— Да, я слышала, что люди пьют свиную кровь. Или бычью, — поделилась лаборантка. — Якобы для желудка хорошо, и для потенции.
Я покинула свой укромный уголок и приблизилась к трупу, кинув опасливый взгляд на его разверстые внутренности.
— Юра, а что, кроме крови, в желудке?
— Больше ничего. Правда, Маша, ничего больше. Юля, запиши: кусочков пищи среди содержимого желудка не обнаружено. Да, Маша, а если это не свиная кровь?
— Мы ведь с тобой знаем, что вампиров не бывает, — поддела я его. Похоже было, что теперь Юра хотел убедить меня в том, что на столе перед нами — вампир, пьющий кровь.
— Юра, возьми содержимое желудка. Надеюсь, можно установить, чья это кровь — свиная или человеческая. По крайней мере, сто лет назад это делали…
— Сделаем, — Юра так разволновался, что оставил без внимания мой сарказм. — И даже группу тебе установят. И половую принадлежность, кровь достаточно свежая.
— А скоро?
— Имей совесть, — укоризненно сказал Юра. — И вскрой тебе без очереди, и кровь прокрути. Ты не одна в Питере, другие следователи тоже к нам имеют вопросы.
— А тебе самому не интересно? — провокационно спросила я, и Щеглов не устоял.
— Ну ладно, ладно. Ну, получишь ты завтра заключение, что кровь свиная, — легче станет?
— Без сомнения. А что по личности?
— Ну, ты же сама видишь. Особых примет нет.
— Юра! — я потрясла его за плечо. — А его рожу ты не считаешь особой приметой?
Юра меланхолически оглядел жуткую физиономию покойника.
— Ну и что? — вопросил он. — Ну, страшный.
— Ты же сам говорил, что у него какое-то кожное заболевание. Надо запросить кожные диспансеры, всех практикующих дерматологов, проконсультироваться, что это за заболевание — реакция кожи на свет….
— Понятно. Уже загорелась. У тебя других дел нету?
Пока Юра меня воспитывал, лаборантка и фотограф одобрительно кивали головами. Я разозлилась.
— А что ты мне предлагаешь? Похоронить и забыть?
— Да ты сама посуди: сколько ты сил угрохаешь на этих дерматологов и все без толку.
— Почему же без толку?
— Потому что тебе это ничего не даст. Ты как собираешься — сама их обходить? Запросы рассылать? Помощников использовать? Тебе армия понадобится.
— Ну хорошо, а что мне делать?
— Ладно, если ты хочешь, — Юра сделал драматическую паузу, чтобы я прочувствовала, как я ему обязана, — можно вызвать дерматолога. Проконсультироваться.
Я прочувствовала, а потом язвительно спросила:
— И это все, что ты можешь мне предложить?
— А что ещё? — Юра поднял брови домиком. — Кто тут следователь?
Я сменила тактику и попыталась подлизаться. А что мне еще оставалось, когда мой персональный доктор Ватсон ловит кайф на курсах повышения квалификации за пределами родного города, и долго еще будет ловить.
— Юрочка, — я взяла его под руку и прижалась к плечу, — ты же такой опытный доктор… И умный к тому же… Посоветуй мне что-нибудь; у меня полный тупик.
Юра через мою голову кинул взгляд на тело, задержавшись на кистях рук.
— Ну, я подумаю. Кстати, сомневаюсь, что ты получишь качественные отпечатки рук. Уж больно у него кожные покровы поражены.
— Вот именно, — поддакнула я, — на пальцы рассчитывать не приходится. Если это страшилище показать по телевизору, наш питерский канал лишат лицензии. Значит, что?..
— Что? — эхом откликнулся Юра.
— Одна надежда на великую науку — судебную медицину.
Видимо, я вложила столько страсти в эту фразу, что Юра почти замурлыкал.
— Машка, только ради тебя. Приезжай завтра утром, соберем консилиум.
— А сегодня? — пробормотала я, но Юра повел меня куда-то. Я послушно пошла за ним до угла секционной, где на стене над раковиной висело маленькое небьющееся зеркальце. Он подвел меня к зеркалу и легонько встряхнул за плечи, повернув мою голову к отражению.
— Что? — уточнила я, осознав, что у меня заплетается язык.
— Посмотри на себя, Машенька, — голос Юры доносился как сквозь вату; интересно, почему это, подумала я. — Посмотри, если у тебя еще глазки открываются. Ты же спишь на ходу; сколько ты уже на ногах?
В общем, меня чуть было не погрузили в машину и не повезли домой. Я поддалась бы на провокацию, если бы не стала складывать по порядку листы протокола дополнительного осмотра трупа, и не обнаружила, что подписей понятых в протоколе до сих пор нет. Соответственно, я сразу вспомнила (очень своевременно), что пропал криминалист, посланный за “санитаром”.
И тут мне стало так нехорошо на душе, что весь сон как рукой сняло. Пока я была уверена, что мы имеем дело с настоящим работником морга, длительное отсутствие криминалиста легко списывалось на его природную нерасторопность, на алкогольное опьянение, на внезапно заболевший желудок, наконец. Но теперь, когда я знала, что по моргу бродит психически больная личность, к тому же надувшаяся коньяку, и что пропавший криминалист был откомандирован как раз к этой личности на свидание, у меня похолодел позвоночник.
Отвергнув ожидающую меня для доставки домой машину, я бросилась к Юре на грудь, умоляя помочь найти криминалиста и ссылаясь на то, что без него я никуда не поеду. Сердобольный Юра отрядил на поиски настоящего санитара — Валеру, который добросовестно прочесал все потаенные закоулки морга, но пропавшего криминалиста не обнаружил.
Щеглов еще некоторое время пытался убедить меня в том, что криминалист — взрослый дяденька, и вполне мог без спроса отбыть домой или на работу. Я душно настояла, чтобы позвонили и туда, и туда, и убедилась, что потеряшки нет ни дома, ни на работе. Прихватив с собой Георгия Георгиевича, покорного судьбе, я таскалась по коридорам морга, заглядывая в каждую секционную, посмотрела даже в холодильнике, под скептической ухмылкой санитара Валеры, но злосчастный криминалист как в воду канул.
И вот как раз в тот момент, когда мне надоело мотаться взад-вперед, то и дело натыкаясь на каталки с новопреставившимися, осевшими, как в чистилище, между внешним миром и секционными, я поскользнулась на кафельном полу и налетела на одну из стоящих вдоль стены каталок. Если бы меня не придержал за руку Георгий Георгиевич, я плюхнулась бы на покойника плашмя, но благодаря дружеской поддержке эксперта всего лишь врезалась в ноги трупа и испачкала свою одежду. Чертыхнувшись сквозь зубы, я понеслась в кабинет к заведующему отмывать черный мазок с пиджака, и терла его губкой до тех пор, пока Юра, заглянув мне через плечо, не заявил авторитетно, что пиджак я могу отправить нуждающимся детям Африки, поскольку мазут никогда с него не отмоется.
— Мазут? — ужаснулась я, и теперь уже вместе с Юрой побежала к каталке, на которой лежал труп в обуви, запачканной мазутом.
Запыхавшись, я затормозила в паре метров от каталки, поскольку глаз мой зацепился за чуждый в этом контексте предмет, свисавший с металлической ручки. Вообще-то сюда стараются не привозить усопших вместе с принадлежавшими им ценными вещами, поскольку ценные вещи имеют обыкновение пропадать, а родственники усопших имеют обыкновение их требовать с работников морга. Поэтому все, что возможно, оставляют родным, следователям, на худой конец, бросают на месте происшествия. А дорогой японский фотоаппарат, висящий на ручке каталки, я уже видела — в руках у пропавшего криминалиста. И ботинки на ногах у этого тела были испачканы мазутом, и я даже знала, где они испачкались…
Юра за руку подтащил меня к каталке, и я с ужасом вгляделась в лицо лежащего на ней. Сколько лет работаю следователем, а до сих пор не представляю, как люди опознают трупы своих близких — это ведь надо подойти, хладнокровно всмотреться в мертвые лица, уму непостижимо!
Отвернувшись к Юре, я даже зажмурилась. Конечно, это был наш криминалист Витя, тихий и незаметный, в компании которого мы провели почти половину суток. В ушах у меня зазвенело, и я оперлась на Юрину руку. Никогда раньше я не теряла сознание при виде трупа, а вот теперь перед глазами запрыгали звездочки, и поплыл на меня потолок.
— Маша, ты уверена? — донесся до меня далекий Юрин голос. Щеглов ласково похлопывал меня по щекам, приводя в чувство. — Это он, ваш криминалист?
— И ты еще говоришь, что этот ваш самозванец — безвредный?! — праведное негодование придало мне сил.
— Да понял я, что был неправ, давно надо было им заняться, — бормотал Юра, прислонив меня к стеночке и проделывая с лежащим на каталке телом всякие докторские манипуляции: зачем-то брал его за руку, клал пальцы на шею, там, где сонная артерия.
Я превозмогла себя, наклонилась, чтобы лучше рассмотреть бледное лицо, и вздрогнула: на фоне восковой кожи шеи темнели четыре пятнышка, четыре засохших капельки крови, такие же, как на жертвах вампира, найденных нами раньше.
Потянув Юру за рукав, я пальцем показала на эти пятнышки, и Юра нахмурился:
— Укус?
У меня в ушах опять зазвенело.
— Знаешь, Юра, пойду я, пожалуй, — я нерешительно отделилась от стеночки и черепашьим шагом двинулась по коридору, моля Бога, чтобы он не дал мне упасть на кафельные плитки.
— Маша, крикни там кого-нибудь мне на помощь, — попросил Юра мою спину, — похоже, что парень живой еще.
Только дойдя до кабинетов руководства морга, когда противный звон в ушах прекратился, я осознала, что криминалисту еще можно помочь. Но и без моих призывов сбежавшиеся эксперты уже вовсю реанимировали Витю.
Я без сил опустилась на диванчик в Юрином кабинете. Из коридора доносился гул голосов, озабоченные выкрики, отрывистые команды. Потом все стихло, и я с замиранием сердца слушала приближавшиеся шаги. Щеглов вошел в свой кабинет и присел рядом со мной на диванчик.
— Отправили его через забор, — поделился он, вытягивая ноги и откидываясь на спинку дивана. — В Мечникова, даст Бог, выкарабкается.
— Господи, Юра, что с ним сделали? — в ужасе спросила я, вспомнив четыре темных
пятнышка на шее криминалиста. То, что сказал Юра, меня не успокоило.
— У него серьезная потеря крови, литра три. Хорошо, что ты его нашла; пролежи он еще чуть-чуть, никто бы уже не помог.
— Послушай, а от чего кровопотеря? Если человек так быстро истек кровью, значит, где-то должна быть громадная рана?
— Ты понимаешь, — Юра поднял голову со спинки дивана, — нет на нем никаких ран.
— А четыре пятнышка на шее?
— Да, пятнышки были. На них мы обратили внимание. Но даже если его не вилкой ударили, а укусили в шею, — от Юриной интонации у меня мороз пошел по коже, — от этого повреждения он не мог потерять столько крови. Ты же видела, там засохшие капельки на проколах кожи.
— Хорошо, а что же с ним произошло?
— Не знаю.
Юрка закрыл глаза и снова откинулся на спинку дивана. А я встала и подошла к окну. На улице слегка просветлело; на черную осеннюю землю мягко падали уютные снежные хлопья, и совершенно не верилось ни во что плохое/
Я отвернулась от окна.
— Юра, у вас в коридоре лежат еще два трупа с такими же повреждениями шеи. Вскрой их, пожалуйста, при мне.
. — А они из твоего района? — Юра недовольно приподнял голову. — Ты же знаешь порядок.
Я решила не сдаваться.
— Если ты тоже знаешь порядок, ты немедленно сообщишь в милицию о вашем чудном “санитаре”, примешь меры к возбуждению уголовного дела по факту причинения вреда здоровью и вызовешь следователей для участия во вскрытии тех трупов, о которых я говорю.
— Зануда, — пробормотал Юра, нехотя вставая с дивана, — но ты права. Звоню в милицию.
Наскоро перекусив, следующие два часа мы занимались тем, что пытались организовать расследование по горячим следам, но немного в том преуспели. Городская прокуратура с любопытством выслушала наши россказни о кошмарном трупе с обнаженными клыками и колом в груди, однако не более того. Мифические пятнышки на шеях покойников, доставленных из разных районов, их не особо впечатлили, а на происшествии с криминалистом зональные вовсе утратили к нам интерес.
— Живой? Милицейская подследственность, — был вынесен непререкаемым тоном вердикт, после чего повешена трубка.
— Ах так, — сказала я под насмешливым Юркиным взглядом, с ненавистью глядя в трубку, как будто из нее высовывался ядовитый язык зонального прокурора, — еще пожалеете. Знаешь, что будет дальше? — обратилась я к заведующему моргом.
— Как будто это секрет, — вздохнул он. — Ты выклянчишь все эти дела себе в производство, изнасилуешь тут всех нас, домогаясь экспертиз и консилиумов, будешь ночевать на работе, пропустишь свое бракосочетание со Стеценко, и он женится на каком-нибудь более разумном следователе, из тех, кто с удовольствием спихнет тебе свои дела.
— А вдруг все эти дела в производстве исключительно у мужчин? — спросила я, неприязненно глядя на Щеглова. — И вообще, как ты можешь в такой ситуации упражняться в остроумии?
— А у меня каждый день такая ситуация, — снова вздохнул он. — Ну, через день. Господи, скорее бы уж Стеценко приехал и унял тебя.
— Ты, балда, не понимаешь, что я — твое единственное спасение. Кто еще будет тебя отмазывать от вполне заслуженных шишек по поводу кадрового разгильдяйства? Твои разумные следователи, которым все на свете все равно?
— Заранее спасибо, — буркнул Юра. — Так что делать с теми трупами-то? При тебе вскрывать?
— Естественно. Я потом их все равно дожму, отдадут мне все дела, никуда не денутся.
— Я вот пытаюсь понять, кого мне больше жалко — твоего шефа или твоего будущего мужа, — сделал Щеглов робкую попытку оставить за собой последнее слово.
— А какого дьявола ты услал единственного человека, способного меня унять, в тьму-таракань на курсы повышения? Нам пришлось бракосочетание переносить из-за этого, — огрызнулась я.
— Да ты не понимаешь, ненормальная, что из его категории он один не ездил. Тогда бы поехал после свадьбы. Лучше, что ли, вам было бы медовый месяц переносить?
— Убедил, — сдалась я. — Но ты мне зубы не заговаривай, кто вскрывать будет?
— А вот возьму и сделаю тебе подлянку, — проворчал заведующий, усаживаясь за свой стол и открывая журнал вскрытий, — пусть обоих одновременно в двух секционных режут, да одна подальше от другой, вот и побегаешь, любопытная Варвара.
— И побегаю, только на отмазку уже не рассчитывай.
— Ладно, я не такой гадкий. Пусть вскрывают их одновременно, но в соседних секционных. Тебе же не надо процесс наблюдать от А до Я, только ключевые моменты?
Меня это вполне устроило, и понеслись вперед мои вторые сутки на боевом посту, откуда только, силы взялись. К сожалению, я понимала, что этот трудовой марафон мне откликнется жестоким упадком сил и депрессией, но пока что пепел Клааса стучал в мое сердце, и я носилась из одной секционной в другую, терзая экспертов, и без того озадаченных происходящим. Потом пришлось отвлечься еще и на Щеглова.
Под моим нажимом Юрка все-таки позвонил в районное управление внутренних дел, и не прошло каких-то трех часов, как в морг заявился вальяжный милицейский следователь с папочкой под мышкой. Он прошел к заведующему, лениво выслушал рассказ о загадочном исчезновении криминалиста и о его чудесном обнаружении в обескровленном виде, после чего, влекомый на аркане заведующим моргом, бегло взглянул на злосчастную каталку и… Отбыл, покачивая внушительными бедрами. Свою папочку он при этом так и не открыл ни разу, вызвав у нас стойкое убеждение, что она бутафорская.
Обернувшись на пороге, он сказал, что пока не будет заключения врачей о степени тяжести вреда здоровью, причиненного потерпевшему, он и пальцем не шевельнет. А такое заключение, практика подсказывала, будет готово не раньше, чем через неделю, о чем Щеглов не преминул напомнить следователю, и с надеждой его спросил, не желает ли он уже на этой неделе допросить свидетелей, составить протокол осмотра места происшествия и произвести какие-либо другие следственные действия, предусмотренные действующим законодательством.
Но следователя таким грубым ходом было не просто выбить из седла. Он обдал Юрку, а заодно и меня, высунувшуюся из-за Юркиного плеча, взглядом, в котором явственно читалось: “больно умные”, и снисходительно разъяснил, что когда он получит справку о тяжести вреда здоровью, и соответственно определится с квалификацией содеянного, вот тогда и приступит к следственным действиям, предусмотренным действующим законодательством.
Юрка в пререкания вступать не стал, ответил долгим философским взором, настолько выдержанным, что следователь даже при желании не понял бы по нему истинного Юриного отношения ко всему этому. Зато, когда следователь, бережно неся свою бутафорскую папочку, скрылся за дверью, отделяющей танатологов от всего прочего мира, Юра обернулся ко мне и спросил, причем даже без сарказма, а просто с грустью:
— Ну что, съела?
Крыть мне было нечем. Я развернулась на каблуках и пошла в секционные, по пути пытаясь понять, зачем такие люди становятся следователями. Ну, форменное обмундирование, ну, проезд бесплатный, ну пайковые там всякие… Но неужели только за этим?..
Душевное равновесие вернулось ко мне лишь при общении с экспертами. Юрка не поскупился и выделил мне самых моих любимых специалистов — толстого, но милого Панова, и Марину Маренич. О большем я и мечтать не могла.
Пока эксперты, колдуя над объектами исследования, добирались до самого сокровенного, я в коридоре штудировала анамнез обоих объектов. Анамнез ничего утешительного не содержал.
Товарищ, доставшийся толстому, но милому Панову, — дяденька с пролетарской внешностью, — найден был довольно далеко от канавы, из которой мы ночью выудили мужика с колом в груди. Личность его, как следовало из сопроводительных документов, установлена не была. Обнаружили его в проходном дворе старого дома с расселенным флигелем, — вот, пожалуй, единственное, что как-то связывало его с нашим вампиром. В протоколе осмотра места происшествия, на-корябанном торопливой рукой участкового, было указано, что лежал бедолажка лицом вниз, и внешних признаков насильственной смерти не имел. Вполне логично заподозрив алкогольную интоксикацию, или, в крайнем случае, черепно-мозговую травму в результате падения с высоты собственного роста, что редко, но все-таки случается не только в милицейских мечтах, но и в реальной действительности, участковый не стал вызывать прокуратуру и судмедэксперта, а ограничился труповозами. В конце концов, как поется в древней студенческой песенке, “патанатом — лучший диагност”. Поэтому нам оставалось только гадать — были ли на шее несчастного работяги в момент осмотра тела участковым пресловутые четыре пятнышка или они появились позже, и если позже, то когда?
Дотошный Панов, несмотря на свою внушительную комплекцию, летавший по моргу, как бабочка, углядел-таки на теменной части головы работяги небольшую гематомку, но после трепанации заверил меня, что признаков черепно-мозговой травмы нет.
— И что это значит? — задала я дежурный вопрос.
— Прочитай-ка мне еще раз протокол, — попросил Панов, кружа возле прозекторского стола, словно не зная, с какой стороны подобраться к этому загадочному случаю.
Я старательно огласила пассаж про то, что клиент на момент обнаружения располагался лицом вниз, и Панов согласно хмыкнул.
— Да у него и одежка опачкана только спереди, и на физиономии отпечаток рельефа местности. Он не падал на затылок, это наркоз.
— Какой наркоз? — не поняла я.
— Обыкновенный, не медикаментозный. Ну, наркоз по голове. Знаешь, как раньше, в глухие времена, на поле брани воинов чинили? По башке обухом дадут, пациент в отключке, а ему в это время ногу ампутируют.
— Ужас, — я содрогнулась, а Боря тыльной стороной согнутой руки погладил меня по голове, стараясь не запачкать кровью.
— Бедненькая, неужели ты еще не привыкла к этим ужасам? Скоро на заслуженный отдых, а ты все, как девочка…
Я злобно выдернулась из-под его руки и попросила не отвлекаться от существа вопроса.
— Извини, — покладисто сказал Боря, — я не знал, что ты так болезненно реагируешь на упоминание о возрасте; так что там у нас на повестке дня?
— Причина смерти, голубь, — напомнила я, вертя протокол осмотра трупа, который уместился на одном листочке с оборотом.
— А причина смерти, милая моя, кровопотеря. На это указывает, в первую очередь, шоковая почка: кровенаполненность пирамидок и бледность коркового вещества. Кроме того: сердце — спавшиеся коронарные сосуды, мелкоточечные кровоизлияния в трабекулярных мышцах…
— Кровопотеря, значит? А ты можешь мне объяснить, каким образом он потерял столько крови? Кстати, сколько?
— Пять с половиной литров, это стандарт, — пробормотал Боря.
— Послушай, Боря, — я подошла к трупу и уткнулась носом в аккуратно приподнятый кожный лоскут с шеи. — Не хочешь ли ты мне сказать, что пять с половиной литров крови вытекли из этого субъекта через четыре маленькие дырочки на шее?
— Вообще-то проколота сонная артерия, — пробормотал Панов, раскладывая кожный лоскут с дырочками поровнее.
— Пусть даже так. А вот второй вопрос посложнее: куда они вытекли?
— Куда? — Боря попытался почесать затылок, но вовремя вспомнил про то, что у него еще перчатки на руках. — Почеши-ка мне репу, Маша, может, я быстрее сосредоточусь. А действительно, куда? — задумался он после того, как я выполнила его просьбу.
— Во-первых, в протоколе ни слова про лужи крови под трупом, — я помахала перед его носом этим лаконичным документом. — Во-вторых, на его одежде и теле никаких следов крови, кроме вот этих самых пятнышек. А кстати, как эти дырки причинены?
— Вообще-то это колотые раны, — пробормотал Панов, вертя лоскут кожи так и сяк, и любуясь им, как шедевром изящного искусства.
— Уже хорошо. Не укусы, значит?
— А черт его знает, — признался Панов, утирая вдруг вспотевший лоб. — Там четыре полулунных ранки, расположенных не по прямой линии, скорее по дуге. Они довольно глубокие, проникают в сонную артерию.
— Это могут быть зубы? — не отставала я.
— Зубы? Человеческие, имеешь ты в виду? Или зверя какого-нибудь?
— Неважно.
— Да. Но если только зубы полые.
— Это как?
— Знаешь, если высверлить заднюю стенку у зуба, получится такой инструмент полулунной формы.
— А зачем высверливать? — поежилась я, не представляя себе индивидуума, добровольно проделавшего над собой такую операцию.
— Ну, мало ли идиотов. Вот вернется Санька, спроси его, что говорит его опыт стоматолога.
— Санька вернется только через неделю, — отмахнулась я. — Лучше я у Щеглова спрошу.
— Бога ради, — Панов все вертел кожный лоскут, видно было, что он уже зациклился на нем, и я спокойно отправилась к Юре выяснить насчет полых зубов.
Марина Маренич, по-женски более скрупулезная, чем Панов, но ни в коем случае не медлительная, еще пока не нуждалась в моем присутствии, хотя мне хотелось с ней поболтать на некоторые отвлеченные темы. Приближался заветный день моего бракосочетания с любимым мужчиной; вдумчиво гулять по магазинам мне было некогда, оставалась робкая надежда, что свадебный наряд, не белый, конечно, с фатой, а что-нибудь поскромнее, мне сошьют в ателье, но стоило мне сунуться в единственное наличествующее в районе моей работы ателье, чудом уцелевшее в окружении бутиков, там быстренько охладили мой пыл тем, что на пошив нарядного туалета им требуется не меньше двух месяцев. И предложили взять платье с кринолином напрокат. Но я отказалась. Добрые люди мне подсказали, что у Марины есть чудная портниха, которая в состоянии сварганить приличный туалет буквально за два дня, поэтому я расслабилась, решила, что времени у меня еще уйма, главное, не забыть за два дня до бракосочетания поговорить с Маринкой.
— Юра, — сказала я с порога, появившись в его кабинете, — ты видел когда-нибудь полые зубы?
Если я рассчитывала ошарашить его этим вопросом, то расчет себя не оправдал.
— Видел сегодня утром, — спокойно ответил Юра, правя экспертное заключение.
— Интересно, где? — заорала я, и Щеглов поморщился.
— Да не вопи ты так. У твоего страшилища как раз такие полые зубы.
— Ты вообще понимаешь, о чем я говорю? — пританцовывала я вокруг него, а он исподлобья наблюдал за моими телодвижениями.
— Понимаю. У трупа, который я вскрыл по твоей просьбе, зубы имеют полость. По крайней мере, клыки.
— А почему ты мне ничего не сказал при вскрытии?
— О Господи, да я вообще не придал этому значения. Вот ты завопила, я и вспомнил. Это же никак не связано с причиной смерти, согласись.
— А где этот труп? Еще в секционной?
— Нет, уже зашили и убрали в холодильник, а что?
— А нельзя его вытащить?
— Знаешь, Маша, — вздохнул Щеглов, — когда ты тут клубишься, я перестаю понимать, на что я сдался. Мне кажется, что это ты руководишь моргом, а я так, зашел случайно. Не была б ты членом семьи сотрудника бюро…
Я схватила его за руку и потащила из-за стола.
— Юрочка, миленький, пойдем, посмотри на труп, который Панов вскрывает.
— Да зачем? — вяло сопротивлялся Юра, пока я волокла его по коридору, благо до первой секционной было не очень далеко.
— Посмотришь и скажешь, могли ли повреждения на трупе быть причинены полыми зубами вампирюги.
— Маша, ты бы сказок на ночь поменьше читала, — посоветовал Щеглов, уже входя в секционную.
Теперь за кожный лоскут с шеи схватился Юра, они с Пановым буквально выдирали его друг у друга и в конце концов приняли решение отсепаровать его к чертовой бабушке совсем и отправить медико-криминалистам на третий этаж.