Страница:
— Вы, несомненно, захотите ознакомиться с финансовым положением клиники, — пояснил он. — Здесь все необходимые сведения о взносах, поступивших от пациентов, подлинных и мнимых, вроде полковника Уорбертона, помещенных в клинику незаконно, за что я весу частичную ответственность.
Тут я не выдержал. Сказались и треволнения ночи, и то, что я почти не спал, и бурные события этого утра, смысл которых я так до конца и не постиг.
— Но объясните, прошу вас, доктор Кумбз, вам-то зачем все это было нужно? — взорвался я. — До выхода на пенсию вы были одним из наиболее известных невропатологов Англии! Как вы дали себя вовлечь в столь чудовищную аферу?
— Об этом вам надо спросить у сидящей здесь леди, — тихо проговорил Кумбз. — Она объяснит все лучше меня.
Но миссис Роули продолжала хранить молчание, отвернувшись и прижав к губам платочек.
— Вижу, мне придется объясниться самому, — чуть подождав, промолвил доктор Росс Кумбз. — История эта постыдная, и излагать вам ее не доставляет мне никакого удовольствия. Но я расскажу все как есть, ничего не утаивая.
Еще в бытность мою практикующим врачом на Харли-стрит я нанял миссис Роули экономкой и домоправительницей. Она великолепно справлялась со своими обязанностями и казалась мне человеком честным и заслуживающим доверия, что было для меня очень важно, так как вскоре после того, как миссис Роули появилась в моем доме, я опрометчиво вступил в личные отношения с одной из моих пациенток, женщиной замужней. Если бы о наших отношениях стало известно в обществе, это погубило бы нас обоих.
Спешу уведомить вас, что в наших отношениях не было ничего предосудительного: мы лишь переписывались и изредка, в нерабочие часы, встречались в моей приемной, где моя приятельница поверяла мне некоторые свои личные проблемы. Она была несчастна в браке: муж ее, человек грубый, занимал высокое положение в обществе. Я к тому времени был вдовцом с многолетннм стажем. Сблизило нас наше одиночество, взаимная симпатия и сочувствие. Больше ничего.
И все же мы вели себя глупо, так как наши отношения легко можно было истолковать превратно. Ей грозила унизительная процедура бракоразводного процесса с почти неизбежной перспективой потерять детей. Я рисковал лишиться врачебного диплома за непрофессиональное поведение.
Наивно я полагал, что могу полностью доверять миссис Роули. И только когда заговорил о своем намерении продать практику, выйти в отставку и поселиться где-нибудь в сельской местности, она показала свое истинное лицо. Эта женщина стала угрожать мне: если я не выполню ее требования, она поведает всем о моих отношениях с пациенткой, которые, должен заметить, давно прекратились, так как моя приятельница вместе с семьей уехала из Лондона. Миссис Роули сообщила мне, что сняла копии с ее писем, которые я неосмотрительно хранил в письменном столе как память о наших трогательных отношениях. Более того, оказалось, что она составила подробнейший перечень наших тайных свиданий. Выяснилось также, что наши разговоры миссис Роули подслушивала ив соседней комнаты и записывала их. Если бы я отверг ее предложения, миссис Роули грозила переслать все эти записи мужу моей приятельницы.
— Но вам нечего было бояться огласки, коль скоро вы решили выйти в отставку, — заметил Холмс.
— Разумеется, мистер Холмс. Но я должен был заботиться не только о своем имени, но и о репутации дамы.
— А в чем, собственно, состояли предложения миссис Роули? Я полагаю, они каким-то образом связаны с вашим решением открыть частную лечебницу?
— Вы совершенно правы. Миссис Роули заявила, что ей надоело быть на вторых ролях, то есть домоправительницей. Мне предлагалось истратить капитал, вырученный от продажи места практикующего врача на покупку подходящей усадьбы и заняться поиском частных клиентов. Сама миссис Роули, имея некоторый опыт работы в качестве медицинской сестры, намеревалась взять на себя обязанности сестры-хозяйки и совладелицы клиники. Кроме того, она хотела вести все финансовые дела и общий надзор за повседневной работой клиники.
— Иными словами, она становилась полновластной хозяйкой лечебницы? — переспросил Холмс.
Доктор Росс Кумбз ничего не ответил, только утвердительно кивнул головой.
— А когда мистер Роули предложила помещать в клинику таких пациентов, как полковник Уорбертон? — поинтересовался Холмс. — Я полагаю, что это была ее идея?
— Да, миссис Холмс, хотя меня и сейчас мучает стыд за то, что я не сумел воспротивиться этому. В то время я мог лишь пробормотать в свою защиту, что мне не вполне ясны все последствия такого шага. Предложение последовало через несколько месяцев после открытия клиники, когда выяснилось, что несколько мест остаются вакантными. Миссис Роули сообщила мне, что одному из ее бывших пациентов, с которым она состоит в переписке, не повредило бы пройти курс лечения в течение нескольких недель. Не помню, о ком именно шла речь. Вы, несомненно, найдете имя этого пациента в бухгалтерской книге и в личных бумагах миссис Роули. Уже после его прибытия мне стало ясно, что пациент помещен в клинику против своей воли, ничем не болен и что речь идет просто о жертве вымогательства и шантажа. Взнос за него и за других подобных пациентов, мужчин и женщин, поступавших в клинику в течение следующих двух лет, был значительно выше, чем плата за обычный курс.
— Не думаю, чтобы миссис Роули руководствовалась только меркантильными соображениями, — тихо заметил Холмс, глядя на «экономку», которая сидела с каменным лицом. — Вам никогда не приходилось видеть, как кошка играет с мышью, доктор Кумбз? Вы бы увидели, с каким наслаждением кошка мучает свою жертву. Она то отпустит немного, то снова схватит когтями и подбросит в воздух. Деньги важны, но самое главное — это игра! Следить за страданиями жертвы — вот что главное, сэр! В этом главке наслаждение, которое, видимо, приносит ни с чем не сравнимое удовлетворение!
Едва Холмс произнес эти слова, как дверь отворилась, в кабинет вошел полковник Уорбертон. Если бы мы хотели получить подтверждение тому, до какого ужасного состояния доводит миссис Роули свои жертвы, то Гал Уорбертон был живым воплощением этих ее усилий.
Мне никогда не приходилось видеть человека, ко торый изменился бы так сильно. Из высокого стройно» мужчины с отменной выправкой он превратился в жалкое, горестно поникшее подобие самого себя, и нерешительности стоящее сейчас на пороге с чемоданом в руке, неуверенно оглядываясь по сторонам.
— Мой дорогой друг! — воскликнул я, бросаясь в нему и всеми силами пытаясь скрыть, как поразил меня его жалкий облик.
Мы обменялись рукопожатием, и я с облегчением увидел улыбку на изможденном лице полковника.
— Ватсон! — вскричал он. — Как я рад снова увидеть вас после стольких лет!
Затем выражение его лица внезапно изменилось, в он цепко ухватил меня за руку:
— Ради Бога, только не говорите мне, что вы тоже попали в лапы этой ужасной женщины!
— Нет, нет! — поспешил я успокоить его. — Наоборот, я здесь для того, чтобы забрать вас отсюда. Зловещим планам миссис Роули не суждено исполниться, и теперь вы, дорогой Гарольд, снова свободны.
При данных обстоятельствах длинные объяснения вряд ли были бы уместны, и я ограничился только тем, что представил Уорбертона Холмсу и инспектору Дэвидсону и кратко поведал ему о событиях, которые привели нас в «Айви-хаус».
Холмс и я отправились на станцию Гилфорд, прихватив с собой Уорбертона, а инспектор остался, чтобы предъявить миссис Роули и доктору Россу Кумбзу обвинения.
И только когда мы со всеми удобствами расположились в уютном купе первого класса, Гал Уорбертон смог поведать нам, как он стал жертвой шантажа со стороны миссис Роули. Как практикующий врач, я с радостью отметил, что он несколько оправился от того ужасного обращения, которому подвергался в «клинике» своей мучительницы, и начинает обретать свою обычную уверенность.
Гарольд познакомился с этой женщиной, когда был молодым субалтерном в Олдершоте. [10] Отец опасно заболел тяжелой формой пневмонии, и ему предоставили отпуск по уходу за родителем. Там-то Гал и увидел миссис Роули, которую семейный врач пригласил к отцу в качестве медицинской сестры. Тогда она носила имя мисс Хардинг.
— Должен признаться, — заметил Уорбертон, бросив на нас смущенный взгляд, — что я немедленно попал под влияние этой красавицы, что с ее стороны было, как я догадываюсь, чистым расчетом. В свою защиту могу лишь добавить, что забота о здоровье отца, а также молодость и неопытность делали меня особенно беззащитным против чар мисс Хардинг. Она была необычайно красивой женщиной, хотя старше меня, и казалась доброй и отзывчивой. За те семь дней, которые я провел в доме отца, между нами вспыхнула любовь, и после моего возвращения в Олдершот мы продолжали переписываться.
Через несколько недель мой отец умер, мне пришлось приехать на похороны и заняться приведением в порядок его финансовых дел. К тому времени мои чувства к мисс Хардинг несколько охладели, и я решил порвать наши отношения, как не приличествующие офицеру. Но когда я заговорил с ней об этом, мисс Хардинг страшно разгневалась. Выходило так, что я скомпрометировал ее доброе имя, и если я не соглашусь немедленно жениться, то она будет вынуждена обратиться к командиру моего полка и передать ему полученные от меня любовные письма.
После такого скандала моя военная карьера была бы погублена. Мне ничего не оставалось, как согласиться, и вскоре мы поженились. Свадебная церемония состоялась в Лондоне и была очень скромной. На ней присутствовали только два престарелых прихожанина, согласившиеся выступить в роли свидетелей.
По взаимному согласию мы решили держать наш брак в тайне и расстались сразу же после бракосочетания. Я вернулся в свой полк, а она — к себе в Стритэм, куда я ежемесячно посылал ей некоторую сумму денег на содержание. Больше я ее никогда не видел. Менее чем через год я получил письмо от её поверенного, в котором тот уведомлял меня, что в дальнейшем я должен буду переводить требуемую сумму через него.
— С годами эта сумма, несомненно, возрастала, и вы продолжали посылать деньги и после того, как отправились служить в Индию? — поинтересовался Холмс. — Это она неплохо придумала, полковник Уорбертон. Действуя через своего поверенного, мисс Хардинг, ваша так называемая жена, получала возможность скрывать от вас свое местонахождение на тот случай, если бы вам понадобилось установить, где она находится, и в то же время она могла неусыпно следить за всеми вашими передвижениями.
— Так называемая жена! — подпрыгнул на месте Гал Уорбертон.
— Разумеется, так называемая, — холодно повторил Холмс, извлекая из кармана записную книжку. — Просматривая документы, которые я извлек из конторки миссис Роули, я выписал даты выдачи нескольких свидетельств о браке, которые обнаружил среди бумаг. Если я не ошибаюсь, церемония вашего бракосочетания состоялась двадцать пятого ноября тысяча восемьсот шестьдесят седьмого года? К этому временя миссис Роули уже состояла в двух браках: в первый она законно вступила с неким мистером Рэндольфом Фэйрбразером, во второй незаконно — еще находясь в первом, — с неким мистером Джеймсом Тиркеттлом! Оба мужа через разных поверенных выплачивали ей известные суммы на содержание и, подобно вам, имели веские причины для того, чтобы хранить свой брак в тайне. Были у миссис Роули мужья и после вас. Всего их было пятеро, впрочем, имена мужей в данный момент интереса не представляют.
— Значит, я теперь действительно свободный человек! — с облегчением вздохнул Уорбертон.
— И законно женаты на вашей нынешней супруге, — подтвердил Холмс.
Мой старый армейский друг молча пожал нам руки, не в силах вымолвить ни слова от переполнявших его чувств.
Глава 5
Тут я не выдержал. Сказались и треволнения ночи, и то, что я почти не спал, и бурные события этого утра, смысл которых я так до конца и не постиг.
— Но объясните, прошу вас, доктор Кумбз, вам-то зачем все это было нужно? — взорвался я. — До выхода на пенсию вы были одним из наиболее известных невропатологов Англии! Как вы дали себя вовлечь в столь чудовищную аферу?
— Об этом вам надо спросить у сидящей здесь леди, — тихо проговорил Кумбз. — Она объяснит все лучше меня.
Но миссис Роули продолжала хранить молчание, отвернувшись и прижав к губам платочек.
— Вижу, мне придется объясниться самому, — чуть подождав, промолвил доктор Росс Кумбз. — История эта постыдная, и излагать вам ее не доставляет мне никакого удовольствия. Но я расскажу все как есть, ничего не утаивая.
Еще в бытность мою практикующим врачом на Харли-стрит я нанял миссис Роули экономкой и домоправительницей. Она великолепно справлялась со своими обязанностями и казалась мне человеком честным и заслуживающим доверия, что было для меня очень важно, так как вскоре после того, как миссис Роули появилась в моем доме, я опрометчиво вступил в личные отношения с одной из моих пациенток, женщиной замужней. Если бы о наших отношениях стало известно в обществе, это погубило бы нас обоих.
Спешу уведомить вас, что в наших отношениях не было ничего предосудительного: мы лишь переписывались и изредка, в нерабочие часы, встречались в моей приемной, где моя приятельница поверяла мне некоторые свои личные проблемы. Она была несчастна в браке: муж ее, человек грубый, занимал высокое положение в обществе. Я к тому времени был вдовцом с многолетннм стажем. Сблизило нас наше одиночество, взаимная симпатия и сочувствие. Больше ничего.
И все же мы вели себя глупо, так как наши отношения легко можно было истолковать превратно. Ей грозила унизительная процедура бракоразводного процесса с почти неизбежной перспективой потерять детей. Я рисковал лишиться врачебного диплома за непрофессиональное поведение.
Наивно я полагал, что могу полностью доверять миссис Роули. И только когда заговорил о своем намерении продать практику, выйти в отставку и поселиться где-нибудь в сельской местности, она показала свое истинное лицо. Эта женщина стала угрожать мне: если я не выполню ее требования, она поведает всем о моих отношениях с пациенткой, которые, должен заметить, давно прекратились, так как моя приятельница вместе с семьей уехала из Лондона. Миссис Роули сообщила мне, что сняла копии с ее писем, которые я неосмотрительно хранил в письменном столе как память о наших трогательных отношениях. Более того, оказалось, что она составила подробнейший перечень наших тайных свиданий. Выяснилось также, что наши разговоры миссис Роули подслушивала ив соседней комнаты и записывала их. Если бы я отверг ее предложения, миссис Роули грозила переслать все эти записи мужу моей приятельницы.
— Но вам нечего было бояться огласки, коль скоро вы решили выйти в отставку, — заметил Холмс.
— Разумеется, мистер Холмс. Но я должен был заботиться не только о своем имени, но и о репутации дамы.
— А в чем, собственно, состояли предложения миссис Роули? Я полагаю, они каким-то образом связаны с вашим решением открыть частную лечебницу?
— Вы совершенно правы. Миссис Роули заявила, что ей надоело быть на вторых ролях, то есть домоправительницей. Мне предлагалось истратить капитал, вырученный от продажи места практикующего врача на покупку подходящей усадьбы и заняться поиском частных клиентов. Сама миссис Роули, имея некоторый опыт работы в качестве медицинской сестры, намеревалась взять на себя обязанности сестры-хозяйки и совладелицы клиники. Кроме того, она хотела вести все финансовые дела и общий надзор за повседневной работой клиники.
— Иными словами, она становилась полновластной хозяйкой лечебницы? — переспросил Холмс.
Доктор Росс Кумбз ничего не ответил, только утвердительно кивнул головой.
— А когда мистер Роули предложила помещать в клинику таких пациентов, как полковник Уорбертон? — поинтересовался Холмс. — Я полагаю, что это была ее идея?
— Да, миссис Холмс, хотя меня и сейчас мучает стыд за то, что я не сумел воспротивиться этому. В то время я мог лишь пробормотать в свою защиту, что мне не вполне ясны все последствия такого шага. Предложение последовало через несколько месяцев после открытия клиники, когда выяснилось, что несколько мест остаются вакантными. Миссис Роули сообщила мне, что одному из ее бывших пациентов, с которым она состоит в переписке, не повредило бы пройти курс лечения в течение нескольких недель. Не помню, о ком именно шла речь. Вы, несомненно, найдете имя этого пациента в бухгалтерской книге и в личных бумагах миссис Роули. Уже после его прибытия мне стало ясно, что пациент помещен в клинику против своей воли, ничем не болен и что речь идет просто о жертве вымогательства и шантажа. Взнос за него и за других подобных пациентов, мужчин и женщин, поступавших в клинику в течение следующих двух лет, был значительно выше, чем плата за обычный курс.
— Не думаю, чтобы миссис Роули руководствовалась только меркантильными соображениями, — тихо заметил Холмс, глядя на «экономку», которая сидела с каменным лицом. — Вам никогда не приходилось видеть, как кошка играет с мышью, доктор Кумбз? Вы бы увидели, с каким наслаждением кошка мучает свою жертву. Она то отпустит немного, то снова схватит когтями и подбросит в воздух. Деньги важны, но самое главное — это игра! Следить за страданиями жертвы — вот что главное, сэр! В этом главке наслаждение, которое, видимо, приносит ни с чем не сравнимое удовлетворение!
Едва Холмс произнес эти слова, как дверь отворилась, в кабинет вошел полковник Уорбертон. Если бы мы хотели получить подтверждение тому, до какого ужасного состояния доводит миссис Роули свои жертвы, то Гал Уорбертон был живым воплощением этих ее усилий.
Мне никогда не приходилось видеть человека, ко торый изменился бы так сильно. Из высокого стройно» мужчины с отменной выправкой он превратился в жалкое, горестно поникшее подобие самого себя, и нерешительности стоящее сейчас на пороге с чемоданом в руке, неуверенно оглядываясь по сторонам.
— Мой дорогой друг! — воскликнул я, бросаясь в нему и всеми силами пытаясь скрыть, как поразил меня его жалкий облик.
Мы обменялись рукопожатием, и я с облегчением увидел улыбку на изможденном лице полковника.
— Ватсон! — вскричал он. — Как я рад снова увидеть вас после стольких лет!
Затем выражение его лица внезапно изменилось, в он цепко ухватил меня за руку:
— Ради Бога, только не говорите мне, что вы тоже попали в лапы этой ужасной женщины!
— Нет, нет! — поспешил я успокоить его. — Наоборот, я здесь для того, чтобы забрать вас отсюда. Зловещим планам миссис Роули не суждено исполниться, и теперь вы, дорогой Гарольд, снова свободны.
При данных обстоятельствах длинные объяснения вряд ли были бы уместны, и я ограничился только тем, что представил Уорбертона Холмсу и инспектору Дэвидсону и кратко поведал ему о событиях, которые привели нас в «Айви-хаус».
Холмс и я отправились на станцию Гилфорд, прихватив с собой Уорбертона, а инспектор остался, чтобы предъявить миссис Роули и доктору Россу Кумбзу обвинения.
И только когда мы со всеми удобствами расположились в уютном купе первого класса, Гал Уорбертон смог поведать нам, как он стал жертвой шантажа со стороны миссис Роули. Как практикующий врач, я с радостью отметил, что он несколько оправился от того ужасного обращения, которому подвергался в «клинике» своей мучительницы, и начинает обретать свою обычную уверенность.
Гарольд познакомился с этой женщиной, когда был молодым субалтерном в Олдершоте. [10] Отец опасно заболел тяжелой формой пневмонии, и ему предоставили отпуск по уходу за родителем. Там-то Гал и увидел миссис Роули, которую семейный врач пригласил к отцу в качестве медицинской сестры. Тогда она носила имя мисс Хардинг.
— Должен признаться, — заметил Уорбертон, бросив на нас смущенный взгляд, — что я немедленно попал под влияние этой красавицы, что с ее стороны было, как я догадываюсь, чистым расчетом. В свою защиту могу лишь добавить, что забота о здоровье отца, а также молодость и неопытность делали меня особенно беззащитным против чар мисс Хардинг. Она была необычайно красивой женщиной, хотя старше меня, и казалась доброй и отзывчивой. За те семь дней, которые я провел в доме отца, между нами вспыхнула любовь, и после моего возвращения в Олдершот мы продолжали переписываться.
Через несколько недель мой отец умер, мне пришлось приехать на похороны и заняться приведением в порядок его финансовых дел. К тому времени мои чувства к мисс Хардинг несколько охладели, и я решил порвать наши отношения, как не приличествующие офицеру. Но когда я заговорил с ней об этом, мисс Хардинг страшно разгневалась. Выходило так, что я скомпрометировал ее доброе имя, и если я не соглашусь немедленно жениться, то она будет вынуждена обратиться к командиру моего полка и передать ему полученные от меня любовные письма.
После такого скандала моя военная карьера была бы погублена. Мне ничего не оставалось, как согласиться, и вскоре мы поженились. Свадебная церемония состоялась в Лондоне и была очень скромной. На ней присутствовали только два престарелых прихожанина, согласившиеся выступить в роли свидетелей.
По взаимному согласию мы решили держать наш брак в тайне и расстались сразу же после бракосочетания. Я вернулся в свой полк, а она — к себе в Стритэм, куда я ежемесячно посылал ей некоторую сумму денег на содержание. Больше я ее никогда не видел. Менее чем через год я получил письмо от её поверенного, в котором тот уведомлял меня, что в дальнейшем я должен буду переводить требуемую сумму через него.
— С годами эта сумма, несомненно, возрастала, и вы продолжали посылать деньги и после того, как отправились служить в Индию? — поинтересовался Холмс. — Это она неплохо придумала, полковник Уорбертон. Действуя через своего поверенного, мисс Хардинг, ваша так называемая жена, получала возможность скрывать от вас свое местонахождение на тот случай, если бы вам понадобилось установить, где она находится, и в то же время она могла неусыпно следить за всеми вашими передвижениями.
— Так называемая жена! — подпрыгнул на месте Гал Уорбертон.
— Разумеется, так называемая, — холодно повторил Холмс, извлекая из кармана записную книжку. — Просматривая документы, которые я извлек из конторки миссис Роули, я выписал даты выдачи нескольких свидетельств о браке, которые обнаружил среди бумаг. Если я не ошибаюсь, церемония вашего бракосочетания состоялась двадцать пятого ноября тысяча восемьсот шестьдесят седьмого года? К этому временя миссис Роули уже состояла в двух браках: в первый она законно вступила с неким мистером Рэндольфом Фэйрбразером, во второй незаконно — еще находясь в первом, — с неким мистером Джеймсом Тиркеттлом! Оба мужа через разных поверенных выплачивали ей известные суммы на содержание и, подобно вам, имели веские причины для того, чтобы хранить свой брак в тайне. Были у миссис Роули мужья и после вас. Всего их было пятеро, впрочем, имена мужей в данный момент интереса не представляют.
— Значит, я теперь действительно свободный человек! — с облегчением вздохнул Уорбертон.
— И законно женаты на вашей нынешней супруге, — подтвердил Холмс.
Мой старый армейский друг молча пожал нам руки, не в силах вымолвить ни слова от переполнявших его чувств.
Глава 5
— Надо воздеть миссис Роули должное, она необычайно хитро и тонко выбирала свои жертвы, — заметил Холмс с невольным восхищением в голосе, хотя на лице его было написано крайнее отвращение.
Разговор этот происходил после нашего возвращения в Лондон. Гал Уорбертон нанял кеб и отправился домой, где ему предстояла радостная встреча с женой.
— Она действовала весьма осмотрительно, — подтвердил свою мысль Холмс. — Шантаж — одно из самых гнусных преступлений, [11] причиняющее жертвам изощренные душевные муки, сравнимые разве что со смертью от множественных ран. С того самого момента, как вы рассказали о мнимом сумасшествии Уорбертона, мне было совершенно очевидно, что он стал жертвой шантажа.
— Но почему, Холмс?
— Мой дорогой друг, его стремление сохранить в тайне свой счастливый брак, заключенный в Индии, и упорное нежелание вернуться в Англию неоспоримо свидетельствовали о том, что полковник Уорбертон пал жертвой шантажа. Отсутствие у него капитала, необходимого для обзаведения собственным домом после выхода в отставку, наводило на мысль о том, что полковник вынужден был выплачивать какие-то суммы неизвестному вымогателю. Будучи старшим офицером и закоренелым холостяком, он мог бы скопить за годы службы в армии достаточную сумму, позволившую ему жить безбедно в отставке, тем более что, судя по вашему описанию, Уорбертои вел довольно скромный образ жизни.
Эти подозрения усилились еще больше после моих расспросов об «Айви-хаус». Вы сами задали очень интересный вопрос. Почему доктор Росс Кумбз — человек преклонного возраста, знаменитый невропатолог — вдруг решает открыть частную клинику, хотя для него более естественно было бы удалиться на покой и жить в свое удовольствие? В самом деле, почему? Мне стало понятно, что и он скорее всего стал жертвой шантажа.
Стоило мне увидеть миссис Роули, как у меня появилось глубокое убеждение, что она и есть та самая шантажистка и вымогательница. Ее властное обращение с доктором Россом Кумбэом и то, что именно она принимала решения и держала в своих руках финансовые дела, — все это лишь подтвердило мои подозрения.
Вы, конечно, помните, что, получив от вас плату за пребывание в клинике, миссис Роули унесла деньги в соседнюю комнату, которая, по всей видимости, служила ей рабочим кабинетом и спальней. Это тоже показалось мне подозрительным. На верхнем этаже «Айви-хаус» достаточно свободных помещений. Почему, спрашивается, она предпочитает спать на нижнем этаже? Ясно, что ей необходимо днем и ночью стеречь нечто весьма важное, например документы, изобличающие ее виновность. Наиболее подходящее место, где можно было бы спрятать такие бумаги, конечно, конторка, которую я заметил в ее комнате.
В течение трех дней моего заточения в «Айви-хаус» я не сводил глаз с миссис Роули, наблюдая за каждый ее движением, и обратил внимание на то, что свою комнату она всегда запирает на ключ. В эту комнату никому не разрешалось входить, кроме горничной, которая убирала помещение, да и то в присутствии миссис Роули.
Единственная проблема заключалась в следующем: как сделать так, чтобы миссис Роули покинула свою комнату на достаточно продолжительное время, чтобы я успел изъять вещественные доказательства ее вины. Мне пришлось пойти на небольшую военную хитрость: попросить вас тайком пробраться на территорию усадьбы и, позвонив в колокол, поднять тревогу.
— А почему вы так настаивали, чтобы удары в колокол непременно были двойными, Холмс? — прервал я его. — Вы особенно подчеркнули это обстоятельство.
— Потому, дорогой Ватсон, что одиночный удар в колокол означает пожар, а я вовсе не хотел, чтобы миссис Роули подумала, будто дом объят пламенем. Тогда она первым делом бросилась бы спасать документы из тайника, как это сделала одна наша знакомая. [12] Но это не входило в мои намерения. Двойные удары в колокол означают, что дому грозит какая-то другая серьезная опасность, но не пожар. Инструкция о том, как вести себя во время тревоги, в которой перечислялись сигналы, подаваемые колоколом, была вывешена в холле для всеобщего, в том числе и моего, обозрения. Услышав сигналы колокола, я спустился из своей комнаты по черному ходу и спрятался в прихожей. Как только миссис Роули вместе с доктором Россом Кумбзом выбежали наружу, чтобы узнать причину тревоги, я отпер отмычкой дверь комнаты миссис Роули и впустил вас через окно.
— А они ничего не заподозрили, узнав, что тревога оказалась ложной?
— Какие-то подозрения у них поначалу появились, особенно у миссис Роули. Но, обнаружив по возвращении, что ее комната и конторка заперты и все стоит на своих местах, она, должно быть, решила, что кто-то из местных молодых людей позвонил в колокол из озорства. К счастью, миссис Роули не понадобилось открывать шкатулку сегодня утром, в противном случае она увидела бы, что там пусто.
Но продолжу свой рассказ. После того как вы ушли, я тем же путем вернулся к себе в комнату и провел несколько часов до рассвета за чтением документов миссис Роули, выписывая те места, которые неопровержимо доказывали, что на протяжении многих лет она занималась шантажом и была виновна в многомужестве. Будучи медицинской сестрой, она имела доступ во многие состоятельные семейства и, используя свое положение, узнавала о таких тайнах, которые члены этих семей предпочли бы не предавать широкой огласке. Затем она использовала полученные сведения, вымогая у намеченной жертвы деньги.
Кроме того, в молодости миссис Роули была необычайно красивой женщиной. Это преимущество позволяло ей провоцировать выбранных джентльменов, вынуждая их затем вступать в брак. Нередко это была сыновья или родственники пациентов, к которым ее вызывали в качестве медсестры, как это было, например, в случае с вашим другом Уорбертоном.
Когда же ее красота с возрастом чуть поблекла, она обратилась к другим методам, теперь уже используя доктора Росса Кумбза как средство для получения новых поборов с тех несчастных, которые уже и без того всецело находились в ее власти. Когда эта страшная женщина испытывала потребность в деньгах или, что больше соответствовало ее натуре, желание поглумиться над страданиями своих жертв, им приходилось ложиться в клинику. При этом она испытывала двойное удовольствие, так как за «лечение» жертвам приходилось еще и платить значительные суммы. Так она удовлетворяла не только свою корысть, но и более жестокие наклонности.
Придуманная ею схема была отвратительна по своей сути, но необычайно хитроумна. На первый взгляд все выглядело абсолютно законно, тем более что клиникой якобы руководил такой известный специалист, как доктор Росс Кумбз.
По моим оценкам, миссис Роули, занимаясь на протяжении ряда лет шантажом, должна была сколотить себе состояние более пятидесяти тысяч фунтов стерлингов. Несомненно, когда она предстанет перед судом, результаты ее преступной деятельности можно будет оценить более точно.
Через несколько месяцев, когда в Гилфорде Ассизском состоялся суд над миссис Роули, выяснилось, что при оценке капиталов, накопленных шантажисткой, Холмс ошибся всего на несколько сот фунтов стерлингов.
Во время судебного разбирательства доктор Росс Кумбз сдержал свое слово и признал себя виновным. Миссис Роули была вынуждена последовать его примеру. Впрочем, после добровольного признания доктора Росса Кумбза и под давлением выдвинутых против нее веских доказательств ей не оставалось другого выбора.
К моей глубокой радости, не были вызваны на судебное заседание ни полковник Уорбертон, ни его супруга. Их имена вместе с именами других жертв были лишь оглашены на суде в алфавитном порядке в общем списке.
И миссис Роули, и Росс Кумбз были приговорены к тюремному заключению: она — сроком на десять лет, как более виновная из них двоих. Доктора приговорили к нескольким годам заключения, и после отбытия наказания он удалился в небольшой домик в Кенте, где скоро и умер, всеми забытый.
Что касается Гала Уорбертона, то я продолжал поддерживать с ним дружеские отношения. Мы с женой бывали в гостях у Уорбертонов и принимали их у себя.
Осталась неразгаданной лишь одна небольшая загадка, о которой я совсем было забыл, — настолько захватили меня перипетии этого сложного дела.
Но и она наконец разрешилась однажды вечером, еще когда шел суд на миссис Роули и доктором Россом Кумбзом.
Я зашел к Холмсу, чтобы заглянуть в его экземпляры наиболее сенсационных газет, которые я не решался выписывать сам из-за жены и прислуги.
— Холмс! — воскликнул я, внезапно вспомнив о мучившей меня маленькой загадке. — А что означала веточка миртового дерева?
Немало изумленный, он оторвался от какого-то издания, которое в тот момент просматривал.
— Мой дорогой друг, ответ как раз перед вами, если вы не сочтете за труд просмотреть весь список псевдонимов, под которыми миссис Роули вступала в брак со своими мужьями. Мисс Лилия Флетчер. Мисс Роза Баннистер. Нужно ли мне продолжать или достаточно ограничиться замечанием, что были использованы и другие чудеса ботаники? «Приглашая» своих мужей в клинику, миссис Роули имела обыкновение прилагать к официальному письму цветок — эмблему того имени, под которым каждый из несчастных знал ее, на тот случай если возникнет вопрос о том, кто она такая. В подобных обстоятельствах интерпретация миртовой веточки как символа девичьей любви звучит особенно цинично.
Язык цветов, Ватсон! Для жертв миссис Роули од должен был звучать как послания из ада! Я склонен согласиться с Фальстафом, старым распутником, который назвал женщин «воплощением дьявола». [В пьесе Шекспира «Генрих V» (акт II, сцена 3) сэр Джон Фальстаф говорит, что «дьяволу под стать иметь подле себя женщин» ибо они сами «воплощение дьявола». — Прим. доктора Джона Ф.Ватсона.] Вот уж действительно, если женщина задумает совершить преступление, то ни один мужчина не сравнится с ней в изощренности.
Разговор этот происходил после нашего возвращения в Лондон. Гал Уорбертон нанял кеб и отправился домой, где ему предстояла радостная встреча с женой.
— Она действовала весьма осмотрительно, — подтвердил свою мысль Холмс. — Шантаж — одно из самых гнусных преступлений, [11] причиняющее жертвам изощренные душевные муки, сравнимые разве что со смертью от множественных ран. С того самого момента, как вы рассказали о мнимом сумасшествии Уорбертона, мне было совершенно очевидно, что он стал жертвой шантажа.
— Но почему, Холмс?
— Мой дорогой друг, его стремление сохранить в тайне свой счастливый брак, заключенный в Индии, и упорное нежелание вернуться в Англию неоспоримо свидетельствовали о том, что полковник Уорбертон пал жертвой шантажа. Отсутствие у него капитала, необходимого для обзаведения собственным домом после выхода в отставку, наводило на мысль о том, что полковник вынужден был выплачивать какие-то суммы неизвестному вымогателю. Будучи старшим офицером и закоренелым холостяком, он мог бы скопить за годы службы в армии достаточную сумму, позволившую ему жить безбедно в отставке, тем более что, судя по вашему описанию, Уорбертои вел довольно скромный образ жизни.
Эти подозрения усилились еще больше после моих расспросов об «Айви-хаус». Вы сами задали очень интересный вопрос. Почему доктор Росс Кумбз — человек преклонного возраста, знаменитый невропатолог — вдруг решает открыть частную клинику, хотя для него более естественно было бы удалиться на покой и жить в свое удовольствие? В самом деле, почему? Мне стало понятно, что и он скорее всего стал жертвой шантажа.
Стоило мне увидеть миссис Роули, как у меня появилось глубокое убеждение, что она и есть та самая шантажистка и вымогательница. Ее властное обращение с доктором Россом Кумбэом и то, что именно она принимала решения и держала в своих руках финансовые дела, — все это лишь подтвердило мои подозрения.
Вы, конечно, помните, что, получив от вас плату за пребывание в клинике, миссис Роули унесла деньги в соседнюю комнату, которая, по всей видимости, служила ей рабочим кабинетом и спальней. Это тоже показалось мне подозрительным. На верхнем этаже «Айви-хаус» достаточно свободных помещений. Почему, спрашивается, она предпочитает спать на нижнем этаже? Ясно, что ей необходимо днем и ночью стеречь нечто весьма важное, например документы, изобличающие ее виновность. Наиболее подходящее место, где можно было бы спрятать такие бумаги, конечно, конторка, которую я заметил в ее комнате.
В течение трех дней моего заточения в «Айви-хаус» я не сводил глаз с миссис Роули, наблюдая за каждый ее движением, и обратил внимание на то, что свою комнату она всегда запирает на ключ. В эту комнату никому не разрешалось входить, кроме горничной, которая убирала помещение, да и то в присутствии миссис Роули.
Единственная проблема заключалась в следующем: как сделать так, чтобы миссис Роули покинула свою комнату на достаточно продолжительное время, чтобы я успел изъять вещественные доказательства ее вины. Мне пришлось пойти на небольшую военную хитрость: попросить вас тайком пробраться на территорию усадьбы и, позвонив в колокол, поднять тревогу.
— А почему вы так настаивали, чтобы удары в колокол непременно были двойными, Холмс? — прервал я его. — Вы особенно подчеркнули это обстоятельство.
— Потому, дорогой Ватсон, что одиночный удар в колокол означает пожар, а я вовсе не хотел, чтобы миссис Роули подумала, будто дом объят пламенем. Тогда она первым делом бросилась бы спасать документы из тайника, как это сделала одна наша знакомая. [12] Но это не входило в мои намерения. Двойные удары в колокол означают, что дому грозит какая-то другая серьезная опасность, но не пожар. Инструкция о том, как вести себя во время тревоги, в которой перечислялись сигналы, подаваемые колоколом, была вывешена в холле для всеобщего, в том числе и моего, обозрения. Услышав сигналы колокола, я спустился из своей комнаты по черному ходу и спрятался в прихожей. Как только миссис Роули вместе с доктором Россом Кумбзом выбежали наружу, чтобы узнать причину тревоги, я отпер отмычкой дверь комнаты миссис Роули и впустил вас через окно.
— А они ничего не заподозрили, узнав, что тревога оказалась ложной?
— Какие-то подозрения у них поначалу появились, особенно у миссис Роули. Но, обнаружив по возвращении, что ее комната и конторка заперты и все стоит на своих местах, она, должно быть, решила, что кто-то из местных молодых людей позвонил в колокол из озорства. К счастью, миссис Роули не понадобилось открывать шкатулку сегодня утром, в противном случае она увидела бы, что там пусто.
Но продолжу свой рассказ. После того как вы ушли, я тем же путем вернулся к себе в комнату и провел несколько часов до рассвета за чтением документов миссис Роули, выписывая те места, которые неопровержимо доказывали, что на протяжении многих лет она занималась шантажом и была виновна в многомужестве. Будучи медицинской сестрой, она имела доступ во многие состоятельные семейства и, используя свое положение, узнавала о таких тайнах, которые члены этих семей предпочли бы не предавать широкой огласке. Затем она использовала полученные сведения, вымогая у намеченной жертвы деньги.
Кроме того, в молодости миссис Роули была необычайно красивой женщиной. Это преимущество позволяло ей провоцировать выбранных джентльменов, вынуждая их затем вступать в брак. Нередко это была сыновья или родственники пациентов, к которым ее вызывали в качестве медсестры, как это было, например, в случае с вашим другом Уорбертоном.
Когда же ее красота с возрастом чуть поблекла, она обратилась к другим методам, теперь уже используя доктора Росса Кумбза как средство для получения новых поборов с тех несчастных, которые уже и без того всецело находились в ее власти. Когда эта страшная женщина испытывала потребность в деньгах или, что больше соответствовало ее натуре, желание поглумиться над страданиями своих жертв, им приходилось ложиться в клинику. При этом она испытывала двойное удовольствие, так как за «лечение» жертвам приходилось еще и платить значительные суммы. Так она удовлетворяла не только свою корысть, но и более жестокие наклонности.
Придуманная ею схема была отвратительна по своей сути, но необычайно хитроумна. На первый взгляд все выглядело абсолютно законно, тем более что клиникой якобы руководил такой известный специалист, как доктор Росс Кумбз.
По моим оценкам, миссис Роули, занимаясь на протяжении ряда лет шантажом, должна была сколотить себе состояние более пятидесяти тысяч фунтов стерлингов. Несомненно, когда она предстанет перед судом, результаты ее преступной деятельности можно будет оценить более точно.
Через несколько месяцев, когда в Гилфорде Ассизском состоялся суд над миссис Роули, выяснилось, что при оценке капиталов, накопленных шантажисткой, Холмс ошибся всего на несколько сот фунтов стерлингов.
Во время судебного разбирательства доктор Росс Кумбз сдержал свое слово и признал себя виновным. Миссис Роули была вынуждена последовать его примеру. Впрочем, после добровольного признания доктора Росса Кумбза и под давлением выдвинутых против нее веских доказательств ей не оставалось другого выбора.
К моей глубокой радости, не были вызваны на судебное заседание ни полковник Уорбертон, ни его супруга. Их имена вместе с именами других жертв были лишь оглашены на суде в алфавитном порядке в общем списке.
И миссис Роули, и Росс Кумбз были приговорены к тюремному заключению: она — сроком на десять лет, как более виновная из них двоих. Доктора приговорили к нескольким годам заключения, и после отбытия наказания он удалился в небольшой домик в Кенте, где скоро и умер, всеми забытый.
Что касается Гала Уорбертона, то я продолжал поддерживать с ним дружеские отношения. Мы с женой бывали в гостях у Уорбертонов и принимали их у себя.
Осталась неразгаданной лишь одна небольшая загадка, о которой я совсем было забыл, — настолько захватили меня перипетии этого сложного дела.
Но и она наконец разрешилась однажды вечером, еще когда шел суд на миссис Роули и доктором Россом Кумбзом.
Я зашел к Холмсу, чтобы заглянуть в его экземпляры наиболее сенсационных газет, которые я не решался выписывать сам из-за жены и прислуги.
— Холмс! — воскликнул я, внезапно вспомнив о мучившей меня маленькой загадке. — А что означала веточка миртового дерева?
Немало изумленный, он оторвался от какого-то издания, которое в тот момент просматривал.
— Мой дорогой друг, ответ как раз перед вами, если вы не сочтете за труд просмотреть весь список псевдонимов, под которыми миссис Роули вступала в брак со своими мужьями. Мисс Лилия Флетчер. Мисс Роза Баннистер. Нужно ли мне продолжать или достаточно ограничиться замечанием, что были использованы и другие чудеса ботаники? «Приглашая» своих мужей в клинику, миссис Роули имела обыкновение прилагать к официальному письму цветок — эмблему того имени, под которым каждый из несчастных знал ее, на тот случай если возникнет вопрос о том, кто она такая. В подобных обстоятельствах интерпретация миртовой веточки как символа девичьей любви звучит особенно цинично.
Язык цветов, Ватсон! Для жертв миссис Роули од должен был звучать как послания из ада! Я склонен согласиться с Фальстафом, старым распутником, который назвал женщин «воплощением дьявола». [В пьесе Шекспира «Генрих V» (акт II, сцена 3) сэр Джон Фальстаф говорит, что «дьяволу под стать иметь подле себя женщин» ибо они сами «воплощение дьявола». — Прим. доктора Джона Ф.Ватсона.] Вот уж действительно, если женщина задумает совершить преступление, то ни один мужчина не сравнится с ней в изощренности.