Томпсон Джим. Чертовка

   Было около десяти утра, когда они оформили протокол и заперли меня в камеру предварительного заключения. Я осмотрелся и, хотя, как сами видите, я далеко не сноб, все же пошел в угол и сел в одиночестве. Ну не мог я свыкнуться с мыслью, что попал сюда. Не мог я поверить, что оказался в одной компании со всеми этими парнями, которые наверняка были те еще гуси. Я, старина Долли Диллон, в тюряге по обвинению в краже в особо крупных размерах? Полный бред. Казалось, все это мне снится.
   Я был тертый калач, но весь день продолжал думать, что Стейплз смягчится. Поймет, что, сидя в тюрьме, я не смогу ничего заработать, снимет обвинения и позволит мне отработать долг. Я думал об этом, надеялся на такой исход и подготовил для Стейплза предложение. Квартира была оплачена на месяц вперед, и взнос по кредиту на машину я тоже внес. Я собирался ему сказать: «Слушай, Стейплз, вот как мы с тобой поступим. Купи мне пару талонов на обед, заплати за бензин и масло, а все, что я заработаю…»
   Тут я вспомнил, что магазин должен мне за работу. За два, точнее, за два с половиной дня, если учитывать и это утро. Черт подери, вот уже и двадцать пять долларов. Значит, весь мой долг сводился… скажем, к трем сотням долларов, если округлить. Бог ты мой, о такой сумме и говорить смешно! Я мог заработать ее в два счета, особенно теперь, когда Джойс отвалила.
   Я знал, что Стейплз меня вытащит. Правда. Я это знал.
   И наверно, вы уже догадались, что ничего подобного он не сделал.
   Начался и закончился следующий день. Тут я стал думать о других зацепках, о других возможностях отсюда выбраться. На них было не больше надежды, чем на Стейплза, но я все время перебирал их в голове. Может, какая-нибудь бригада приедет в город, зная, на что я способен, и тогда они все скинутся – как-нибудь разведают, где я, – и… А может, мне полагалась премия от одной из фирм, на которые я работал прежде, и так вышло, что чек должен прийти только сейчас. А может, кто-то из моих родичей на Восточном побережье приказал долго жить и мне кое-что причитается по его страховке. А может, Дорис принесет мне денег. Или Эллен. Или… или еще кто-нибудь. Проклятье, кто-то должен мне помочь! Что-то должно произойти.
   Никто мне не помогал, ничего не происходило. С этим не хотелось мириться, но в конце концов до меня дошло, что так все и будет. Я попался. Хватит себя обманывать.
   Я подумал о Моне – ведь именно она стала причиной моих неприятностей. Если бы я не взял деньги Пита Хендриксона, чтобы расплатиться за то серебро, Стейплз меня бы не раскусил. Я обзывал себя чертовым дураком и другими словечками, кажется, немного побранил и Мону. Но вообще-то, я ругал ее вполсилы. Я знал: будь у меня возможность, я бы снова поступил так ради нее, а потому не держал на нее зла. Да и как можно злиться на такую милую, беспомощную детку?
   Я сидел в углу камеры, в сторонке от всех, думал о ней, и мне становилось тепло и приятно. Я вспоминал ее в тот день. Как она подошла прямо ко мне, обвила руками и положила голову мне на грудь. Как стояла там – голая, дрожащая. И обнимала меня крепче и крепче, и мне уже казалось, что мы одно целое.
   Она была не от мира сего, эта малышка. Не такая, как те проклятые шлюхи, с которыми я вечно якшался. Вот с такой деткой я бы с удовольствием связал свою жизнь. Ради нее сделал бы все на свете, потому что знал: она сделает все на свете для меня и я могу спокойно ехать по своим делам.
   Меня тревожило, что она подумала, когда я за ней не вернулся. Меня тревожило, что с ней теперь случится. Закрыв глаза, я видел все как наяву: на пороге появляются разные парни, старуха предлагает им… а Мона… Мона там, в спальне…
   Я быстро открыл глаза. Заставил себя не думать о ней, а вместо этого начал вспоминать дом, где она жила.
   Знаете, почти в тот самый момент, когда я переступил порог этого дома, у меня возникло чувство: что-то здесь не так. Тогда я еще не мог сообразить, в чем дело, а потом навалилось слишком много забот и было не до того.
   Но теперь до меня наконец-то дошло: в доме совсем не было фотографий. Я имею в виду – фотографий людей.
   Наверное, я побывал в десяти тысячах старых домов – домов, где живут старые люди. И повсюду на стенах была масса фотографий. Бородатые мужчины с расстегнутыми воротниками. Женщины в платьях с закрытым воротом и рукавами типа «окорок». Мальчики в костюмах Бастера Брауна^[3] и девочки в матросках и штанишках. Дедушка Джонс, дядя Билл и тетя Хэтти. Дети кузины Сьюзи… Все старые дома таковы. Везде есть такие фотографии. Но в этом доме я, черт подери, не увидел ни одной.
   Эта мысль все время крутилась у меня в голове, и я наконец подумал: «Ну и что? Тебе-то какое дело?» Знаете, я даже разозлился на себя: думать о таком, да еще и в том месте, где я оказался! В общем, я перестал об этом думать и снова начал беспокоиться о себе; прошло немало дней, прежде чем я вернулся к этой мысли. Но к тому времени…
   Даже не знаю. Решайте сами. Может, в любом случае было бы слишком поздно.
   Может, в любом случае все закончилось бы тем же самым… Я попал в тюрьму в среду утром. В пятницу днем мне должны были предъявить обвинение. В тот день около двух зашел надзиратель и отвел меня в душевую. Я помылся и побрился в его присутствии, а потом он выдал мне мою одежду.
   Я оделся. По длинному коридору, через множество дверей тюремщик провел меня в приемную. Он сообщил мое имя полицейскому за конторкой. Тот выдвинул ящик, пролистал пачку конвертов и швырнул один из них на стол.
   – На, проверь, – сказал он мне. – Если чего-то не хватает, скажи прямо сейчас.
   Я открыл конверт. Там были мой кошелек, ключи от машины и талон с полицейской стоянки.
   – Ну, все? – спросил он. – Тогда черкани-ка вот тут.
   Я расписался в получении. Как-то у них странно устроено, подумал я, на черта столько возни лишь для того, чтобы я предстал перед судьей? Но, как уже говорил, я еще никогда не был в тюрьме и решил, что им, наверное, виднее.
   Я положил вещи в карман. Дверь на улицу была открыта, и я подумал: о боже, все бы отдал, только бы оказаться там…
   Тюремщик зашел за конторку. Он стоял возле бачка с водой, полоскал рот и сплевывал в большой медный таз. Казалось, он напрочь обо мне забыл. Я стоял и ждал.
   Наконец полицейский поднял на меня глаза:
   – Эй, парень, тебе что, здесь нравится?
   – Да как-то уже попривык, – промямлил я.
   – Вали-ка отсюда, – сказал он. – Какого черта ты здесь ждешь? Все свое барахло получил, да?
   – Да, сэр, – ответил я. – Большое вам спасибо, сэр!
   И выбежал из этого проклятого места так быстро, что, бьюсь об заклад, даже тени не отбрасывал.
   Я ведь был уверен, что это ошибка, понимаете? Что они спутали меня с каким-то другим парнем. Я не представлял себе, что могло быть как-то иначе.
   Я сел в свою машину, стоявшую на полицейской парковке. Рванул оттуда со скоростью пули и, наверное, проехал четыре или пять кварталов, прежде чем оклемался и сбавил скорость.
   Нет, так легко я не отделаюсь. Интересно, как далеко я надеялся удрать на купленной в кредит машине и с жалкими двумя долларами в кармане? Может, полицейские сваляли дурака, а может, Стейплз решил дать мне поблажку? В любом случае не худо бы его проведать. Если он готов играть по-честному – отлично. Если нет, тоже неплохо. По крайней мере, оторву его поганый хвост, прежде чем вернусь за решетку.
   Я припарковался чуть поодаль от магазина. Потом подкрался к окну и заглянул сквозь стеклянную дверь.
   Стейплз стоял примерно посередине прохода, спиной ко мне, – похоже, пересчитывал выручку.
   Я рванул дверь и вошел. Стейплз вздрогнул и обернулся.
   Он быстро шагнул мне навстречу, протягивая руку для пожатия:
   – Мой дорогой мальчуган! Я так рад, что они тебя быстро выпустили. Я просил их не задерживать тебя ни минутой больше, чем требуется. Дал им понять, Фрэнк, что это очень срочно.
   – Что ж, ладно, – ответил я. – Я же не возникаю, пойми. Но если хочешь знать мое мнение, три дня – это не так уж скоро.
   – Но, Фрэнк, – развел он руками, – какие три дня? Твоя жена вернула мне деньги не больше часа назад.

7

   Моя жена? Жена, которой у меня уже вроде как нет, взяла и выложила капусту? Да не может того быть. Черта с два она раскошелилась бы, даже если бы ей вдруг подфартило.
   Стейплз взглянул на меня выжидающе:
   – Хочешь сказать, ты об этом не знал? Она не сказала тебе, что хлопочет, чтобы тебя выпустили?
   В его голосе была мурлыкающая, самодовольная нотка. Я не знал, в чем дело или о чем он думает. Но с таким парнем, как он, не стоит делиться своими бедами.
   – В общем-то, я знал, что она пытается найти деньжат, – протянул я, – но не думал, что и вправду найдет. Пожалуй, ты оказался прав. Никогда не знаешь, на что способны близкие, пока тебя не припрут к стенке.
   – Гм… – Он кивнул, пристально глядя на меня. – Я вот что подумал. Понимаешь, в магазин звонили разные люди, спрашивали о тебе. Клиенты, которые оформили покупку по каталогу и теперь ожидают доставки. Я объяснил им ситуацию – сказал, что у тебя вышла недостача и…
   – Отлично, – перебил его я. – Ты бы еще в газетах об этом раструбил.
   – Ну же, Фрэнк. Я ведь только старался тебе помочь. Ты ведь, если захочешь, можешь быть очень даже обаятельным, вот я и подумал: возможно, кто-то из твоих клиентов пожелает вызволить тебя из беды.
   Я покачал головой. Похоже, этот парень, черт его дери, окончательно свихнулся.
   – Пожелают они, как же. Тут ведь «Сакс Пятая авеню», и мои клиенты сплошь миллионеры. И мне не приходится чуть ли не дубиной выбивать из них каждый доллар.
   – Что ж, – со смущенной улыбкой сказал Стейплз, – наверное, надежда и вправду была слабая. Но… я хотел сказать, что твоей жены не было среди тех, кто справлялся о тебе по телефону.
   – И что? – спросил я.
   – Ничего, – поспешно ответил он. – Само собой, ты бы позвонил ей из тюрьмы. Мне просто показалось весьма любопытным, что твоя жена сюда не звонила, но передала деньги с другой женщиной. Я думал, может быть… э-э…
   Я пожал плечами. Это показалось любопытным ему!
   – Ладно, будем говорить начистоту, – сказал я. – Я не звонил жене. Я обзвонил всех этих поденщиц и судомоек, которые числятся среди моих клиенток, и сказал им: деньги на бочку – или между нами все кончено.
   – Фрэнк, я серьезно! – Стейплз хлопнул меня по плечу. – В сущности, та женщина – девушка, – что принесла деньги, была вполне привлекательна. Довольно неряшлива и потрепанна, но совсем не дурна.
   – Должно быть, это Франсес Смит, – предположил я. – Соседская девчонка. Похоже, Джойс нашла работу и прислала Франсес, чтобы передать деньги.
   Я закурил с небрежным видом и уронил спичку на пол. Огонек в глазах Стейплза, нетерпеливый и хитрый, постепенно угас.
   – Что ж, Фрэнк. Раз уж ты теперь здесь…
   – Раз уж я теперь здесь, – перебил я его, – то заберу деньги, которые мне причитаются.
   – Ну же, Фрэнк, – надул губы Стейплз. – Неужели ты на меня сердишься? Неужели хочешь уволиться?
   – Вообще-то, – начал было я, – я просто подумал, что…
   – Отнюдь нет. Я уверен, что начиная с сегодняшнего дня ты будешь особенно щепетилен. Уж придется, сам понимаешь. А приступить к работе можешь хоть сейчас, если хочешь.
   Я сказал, что порядком измотан и лучше бы подождать с работой до понедельника. Стейплз разрешил мне взять двадцать долларов в счет моего заработка, и я поехал домой.
   В квартире воняло, как в сточной канаве. Смердело плесенью и гниющей едой. Я выгреб все из холодильника и свалил на стол, к остальной дряни. Потом просто завернул все в скатерть вместе с тарелками, кастрюлями и прочим и выбросил эту мерзость в мусорный бак.
   Я распахнул все окна и развесил постельное белье на веревках. Предстояло еще много чего сделать – в этом жилище всегда было так. Но пока что я решил остановиться. Навалилась какая-то слабость после всех пережитых волнений и нервного напряга. Я очень устал, и меня уже мало интересовало, что за незнакомка меня вызволила и зачем она это сделала.
   Может, выяснится, что это все-таки была ошибка.
   Стемнело. Я закрыл окна и задернул шторы. В тюрьме я почти ничего не ел: не мог хлебать это пойло. Теперь я, само собой, порядком проголодался. Но в буфете не было ни черта – только кофе и полпинты виски. Я отнес виски в гостиную и хорошенько отхлебнул.
   Я откинулся на спинку дивана и задрал ноги. Я прихлебывал и курил, думая о том, каково мне было прошлой ночью и насколько лучше стало сейчас; человек же, думал я, может и не догадываться, что на самом деле у него все прекрасно, так что, может, в моей жизни все не так уж плохо.
   Я немного расслабился. Меня снова стали одолевать вопросы.
   Итак, кто же, черт подери, из моих знакомых…
   Кто, во имя господа, решил мне помочь…
   Кто-то шел по тропинке. Почти бежал. По тропинке, потом вверх по ступеням и по крыльцу. Я вскочил и распахнул дверь.
   – Мона! – воскликнул я. – Мона, детка! Что случилось?..
   Она почти упала ко мне в объятия, всхлипывая и задыхаясь. Я ногой захлопнул дверь и отнес Мону в гостиную.
   – Детка, – сказал я. – Все хорошо, детка. Старина Долли с тобой и…
   – О Долли, Долли! – Она стала раскачиваться, обнимая меня. – Я т-так боялась, так боялась, что тебя здесь не будет и… Спаси меня от нее, Долли! Забери меня отсюда! Помоги уехать. У меня есть деньги, Долли, хватит нам обоим! П-пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
   – Подожди! Подожди минуту! – крикнул я и потряс ее за плечи. – Ну-ка, успокойся. Я сделаю все, что в моих силах, милая, но я должен знать…
   – Возьми их, Долли! Можешь все забрать, только возьми меня с собой.
   Мона сунула руки в карманы старого, потертого пальто. Когда она вынула их оттуда, деньги так и посыпались мне на колени – комки мятых пятерок, десяток и двадцаток.
   – П-пожалуйста, Долли! Ты сделаешь это? Забери деньги и возьми меня с собой…
   – Конечно, – сказал я. – Еще бы я тебя не взял! Но сначала нам нужно кое в чем разобраться. Ты взяла эти деньги у своей тети?
   – Д-да. Эти и другие… те, что я отдала м-мистеру в магазине. Я н-не знала, что и думать, когда ты не вернулся за мной. Т-только поняла – с тобой случилось что-то ужасное. Ты обещал вернуться за мной, и я знала – ты бы ни за что не нарушил обещания, если бы только мог. Такой д-добрый и милый парень, как ты, н-не стал бы…
   Она замялась. Я неуклюже похлопал ее по руке:
   – Да, конечно. Просто я никак не мог, понимаешь, о чем я?
   – Т-тогда я разыскала твой номер в телефонной книге и позвонила. Я звонила еще и еще. И н-наконец сегодня позвонила в магазин, и мне сказали…
   Остальное Мона выпалила одним духом.
   Стейплз выложил ей всю мою подноготную. Мона знала, где старуха держит деньги. Она вытащила оттуда сумму, нужную, чтобы вызволить меня из тюрьмы, и те деньги, которые были у нее с собой сейчас. Теперь с пятью или шестью сотнями долларов, притом что с меня только-только сняли обвинения в мошенничестве, мы должны были уехать отсюда вместе. Жить счастливо и все такое.
   И я хотел… хотел ее и был чертовски ей благодарен. Но черт возьми, как я мог?
   Она смотрела на меня умоляющим взором:
   – Р-разве ты не хочешь, Долли? Ты потому и сказал, что женат, – п-потому что на самом деле я тебе не нравлюсь? Я звонила и звонила сюда, но никто…
   – Нет, я не врал тебе, – сказал я. – Просто жена тем временем ушла. Она тут больше ни при чем, так что с этим, считай, все тип-топ. Но…
   – Она убьет меня, когда все узнает, Долли! Она поймет, что я взяла деньги, и… – Мона снова расплакалась, и ее тихие беспомощные всхлипы как ножом резали мое сердце. – Н-ничего, Долли. Я н-не хотела, чтобы ты чувствовал себя плохо. Н-наверное, я просто должна была п-понимать, что н-не могла тебе п-понравиться…
   – Детка, – перебил я. – Послушай меня, милая. «Нравиться» тут неправильное слово. Я люблю тебя, понимаешь? Ты должна мне верить. Поэтому действовать надо осторожно, ведь один неверный шаг, как ты предлагаешь, – и мы никогда не будем вместе. Нас обоих посадят в тюрьму.