суда. И вот с такой оснасткой мы собирались охотиться на всех пернатых и четвероногих, которые повстречались бы нам на пути.
Мы долго ходили по лесу, но не встретили никаких животных, а только их следы. Над нами пели и щебетали птицы, по звуку можно было сказать, что они находятся на расстоянии нашей дроби, но как мы ни смотрели в ту сторону, откуда слышались их голоса, мы не увидели ни единого перышка. Птицы, конечно, видели нас прекрасно, да и мы в свою очередь могли бы увидеть их, знай только, где они прячутся. Но они терялись среди ветвей и листьев - природа позаботилась о том, чтобы дикие животные могли прятаться, пользуясь своей окраской, среди леса. Пятнистая шкура пантеры и леопарда, несмотря на свой блеск, мало отличается от рыжеватых сухих листьев, которыми усыпан лес; попугаи, живущие среди зеленых деревьев, сами бывают такого же цвета; на скалах встречаются серые попугаи, тогда как живущие среди стволов гигантских деревьев бывают более темного цвета.
Вот почему мы долго ходили, не заметив ни единого перышка. Однако судьба наконец сжалилась над нами. Мы увидели большую бурую птицу, спокойно сидевшую на нижней ветке дерева, лишенного листьев.
Я остановился на некотором расстоянии, а Бен двинулся вперед, чтобы подстрелить птицу. Мой друг передвигался бесшумно - этому он научился, будучи какое-то время браконьером. Осторожно скользил он от одного дерева к другому, пока не подошел, наконец, к тому месту, где сидела его жертва. Простодушное создание не обратило ни малейшего внимания на охотника, который уже даже не старался скрыть своего присутствия. Бен, твердо решивший не возвращаться с пустыми руками, приблизился так, чтобы не промахнуться. Птица сидела неподвижно, и можно было подумать, что это чучело, набитое соломой. Бен поднял мушкет времен королевы Анны, спустил курок - и птица упала мертвой.
Я подбежал, чтобы поднять ее; это была большая птица, по виду и по размерам очень похожая на индюка: голова и шея у нее были такие же красные и без перьев. Бен был убежден, что это дикая индейка. Что же касается меня, я этому не верил - я прекрасно помнил, что индейки встречаются в Америке и в Австралии, но их нет в Африке. Зато здесь водятся дрофы двух видов и другие птицы, похожие на индеек. Поэтому я заключил, что это одна из таких птиц, и хотя это не индейка, все же из нее должно выйти вкусное жаркое. Надеясь на то же самое, Бен Брас поднял птицу и перекинул ее через плечо, затем зарядил мушкет, и мы отправились дальше.
Не успели мы сделать и десяти шагов, как увидели наполовину съеденный труп животного. Бен сказал мне, что это лань. С первого взгляда можно было, пожалуй, поверить в это, но я заметил, что у животного простые рога, а не ветвистые, к тому же я читал, что в Африке нет ни оленей, ни диких коз, за исключением одного вида, который встречается в северной части, на большом расстоянии от того места, где мы были. Я сказал Бену, что это, вероятно, антилопа, заменяющая в Африке лосей, диких коз и оленей. Бен никогда не слышал о существовании антилоп и не хотел верить моим словам.
- Антилопа! - с презрением воскликнул он. - Нет, нет, Вилли! Это лань и ничто другое! Какая жалость, что она мертвая. Знатный был бы у нас груз, не правда ли, малыш?
- Да, - ответил я озабоченно, потому что подумал о другом. Антилопа была разорвана каким-то хищным животным, которое съело почти половину ее. Бен предположил, что антилопой пообедал, вероятно, шакал, а быть может, и волк. Я так же думал сначала, но предположить, что мы ошибаемся, меня заставили глаза антилопы, вернее то место, которое они когда-то занимали. Глазные орбиты антилопы были совершенно пусты. Это обстоятельство поразило меня. Очевидно было, что это сделал не шакал и тем более не волк - глаз антилопы был слишком мал для того, чтобы животное могло его вырвать. Только клюв птицы, питающейся падалью, мог проникнуть туда, и клюв этот принадлежал, по всей вероятности, хищной птице.
Какую же птицу нес Бен на своем плече? Теперь я знал это. Место, где мы ее встретили, соседство падали, ее неподвижность при виде приближающегося охотника, лысая голова, совершенно голая шея подтверждали, что это был гриф. Я читал, что бывают случаи, когда ее убивают палкой, особенно когда у нее полный желудок. Присутствие наполовину съеденной антилопы доказывало достаточно, что гриф наелся по горло падалью, и его неподвижное состояние было теперь понятно.
Я уже знал наверняка, какую дичь мы несли, но мне нелегко было сказать о своем открытии Бену, мне хотелось, чтобы он сам заметил свою ошибку. Мне недолго пришлось ждать этого. Не сделали мы и ста шагов, как Бен развязал веревку, придерживавшую птицу, перетащил ее через плечо, поднес к носу и вдруг отбросил прочь.
- Индейка? Ах, Вилли, нет! Это не индейка! Это проклятый коршун, черт его возьми, он пахнет падалью!
XI
Я сделал вид, что удивлен, хотя еле удерживался от смеха, глядя на своего смущенного друга. Действительно, ужасный запах, издаваемый отвратительным грифом, походил на запах мертвой антилопы, которую мы видели несколько минут назад. Только теперь, когда запах падали поразил нос Бена, он поверил, что дичь его - не индейка. Он, конечно, прекрасно знал грифа Пондишери, которого видел в Индии, или желтоватого грифа, которого встречал в Гибралтаре и на берегах Нила. Но убитая птица была гораздо меньше; она походит на индейку и встречается только в Африке, на ее западном берегу. Впоследствии я изъездил почти все страны мира и никогда не встречал грифа такого рода. Что же удивительного в том, что мой товарищ не мог его узнать, в первый раз очутившись в тех местах?
Выражение лица Бена, когда он отбрасывал от себя вонючую бестию, было до того смешным, что я расхохотался бы от души, если бы не боялся оскорбить его, так как ему и без того было досадно. Желая, напротив, заставить его забыть это маленькое происшествие, я подошел к отвратительной птице, притворился удивленным и затем согласился с ним, что это действительно гриф. После этого мы пошли дальше наудачу, надеясь встретить какую-нибудь дичь, более вкусную на этот раз.
Недалеко от того места, где Бен бросил грифа, мы вошли в большой пальмовый лес, вид которого вполне удовлетворил меня. Если я когда-либо, мечтая о далеких странах, желал чего-нибудь, так это увидеть все удивительные деревья, растущие в жарком климате земного шара, о которых я так много читал в описаниях разных путешествий. Увидя пальмовый лес, я понял, что самые блестящие рассказы дают далеко не полное представление о красотах природы. Из всех образцовых произведений ее я ничего не видел, что привело бы меня в такой неописуемый восторг.
Есть много видов пальм, которые растут лишь отдельно и никогда не образуют лесов, состоящих исключительно из одних пальм. Но пальмы, образовавшие лес, куда мы только что вошли, принадлежали к одному из самых благородных видов этого великолепного семейства. Потом я узнал, что это были масляные пальмы, известные у африканцев западного берега под названием мава; ученые называют их Elais guineensis.
Пальма это похожа на кокосовую, она средней толщины - около метра в окружности и достигает 30 метров высоты. Верхушка ее украшена пятиметровой длины листьями, напоминающими страусовые перья и грациозно спускающимися вниз в виде зонтика. Под тенью этих великолепных листьев, в том месте, где они ответвляются от ствола, вырастают плоды элаиса - орехи величиной в голубиное яйцо. Они растут громадными кистями, похожими на гроздья фиников. Скорлупу ореха покрывает мясистая оболочка, похожая на оболочку, покрывающую обычный грецкий орех, но более маслянистая; из нее добывают пальмовое масло, о котором я уже говорил. Из сердцевины ореха также можно получить масло. Сделать это гораздо сложнее, зато такое масло более высокого качества, чем масло, получаемое из оболочки ореха.
Нет ничего более впечатляющего, чем вид пальмы с длинными гроздьями зрелых ярко-желтых плодов, которые красиво выделяются на темно-зеленом фоне листьев, грациозно склонившихся над ними, как бы для защиты золотых кистей от палящих лучей тропического солнца.
Особенно хороши элаисы, когда они образуют целый лес, как тот, куда мы вошли с Беном. Даже этот суровый матрос был явно тронут грандиозным зрелищем, которое открылось перед его глазами, и вместе со мной восхищался великолепной картиной.
Всюду, куда проникал наш взор, мы видели стройные стволы, до того прямые и ровные, что их можно было принять за колонны, воздвигнутые руками человека. Они поддерживали свод листьев, развернутых над нашими головами. Грациозные изгибы этих перистых листьев, как бы выточенных резцом, представляли собой настоящие аркады. С верхушек этих колонн, точно золотые люстры, спускались яркие кисти.
Мы прошли больше мили по этому чудному лесу, но несмотря на его красоту, стремились поскорее выйти из него. И не потому, что там было темно - пальмы, защищающие нас от прямых солнечных лучей, умеряли их жар, но не лишали нас света; все кругом имело смеющийся и волшебный вид. Дело в том, что под этими чудесными деревьями совершенно невозможно было идти: вся почва была покрыта орехами, так, как бывает покрыта земля под яблонями после ночной бури. Местами плодов было так много, что не было возможности их обойти, и мы давили их, скользя по маслянистой мякоти, липкой, как смола, в которой находилось множество косточек, затруднявших ходьбу. Иногда к нашей обуви приставала целая кисть плодов, и тогда приходилось останавливаться, чтобы отлепить ее. Мы шли вперед спотыкаясь и только через час добрались до опушки леса.
Я очень обрадовался, увидев другие деревья. Они были не так красивы, зато под ними можно было идти спокойно, не рискуя упасть на каждом шагу или споткнуться и получить растяжение связок. Пройдя некоторое время под густым сводом этого леса, мы решили выйти из него на равнину, так как не было никакой дичи. К тому же, тем, кто привык жить всегда на открытой местности, большие леса не особенно нравятся. Сначала вас поражает их величественный вид, но затем утомляет однообразие: все деревья похожи одно на другое, все породы одинаковы; густой слой сухих листьев под ногами шуршит однообразно и постепенно начинает раздражать, и вы в конце концов стремитесь туда, где видите над собой голубое небо, где кругом - безграничный горизонт, где нежная и зеленая трава расстилается под ногами, точно мягкий, пушистый ковер, по которому так приятно ступать.
Спутник мой чувствовал приблизительно то же самое, а кроме того, на равнине он надеялся найти какую-нибудь дичь. Желание наше скоро исполнилось. Не прошли мы и четверти мили с того места, где простились с элаисами, как увидели потоки солнечных лучей, лившихся сквозь деревья, и кусочек голубого неба. Мы бросились в том направлении и через несколько минут были уже на краю обширной равнины, которая терялась далеко на горизонте. То тут, то там виднелись великолепные деревья, росшие то в одиночку, то группами; все они были так разбросаны, что представляли собой великолепно спланированный парк. Но нигде не видно было ни дома, ни хижины, ничего, что бы указывало на присутствие человека.
Что касается животных, то на равнине мы увидели их очень много. Бен назвал и их оленями, хотя это были антилопы, что можно было определить по их рогам. Какое, впрочем, нам было дело до этого - как бы они ни назывались, мы обрадовались, встретив их, потому что надеялись на хорошую охоту. Мы остановились посреди одной из групп деревьев, чтобы посоветоваться, как нам лучше подойти к дичи. Мы решили, что лучше всего пробираться под прикрытием деревьев, разбросанных по равнине. И вот, то согнувшись, то на четвереньках двинулись мы вперед и так добрались до небольшой рощи, откуда решили начать охоту. Не без труда и царапин проложили мы себе дорогу среди акаций, алоэ и разных колючих кустарников.
Несмотря, однако, на все эти препятствия, мы все-таки приблизились к стаду. С волнением увидели мы, что антилопы продолжают пастись, не выказывая ни малейшего беспокойства, и находятся на расстоянии выстрела нашего древнего мушкета. Я не имел намерения стрелять из своего пистолета: я бы растратил только напрасно свой порох. Мне просто хотелось видеть, что будет, и ради этого я последовал за своим спутником.
Я недолго ждал. Бен понял, что надо спешить, антилопы, спокойно пасшиеся до сих пор, вдруг подняли головы и, повернув свои нежные мордочки в нашу сторону, почуяли, по-видимому, что вблизи них находится враг.
Мой товарищ положил дуло своего мушкета на ветку, тщательно прицелился и спустил курок. В ту же минуту антилопы понеслись прочь и исчезли прежде, чем смолкло эхо выстрела. Бен был уверен, что попал в антилопу. Впрочем, охотники никогда не сознаются, что промахнулись, если верить их рассказам, то количество животных, раненных ими и убежавших от них, превзошло бы всякую разумную вероятность.
Дело в том, что у Бена была слишком мелкая дробь для такого крупного животного, как антилопа: он мог бы сто раз стрелять и попадать в цель, но убить антилопу ему не удалось.
XII
Бен страшно теперь сожалел, что не взял с собой пуль или, по крайней мере, несколько кусочков железа, а что касается дроби, то на нашем судне и не было более крупной. Когда мы отплывали, наше честолюбие не было таким сильным, чтобы мы могли мечтать об антилопах. Мы взяли с собой все необходимое для охоты на пернатых такой величины, какой они встречаются вблизи нашего Портсмута. Поэтому только птицы, и притом птицы небольшие, могли опасаться ловкости моего спутника. Бену не удалось бы убить и грифа, не стреляй он в него прямо в упор. Но к чему эти сожаления? Мы зашли слишком далеко, чтобы возвращаться за пулями, особенно по такой ужасной жаре. К тому же, нам пришлось бы снова проходить через элаисовый лес. Поэтому мы решили пойти в обход, лишь бы снова не проходить через него. Бен сказал, что мы обойдемся и без пуль, снова зарядил мушкет, и мы отправились на поиски дичи, более подходящей к нашему оружию.
Мы прошли еще немного, когда наше внимание привлекло очень странное дерево. Оно стояло особняком, хотя на некотором расстоянии от него находилось еще несколько таких же деревьев, но значительно ниже. То, что эти деревья принадлежат к одному виду, было несомненно, хотя некоторые отличия и существовали. Однако одинаковые листья и еще некоторые признаки указывали на то, что эти отличия - лишь следствие возраста. Маленькие деревья, следовательно, более молодые, доходили до полутора-двух метров высоты и имели около полуметра в окружности. Любопытнее всего было то, что вверху деревья были толще, чем у основания, точно кто-то нарочно вырвал их и посадил верхушками вниз. Ни веточки, ни сучка не росло на этих странных стволах. Лишь верхушки их венчались толстыми пучками длинных массивных листьев, прямых и жестких, которые походили скорее на клинки шпаги и тянулись во все направления, образуя шар. Если вам случалось когда-нибудь видеть алоэ, вы легко можете представить себе листву этого странного дерева. Оно похоже также на другое растение, известное под названием юкка; между ними так много общего, что впоследствии, когда я увидел юкку в Мексике и в Южной Америке, я был поражен и подумал, что эти растения принадлежат к одному семейству, хотя ботаники относят их к разным семействам.
С удивлением смотрели мы на странную листву этого дерева. Бен высказал предположение, что это пальма. Свое мнение он основывал на внешнем виде молодых деревьев, растущих кругом своего громадного предка. Отсутствие веток, круглый ствол, увенчанный пучком листьев, ввели в заблуждение не одного Бена. Всякий, кому никогда не приходилось изучать ботаники, делал такой же ошибочный вывод. Для матросов любое дерево, листья которого растут прямо из ствола и лучами расходятся во все стороны, как алоэ и юкка, представляет собой пальму.
Я был также не очень-то силен в ботанике и наверняка присоединился бы к мнению Бена, не знай совершенно случайно, что эти деревья не пальмы. У меня была одна книга, в которой описывались разные чудеса природы. Я очень любил ее, перечитывал раз десять или пятнадцать, и каждый раз с большим удовольствием. Среди чудес, описанных автором, упоминалось в высшей степени любопытное дерево, которое растет на Канарских островах и называется драконовым деревом Оротавы. По словам Гумбольдта, оно достигает двадцати метров в высоту и почти четырех метров в окружности. Если сделать надрез на этом дереве, из него начинает вытекать сок кроваво-красного цвета, который называется драконовой кровью. Такой сок дает не только драконовое дерево, но и некоторые другие, и несмотря на то, что они принадлежат к разным видам, они также называются драконовыми деревьями. Дерево Оротавы на протяжении шести метров совсем не имеет сучьев, затем оно разделяется на множество коренастых веток, которые отходят от ствола, как рожки канделябра. Каждая ветвь имеет на конце пучок жестких листьев, описанных мной выше. Из середины этих пучков поднимается стрелка цветов, вместо которых появляются впоследствии маленькие орешки.
Гумбольдт в своем рассказе упоминает, что драконовое дерево Оротавы росло на Канарских островах еще четыреста лет тому назад, когда испанцы появились там впервые, и с тех пор почти не выросло. Впоследствии я посетил Канарские острова и видел это чудо растительного мира, с которым после посещения Гумбольдта случилось неприятное происшествие - во время грозы в июне 1819 года половина кроны этого исполина была сорвана бурей. Однако дерево живет, и жители Оротавы, которые очень гордятся им, поместили на нем табличку с указанием года и числа события.
Вы до сих пор, конечно, не можете понять, что общего имеет драконовое дерево Оротавы с Беном Брасом и с деревьями, привлекающими наши взоры. Сейчас вы это поймете. В книге, где было описано это дерево, находилась гравюра, хотя и грубо, но настолько верно изображавшая его, что я сразу смог узнать, к какому семейству принадлежали деревья, увиденные нами.
Я сказал об этом Бену Брасу, который упорно продолжал называть это дерево пальмой. Он стал спорить со мной.
- Как, - горячился он, - ты можешь узнать это дерево, когда в первый раз видишь его?
Я рассказал ему тогда о книге и о гравюре, оставшейся у меня в памяти, но он по-прежнему мне не верил.
- Хочешь, я докажу тебе, что я прав? - сказал я. - Это совсем не трудно.
- Каким образом? - спросил Бен Брас.
- Если из этого дерева пойдет кровь, - ответил я, - то это - драконовое дерево.
- Если из дерева пойдет кровь? - воскликнул мой спутник. - Да ты сошел с ума, Вилли! Кто видел когда-нибудь, чтобы у деревьев была кровь?
- Я говорю о соке.
- А, чтоб тебя! Ну, конечно, у деревьев бывает сок, кроме тех, что умерли.
- Но не красный.
- Как! А ты думаешь, что сок этого дерева красный?
- Красный, как кровь, я уверен в этом.
- Посмотрим, малыш! Это очень легко: мы сделаем надрез и увидим, какой сок течет в его ужасных жилах, потому что, не в обиду будь ему сказано, я ничего более ужасного не встречал в своей жизни. Ни мачты из этого дерева не сделать, ни даже маленькой реи, зато оно достаточно безобразно, чтобы служить виселицей.
Бен направился к драконовому дереву, я - следом за ним. Мы шли не спеша, торопиться нам было некуда, дерево оставалось на месте, не то что антилопа или птица. Ни под ним, ни на его ветвях ничего не было видно. Его листья легче было сломать, чем расшевелить, поэтому легкий ветерок не мог привести их в движение. Но по мере того как мы приближались, этот ветерок доносил до нас запах цветов, находящихся на нем.
Тем временем я старался развлечь себя, чем-нибудь разнообразить дни, внимательно наблюдая за всем окружающим. Все, что я видел с палубы "Пандоры", было ново для меня и потому интересно. Мы находились в стране, совсем необитаемой. Расположенные на берегу бараки и хижины были жилищем временным. Дворец его величества находился внутри страны, в более возвышенной местности. Климат там был здоровый; западный же берег Африки, куда мы приплыли, отличается очень плохим климатом. Король являлся сюда один только раз в году, когда приезжали суда, покупающие негров. Он пригонял с собой собранное им стадо, стадо людей, и это составляло ему главный доход. Во время этой поездки его сопровождали телохранители, министры, жены и все придворные женщины, потому что суда привозили ром и водку, и тут же, на месте, устраивались празднества или, вернее, грубые оргии, доставлявшие громадное наслаждение придворным его величества.
Все остальное время бараки и хижины короля стояли пустыми. Дикие звери, менее жестокие и страшные, чем люди, занимали их место, и только их голоса раздавались среди лесной тишины.
Вот почему я находил столько прелести в окружающем меня лесу, который производил на меня могучее, чарующее впечатление. Я видел гиппопотамов, плавающих по реке и затем медленно вылезающих на берег. Их было два вида: одни больше, а другие поменьше - об этих очень мало известно. Не проходило и часа, чтобы я не увидел громадных крокодилов, точно древесные стволы, лежащих неподвижно на берегу реки и преследующих в воде какую-нибудь рыбу. Большие морские свиньи выскакивали из воды и так близко подплывали к нашему судну, что я мог ударить их гандшпугом. Они живут в океане, но иногда заходят в реку и плывут вверх по течению до того места, где могут найти себе корм ("Пандора", к моему удовольствию, стояла как раз в том месте, где было много любимых морскими свиньями растений).
Я видел также амфибий разных видов, большую ящерицу, которая по своим размерам могла бы поспорить с некоторыми крокодилами, мне встретилось и одно очень редкое красновато-рыжее животное - речная свинья из Камеруна, от которого мы были недалеко.
По берегу проходили сухопутные животные. Я заметил льва, мелькавшего между деревьями, больших обезьян, черных и красновато-рыжих, крики, вой и болтовня которых не умолкали даже ночью. Бесчисленное множество диких голубей, попугаи, разные необычные птицы перелетали над рекой с одного берега на другой, сидели на верхушках деревьев, откуда доносилось к нам самое разнообразное пение...
Будь я свободен, я никогда не устал бы смотреть на эту полную жизни картину, все эти голоса, поражавшие мой слух, все эти животные, проходившие мимо моих глаз, еще больше увеличивали мое желание посетить эти места.
Какова же была моя радость, когда Бен объявил мне, что на следующий день он получает отпуск, и я буду сопровождать его! Милость эта была оказана мне не ради моего удовольствия: Бен заявил, что я ему необходим, так как он хочет поохотиться, и ему нужен помощник, чтобы нести дичь, а потому меня отпустили из одной только любезности к нему. Мне, впрочем, были совершенно безразличны мотивы, заставившие капитана дать мне несколько часов отдыха. Я был слишком счастлив, чтобы думать о таких пустяках, и готовился следовать за Беном с таким чувством радости, какого я впоследствии никогда больше не испытывал.
Х
На рассвете следующего дня мы покинули "Пандору". Два приятеля Бена Браса отвезли нас на берег на лодке и вернулись на судно. Я не успокоился до тех пор, пока не ступил ногой на землю, мне все время казалось, что мои мучители раскаются в своем великодушии, крикнут гребцам остановиться и прикажут мне вернуться обратно. Я вздохнул с облегчением только после того, как углубился в чащу леса, скрывшую меня от взора моих врагов.
Я почувствовал себя вполне счастливым! Я прыгал от радости, бегал, как безумный, танцевал, размахивал руками, смеялся и плакал, я вел себя так, что Бен Брас подумал, что я сошел с ума. Нет слов, чтобы выразить чувства, испытанные мной в ту минуту. Я снова был на земле, ноги мои отдыхали на мягкой траве, после того, как в течение двух месяцев они ходили по твердой палубе судна. Вместо леса мачт, шестов рангоута и просмоленных канатов, окружавших меня на борту, передо мной высились огромные деревья, раскачивавшие над моей головой гибкие ветви с зелеными листьями. Ветер, вместо того чтобы свистеть между снастями или гудеть, ударяясь о паруса, слегка шептал, шелестя листвой деревьев, и доносил до меня пение птиц. Но главное - я был свободен, я мог думать, говорить, двигаться, - и это в первый раз с тех пор, как я ступил на "Пандору"!
Передо мной не было гнусных лиц, в моих ушах не раздавались плоские шутки и ужасные проклятия, выкрикиваемые хриплыми голосами, глаза отдыхали на прекрасном и добром лице моего мужественного друга, веселые слова которого находили себе отзвук в моем сердце; и он сам был счастлив возможности провести несколько часов на свободе.
Мы собирались охотиться, а потому запаслись необходимым количеством оружия, которое, собственно говоря, ничего не имело общего с обыкновенным охотничьим оружием. Бен нес большой мушкет времен королевы Анны, который был так тяжел, что мог отдавить плечо любому гренадеру, но возьми Бен Брас даже пушку, он и тогда бы не почувствовал, какую тяжесть тащит на себе. Я же был вооружен громадным пистолетом, которым можно было пользоваться разве что при взятии судна на абордаж, но никак не для охоты. Кроме этого, у нас был с собой фунт дроби в кисете для табаку и небольшое количество пороху, который мы несли в бутылке из-под имбирного пива - любимого напитка англичан. Для пыжей мы взяли пакли, которой конопатят суда. И вот с такой оснасткой мы собирались охотиться на всех пернатых и четвероногих, которые повстречались бы нам на пути.
Мы долго ходили по лесу, но не встретили никаких животных, а только их следы. Над нами пели и щебетали птицы, по звуку можно было сказать, что они находятся на расстоянии нашей дроби, но как мы ни смотрели в ту сторону, откуда слышались их голоса, мы не увидели ни единого перышка. Птицы, конечно, видели нас прекрасно, да и мы в свою очередь могли бы увидеть их, знай только, где они прячутся. Но они терялись среди ветвей и листьев - природа позаботилась о том, чтобы дикие животные могли прятаться, пользуясь своей окраской, среди леса. Пятнистая шкура пантеры и леопарда, несмотря на свой блеск, мало отличается от рыжеватых сухих листьев, которыми усыпан лес; попугаи, живущие среди зеленых деревьев, сами бывают такого же цвета; на скалах встречаются серые попугаи, тогда как живущие среди стволов гигантских деревьев бывают более темного цвета.
Вот почему мы долго ходили, не заметив ни единого перышка. Однако судьба наконец сжалилась над нами. Мы увидели большую бурую птицу, спокойно сидевшую на нижней ветке дерева, лишенного листьев.
Я остановился на некотором расстоянии, а Бен двинулся вперед, чтобы подстрелить птицу. Мой друг передвигался бесшумно - этому он научился, будучи какое-то время браконьером. Осторожно скользил он от одного дерева к другому, пока не подошел, наконец, к тому месту, где сидела его жертва. Простодушное создание не обратило ни малейшего внимания на охотника, который уже даже не старался скрыть своего присутствия. Бен, твердо решивший не возвращаться с пустыми руками, приблизился так, чтобы не промахнуться. Птица сидела неподвижно, и можно было подумать, что это чучело, набитое соломой. Бен поднял мушкет времен королевы Анны, спустил курок - и птица упала мертвой.
Я подбежал, чтобы поднять ее; это была большая птица, по виду и по размерам очень похожая на индюка: голова и шея у нее были такие же красные и без перьев. Бен был убежден, что это дикая индейка. Что же касается меня, я этому не верил - я прекрасно помнил, что индейки встречаются в Америке и в Австралии, но их нет в Африке. Зато здесь водятся дрофы двух видов и другие птицы, похожие на индеек. Поэтому я заключил, что это одна из таких птиц, и хотя это не индейка, все же из нее должно выйти вкусное жаркое. Надеясь на то же самое, Бен Брас поднял птицу и перекинул ее через плечо, затем зарядил мушкет, и мы отправились дальше.
Не успели мы сделать и десяти шагов, как увидели наполовину съеденный труп животного. Бен сказал мне, что это лань. С первого взгляда можно было, пожалуй, поверить в это, но я заметил, что у животного простые рога, а не ветвистые, к тому же я читал, что в Африке нет ни оленей, ни диких коз, за исключением одного вида, который встречается в северной части, на большом расстоянии от того места, где мы были. Я сказал Бену, что это, вероятно, антилопа, заменяющая в Африке лосей, диких коз и оленей. Бен никогда не слышал о существовании антилоп и не хотел верить моим словам.
- Антилопа! - с презрением воскликнул он. - Нет, нет, Вилли! Это лань и ничто другое! Какая жалость, что она мертвая. Знатный был бы у нас груз, не правда ли, малыш?
- Да, - ответил я озабоченно, потому что подумал о другом. Антилопа была разорвана каким-то хищным животным, которое съело почти половину ее. Бен предположил, что антилопой пообедал, вероятно, шакал, а быть может, и волк. Я так же думал сначала, но предположить, что мы ошибаемся, меня заставили глаза антилопы, вернее то место, которое они когда-то занимали. Глазные орбиты антилопы были совершенно пусты. Это обстоятельство поразило меня. Очевидно было, что это сделал не шакал и тем более не волк - глаз антилопы был слишком мал для того, чтобы животное могло его вырвать. Только клюв птицы, питающейся падалью, мог проникнуть туда, и клюв этот принадлежал, по всей вероятности, хищной птице.
Какую же птицу нес Бен на своем плече? Теперь я знал это. Место, где мы ее встретили, соседство падали, ее неподвижность при виде приближающегося охотника, лысая голова, совершенно голая шея подтверждали, что это был гриф. Я читал, что бывают случаи, когда ее убивают палкой, особенно когда у нее полный желудок. Присутствие наполовину съеденной антилопы доказывало достаточно, что гриф наелся по горло падалью, и его неподвижное состояние было теперь понятно.
Я уже знал наверняка, какую дичь мы несли, но мне нелегко было сказать о своем открытии Бену, мне хотелось, чтобы он сам заметил свою ошибку. Мне недолго пришлось ждать этого. Не сделали мы и ста шагов, как Бен развязал веревку, придерживавшую птицу, перетащил ее через плечо, поднес к носу и вдруг отбросил прочь.
- Индейка? Ах, Вилли, нет! Это не индейка! Это проклятый коршун, черт его возьми, он пахнет падалью!
XI
Я сделал вид, что удивлен, хотя еле удерживался от смеха, глядя на своего смущенного друга. Действительно, ужасный запах, издаваемый отвратительным грифом, походил на запах мертвой антилопы, которую мы видели несколько минут назад. Только теперь, когда запах падали поразил нос Бена, он поверил, что дичь его - не индейка. Он, конечно, прекрасно знал грифа Пондишери, которого видел в Индии, или желтоватого грифа, которого встречал в Гибралтаре и на берегах Нила. Но убитая птица была гораздо меньше; она походит на индейку и встречается только в Африке, на ее западном берегу. Впоследствии я изъездил почти все страны мира и никогда не встречал грифа такого рода. Что же удивительного в том, что мой товарищ не мог его узнать, в первый раз очутившись в тех местах?
Выражение лица Бена, когда он отбрасывал от себя вонючую бестию, было до того смешным, что я расхохотался бы от души, если бы не боялся оскорбить его, так как ему и без того было досадно. Желая, напротив, заставить его забыть это маленькое происшествие, я подошел к отвратительной птице, притворился удивленным и затем согласился с ним, что это действительно гриф. После этого мы пошли дальше наудачу, надеясь встретить какую-нибудь дичь, более вкусную на этот раз.
Недалеко от того места, где Бен бросил грифа, мы вошли в большой пальмовый лес, вид которого вполне удовлетворил меня. Если я когда-либо, мечтая о далеких странах, желал чего-нибудь, так это увидеть все удивительные деревья, растущие в жарком климате земного шара, о которых я так много читал в описаниях разных путешествий. Увидя пальмовый лес, я понял, что самые блестящие рассказы дают далеко не полное представление о красотах природы. Из всех образцовых произведений ее я ничего не видел, что привело бы меня в такой неописуемый восторг.
Есть много видов пальм, которые растут лишь отдельно и никогда не образуют лесов, состоящих исключительно из одних пальм. Но пальмы, образовавшие лес, куда мы только что вошли, принадлежали к одному из самых благородных видов этого великолепного семейства. Потом я узнал, что это были масляные пальмы, известные у африканцев западного берега под названием мава; ученые называют их Elais guineensis.
Пальма это похожа на кокосовую, она средней толщины - около метра в окружности и достигает 30 метров высоты. Верхушка ее украшена пятиметровой длины листьями, напоминающими страусовые перья и грациозно спускающимися вниз в виде зонтика. Под тенью этих великолепных листьев, в том месте, где они ответвляются от ствола, вырастают плоды элаиса - орехи величиной в голубиное яйцо. Они растут громадными кистями, похожими на гроздья фиников. Скорлупу ореха покрывает мясистая оболочка, похожая на оболочку, покрывающую обычный грецкий орех, но более маслянистая; из нее добывают пальмовое масло, о котором я уже говорил. Из сердцевины ореха также можно получить масло. Сделать это гораздо сложнее, зато такое масло более высокого качества, чем масло, получаемое из оболочки ореха.
Нет ничего более впечатляющего, чем вид пальмы с длинными гроздьями зрелых ярко-желтых плодов, которые красиво выделяются на темно-зеленом фоне листьев, грациозно склонившихся над ними, как бы для защиты золотых кистей от палящих лучей тропического солнца.
Особенно хороши элаисы, когда они образуют целый лес, как тот, куда мы вошли с Беном. Даже этот суровый матрос был явно тронут грандиозным зрелищем, которое открылось перед его глазами, и вместе со мной восхищался великолепной картиной.
Всюду, куда проникал наш взор, мы видели стройные стволы, до того прямые и ровные, что их можно было принять за колонны, воздвигнутые руками человека. Они поддерживали свод листьев, развернутых над нашими головами. Грациозные изгибы этих перистых листьев, как бы выточенных резцом, представляли собой настоящие аркады. С верхушек этих колонн, точно золотые люстры, спускались яркие кисти.
Мы прошли больше мили по этому чудному лесу, но несмотря на его красоту, стремились поскорее выйти из него. И не потому, что там было темно - пальмы, защищающие нас от прямых солнечных лучей, умеряли их жар, но не лишали нас света; все кругом имело смеющийся и волшебный вид. Дело в том, что под этими чудесными деревьями совершенно невозможно было идти: вся почва была покрыта орехами, так, как бывает покрыта земля под яблонями после ночной бури. Местами плодов было так много, что не было возможности их обойти, и мы давили их, скользя по маслянистой мякоти, липкой, как смола, в которой находилось множество косточек, затруднявших ходьбу. Иногда к нашей обуви приставала целая кисть плодов, и тогда приходилось останавливаться, чтобы отлепить ее. Мы шли вперед спотыкаясь и только через час добрались до опушки леса.
Я очень обрадовался, увидев другие деревья. Они были не так красивы, зато под ними можно было идти спокойно, не рискуя упасть на каждом шагу или споткнуться и получить растяжение связок. Пройдя некоторое время под густым сводом этого леса, мы решили выйти из него на равнину, так как не было никакой дичи. К тому же, тем, кто привык жить всегда на открытой местности, большие леса не особенно нравятся. Сначала вас поражает их величественный вид, но затем утомляет однообразие: все деревья похожи одно на другое, все породы одинаковы; густой слой сухих листьев под ногами шуршит однообразно и постепенно начинает раздражать, и вы в конце концов стремитесь туда, где видите над собой голубое небо, где кругом - безграничный горизонт, где нежная и зеленая трава расстилается под ногами, точно мягкий, пушистый ковер, по которому так приятно ступать.
Спутник мой чувствовал приблизительно то же самое, а кроме того, на равнине он надеялся найти какую-нибудь дичь. Желание наше скоро исполнилось. Не прошли мы и четверти мили с того места, где простились с элаисами, как увидели потоки солнечных лучей, лившихся сквозь деревья, и кусочек голубого неба. Мы бросились в том направлении и через несколько минут были уже на краю обширной равнины, которая терялась далеко на горизонте. То тут, то там виднелись великолепные деревья, росшие то в одиночку, то группами; все они были так разбросаны, что представляли собой великолепно спланированный парк. Но нигде не видно было ни дома, ни хижины, ничего, что бы указывало на присутствие человека.
Что касается животных, то на равнине мы увидели их очень много. Бен назвал и их оленями, хотя это были антилопы, что можно было определить по их рогам. Какое, впрочем, нам было дело до этого - как бы они ни назывались, мы обрадовались, встретив их, потому что надеялись на хорошую охоту. Мы остановились посреди одной из групп деревьев, чтобы посоветоваться, как нам лучше подойти к дичи. Мы решили, что лучше всего пробираться под прикрытием деревьев, разбросанных по равнине. И вот, то согнувшись, то на четвереньках двинулись мы вперед и так добрались до небольшой рощи, откуда решили начать охоту. Не без труда и царапин проложили мы себе дорогу среди акаций, алоэ и разных колючих кустарников.
Несмотря, однако, на все эти препятствия, мы все-таки приблизились к стаду. С волнением увидели мы, что антилопы продолжают пастись, не выказывая ни малейшего беспокойства, и находятся на расстоянии выстрела нашего древнего мушкета. Я не имел намерения стрелять из своего пистолета: я бы растратил только напрасно свой порох. Мне просто хотелось видеть, что будет, и ради этого я последовал за своим спутником.
Я недолго ждал. Бен понял, что надо спешить, антилопы, спокойно пасшиеся до сих пор, вдруг подняли головы и, повернув свои нежные мордочки в нашу сторону, почуяли, по-видимому, что вблизи них находится враг.
Мой товарищ положил дуло своего мушкета на ветку, тщательно прицелился и спустил курок. В ту же минуту антилопы понеслись прочь и исчезли прежде, чем смолкло эхо выстрела. Бен был уверен, что попал в антилопу. Впрочем, охотники никогда не сознаются, что промахнулись, если верить их рассказам, то количество животных, раненных ими и убежавших от них, превзошло бы всякую разумную вероятность.
Дело в том, что у Бена была слишком мелкая дробь для такого крупного животного, как антилопа: он мог бы сто раз стрелять и попадать в цель, но убить антилопу ему не удалось.
XII
Бен страшно теперь сожалел, что не взял с собой пуль или, по крайней мере, несколько кусочков железа, а что касается дроби, то на нашем судне и не было более крупной. Когда мы отплывали, наше честолюбие не было таким сильным, чтобы мы могли мечтать об антилопах. Мы взяли с собой все необходимое для охоты на пернатых такой величины, какой они встречаются вблизи нашего Портсмута. Поэтому только птицы, и притом птицы небольшие, могли опасаться ловкости моего спутника. Бену не удалось бы убить и грифа, не стреляй он в него прямо в упор. Но к чему эти сожаления? Мы зашли слишком далеко, чтобы возвращаться за пулями, особенно по такой ужасной жаре. К тому же, нам пришлось бы снова проходить через элаисовый лес. Поэтому мы решили пойти в обход, лишь бы снова не проходить через него. Бен сказал, что мы обойдемся и без пуль, снова зарядил мушкет, и мы отправились на поиски дичи, более подходящей к нашему оружию.
Мы прошли еще немного, когда наше внимание привлекло очень странное дерево. Оно стояло особняком, хотя на некотором расстоянии от него находилось еще несколько таких же деревьев, но значительно ниже. То, что эти деревья принадлежат к одному виду, было несомненно, хотя некоторые отличия и существовали. Однако одинаковые листья и еще некоторые признаки указывали на то, что эти отличия - лишь следствие возраста. Маленькие деревья, следовательно, более молодые, доходили до полутора-двух метров высоты и имели около полуметра в окружности. Любопытнее всего было то, что вверху деревья были толще, чем у основания, точно кто-то нарочно вырвал их и посадил верхушками вниз. Ни веточки, ни сучка не росло на этих странных стволах. Лишь верхушки их венчались толстыми пучками длинных массивных листьев, прямых и жестких, которые походили скорее на клинки шпаги и тянулись во все направления, образуя шар. Если вам случалось когда-нибудь видеть алоэ, вы легко можете представить себе листву этого странного дерева. Оно похоже также на другое растение, известное под названием юкка; между ними так много общего, что впоследствии, когда я увидел юкку в Мексике и в Южной Америке, я был поражен и подумал, что эти растения принадлежат к одному семейству, хотя ботаники относят их к разным семействам.
С удивлением смотрели мы на странную листву этого дерева. Бен высказал предположение, что это пальма. Свое мнение он основывал на внешнем виде молодых деревьев, растущих кругом своего громадного предка. Отсутствие веток, круглый ствол, увенчанный пучком листьев, ввели в заблуждение не одного Бена. Всякий, кому никогда не приходилось изучать ботаники, делал такой же ошибочный вывод. Для матросов любое дерево, листья которого растут прямо из ствола и лучами расходятся во все стороны, как алоэ и юкка, представляет собой пальму.
Я был также не очень-то силен в ботанике и наверняка присоединился бы к мнению Бена, не знай совершенно случайно, что эти деревья не пальмы. У меня была одна книга, в которой описывались разные чудеса природы. Я очень любил ее, перечитывал раз десять или пятнадцать, и каждый раз с большим удовольствием. Среди чудес, описанных автором, упоминалось в высшей степени любопытное дерево, которое растет на Канарских островах и называется драконовым деревом Оротавы. По словам Гумбольдта, оно достигает двадцати метров в высоту и почти четырех метров в окружности. Если сделать надрез на этом дереве, из него начинает вытекать сок кроваво-красного цвета, который называется драконовой кровью. Такой сок дает не только драконовое дерево, но и некоторые другие, и несмотря на то, что они принадлежат к разным видам, они также называются драконовыми деревьями. Дерево Оротавы на протяжении шести метров совсем не имеет сучьев, затем оно разделяется на множество коренастых веток, которые отходят от ствола, как рожки канделябра. Каждая ветвь имеет на конце пучок жестких листьев, описанных мной выше. Из середины этих пучков поднимается стрелка цветов, вместо которых появляются впоследствии маленькие орешки.
Гумбольдт в своем рассказе упоминает, что драконовое дерево Оротавы росло на Канарских островах еще четыреста лет тому назад, когда испанцы появились там впервые, и с тех пор почти не выросло. Впоследствии я посетил Канарские острова и видел это чудо растительного мира, с которым после посещения Гумбольдта случилось неприятное происшествие - во время грозы в июне 1819 года половина кроны этого исполина была сорвана бурей. Однако дерево живет, и жители Оротавы, которые очень гордятся им, поместили на нем табличку с указанием года и числа события.
Вы до сих пор, конечно, не можете понять, что общего имеет драконовое дерево Оротавы с Беном Брасом и с деревьями, привлекающими наши взоры. Сейчас вы это поймете. В книге, где было описано это дерево, находилась гравюра, хотя и грубо, но настолько верно изображавшая его, что я сразу смог узнать, к какому семейству принадлежали деревья, увиденные нами.
Я сказал об этом Бену Брасу, который упорно продолжал называть это дерево пальмой. Он стал спорить со мной.
- Как, - горячился он, - ты можешь узнать это дерево, когда в первый раз видишь его?
Я рассказал ему тогда о книге и о гравюре, оставшейся у меня в памяти, но он по-прежнему мне не верил.
- Хочешь, я докажу тебе, что я прав? - сказал я. - Это совсем не трудно.
- Каким образом? - спросил Бен Брас.
- Если из этого дерева пойдет кровь, - ответил я, - то это - драконовое дерево.
- Если из дерева пойдет кровь? - воскликнул мой спутник. - Да ты сошел с ума, Вилли! Кто видел когда-нибудь, чтобы у деревьев была кровь?
- Я говорю о соке.
- А, чтоб тебя! Ну, конечно, у деревьев бывает сок, кроме тех, что умерли.
- Но не красный.
- Как! А ты думаешь, что сок этого дерева красный?
- Красный, как кровь, я уверен в этом.
- Посмотрим, малыш! Это очень легко: мы сделаем надрез и увидим, какой сок течет в его ужасных жилах, потому что, не в обиду будь ему сказано, я ничего более ужасного не встречал в своей жизни. Ни мачты из этого дерева не сделать, ни даже маленькой реи, зато оно достаточно безобразно, чтобы служить виселицей.
Бен направился к драконовому дереву, я - следом за ним. Мы шли не спеша, торопиться нам было некуда, дерево оставалось на месте, не то что антилопа или птица. Ни под ним, ни на его ветвях ничего не было видно. Его листья легче было сломать, чем расшевелить, поэтому легкий ветерок не мог привести их в движение. Но по мере того как мы приближались, этот ветерок доносил до нас запах цветов, находящихся на нем.