Томас Рид. Охотники за жирафами (Буры 3)

   Леопард, которого мучил голод, заметил двоих охотников только тогда, когда они оказались ярдах в двадцати от дерева, а он уже нагонял обезьянку на сухой ветви. Тут он вдруг остановился. Он увидел "божественный лик человека", и инстинкт подсказал ему, что опасность близка. Леопард уставился на пришельцев горящими глазами, словно обдумывал, не позавтракать ли ими вместо обезьяны.
   - Оставь про запас пулю, Гендрик! - крикнул Виллем, вскинув ружье. - Твой выстрел может понадобиться.
   Виллем спустил курок, и леопард кувырком полетел на землю. Гендрику не пришлось истратить на него заряд: зверь упал, сраженный насмерть. Виллем схватил его за задние лапы и поволок к лагерю.
   Лагерь был близко, и вскоре охотники его увидели. К своему удивлению, они заметили, что там царит смятение. Быки и лошади разбегались во все стороны, бежали и люди.
   Что бы это значило?
   Недоумение рассеялось, когда охотники увидели посреди лагеря какое-то огромное животное. Это оказался необычных размеров носорог. Свирепый зверь стоял посередине лагеря, как бы размышляя, за кем из убегавших ему погнаться. Он был зол, оттого, что придя на место, где обыкновенно утолял жажду, застал там посторонних.
   Черный носорог может, не колеблясь, броситься на целый кавалерийский полк: неудивительно, что этот зверь, внезапно вторгшийся в лагерь, обратил в бегство людей и животных - всех, кто в состоянии был удрать. Один из жирафов был так крепко привязан, что не мог спастись. Он барахтался на земле, стараясь высвободиться, а с ним рядом лежал бык, которого носорог опрокинул, когда ворвался в лагерь. Второй жираф мчался по равнине, далеко обогнав всех быков и лошадей. Казалось, он несся, подгоняемый не только страхом, но и вновь проснувшейся в нем любовью к свободе.
   Вскоре носорог сделал выбор - пустился в погоню за одной из вьючных лошадей. Виллем был верхом. Он, пожалуй, еще мог бы догнать беглеца, но теперь, когда жираф намного опередил охотников, на это нечего было надеяться. Однако нельзя было терять ни секунды - надо попытаться сделать все возможное. Предоставив остальным собирать лошадей и быков, которые разбрелись по равнине, Виллем, сопровождаемый Гендриком, Конго и Следопытом, поскакал к роще.
   Виллем ван Вейк, всего лишь час назад счастливейший в мире охотник, был теперь едва ли не самым несчастным: один из двух пойманных жирафов, ради которых Виллем столько натерпелся, сбежал и, по всей вероятности, никогда больше не попадется на глаза белому человеку. Теперь неизвестно, когда осуществится заветная мечта Виллема. А может быть, она и вовсе не сбудется.
   Один жираф не имел в его глазах большой цены. Ему необходимо два; кто знает, представится ли ему случай добыть второго. Кроме того, он не был уверен, что сумеет уберечь оставшегося. Смерть может вырвать добычу у него из рук. Стараясь освободиться из петли, жираф причинил себе увечья, и Виллем, покидая лагерь, видел, что макололо не удалось поднять его на ноги. Большая задача, которую поставил себе Виллем - главная цель их экспедиции, - по-прежнему не была решена.
   Вот какие мысли терзали охотника, когда он торопил Конго и собаку быстрее идти по следу, ведущему через лес.
   
   Глава LXI
   ПРОПАВШИЙ НАЙДЕН
   
   Виллем опасался, что лес этот тянется на много миль, а он оказался всего только небольшой рощицей; они быстро ее пересекли и опять выехали на равнину. Жирафа не было видно, но они сразу отыскали на равнине его следы.
   Желания Виллема то и дело менялись. Сперва он боялся, что жираф затеряется в густом лесу, где за ним не угнаться на лошади, а теперь, когда он увидел перед собой бесконечную равнину, он стал опасаться, как бы сбежавший пленник не умчался куда-нибудь далеко, и пожалел, что жираф не остался в лесу.
   Под сенью рощи он нашел бы себе кров и пищу и задержался бы; там они его и застали бы, между тем как на открытой местности он вряд ли станет задерживаться. А теперь его и не видать, - уж наверно, он опередил их на много миль.
   По следу быстро не пойдешь; приходилось двигаться вдвое медленнее, чем жираф, бежавший в поисках своих родителей, с которыми его так жестоко разлучили несколько дней назад.
   Значит, чем дольше Виллем со своими спутниками будут идти за жирафом, тем больше они от него отстанут!
   Наши любители приключений это отлично понимали.
   - Незачем идти дальше, - заметил Гендрик. - Жирафа мы потеряли. Вернемся лучше назад, в лагерь.
   - Ничего подобного! - возразил Виллем. - Малыш мой, и так легко я с ним не расстанусь. Я буду за ним гнаться до тех пор, пока не свалюсь с лошади. Должен же он когда-нибудь и где-нибудь остановиться! И когда бы это ни случилось, я подоспею и еще разок погляжу на него.
   Рассчитывая, что еще часом-другим этой явно безнадежной погони удовлетворится даже Виллем, Гендрик не стал возражать и двинулся дальше за Конго, который шел впереди всех по следу.
   Было уже за полдень, солнце клонилось к западу.
   Они выехали из лагеря не позавтракав и в спешке не захватили с собой никакой еды. Страдая от жажды, ослабев от голода и утомительной езды по следу под палящими лучами солнца, они двигались вперед довольно уныло.
   - Виллем! - воскликнул наконец Гендрик, круто осаживая коня. - В пределах разумного я на все готов, но то, что мы сейчас делаем, - бессмыслица. Мы и так уже чересчур далеко забрались. Вряд ли мы успеем вернуться в лагерь засветло. Я дальше не еду.
   - Отлично, - ответил Виллем. - Не смею упрекать тебя. Ты волен поступать, как знаешь, а я пойду. Нечего мне ждать, что другие станут поступать так же глупо, как я. Это моя забота, а тебе и Конго лучше вернуться. Оставьте мне собаку, и я пойду по следам жирафа без вас.
   - Нет, нет, баас Виллем! - воскликнул Конго. - Я с вами, и Следопыт тоже. Мы вас не бросим.
   Виллем и Конго с собакой отправились дальше, а Гендрик остался, глядя им вслед.
   Он не трогался с места, где придержал коня.
   - Забавно! - пробормотал он, глядя на удалявшихся Виллема и Конго. - Я действовал безрассудно, просто глупо с самого начала экспедиции. Меня толкали на это обстоятельства и опять толкают. Да, я должен идти за Виллемом. Могу ли я покинуть его, если кафр остался ему верен? Неужели его дружба стоит больше, чем моя?
   Гендрик пустил коня галопом и вскоре опять ехал рядом с товарищем.
   Виллем и сам подозревал, что поступает безрассудно, добиваясь невыполнимого, но эта здравая мысль не удержала его от дальнейших поисков. Почти обезумев от потери жирафа, он сейчас сам не в состоянии был разобраться, поступает ли он умно или глупо.
   Судя по всему, Гендрик следовал за Виллемом лишь для того, чтобы убедить друга вернуться.
   Молодой офицер привел все доводы, какие только пришли в голову, чтобы доказать, как бессмысленно продолжать поиски, но убедить охотника ему не удалось. Виллем упорно стоял на своем, он твердо решил идти дальше.
   Приближался вечер, а охотник, все еще не хотел отказаться от поисков.
   Все равно они не успеют вернуться к ночи - ведь они оказались на расстоянии почти целого дня пути от лагеря.
   "Виллем помешался, безнадежно помешался, - подумал Гендрик, - мне нельзя оставить его одного".
   Они ехали молча, и Гендрик чувствовал, что и сам близок к тому состоянию, какое приписывал Виллему.
   Однако поиски подходили к концу. Путешественники и не надеялись, что успех так близок.
   Впереди на равнине виднелась группа деревьев. Это были ивы, - значит, поблизости есть вода. Следы вели к ним почти прямо. Жираф инстинктивно почуял воду. То же произошло с лошадьми охотников - они заторопились к рощице.
   Посреди нее был прудок, и у берега стояло животное, при виде которого Виллем радостно вскрикнул. Это был сбежавший жираф. Второй радостный возглас раздался, когда охотники заметили, что жираф опять пойман.
   Свободный конец обвивавшего его шею ремня запутался в кустах. Жираф оказался привязанным, и поймать его было проще простого. Не приди охотники вовремя, он задохся бы, либо погиб от жажды, или его растерзал бы какой-нибудь хищный зверь.
   Ремень, зацепившийся за ветку, распутали, и жираф избавился от утомительного положения. Он совершенно не пострадал.
   - Ну, Гендрик,- воскликнул счастливый, гордый Виллем, глядя на пленника, разве не лучше, что мы спасли беднягу, а не оставили его погибать мучительной смертью?
   - Что и говорить, - ответил Гендрик. - Иной раз думаешь, что поступаешь глупо, а выходит - это вовсе не было глупо.
   Виллему, довольному результатами своего упорства, было безразлично, глупо вел он себя или умно.
   А Конго, видимо, нисколько не удивился удаче своего хозяина - быть может, потому, что слепо верил в мудрость Виллема и ни минуты не сомневался, что жираф будет найден.
   Не было случая, чтобы у Виллема не оказалось при себе огнива или трута без своей трубки он дня прожить не мог, - и до самого рассвета у них ярко пылал костер.
   Обратный путь был очень утомителен, но на сердце у них было куда легче, чем когда они отправлялись из лагеря на поиски бежавшего жирафа, возвращенного им счастливым случаем.
   
   Глава LXII
   СРЕДИ ГОТТЕНТОТОВ
   
   Когда Виллем и Гендрик наконец добрались до лагеря, друзья в тревоге ждали их.
   Все лошади и быки были пойманы, а носорога, вызвавшего весь этот переполох, Ганс и Аренд пристрелили. Из-за его вторжения потеряли быка и на два дня задержались.
   И вот наши любители приключений снова на пути домой. День за днем они быстро движутся вперед, и лишь страх, что могут пострадать их быки, лошади и жирафы, удерживает их от того, чтобы двигаться еще быстрее.
   Однако по дороге охотников ждало еще немало бед, и несколько раз они едва не лишились обоих жирафов.
   В краю, где жили готтентоты, путешественники не могли найти ни травинки, чтобы накормить животных, - здесь, на равнинах, порой вся трава бывает выжжена. На обожженной земле валялись останки сгоревших змей и других пресмыкающихся.
   Проезжая эти места, охотники и их лошади сильно страдали от голода и жажды. Но Виллем, казалось, и не замечал лишений. Он заботился только о жирафах и боялся лишь одного: как бы они не погибли в пути. И все же во время этого утомительного путешествия охотников ежечасно радовало сознание, что они всё ближе к дому, что недалек конец их тяготам, и поэтому безропотно их сносили.
   Последняя часть пути через Южную Африку вела далеко на запад, туда, где им еще не приходилось бывать. Они проезжали земли, населенные племенами, о которых нередко слышали или читали, но которых никогда не видали.
   Впрочем, с некоторыми обычаями одного из этих злополучных племен, а именно с племенем готтентотов, наши путешественники однажды столкнулись, и эти обычаи произвели на них весьма тягостное впечатление.
   Под тенью низкорослых деревьев они увидели старика и с ним ребенка немногим старше года. Старик, лет за семьдесят, был совершенно слеп; возле него стояла пустая тыквенная бутыль, по-видимому из-под воды.
   С помощью Черныша - он служил им толмачом - путешественники узнали, что старик недавно потерял единственного сына и защитника. Теперь некому было его кормить, и его увели далеко от родной деревни и бросили в пустыне на верную смерть.
   Ребенок лишился матери, единственного родного ему человека, и его оставили на произвол судьбы вместе со стариком и по той же причине: о нем некому было позаботиться.
   Обоих, старика и ребенка, ждала неминуемая смерть. Они умерли бы от голода и жажды или их растерзали бы гиены.
   Нашим путникам приходилось слышать об этом ужасном обычае, в существовании которого они сейчас воочию убедились. Они знали, что он был когда-то широко распространен среди обитателей тех мест, по которым они сейчас проезжали; но, как и тысячи других людей, они думали, что готтентоты, следуя наставлениям и примеру цивилизованных европейцев, давно уже отказались от этого варварского обычая.
   Узнав, что селение готтентотов всего лишь в нескольких милях отсюда, и не желая предоставить беспомощного старика и ребенка их страшной участи, путешественники решили свезти их назад к людям, которые, по словам Черныша, "вышвырнули их вон".
   Странно сказать: старик не только выражал желание умереть здесь, в пустыне, но всячески противился тому, чтобы его вернули к соотечественникам!
   Он рассуждал так: раз он стар и беспомощен, как ребенок, то своей смертью он лишь выполнит долг перед общиной; стать бременем для людей, которые ему не родня, было бы, по его мнению, преступлением.
   Охотники решили спасти старика, хотя бы против его воли.
   Только к вечеру они добрались до селения, откуда эти несчастные были изгнаны. Среди всей общины не нашлось ни единого человека, который признал бы, что старик жил здесь раньше, и никто тут не имел ни малейшего представления, чей это ребенок!
   Белым людям посоветовали отправить своих подопечных туда, где живут их родичи.
   - Интересно, - сказал Гендрик. - Так мы можем объехать всю Южную Африку и не найти ни одного человека, который сознается, что когда-нибудь прежде видел этих несчастных. Теперь они наши, и, так или иначе, мы должны о них позаботиться.
   - Ну, не знаю, - возразил Аренд. - Как мы можем взять это на себя? Я уверен, что они из этого племени, оно и должно о них заботиться.
   Охотники снова попытались убедить жителей селения признаться в том, что они хотели уморить голодом двоих людей. Но те уже поняли, что белые считают их обычай преступным, и твердо стояли на своем - они знать не знают, кто такие эти двое.
   Самое странное, что хилый старик подтвердил их слова и в доказательство сказал путешественникам, будто вождь и несколько других здешних людей - и он их назвал по имени - неспособны обманывать.
   Он уверял, что хорошо знает это, потому что давно знаком с ними!
   Охотники находились сейчас на территории, объявленной доминионом, и колониальное правительство нередко оказывало давление на ее обитателей; готтентотам пригрозили карой английского правосудия, если они не возьмут на себя заботу о старике и ребенке или снова бросят их одних в пустыне.
   Готтентотам заявили, что через какой-нибудь месяц сюда пришлют человека проверить, послушались ли они приказания белых. И, поручив старика и ребенка вождю селения, путешественники отправились дальше.
   
   Глава LXIII
   У ОЧАГА НЕКОЕГО ГОЛЛАНДЦА
   
   Спустя три или четыре дня наши охотники добрались до местности, где проживало несколько семей голландцев-буров. Путешественники ехали теперь по полосе земли, называвшейся здесь дорогой, от которой только и было толку, что между речками она вела кратчайшим путем от брода к броду.
   Впервые за несколько месяцев они видели поля, возделанные белыми, и могли достать продукт питания, называемый хлебом.
   Как-то вечером, когда они собирались разбить лагерь неподалеку от жилья какого-то, видимо, зажиточного бура, хозяин пригласил их переночевать у него в доме.
   Почти весь день лил сильный, холодный дождь, и, судя по всему, нечего было ждать, что погода к ночи улучшится. Предложение было с удовольствием принято, и путешественники, сидя возле кухонного очага у бура, наслаждались уютом. Эту радость каждый из нас в большей или меньшей степени ощущает, находясь под теплым кровом, когда снаружи дует холодный ветер и льет дождь.
   Лошадей и быков отвели в большие загоны. Жирафов привязали в другом месте, отдельно от них, Конго, Черныш и макололо поместились в хижине рядом, вместе с несколькими готтентотами, слугами хозяина-бура.
   Хозяин был гостеприимный, веселый малый, он громко благодарил судьбу за то, что она послала нескольких гостей, чтобы развлечь его. Табак у него был самого лучшего качества, и запас "капского виски", местной персиковой водки, был, по-видимому, неистощим.
   По его словам, он в молодости был отличным охотником, и для него нет большего удовольствия, чем рассказывать интересные случаи и приключения из своей охотничьей жизни или слушать рассказы других охотников. Наши герои, находил он, страдают одним недостатком: уж очень они мало пьют его хваленого виски.
   Он был человек общительный и считал, что нет в жизни ничего лучше, чем, как он выразился, "клюкнуть" в компании с друзьями после долгого дня работы. Он заявил, что терпеть не может пить в одиночестве - нет ничего хуже этого, разве только вид человека, который пьет слишком много в обществе тех, кто отказывается отдать должное его радушию.
   Если верить ему, он целый день без устали работал под дождем у себя на ферме. Почему бы ему и не повеселиться, в таком случае? А водка для этого самое подходящее дело. Он рад предоставить своим гостям все лучшее, что есть у него на ферме, и единственное вознаграждение, которого он ждет за свое гостеприимство, - это удовольствие видеть, что они чувствуют себя у него как дома.
   Бур твердо решил напоить своих гостей допьяна, но они этого не замечали. Правда, им казалось, что его гостеприимство заходит слишком далеко - и даже становится назойливым. Но они наблюдали не раз такую навязчивость у людей, которые хотят быть как можно предупредительнее, а так как они это делают совершенно бескорыстно, им это прощают.
   Виллем и его друзья хоть и натерпелись всяких лишений во время своих путешествий, не имели привычки злоупотреблять спиртными напитками, и горячие, настойчивые уговоры бура, к которым присоединилась его довольно красивая толстуха-жена, не заставили их изменить своему обыкновению. Бур казался очень огорченным оттого, что не умеет занять своих молодых гостей.
   Однако наши охотники провели этот длинный вечер очень приятно, греясь у очага бура, хоть он и уверял, что они скучают.
   Ужин, который им подали, оказался очень хорош. Здесь все было хорошо, если не считать кое-каких охотничьих рассказов бура. Хозяину так редко выпадало счастье принимать у себя гостей, что с их стороны было бы неблагодарностью лишить его этой радости, и, уступая его просьбам, они засиделись до поздней ночи.
   За столом хозяин мимоходом завел разговор, не очень-то приятный для наших охотников. Осушив несколько стаканов виски, бур сказал:
   - Мне очень шаль, что деньги за двух жирафов получите вы. Мои два брата и брат моей жены на этом проиграют. Мне их очень шаль, сами понимаете.
   Из дальнейшего разговора выяснилось, что с полгода назад два брата хозяина вместе с братом его супруги отправились на север охотиться. Они хотели добыть двух молодых жирафов, за которых была обещана награда в пятьсот фунтов стерлингов. Они собирались в страну баквейнов и взяли с собой слугу из того же племени. Они должны были вернуться еще месяц назад, и, хотя от них нет вестей, в любую минуту они могут быть здесь.
   Вполне естественно, что бур предпочел бы, чтобы награду получили его родичи, а не чужие, люди, и то, что он так откровенно это высказал, говорило в его пользу. Гости приписали эту откровенность честности и прямоте его характера, к тому же водка развязала ему язык.
   Только когда старые голландские часы в уголке кухни пробили два, молодым людям, ссылавшимся на усталость после долгого пути, разрешили отправиться на покой.
   Их проводили в большую комнату, где для каждого была приготовлена удобная, мягкая постель. Утомительному путешествию, казалось, настал конец; они добрались уже до мест, где люди спят в постели, а не на жесткой земле и звезды не светят им прямо в лицо.
   
   Глава LXIV
   ЗАБРЕЛИ КУДА-НИБУДЬ ИЛИ УКРАДЕНЫ
   
   Лишь в десять часов утра Ганс проснулся и разбудил своих спутников.
   - Стыд какой! - воскликнул Виллем, торопливо одеваясь. - Мы слишком много выпили и заспались!
   - Heт, - сказал Ганс, не упускавший случая показать, какой он философ. Скорее, мы должны гордиться тем, что, хоть выпили немного, водка на нас так сильно подействовала: это доказывает, что мы не привыкли к употреблению спиртных напитков, и надо, чтобы мы и впредь могли гордиться этим качеством.
   Вскоре путешественники были опять в обществе хозяина и хозяйки, которые ждали, чтобы гости отдали должное роскошному, обильному завтраку, и все, кроме Виллема, сели за стол. Виллем не получил бы никакого удовольствия от еды, не взглянув раньше на свое сокровище, к которому проявлял куда больший интерес, чем его спутники, и не соглашался сесть за завтрак, пока не навестит своих милых жирафов.
   Выйдя из дому, он направился туда, где под навесами были размещены на ночь слуги-туземцы и животные. В хижине, в которой он вечером оставил своих темнокожих спутников, он увидел грустную картину, доказывавшую, какое зло приносит неумеренное потребление спиртных напитков. Четверо макололо катались по полу и так тяжко стонали, словно находились при последнем издыхании. А тяжелое дыхание Черныша и Конго, больше привыкших к алкоголю, говорило о том, что они после ночной попойки крепко спят.
   Виллем пинками быстро привел их в чувство; однако даже этот грубый способ не оказал никакого действия ни на одного из четверых макололо.
   Конго вскочил, обхватил голову руками, словно стараясь удержать ее на плечах, и, пошатываясь, вышел вон. Виллем, убедившись, что в течение еще нескольких часов никакими силами нельзя будет заставить макололо ехать дальше, последовал за ним.
   Подойдя к загону, где были привязаны жирафы, Виллем не на шутку встревожился - он увидел, как неузнаваемо исказилось лицо Конго.
   Глаза кафра, казалось, готовы были выскочить из орбит. Лицо его ужасающе вытянулось - изумление и ужас, отразившиеся на нем, могли испугать кого угодно.
   Виллему не требовалось объяснений. Достаточно было одного взгляда.
   Жирафы исчезли!
   Черныш и Конго обещали поочередно стеречь их, но, опьянев, пренебрегли своими обязанностями.
   Виллем не проронил ни слова упрека. Надежда, страх и горе на минуту лишили его дара речи.
   У него возникла смутная надежда, что кто-нибудь из слуг здешнего хозяина отвел жирафов в другое, быть может, более надежное место поблизости.
   Эту надежду вытеснил страх, что их украли или что им удалось вырваться на свободу и теперь их уже не вернуть.
   Охваченный горем и отчаянием, Виллем оказался все же достаточно рассудительным, чтобы даже в эти первые минуты винить в происшедшем самого себя. Он был так же беспечен, как эти два насмерть перепуганных человека, стоявших сейчас перед ним.
   Разве можно было всецело предоставить заботу о том, чем он так дорожил, другим! Соблазнившись несколькими часами уюта и тепла, от которых он за последнее время отвык, он не потрудился присмотреть за своей драгоценной добычей, ради которой было потрачено столько усилий и времени! Почему он не прожил еще несколько дней так, как жил столько месяцев, - в мыслях и заботах о главном? Почему он не был настороже? Тогда все было бы хорошо.
   Пять минут поисков между хижинами и загонами убедили Виллема, что жирафы действительно исчезли.
   Найти их надо было во что бы то ни стало. Велев Чернышу и Конго дознаться, по возможности, о том, когда и как пропали жирафы, охотник в отчаянии вернулся в дом, чтобы сообщить своим спутникам о постигшем их всех несчастье.
   Эта весть лишила их всякого аппетита. Великолепному завтраку, приготовленному супругой бура и ее темнокожими служанками, грозило остаться нетронутым. Все вскочили с места и кинулись к загону, где оставили жирафов на ночь.
   Гостеприимный бур выразил глубокое сочувствие их несчастью и заявил, что готов целый месяц, если понадобится, вместе со всеми своими слугами искать пропавших жирафов.
   - Вот что происходит, когда слишком напьются, - сказал он. - Я не пошалел водки моим людям, и они перепились; но больше они этого не сделают. Вылью теперь всю водку и никогда не стану покупать.
   Один из жирафов был привязан к столбу в изгороди. Этот столб оказался не только вывороченным из земли, но и был выдернут из скреп вверху - он лежал на земле в шести - восьми шагах от прежнего места. Два соседних столба были повалены; таким образом, в ограде образовалась брешь, через которую жирафы свободно могли убежать. Если бы их, как обычно, привязали к деревьям, они бы не убежали: их удержали бы ремни, обмотанные вокруг шеи.
   Возможно, навалившись на частокол, жирафы обрушили его и ремни соскользнули с упавших столбов. В этом случае жирафы, конечно, могли убежать. Но хотя такое объяснение казалось достаточно простым, наши путешественники все же заподозрили неладное.
   За последнее время жирафы не пытались вырваться на свободу, и было странно, что им вдруг этого захотелось. Больше того: у обоих жирафов должен был быть общий, заранее обдуманный план действий, а уж такое вряд ли могло произойти.
   Что бы там ни было, но они исчезли, и их следовало разыскать и привести назад.
   Конго готовился уже отправиться на поиски, хотя мало рассчитывал на успех. Всю ночь лил дождь, и даже Следопыт не мог бы отыскать следы исчезнувших жирафов.
   Более пятисот голов скота было заперто на ночь в большом загоне, примыкавшем к дому бура. А утром их снова выпустили на пастбище, и земля, разумеется, была повсюду истоптана копытами лошадей и рогатого скота. Целый час был потрачен, пока нашли след, с большей или меньшей вероятностью принадлежавший жирафам, но шел он по направлению к загонам. Конечно, след этот оставили жирафы, когда их накануне вечером вели туда.