Страница:
Высказывания Буля по поводу находок в Мирамаре представляют собой классический случай, когда предрассудок и предвзятое мнение выдаются за научную объективность. В книге Буля все фактические данные по следам человека в третичных формациях лишены научного обоснования, а важнейшие наблюдения компетентных ученых, позиция которых по этому вопросу не соответствует общепринятой точке зрения, просто игнорируются. Например, Буль ничего не говорит о вышеупомянутом открытии человеческой челюсти в Чападмалалане (Мирамар). Таким образом, нам следует быть чрезвычайно осторожными с теми утверждениями, которые можно встретить в учебниках, и ни в коем случае не относиться к ним как к истине в последней инстанции в палеонтологии.
Ученые, несогласные с вызывающими полемику свидетельствами, обычно исповедуют тот же подход, что и Буль. Одни упоминают о необычности открытия, тогда как другие утверждают, что проблема какое-то время была предметом научной полемики, а потом называют имя какого-либо ученого (как Ромеро), который якобы сумел разрешить ее раз и навсегда. Но стоит только найти время и внимательно почитать доклад (например доклад того же Ромеро), который, по общему мнению, окончательно разрешает вопрос, как окажется, что представленные в нем аргументы не выдерживают никакой критики.
Доклад Буля имеет те же слабые места, что и доклад Ромеро. Как уже говорилось выше, Буль называет Бомана блестящим этнографом. Но при изучении доклада Бомана становится ясно, почему он так понравился Булю: нападая на теоретические умозаключения Флорентино Амегино и открытия Карлоса Амегино в Мирамаре, Боман, как прилежный ученик, повсюду ссылается на научный авторитет Буля. Как и следовало ожидать, для обоснования своей позиции Боман использует также пространные критические замечания Грдлички по поводу работы Флорентино Амегино. Тем не менее Боман, несмотря на его негативное отношение к вопросу, сам того не желая, предоставил одно из наилучших доказательств присутствия человека на территории современной Аргентины во времена плиоцена.
Боман подозревал, что музейный коллекционер Лоренцо Пароди (Lorenzo Parodi), работавший вместе с Карлосом Амегино, совершил мошенничество. Но у него не было доказательств этого. По этому поводу сам Боман сказал: «У меня нет права высказывать подозрения в его адрес, потому что о нем хорошо отзывался Карлос Амегино, заявивший мне, что таких честных и надежных людей найти непросто». Все-таки Боман заметил: «Что касается того, где можно легко найти предметы для совершения подлога в чападмалаланские слои, то эта проблема решается довольно просто. В паре миль от места раскопок есть paradero, покинутое индейское поселение, находящееся на поверхности и относительно новое. Его возраст – около пяти тысяч лет. Там можно встретить множество предметов, идентичных образцам, найденным в чападмалаланских слоях».
Далее Боман описал свою поездку в Мирамар, состоявшуюся 22 ноября 1920 года. «Пароди сообщил об обнаружении каменного шара, вымытого прибоем и остававшегося „вцементированным“ в barranca. Карлос Амегино пригласил свидетелей, чтобы удостоверить момент изъятия образца из скальной породы. Кроме меня туда отправились д-р Эстаниславо С. Сабальос (Estanislavo S. Zaballos), экс-министр иностранных дел, д-р Г. фон Игеринг (Н. von Ihering), экс-директор Музея Сан-Пауло (Бразилия), и известный антрополог д-р Р. Лехманн-Нитше (R. Lehmann-Nitsche)». В мирамарской barranca Боман убедился в том, что ранее сообщенная Карлосом Амегино информация по геологии этого места соответствует действительности. Признание Боманом этого факта служит подтверждением нашей позиции, что противоположные взгляды Ромеро не могут считаться заслуживающими доверия. Это бросает тень и на Буля, который, основываясь исключительно на заявлениях Ромеро, попытался опровергнуть открытие в Мирамаре бедренной кости и фрагмента позвоночника токсодонта с застрявшими в них наконечниками.
«Когда мы прибыли в конечную точку нашего путешествия, – писал Боман, – Пароди показал каменный предмет, засевший в перпендикулярном сегменте barranca, где имелась небольшая зона вогнутости, возникшая, по всей видимости, в результате воздействия океанских волн. Предмет представлял собой поверхность, выдававшуюся на два сантиметра (немного меньше дюйма). Пароди стал очищать его от земли, чтобы сфотографировать. И вдруг мы увидели, что это каменный шар с бороздкой посередине, похожей на те, которые обнаруживаются на шарах bolas. После того как находку сфотографировали insitu, она была извлечена. Была также сфотографирована сама barranca и находившиеся рядом люди. Образец настолько крепко сидел в породе, что нужно было применить достаточно большое усилие, чтобы даже с помощью специальных инструментов его удалось постепенно вытащить».
Боман подтвердил местоположение камня bolas (рис. 5.2а), который был обнаружен в трех футах (0,9 метра) выше песчаного пляжа. Боман заявил: «Barranca, состоит из эйсенаданских пластов, лежащих над чападмалаланскими. Граница между двумя уровнями была, несомненно, не совсем четкая… Как бы то ни было, мне представляется несомненным, что камень bolas был обнаружен в чападмалаланских слоях, которые выглядели плотными и однородными».
Рис. 5.2. Эти камни bolas были извлечены в Мирамаре (Аргентина) из толщи Чападмалаланской формации эпохи позднего плиоцена в присутствии этнографа Эрика Бомана.
Затем Боман рассказал о другом открытии: «Пароди продвигался в мою сторону, киркой расчищая себе дорогу через barranca, когда вдруг неожиданно нашему взору предстал второй каменный шар, на 10 сантиметров меньше первого… Он был больше похож на точильный камень, чем на bolas. Это орудие (рис. 5.2б) было найдено на передней части скалы, на глубине десяти сантиметров (4 дюйма)». По наблюдению Бомана, на нем были следы износа. Позже Боман и Пароди обнаружили третий каменный шар (рис. 5.2в). Он был найден в 200 метрах от первых двух образцов на глубине полуметра от поверхности скалы. Говоря об этом последнем открытии в Мирамаре, Боман подчеркнул: «Нет никаких сомнений в том, что камни были обточены человеком, в результате чего приобрели свою нынешнюю форму шара».
В целом обстоятельства находок подтвердили то, что найденные в Мирамаре шары относятся к эпохе плиоцена. Боман сообщал: «Д-р Р. Лехманн-Нитше заявил, что, на его взгляд, извлеченные нами каменные шары были обнаружены insitu. Они одного и того же возраста, что и Чападмалаланская формация. До этой встречи мы не были знакомы. Д-р фон Игеринг менее категоричен в своих выводах. Что касается меня лично, то я могу заявить, что не вижу ни одного признака, который бы говорил о более молодом возрасте находок. Камни bolas твердо сидели в скальном массиве, и нет никаких признаков, что находившаяся над ними почва была когда-либо потревожена».
Затем Боман ловко вернулся к своему подозрению о мошенничестве. Он предложил различные способы, с помощью которых Пароди мог заложить каменные шары. Чтобы показать, как Пароди мог совершить подлог, Боман продемонстрировал, как тот мог вбить наконечник стрелы в бедренную кость токсодонта. Но в завершение Боман заявил: «В конечном счете не существует убедительных доказательств мошенничества. С другой стороны, многое говорит о подлинности находок».
Трудно сказать, почему Боман так скептически относился к Пароди. В подтверждение научной чистоплотности Пароди можно сказать, что вряд ли бы он стал рисковать своей спокойной и долгой работой собирателя музейных экспонатов ради фабрикации подделок. Во всяком случае профессионалы музейного дела утверждали, что Пароди всегда оставлял нетронутыми найденные артефакты, чтобы они могли быть сфотографированы, изучены и извлечены уже экспертами. Эта процедура отличается гораздо большей научной чистотой, чем те, которые практиковали причастные к знаменитым открытиям ученые, придерживавшиеся общепринятого сценария эволюции человека. Например, большинство открытий Homo erectus на Яве, о которых сообщал фон Кенигсвальд, были сделаны местными рабочими. В отличие от Пароди они не оставляли находки insitu, а отсылали их упакованными в ящики фон Кенигсвальду, который довольно часто пребывал вдали от места проведения раскопок. Более того, знаменитая Венера Виллендорфа (Willendorf), неолитическая статуэтка из Европы, была найдена простым дорожным рабочим. Очевидно, что если всегда и везде руководствоваться чрезмерно требовательным подходом Бомана, то обвинения в мошенничестве можно было бы предъявить практически всем когда-либо сделавшим открытия в области палеонтологии.
Как ни странно, свидетельствование Бомана даже скептикам предоставляет очень сильный аргумент в пользу присутствия человеческих существ, умевших делать орудия труда, на территории современной Аргентины около трех миллионов лет назад. Но даже если предположить, что первый из камней bolas, найденных после приезда Бомана в Мирамар, был преднамеренно заложен Пароди, как объяснить другие находки? Ведь они были сделаны в присутствии и при участии самого Бомана на месте и без какого-либо предварительного оповещения. Примечательно, что они не лежали на поверхности и Пароди о них даже не подозревал.
В целом получается, что Буль, Ромеро и Боман не сумели опровергнуть открытия, сделанные в Мирамаре Карлосом Амегино и другими учеными. Более того, сам Боман предоставил науке первоклассный аргумент в пользу существования в эпоху плиоцена существ, которые умели делать камни bolas.
Новые находки bolas и других артефактов
Хорошо обработанные находки из Северной Америки
Шегайанда: археология как вендетта
Ученые, несогласные с вызывающими полемику свидетельствами, обычно исповедуют тот же подход, что и Буль. Одни упоминают о необычности открытия, тогда как другие утверждают, что проблема какое-то время была предметом научной полемики, а потом называют имя какого-либо ученого (как Ромеро), который якобы сумел разрешить ее раз и навсегда. Но стоит только найти время и внимательно почитать доклад (например доклад того же Ромеро), который, по общему мнению, окончательно разрешает вопрос, как окажется, что представленные в нем аргументы не выдерживают никакой критики.
Доклад Буля имеет те же слабые места, что и доклад Ромеро. Как уже говорилось выше, Буль называет Бомана блестящим этнографом. Но при изучении доклада Бомана становится ясно, почему он так понравился Булю: нападая на теоретические умозаключения Флорентино Амегино и открытия Карлоса Амегино в Мирамаре, Боман, как прилежный ученик, повсюду ссылается на научный авторитет Буля. Как и следовало ожидать, для обоснования своей позиции Боман использует также пространные критические замечания Грдлички по поводу работы Флорентино Амегино. Тем не менее Боман, несмотря на его негативное отношение к вопросу, сам того не желая, предоставил одно из наилучших доказательств присутствия человека на территории современной Аргентины во времена плиоцена.
Боман подозревал, что музейный коллекционер Лоренцо Пароди (Lorenzo Parodi), работавший вместе с Карлосом Амегино, совершил мошенничество. Но у него не было доказательств этого. По этому поводу сам Боман сказал: «У меня нет права высказывать подозрения в его адрес, потому что о нем хорошо отзывался Карлос Амегино, заявивший мне, что таких честных и надежных людей найти непросто». Все-таки Боман заметил: «Что касается того, где можно легко найти предметы для совершения подлога в чападмалаланские слои, то эта проблема решается довольно просто. В паре миль от места раскопок есть paradero, покинутое индейское поселение, находящееся на поверхности и относительно новое. Его возраст – около пяти тысяч лет. Там можно встретить множество предметов, идентичных образцам, найденным в чападмалаланских слоях».
Далее Боман описал свою поездку в Мирамар, состоявшуюся 22 ноября 1920 года. «Пароди сообщил об обнаружении каменного шара, вымытого прибоем и остававшегося „вцементированным“ в barranca. Карлос Амегино пригласил свидетелей, чтобы удостоверить момент изъятия образца из скальной породы. Кроме меня туда отправились д-р Эстаниславо С. Сабальос (Estanislavo S. Zaballos), экс-министр иностранных дел, д-р Г. фон Игеринг (Н. von Ihering), экс-директор Музея Сан-Пауло (Бразилия), и известный антрополог д-р Р. Лехманн-Нитше (R. Lehmann-Nitsche)». В мирамарской barranca Боман убедился в том, что ранее сообщенная Карлосом Амегино информация по геологии этого места соответствует действительности. Признание Боманом этого факта служит подтверждением нашей позиции, что противоположные взгляды Ромеро не могут считаться заслуживающими доверия. Это бросает тень и на Буля, который, основываясь исключительно на заявлениях Ромеро, попытался опровергнуть открытие в Мирамаре бедренной кости и фрагмента позвоночника токсодонта с застрявшими в них наконечниками.
«Когда мы прибыли в конечную точку нашего путешествия, – писал Боман, – Пароди показал каменный предмет, засевший в перпендикулярном сегменте barranca, где имелась небольшая зона вогнутости, возникшая, по всей видимости, в результате воздействия океанских волн. Предмет представлял собой поверхность, выдававшуюся на два сантиметра (немного меньше дюйма). Пароди стал очищать его от земли, чтобы сфотографировать. И вдруг мы увидели, что это каменный шар с бороздкой посередине, похожей на те, которые обнаруживаются на шарах bolas. После того как находку сфотографировали insitu, она была извлечена. Была также сфотографирована сама barranca и находившиеся рядом люди. Образец настолько крепко сидел в породе, что нужно было применить достаточно большое усилие, чтобы даже с помощью специальных инструментов его удалось постепенно вытащить».
Боман подтвердил местоположение камня bolas (рис. 5.2а), который был обнаружен в трех футах (0,9 метра) выше песчаного пляжа. Боман заявил: «Barranca, состоит из эйсенаданских пластов, лежащих над чападмалаланскими. Граница между двумя уровнями была, несомненно, не совсем четкая… Как бы то ни было, мне представляется несомненным, что камень bolas был обнаружен в чападмалаланских слоях, которые выглядели плотными и однородными».
Затем Боман рассказал о другом открытии: «Пароди продвигался в мою сторону, киркой расчищая себе дорогу через barranca, когда вдруг неожиданно нашему взору предстал второй каменный шар, на 10 сантиметров меньше первого… Он был больше похож на точильный камень, чем на bolas. Это орудие (рис. 5.2б) было найдено на передней части скалы, на глубине десяти сантиметров (4 дюйма)». По наблюдению Бомана, на нем были следы износа. Позже Боман и Пароди обнаружили третий каменный шар (рис. 5.2в). Он был найден в 200 метрах от первых двух образцов на глубине полуметра от поверхности скалы. Говоря об этом последнем открытии в Мирамаре, Боман подчеркнул: «Нет никаких сомнений в том, что камни были обточены человеком, в результате чего приобрели свою нынешнюю форму шара».
В целом обстоятельства находок подтвердили то, что найденные в Мирамаре шары относятся к эпохе плиоцена. Боман сообщал: «Д-р Р. Лехманн-Нитше заявил, что, на его взгляд, извлеченные нами каменные шары были обнаружены insitu. Они одного и того же возраста, что и Чападмалаланская формация. До этой встречи мы не были знакомы. Д-р фон Игеринг менее категоричен в своих выводах. Что касается меня лично, то я могу заявить, что не вижу ни одного признака, который бы говорил о более молодом возрасте находок. Камни bolas твердо сидели в скальном массиве, и нет никаких признаков, что находившаяся над ними почва была когда-либо потревожена».
Затем Боман ловко вернулся к своему подозрению о мошенничестве. Он предложил различные способы, с помощью которых Пароди мог заложить каменные шары. Чтобы показать, как Пароди мог совершить подлог, Боман продемонстрировал, как тот мог вбить наконечник стрелы в бедренную кость токсодонта. Но в завершение Боман заявил: «В конечном счете не существует убедительных доказательств мошенничества. С другой стороны, многое говорит о подлинности находок».
Трудно сказать, почему Боман так скептически относился к Пароди. В подтверждение научной чистоплотности Пароди можно сказать, что вряд ли бы он стал рисковать своей спокойной и долгой работой собирателя музейных экспонатов ради фабрикации подделок. Во всяком случае профессионалы музейного дела утверждали, что Пароди всегда оставлял нетронутыми найденные артефакты, чтобы они могли быть сфотографированы, изучены и извлечены уже экспертами. Эта процедура отличается гораздо большей научной чистотой, чем те, которые практиковали причастные к знаменитым открытиям ученые, придерживавшиеся общепринятого сценария эволюции человека. Например, большинство открытий Homo erectus на Яве, о которых сообщал фон Кенигсвальд, были сделаны местными рабочими. В отличие от Пароди они не оставляли находки insitu, а отсылали их упакованными в ящики фон Кенигсвальду, который довольно часто пребывал вдали от места проведения раскопок. Более того, знаменитая Венера Виллендорфа (Willendorf), неолитическая статуэтка из Европы, была найдена простым дорожным рабочим. Очевидно, что если всегда и везде руководствоваться чрезмерно требовательным подходом Бомана, то обвинения в мошенничестве можно было бы предъявить практически всем когда-либо сделавшим открытия в области палеонтологии.
Как ни странно, свидетельствование Бомана даже скептикам предоставляет очень сильный аргумент в пользу присутствия человеческих существ, умевших делать орудия труда, на территории современной Аргентины около трех миллионов лет назад. Но даже если предположить, что первый из камней bolas, найденных после приезда Бомана в Мирамар, был преднамеренно заложен Пароди, как объяснить другие находки? Ведь они были сделаны в присутствии и при участии самого Бомана на месте и без какого-либо предварительного оповещения. Примечательно, что они не лежали на поверхности и Пароди о них даже не подозревал.
В целом получается, что Буль, Ромеро и Боман не сумели опровергнуть открытия, сделанные в Мирамаре Карлосом Амегино и другими учеными. Более того, сам Боман предоставил науке первоклассный аргумент в пользу существования в эпоху плиоцена существ, которые умели делать камни bolas.
Новые находки bolas и других артефактов
Значение находок камней bolas заключается в том, что они говорят о присутствии на территории Южной Америки человеческих существ, имевших достаточно высокий культурный уровень, в эпоху плиоцена, а возможно, даже и раньше. Подобные аргентинским находки были сделаны и в плиоценовых формациях Африки и Европы.
В 1926 году Джон Бакстер (John Baxter), бывший одним из ассистентов Дж. Рэйда Мойра, из-под плиоценовой Красной скалы в Брэмфорде (Bramford), что под Ипсвичем (Англия), откопал один очень интересный предмет (рис. 5.3).
Рис. 5.3. Камень для пращи из детритового горизонта под основанием Красной скалы в Брэмфорде (Англия). Возраст снаряда – по крайней мере плиоцен. Но возможно, что и миоцен.
Найденный предмет Мойр внимательно не изучил. Но тремя годами позже находка вновь привлекла внимание, на этот раз Генри Брейля. Он писал: «Находясь в Ипсвиче, мы с моим другом Дж. Рэйдом Мойром, занимались исследованием образцов, собранных в основании Красной скалы, что в Брэмфорде, как вдруг Дж. Рэйд Мойр обратил мое внимание на странный яйцеобразный предмет, который и попал в коллекцию только благодаря необычности своей формы. Взглянув на него, я сразу заметил бороздки и грани искусственного происхождения. Это подтолкнуло меня к более тщательному изучению образца уже с помощью специальной минералогической лупы (рис. 5.4). Это обследование полностью подтвердило мое первоначальное впечатление: предмет был обработан рукой человека». Брейль сравнил предмет с «камнями для пращи из Новой Каледонии». Как сообщил Мойр, другие археологи также разделили точку зрения Брейля. Камни для пращи и камни bolas представляют собой уровень технологической культуры, единогласно относимый к Homo sapiens. Следует напомнить, что детритовый горизонт, расположенный под Красной скалой, содержит окаменелости и осадочные породы обитаемых участков поверхности, чей возраст колеблется от плиоцена до эоцена. Таким образом, возраст брэмфордского камня для пращи может составлять от 2 до 55 миллионов лет.
Рис. 5.4. На рисунке показаны следы искусственной обработки пращевого камня из детритового горизонта, расположенного под Красной скалой в Брэмфорде (Англия).
В 1956 году фон Кенигсвальд дал описание нескольких артефактов с нижних уровней Олдувайского ущелья в Танзании (Африка). Это была «группа обточенных камней, которым рука мастера придала приблизительно сферическую форму». Фон Кенигсвальд писал: «Они являются наиболее примитивной формой метательных снарядов. Каменные шары этого типа, известные под названием bolas, до сих пор используются индейскими охотниками Южной Америки. Они помещаются в небольшие кожаные мешочки, два или три из них прикрепляются к длинному шнуру. Держа один из шаров в руке, охотник раскручивает другой (или другие) над головой и запускает в цель».
Все это так. Но вопросы возникают, если вспомнить, что горизонту 1 Олдувайского ущелья, где были найдены каменные шары, от 1,7 до 2,0 миллиона лет. А согласно общепринятым взглядам на эволюцию человека, в ту отдаленную эпоху могли существовать лишь Australopithecus и Homo habilis. В настоящее время не существует точных свидетельств того, что Australopithecus умел пользоваться орудиями. Что же касается Homo habilis, то большинство ученых придерживаются мнения, что он не был способен использовать столь совершенную технологию, которая требуется для изготовления bolas, если найденные образцы таковыми действительно являются.
И снова мы оказываемся в ситуации, из которой следует очевидное, но запретное предположение: вполне возможно, что во времена раннего плейстоцена в Олдувае жили существа, обладавшие способностями современного человека.
Те, кто находит такое предположение невероятным, несомненно, напомнят об отсутствии ископаемых свидетельств в его поддержку. С точки зрения принятых ныне свидетельств это, безусловно, так. Но если мы посмотрим несколько шире, то увидим свидетельство другого рода: например полностью человеческий по своей морфологии скелет Река, извлеченный непосредственно из верхнего горизонта II Олдувайского ущелья. Не так далеко от Олдувая, в Канаме (Капат), Луи Лики, согласно утверждению ученой комиссии, откопал челюсть, абсолютно идентичную челюсти современного человека, в отложениях периода раннего плейстоцена, по своему возрасту соответствующих горизонту I. Впоследствии похожие на человеческие бедренные кости были обнаружены в Восточной Африке в отложениях, соответствующих раннему плейстоцену. Эти отдельные бедренные кости первоначально приписывались Homo habilis. Но последующая находка относительно полного скелета Homo habilis продемонстрировала, что его анатомия, в том числе и бедро, оказалась более обезьяноподобной, чем это раньше считалось. Из всего этого следует, что человекоподобные бедра, относимые ранее к Homo habilis, на самом деле вполне могли принадлежать анатомически современным людям, жившим в Восточной Африке в эпоху раннего плейстоцена. Если в своем исследовании мы обратим наше внимание на другие районы планеты, то сможем увидеть новые примеры безусловно человеческих ископаемых останков из раннего плейстоцена и даже предшествующих этому периоду эпох. В этом контексте камни bolas из Олдувая перестают быть чем-то из ряда вон выходящим.
Ну а что если найденные образцы не являются камнями bolas? На такую возможность Мэри Лики ответила следующим образом: «Хотя и не существует прямых доказательств использования сфероидов в качестве метательных орудий bolas, до сих пор не было представлено какого-либо другого толкования, которое бы объясняло количество этих орудий, а также то, что многие из них были должным образом тщательно обработаны. Если бы они использовались исключительно как метательные снаряды, которые обычно бывает трудно отыскать после того, как их запустили, то на их тщательную обработку вряд ли тратилось бы так много усилий. …Мнение о том, что найденные образцы использовались в качестве камней bolas, получило мощную поддержку со стороны Л. С. Б. Лики, и есть все основания считать его верным».
Луи Лики утверждал, что ему удалось обнаружить настоящее костяное орудие на том же уровне, где были найдены каменные шары bolas. В I960 году Лики сказал: «Оно выглядит как своего рода lissoir (лощило) для обработки кожи. Этот факт говорит о том, что мастера из Олдувайского ущелья находились на более высоком культурно-технологическом уровне, чем это считалось раньше».
В 1926 году Джон Бакстер (John Baxter), бывший одним из ассистентов Дж. Рэйда Мойра, из-под плиоценовой Красной скалы в Брэмфорде (Bramford), что под Ипсвичем (Англия), откопал один очень интересный предмет (рис. 5.3).
Найденный предмет Мойр внимательно не изучил. Но тремя годами позже находка вновь привлекла внимание, на этот раз Генри Брейля. Он писал: «Находясь в Ипсвиче, мы с моим другом Дж. Рэйдом Мойром, занимались исследованием образцов, собранных в основании Красной скалы, что в Брэмфорде, как вдруг Дж. Рэйд Мойр обратил мое внимание на странный яйцеобразный предмет, который и попал в коллекцию только благодаря необычности своей формы. Взглянув на него, я сразу заметил бороздки и грани искусственного происхождения. Это подтолкнуло меня к более тщательному изучению образца уже с помощью специальной минералогической лупы (рис. 5.4). Это обследование полностью подтвердило мое первоначальное впечатление: предмет был обработан рукой человека». Брейль сравнил предмет с «камнями для пращи из Новой Каледонии». Как сообщил Мойр, другие археологи также разделили точку зрения Брейля. Камни для пращи и камни bolas представляют собой уровень технологической культуры, единогласно относимый к Homo sapiens. Следует напомнить, что детритовый горизонт, расположенный под Красной скалой, содержит окаменелости и осадочные породы обитаемых участков поверхности, чей возраст колеблется от плиоцена до эоцена. Таким образом, возраст брэмфордского камня для пращи может составлять от 2 до 55 миллионов лет.
В 1956 году фон Кенигсвальд дал описание нескольких артефактов с нижних уровней Олдувайского ущелья в Танзании (Африка). Это была «группа обточенных камней, которым рука мастера придала приблизительно сферическую форму». Фон Кенигсвальд писал: «Они являются наиболее примитивной формой метательных снарядов. Каменные шары этого типа, известные под названием bolas, до сих пор используются индейскими охотниками Южной Америки. Они помещаются в небольшие кожаные мешочки, два или три из них прикрепляются к длинному шнуру. Держа один из шаров в руке, охотник раскручивает другой (или другие) над головой и запускает в цель».
Все это так. Но вопросы возникают, если вспомнить, что горизонту 1 Олдувайского ущелья, где были найдены каменные шары, от 1,7 до 2,0 миллиона лет. А согласно общепринятым взглядам на эволюцию человека, в ту отдаленную эпоху могли существовать лишь Australopithecus и Homo habilis. В настоящее время не существует точных свидетельств того, что Australopithecus умел пользоваться орудиями. Что же касается Homo habilis, то большинство ученых придерживаются мнения, что он не был способен использовать столь совершенную технологию, которая требуется для изготовления bolas, если найденные образцы таковыми действительно являются.
И снова мы оказываемся в ситуации, из которой следует очевидное, но запретное предположение: вполне возможно, что во времена раннего плейстоцена в Олдувае жили существа, обладавшие способностями современного человека.
Те, кто находит такое предположение невероятным, несомненно, напомнят об отсутствии ископаемых свидетельств в его поддержку. С точки зрения принятых ныне свидетельств это, безусловно, так. Но если мы посмотрим несколько шире, то увидим свидетельство другого рода: например полностью человеческий по своей морфологии скелет Река, извлеченный непосредственно из верхнего горизонта II Олдувайского ущелья. Не так далеко от Олдувая, в Канаме (Капат), Луи Лики, согласно утверждению ученой комиссии, откопал челюсть, абсолютно идентичную челюсти современного человека, в отложениях периода раннего плейстоцена, по своему возрасту соответствующих горизонту I. Впоследствии похожие на человеческие бедренные кости были обнаружены в Восточной Африке в отложениях, соответствующих раннему плейстоцену. Эти отдельные бедренные кости первоначально приписывались Homo habilis. Но последующая находка относительно полного скелета Homo habilis продемонстрировала, что его анатомия, в том числе и бедро, оказалась более обезьяноподобной, чем это раньше считалось. Из всего этого следует, что человекоподобные бедра, относимые ранее к Homo habilis, на самом деле вполне могли принадлежать анатомически современным людям, жившим в Восточной Африке в эпоху раннего плейстоцена. Если в своем исследовании мы обратим наше внимание на другие районы планеты, то сможем увидеть новые примеры безусловно человеческих ископаемых останков из раннего плейстоцена и даже предшествующих этому периоду эпох. В этом контексте камни bolas из Олдувая перестают быть чем-то из ряда вон выходящим.
Ну а что если найденные образцы не являются камнями bolas? На такую возможность Мэри Лики ответила следующим образом: «Хотя и не существует прямых доказательств использования сфероидов в качестве метательных орудий bolas, до сих пор не было представлено какого-либо другого толкования, которое бы объясняло количество этих орудий, а также то, что многие из них были должным образом тщательно обработаны. Если бы они использовались исключительно как метательные снаряды, которые обычно бывает трудно отыскать после того, как их запустили, то на их тщательную обработку вряд ли тратилось бы так много усилий. …Мнение о том, что найденные образцы использовались в качестве камней bolas, получило мощную поддержку со стороны Л. С. Б. Лики, и есть все основания считать его верным».
Луи Лики утверждал, что ему удалось обнаружить настоящее костяное орудие на том же уровне, где были найдены каменные шары bolas. В I960 году Лики сказал: «Оно выглядит как своего рода lissoir (лощило) для обработки кожи. Этот факт говорит о том, что мастера из Олдувайского ущелья находились на более высоком культурно-технологическом уровне, чем это считалось раньше».
Хорошо обработанные находки из Северной Америки
Обратимся теперь к относительно совершенным аномальным палеолитическим инструментам из Северной Америки и начнем наш обзор с открытий, сделанных в Шегайанде (Канада), на острове Манитулен северного озера Гурон. Многие из этих северо-американских открытий не особенно древние, но тем не менее имеют большое значение, так как позволяют поближе познакомиться с работой археологов и палеоантропологов. Мы уже имели возможность видеть, как научное сообщество замалчивает данные, которые не вписываются в общую картину эволюции человека. И теперь познакомимся с другой стороной этой проблемы: личными страданиями и горечью, которые испытывают ученые, имевшие несчастье сделать аномальные открытия.
Шегайанда: археология как вендетта
В период между 1951 и 1955 годом, антрополог Национального музея Канады Томас И. Ли (Thomas E. Lee) провел раскопки в Шегайанде (Sheguiandah), что на острове Манитулен озера Гурон.
В верхних слоях места проведения раскопок на глубине примерно 6 дюймов (15 см) (уровень III) были обнаружены наконечники метательных снарядов (рис. 5.5). Ли расценил находки как захороненные недавно.
Рис. 5.5. Наконечник метательного орудия с уровня III Шегайанды, остров Манитулен, Онтарио, Канада.
Рис. 5.6. Источенное с двух сторон орудие из верхнего ледникового тиля (уровень IV) Шегайанды.
Дальнейшие работы привели к обнаружению орудий (рис. 5.6) в слое ледникового тиля, то есть в отложениях камней, оставленных отступающим ледником. Находки свидетельствовали о том, что люди здесь жили еще во времена последнего североамериканского оледенения (Висконсинского). Последующие раскопки выявили наличие второго слоя тиля, который тоже содержал орудия (рис. 5.7). Каменные орудия были также обнаружены на уровнях, находящихся под тилевыми слоями.
Рис. 5.7. Двусторонний кварцит из нижнего ледникового тиля (уровень V) Шегайанды. По утверждению геолога Джона Сэнфорда, возраст этих орудий, а также орудия с рис. 5.6 составляет по крайней мере 65 тысяч лет.
Каков же возраст этих находок? Трое из четверых геологов, которые проводили обследование стоянки, сочли, что они относятся к последнему межледниковому периоду, т е. от 70 тысяч до 125 тысяч лет. Заключительный же вердикт всех четверых специалистов гласил: по меньшей мере тридцать тысяч лет. Сам Томас И. Ли полагал, что возраст находок соответствует межледниковому периоду.
Джон Сэнфорд (John Sanford) из Уэйнского государственного университета, бывший в числе этих четверых геологов, позже поддержал точку зрения Ли. Он предоставил подробное геологическое обоснование и аргументы в пользу того, что возраст Шегайандской стоянки соответствует Сангомонскому межледниковому периоду или Сент-Пьерской межстадиальной эпохе, то есть теплому периоду в начальной фазе Висконсинского оледенения. Однако точка зрения Ли и Сэнфорда не вызвала серьезного внимания со стороны других ученых.
Ли вспоминал: «Первооткрыватель стоянки (Ли) потерял свою прежнюю должность на государственной службе и стал на долгое время безработным; его перестали публиковать; данные его открытия стали представляться в искаженном свете другими авторами из числа наиболее известных Браминов; тонны найденных им образцов исчезли в запасниках Национального музея Канады; за отказ уволить автора находок директор Национального музея Жак Руссо (dr. Jacques Rousseau), написавший монографию по стоянке, также лишился должности и оказался в научной изоляции. Для установления контроля над шестью шегайандскими образцами, которые не ушли в небытие, были использованы все возможные властные и иные рычаги; стоянка была превращена в туристическую достопримечательность. И люди, делавшие все это в течение четырех лет без всяких объяснений, даже не удосужились непредвзято взглянуть на стоянку и найденные там образцы, хотя времени у них было более чем достаточно. Признание открытий Шегайанды показало бы, что Брамины ничего толком не знали. Это привело бы к необходимости переписывания практически каждой книги по этой истории. Открытие нужно было похоронить. Что и было сделано».
Ли сталкивался с большими трудностями при публикации своих работ. С чувством разочарования он писал: «Боязливый или нерешительный редактор, остро чувствующий любую потенциальную угрозу надежности своего положения или репутации, скорее всего передаст копии вызывающей сомнения рукописи одному или сразу двоим консультантам, которые слишком дорожат своим местом, чтобы давать рискованные заключения. Они прочитывают произведение, или, скорее, пробегают его глазами в поисках нескольких фраз, за которые можно зацепиться, чтобы раскритиковать автора. (Их мнение по поводу рецензируемого произведения сложилось. И произошло это во время кулуарных встреч за бокалом виноградного вина или в прокуренных служебных помещениях конференц-залов. Там они узнали, что автор – человек нетрадиционных взглядов, независимый или не принимаемый научным истеблишментом). А потом, сделав в оригинале ряд сокращений и голословных, безосновательных утверждений, они просто это произведение “убивают”. Вся прелесть (и порочность) этой системы заключается в том, что имена этих критиков так и не будут обнародованы».
Большая часть наиболее значимых работ по Шегайанде была опубликована в Anthropological Journal of Canada, который Ли сам основал и редактировал. Ли умер в 1982, году, и в течение некоторого времени журнал редактировал его сын, Роберт И. Ли.
Разумеется, для официальных ученых было невозможно абсолютно не упоминать Шегайанду. Но когда они были вынуждены это делать, то старались преуменьшить значение, замолчать и представить в искаженном свете данные, свидетельствующие в пользу аномально древнего возраста находок.
Роберт Ли, сын Томаса И. Ли, писал: «Шегайанда неверно преподается студентам, скорее как пример постледникового селя, чем Висконсинского ледникового тиля».
Тем не менее еще первые донесения с места раскопок дали сильные аргументы против гипотезы селевого потока. Ли-старший писал: многие геологи «утверждали, что отложения можно было бы категорично определить как ледниковый тиль, если бы не находящиеся в них артефакты. Так говорили почти все посещавшие стоянку геологи». И Сэнфорд написал: «В 1954 году Шегайанду посетила группа из 40 – 50 геологов в рамках ежегодной экспедиции, проводимой Геологическим обществом бассейна Мичигана. Геологи подтвердили, что отложения представляют собой ледниковый тиль. Возможно, это заявление явилось лучшим подтверждением характера отложений. Когда они приехали в Шегайанду, место раскопок еще не было закрыто, и они могли сами наблюдать тиль. Отложения были представлены геологам как талевые, и никто из них не воспротивился такому объяснению. Нет никаких сомнений в том, что если бы у них было какое-либо сомнение по поводу природы отложений, оно, несомненно, было бы высказано там же».
Если один из подходов к открытию заключается в отрицании того, что содержащие орудия отложения являются ледниковым тилем, то другой сводится к предъявлению чрезмерно высоких требований к доказательствам присутствия человека в месте раскопок во времена формирования отложений. Антрополог Мичиганского университета Джеймс Б. Гриффин (James В. Griffin) заявил: «В Северной Америке есть много мест, которым приписывается значительный возраст, где якобы обитали ранние индейцы. Об этих никогда не существовавших стоянках были написаны целые книги». Гриффин отнес Шегайанду к числу этих мнимых стоянок.
Гриффин заявлял, что истинная стоянка должна характеризоваться «ясно выраженным геологическим контекстом… при этом должна быть полностью исключена интрузия, или вторичное отложение». Он также настаивал на том, что стоянка может быть признана истинной, если ее изучение проводится сразу несколькими геологами. Причем каждый должен специализироваться на определенной присутствующей там формации. Кроме того, важным условием признания за местом раскопок статуса стоянки древнего человека должно быть наличие между ними определенного консенсуса. Более того, «на месте раскопок должны быть обнаружены различные орудия и следы их обработки… хорошо сохранившиеся останки животных… макроботанический материал… скелетные останки человека». Как одно из необходимых условий Гриффин называл проведение исследований с помощью радиоуглеродного и других методов определения возраста.
В верхних слоях места проведения раскопок на глубине примерно 6 дюймов (15 см) (уровень III) были обнаружены наконечники метательных снарядов (рис. 5.5). Ли расценил находки как захороненные недавно.
Дальнейшие работы привели к обнаружению орудий (рис. 5.6) в слое ледникового тиля, то есть в отложениях камней, оставленных отступающим ледником. Находки свидетельствовали о том, что люди здесь жили еще во времена последнего североамериканского оледенения (Висконсинского). Последующие раскопки выявили наличие второго слоя тиля, который тоже содержал орудия (рис. 5.7). Каменные орудия были также обнаружены на уровнях, находящихся под тилевыми слоями.
Каков же возраст этих находок? Трое из четверых геологов, которые проводили обследование стоянки, сочли, что они относятся к последнему межледниковому периоду, т е. от 70 тысяч до 125 тысяч лет. Заключительный же вердикт всех четверых специалистов гласил: по меньшей мере тридцать тысяч лет. Сам Томас И. Ли полагал, что возраст находок соответствует межледниковому периоду.
Джон Сэнфорд (John Sanford) из Уэйнского государственного университета, бывший в числе этих четверых геологов, позже поддержал точку зрения Ли. Он предоставил подробное геологическое обоснование и аргументы в пользу того, что возраст Шегайандской стоянки соответствует Сангомонскому межледниковому периоду или Сент-Пьерской межстадиальной эпохе, то есть теплому периоду в начальной фазе Висконсинского оледенения. Однако точка зрения Ли и Сэнфорда не вызвала серьезного внимания со стороны других ученых.
Ли вспоминал: «Первооткрыватель стоянки (Ли) потерял свою прежнюю должность на государственной службе и стал на долгое время безработным; его перестали публиковать; данные его открытия стали представляться в искаженном свете другими авторами из числа наиболее известных Браминов; тонны найденных им образцов исчезли в запасниках Национального музея Канады; за отказ уволить автора находок директор Национального музея Жак Руссо (dr. Jacques Rousseau), написавший монографию по стоянке, также лишился должности и оказался в научной изоляции. Для установления контроля над шестью шегайандскими образцами, которые не ушли в небытие, были использованы все возможные властные и иные рычаги; стоянка была превращена в туристическую достопримечательность. И люди, делавшие все это в течение четырех лет без всяких объяснений, даже не удосужились непредвзято взглянуть на стоянку и найденные там образцы, хотя времени у них было более чем достаточно. Признание открытий Шегайанды показало бы, что Брамины ничего толком не знали. Это привело бы к необходимости переписывания практически каждой книги по этой истории. Открытие нужно было похоронить. Что и было сделано».
Ли сталкивался с большими трудностями при публикации своих работ. С чувством разочарования он писал: «Боязливый или нерешительный редактор, остро чувствующий любую потенциальную угрозу надежности своего положения или репутации, скорее всего передаст копии вызывающей сомнения рукописи одному или сразу двоим консультантам, которые слишком дорожат своим местом, чтобы давать рискованные заключения. Они прочитывают произведение, или, скорее, пробегают его глазами в поисках нескольких фраз, за которые можно зацепиться, чтобы раскритиковать автора. (Их мнение по поводу рецензируемого произведения сложилось. И произошло это во время кулуарных встреч за бокалом виноградного вина или в прокуренных служебных помещениях конференц-залов. Там они узнали, что автор – человек нетрадиционных взглядов, независимый или не принимаемый научным истеблишментом). А потом, сделав в оригинале ряд сокращений и голословных, безосновательных утверждений, они просто это произведение “убивают”. Вся прелесть (и порочность) этой системы заключается в том, что имена этих критиков так и не будут обнародованы».
Большая часть наиболее значимых работ по Шегайанде была опубликована в Anthropological Journal of Canada, который Ли сам основал и редактировал. Ли умер в 1982, году, и в течение некоторого времени журнал редактировал его сын, Роберт И. Ли.
Разумеется, для официальных ученых было невозможно абсолютно не упоминать Шегайанду. Но когда они были вынуждены это делать, то старались преуменьшить значение, замолчать и представить в искаженном свете данные, свидетельствующие в пользу аномально древнего возраста находок.
Роберт Ли, сын Томаса И. Ли, писал: «Шегайанда неверно преподается студентам, скорее как пример постледникового селя, чем Висконсинского ледникового тиля».
Тем не менее еще первые донесения с места раскопок дали сильные аргументы против гипотезы селевого потока. Ли-старший писал: многие геологи «утверждали, что отложения можно было бы категорично определить как ледниковый тиль, если бы не находящиеся в них артефакты. Так говорили почти все посещавшие стоянку геологи». И Сэнфорд написал: «В 1954 году Шегайанду посетила группа из 40 – 50 геологов в рамках ежегодной экспедиции, проводимой Геологическим обществом бассейна Мичигана. Геологи подтвердили, что отложения представляют собой ледниковый тиль. Возможно, это заявление явилось лучшим подтверждением характера отложений. Когда они приехали в Шегайанду, место раскопок еще не было закрыто, и они могли сами наблюдать тиль. Отложения были представлены геологам как талевые, и никто из них не воспротивился такому объяснению. Нет никаких сомнений в том, что если бы у них было какое-либо сомнение по поводу природы отложений, оно, несомненно, было бы высказано там же».
Если один из подходов к открытию заключается в отрицании того, что содержащие орудия отложения являются ледниковым тилем, то другой сводится к предъявлению чрезмерно высоких требований к доказательствам присутствия человека в месте раскопок во времена формирования отложений. Антрополог Мичиганского университета Джеймс Б. Гриффин (James В. Griffin) заявил: «В Северной Америке есть много мест, которым приписывается значительный возраст, где якобы обитали ранние индейцы. Об этих никогда не существовавших стоянках были написаны целые книги». Гриффин отнес Шегайанду к числу этих мнимых стоянок.
Гриффин заявлял, что истинная стоянка должна характеризоваться «ясно выраженным геологическим контекстом… при этом должна быть полностью исключена интрузия, или вторичное отложение». Он также настаивал на том, что стоянка может быть признана истинной, если ее изучение проводится сразу несколькими геологами. Причем каждый должен специализироваться на определенной присутствующей там формации. Кроме того, важным условием признания за местом раскопок статуса стоянки древнего человека должно быть наличие между ними определенного консенсуса. Более того, «на месте раскопок должны быть обнаружены различные орудия и следы их обработки… хорошо сохранившиеся останки животных… макроботанический материал… скелетные останки человека». Как одно из необходимых условий Гриффин называл проведение исследований с помощью радиоуглеродного и других методов определения возраста.