Страница:
Католическая оценка событий, которой Эш следует, такова: все язычники – пикты, скотты и саксы – варвары, а все кельты – христиане. И это несмотря на то что, как Эш прекрасно знает, христианизация Англии V века не подтверждается данными археологических раскопок. Приходится ему опираться на письменные источники. В IV веке некий лондонский архиепископ просит в Бретани и получает подкрепления против язычников. Ведь родство бретонцев и бриттов – известный надуманный мотив, используемый и в наши дни. Константин, брат короля Бретани, отправляется в Англию; его сын побеждает варваров и становится королем. Это происходит ни много ни мало именно в 407 году, когда – Готфрид почерпнул небось эти сведения у Исидора – вестготы с Рейна вторгаются в Испанию и отвоевывают соответствующие провинции у римлян. Историографы мстят варварам, обходясь при этом без кровопролития (такая вот сладкая месть!). Сын победителя варваров и есть король Артур.
С этого момента вместо сплошного вымысла якобы начинается действительная история.
В качестве источника Эш приводит (с. 53) некоего «галло-романского джентльмена», ставшего в 470 году епископом Клермонта, прославившегося в качестве писателя и святого, современника Артура и свидетеля его славных дел: Сидония Аполлония. Зять римского императора – да-да, целибат в то время не был всеобщим правилом, – он состоял в переписке с французским аббатом Фаустом из Южной Франции, также писателем, а также многими другими деятелями эпохи. «До нас дошли некоторые из его книг» (с. 66). «Некоторые из его книг» – это три стихотворения и девять томов писем в напыщенном и безвкусном стиле, да и те, вероятно, сочинены в эпоху Возрождения. Они полны жуткого хвастовства. Среди прочих, в письмах есть и такой сюжет: посреди хаоса, якобы учиненного готами в Галлии, Сидоний на резвых конях охотится за книжным вором, настигает его, дважды прочитывает книгу и диктует ее своим писцам (опять во множественном числе!), причем особо отмечает скорость и усердие переписчиков. Эш дословно приводит этот курьезный текст в подтверждение «историчности» Сидония.
Эш цитирует и другие хроники, якобы содержащие солидные доказательства его тезисов, в том числе «Историю бриттов» Ненния (800-820, с пуганой датировкой), перед этим некоего Гильдаса и после этого «Анналы» из Камбрии, относимые ко времени на столетие более позднее. На самом же деле жуткие события, в них изложенные, абсолютно сказочны, и Артур представляется совсем иным персонажем. Он, например, назван там «солдатом», и как король ни разу не упоминается. Еще его называют «ameraudeur», созвучно с французским словом «maraudeur» (мародер, грабитель). Эш видит в этом шутливо искаженное «император» (с. 94).
К тому же Эш предлагает, когда ситуация становится слишком уж запутанной, считать, что «подмена образа врага в зависимости от исторических обстоятельств – явление нередкое в героических сказаниях. Во французском эпосе о гибели Роланда, паладина Карла Великого, враги из басков превращаются в сарацинов» (с. 121) [37]. Но разве убийцы Роланда были басками? Ведь речь идет об эпосе, не имеющем ничего общего с историей: о борьбе христианского рыцарства с арабами (с мусульманами). И никакой битвы Роланда с басками не было; и весь поход Карла и Роланда в Пиринеях выдуман романистами XII века с целью укрепить боевой дух рыцарства в борьбе против врагов-сарацинов. Это единственный факт, который может вычитать исследователь из «Песни о Роланде» [38].
Впрочем, и Эш тоже нашел кое-что интересное в этом романе. Он продолжает: «Речь идет не об истории, но о литературе, о литературном вымысле. Однако многие сюжеты и подробности галльских приключений Артура настолько напоминают Риотамуса, что источник вдохновения не подлежит сомнению, даже если Готфрид утрирует, искажает и переставляет факты, в общем, весьма свободно манипулирует ими» (с. 120).
Итак, кое-какие «факты», искаженные и утрированные, сдвинутые по временной оси и в географическом пространстве, но якобы подтвержденные не менее искаженными и утрированными хрониками, послужили основой для создания через семьсот лет совсем другой истории. Эш, который многое из сомнительного принимает на веру, убежден, что ему удалось в этой ситуации восстановить действительный ход исторических событий.
Он использует работу некоего Шэрона Тернера («новаторскую по охвату материала, кладезь учености», с. 123), который в 1799 году описывает экспедицию короля Риотамуса с двенадцатью тысячами солдат в Галлию, в помощь императору Западной Римской империи. Тернер отождествляет Риотамуса с королем Артуром, что Эш считает подтверждением своего тезиса, хотя высокоученый Тернер помещает короля Артура в значительно более позднюю эпоху. Доказательства существования Риотамуса, «блистательного короля», содержатся в том письме Сидония, которое, по моему мнению, есть просто детская выдумка, скорее забавная, нежели достойная серьезного исследования.
Здесь я закончу мою краткую критику книги Эша. Думаю, читателю стало ясно, как действуют исследователи, пытающиеся на основе эпоса воссоздать историю [39].
Глава 5. ОТВОЕВАНИЕ ИСПАНИИ
Антонио и его «Критика вымышленной истории»
В лучшем обществе
С этого момента вместо сплошного вымысла якобы начинается действительная история.
В качестве источника Эш приводит (с. 53) некоего «галло-романского джентльмена», ставшего в 470 году епископом Клермонта, прославившегося в качестве писателя и святого, современника Артура и свидетеля его славных дел: Сидония Аполлония. Зять римского императора – да-да, целибат в то время не был всеобщим правилом, – он состоял в переписке с французским аббатом Фаустом из Южной Франции, также писателем, а также многими другими деятелями эпохи. «До нас дошли некоторые из его книг» (с. 66). «Некоторые из его книг» – это три стихотворения и девять томов писем в напыщенном и безвкусном стиле, да и те, вероятно, сочинены в эпоху Возрождения. Они полны жуткого хвастовства. Среди прочих, в письмах есть и такой сюжет: посреди хаоса, якобы учиненного готами в Галлии, Сидоний на резвых конях охотится за книжным вором, настигает его, дважды прочитывает книгу и диктует ее своим писцам (опять во множественном числе!), причем особо отмечает скорость и усердие переписчиков. Эш дословно приводит этот курьезный текст в подтверждение «историчности» Сидония.
Эш цитирует и другие хроники, якобы содержащие солидные доказательства его тезисов, в том числе «Историю бриттов» Ненния (800-820, с пуганой датировкой), перед этим некоего Гильдаса и после этого «Анналы» из Камбрии, относимые ко времени на столетие более позднее. На самом же деле жуткие события, в них изложенные, абсолютно сказочны, и Артур представляется совсем иным персонажем. Он, например, назван там «солдатом», и как король ни разу не упоминается. Еще его называют «ameraudeur», созвучно с французским словом «maraudeur» (мародер, грабитель). Эш видит в этом шутливо искаженное «император» (с. 94).
К тому же Эш предлагает, когда ситуация становится слишком уж запутанной, считать, что «подмена образа врага в зависимости от исторических обстоятельств – явление нередкое в героических сказаниях. Во французском эпосе о гибели Роланда, паладина Карла Великого, враги из басков превращаются в сарацинов» (с. 121) [37]. Но разве убийцы Роланда были басками? Ведь речь идет об эпосе, не имеющем ничего общего с историей: о борьбе христианского рыцарства с арабами (с мусульманами). И никакой битвы Роланда с басками не было; и весь поход Карла и Роланда в Пиринеях выдуман романистами XII века с целью укрепить боевой дух рыцарства в борьбе против врагов-сарацинов. Это единственный факт, который может вычитать исследователь из «Песни о Роланде» [38].
Впрочем, и Эш тоже нашел кое-что интересное в этом романе. Он продолжает: «Речь идет не об истории, но о литературе, о литературном вымысле. Однако многие сюжеты и подробности галльских приключений Артура настолько напоминают Риотамуса, что источник вдохновения не подлежит сомнению, даже если Готфрид утрирует, искажает и переставляет факты, в общем, весьма свободно манипулирует ими» (с. 120).
Итак, кое-какие «факты», искаженные и утрированные, сдвинутые по временной оси и в географическом пространстве, но якобы подтвержденные не менее искаженными и утрированными хрониками, послужили основой для создания через семьсот лет совсем другой истории. Эш, который многое из сомнительного принимает на веру, убежден, что ему удалось в этой ситуации восстановить действительный ход исторических событий.
Он использует работу некоего Шэрона Тернера («новаторскую по охвату материала, кладезь учености», с. 123), который в 1799 году описывает экспедицию короля Риотамуса с двенадцатью тысячами солдат в Галлию, в помощь императору Западной Римской империи. Тернер отождествляет Риотамуса с королем Артуром, что Эш считает подтверждением своего тезиса, хотя высокоученый Тернер помещает короля Артура в значительно более позднюю эпоху. Доказательства существования Риотамуса, «блистательного короля», содержатся в том письме Сидония, которое, по моему мнению, есть просто детская выдумка, скорее забавная, нежели достойная серьезного исследования.
Здесь я закончу мою краткую критику книги Эша. Думаю, читателю стало ясно, как действуют исследователи, пытающиеся на основе эпоса воссоздать историю [39].
Глава 5. ОТВОЕВАНИЕ ИСПАНИИ
Создается впечатление, что фальсификации собственной истории и истории противника была распространенной интеллектуальной игрой эпохи Возрождения. В игру эту охотно играли и в Испании. Я могу назвать имена трех людей, ответственных за определенную неклерикальную испанскую часть «Широкомасштабной Операции»: Педро де Медина, Хуан Витербо и Херонимо дела Консепсьон. Их исторические и географические труды были настолько хорошо продуманы и убедительны, что и я сам в свое время поддался их обману (1977, гл. 22). Использованные источники были безупречны, так что многие их сведения подтверждаются сегодня при археологической проверке на местности. Но даже это обстоятельство еще не делает «Хроники» подлинными. Несмотря на наличие соответствующих списков, доисторических иберийских царей никогда не существовало, как и царей древней Греции, Рима или Халдеи. Обладая прекрасными знаниями античности, поддельщики всех этих списков успешно имитировали историчность и порой «попадали прямо в очко», но очередность, датировка и имена собственные этих «правителей» суть чистый вымысел.
Существует королевский список, начинающийся с Тубала, первого царя Испании после Всемирного потопа в 2102 году до н. э. Тубал и начал заселять и осваивать страну, распространять в ней культуру. [40] Далее следуют в пестрой последовательности звучные имена основателей городов и религиозных деятелей, предводителей кавалерии и меценатов наук, герои и мыслители, династические войны и завоевательные походы, даже изгнания. Всплывают такие известные имена, как Геркулес, Геспер и даже мятежник Како, которому посвящен период с 1303 до 1267 года до н. э. О Како рассказаны забавные эпизоды, так что он, за исключением датировки, выглядит почти как лицо историческое. «Если это и неправда, то хорошо придумано», – говорят в этом случае итальянцы.
И по сей день многие ученые, раскапывая никому сегодня более не известные древние города, сведения о которых содержатся в подобных хрониках, поражаются достоверности описаний и принимают все за чистую монету. Однако руины древних городов и крепостей в эпоху Чинквеченто (XVI век) были известны гораздо лучше, чем сегодня, их было в то время трудно скрыть от любопытного взгляда современника. Руины эти описывали многочисленные любители старины, исследовавшие развалины в поисках сокровищ и произведений искусства.
В свое время меня должно было насторожить само имя основоположника, внука Ноя Тубалачо. В католической Испании только библейское имя давало шанс для привязки к мировой истории, куда нужно было поместить и древних иберийских царей. Или упоминание Геркулеса, который, в соответствии с легендой, путешествовал по западным странам. Такие «перекрестные подтверждения» слишком уж явно бросаются в глаза.
В 1977 году я писал (с. 412): «Источники по древней истории Иберийского полуострова столь же надежны, как и истории других очагов цивилизации: Манефона из Египта, Бероза из Халдеи, Евсевия и т. д.». Сегодня я вынужден повторить эту фразу, вкладывая в нее прямо противоположный смысл: столь же «надежны», то есть никчемны (не обладают ни малейшей исторической ценностью).
И в этом случае тоже стал различим и ясен повод для фальсификации. Помимо повального увлечения поисками древних предков и величественного прошлого, из работы Педро де Медины, профессора в Алкале, вычитывается актуальный для того времени (1540) политический заказ испанских правителей: историческое обоснование и оправдание испанских притязаний на Южную Италию.
Что же останется от этого пестрого ковра (кстати, Stromata, «Ковры», назвал свой исторический трактат Клементий Александрийский), если его историческую подкладку мы выбросим за ненадобностью? Фантастическую картину эпохи Возрождения, невероятный творческий потенциал, создавший многоплановое самосознание, во всех смыслах способствовавший развитию нашего сегодняшнего культурного уровня. Другими словами: даже после первого разочарования я не могу проклинать «Широкомасштабную Операцию» и презирать ее творцов. Однако необходимо исследовать процесс ее осуществления и след, оставленный ею в наших исторических представлениях [41].
Существует королевский список, начинающийся с Тубала, первого царя Испании после Всемирного потопа в 2102 году до н. э. Тубал и начал заселять и осваивать страну, распространять в ней культуру. [40] Далее следуют в пестрой последовательности звучные имена основателей городов и религиозных деятелей, предводителей кавалерии и меценатов наук, герои и мыслители, династические войны и завоевательные походы, даже изгнания. Всплывают такие известные имена, как Геркулес, Геспер и даже мятежник Како, которому посвящен период с 1303 до 1267 года до н. э. О Како рассказаны забавные эпизоды, так что он, за исключением датировки, выглядит почти как лицо историческое. «Если это и неправда, то хорошо придумано», – говорят в этом случае итальянцы.
И по сей день многие ученые, раскапывая никому сегодня более не известные древние города, сведения о которых содержатся в подобных хрониках, поражаются достоверности описаний и принимают все за чистую монету. Однако руины древних городов и крепостей в эпоху Чинквеченто (XVI век) были известны гораздо лучше, чем сегодня, их было в то время трудно скрыть от любопытного взгляда современника. Руины эти описывали многочисленные любители старины, исследовавшие развалины в поисках сокровищ и произведений искусства.
В свое время меня должно было насторожить само имя основоположника, внука Ноя Тубалачо. В католической Испании только библейское имя давало шанс для привязки к мировой истории, куда нужно было поместить и древних иберийских царей. Или упоминание Геркулеса, который, в соответствии с легендой, путешествовал по западным странам. Такие «перекрестные подтверждения» слишком уж явно бросаются в глаза.
В 1977 году я писал (с. 412): «Источники по древней истории Иберийского полуострова столь же надежны, как и истории других очагов цивилизации: Манефона из Египта, Бероза из Халдеи, Евсевия и т. д.». Сегодня я вынужден повторить эту фразу, вкладывая в нее прямо противоположный смысл: столь же «надежны», то есть никчемны (не обладают ни малейшей исторической ценностью).
И в этом случае тоже стал различим и ясен повод для фальсификации. Помимо повального увлечения поисками древних предков и величественного прошлого, из работы Педро де Медины, профессора в Алкале, вычитывается актуальный для того времени (1540) политический заказ испанских правителей: историческое обоснование и оправдание испанских притязаний на Южную Италию.
Что же останется от этого пестрого ковра (кстати, Stromata, «Ковры», назвал свой исторический трактат Клементий Александрийский), если его историческую подкладку мы выбросим за ненадобностью? Фантастическую картину эпохи Возрождения, невероятный творческий потенциал, создавший многоплановое самосознание, во всех смыслах способствовавший развитию нашего сегодняшнего культурного уровня. Другими словами: даже после первого разочарования я не могу проклинать «Широкомасштабную Операцию» и презирать ее творцов. Однако необходимо исследовать процесс ее осуществления и след, оставленный ею в наших исторических представлениях [41].
Антонио и его «Критика вымышленной истории»
Расцвет эпохи Гуманизма в Испании, наступивший после окончательного завоевания Андалусии в 1492 году, связан с фигурой многоуважаемого и высокообразованного иезуита Иеронима Романа де ла Игуэра Толедского (1538-1611), позднего и с легкостью разоблачаемого фальсификатора. На данном примере мне хочется продемонстрировать некоторую специфику, которая позволит взглянуть на «Широкомасштабную Операцию» в ином свете.
Этого блестящего знатока древней истории иезуиты вербовали в свои ряды еще в 1563 году, но безуспешно. Игуэра долго противился и вступил в Орден только в 1590 году. В 1611-м, в последний год его жизни (по другим данным – в 1619 году), в Сарагосе вышел из печати объемный исторический трактат Игуэры, некоторое время до того ходивший в рукописи. Это были «Хроники», восторженно встреченные в Испании и в других католических странах. Переиздания выходили в Кадисе и Лионе (1627), в Мадриде (1640) и позже. Всеобщее внимание работа привлекла благодаря обилию содержащихся в ней новых сведений, которые подверглись в тексте столь сложной обработке, что выявить их происхождение было практически невозможно. Тем не менее подлог открылся уже в 1652 году, однако печатное опровержение появилось в Валенсии лишь в 1742-м.
О чем же шла речь в пресловутых «Хрониках»?
Игуэра утверждал, что в монастыре Фульда (да, мастерские поддельщиков были не столь уж и многочисленны) он обнаружил рукопись, содержащую тексты многих испанских церковных писателей эпохи вестготов: Флавия Луция Декстра, сына святого Пациана, причислявшегося святым Иеронимом к отцам церкви; Марка Максима, епископа Сарагосы, которого Сан Исидор Севильский называл «одним из знаменитейших»; известного в свое время Луитпранда из Павии; святого Браулио, епископа Сарагосы и ближайшего друга Исидора Севильского; современника последнего Тахона; а также Вальдередо, Хелеки и других сарагосских епископов. Представленная в писаниях святых отцов история испанской церкви до «Реконкисты» [42] как нельзя более соответствовала насущной потребности в подтверждении длительной и непрерывной христианской традиции Иберийского полуострова. В этих текстах появлялись вымышленные святые, всем возможным местностям присовокуплены были ореол мученичества и конкретные мученики с соответствующими реликвиями; были сведения о якобы имевшихся там в прошлом епископах и о якобы состоявшихся синодах.
«Фрагменты» из рукописи Игуэра послал образованнейшему человеку своего времени, епископу Сегорбы Хуану Баутисте Пересу, который тотчас же распознал фальшивку. Но прошло три года, епископ умер, Игуэра подчистил наиболее вопиющие ошибки и превратил «Фрагменты» в «Хроники», в которых вместо связного текста был списком дан перечень событий с указанием дат. В такой лаконической форме было много проще вводить в заблуждение [43]. Факты так искусно перемежались с ложью и распространенными в ту эпоху заблуждениями, что «Хроникам» безоговорочно поверили.
Печатное издание появилось, разумеется, на латыни, хотя оригинал из Фулды был якобы написан на готском. Немногие проницательные современники посмеялись столь вопиющему подлогу, большинством же книга была воспринята как документ неоценимой важности, как «реликвия» (одни из оппортунизма, другие по недомыслию, как выразился Майянс).
Этот Грегорио Майянс и Сискар подготовил к печати и издал в Валенсии в 1742 году неоконченный труд известного и отмеченного высшими наградами гуманиста Николаса Антонио (р. 1617, Севилья – ум. 1684, Мадрид). Антонио, человек энциклопедических познаний, был основателем и по сей день существующей «Испанской библиотеки». Его личное собрание насчитывало 30 000 томов. В 1652 году он приступил к анализу «Хроник», поначалу считая, правда, что Игуэра действительно располагал некоей рукописью из Фульды и внес в нее изменения. Он известил об этом своих коллег. Постепенно он пришел к выводу о том, что изложенная Игуэрой история абсолютно баснословна. Некоторые, не менее знаменитые люди, пытались оппонировать этому выводу. Из аргументов: сведения Игуэры догматически корректны и прекрасно вписываются в историческую картину. На защиту Игуэры поднялся такой известный ученый, как, например, Томас де Варгас. Его аргументы были просты: Игуэра, историк и богослов безупречной репутации, пользовавшийся услугами помощников со столь же безупречной репутацией, имел полное право слегка откорректировать данные в соответствии с изменившимися догматами.
В «Критике вымышленной истории» Антонио с полной убедительностью доказывает, что исторический трактат Игуэры – всего лишь собрание сказок. Некоторые ученые (например, граф де Мондехар в «Церковных трактатах») поддержали эту точку зрения, тем более что оригинала рукописи из Фулды никто никогда не видел.
Однако «Критика» (censura) Антонио, увидев свет лишь через 90 лет после этого, в 1742 году, не принесла сокрушительной победы истине, ибо названные выше сказки за этот почти вековой срок прочно укоренились в историческом сознании. В обосновании инквизицией печатного издания «Критика» Антонио говорилось, что в том «изобильном на открытия и вымыслы веке люди готовы были поверить и утвердить в истории всякого рода небылицы, так что неотложнейшей задачей стало определение достоверности источников, отделение в них правды от вымысла».
«Неотложную задачу», однако, отложили за неосуществимостью. Более того, по-прежнему отъявленную ложь и старые лживые сказки (например, труды Исидора и Браулио) с помощью перекрестных ссылок и контраргументов превращали в «неопровержимые» факты.
Майянс приводит обстоятельное жизнеописание Антонио и некоторые сведения об Игуэре, который вовсе не был дилетантом в исторической науке: его «Исследование о мосарабах» до сих пор высоко ценится специалистами.
Не обошлось и без усилий по приданию фальшивке (якобы) из Фульды большей весомости. В 1595 году в Гранаде обнаружились свинцовые таблицы и книги, якобы подтверждающие подлинность текстов из Фульды. Публично они нигде не выставлялись, и в счастливую находку просто поверили, ибо в ней якобы встречались многие имена и утверждения из «Хроник» Игуэры. Однако слухи о фальсификации, ходившие в определенных кругах, заставили короля Филиппа II назначить специальную комиссию, которая и подтвердила подлинность находки в 1596 году и еще раз – в 1597 году. Сомневающиеся голоса, вероятно, не стихали, и развеять подозрения были призваны две новые комиссии, созданные королем Филиппом III в 1604 и 1609 году. При Филиппе IV игра продолжилась. Впоследствии, однако, история приняла неожиданный оборот: изменилось учение, и с 1652 года содержание таблиц стало считаться еретическим. В 1682 году тексты таблиц из Гранады – тем временем выяснилось, что некоторые из них были изготовлены из меди – были строго осуждены Папой Иннокентием XI. Майянс мог не бояться преследования со стороны церкви, причисляя их к несомненным фальшивкам.
Халтурной подделкой называет он также «Хронику» Ауберто (или Хаусбертуса) Гиспаленсе (из Севильи). Она была сфабрикована пользовавшегося доброй репутацией священника и писателя Лупианом Сапатой и издана в 1667 году Грегором Аргаисом из Логроньо. После смерти фальсификатора, встретившего закат жизни на Ибице, в том же 1667 году, обнаружилось, что он является автором множества подделок, и все же некоторые изданные им якобы античные тексты до сих пор считаются подлинными.
Майянс приводит в качестве доказательств 35 писем Антонио и его коллег, при чтении которых волосы встают дыбом. В лучшем случае содержащиеся в них разоблачения фальсифицированных отцов церкви читаются местами как детективный роман. В «древних» рукописях цитируются авторы, жившие на 300 лет позже времени их написания. Это доказательство того, что общая хронология в то время еще не была скоординирована.
Как уже было отмечено выше, непременным условием христианской историографии было преследование христиан и мученичество, к которому оно якобы приводило. В 1637 году некий чеканщик монет, желая подкрепить традиционные обвинения Диоклетиана в жестокостях против христиан, выпустил прекрасно сделанные римские монеты с надписью CHRISTIANORUM SUPER-STITIONE DELETA (Христианское суеверие было разрушено). Даже известные ученые не сразу распознали подделку: ведь она подтверждала привычные, навязанные католической церковью представления о преследованиях христиан в эпоху Диоклетиана (абсолютная точка отсчета христианского историописания).
Одна из самых популярных фигур в Валенсии и в католическом мире – святой Лоренцо. Даже Неаполь и Рим оспаривают друг у друга честь считаться городом, в чьих стенах он появился на свет в 226 году от Рождества Христова. Его родители были, вероятно, выходцами из Уэски (Испания); при императоре Диоклетиане они бежали от преследования христиан (которое должно было начаться лишь через 58 лет в малоазийском провинциальном городе Тарсусе) в Валенсию, – как писал святой Донатус, изобретенный известным Лоренцо Маттеу на основе информации своего друга Хуана Баутисты Баллестера в 1672 году. Легенда встретила восторженный прием, и болландистам [44], ответственным за приведение в порядок Жития святых, оставалось подобрать святому город (по принципу: кто заплатит за эту честь наибольшую цену). Иоганн Пиний, которому было поручено решить этот вопрос, остановился на Сарагосе. Правда, перед этим, после исключения Уэски и Валенсии из числа кандидатов из-за их финансовых трудностей, как относящиеся к узкому кругу городов-кандидатов рассматривались также Кордоба и Капуа. Началось печатание монет и медалей, подделка надписей и рукописей, многие из которых, возможно, и по сей день украшают европейские музеи. Многие из этих подделок неоднократно разоблачались, но вскрыть весь размах операции по фальсификации никому не удалось. На возраст монет, кстати, косвенно указывают писания якобы позднеантичного автора Донатуса, в которых можно уловить отголоски споров на эту тему: следовательно, они были окончены не ранее 1673 года.
Существовавший только в воображении вожделенный кубок победителя, о котором шла речь в случае дорогостоящего конкурса на право называться местом рождения святого Лоренцо, был связан с другой, на сей раз физически представленной реликвией: с золотым бокалом, которым Иисус якобы черпал вино на Тайной Вечере.
Этого блестящего знатока древней истории иезуиты вербовали в свои ряды еще в 1563 году, но безуспешно. Игуэра долго противился и вступил в Орден только в 1590 году. В 1611-м, в последний год его жизни (по другим данным – в 1619 году), в Сарагосе вышел из печати объемный исторический трактат Игуэры, некоторое время до того ходивший в рукописи. Это были «Хроники», восторженно встреченные в Испании и в других католических странах. Переиздания выходили в Кадисе и Лионе (1627), в Мадриде (1640) и позже. Всеобщее внимание работа привлекла благодаря обилию содержащихся в ней новых сведений, которые подверглись в тексте столь сложной обработке, что выявить их происхождение было практически невозможно. Тем не менее подлог открылся уже в 1652 году, однако печатное опровержение появилось в Валенсии лишь в 1742-м.
О чем же шла речь в пресловутых «Хрониках»?
Игуэра утверждал, что в монастыре Фульда (да, мастерские поддельщиков были не столь уж и многочисленны) он обнаружил рукопись, содержащую тексты многих испанских церковных писателей эпохи вестготов: Флавия Луция Декстра, сына святого Пациана, причислявшегося святым Иеронимом к отцам церкви; Марка Максима, епископа Сарагосы, которого Сан Исидор Севильский называл «одним из знаменитейших»; известного в свое время Луитпранда из Павии; святого Браулио, епископа Сарагосы и ближайшего друга Исидора Севильского; современника последнего Тахона; а также Вальдередо, Хелеки и других сарагосских епископов. Представленная в писаниях святых отцов история испанской церкви до «Реконкисты» [42] как нельзя более соответствовала насущной потребности в подтверждении длительной и непрерывной христианской традиции Иберийского полуострова. В этих текстах появлялись вымышленные святые, всем возможным местностям присовокуплены были ореол мученичества и конкретные мученики с соответствующими реликвиями; были сведения о якобы имевшихся там в прошлом епископах и о якобы состоявшихся синодах.
«Фрагменты» из рукописи Игуэра послал образованнейшему человеку своего времени, епископу Сегорбы Хуану Баутисте Пересу, который тотчас же распознал фальшивку. Но прошло три года, епископ умер, Игуэра подчистил наиболее вопиющие ошибки и превратил «Фрагменты» в «Хроники», в которых вместо связного текста был списком дан перечень событий с указанием дат. В такой лаконической форме было много проще вводить в заблуждение [43]. Факты так искусно перемежались с ложью и распространенными в ту эпоху заблуждениями, что «Хроникам» безоговорочно поверили.
Печатное издание появилось, разумеется, на латыни, хотя оригинал из Фулды был якобы написан на готском. Немногие проницательные современники посмеялись столь вопиющему подлогу, большинством же книга была воспринята как документ неоценимой важности, как «реликвия» (одни из оппортунизма, другие по недомыслию, как выразился Майянс).
Этот Грегорио Майянс и Сискар подготовил к печати и издал в Валенсии в 1742 году неоконченный труд известного и отмеченного высшими наградами гуманиста Николаса Антонио (р. 1617, Севилья – ум. 1684, Мадрид). Антонио, человек энциклопедических познаний, был основателем и по сей день существующей «Испанской библиотеки». Его личное собрание насчитывало 30 000 томов. В 1652 году он приступил к анализу «Хроник», поначалу считая, правда, что Игуэра действительно располагал некоей рукописью из Фульды и внес в нее изменения. Он известил об этом своих коллег. Постепенно он пришел к выводу о том, что изложенная Игуэрой история абсолютно баснословна. Некоторые, не менее знаменитые люди, пытались оппонировать этому выводу. Из аргументов: сведения Игуэры догматически корректны и прекрасно вписываются в историческую картину. На защиту Игуэры поднялся такой известный ученый, как, например, Томас де Варгас. Его аргументы были просты: Игуэра, историк и богослов безупречной репутации, пользовавшийся услугами помощников со столь же безупречной репутацией, имел полное право слегка откорректировать данные в соответствии с изменившимися догматами.
В «Критике вымышленной истории» Антонио с полной убедительностью доказывает, что исторический трактат Игуэры – всего лишь собрание сказок. Некоторые ученые (например, граф де Мондехар в «Церковных трактатах») поддержали эту точку зрения, тем более что оригинала рукописи из Фулды никто никогда не видел.
Однако «Критика» (censura) Антонио, увидев свет лишь через 90 лет после этого, в 1742 году, не принесла сокрушительной победы истине, ибо названные выше сказки за этот почти вековой срок прочно укоренились в историческом сознании. В обосновании инквизицией печатного издания «Критика» Антонио говорилось, что в том «изобильном на открытия и вымыслы веке люди готовы были поверить и утвердить в истории всякого рода небылицы, так что неотложнейшей задачей стало определение достоверности источников, отделение в них правды от вымысла».
«Неотложную задачу», однако, отложили за неосуществимостью. Более того, по-прежнему отъявленную ложь и старые лживые сказки (например, труды Исидора и Браулио) с помощью перекрестных ссылок и контраргументов превращали в «неопровержимые» факты.
Майянс приводит обстоятельное жизнеописание Антонио и некоторые сведения об Игуэре, который вовсе не был дилетантом в исторической науке: его «Исследование о мосарабах» до сих пор высоко ценится специалистами.
Не обошлось и без усилий по приданию фальшивке (якобы) из Фульды большей весомости. В 1595 году в Гранаде обнаружились свинцовые таблицы и книги, якобы подтверждающие подлинность текстов из Фульды. Публично они нигде не выставлялись, и в счастливую находку просто поверили, ибо в ней якобы встречались многие имена и утверждения из «Хроник» Игуэры. Однако слухи о фальсификации, ходившие в определенных кругах, заставили короля Филиппа II назначить специальную комиссию, которая и подтвердила подлинность находки в 1596 году и еще раз – в 1597 году. Сомневающиеся голоса, вероятно, не стихали, и развеять подозрения были призваны две новые комиссии, созданные королем Филиппом III в 1604 и 1609 году. При Филиппе IV игра продолжилась. Впоследствии, однако, история приняла неожиданный оборот: изменилось учение, и с 1652 года содержание таблиц стало считаться еретическим. В 1682 году тексты таблиц из Гранады – тем временем выяснилось, что некоторые из них были изготовлены из меди – были строго осуждены Папой Иннокентием XI. Майянс мог не бояться преследования со стороны церкви, причисляя их к несомненным фальшивкам.
Халтурной подделкой называет он также «Хронику» Ауберто (или Хаусбертуса) Гиспаленсе (из Севильи). Она была сфабрикована пользовавшегося доброй репутацией священника и писателя Лупианом Сапатой и издана в 1667 году Грегором Аргаисом из Логроньо. После смерти фальсификатора, встретившего закат жизни на Ибице, в том же 1667 году, обнаружилось, что он является автором множества подделок, и все же некоторые изданные им якобы античные тексты до сих пор считаются подлинными.
Майянс приводит в качестве доказательств 35 писем Антонио и его коллег, при чтении которых волосы встают дыбом. В лучшем случае содержащиеся в них разоблачения фальсифицированных отцов церкви читаются местами как детективный роман. В «древних» рукописях цитируются авторы, жившие на 300 лет позже времени их написания. Это доказательство того, что общая хронология в то время еще не была скоординирована.
Как уже было отмечено выше, непременным условием христианской историографии было преследование христиан и мученичество, к которому оно якобы приводило. В 1637 году некий чеканщик монет, желая подкрепить традиционные обвинения Диоклетиана в жестокостях против христиан, выпустил прекрасно сделанные римские монеты с надписью CHRISTIANORUM SUPER-STITIONE DELETA (Христианское суеверие было разрушено). Даже известные ученые не сразу распознали подделку: ведь она подтверждала привычные, навязанные католической церковью представления о преследованиях христиан в эпоху Диоклетиана (абсолютная точка отсчета христианского историописания).
Одна из самых популярных фигур в Валенсии и в католическом мире – святой Лоренцо. Даже Неаполь и Рим оспаривают друг у друга честь считаться городом, в чьих стенах он появился на свет в 226 году от Рождества Христова. Его родители были, вероятно, выходцами из Уэски (Испания); при императоре Диоклетиане они бежали от преследования христиан (которое должно было начаться лишь через 58 лет в малоазийском провинциальном городе Тарсусе) в Валенсию, – как писал святой Донатус, изобретенный известным Лоренцо Маттеу на основе информации своего друга Хуана Баутисты Баллестера в 1672 году. Легенда встретила восторженный прием, и болландистам [44], ответственным за приведение в порядок Жития святых, оставалось подобрать святому город (по принципу: кто заплатит за эту честь наибольшую цену). Иоганн Пиний, которому было поручено решить этот вопрос, остановился на Сарагосе. Правда, перед этим, после исключения Уэски и Валенсии из числа кандидатов из-за их финансовых трудностей, как относящиеся к узкому кругу городов-кандидатов рассматривались также Кордоба и Капуа. Началось печатание монет и медалей, подделка надписей и рукописей, многие из которых, возможно, и по сей день украшают европейские музеи. Многие из этих подделок неоднократно разоблачались, но вскрыть весь размах операции по фальсификации никому не удалось. На возраст монет, кстати, косвенно указывают писания якобы позднеантичного автора Донатуса, в которых можно уловить отголоски споров на эту тему: следовательно, они были окончены не ранее 1673 года.
Существовавший только в воображении вожделенный кубок победителя, о котором шла речь в случае дорогостоящего конкурса на право называться местом рождения святого Лоренцо, был связан с другой, на сей раз физически представленной реликвией: с золотым бокалом, которым Иисус якобы черпал вино на Тайной Вечере.
В лучшем обществе
Еще один подделыцик, на которого указывает Агустин Салес в письме к Майянсу от 19 июля 1741 года, – Губерт Гольциус. Согласно этому письму он – «Как и Гардуэн» – изготовил многочисленные монеты и медали для испанских городов. Этот первый профессиональный археолог Нового времени и почетный гражданин Рима (1566) происходил из известной голландской семьи художников (р. 1526, Вюртцбург – ум. 1583, Брюссель). Славу ему принесли исторические труды (прежде всего, трактаты «От Цезаря до Карла V» и «Памятники греко-римской старины», Антверпен, 1645), а также каталоги монет.
Салес подчеркивает, что солидные должности, безупречный образ жизни, известность и авторитет (каковыми обладал, например, и Дон Лоренцо, выдумавший в 1672-1673 годах святого Донатуса) таких личностей, как Игуэра и Гольциус, не помешали им фальсифицировать историю (Майянс, с. 703) [45]. Я готов высказаться решительнее: подлог стал возможен именно благодаря их престижу и высокому положению. Вряд ли подобное удалось осуществить кому-нибудь другому. Разумеется, сами по себе должности и авторитет не являются основанием для обвинений; эти обстоятельства можно рассматривать как косвенное основание для подозрения.
Салес подчеркивает, что солидные должности, безупречный образ жизни, известность и авторитет (каковыми обладал, например, и Дон Лоренцо, выдумавший в 1672-1673 годах святого Донатуса) таких личностей, как Игуэра и Гольциус, не помешали им фальсифицировать историю (Майянс, с. 703) [45]. Я готов высказаться решительнее: подлог стал возможен именно благодаря их престижу и высокому положению. Вряд ли подобное удалось осуществить кому-нибудь другому. Разумеется, сами по себе должности и авторитет не являются основанием для обвинений; эти обстоятельства можно рассматривать как косвенное основание для подозрения.