Значит, будем считать, что Нагорный в панике сбежал из города на первом попавшемся самолете, но и в Москве не чувствовал себя в безопасности, поэтому вернулся. Трупа его мы до сих пор не нашли, значит, очень высока вероятность того, что Нагорный до сих пор жив.
Эту вероятность усиливают слухи о том, что именно он должен занять высокий пост лидера организованного преступного сообщества вместо покойного Карасева. Но где же в таком случае он отсиживается — так, что до сих пор никто не знает о его лежбище. Полагаю, что Барракуда дорого заплатил бы за сведения о местонахождении Нагорного, однако Костя явно этих сведений не имеет.
И ведь оттуда Нагорный держит связь со своими людьми! В больнице столько времени не пролежишь, если только это не психушка. Но в психушке не те условия, чтобы господин Нагорный там прописался. Где же он, где?!..
Ладно, оставим пока вопрос о подполье, в которое так удачно ушел Нагорный. Разберемся с трупом его жены.
Предположим — а у нас уже достаточно данных, чтобы это предположить, — что Валерий Витальевич с супругой мирно обедали в тот роковой день в ресторане «Смарагд» у открытого окна. Неизвестный спайпер с чердака дома на другом берегу канала стреляет в них из винтовки и попадает в голову Марине Нагорной. Расстояние большое, может, он целился в самого господина Нагорного, но промахнулся. Так или иначе, Марина падает, сраженная пулей. Охранника Нагорного на месте нету, он отпущен на обед. Возле ресторана стоит только Маринина «ауди». Опасаясь, что сейчас в ресторан придут его добивать с более близкого расстояния, Нагорный вытаскивает из ресторана на улицу тело жены. Кто знает, может, она была еще жива, или ему так показалось. Может, он хотел оказать ей помощь, увезти из-под носа врагов, а в дороге понял, что везет труп. При этом работники ресторана, естественно, все это видят, но решают не вмешиваться, и молчат на следствии. Да, свой мобильный телефон Нагорный выбрасывает в канал прямо у ресторана, прекрасно зная, что по нему можно вычислить его местонахождение.
В панике Нагорный решает труп сокрыть и привозит его к кладбищу, где похоронены его родители; ему известно, что недалеко от могилы есть заброшенный бетонный колодец. В будний день там пустынно, он беспрепятственно перетаскивает тело жены из машины на кладбище и сбрасывает в колодец. А сам несется в аэропорт и хватает билет на ближайший рейс в Москву… Да, Лешки мне очень не хватало, я привыкла свои умозаключения проверять на нем. Так что к концу недели я поймала себя на том, что разговариваю вслух сама с собой.
К тому моменту, когда на пороге моего кабинета нарисовался Кораблев с загадочным выражением лица, я разложила все собранные факты по полочкам, пришла к выводу, что все так и было, и ломала голову над тем, где все это время скрывается Нагорный и как он собирается предъявить себя организованному преступному сообществу.
Однако Кораблев, как всегда, никакой ясности не внес, а только еще больше все запутал.
Он принес мне справку о состоянии валютного счета Нагорного. На момент исчезновения на счете лежало двести шестьдесят три тысячи долларов. К настоящему времени счет похудел на восемьдесят тысяч, деньги со счета снимали шесть раз: первый раз — спустя месяц после исчезновения Нагорного — двадцать тысяч; потом, с периодичностью раз в месяц, — три раза по пять тысяч; еще тридцать тысяч ушли со счета перед Новым годом, то есть месяц назад, и пятнадцать тысяч были сняты на следующий день после убийства Карасева.
Воистину это был день сюрпризов, теперь я таращилась уже на Кораблева.
— И кто, вы думаете, снимал эти бешеные бабки? — небрежно спросил Кораблев.
— Не иначе, как сам Нагорный, — пошутила я, но Кораблев кивнул.
— Правильно. По крайней мере, там, в банке, его собственноручные росписи. Я взял на себя смелость кой-кого из банка допросить, вы мне отдельное поручение напишите.
— И что тебе в банке сказали?
— Все не так просто, — Кораблев сделал значительное лицо. — Эти, прямо скажем, неслабые суммы забирали не из банка.
— А откуда?
— Из обменника.
— Не поняла.
— Вам прощаю, Мария Сергеевна, вы девушка малообеспеченная и некорыстная. Откуда вам знать, что обладатели кредитной карты могут снимать деньги со счета через обменники.
— Я никогда о таком не слышала.
— Вот я и говорю, следователь должен быть знаком со всеми сторонами жизни. А что у нас за следователи, которые знают только нищету, а благосостояния и не нюхали…
— Леня, я тебя умоляю! У нас полно следователей, которые про нищету давно забыли и купаются в благосостоянии. И потом, признайся, ты сам про обменники узнал только благодаря тому, что я послала тебя в банк.
— Признаюсь, — склонил голову Леня. — Продолжаю. Если у вас есть кредитная карта, вы можете прийти в пункт обмена валюты, вам заполнят такую зелененькую бумажку, как обычно при обмене, но на ту сумму, которую вы хотите с карты снять. Там, в обменнике, свяжутся с банком, проверят состояние счета, выдадут деньги, а копию этой зелененькой квитанции отправляют в банк, чтобы они эту сумму со счета списали.
— Но такие суммы!..
— Да, суммы серьезные. Когда первый раз деньги сняли, Нагорный позвонил управляющему в банк, и предупредил, что собирается снять еще около ста тысяч.
— Нагорный?
— По крайней мере, управляющий так считает. Он лично знаком с Нагорным, знает его голос и не сомневается, что тот звонил ему лично. О чем и расписался в протоколе, — Леня метнул передо мной на стол протокол допроса управляющего.
— Круто, — сказала я озадаченно. — Но ведь надо устанавливать, откуда звонили управляющему…
— Ну вы меня за лоха держите, — обиделся Кораблев. — А чем я целую неделю занимался, забросив личную жизнь? Вот справка. В банк звонили с мобильного телефона, который подключался накануне звонка, на один день, и больше ни разу не использовался.
— А кем подключался?
— Ну вот, так я и знал, вам еще скажи, кто подключал. Что б вы делали без Лени Кораблева… Вот справка.
На самом деле справок было две. В одной было написано, что телефон подключался Донцовой Евдокией Степановной, данные паспорта такие-то, в другой — что означенная Донцова почила в бозе за два года до подключения ею телефонного номера.
— Предупреждая ваши дурацкие вопросы, сообщаю, что Евдокия Степановна одинокой была. В родстве с Нагорным, Карасевым, Бородинским не состояла.
— А с Захаровым или Спиваком? — спросила я уже из хулиганства. Ленька хихикнул.
— А?.. — я не успела даже задать следующего вопроса, как получила от Леньки ответ:
— Звонок был из Калининского района, с набережной Невы. Там рядом станция, поэтому место звонка можно вычислить довольно точно. Вот справка.
— Из «Крестов», что ли? — опять пошутила я.
— Хорошо бы, — вздохнул Леня. — Я на всякий случай проверил, вот справка, но Нагорного на тот момент в тюрьме не было.
— Леня, — растроганно сказала я, вертя в руках справку из СИЗО № 47/1[7], — неужели ты думаешь, что если бы кто-то арестовал Нагорного, это осталось бы в тайне?
Кораблев покашлял и вытащил очередной пакет.
— Это копии квитанций из обменного пункта, я их изъял из банка. Управляющий утверждает, что на них собственноручная подпись Нагорного. Да, а вот это, — на свет явилась прозрачная папка с какими-то бумажками, — это я из ресторана изъял, из «Смарагда», чеки с подписями Нагорного. Официанты говорят, что он при них расписывался. Значит, исходим из того, что подписи достоверные. Я, чтобы не бегать лишний раз, постановление о выемке состряпал от вашего имени. Смотрите, похоже за вас расписался?
— Умора, — сказала я грустно, — изымаешь образцы подписей по поддельному постановлению.
— Не, если хотите, я сейчас все порву, — обиделся Кораблев. — Вы мне что, не доверяете?
— Вот так и Ермилов операм доверял.
— Ну вы сравнили! Кто я и кто эти двуличные!
— Может, они то же самое про тебя думают, а? С этого, Леня, все и начинается: я за правое дело, поэтому могу себе лишнее позволить. А они тоже за правое дело, убивца в кутузку упихивают. Тогда в чем правда, брат?
— Разница есть, — сказал насупившийся Кораблев. — Я бесплатно, а они за бабки. Ну что, ехать в ресторан, все переделывать?
— Ладно, оставь. Надо экспертизу проводить, — вздохнула я. — Вычислять, кто же расписывался на квитанциях в обменнике.
Вытащив из конверта квитанции, я сравнила подписи на них с чеками из ресторана. Нагорный расписывался весьма витиевато, с ходу подделать такую подпись — это надо быть графом Калиостро.
— А не мог тот, кто деньги получал, взять эту квитанцию в обменнике, унести, дать Нагорному расписаться и принести ее назад?
— Исключено. Квитанцию при вас заполняют.
— Как ты думаешь, Леня, может, Нагорного из-за этих денег и грохнули?
— Мария Сергеевна, — Кораблев посмотрел на меня сверху вниз, несмотря на то, что си дел, а я стояла над ним. — Вот увидите, никого не грохнули. Если некий персонаж так славно умеет расписываться за владельца счета, зачем ему растягивать удовольствие? Шваркнул весь счетец, и привет.
— Так тебе и выдадут в обменнике больше двухсот тысяч долларов. Там за неделю таких денег, наверное, не бывает.
— Вообще-то, Мария Сергеевна, нам и тридцати тысяч не выдадут. Это надо иметь хороших знакомых в обменнике.
— А ты не проверял, нет ли связи какой между обменником и нашими фигурантами?
— Ну, Мария Сергеевна! Конечно, Леня может все, но он не может все сразу!
— Да, пожалуй, не имея ничего в рукаве колоть сотрудников обменного пункта бесполезно, — подумала я вслух.
— Ну, в общем, я вам сведения добыл, а вы теперь думайте, — пробурчал Кораблев.
Но сразу приступить к размышлениям я не успела. Прибежала Зоя, объявила, что шеф при ехал из городской и срочно всех собирает.
— Маш, пойдешь к шефу, захвати Горчакова — Я же с ним не разговариваю.
— И ты тоже? — удивилась наша секретарша, пожирая глазами Кораблева. — Ленечка, может, ты ему скажешь?
— Скажу, — согласился Кораблев, изо всех сил жахнул кулаком в стену и заорал:
— Горчаков, к шефу, срочно!
У Горчакова в кабинете что-то тяжко рухнуло на пол. Надеюсь, что не Горчаков, подумала я. И, вылетев из кабинета, на полном ходу столкнулась с Лешкой, врезавшись носом ему в плечо.
На совещание к шефу мы прибыли, держась за больные места: я прикрывала ладонью распухший нос, а Горчаков потирал левую руку. Мы с ним сели по разные стороны стола и отвернулись друг от друга.
Когда все собрались, шеф обвел всех тяжелым взглядом, вздохнул, и у меня заныло сердце. Сейчас скажет, что уходит на пенсию, вдруг подумала я, и поняла, что без Владимира Ивановича никакого следствия не будет. Что делать? Сбоку шумно задышал Горчаков, наверное, подумав о том же самом.
— Ну что, — начал наш прокурор, ни на кого не глядя. А обычно он ухитрялся смотреть всем сразу в глаза. — Вы ведь знаете, что прокуратура реформируется? Грядет новое сокращение, которое затронет основы. Не буду вас томить, скажу…
Он запнулся, и я в ужасе поняла, что вот сейчас он скажет, что сокращают его. И для нас с Горчаковым кончится целая эпоха. И непонятно, что делать дальше…
— Скажу, — продолжил прокурор так, будто ему сдавило горло, — что принято решение вывести следствие из прокуратуры. Законопроект готов и будет принят сразу после президентских выборов. С первого апреля все следователи выводятся за штат и поступают в распоряжение вновь созданной структуры — Федерального следственного комитета. Мы с вами, — он посмотрел на меня, а потом на Лешку, — работаем до апреля, а потом прощаемся.
Забыв о своих дурацких обидах, я закусила губу и посмотрела на Горчакова. Наши глаза встретились, и я увидела, что у Горчакова в глазах стоят слезы.
Вечером я притащила Горчакова к себе домой, пришел с работы муж, потом приехала Лена Горчакова. И мы лихорадочно решали, что же делать.
Практически во всех прокуратурах следователи срочно подыскивали себе место, Следственный комитет почему-то никого не соблазнял, за исключением тех, кому были обещаны там руководящие должности. Горчаков перед уходом с работы обзвонил нескольких следователей в других районах и порадовал меня сплетней о том, что в начальники нам прочат господина Ермилова. Желание немедленно уволиться вспыхнуло с новой силой.
— Может, отменят все эти пертурбации до апреля-то? — тоскливо спрашивал Лешка, не надеясь на положительный ответ. — Может, одуряются? Или закон не примут сразу? Ну как можно сосредоточивать следствие в одном ведомстве?
— Вот именно, — поддакивала я мрачно. — Как Щелоков в свое время Брежнева уговаривал отдать все следствие в МВД! А Брежнев насмерть стоял, потому что понимал — нельзя такой мощный рычаг воздействия отдавать в одни руки, надо его распределять между силовыми ведомствами. «Разделяй и властвуй»!
— Правильно, потому что Брежнев сам когда-то организовывал переворот, Хрущева скинул. Ему-то понятно было, что успех на стороне того, кто привлечет на свою сторону структуры, обладающие реальной силой. А следствие — ух, какая реальная сила!
— Ну да, — подхватывал Горчаков, — поэтому реальную силу в одни руки отдавать — это надо 6ыть самоубийцей. Если рычаг хотя бы в двух разных структурах, и одна завербована врагом, то всегда есть шанс вторую структуру отвоевать. А так? Один Следственный комитет, и верти им, как хочешь.
— А что от прокуратуры останется, если вследствие убрать? — вступала я. — Что прокуратура без нас может? Пальчиком погрозить? Представление внести о нарушении закона? Да все эти должностные лица представлениями туалет свой будут обклеивать, все равно никаких мер воздействия им не грозит. Вот если бы было следствие…
Наши многострадальные супруги молча кивали, озабоченно поглядывая на нас. Но если мой муж отдавал себе отчет в том, что мне без следствия будет очень тяжело, если не сказать — невозможно, а если мне будет тяжело, значит, и ему, мужу, придется несладко, то в глазах у Лены Горчаковой заплескалась безумная надежда на переход Горчакова на спокойную, человеческую работу, на возврат его в лоно семьи, на приличные заработки, чтобы, наконец, расплатиться с долгами…
Бедная Лена! Она и раньше иногда позволяла себе помечтать — вот дослужится ее муж до пенсии, недолго уже осталось, и уйдет, сразу уйдет, ни секунды лишней не проработает… А я все время поднимала ее на смех и призывала внимательно посмотреть на собственного мужа. Разве Горчаков когда-нибудь добровольно уйдет со следствия?!
Ну что ж, добровольно он не ушел бы. А так…, К тому же, по слухам, переход в Следственный комитет ощутимо ударит по зарплате.
К концу посиделок, уже глубокой ночью, Горчаков вдруг посмотрел на меня абсолютно трезвыми, несмотря на изрядное количество потребленного алкоголя, глазами, и сказал тихо, но страстно:
— Эх, Маша, может, это и к лучшему? Я давно тебе хотел сказать… Мне с каждым годом все труднее гордиться тем, что я работаю в прокуратуре.
Уже когда Горчаковы уходили, а мы провожали их в прихожей, мы с Лешкой твердо решили уволиться по сокращению штатов. Так хоть какие-то деньги нам выплатят, и надо срочно подыскивать место работы.
— А дела, Маша? — вдруг спохватился Горчаков. — Дела куда денут? Нас выведут за штат, а с делами что? Там же сроки!
— А давай свои дела до апреля закончим, — предложила я, опьяненная принятым решением.
Мы с Горчаковым с размаху хлопали ладонью о ладонь, скрепляя договоренность об увольнении, говорили о том, что в Следственном комитете это будет уже не работа, да еще под началом разных ублюдков из городской, которые гибкость считают главной доблестью следователя…
Наконец счастливая Лена увела своего, уже практически уволившегося со следствия, супруга, а я помахала им рукой, вернулась в квартиру и сказала мужу:
— Как же я одна буду работать? Без Лешки, без шефа?..
Глава 14
Эту вероятность усиливают слухи о том, что именно он должен занять высокий пост лидера организованного преступного сообщества вместо покойного Карасева. Но где же в таком случае он отсиживается — так, что до сих пор никто не знает о его лежбище. Полагаю, что Барракуда дорого заплатил бы за сведения о местонахождении Нагорного, однако Костя явно этих сведений не имеет.
И ведь оттуда Нагорный держит связь со своими людьми! В больнице столько времени не пролежишь, если только это не психушка. Но в психушке не те условия, чтобы господин Нагорный там прописался. Где же он, где?!..
Ладно, оставим пока вопрос о подполье, в которое так удачно ушел Нагорный. Разберемся с трупом его жены.
Предположим — а у нас уже достаточно данных, чтобы это предположить, — что Валерий Витальевич с супругой мирно обедали в тот роковой день в ресторане «Смарагд» у открытого окна. Неизвестный спайпер с чердака дома на другом берегу канала стреляет в них из винтовки и попадает в голову Марине Нагорной. Расстояние большое, может, он целился в самого господина Нагорного, но промахнулся. Так или иначе, Марина падает, сраженная пулей. Охранника Нагорного на месте нету, он отпущен на обед. Возле ресторана стоит только Маринина «ауди». Опасаясь, что сейчас в ресторан придут его добивать с более близкого расстояния, Нагорный вытаскивает из ресторана на улицу тело жены. Кто знает, может, она была еще жива, или ему так показалось. Может, он хотел оказать ей помощь, увезти из-под носа врагов, а в дороге понял, что везет труп. При этом работники ресторана, естественно, все это видят, но решают не вмешиваться, и молчат на следствии. Да, свой мобильный телефон Нагорный выбрасывает в канал прямо у ресторана, прекрасно зная, что по нему можно вычислить его местонахождение.
В панике Нагорный решает труп сокрыть и привозит его к кладбищу, где похоронены его родители; ему известно, что недалеко от могилы есть заброшенный бетонный колодец. В будний день там пустынно, он беспрепятственно перетаскивает тело жены из машины на кладбище и сбрасывает в колодец. А сам несется в аэропорт и хватает билет на ближайший рейс в Москву… Да, Лешки мне очень не хватало, я привыкла свои умозаключения проверять на нем. Так что к концу недели я поймала себя на том, что разговариваю вслух сама с собой.
К тому моменту, когда на пороге моего кабинета нарисовался Кораблев с загадочным выражением лица, я разложила все собранные факты по полочкам, пришла к выводу, что все так и было, и ломала голову над тем, где все это время скрывается Нагорный и как он собирается предъявить себя организованному преступному сообществу.
Однако Кораблев, как всегда, никакой ясности не внес, а только еще больше все запутал.
Он принес мне справку о состоянии валютного счета Нагорного. На момент исчезновения на счете лежало двести шестьдесят три тысячи долларов. К настоящему времени счет похудел на восемьдесят тысяч, деньги со счета снимали шесть раз: первый раз — спустя месяц после исчезновения Нагорного — двадцать тысяч; потом, с периодичностью раз в месяц, — три раза по пять тысяч; еще тридцать тысяч ушли со счета перед Новым годом, то есть месяц назад, и пятнадцать тысяч были сняты на следующий день после убийства Карасева.
Воистину это был день сюрпризов, теперь я таращилась уже на Кораблева.
— И кто, вы думаете, снимал эти бешеные бабки? — небрежно спросил Кораблев.
— Не иначе, как сам Нагорный, — пошутила я, но Кораблев кивнул.
— Правильно. По крайней мере, там, в банке, его собственноручные росписи. Я взял на себя смелость кой-кого из банка допросить, вы мне отдельное поручение напишите.
— И что тебе в банке сказали?
— Все не так просто, — Кораблев сделал значительное лицо. — Эти, прямо скажем, неслабые суммы забирали не из банка.
— А откуда?
— Из обменника.
— Не поняла.
— Вам прощаю, Мария Сергеевна, вы девушка малообеспеченная и некорыстная. Откуда вам знать, что обладатели кредитной карты могут снимать деньги со счета через обменники.
— Я никогда о таком не слышала.
— Вот я и говорю, следователь должен быть знаком со всеми сторонами жизни. А что у нас за следователи, которые знают только нищету, а благосостояния и не нюхали…
— Леня, я тебя умоляю! У нас полно следователей, которые про нищету давно забыли и купаются в благосостоянии. И потом, признайся, ты сам про обменники узнал только благодаря тому, что я послала тебя в банк.
— Признаюсь, — склонил голову Леня. — Продолжаю. Если у вас есть кредитная карта, вы можете прийти в пункт обмена валюты, вам заполнят такую зелененькую бумажку, как обычно при обмене, но на ту сумму, которую вы хотите с карты снять. Там, в обменнике, свяжутся с банком, проверят состояние счета, выдадут деньги, а копию этой зелененькой квитанции отправляют в банк, чтобы они эту сумму со счета списали.
— Но такие суммы!..
— Да, суммы серьезные. Когда первый раз деньги сняли, Нагорный позвонил управляющему в банк, и предупредил, что собирается снять еще около ста тысяч.
— Нагорный?
— По крайней мере, управляющий так считает. Он лично знаком с Нагорным, знает его голос и не сомневается, что тот звонил ему лично. О чем и расписался в протоколе, — Леня метнул передо мной на стол протокол допроса управляющего.
— Круто, — сказала я озадаченно. — Но ведь надо устанавливать, откуда звонили управляющему…
— Ну вы меня за лоха держите, — обиделся Кораблев. — А чем я целую неделю занимался, забросив личную жизнь? Вот справка. В банк звонили с мобильного телефона, который подключался накануне звонка, на один день, и больше ни разу не использовался.
— А кем подключался?
— Ну вот, так я и знал, вам еще скажи, кто подключал. Что б вы делали без Лени Кораблева… Вот справка.
На самом деле справок было две. В одной было написано, что телефон подключался Донцовой Евдокией Степановной, данные паспорта такие-то, в другой — что означенная Донцова почила в бозе за два года до подключения ею телефонного номера.
— Предупреждая ваши дурацкие вопросы, сообщаю, что Евдокия Степановна одинокой была. В родстве с Нагорным, Карасевым, Бородинским не состояла.
— А с Захаровым или Спиваком? — спросила я уже из хулиганства. Ленька хихикнул.
— А?.. — я не успела даже задать следующего вопроса, как получила от Леньки ответ:
— Звонок был из Калининского района, с набережной Невы. Там рядом станция, поэтому место звонка можно вычислить довольно точно. Вот справка.
— Из «Крестов», что ли? — опять пошутила я.
— Хорошо бы, — вздохнул Леня. — Я на всякий случай проверил, вот справка, но Нагорного на тот момент в тюрьме не было.
— Леня, — растроганно сказала я, вертя в руках справку из СИЗО № 47/1[7], — неужели ты думаешь, что если бы кто-то арестовал Нагорного, это осталось бы в тайне?
Кораблев покашлял и вытащил очередной пакет.
— Это копии квитанций из обменного пункта, я их изъял из банка. Управляющий утверждает, что на них собственноручная подпись Нагорного. Да, а вот это, — на свет явилась прозрачная папка с какими-то бумажками, — это я из ресторана изъял, из «Смарагда», чеки с подписями Нагорного. Официанты говорят, что он при них расписывался. Значит, исходим из того, что подписи достоверные. Я, чтобы не бегать лишний раз, постановление о выемке состряпал от вашего имени. Смотрите, похоже за вас расписался?
— Умора, — сказала я грустно, — изымаешь образцы подписей по поддельному постановлению.
— Не, если хотите, я сейчас все порву, — обиделся Кораблев. — Вы мне что, не доверяете?
— Вот так и Ермилов операм доверял.
— Ну вы сравнили! Кто я и кто эти двуличные!
— Может, они то же самое про тебя думают, а? С этого, Леня, все и начинается: я за правое дело, поэтому могу себе лишнее позволить. А они тоже за правое дело, убивца в кутузку упихивают. Тогда в чем правда, брат?
— Разница есть, — сказал насупившийся Кораблев. — Я бесплатно, а они за бабки. Ну что, ехать в ресторан, все переделывать?
— Ладно, оставь. Надо экспертизу проводить, — вздохнула я. — Вычислять, кто же расписывался на квитанциях в обменнике.
Вытащив из конверта квитанции, я сравнила подписи на них с чеками из ресторана. Нагорный расписывался весьма витиевато, с ходу подделать такую подпись — это надо быть графом Калиостро.
— А не мог тот, кто деньги получал, взять эту квитанцию в обменнике, унести, дать Нагорному расписаться и принести ее назад?
— Исключено. Квитанцию при вас заполняют.
— Как ты думаешь, Леня, может, Нагорного из-за этих денег и грохнули?
— Мария Сергеевна, — Кораблев посмотрел на меня сверху вниз, несмотря на то, что си дел, а я стояла над ним. — Вот увидите, никого не грохнули. Если некий персонаж так славно умеет расписываться за владельца счета, зачем ему растягивать удовольствие? Шваркнул весь счетец, и привет.
— Так тебе и выдадут в обменнике больше двухсот тысяч долларов. Там за неделю таких денег, наверное, не бывает.
— Вообще-то, Мария Сергеевна, нам и тридцати тысяч не выдадут. Это надо иметь хороших знакомых в обменнике.
— А ты не проверял, нет ли связи какой между обменником и нашими фигурантами?
— Ну, Мария Сергеевна! Конечно, Леня может все, но он не может все сразу!
— Да, пожалуй, не имея ничего в рукаве колоть сотрудников обменного пункта бесполезно, — подумала я вслух.
— Ну, в общем, я вам сведения добыл, а вы теперь думайте, — пробурчал Кораблев.
Но сразу приступить к размышлениям я не успела. Прибежала Зоя, объявила, что шеф при ехал из городской и срочно всех собирает.
— Маш, пойдешь к шефу, захвати Горчакова — Я же с ним не разговариваю.
— И ты тоже? — удивилась наша секретарша, пожирая глазами Кораблева. — Ленечка, может, ты ему скажешь?
— Скажу, — согласился Кораблев, изо всех сил жахнул кулаком в стену и заорал:
— Горчаков, к шефу, срочно!
У Горчакова в кабинете что-то тяжко рухнуло на пол. Надеюсь, что не Горчаков, подумала я. И, вылетев из кабинета, на полном ходу столкнулась с Лешкой, врезавшись носом ему в плечо.
На совещание к шефу мы прибыли, держась за больные места: я прикрывала ладонью распухший нос, а Горчаков потирал левую руку. Мы с ним сели по разные стороны стола и отвернулись друг от друга.
Когда все собрались, шеф обвел всех тяжелым взглядом, вздохнул, и у меня заныло сердце. Сейчас скажет, что уходит на пенсию, вдруг подумала я, и поняла, что без Владимира Ивановича никакого следствия не будет. Что делать? Сбоку шумно задышал Горчаков, наверное, подумав о том же самом.
— Ну что, — начал наш прокурор, ни на кого не глядя. А обычно он ухитрялся смотреть всем сразу в глаза. — Вы ведь знаете, что прокуратура реформируется? Грядет новое сокращение, которое затронет основы. Не буду вас томить, скажу…
Он запнулся, и я в ужасе поняла, что вот сейчас он скажет, что сокращают его. И для нас с Горчаковым кончится целая эпоха. И непонятно, что делать дальше…
— Скажу, — продолжил прокурор так, будто ему сдавило горло, — что принято решение вывести следствие из прокуратуры. Законопроект готов и будет принят сразу после президентских выборов. С первого апреля все следователи выводятся за штат и поступают в распоряжение вновь созданной структуры — Федерального следственного комитета. Мы с вами, — он посмотрел на меня, а потом на Лешку, — работаем до апреля, а потом прощаемся.
Забыв о своих дурацких обидах, я закусила губу и посмотрела на Горчакова. Наши глаза встретились, и я увидела, что у Горчакова в глазах стоят слезы.
Вечером я притащила Горчакова к себе домой, пришел с работы муж, потом приехала Лена Горчакова. И мы лихорадочно решали, что же делать.
Практически во всех прокуратурах следователи срочно подыскивали себе место, Следственный комитет почему-то никого не соблазнял, за исключением тех, кому были обещаны там руководящие должности. Горчаков перед уходом с работы обзвонил нескольких следователей в других районах и порадовал меня сплетней о том, что в начальники нам прочат господина Ермилова. Желание немедленно уволиться вспыхнуло с новой силой.
— Может, отменят все эти пертурбации до апреля-то? — тоскливо спрашивал Лешка, не надеясь на положительный ответ. — Может, одуряются? Или закон не примут сразу? Ну как можно сосредоточивать следствие в одном ведомстве?
— Вот именно, — поддакивала я мрачно. — Как Щелоков в свое время Брежнева уговаривал отдать все следствие в МВД! А Брежнев насмерть стоял, потому что понимал — нельзя такой мощный рычаг воздействия отдавать в одни руки, надо его распределять между силовыми ведомствами. «Разделяй и властвуй»!
— Правильно, потому что Брежнев сам когда-то организовывал переворот, Хрущева скинул. Ему-то понятно было, что успех на стороне того, кто привлечет на свою сторону структуры, обладающие реальной силой. А следствие — ух, какая реальная сила!
— Ну да, — подхватывал Горчаков, — поэтому реальную силу в одни руки отдавать — это надо 6ыть самоубийцей. Если рычаг хотя бы в двух разных структурах, и одна завербована врагом, то всегда есть шанс вторую структуру отвоевать. А так? Один Следственный комитет, и верти им, как хочешь.
— А что от прокуратуры останется, если вследствие убрать? — вступала я. — Что прокуратура без нас может? Пальчиком погрозить? Представление внести о нарушении закона? Да все эти должностные лица представлениями туалет свой будут обклеивать, все равно никаких мер воздействия им не грозит. Вот если бы было следствие…
Наши многострадальные супруги молча кивали, озабоченно поглядывая на нас. Но если мой муж отдавал себе отчет в том, что мне без следствия будет очень тяжело, если не сказать — невозможно, а если мне будет тяжело, значит, и ему, мужу, придется несладко, то в глазах у Лены Горчаковой заплескалась безумная надежда на переход Горчакова на спокойную, человеческую работу, на возврат его в лоно семьи, на приличные заработки, чтобы, наконец, расплатиться с долгами…
Бедная Лена! Она и раньше иногда позволяла себе помечтать — вот дослужится ее муж до пенсии, недолго уже осталось, и уйдет, сразу уйдет, ни секунды лишней не проработает… А я все время поднимала ее на смех и призывала внимательно посмотреть на собственного мужа. Разве Горчаков когда-нибудь добровольно уйдет со следствия?!
Ну что ж, добровольно он не ушел бы. А так…, К тому же, по слухам, переход в Следственный комитет ощутимо ударит по зарплате.
К концу посиделок, уже глубокой ночью, Горчаков вдруг посмотрел на меня абсолютно трезвыми, несмотря на изрядное количество потребленного алкоголя, глазами, и сказал тихо, но страстно:
— Эх, Маша, может, это и к лучшему? Я давно тебе хотел сказать… Мне с каждым годом все труднее гордиться тем, что я работаю в прокуратуре.
Уже когда Горчаковы уходили, а мы провожали их в прихожей, мы с Лешкой твердо решили уволиться по сокращению штатов. Так хоть какие-то деньги нам выплатят, и надо срочно подыскивать место работы.
— А дела, Маша? — вдруг спохватился Горчаков. — Дела куда денут? Нас выведут за штат, а с делами что? Там же сроки!
— А давай свои дела до апреля закончим, — предложила я, опьяненная принятым решением.
Мы с Горчаковым с размаху хлопали ладонью о ладонь, скрепляя договоренность об увольнении, говорили о том, что в Следственном комитете это будет уже не работа, да еще под началом разных ублюдков из городской, которые гибкость считают главной доблестью следователя…
Наконец счастливая Лена увела своего, уже практически уволившегося со следствия, супруга, а я помахала им рукой, вернулась в квартиру и сказала мужу:
— Как же я одна буду работать? Без Лешки, без шефа?..
Глава 14
На следующее утро, когда я с трудом приплелась до работы и вяло перебирала в сейфе папки с делами, решая, сумею ли я реально закончить их до апреля, раздался телефонный звонок.
— Здравствуйте, Мария Сергеевна, — сказал мне низкий мужской голос, не лишенный приятности. — Это вас беспокоит ОРБ, замначальника отдела Спивак. Хотелось бы переговорили с вами, дельце одно у вас есть в производстве… Как бы это сделать?
Если бы я была собакой, то у меня бы встала дыбом шерсть на загривке.
— Приезжайте, я на месте, — предложила я, прикладывая нечеловеческие усилия, чтобы мой голос звучал равнодушно.
— Ой… Не хотелось бы в прокуратуру, — бархатисто протянул не лишенный приятности голос. — Может, где-нибудь на нейтральной территории?
Да что это такое, подумала я, ладно, мафия в прокуратуру не хочет, но опера-то чего боятся? Похоже, вы, ребята, одним миром мазаны, раз так активно избегаете прокуратуры! Ничего, потерпите до апреля, а в Следственный комитет уж будете ногой двери открывать, там, скорее всего, соберутся самые неразборчивые.
— А что такое? — невинно поинтересовалась я. — Вы собираетесь говорить о чем-то, неприличном? Или взятку мне предлагать?
— Да что вы, Мария Сергеевна! — рассмеялся баритон. — Просто погода хорошая, может, на свежем воздухе пообщаемся? Мы подъедем, снизу позвоним, вы хоть во двор спуститесь?
— Вы приезжайте, а там посмотрим. А с кем вы собираетесь приехать?
— А с нашим сотрудником, Захаровым Володей.
Как будто я в этом сомневалась! Положив трубку, я понеслась к Горчакову.
— Лешка, зачем им со мной общаться на нейтральной территории?
— А то ты сама не понимаешь! Конечно, я все понимала, но как приятно было, черт побери, прибежать к старому другу и коллеге, вывалить на него свои проблемы, поплакаться и получить дружеский совет!..
Захаров и Спивак подъехали довольно быстро, мы с Лешкой не успели допить чай, когда у меня в кабинете затрезвонил телефон. Я, как молния, пронеслась к себе, схватила трубку и, запыхавшись, прокричала:
— Да, слушаю!
— Мария Сергеевна, это мы, — порадовал меня уже знакомый баритон. — Ну, вы спуститесь? Мы тут на лавочке.
Пришедший следом за мной Горчаков напряженно вслушивался в телефонный разговор. Я набросила куртку, и Лешка сунул мне в карман серебристый диктофон, прикрепив выносной микрофончик под клапан кармана.
— Смотри, — сказал он, — нажмешь на эту кнопочку, пойдет запись. Сориентируйся по обстановке, может, пригодится. Только имей в виду, у него батарейки садятся, долго он не вытянет.
Он просунул руку мне в карман и положил мой палец на нужную кнопочку.
— Спасибо, Лешка, — ответила я. — Ну, я пошла.
Горчаков на мгновение сжал мою руку и подтолкнул к выходу.
— Ни пуха, — тихо сказал он.
— К черту.
Я пошла по коридору, оглядываясь на Лешку. Он был самым близким моим другом, мы столько лет работали вместе, что понимали друг друга без слов. Как я могла дуться на него столько времени?!
Два видных мужика, весьма неплохо одетых, при моем появлении поднялись с детских качелек. Поодаль стоял уже знакомый мне «форд», номеров по-прежнему было не разобрать под слоем грязи.
— Рад видеть! — один из мужчин, постарше, жестом пригласил меня присесть рядом с ними на качельки. Судя по голосу, это был Спивак. Я секунду подумала над предложением, и сориентировавшись, что сидя, мне будет еще удобнее незаметно включить диктофон, согласилась.
Я присела, гости мои тоже опустились на сиденье из реек. Протянулась пауза, гости явно присматривались ко мне, а я упрямо ожидала от них первого шага. Правую руку я держала в кармане с диктофоном, а левой ухватилась за мокрую цепь, на которой висели качели. Наконец второй, помоложе и пониже ростом, Захаров, кивнул на мою левую руку:
— Неплохой камешек.
— Голубой бриллиант, — неожиданно для себя сказала я. И оба визитера обменялись торжествующими взглядами.
Продолжая смотреть на мой перстень, Захаров лениво извинился за то, что они со Спиваком не успели пообщаться со мной на месте происшествия.
— Вы имеете в виду убийство Карасева? — удивилась я. — А вы там были?
— Мы заезжали еще до того, как вы там появились. И отъехали по делам в главк. А ребята наши, из отдела, потом квартиру осматривали. Протокол должен быть у вас.
— Ах, так это ваши ребята приезжали?
— Мария Сергеевна, — вкрадчиво начал Спивак, — у вас дело по Нагорному.
Я кивнула, подумав, что не будь у меня на пальце «голубого бриллианта», ребята не осмелились бы так резко взять быка за рога. Они явно приехали с каким-то сомнительным предложением, иначе зачем бы им встречаться на свежем воздухе, а не в прокуратуре? А колечко, как они думали — Костин подарок, в их представлении обо мне перевесило мою, смею надеяться, приличную репутацию. Прав был Барракуда, и они, судя по всему, рассуждали так же; если некто взял от одних, то он наверняка возьмет и от других, если ему предложат больше.
— Так вот, мой отдел с самого начала осуществлял оперативное сопровождение этого дела…
У меня язык чесался поинтересоваться, почему именно их отдел влез в это дело с самого начала, но это было бы стратегически неверно.
— Продолжайте, — сказала я.
— Есть очень серьезная оперативная информация, — понизив голос, сообщил Спивак, — что Нагорный и его супруга убиты неким Бородинским по кличке Барракуда.
Оперуполномоченный Захаров, слушая шефа, задумчиво кивал головой, подтверждая все, что тот скажет; в руках он вертел новомодный мобильный телефон. Я приподняла брови.
— А вы в курсе, что Бородинский в это время сидел в следственном изоляторе? — спросила я сотрудников ОРБ.
— Ну естественно, Мария Сергеевна, — протянул Спивак. Я просто глаз не могла от него отвести, так он был хорош: густые темные волосы, приятное лицо, умные глаза, и фигурой его Бог не обидел. Впрочем, Захаров был ему под стать, оба они могли бы сниматься в сериалах, играть положительных героев.
— Ну и как же? — я пока мягко вентилировала проблему, не обнаруживая скепсиса.
— А чему это мешает? — вступил в разговор Захаров, поигрывая телефоном. — Исполнители были на свободе, а Костя Бородинский вполне мог и оттуда руководить. Вы же знаете, он сидел неплохо — девочки, баня, излишества всякие нехорошие… Мобильник ему туда на блюдечке таскали.
— Вы хотите сказать, что заказчиком был Бородинский?
— Организатором, — уклончиво ответил Спивак. — Исполнителями были его люди, а Константин все организовал.
— А кто заказчик?
— Ну, это уже непринципиально, — отозвался Захаров. Они со Спиваком очень хорошо смотрелись в тандеме, подхватывали тему и грамотно дополняли один другого.
— Информация, подчеркиваю, очень серьезная, — наклонился ко мне Спивак. — Надо бы реализовываться…
— Но реализоваться хотелось бы наверняка, — подхватил Захаров. Телефон, мелькающий в его пальцах, начал меня раздражать. Он отвлекал меня, и я не могла решить, включать мне диктофон или подождать еще. — У нас есть еще интересная информация.
Он замолчал и посмотрел на своего начальника, как бы передавая ему эстафету; так в новостях дикторы говорят журналисту, передающему репортаж с места событий: «Евгений!..» Спивак кивнул и продолжил:
— По нашей информации, Бородинский также совершил убийство Карасева.
— Карасева?! Но я слышала, что Бородинский был Карапузу предан, как пес.
— Вранье, — отмахнулся Спивак, внимательно глядя на меня. — Слухи разные ходят, а у нас информация верная. Вы меня понимаете?
— Пока нет. А можно узнать, эта информация в чем выражается? Ее можно закрепить показаниями, сводками?
Захаров поднялся со своего места и навис надо мной, загораживая от меня белый свет.
— Видите ли, — сказал он, тщательно выговаривая слова, — надо реализоваться наверняка. Информация верная, не сомневайтесь. Но осечек быть не должно. Барракуда должен сидеть в тюрьме.
Я лихорадочно нашарила в кармане кнопку и включила диктофон.
— Барракуда должен сидеть в тюрьме, — повторил мне чуть ли не в ухо Спивак, который остался сидеть на качелях.
— Я так понимаю, что показаний и сводок не будет, — сказала я, обращаясь к микрофончику в своем кармане. — И как же вы хотите реализовываться?
— Мы его возьмем с оружием, — улыбнулся Спивак.
— С «мокрым» оружием, — подхватил Захаров.
— А именно?
— С оружием, из которого была убита жена Нагорного…
— И застрелен Карасев, — они подавали реплики, как хорошо срепетированные актеры.
— А вы считаете, что это одно и то же оружие?
— Да, — сказали они в один голос, очень внушительно.
Спокойно, Маша, мысленно обратилась я к себе. Ни слова больше, ни одного неосторожного слова.
— Здравствуйте, Мария Сергеевна, — сказал мне низкий мужской голос, не лишенный приятности. — Это вас беспокоит ОРБ, замначальника отдела Спивак. Хотелось бы переговорили с вами, дельце одно у вас есть в производстве… Как бы это сделать?
Если бы я была собакой, то у меня бы встала дыбом шерсть на загривке.
— Приезжайте, я на месте, — предложила я, прикладывая нечеловеческие усилия, чтобы мой голос звучал равнодушно.
— Ой… Не хотелось бы в прокуратуру, — бархатисто протянул не лишенный приятности голос. — Может, где-нибудь на нейтральной территории?
Да что это такое, подумала я, ладно, мафия в прокуратуру не хочет, но опера-то чего боятся? Похоже, вы, ребята, одним миром мазаны, раз так активно избегаете прокуратуры! Ничего, потерпите до апреля, а в Следственный комитет уж будете ногой двери открывать, там, скорее всего, соберутся самые неразборчивые.
— А что такое? — невинно поинтересовалась я. — Вы собираетесь говорить о чем-то, неприличном? Или взятку мне предлагать?
— Да что вы, Мария Сергеевна! — рассмеялся баритон. — Просто погода хорошая, может, на свежем воздухе пообщаемся? Мы подъедем, снизу позвоним, вы хоть во двор спуститесь?
— Вы приезжайте, а там посмотрим. А с кем вы собираетесь приехать?
— А с нашим сотрудником, Захаровым Володей.
Как будто я в этом сомневалась! Положив трубку, я понеслась к Горчакову.
— Лешка, зачем им со мной общаться на нейтральной территории?
— А то ты сама не понимаешь! Конечно, я все понимала, но как приятно было, черт побери, прибежать к старому другу и коллеге, вывалить на него свои проблемы, поплакаться и получить дружеский совет!..
Захаров и Спивак подъехали довольно быстро, мы с Лешкой не успели допить чай, когда у меня в кабинете затрезвонил телефон. Я, как молния, пронеслась к себе, схватила трубку и, запыхавшись, прокричала:
— Да, слушаю!
— Мария Сергеевна, это мы, — порадовал меня уже знакомый баритон. — Ну, вы спуститесь? Мы тут на лавочке.
Пришедший следом за мной Горчаков напряженно вслушивался в телефонный разговор. Я набросила куртку, и Лешка сунул мне в карман серебристый диктофон, прикрепив выносной микрофончик под клапан кармана.
— Смотри, — сказал он, — нажмешь на эту кнопочку, пойдет запись. Сориентируйся по обстановке, может, пригодится. Только имей в виду, у него батарейки садятся, долго он не вытянет.
Он просунул руку мне в карман и положил мой палец на нужную кнопочку.
— Спасибо, Лешка, — ответила я. — Ну, я пошла.
Горчаков на мгновение сжал мою руку и подтолкнул к выходу.
— Ни пуха, — тихо сказал он.
— К черту.
Я пошла по коридору, оглядываясь на Лешку. Он был самым близким моим другом, мы столько лет работали вместе, что понимали друг друга без слов. Как я могла дуться на него столько времени?!
Два видных мужика, весьма неплохо одетых, при моем появлении поднялись с детских качелек. Поодаль стоял уже знакомый мне «форд», номеров по-прежнему было не разобрать под слоем грязи.
— Рад видеть! — один из мужчин, постарше, жестом пригласил меня присесть рядом с ними на качельки. Судя по голосу, это был Спивак. Я секунду подумала над предложением, и сориентировавшись, что сидя, мне будет еще удобнее незаметно включить диктофон, согласилась.
Я присела, гости мои тоже опустились на сиденье из реек. Протянулась пауза, гости явно присматривались ко мне, а я упрямо ожидала от них первого шага. Правую руку я держала в кармане с диктофоном, а левой ухватилась за мокрую цепь, на которой висели качели. Наконец второй, помоложе и пониже ростом, Захаров, кивнул на мою левую руку:
— Неплохой камешек.
— Голубой бриллиант, — неожиданно для себя сказала я. И оба визитера обменялись торжествующими взглядами.
Продолжая смотреть на мой перстень, Захаров лениво извинился за то, что они со Спиваком не успели пообщаться со мной на месте происшествия.
— Вы имеете в виду убийство Карасева? — удивилась я. — А вы там были?
— Мы заезжали еще до того, как вы там появились. И отъехали по делам в главк. А ребята наши, из отдела, потом квартиру осматривали. Протокол должен быть у вас.
— Ах, так это ваши ребята приезжали?
— Мария Сергеевна, — вкрадчиво начал Спивак, — у вас дело по Нагорному.
Я кивнула, подумав, что не будь у меня на пальце «голубого бриллианта», ребята не осмелились бы так резко взять быка за рога. Они явно приехали с каким-то сомнительным предложением, иначе зачем бы им встречаться на свежем воздухе, а не в прокуратуре? А колечко, как они думали — Костин подарок, в их представлении обо мне перевесило мою, смею надеяться, приличную репутацию. Прав был Барракуда, и они, судя по всему, рассуждали так же; если некто взял от одних, то он наверняка возьмет и от других, если ему предложат больше.
— Так вот, мой отдел с самого начала осуществлял оперативное сопровождение этого дела…
У меня язык чесался поинтересоваться, почему именно их отдел влез в это дело с самого начала, но это было бы стратегически неверно.
— Продолжайте, — сказала я.
— Есть очень серьезная оперативная информация, — понизив голос, сообщил Спивак, — что Нагорный и его супруга убиты неким Бородинским по кличке Барракуда.
Оперуполномоченный Захаров, слушая шефа, задумчиво кивал головой, подтверждая все, что тот скажет; в руках он вертел новомодный мобильный телефон. Я приподняла брови.
— А вы в курсе, что Бородинский в это время сидел в следственном изоляторе? — спросила я сотрудников ОРБ.
— Ну естественно, Мария Сергеевна, — протянул Спивак. Я просто глаз не могла от него отвести, так он был хорош: густые темные волосы, приятное лицо, умные глаза, и фигурой его Бог не обидел. Впрочем, Захаров был ему под стать, оба они могли бы сниматься в сериалах, играть положительных героев.
— Ну и как же? — я пока мягко вентилировала проблему, не обнаруживая скепсиса.
— А чему это мешает? — вступил в разговор Захаров, поигрывая телефоном. — Исполнители были на свободе, а Костя Бородинский вполне мог и оттуда руководить. Вы же знаете, он сидел неплохо — девочки, баня, излишества всякие нехорошие… Мобильник ему туда на блюдечке таскали.
— Вы хотите сказать, что заказчиком был Бородинский?
— Организатором, — уклончиво ответил Спивак. — Исполнителями были его люди, а Константин все организовал.
— А кто заказчик?
— Ну, это уже непринципиально, — отозвался Захаров. Они со Спиваком очень хорошо смотрелись в тандеме, подхватывали тему и грамотно дополняли один другого.
— Информация, подчеркиваю, очень серьезная, — наклонился ко мне Спивак. — Надо бы реализовываться…
— Но реализоваться хотелось бы наверняка, — подхватил Захаров. Телефон, мелькающий в его пальцах, начал меня раздражать. Он отвлекал меня, и я не могла решить, включать мне диктофон или подождать еще. — У нас есть еще интересная информация.
Он замолчал и посмотрел на своего начальника, как бы передавая ему эстафету; так в новостях дикторы говорят журналисту, передающему репортаж с места событий: «Евгений!..» Спивак кивнул и продолжил:
— По нашей информации, Бородинский также совершил убийство Карасева.
— Карасева?! Но я слышала, что Бородинский был Карапузу предан, как пес.
— Вранье, — отмахнулся Спивак, внимательно глядя на меня. — Слухи разные ходят, а у нас информация верная. Вы меня понимаете?
— Пока нет. А можно узнать, эта информация в чем выражается? Ее можно закрепить показаниями, сводками?
Захаров поднялся со своего места и навис надо мной, загораживая от меня белый свет.
— Видите ли, — сказал он, тщательно выговаривая слова, — надо реализоваться наверняка. Информация верная, не сомневайтесь. Но осечек быть не должно. Барракуда должен сидеть в тюрьме.
Я лихорадочно нашарила в кармане кнопку и включила диктофон.
— Барракуда должен сидеть в тюрьме, — повторил мне чуть ли не в ухо Спивак, который остался сидеть на качелях.
— Я так понимаю, что показаний и сводок не будет, — сказала я, обращаясь к микрофончику в своем кармане. — И как же вы хотите реализовываться?
— Мы его возьмем с оружием, — улыбнулся Спивак.
— С «мокрым» оружием, — подхватил Захаров.
— А именно?
— С оружием, из которого была убита жена Нагорного…
— И застрелен Карасев, — они подавали реплики, как хорошо срепетированные актеры.
— А вы считаете, что это одно и то же оружие?
— Да, — сказали они в один голос, очень внушительно.
Спокойно, Маша, мысленно обратилась я к себе. Ни слова больше, ни одного неосторожного слова.