Тортлдав Гарри. Император для легиона

мягко, но настойчиво подталкивал жреца вперед. Оказавшись возле раненых,
Нейпос замолчал.
В походе уход за ранеными не мог быть хорошим, и многих ожидала в
ближайшие дни мучительная смерть. Инфекции и высокая температура. в
сочетании с грязной водой и палящим солнцем приближали неизбежный конец.
Гнилостный запах от воспаленных ран вызывал тошноту, ароматические мази,
накладываемые Горгидасом, приносили временное облегчение, но
чудодейственными свойствами не обладали. Солдаты, бледные от жара, дрожали
даже в палящий полдень, забываясь в бреду.
Перед лицом такого страдания с Нейпосом случилось то, на что и
рассчитывал Горгидас. Маленький жрец словно сбросил с себя усталость.
Когда он подошел к раненым, он уже казался выше своего роста.
- Покажи мне самых тяжелых, - обратился он к Горгидасу, и в голосе
его внезапно прозвучали властные нотки. Если Горгидас и заметил эту
перемену, то не подал вида. Он был согласен на роль мальчика на
побегушках, если это было необходимо, чтобы спасти его пациентов.
- Самых тяжелых? Это здесь, - сказал он, проведя по подбородку худой
ладонью.
Публий Флакк метался в бреду и дрожал в ознобе, его грудь судорожно
вздымалась и опускалась, черная, борода резко выделялась на
бледно-восковой коже. Сабля казда оставила страшную рану в левом бедре
Флакка, и, хотя Горгидас каким-то образом умудрился остановить кровь, рана
почти сразу же воспалилась. Несчастный легионер умирал от горячки.
Зеленовато-желтый гной сочился из-под повязок, над раненым, отвратительно
Жужжа, вились привлеченные запахом гниения большие изумрудные мухи. Они
ползали по влажному телу и по лицу легионера, садились на закрытые глаза и
потрескавшиеся от жара почерневшие губы.
Осмотрев Публия Флакка, жрец помрачнел и сказал Горгидасу:
- Я сделаю все, что могу. Сними повязку, мне нужно касаться его.
Горгидас размотал повязку, которую сам же вчера наложил. Закаленные в
битвах солдаты закашлялись, когда врач обнажил страшную рану. Вонь стала
невыносимой, и римляне, будучи не в силах ее терпеть, отступили, но ни
врач, ни жрец даже глазом не моргнули.
- Теперь я понимаю Филоктета, - пробормотал Горгидас.
Нейпос вопросительно поднял брови - врач произнес эти слова
по-гречески, но фраза вырвалась у него машинально, и он не стал ее
объяснять.
Марк понял Горгидаса и оценил правду пьесы Софокла. Независимо от
того, насколько высок был человек, достаточно запаха разложения,
сочащегося от его ран, чтобы отогнать от него товарищей. Мысль эта
мелькнула и исчезла, когда Нейпос склонился над Публием Флакком и коснулся
его рани руками. Глаза жреца были закрыты. Он сжал воспалившуюся ногу а
такой силой, что костяшки его пальцев побелели. Если бы Флакк не был без
сознания, он бы громко застонал. Но раненый не приходил в себя, и жрецу
было легче делать свое дело. На краях раны выступил гной и потек по
пальцам Нейпоса. Жрец не обратил на это внимания, он был полностью
сосредоточен на ранении.
Год назад, в Имбросе, Горгидас высказывал предположение об энергии,
которая переходила с рук жреца в тело больного. Слова, которые произносил
тогда имбросский целитель Апсимар, были непонятны Скаурусу; не понимал он
их и сейчас, однако волосы на затылке трибуна встали дыбом. Он чувствовал,
как дивная сила проходила через руки Нейпоса, но понять ее природу не мог.
Стараясь сосредоточиться как можно более полно, жрец прошептал
бесчисленное количество молитв. Видессианский язык, на котором он говорил,
был настолько архаичным, что Скаурус узнал всего несколько слов. Даже имя
бога звучало на этом языке иначе. Доброе божество Видессоса звалось Фосом,
но сейчас его имя прозвучало как "Фаос".
Сначала Марк подумал, что ему только показалось, исцеление, даже
чудесное, не может произойти так скоро, но вскоре сомнения рассеялись:
отвратительный гной исчезал из грязной раны, а ее красные воспаленные края
бледнели, опухоль быстро уменьшалась.
- Нет, это невероятно, - пробормотал пораженный трибун.
Легионеры шептали имена богов, известных им куда дольше, чем Фос.
Нейпос не обращал на них внимания. Сейчас все вокруг него могло рухнуть в
громовых раскатах, а он так и остался бы стоять, склонившись над недвижным
телом Публия Флакка.
Раненый легионер застонал и вдруг впервые за все эти дни широко
раскрыл глаза. Они глубоко запали, и выглядел он страшно, но очнулся от
забытья и понимал происходящее. Горгидас помог солдату подняться и дал ему
флягу. Римлянин с жадностью отпил несколько глотков и хрипло прошептал:
- Спасибо.
Это слово было единственным, что смогло нарушить внимание Нейпоса.
Жрец ослабил давление на рану Флакка - так же, как и раненый легионер, он
только в эту минуту начал осознавать, что происходит вокруг. Нейпос
потрогал пульс раненого и тихо сказал:
- Благодарение Фосу за то, что он использовал меня как свое орудие,
чтобы спасти этого человека.
Вместе с другими римлянами Марк в восхищении смотрел на чудо,
сотворенное Нейпосом. Гниющая рана, которая чуть не убила Флакка, внезапно
стала чистой и стремительно заживала, лихорадка и бред исчезли. Легионер
начал было что-то говорить окружившим его товарищам и даже попытался
встать. Только пропитанные гноем повязки и рой мух над ними напоминали о
том, что еще совсем недавно человек этот был при смерти.
Сияя, Горгидас подошел к Нейпосу и с чувством произнес:
- Ты должен обучить меня своему искусству. Забери все, что у меня
есть, но научи.
Жрец неуверенно выпрямился на подкашивающихся ногах. Его снова
охватила усталость, и все же он заставил себя улыбнуться:
- Не говори о плате. Я покажу тебе все, что умею. Если у тебя есть
талант, ученики Фоса не спросят с тебя ни гроша - только пользуйся своим
даром мудро.
- Благодарю тебя, - ответил Горгидас, и его благодарность Нейпосу за
такой ответ была ничуть не меньшей, чем благодарность Флакка, когда ему
предложили воды.
Затем врач снова перешел к делу.
- Но мне еще нужна твоя помощь. Котилий Руф находится в очень тяжелом
состоянии, сам увидишь.
Он повел Нейпоса через возбужденную толпу солдат, стоявших вокруг
Флакка. Жрец сделал несколько шагов, и вдруг глаза его закатились, и он
осел на землю. Горгидас в отчаянии посмотрел на него, затем наклонился,
приподнял веко и потрогал пульс Нейпоса.
- Он заснул! - возмущенно сказал врач.
Марк коснулся его плеча.
- Мы уже видели, что такое лечение забирает у целителя столько же
сил, сколько он вкладывает их в страждущего. А Нейпос и так уже чуть
держался на ногах. Дай бедняге немного отдохнуть.
- Ну что ж, пусть отдыхает, - печально вздохнул Горгидас. - Ведь он,
в конце концов, только человек, а не скальпель и не настойка меда. Думаю,
не стоит убивать моего главного целителя чрезмерной работой. Но лучше,
чтобы он поскорее проснулся.
И врач уселся рядом с посапывающим Нейпосом.


Соли, город, которого отряд римлян достиг через несколько дней, уже
посетили казды. Руины незащищенного стенами поселения на берегу реки
Рамнос напоминали о трагедии, которая произошла с Соли много лет назад и
повторялась с тех пор десятки раз, когда кочевники-казды просачивались в
Видессос. Маленькие серые столбики дыма все еще поднимались кое-где в
воздух, хотя на первый взгляд казалось, что пригороды выжжены дотла и
гореть здесь решительно нечему. Но старая Соли уцелела, так как была
защищена крепкими стенами и стояла на вершине почти неприступного холма.
Жители частично отстроили старый город заново.
Тревожные крики и звуки труб, предупреждающие а приближении
вооруженного отряда, донеслись со стен, когда дозорные заметили римлян.
Марку было нелегко убедить их в том, что его отряд часть видессианской
армии, тем более что казды часто гнали впереди себя пленных видессиан,
чтобы замаскироваться под имперских союзников. Когда тяжелые городские
ворота наконец открылись, гипастеос Соли вышел вперед, приветствуя римлян.
Это был высокий худощавый человек лет сорока с опущенными плечами и
утомленным лицом. Трибун не встречался с ним в походе, но знал его имя -
Евгениос Капанос.
Гипастеос всматривался в лица вновь прибывших с усталым любопытством,
словно все еще сомневаясь, не казды ли это, принявшие обличье друзей.
- Вы - первый отряд, который пришел сюда в таком количестве и в таком
порядке, а их уже много прошло через город, - сказал он и через некоторое
время добавил: - Мне уже стало казаться, что у Империи больше не осталось
солдат.
- Некоторые отряды сумели вырваться из окружения, - отозвался трибун.
- Мы...
Но Капанос продолжал говорить, не слушая Скауруса:
- Да-да, не далее как вчера я видел жалкую кучку воинов,
сопровождавших Императора. Они шли к Питиосу, а затем собирались идти
морем к столице, я полагаю.
Челюсть у Марка отвисла, и он безмолвно уставился на гипастеоса. Все,
кто стоял достаточно близко, чтобы слышать этот разговор, полностью
разделили его удивление.
- Император? - Зеприн Красный был первый, кто повторил это слово,
пробившись к губернатору через ряды римлян. - Император? - горячо повторил
он еще раз.
- Да, я сказал "Император", - согласился Капанос. Было очевидно, что
ему стоило большого труда поддерживать беседу.
Как всегда стараясь добраться до сути, Гай Филипп требовательно
сказал:
- Но каким образом Туризин Гаврас добрался сюда так, что мы не узнали
об этом? Да и его отряд вряд ли можно назвать "жалким сбродом". У него
оставался прочти весь правый фланг, причем в полном порядке.
- Туризин Гаврас? - Евгениос Капанос уставился на центуриона а легким
раздражением. - Я вовсе не имел в виду Туризина Гавраса. Я говорил об
Императоре - Императоре Ортайясе. Насколько мне известно, другого у нас
нет.

2

- Ты можешь заставить нас идти днем и ночью, и все же мы не догоним
этого идиота Сфранцеза, - сказал Виридовикс Скаурусу через день после
того, как они узнали от Капаноса невероятную новость.
Усталый, полный отчаяния, трибун остановился. Он так разозлился,
узнав, что Ортайяс присвоил себе титул Императора, что безжалостно гнал
свою маленькую армию на север, мечтая бросить узурпатора лицом в грязь. Но
Виридовикс прав. Если оценивать обстановку здраво, не позволяя розовой
пелене гнева туманить рассудок, то совершенно ясно, что у римлян нет
никаких шансов захватить Сфранцеза. Отряд узурпатора двигался на конях, с
ним не было женщин и раненых, и кроме того, Ортайяс опередил их на целый
дневной переход. К тому же чем дальше на север продвигался легион, тем
больше каздов встречалось на его пути, и захватчики становились все более
агрессивными. Легионерам была ясна бесполезность погони, и только римская
дисциплина удерживала их от открытого проявления недовольства, когда они
продвигались к Питиосу. Сердца их не лежали к этой цели. Им приказывали
идти быстрей после каждой остановки, но с каждым часом они шли все
медленнее. Разумеется, они ненавидели Ортайяса Сфранцеза, но ненависть эта
не мешала им понимать, что догнать его они не сумеют.
Лаон Пакимер чувствовал, что на этом привале многое должно решиться.
Он подъехал к Марку и сказал:
- По-моему, нам пора остановиться.
В голосе его звучало сочувствие. Так же, как и римляне, катриш
терпеть не мог Сфранцеза, однако выражение голоса нисколько не меняло
смысла произнесенных им слов. Он тоже начал терять терпение и не видел
смысла в продолжении заведомо обреченной погони. Марк посмотрел на
Пакимера, потом на кельта, наконец, в последней надежде обратил взор на
Гая Филиппа, неприязнь которого к самозваному Императору не знала
пределов.
- Ты хочешь знать, о чем я думаю? - спросил старший центурион, и Марк
кивнул. - Хорошо, я отвечу. Нет никакой надежды на то, что мы догоним
этого ублюдка. Если ты заглянешь в глубину своей души, то признаешь, что
это так и есть.
- Вероятно, ты прав, - вздохнул трибун. - Но если ты был уверен в
этом и раньше, почему не сказал мне с самого начала?
- По очень простой причине. Независимо от того, схватим мы Сфранцеза
или нет, Питиос - неплохой город, и туда недурно было бы добраться. Если
Ортайяс решил идти к Видессосу морем, то ведь и мы можем сделать то же
самое. Тогда нам не придется пробиваться с боями через западные
территории. Но если смотреть правде в глаза, то между нами и портом
слишком много проклятых каздов, чтобы мы могли добраться до моря без
потерь. Они будут здорово трепать нас, вот увидишь.
- Боюсь, что и тут ты прав. Если бы мы только знали, где сейчас
Туризин!
- Я тоже хотел бы это знать. _Е_с_л_и_ только он еще цел. На западе
слишком много врагов, чтобы мы могли пойти туда и узнать, что с ним.
- Знаю. - Марк сжал кулаки. Сейчас, как никогда прежде, он хотел бы
получить весть от брата погибшего Императора, но в теперешней ситуации это
было невозможно. - Нам надо уходить на восток, это единственный выход.
Они говорили по-латыни, и, поймав ничего не выражающий взгляд
Пакимера, трибун быстро перевел ему свое решение.
- Разумно, - сказал катриш. Он наклонил голову в знак того, что
согласен. - Но "восток" - довольно неопределенное понятие, а вы не слишком
хорошо знаете эти места. Знает ли кто-нибудь из вас, куда вы, собственно,
идете?
Несмотря на мрачное настроение, Марк не удержался от улыбки - катриш
сильно преуменьшил их беспомощность.
- Казды не могут прогнать с этих земель всех. Я уверен, что мы сумеем
найти одного-двух человек, которые покажут нам дорогу уже хотя бы для
того, чтобы увести из своей местности большой отряд вооруженных людей, -
сказал Гай Филипп.
Лаон Пакимер хмыкнул и развел руками в знак того, что сдается.
- На это я ничего не могу возразить. Я тоже не захотел бы, чтобы
такой сброд разбил лагерь возле моего дома, и постарался бы избежать этого
любой ценой.
Старший центурион был не слишком доволен тем, что его солдат обозвали
"сбродом", но катриш принял предложенный им план, а это было главное.


На следующее утро Марка разбудил шум ссоры - это произошло незадолго
до восхода солнца. Он устало выругался и сел на постели, чувствуя, что так
и не отдохнул толком после вчерашнего перехода. Лежащая рядом с ним Хелвис
вздохнула и перевернулась на другой бок, пытаясь снова заснуть. Мальрик,
не спавший, когда трибун и Хелвис хотели этого, сейчас безмятежно
посапывал носом.
Скаурус высунул голову из палатки как раз в тот момент, когда Квинт
Глабрио и его подруга Дамарис проходили мимо. Она все еще ругалась:
- Самый бесполезный мужчина, какого я только могу себе представить!
Что я в тебе нашла - до сих пор не понимаю!
Дамарис исчезла из поля зрения трибуна. Он был не прочь узнать, что
привлекло _в _н_е_й _с_а_м_о_й_ Квинта Глабрио. Разумеется, она красива:
точеное лицо, чудесная фигура, глаза карие, густые вьющиеся волосы. Но
худа, как юноша, и чересчур вспыльчива - вечно в глазах пламя бушует. Она
очень темпераментна, как и гордая Комитта Рангаве - подруга Туризина, - и
одно это уже говорит о многом. Но у Квинта Глабрио не такой быстрый в
острый язык, как у Туризина, и он не может поставить ее на место. Все это
в целом оставалось для Скауруса загадкой.
Глабрио посмотрел в ту сторону, куда ушла Дамарис. Он напоминал
человека, который решил проверить, кончилась ли гроза, но, заметив Марка,
смутился, неловко пожал плечами и тут же исчез в своей палатке. Досадуя на
то, что стал свидетелем чужой неловкости, трибун сделал то же самое.
Последняя вспышка гнева Дамарис все-таки разбудила Хелвис. Отбросив с
лица спутанные волосы, она села и пробормотала:
- Я так рада, что мы не ссоримся, Хемонд...
И остановилась в замешательстве.
Марк хмыкнул, и рот его расплылся в неуклюжей улыбке. Скауруса не
беспокоило, когда Хелвис по ошибке называла его именем своего погибшего
мужа, но каждый раз, когда это случалось, он не мог удержаться от дурацкой
усмешки.
- Думаю, что ты можешь разбудить мальчика, - сказал он. - Весь лагерь
уже кипит.
Он так старался подавить раздражение, что голос его стал совершенно
бесцветным, и слова казались пустыми и холодными. Неудачная попытка скрыть
скверное настроение привела к еще худшим результатам, чем если бы он этого
не делал. Хелвис выполнила его просьбу, но лицо ее превратилось в маску,
которая так же плохо скрывала обиду, как и его холодный тон. Похоже, утро
начинается великолепно, просто великолепно, горько подумал трибун.
Погрузившись в дела, он тщетно старался забыть едва не разразившуюся
ссору. А услышав, как Квинт Глабрио ругает солдат своей манипулы, что было
совсем не характерно для такого спокойного офицера, трибун понял, что он
не единственный, чьи нервы в этот день взвинчены.


Разрешить проблему проводников им удалось именно так, как и
предполагал Гай Филипп. Римляне проходили через каменистую местность, то и
дело натыкаясь на множество деревень и поселков. Любой незнакомец,
появившийся здесь, вызывал подозрения и испуг, армия, пусть даже маленькая
и разбитая - настоящую панику. Крестьяне и пастухи жили так изолированно
друг от друга, что почти не видели сборщиков налогов (это действительно
встречается в Видессосе нечасто), и все, чего они хотели, - это отделаться
поскорей от солдат, проходивших через их селение. В каждой усадьбе
находился человек, который хотел - нет, рвался! - быть проводником римлян
и указать им дорогу... часто, как заметил Марк, к своим
соседям-соперникам, жившим чуть дальше на востоке в соседней долине.
Впрочем, изредка легионеров встречали с распростертыми объятиями,
причем, как это ни странно, обязаны этим они были своим врагам. Жестокие
банды каздов, подвижных, как всякие кочевники, проникали даже в эти
суровые, недоброжелательные места. Появляясь близ деревни, осажденной
каздами, римляне становились неожиданными спасителями, и за избавление от
неминуемой гибели или рабства люди щедро оделяли их всем, что у них было.
- Хотите верьте, хотите нет, но эта жизнь мне вполне подходит! -
заявил Виридовикс после одной из таких маленьких побед.
Растянувшись перед весело потрескивающим костром, кельт держал в
правой руке кувшин пива, у ног его высилась солидная горка дочиста
обглоданных бараньих костей. Отхлебнув из кувшина добрый глоток, он
продолжал:
- Послушайте, ребята, а ведь мы, пожалуй, могли бы остаться здесь до
конца своих дней, а? Кто скажет "нет"?
- Я, - быстро ответил Гай Филипп. - Это место - забытая Богами дыра.
Даже шлюхи здесь ничего не умеют.
- В жизни есть более важные вещи, чем то, что болтается у тебя между
ног, - благочестивым тоном ответил кельт под улюлюканье сидящих у костра.
Гай Филипп молча поднял вверх три пальца. Виридовикс сильно обгорел
на солнце и в алых отблесках пламени трудно было понять, покраснел он или
нет, но длинный ус свой кельт подергал в явном смущении.
- И все же, разве это вот, - он ткнул сапогом в груду костей, - не
заставляет тебя вспоминать о наших походных трапезах с отвращением?
Грязная каша, сухой хлеб, копченое мясо, пахнущее дубленой шкурой и
стойлом, - от такой дряни и бродягу наизнанку вывернет, а мы жрем это
целыми неделями.
В разговор вмешался Горгидас.
- Мой кельтский друг, иногда ты наивен, как малое дитя. Подумай сам,
часто ли эта нищая долина может позволить себе закатывать такие пиры, как
сегодня? - Горгидас махнул рукой в темноту, желая напомнить своим
слушателям о крохотных каменистых полях, раскиданных по склонам гор, по
которым они проходили. - Я рос в краях, очень похожих на эти, - продолжал
врач. - Люди, живущие здесь, затянут ремни и будут голодать этой зимой
из-за пира, который устроили нам сегодня. Если бы они кормили нас так в
течение двух недель, многие из них умерли бы от голода еще до наступления
весны, да и многие из нас тоже, если мы останемся.
Виридовикс непонимающе уставился на грека. Он привык к плодородной
зеленой Галлии с ее прохладным летом, мягкой зимой и долгими теплыми
дождями. Его родина утопала в лесах, здесь же лишь редкие кусты и деревья
жались к каменистой почве.
- Есть и более серьезные причины, по которым мы должны продолжать
путь, - сказал Марк, обеспокоенный тем, что идея, высказанная полушутя
Виридовиксом, привлекла серьезное внимание. - Как бы мы ни хотели забыть
весь остальной мир, боюсь, что он нас не забудет и в покое не оставит. Или
казды сровняют Империю с землей, или Видессос в конце концов отбросит их
назад. Кто бы ни победил в этой войне, он распространит свое влияние и на
эти земли. Неужели вы думаете, что мы устоим против нового владыки?
- Сначала он должен будет найти нас, - неожиданно поддержал
Виридовикса Сенпат Свиодо. - Если судить по нашим проводникам, даже
местные жители не знают, что происходит в трех днях пути от них.
Замечание это вызвало одобрительное ворчание вокруг костра.
- Если судить по нашим проводникам, местные жители не знают даже
того, что нужно сесть на корточки, если приспичило нагадить, - пробормотал
Гай Филипп.
Это утверждение трудно было опровергнуть, и, обрадованный тем, что
можно перевести разговор на другую тему, Скаурус заметил:
- Последний наш проводник лучше.
Гай Филипп согласно кивнул.
Нынешний проводник римлян, Лексос Блемидес, был крепко сложенный
человек с солдатскими шрамами. Он держался как бывалый воин и говорил
по-видессиански почти без горского акцента. Порой Марку казалось, что
где-то он уже видел Блемидеса, но никому из остальных римлян лицо
проводника не было знакомо. Трибун подозревал, что Блемидес был одним из
беглецов из видессианской армии. Он пришел в отряд несколько дней назад и
спросил, не нужен ли проводник. Однако кем бы этот человек ни был, дорогу
в здешних нагромождениях камней отыскивать он умел. Описания долин,
поселков и даже характеристики деревенских старост, которые он давал, были
совершенно точными. Он был настолько более опытным проводником, чем все
предыдущие, что Марк решил еще раз посоветоваться с ним. Трибун вскоре
нашел его у походного костра, где Блемидес играл в кости с двумя
катришами.
- Лексос! - позвал Марк и, видя, что видессианин не шевельнулся,
снова окликнул его по имени.
Проводник наконец обернулся, и Марк поманил его к себе. Блемидес
нехотя встал и подошел к трибуну, видно было, что мысли его все еще
обращены к игре.
- Чем могу быть полезен? - Голос проводника звучал спокойно, в то
время как пальцы нервно перебирали кости.
- Тебе известно гораздо больше, чем всем остальным нашим проводникам,
и меня интересует, откуда ты так хорошо знаешь эти места, - сказал Марк.
Выражение лица Блемидеса не изменилось, но в глазах появилась
настороженность, и он медленно ответил:
- У меня вошло в привычку изучать все, что я вижу. Я не хотел бы,
чтобы меня поймали на том, что я сплю.
Внезапно Скаурус подался вперед. Он уже почти вспомнил, где встречал
этого солдата с холодным, неподвижным лицом, но тут в разговор вклинился
Гай Филипп:
- Ты делаешь только свое дело и не лезешь в чужие? Что ж, весьма
похвальное правило. Можешь возвращаться к своей игре.
Блемидес неулыбчиво кивнул и отошел к костру. В этот раз Марку не
было суждено вспомнить, где же он видел их проводника раньше.
- По-моему, он контрабандист или просто конокрад. Что ж, тем лучше
для него. И если ему удастся замести следы отряда в тысячу пятьсот человек
- это будет величайшее деяние в его жизни, - предположил старший
центурион, которому ответ Блемидеса явно пришелся по душе.
- Вероятно, ты прав, - согласился Марк, и они заговорили о другом.
В эту ночь погода резко изменилась, словно напоминая о том, что лето
не может продолжаться вечно. Вместо горячего и сухого ветра, дующего с
западных степей Казда, налетел холодный ветер с Видессианского моря. Утром
поднялся густой туман, а низкие облака не рассеивались до полудня.
- Ура! - радостно приветствовал серое небо Виридовикс, выходя из
палатки. - Сегодня моя бедная обожженная кожа не будет страдать, и греку
не придется мазать меня своими противными мазями, как будто я кабан
какой-нибудь. Ура-а! - крикнул он снова.
- Ага. Ура, - эхом отозвался Гай Филипп и мрачно взглянул на небо. -
Еще одна неделя - и польют дожди, а потом выпадет снег. Не знаю, как к
этому относишься ты, но лично я не прыгаю от восторга при мысли о том, что
нам предстоит идти по колено в холодной грязи. Мы застрянем здесь до
весны, никак не меньше.
Марк слушал их разговор и злился. Он вынужден торчать в этих богом
забытых горах, тогда как Ортайяс Сфранцез, по всей вероятности, спокойно
правит себе Видессосом.
- Если мы не сможем продвигаться дальше, то, скорее всего, никто
другой этого тоже не сумеет, - заметил Квинт Глабрио.
Простая правда этих слов приободрила трибуна, который привык думать о
противнике как о чем-то неизменном, забывая, что снег, дождь и ветер
одинаково обрушиваются на римлян, намдалени, видессиан - и на каздов тоже.
По просьбе Марка Блемидес повел отряд на юго-восток, по направлению к
Амориону. Трибун хотел дойти до города на реке Итомл до того, как начнутся
дожди, которые сделают невозможным продвижение по этой местности.
Аморион контролировал значительную часть западного плато и мог бы
стать неплохой базой для римлян. Оттуда им удобно будет выступить против
Сфранцеза, если Туризин Гаврас доживет до весны и возглавит восстание.
Горгидас держал Нейпоса при себе почти как пленника. Жрец исцелял
легионеров и делал все, чтобы обучить грека своему искусству. Но пока что